Инга Львовна Кондратьева
Девятая квартира в антресолях II
– Господи, чем львы-то Вам не угодили? – Лиза не знала, как успокоить дорогого ей человека и боялась подлить еще масла в огонь.
– Ну, как же Вы не понимаете, Лиза! Я спрашиваю у него: «Это что, английский клуб?» Причем тут львы и античный храм?
– Ну, и бог с ними. Львы и львы, – Лиза искренне хотела, чтобы Лев Александрович не страдал так.
– Я еще говорю ему, – Лев Александрович нервно рассмеялся. – Говорю – по всем канонам любые симметрично расположенные персонажи должны быть повернуты друг к другу. Отчего они у вас рассажены именно так?
– А он?
– А он говорит: «Будут сидеть так, как я посадил. Проект уже утвержден!»
– И что? – Лиза радовалась смеху собеседника и сама робко улыбалась.
– И теперь получается так, что львы отворачиваются и ото всех пришедших, и даже друг от друга!
Они рассмеялись вместе.
***
– Значит, все-таки уедете в Москву? – спросила Лиза.
– Да, у меня теперь только там есть постоянное жилище. Жаль, пока не свое, – Лев Александрович размышлял вслух. – Хотя, что мне делать там теперь – ума не приложу. Нет, Лиза! Раз между нами все решено, то давайте-ка я снова сюда стану перебираться. Поближе к Вам! Не все ль равно, где нанимать квартиру?
– А что с Вашими мечтами о собственном доме? – Лиза помнила о Левиных прожектах.
– Есть небольшой участок под застройку, Савва нашел неплохое место. Еще я оплатил вперед часть работ – промеры, котлован. Но на этом все и замерло.
– Отчего? – спросила Лиза.
– Ах, Лиза…, – начал, было, Лев Александрович.
– Вы опять! – Лиза наклонила голову на бок.
– Да нет, – Борцов улыбнулся нервно и замолчал, после паузы продолжил: – Лиза, об этом не принято говорить с девушками.
– Это финансы? – догадалась она.
– Ну, я же говорил, что Вы умная и чуткая! – Лев Александрович грустно улыбался.
– Но Вы же как-то рассчитывали? – робко продолжала Лиза. – Лев Александрович, говорите! Я должна все понимать, что происходит теперь с нами. А то я подумаю, что Вы…
– Господи, Лиза! – это ее выражение «с нами» воодушевило Борцова, и он стал объяснять ей: – Я должен был сначала отстроить новый загородный дом Савве. Но видите, как получилось.
– И много Вам надо на свое строительство? – закусила губу Лиза, о чем-то думая в этот момент.
– Нет, Лиза! – Борцов качал головой.
– Что «нет»? Вы же даже не знаете, что я хотела сказать!
– А я говорю: «Нет, Лиза! Я не возьму денег у Вас».
– Говорите, гордыня раньше Вас приехала? – припомнила ему недавние слова Лиза. – Значит, ничего не меняется, даже после того, как мы согласились поменять свою жизнь друг для друга?
– Лиза! Лиза! – Борцов явно боролся сейчас сам с собой. – Что Вы со мной делаете, Лиза!
– Ну, хорошо, отложим этот разговор, – Лиза указала на место рядом с собой. – Садитесь поближе. Расскажите мне еще о Вашем доме. Какой он будет?
– Лиза! – Борцов застыл стоя. – Я ведь только сейчас подумал. Это же будет не мой, это будет наш дом. Так?
– Так, – Лиза опустила глаза от смущения.
– Постойте! У меня же все планы с собой! И наброски. Я же сюда прямо с вокзала.
Лев Александрович вышел в коридор и направился к входному вестибюлю, где были погашены все огни. В темноте, между колонн, ему послышался шорох, но он был так возбужден, что не обратил на это должного внимания – только нащупал в полумраке оставленные тут папки и поспешил обратно. В опустевшей темноте раздался облегченный вздох и шепот: «Слава тебе, Господи!»
– Вот, глядите, Лиза! – Лев Александрович раскладывал листы с достаточной долей гордости, все это было выстрадано им, выношено. – Это варианты. Но общее я уже определил – трехэтажный особняк. Вернее – два этажа жилые и верхний, антресольный, под доходные квартиры.
– А это? Почему балконы такие разные?
– А! – Борцов загадочно улыбнулся. – Это? Помните Александровский сад? Мы гуляли? Вы тогда были в таком платье… – он осекся.
– А и вправду, – Лиза улыбнулась узнаванию. – Это и впрямь похоже на отделку моего фисташкового костюма.
– Вот, – Борцов норовил перелистнуть этот набросок, чтобы снова не вернуться к вопросу о пустых куклах. – А это вот ажурный вариант. Не знаю пока, какой выбрать. А как Вы считаете, Лиза?
– Не знаю, – честно отвечала Лиза. – Мне нравится и тот, и другой. А нельзя оставить оба? В разных этажах? Или Вы сейчас скажете, что они вовсе не сочетаются по стилю?
– Есть такое понятие «эклектика», Лиза, – Лев Александрович был неимоверно доволен такой ее высокой оценкой его стараний, но сдерживал себя. – Можно будет попробовать совместить. А вот, глядите! Это завершение. Венчает, так сказать.
Он встал и гордо протянул еще один лист. Лиза увидела рисунки и замолчала. Она боялась рассмеяться вслух, и тем обидеть творца.
– Что скажете? – после предыдущего успеха в глазах Лизы Борцов был уверен в одобрении.
– Но, – Лиза подбирала слова. – Но, Лев Александрович. Это как-то нескромно, Вам не кажется? Да и размеры! Он же у Вас ростом почти с тот балкон!
С листа, в разных ракурсах, смотрел на нее белоснежный лев, передняя лапа которого победоносно опиралась на земной шар.
– Вам не нравится?
– Лев Александрович, милый!
– Нет, Лиза! Правду так правду! – Борцов все уже понял по ее молчанию и теперь раздувал ноздри, мысленно распаляя себя.
Но тут Лиза встала, сделала шаг к нему и, обняв за пояс, положила голову ему на грудь и застыла. Лев Александрович растерялся. Потом он нежно положил руки Лизе на плечи, скользнул ими по ее рукам, свел на спине, прижал ее к себе и прошептал:
– Да и черт с ним, с этим львом! Порву и забуду!
– А что там, внутри? – Лиза отстранилась, Борцов нехотя отпустил ее от себя.
– Там, – Лев Александрович нервно провел ладонью по лбу. – Там вот… Я, Лиза, знаете ли, неудачным домовладельцем заделался. Мне бы вначале узнать все условия содержания доходных домов, а я уж тут спланировал! Оказалось, что… Хотя, Вам это…
– Что мне? Неинтересно будет? Говорите сию минуту!
– Ах, ты ж, боже ж мой! – Борцов помолчал и, выдохнув, продолжил: – Оказалось, Лиза, что на квартиры, чья площадь превышает определенный метраж, налог возрастает так, что какие уж тут доходы! А у меня на обоих жилых этажах деления вообще не предусмотрено. Я же не планировал их сдавать внаем, думал под семейное жилище, собственное. Но так не выходит, я считал.
– Так перепланируйте, пока не начались работы, – осторожно предложила Лиза. – В антресолях есть зал, это так? Его можно сдавать под собрания. Тогда непременно нужен лифт! Чтобы кофе подавали горячим. И потом, не много ли два этажа под семью? Хватит нам и одного.
– Нам. Нам! Лиза, Вы и не представляете, что я чувствую сейчас, – Борцов поглядел на нее с нескрываемым воодушевлением. – Я хочу целиком Вам этаж отвести! Нет! Весь дом Вам посвящаю! Все – Ваше.
– Наше, Лев Александрович, – мягко поправила его Лиза. – Наше.
– А и впрямь! Никуда я Вас не отпущу! Подле меня будете, а то я все равно все время в Ваш этаж бегать стану! – веселился теперь Лев Александрович. – Ну, тут все понятно. Тут этот зал в антресолях, ну и… несколько квартирок наверху, наверно, выкрою. Я еще этот этаж подробно не продумывал, только хозяйские.
– Я слышала, выгодно сдавать нижние этажи под магазины или салоны, – поделилась своими знаниями Лиза.
– Так у меня нижний – жилой, – растеряно глядел на наброски Лева. – Что ж тут сдавать?
– А это?
– А тут может быть только привратницкая, – объяснял Борцов. – Участок маленький, поэтому для проезда во двор пришлось предусмотреть арки. Кто ж может поселиться над проезжей аркой, кроме привратника?
– Да, – задумчиво отвечала Лиза. – Вы точно, доходный дом планировали? Или именной особняк?
– Да вот, правы Вы, Елизавета Андреевна! Как-то ни то, ни се выходит.
– И что Вы думаете?
– Думаю надо еще один дом планировать. Уж тот точно будет исключительно для доходов рассчитан.
– Тогда надо где-то рядом участок найти, – Лиза проявляла сейчас свою деловую жилку. – Тогда и на строительстве можно будет сэкономить, и проследить за всем удобней.
– Лиза! – Лев Александрович смотрел на нее восхищенно.
– Так что вот что, дорогой Лев Александрович, – Лиза была настроена решительно. – Завтра приедет папа…
– И я буду иметь честь просить у него Вашей руки, Лиза! – Лев Александрович эту руку ей сейчас поцеловал.
– Да, – продолжала Лиза, вовсе не сбившись. – Вы попросите моей руки, а папа даст за мной приданое. Да-да, молчите! А Вы возьмете его и начнете строительство. Я закончу свои дела тут, весной открою читальню и…
– И? – Лев Александрович не выпускал ее руки.
– И выйду за Вас замуж.
– Весной?
– Весной!
– Боже, Лиза. Я счастлив.
– Согласны?
– Да.
– Ах, как все сбывается! – воскликнула вдруг Лиза.
– Что сбывается? – удивился Борцов.
– Я расскажу Вам, – Лиза все еще боялась сглазить. – Обязательно расскажу. Позже.
– Когда, Лиза?
– Когда буду Вашей женой, – тихо-тихо прошептала она, а потом снова воскликнула: – И Нина! Нина тоже оказалась провидицей!
– Что же напророчила Вам княжна? – Лев Александрович улыбался.
– Помните наш выпускной бал? – спросила Лиза. – Нина еще тогда сказала, что Вы построите мне замок!
И она счастливо рассмеялась.
– Замок! Конечно, замок! – хлопнул себя по лбу Борцов. – Как же мне это раньше в голову не пришло? Я добавлю еще один цокольный этаж – грубый, из гранита, как будто скала. Все поднимется, устремится ввысь! Замок для моей принцессы! Тогда и лев не будет казаться таким… Ах, я забыл… Льва же не будет.
– Будет! – Лиза снова обняла Льва Александровича. – Пусть он будет.
– Какая умница Ваша Нина! – Борцов прижался щекой к ее макушке. – Как она поживает?
– Ох! – вздохнула Лиза. – Я так за нее волнуюсь!
***
Она стояла на самом краешке обрыва. Какой-то камень выскользнул из-под ноги и сорвался вниз, полетел, задевая другие камни и стряхивая за собой тонкие струйки песка. Она смотрела на редкие кустики, былинки и пучки мятлика, припорошенные нынче снегом и не чувствовала ничего, кроме щемящей тоски и перемешанной с ней озлобленности. Как крепко проросли тонюсенькие корешки этой травы – не сковырнешь, не скинешь! Сцепились они друг с другом, и держатся за этот утес, растут себе из года в год, невзрачные, но такие живучие. Думала еще, а не с этого ли высокого берега совершила свой «полет» Катерина? И сколько грешных душ на всем своем длинном пути приняла Волга, чуть виднеющаяся сейчас там, внизу? Лида Оленина теперь часто приходила сюда. Дома сидеть было невыносимо.
Все обошлось и раз, и два. Она жила всю осень, абсолютно не задумываясь над будущим, просто ждала его, потом радовалась тихому стуку в стекло, потом снова ждала. И была так счастлива, как, наверно, никогда уж не сможет больше. Всю свою жизненную радость израсходовала она за одну осень! Лида горестно усмехнулась. Один раз Хохлов ушел, как всегда, с рассветом, да больше и не вернулся. Пропал. Никто из товарищей ничего не мог сказать о его месте нахождения, лишь уверенно говорили, что от жандармов он ушел. Точно ушел! Иначе бы дал знать из любой тюрьмы. Вернется! Он такой!
Но проходил еще один день, потом еще один, неделя, месяц. С наступлением холодов Лида заметила изменения, которые стали происходить с ее телом. Во-первых, не пришли ее обычные дни, и она никак не могла припомнить, были ли они в прошлом месяце. Потом стало больно тянуть в пояснице, а по утрам страшно мутить – до тошноты и невозможности проглотить ни кусочка еды. Выждав еще немного, Лида наскребла денег, сэкономила на покупках, чтобы не говорить ни о чем матери, и отправилась к слободской бабке. Та все ее опасения полностью подтвердила.
– Летние детки крепенькие! Солнышком напоенные. Еще до осени родишь, я тебе говорю, такая вот радость тебе будет.
Лида радости никакой не чувствовала, но и делать радикальные шаги не была готова, да бабка ей и не предлагала – первенец же. Ну и, конечно, деньги для того нужны были вовсе другие. Лида ушла от бабки, ничего не решив, и каждый день становился теперь для нее пыткой. Пока не видно, а когда узнает мать? Соседи заметят? Жильцы? Да и это опасение было каким-то не главным, расплывчатым. Главным было то, что он не вернулся. Не пришел к ней, не дал весточки. А она даже не может открыто искать его, тосковать, печалиться. Не выбрал он Лиду изо всех, не сказал об этом – ей, людям, всему божьему свету. Ох, тоска!
И теперь при любой возможности, Лида уходила из дома, долго слонялась по городу, гоняла по кругу одни и те же мысли, а потом ноги сами приводили ее сюда. К обрыву.
***
Клим прижился на бутырках у брата станционного смотрителя. Тот тоже был женат, супруга его вела хозяйство, верней – руководила целым гуртом баб и мужиков, что вечно суетились в доме и на дворе. Жили при заведении и две «девицы», о которых предупреждал Клима хозяин почтовой станции. Но, когда наезжали гости, Клим старался не высовываться и сидел у себя в комнатушке, а в остальные дни, когда девки были не хмельные, то вели себя скромно, так, что сразу даже и не догадаешься об их ремесле. Иногда и по хозяйству помогали – не скучать же, сложа руки.
Девиц звали Манька и Танька. Хозяйка тутошняя вместе с мужем были людьми нрава азартного да веселого. Любила хозяйка, когда гости привозили с собой цыган. Страсть как любила песни – и сама могла выводить, но больше ей по нраву было слушать. Танька и Манька иногда весь вечер голосили ей в угоду – у Маньки срывался голос на верхних нотах, а Танька вообще в них попадала редко, зато голосину имела силищи неимоверной. Так и развлекались. Климу жилось тут спокойно.
Приняли его по рекомендации брата благосклонно. Работой грубой не загружали – и так есть, кому мешки ворочать. Хозяин был мужик смекалистый да приметливый – сильные стороны каждого видел насквозь, как и слабости, и пороки. Клима пристроил к закупкам да к доставке товаров. Так что Неволин частенько наезжал в соседние городки и селения, пару раз бывал и в Нижнем Новгороде. В свой район не заезжал, в дом не заходил – делал быстренько дела и возвращался обратно. Хозяин был им доволен, да все вздыхал и мечтал о расширении хозяйства.
– Надобноть момент поймать подходящий, Клим Валерианович, – поучал он нового работника. – Вот выставочный год – самое то было, не успел я! А так – привыкли бы, да потом других за собой привели, да чаще к нам наезжать бы стали. Вот оно и прибыльно-то да вольготно. Засадили бы земельки поболее, домишек еще поднастроили. Но это мне тогда непременно помощника надо!
Когда в воздухе закружились белые мухи, Клим принял решение. Он «выбрал момент», когда хозяин был в благодушном расположении духа и предложил ему свое участие.
– Хм! – тот почесал в затылке. – Мужик ты добрый, Клим Валерианович, да хозяин-то из тебя никудышный, ты уж не обижайся. Но под моим присмотром может толк и вышел бы. Да за голубые глазки я тебе до помощника не повышу, и не жди! Мне доля нужна. Денюшки.
– Сколько? – спросил Клим.
Когда снег лег основательно, он отпросился в Нижний. Клим все это время не забывал о той сумме, что лежала в банке «на черный день» и по всему своему жизненному течению сделал вывод, что ждать такого дня не следует. Есть ли, нет сбережений, а придет такой день сам, посадит детей в дорожную карету, да и увезет за тридевять земель, оставив в тоске и одиночестве. Лучше уж вложиться в то, что нынче приносит успокоение, а там, глядишь, боженька и еще расщедрится. Клим заехал домой, собрал теплые вещи, снял с божницы небольшую иконку Николая Чудотворца, да спрятал за пазухой. Зашел к местному уряднику, поведал о своем нынешнем местопребывании, да попросил приглядывать за домом и двором. Снял в банке все деньги и со спокойной душой возвращался теперь туда, где нынче был у него, если не дом, то место прибежища. Туда, где его ждали.
Узенькие сани его катили по снежной целине, метель только утихла. Ехал Клим медленно, стараясь не налететь на кочку, спрятавшуюся под снежным настом или еще какую дорожную ухабину. До темна он, вроде бы, и так успевал. Клим разглядывал от нечего делать придорожные строения, выискивал глазами запоздавших птиц, что зимовали в лесу, по следам на дороге старался разгадать, кто тут проезжал незадолго до него. Один след вырисовывался очень отчетливо и глубоко, значит проехали совсем недавно – след был широкий, значит, сани были вместительные и тяжелые. Может, гости какие к ним спешат? Скоро уже и поворот к бутыркам.
Тут он заметил, что санный след затерся, затоптанный копытами лошадей, а после продолжился снова, но рядом с ним образовалась цепочка маленьких следков – видимо, кто-то сошел. След от саней уходил вперед по основной дороге, а маленькие следки свернули туда, куда надо было сворачивать и Климу. Ему стало любопытно, что это за пеший гость рискнул тут гулять в одиночестве, потому всматривался внимательно. След становился нечетким, потом и вовсе сливался в одну линию, как будто кто-то перестал поднимать ноги и волочил их через силу.
Тут снова пошел снег, и видно стало плохо из-за пурги и ветра. Потом следы исчезли вовсе, и дорожка вновь стала чистой и ровной, запорошенной падающими с небес хлопьями. Клим тормознул лошадку и огляделся. Он слез с санок, и пошел обратно. Если бы он так внимательно не вглядывался, то и не заметил бы того места, где слабый след свернул с тропинки. Клим направился к чернеющим невдалеке кустам и деревьям, высоко задирая ноги, пробираясь через сугробы, и тут увидел его. Уже прилично занесенный снегом, прямо на холодном снегу лежал упавший человек.
***
– О! Клим Валерианович пожаловали! – двери отворила хозяйка. – Куда ты! Что ты! Куда ты ее припер, окаянный! А ну, как беглая?
– Обождите Вы, Матрена Антиповна, – Клим сгибался под тяжестью обмягшего на его руках тела, но ноши своей не бросал. – Она вообще еле живая! После все! После!
Он как был, в сапогах и по пояс в снегу, поволок добычу себе в комнатенку, почти до пола свисали с ее головы темные пряди промокших, кудрявых некогда волос, оставляя на половицах влажные дорожки. Он положил замерзшую женщину на свою кровать и в бессилии опустился рядом на пол. Хозяйка была тут как тут.
– Ах, ты ж бедная! – она обошла Клима и стала рассупонивать промокшую одежонку потерпевшей. – Одета прилично. И на уличную вроде не похожа.
– Не гоните, – еле слышно просипел тоже насквозь уже промерзший Клим. – Пусть хоть отойдет немного.
– Да, ладно! – Матрена сверкнула на него глазами. – И не такие тут бывали! Нешто мы не христиане. Это я так, от неожиданности. Но, мил друг! Ежели, за ней кто явится, то уж, не обессудь – твой ответ.
– Вы имеете в виду полицию? – оторопел Клим. – Да видно же, что женщина из благородных!
– Твоей полиции я сама, как хошь, голову задурю. Что мне полиция! – хозяйка достала из сундука одеяло и прикрыла страдалицу, так и не раздев. – Видали мы таких «благородных». Как бы кто посурьезней ее не стал искать. С чего бы это иначе ей с саней в лес выскакивать? Где нашел-то?
Клим отдал хозяину привезенные деньги, и вопросов по беглянке стало еще меньше. Теперь он сделался тут человеком с правом голоса. Найденную им молодую женщину оставили и выхаживали сами, доктора звать не стали от греха. Хозяйка варила бульоны, Клим поил беглянку с ложки. Когда она отоспалась и пообсохла, он стал внимательнее вглядываться в ее лицо, явно понимая, что уже когда-то видел его. Но на память все никак не шло – где, и при каких обстоятельствах. У Варвары? Нет, точно не там. Может, это, кто-то из его клиенток? Может, помогал, когда что подносить? Или чья-то спутница? Нет, не помнил он и такого. Еще раньше – студентка, поэтесса?
Когда больная первый раз заговорила с ним, тихо спросив: «Где я?», он моментально вспомнил этот глубокий грудной голос. Вспомнил яркий летний день, пикник заводчика Мимозова, концерт в сумерках. И как он подыгрывал на гитарке, а этот голос пел необычайной красоты романсы.
– Танечка, Вы? – ужаснулся Неволин. – Татьяна Осиповна?
Таня не признала его, он это понял, но в ее глазах заметался такой испуг, что она попыталась отмахнуться от него, потом прикрыла лицо ладонью и тут же провалилась обратно, в бессознательное состояние.
– А документиков-то при ней не оказалось, – рассуждал за ужином хозяин. – Как бы вызнать, кто такая? Может родственники объявились бы, а? Не век же ее тут держать?
– Придет в себя – сама скажет, – Клим не поднимал глаз от тарелки.
– Ну и добре, – согласно кивнул хозяин. – Подождем.
***
Лев Александрович прибыл в Москву окрыленный, но и, одновременно с тем определяя в себе некое новое для него состояние – спокойную уверенность в том, что теперь все будет хорошо, совершенно лишенную прежних восторгов и привычных неистовств. Он даже подумал про себя: «Не возраст ли дает о себе знать подобным успокоением?» Хотя, возможно, это были последствия Февроньиных наущений и его киевских экспериментов над усмирением собственных душевных порывов. Но нет! Лев Александрович вовсе не чувствовал апатии или упадка сил, приходящих с жизненной усталостью. Нет, наоборот! Он готов был взяться за строительство своего дома, трезво оценивал возможности, понимая, что без постоянного источника дохода он это дело не вытянет – надо же было еще и на что-то жить. Но и откладывать уже не хотелось, пришел здоровый азарт нового начинания, придавало уверенности в успехе такое полное к нему доверие Лизы и ее отца, благословление Февроньи.
Приняв решение, Борцов заметил, что как будто ему все вокруг стало сопутствовать и помогать в его деле, так складывались обстоятельства. Например, однажды в собрании он встретил помощника Мамонтова, который прошлым летом демонстрировал Нине и Лизе «вечную невесту».
– Ну, здравствуй, Лева! – приветствовал тот давнишнего знакомца. – Смотрю, теперь многие наши в Москве собираться стали, не тебя первого вижу. В гостях или надолго?
– Хотелось бы думать, что надолго, Володя, – улыбнулся Лев Александрович. – У меня планы, связанные с этим городом нынче.
– Если не секрет, какие? Ты же вроде не суеверен? Тьфу-тьфу-тьфу.
Приятели рассмеялись.
– Да вот собственный доходный дом затеял. Уж и проект закончил. Приступаю к закладке на днях.
– Ну, это дело, так дело! Молодца! Мы, знаешь ли, тоже не лыком шиты! Тоже затеваем тут… Тебе скажу, ты не глазливый, – прищурился Владимир. – Тем более, что, можно сказать, ты-то и дал отправного нашему нынешнему начинанию.
– Я? – удивился Лева. – Да я и в Москве-то сколь лет уже не был. Ты ничего не путаешь, друг мой?
– Нет, Лева, не путаю! С памятью у меня, слава Богу, пока… – Владимир погрозил кому-то, махнув в воздухе пальцем. – Ты вот помнишь? На всероссийской выставке? А? Принцесса Греза, на фасаде здания… Ну-ну-ну, вспоминай!
– И что? Неужто, пришлось?
– Пришлось, Лева! Пришлось! Керамический заводик у Бутырской заставы организуем. Приходи, будешь первым клиентом! Изразцы, мозаика – что угодно. Только наладим производство, с красителями поиграем, яркости цветов добьемся – и приходи!
– А ведь и приду, Володя, – задумался Лев Иванович. – При моем новом видении особняка, где серый грубый гранит будет оттягивать на себя знатную долю внимания, как раз не покраска стен! Не штукатурка! Керамическая плитка в самый раз будет.
– Ну, так милости просим! Есть уже задумка по оттенку? Или с сюжетом видится?
– Нет-нет. Мелкая плитка, так, чтобы даже не сразу понятно было что это, чтобы ровный тон глазу давала. Но, Володя! Московские закаты, разница освещения зимой и в другие сезоны, солнце и хмурость… Мне надо, чтобы при любой погоде она давала общее теплое впечатление, так что давай так – основная часть песочного и золотистого, но сделай еще и партии потемней тоном, можно вплоть до лиловых. Я тебе набросаю, завезу вместе с просчетами. Ах, как это мы удачно свиделись!
Неделей позже Лева навестил Антона. Тот с другом встречался часто после воцарения того в городе, поэтому даже немного удивился этому визиту. Лева нашел его на фабрике.
– Что-то срочное, друг? – озабоченно спросил он.
– Да как сказать… Сведи меня с батюшкой, будь добр.
– А! Значит по делу? Ну, тогда я спокоен. Но, Лева, можешь ли и мне рассказать? Я ведь многое теперь сам решаю. Особенно, если ты про нижегородский филиал узнать желаешь.
– Да, как раз, про московский, дружище. Я, Антуан, пришел к вам на работу наниматься. Найдете ли для меня дельце?
– Дельце, для тебя? – Шульц был озадачен. – Да мы вроде не строимся, Лева. Ты бы знал первым.
– Ты не понял меня. Я ищу постоянную службу, Антон. Вот, например, у вас с отцом на фабрике. Я, насколько ты помнишь, не только архитектор, но еще и рисовальщик неплохой, и краснодеревщик, и декоратор. Вот и спрашиваю, есть ли что?
– Лева! Лева! – Антон всплеснул руками. – С твоих-то высот! Да как же это?
– Вот так, друг, – улыбался открытой улыбкой Лев Александрович. – Можно сказать, смиряю гордыню.
– Ты? Смиряешь? Хочешь убить этакого дракона в своей груди? – Антон с хитрым прищуром чуток помолчал, а потом спросил друга: – Ну, и кто она?
– Что сей вопрос означает? – по своей всегдашней привычке хотел было взбрыкнуть Лева.
– А то и значит, что только женщина может сподвигнуть мужчину на подобные перемены. Угадал?
– Угадал, угадал, – Лева не рассердился. – Время придет, шафером позову. Так дашь что-нибудь?
– Дам, дам! Как не дать. Новые эскизы нам завсегда нужны. Это даже интересно, господина архитектора на фабрику определить. Мы, друг мой, на тебя заманивать станем, как на жерлицу. Ха-ха!
– Ну, вот и славно. Желаю тебе отловить на меня щуку пожирнее! Надеюсь, этот вид деятельности не потребует моего постоянного присутствия?
– А что, ты еще какое место нашел? На двух стульях… Ха-ха! На двух мебелях усидеть желаешь?
– Смейся, смейся!
И Борцов поведал другу о своих прожектах.
***
Таня со временем пришла в себя, все проходит, все когда-то заканчивается. Сильный молодой организм вытащил ее из болезни скоро и с полным восстановлением. Надо было начинать выходить. Она еще немного отсиделась в Климовой комнате – он все эти дни ухаживал за ней, устроил ей тут всяческие удобства, приносил умываться, тут же и кормил ее. Спал сам здесь же, на сундуке у окошка. Еще, как только он появился здесь, на выселках, хозяева, видимо письмом оповещенные станционным смотрителем о Климовых пьяненьких подвигах, выделяя ему эту комнатенку, одним из ее достоинств как раз преподносили наличие данного предмета.
– Этот-то сундучок, повместительней братова станется! – хихикал хозяин. – Вашего-то сложения тело и во весь рост вытянуться в нем сможет. Прячьтесь на здоровье, господин хороший!
– Перинку-то на донышко постелить? Ха-ха-ха! – вторила ему с задором жена.
Клим краснел ушами, но обижаться не умел. Теперь сундук пригодился. Клим стал выходить из комнаты на время, пока Таня приводила себя в порядок и занималась своим туалетом, как только она смогла делать это самостоятельно. Первые сутки он вовсе не отходил от нее, тогда было не до приличий, главным было – дышит или не дышит. Потом как-то так само собой вышло, что никто из женщин своих услуг по уходу за найденкой особо не предлагал. Потом Таня очнулась. Клим сильно смущался, но подпустить теперь кого-либо из домашних к Тане боялся еще больше – вдруг в бреду она проговорится о себе. И вот она пошла на поправку.
Между собой они тоже до сих пор не разговаривали, обменивались только самыми необходимыми репликами. Пациентка окрепла совсем, оставаться с ней ночевать было больше невозможно. Клим заговорил первым.
– Танечка… – он запнулся, заметив прикушенную губу. – Милая барышня… Как прикажете Вас называть? Кто Вы? Откуда в этих краях? Есть ли родственники у Вас? Близкие?
– Вы же все знаете, – зло просипела Таня.
– Танечка… Простите. Я же вижу, вам… Вам неугодно…
– Угодно, не угодно, все одно! – смотрела в пол Татьяна.
– Я, знаете, никому тут пока… Но, они спросят! Уже спрашивают. Надо будет что-то говорить. Что велите, любезная Татьяна Осиповна?
Таня подняла на него глаза и лихорадочно соображала теперь. Видно, ничего путевого на ум ей не пришло, потому что глаза налились слезами, а губа оставалась прикушенной.
– Ну, потом, потом, – успокоительно бормотал Клим. – Но имя! Хотя бы имя, Танечка?
Как-то незаметно для себя, по чуть-чуть, по капельке, Таня за пару дней рассказала Климу о себе все. И про мужа, и про тетку, которая теперь власти перед тем мужем вовсе не имеет, про свои мытарства, про то, что недавно кончились деньги и из пресс-папье, про то, что идти ей некуда, а к мужу он не поедет в твердом разуме ни за что!
Клим пытался аккуратно вызнать, что же произошло между двумя только что обвенчавшимися молодыми, равными, наверно и любящими друг друга людьми за такой короткий срок, но натыкался на мрачную стену молчания. Каким-то образом он догадался, что Танечке об этом говорить, не столько больно, сколько стыдно. Он отстал. Они вдвоем придумали ей историйку – певичка, бежала от антрепренера, который был несправедлив и жаден. Нет, она ему ничего не должна, нет, не преследует. Это он отбирал у нее все гонорары, с того дня, когда помер ее батюшка – разорившийся дворянин. Так про батюшку накликивать? Нет, Таня не боится. Нет. К настоящему отцу тоже не поедет. Нет, не защитит. Нет! Клим снова отстал. Стали сочинять дальше. Вид на жительство? Так все бумаги остались у поверенных батюшки, доехать до них – пока нету средств. Но все в порядке. Имя? Да хотя бы Зинаида.
– А на самом деле, Танечка, у Вас все в порядке? Простите! Зинаида…?
– Зинаида Зиновьевна. А уж, что бы совсем, как зеленая осенняя муха зудела – еще и Зеленина!
– Ну, уж Вы, Танечка… Уж, Вы, Зиночка, что-то совсем себя не любите! Зачем уж так-то? – сокрушался Клим.
– Не люблю? – Таня ехидничала после трудного для нее разговора. – А кто меня, когда любил то? Вон муженек мой законный в розыск на меня подал. Так что – не все ладно у меня, Клим Валерианович. Ищут меня.
– Вон оно как, – протянул Клим, но не испугался. – Как хозяйка-то наша сразу приметила! Хитрая, бестия, враз догадалась. Вы бы уж при ней поаккуратней, Зинаида Зиновьевна.
И началась у них странная жизнь. Придуманное ремесло очень пришлось тут впору, хозяйка нарадоваться не могла на Танины выступления. За них прощала ей многое, характерами они в повседневной жизни не сошлись. Таня на попытки расспросов не отвечала, гордо шествовала мимо домашних и слуг, ни с кем в приятельские отношения не вступала, доверяла только Климу. Танька с Манькой за глаза стали звать ее «графиней», не простив гордо поднятой головы.
Жила Таня, то есть Зинаида, теперь недалеко от комнаты Клима, в том же крыле дома. На стол и постой ей хватало с лихвой, еще и оставалось – слава о новой певице Зине Зелениной очень быстро разнеслась по тому контингенту, что наезжал сюда на пирушки и гулянки. Танины романсы пришлись ко двору, народу стало ездить больше, хозяин потирал руки и приступил к долгожданному расширению.
