Инга Львовна Кондратьева
Девятая квартира в антресолях II
– Что нашла, Лизонька? – Андрей Григорьевич отложил свою вечную газету и залюбовался на дочь.
– Я нашла место под читальню! – глаза у Лизы светились радостью находки и предвкушением новых дел. – Теперь я непременно попрошу у Рафаэля Николаевича, чтобы он меня назначил заведовать ею. Это же можно, папа? Это не стыдно, воспользоваться своим положением? Но мне так хочется этого, папа!
– Лизонька, конечно спроси. Ты же столько сил вкладываешь в обустройство, так что… Он, знаешь ли, человек понимающий. Он все верно сделает.
Через пару дней состоялся ее разговор с Демьяновым.
– Я всегда, когда домой еду, сойдя с трамвая, сразу же перехожу улицу, – с воодушевлением рассказывала ему историю находки Лиза Полетаева. – А тут, как кто потянул меня за подол! Так захотелось зайти именно в ту церковь. И эта колокольня! И новая стоит, и эту оставили. Я спрашиваю: «А, что в той, старой?» Мне говорят: «Заперта стоит».
– Ну, ну, Елизавета Андреевна? – Демьянов был внимателен.
– Ну, и… Помещение там достаточное для наших нужд. Рядом – одна из центральных проезжих улиц города. Удобно. И… – Лиза потупилась.
– И что еще, Елизавета Андреевна? Говорите. Говорите! Все важно.
– И еще – это в десяти минутах ходьбы от моего дома, – Лиза улыбнулась. – Я подумала, вдруг Вы доверите мне заведовать этой читальней? Ну, если, конечно все состоится. Могу я надеяться?
– Состоится! – потер руки Демьянов. – Всенепременно состоится, Елизавета Андреевна! Отчего же не состояться? Тут, наоборот – эта находка сулит нам всяческие потачки в подмогу! Здание-то епархии принадлежит, как я разумею? Ну! А что насчет надеяться… Не «надеяться»! Тут требовать имеете полнейшее право. Не надо себя уничижать, где не следует. Вы – полноправный создатель всей затеи, кому, как не Вам, выбирать лучшее да двигать дальше! Это же не побрякушка в награду, это – устремление в будущую жизнь. Так что с моей стороны можете рассчитывать на всяческую поддержку. Ах, как славно! Вот все, что в вашем с папенькой дому скопилось, то туда и перевезем после. Потерпите еще недолго неудобства?
– Да какие ж это неудобства! – уже открыто радовалась Лиза. – Всего несколько ящиков в зале. Мы все равно еще в Большой дом до конца не перебрались, так, частями…
– Ну, и Бог в помощь!
Этим ящикам в зале еще предстояло сыграть свою роль. И пыли на рояле, и общей не прибранности Большого дома.
Отец с супругой снова отбыли в Луговое, там шло строительство, и папа хотел довершить его до холодов. Снега все не было, но был иней на пожухшей траве и понизу каменных оград. Лиза медленно шла по переулку, она сегодня освободилась рано и радовалась, что после обеда весь день может посвятить себе – своим накопившимся домашним делам, чтению, музыке. Где-то вдалеке раздался резкий звук полицейского свистка. Полиция, жандармы – Лиза не разбирала разницы, а все с этим связанное, вызывало у нее неприятные воспоминания. Ей нечего было бояться, но неприязнь была непроизвольной и Лиза тут же вспомнила и про Олениных, и про Алексея, и про их дом. И, как бы, в ответ на эти непрошенные мысли, появился вдруг внезапно пред ней и непрошенный персонаж – через деревянный забор, мимо которого как раз проходила Лиза, перемахнул крепкий детина в рабочей одежде, запыхавшийся и злой. Лиза судорожно огляделась – кроме них в переулке не оказалось ни одной живой души. Но испугаться она не успела.
– Вы? – с удивлением выдохнул детина вместе с облачком пара изо рта.
– Я… – оторопело узнала Лиза Хохлова и тут же собралась. – Это за Вами?
Арсений понял, что она говорит про свистки и звуки погони и кивнул.
– Не бойтесь, барышня! – он шутовски снял картуз и раскланялся. – При них я Вас не признаю. Бегите себе!
– А как же Вы? – Лиза стояла на месте.
– Совсем не знаю здешний район. А так бы – давно ушел! – залихватски прищурился беглец и обернулся, озираясь вокруг как дикий зверь.
– Пойдемте.
– Куда? Что Вы, барышня?
– Пойдемте! – Лиза прибавила в голосе настойчивости и даже схватила Хохлова за руку.
Пройдя несколько оставшихся аршин до своей улицы, она аккуратно выглянула из-за угла и, обернувшись, кивнула Хохлову, который покорно шел за ней. Они добежали до ворот Полетаевых, дворник мгновенно пустил их.
– Никому не говори кто дома! – на ходу шепнула ему Лиза и повлекла гостя к флигелю.
– Вы, барышня, рискуете, – тихо, но уважительно сказал в прихожей Арсений.
Полицейские свистки приближались.
– Доню! – причитала открывшая дверь Егоровна. – И куда ж ты энтого каторжника притащила! Это ж за ним! По глазам чую! Мало тебе недавнего?
– За мной! – кивнул Хохлов не таясь, и сверкнул на няню теми самыми глазами.
– Ах, ты, нечистая! – перекрестилась Егоровна.
– Няня! Дай ключи от боковой двери. Быстрее! – Лиза потащила Хохлова по коридору. – Придут, скажи – я в зале. Музицирую!
– Сейчас они тебе сыграют музыку-то! – с упреком пропела Егоровна им вслед, но постояв секунду, утерла полотенцем под носом, перекрестила закрывшуюся в торце коридора дверь, подошла и запрела ее на ключ со стороны флигеля.
Лиза провела Хохлова боковым ходом в опустевший сад.
– Вот за этой стеной переулок, где мы были, – ориентировала Лиза беглеца на местности. – Но оттуда не попасть, там обрыв, Вы, наверно, видали мостик. А за этой стеной – тоже… Овраг! Люди говорят – непроходимый. Но раз Вы зимой через реку спаслись… Только ограда у нас высокая, а лестницу сейчас не достать.
– Вот Вы какая, Елизавета Андреевна, – Хохлов взял обе Лизиных ладони в свои. – Не знаю уж, что Вами движет, но…
– Бегите быстрее, нет времени! – Лиза выдернула свои руки и подтолкнула его в спину. – Я буду молиться, чтобы Вы не свернули шею из-за моей самонадеянности. Там действительно очень крутой спуск, почти отвесный… и заросли.
– Не дождутся! – Хохлов уже схватился за ветки яблони и тут же взобрался до ее середины. – А самонадеянность – это по-нашему! Прощайте, Лиза. Я этого дня не забуду!
Он перемахнул через каменную ограду и исчез. Не было слышно ни стона, ни вскрика. Лишь чутко прислушиваясь, и точно зная, что за забором есть кто-то живой, можно было разобрать удаляющийся шорох голых веток, хлестко бьющих по пробирающемуся наугад беглецу. Ушел!
Лиза метнулась в залу через коридор Гаджимханова и, переведя дыхание, открыла крышку запыленного рояля. Вскоре раздались голоса и топот сапог – Егоровна провела преследователей через двор. Войдя, те замерли на пороге, Лиза оборвала игру.
– Добрый день! Что-то Вы зачастили к нам, господин жандармский полковник? – она улыбнулась знакомому лицу, что недавно производило обыск в кабинете отца.
– Простите, барышня, за вторжение! Но – снова служба. Ищем опасного преступника, объявленного в розыск.
– Ах! – делано испугалась Лиза. – Он – вор? Ну, так ловите же его, господа!
– Хуже! – успокоительно улыбнулся ей полковник. – Социалист. Но, простите, дозвольте осмотреть двор и дом.
– У нас на воротах дворник, – Лиза вопросительно посмотрела на няню, та лишь приподняла брови.
– Дворник никого не видал, но мало ли,– жандарм отодвинул пальцем в перчатке занавеску. – А что у вас там?
– Летний сад, – спокойно отвечала Лиза, одним пальцем нажимая на клавиши. – Как видите, все уже облетело.
– Можно ли пройти туда? – полковник провел пальцем по подоконнику и тут же стал стирать с перчатки пыльный след.
– Няня? – Лиза обращалась к Егоровне.
– Да не брала я с собой ключей! Откуда ж я знала? – няня неодобрительно качала головой. – Ну, что? Сходить?
– Только вам придется самим двигать эти ящики, – кивнула полковнику Лиза на склад книг. – Архиерей все никак не пришлет за ними работников и подводу. Пока хранятся у нас, а мужчин дома нет, как видите. Хотя, могу позвать дворника. А что бы вы хотели увидеть в саду, господа?
– В саду ничего, барышня, и так все на просвет! А вот за оградой что?
– Овраги, – Лиза прекратила бренчать и закрыла крышку. – Вы же знаете, сколько их в нашем городе!
– Да оставьте, господин полковник, – обратился к нему второй офицер. – Видно же, что дверь с лета не открывали.
– Простите, барышня! Разрешите откланяться. Надеюсь, третей нашей встречи не предвидится, – полковник щелкнул каблуками, развернулся и увел за собой всю свою свиту.
***
Сергея допрашивали с особой тщательностью и настойчивостью. Эта часть «роли» оказалась сложней и хлеще скоротечного страха в банке – там-то все удалось. Другие клиенты и работники банка заметили в тот день в его руках саквояж, и потому вопросы следствия все повторялись и множились. Нервы Сергея были на пределе, тем более что он, уже который день, обходился без своего лекарства, боясь попасть на дознание в расслабленном состоянии. Сергей понимал, что может сорваться в любой миг и держался из последних сил.
Ему повезло, как всегда. Он вспомнил, что как раз накануне его визита в банк, когда день уже точно был определен, и ему хотелось побыть одному и продумать все возможные завтрашние ловушки, Варвара отвлекала его от тревожных мыслей рассказами о претензиях Емельянова и других членов правления товарищества. Как долго говорила она об упущениях в делах, о необходимых и неотложных мерах, о непременных изменениях к следующей навигации, как велела ему разобраться и с документами, и с людьми, как он слушал ее в пол уха, как надоела она ему со своим нытьем.
Но сейчас это все пришлось очень кстати! Хотя Варвара и так всеми силами души принимала в нем участие – сопровождала его, ждала в коридоре окончания допросов, нанимала адвокатов, но, когда он напомнил ей о том разговоре, то включилась в его защиту еще более истово. Так как Горбатов не был ни арестован, ни даже задержан, то он свободно посетил рабочий свой кабинет и полностью набил схожий по виду саквояж деловыми бумагами пароходства Мамочкина да и забросил его себе на служебную квартирку. В полиции сказал, что запамятовал о том из-за нервической обстановки, Варвара данное поручение и его срок подтвердила.
Настоящий же саквояж Сергей в день выноса, за вычетом своей доли, передал в городском парке барону. Что делать со своей частью добычи, он долго не думал – отвез в особняк тетки и припрятал там. Теперь Татьяны там не бывало, тетка осунулась и сдала, поэтому воспитанием не донимала. Допросы отнимали у него самого все силы, да еще и Варвара надоедала своим опекунством и заботами. Он стал чаще ночевать у тетушки – поближе к деньгам. По мере того, как полиция стала постепенно терять к нему интерес, Сергей, все-таки опасаясь внезапных обысков и повторных вызовов, последовал совету Корндорфа: «Затаиться!» и вел тихий и скромный образ жизни. Но уже интересовался маршрутами в Европу – ценами, билетами, пересадками. Стал просматривать газеты, журналы, объявления, что крайне редко проделывал раньше.
Там он и увидел некролог: «Барон Модест Карлович Корндорф скончался накануне в своем особняке при загадочных обстоятельствах». Что это были за обстоятельства, в газете не указывалось, а в городе, чего только после не говорили. И что барон умер от неизвестной науке болезни, весь покрывшись пятнами еще при жизни – это мол, последствия проклятия той секты, кассу которой он присвоил в собственных интересах. Другие говорили, что ничего таинственного в его болезни не было, просто надо уметь соизмерять силы своего возраста с увеселениями, которые себе позволяешь. Третьи считали его аскетом, пустившим все свое состояние на тайную благотворительность. В подтверждение этой версии говорило то, что многие, стоявшие запертыми комнаты его особняка, при вскрытии оказались просто пустыми – все вещи и обстановка из них были распроданы.
Слуги припомнили, что накануне кончины, после ужина, был у господина какой-то визитер, но пробыл недолго. Барон после этого никого уже не тревожил, и утром никого не звал. Встревожились они лишь к обеду. Нашли барона не в постели, а в хрустальном гробу – он весь укутан был длинными полотнищами тканей – то ли запутался в агонии, то ли… Некоторые подозревали удушение. Денег в доме не нашли вовсе никаких! Только царский венец, усыпанный самоцветами.
И вот Татьяна с мужем снова, во второй раз за такой короткий период, оказались перед лицом нотариуса. Тот, помня прошлые выпады молодого барона, на этот раз настоял на оглашении в стенах конторы. Тут хоть охрану можно пригласить, если что. Душеприказчик объявил племяннику, что тому непременно придется взять на себя расходы по погребению, так как он единственный родственник покойного, находящийся в городе, и уже по желанию – выплаты слугам. А после огласил завещание: «…все недвижимое имущество, состоящее из особняка и прилегающих к нему подсобных строений» барон оставлял… своему родному брату. Таня поглядела на мужа и нервно расхохоталась.
– Вы зря смеетесь, сударыня! – сквозь зубы объявил ей супруг уже по дороге в гостиницу. – Нынешние события меняют наши планы, и меняют их бесповоротно!
– Ваши планы, хотите Вы сказать? – Таня еще улыбалась.
– Нет. Наши! – в голосе Василия прорезались ехидные нотки. – Ждать тут больше нечего. Но и об отставке теперь говорить нет смысла. Собирайтесь, сударыня! Мы едем в полк. У меня вышли уже все отпуска – и очередной, и свадебный.
– Ну, и езжайте себе с Богом! – все еще не понимала Танюша. – Я вернусь к тетушке, буду ждать Вас у нее.
– Надеюсь, это шутка? – холодно спросил муж. – Вы – моя жена, и обязаны проживать вместе со мной.
– Да не желаю я жить с солдатней! – Таня решила показать характер. – Я даже к папеньке не ехала, а он у меня – генерал! Что мне делать при Вас, при поручике? Печь пироги с гарнизонными дамами? Фи!
– Вы именно солдатне давали клятву перед алтарем, дорогая, – Васенька показывал зубки. – Не желали жить в столичной Варшаве, так поживете в уездном гарнизоне. Собирайтесь! Много вещей не тащите, все равно эти Ваши тряпки там неуместны. Пара чемоданов, не более. А вот драгоценности можете увезти хоть все. Мы их будем продавать, да менять на хлеб с квасом. Благодарите за это моего покойного опекуна, а Вашего театрального вдохновителя. Ха-ха! Спящая Царевна! О короне-то придется забыть, милочка.
– Я никуда с Вами не поеду, – беспомощно сопротивлялась молодая супруга, начиная понимать, что это все всерьез, и с Нижним вскоре, видимо, придется проститься.
– Поедете! Куда Вы денетесь? – муженек посмотрел на нее сбоку. – Вы вписаны в мой паспорт. Куда я – туда и Вы. Или в розыск подам, как на воровку.
Таня оцепенела.
***
Гарнизонная жизнь оказалась еще хуже представлений о ней. В первый же вечер Васенька закатил подобие повторной свадьбы – были званы все более-менее значимые тут личности. Дамы улыбались молодоженам, кавалеры похлопывали по плечу поручика, офицеры пили шампанское за здоровье Татьяны. Наутро к ней явилась супруга одного из бывших вчера в гостях офицеров. Таня как раз разбирала багаж. Гостья вынюхивала все вокруг своим свинячьим носиком, пахло от нее какой-то прокисшей сдобой, и Таня все никак не могла избавиться – ни от нее самой, ни от ее восторгов по поводу Таниных вещей: одежды, чемоданов, туфель, чулочек, салфеточек, флакончиков, вышивки, завивки, цвета кожи и так далее. К вечеру весь гарнизон обсуждал цвет и фасон Таниных панталон. Затем визит нанесла супруга полковника. Она презрительно осмотрела так вчера нахваливаемое «гнездышко молодых», повела скривленными губами и процедила сквозь зубы:
– Если ты, столичная подстилка, только глаз положишь на моего Вольдемара, то знай! Я тут царь и бог. Мне никакие законы не страшны. Муж покроет любое мое деяние! Так что только узнай я что! Только заметь!
– Вы бы сменили тон, сударыня! – Таня, обалдев от такого вступления и повышения своего статуса невесть с чего до уровня столичного, парировала: – Мне Ваш муж… Владимир, кажется? Да он мне ни в какой оборот не сдался! Я даже не помню, как он выглядит!
– Дура! – вскочила визитерша. – Муж – это Савелий Матвеич! Смотри! Узнаю про Вольдемара – кипятком плесну, не побоюсь!
Она, гордо держа голову, направилась к выходу, а там обернулась и с неподражаемой улыбкой произнесла:
– Со мной лучше дружить, милочка! – и ушла, хлопнув дверью.
После этого визита, комната несколько часов благоухала приторно-сладким одеколоном. Таня открыла окно проветрить. Тут же напротив собралась толпа зрителей – штук пять солдат подпрыгивали по очереди, пытаясь заглянуть внутрь комнаты. Потом подошли два офицера и, разогнав их выражениями, в которых Тане послышались откровенные матюки, безо всяких церемоний заняли вакантное место и подмигивали теперь молодой хозяйке, подкручивая усы. Таня захлопнула окошко и задернула занавески.
В обед она ждала мужа, а явился его начальник. Таня накануне мало кого успела запомнить, и пожилой полковник, видимо это понял.
– Разрешите представиться, внове, так сказать, – он кивнул на Танино предложение пройти и расположился основательно, сев спиной к окну. – Савелий Матвеевич, непосредственный, так сказать… Ваш муж состоит в моем подчинении, спешу доложить Вам, дорогая моя. Так что простите, это уж моих рук дело, что нынче он не явился к столу. Служба-с. Да-с! А Вы? Я хочу предупредить Вас, сударыня. Как бы это… Вы тут оглядитесь, так сказать… Не кидайтесь сразу во все тяжкие!
– Да как Вы смеете! – Татьяна разозлилась.
– Смею, деточка, смею, – устало проговорил полковник. – Уж у меня-то опыт! У-уууу! Особенно опасайтесь Мавродаки! Оплетет, опутает – и не заметите! Красив, да. Но ведь внешняя красота, милочка, это… Так сказать… Вам бы постоянного покровителя тут! Чтобы наставлял. Предостерегал. Если на то будет Ваша благосклонность, то… Так сказать, я Ваш покорный слуга… Не надо, деточка! Не спешите. Взбрыкнуть-то всегда успеете. Я ведь судьбу Вашего Васеньки вот где держу. Вот! – тихий полковник показал возмущенной Тане жилистый кулак. – Так что думайте. И не кидайтесь с головой в омут. Послушайте старика.
До вечера визитов больше не было, и Таня за ужином попыталась разузнать у мужа, кто тут кому и кем доводится. Хитросплетение взаимных интересов и подчинений что по службе, что по симпатиям, Тане с первого раза не далось. Когда же она упомянула о визитах, то Вася слушал с улыбкой, пока рассказ не дошел до полковницы. Тут он бросил ложку и престал жевать.
– Сама была? Ты не путаешь, Татьяна? – он аж побелел. – Ну, все!
– Что «все»? – Тане были смешны эти страсти. – Я только второй день тут.
– Значит, сразу невзлюбила, – озаботился не на шутку муж. – Ох, натерпимся мы теперь! Она мужем крутит, как желает. Мне и так нынче нагоняй был. И из отпуска я припоздал… Это мне раньше многое прощали, как я наследства ждал. А нынче я и долгов-то не раздал, так что… Терпят только. Ты уж, Таня, осторожней!
– Да что осторожней-то! – Таня и вправду не понимала, что за претензии к ней могут быть, она ведь, по своей воле, еще даже слова тут никому не сказала.
– Осторожней! – Василий снова принялся за еду. – Тут пред начальством надо и поклониться, если что. Ты тут гонор свой особо никому не показывай.
– Начальство – это полковник. Я уже поняла! – Таня изо всех сил хотела к тете, в свою спальню, к своим платьям, духам и попугаю.
– Полковник – да! – муж смотрел на нее, нахмурившись. – Но пуще того – полковница! Еще ротмистр. Этот, если, что не по нем, то поедом съест. И Мавродаки! Тот с языка не спустит, осрамит и еще масла подольет, пока гореть будет. И Тимофеич – старый хрыч! Говорят, он пару своих врагов попросту взял – и застрелил.
– Как застрелил? – Таня не понимала, всерьез говорит муженек, или мистифицирует ее. – На дуэли?
– Зачем на дуэли? – Васенька обгладывал курочку. – Одного в лесу нашли. Другого – под мостом.
***
Через пару дней перед окном молодоженов остановились три всадника. Таня уже разобрала все привезенные вещи, заставила прислугу перемыть все в доме, от скуки взялась читать. Делать было больше совершенно нечего. Местные дамы заполняли свой досуг сплетнями, интрижками, семейными скандалами и перемириями. Шла повседневная война, постороннему взгляду непонятная – со своими призами и поражениями. Таня в эту рекогносцировку не вписывалась.
Всадники гарцевали перед зашторенным окном, и Таня не могла даже перелистнуть страницу – смысл повествования ускользал от нее, она все время сбивалась, отвлекаясь на ржание взнузданных лошадей и хохот их хозяев. На другой день повторилось то же самое. В третий раз, Таню застали в момент, когда служанка вытряхивала коврики, а хозяйка от скуки наблюдала за этим с крыльца.
– Ну, наконец-то, мадам! – один из всадников отделился от группы и приблизился вплотную к штакетнику, остальные раскланялись издалека. – Вы испытываете наше терпение! Но такая женщина может позволить себе любые капризы!
Предупрежденная мужем, Таня не ринулась сгоряча в бой, как поступила бы неделей раньше, а решила прояснить положение наглеца в иерархии городка.
– Простите, мы представлены? – вежливо поинтересовалась она, вовсе не помня этого холеного смуглого лица.
– Никак нет! – офицер поднес два пальца к козырьку. – Был в дозоре в день вашего воцарения в нашем убогом поселении. Королева! Приветствую Вас стоя!
Он поставил коня на дыбы, чем вызвал свист и иные приветственные отзывы своих сопровождающих. На представление сбегались мальчишки. Всадник кивнул спутникам, один из них подъехал ближе.
– Приветствую Вас, Татьяна Осиповна, – этого Таня смутно припоминала. – Позвольте представить Вам нашего всеобщего друга, поэта, певца и заводилу – Владимир Мавродаки!
Первый всадник поклонился, второй ретировался.
– К Вашим услугам, мадам! Поедемте кататься?
Таня вновь обалдела от беспардонного хамства, но снова сдержалась.
– Непременно, но в другой раз. Мне надо посоветоваться с мужем, – она слегка обозначила поклон и поднялась в дом.
– С мужем? А-ха-ха! Достойная шутка, мадам!
– Ну, что, воротит нос? – отчетливо услышала она голос третьего офицера, зайдя в комнату.
– Ничего! Пообломаем! – на всю улицу вещал Мавродаки. – У Васечкиной жены, по-видимому период, когда идут краски, но ничего! Мы же можем обождать два-три дня, господа? От того она сегодня и не в духе! Уа-ха-ха!
– Значит, не успел еще обрюхатить ее наш барончик? Ха-ха-ха!
Голоса удалились.
«Боже! Какие пошляки!» – ужаснулась Таня и тут же села писать письмо отцу с просьбой о переводе мужа под его крыло.
Она пыталась лавировать еще с месяц, почти все время отсиживалась дома, одна. Ходила только на общие увеселения, в сопровождении мужа. Там все лицемерно улыбались друг другу, а на другой день за спиной перешептывались, втаптывая в грязь очередную мишень. Потом мирились, снова ссорились, жертвы менялись местами с тиранами, жизнь шла своим чередом. Таня не сумела найти себе здесь никакого интереса, ни с кем свести не то что дружбу, а и близкого знакомства. Она жила лишь ожиданием ответа отца-генерала. Терпела.
Мавродаки теперь на правах знакомого позволял себе являться к ним в дом в отсутствие Васечки, делал грязные намеки.
– Прошу Вас уйти, – в очередной раз настойчиво говорила Таня. – У нас с Вами не может быть никаких общих дел, приходите к мужу.
– Вы, Татьяна Осиповна, вроде умная баба! – ухмылялся Мавродаки.
– Я не «баба», – Татьянино терпение заканчивалось, всему был предел. – Я – жена офицера, Вашего товарища. Извольте покинуть наш дом. Или я вынуждена буду рассказать мужу о Вашем поведении.
– Ну-ну! – хлопнул смятыми перчатками по ладони гость и молча ушел.
Вечером муж пришел со службы понурый. Его отсылали с обозом, а все знают, какая это морока – осенние дороги.
– Когда ехать? – спросила Таня.
– Через неделю, – отвечал муж.
На следующий день, в клубе, он проигрался вдрызг! Вечером плакал, валялся в ногах у супруги, просил снять ее деньги со счета. Таня ничего не желала слушать, понимая, что других средств у нее в жизни вообще больше может не быть. Но Вася истерил, бегал с дуэльным пистолетом, то хотел застрелиться сам, то направлял дуло на жену. Таня пообещала подумать и дать ответ к его возвращению. Потом опомнилась, и спросила, а где его собственные наследные средства? Оказалось, что все уже спущено – на шампанское, на карты, на долги, на пыль в глаза и новую лошадь. Он сам – гол как сокол! Таня – его последняя надежда.
– А как Вы собираетесь жить дальше? – с ужасом спросила Таня. – На жалование? Впереди зима! А Вы даже не позволили мне взять у тетушки теплые вещи. Я еду с Вами!
– Куда? – пришел в разум муж.
– Да куда угодно! Довезете меня с обозом до ближайшей станции. Я еду в Нижний.
– Нет, – твердо отвечал Василий. – Мы завтра едем в уездный банк и там снимаем деньги. При оказии я сам заберу Ваши вещи в городе. Но Вы останетесь тут!
Накануне отъезда он снова играл. И снова проигрался. На этот раз полковнику. Уезжая, он смотрел на жену глазами побитой собаки и вместо прощания выдавил из себя:
– Была б ты поласковее с Савелием Матвеевичем в мое отсутствие. Глядишь и простил бы часть долга!
– Ты соображаешь, что ты мне сейчас предлагаешь?! – у Тани глаза стали совершенно круглыми. – Что ты говоришь! Ты! Мой муж!
– А! – махнул Василий рукой. – Рано или поздно… – и уехал.
Дневной почтой пришел ответ от отца. Он, как и всегда, сетовал на занятость, но обещал дочке принять все необходимые меры, как только выдастся свободная минутка. Он постарается уже к рождеству переговорить с губернским начальством, и, возможно, к будущему лету… Таня не дочитала. Она легла спать, встала с петухами и, собрав последние свои серьги и кольца, ушла из городка пешком. Попросту сбежала.
Спустя месяц, она объявилась на пороге тетушкиного особняка. Та ахнула, когда ей доложили, и сама бросилась вниз по парадной лестнице, навстречу.
– Как? Где ты была это время? – тетка поила Таню чаем и всматривалась в ее лицо.
– Не скажу, тетушка. Скажу лишь, что я на грани, на самом кончике тропинки! – Таня подняла глаза на единственного человека, который в жизни о ней заботился. – Скажите только, могу я рассчитывать на Ваше покровительство? Или уж мне пропадать? Как скажете.
– Да что ж я могу, Таня? Ну, денег тебе дам. Ну, бери из дома что хочешь, – она вздохнула. – Но он же в полицию заявил. Муженек-то твой! Были уж они тут! Здесь тебе никак нельзя. Что ж я теперь могу?
Таня как-то покорно улыбнулась, что было вовсе на нее не похоже. Переночевала в своей спальне. Ушла снова спозаранку, сама, никто не видел когда. Из дома ничего не взяла, пропало только пресс-папье с ее стола.
***
После спокойной и радостной полосы в жизни Лизы снова наступила хмарь. Погода за окном вторила настроению – зарядили серые осенние дожди, сменяющиеся днями заморозков и редкого еще снега. Деревья стояли голыми, город нахмурился, сделался холодным и мрачным. Лиза знала, что все это изменится, как только улицы укроет белым покрывалом, надо лишь переждать. Пришло письмо от Нины, но, то ли от нынешнего душевного настроя, то ли еще от чего, но вызвало оно у Лизы ощущение тревоги.
«Кутаисская губерния, п. Квирилы,
Дом князя Чиатурия
Здравствуй, моя дорогая Лиза!
Получила твое письмо, очень рада за твоего батюшку и ту женщину, Наталью Гавриловну, что видела тогда у вас. Мы встретились с ней всего раз, но я заметила, как заботится она о твоем отце. Я рада, Лиза, что судьба дарит мне право оказываться рядом с вами в такие моменты, когда происходит что-то важное. Поздравь их от меня! Я много думаю о вас в эти дни. Почему не отвечает мне Лида? Надеюсь, она здорова? Передай ей поклон от меня, когда будешь с ней видеться. Обещай. Всенепременно! Я почему-то волнуюсь за вас, мои подружки. Как-то вы там? Так далеко!
Я обещала рассказать тебе о своей поездке к жениху. Вот, рассказываю. Сначала мы приехали сюда, в наше родовое имение. Папа привел все в порядок, я многое вспомнила, особенно окрестные места, где любила гулять в детстве. Я была слишком мала, чтобы запомнить людей, но я теперь знакомлюсь с ними заново. Очень бедно живут в нашей местности, Лиза. Или просто я привыкла к иному и мне это лишь кажется. Мне вообще, оказалось, нужно ко многому привыкать здесь, на родине. Многое мне непонятно, забыто мной. Я стараюсь изо всех сил, Лиза, но и многого принять моей душе пока не получается. Так вот, о смотринах.
Мы приехали в Мцхету, переночевали в Душети. Это совсем не похоже на Тифлис, Лизонька. Уж тем более не похоже на нашу жизнь в Институте и в нашем городе. Папа стал здесь совсем иным, мама молчаливой и, да, я все не могла подобрать нужного слова – покорной. Моя мама – покорной! Лиза, знаешь, временами это пугает. А когда я спрашиваю об этом вслух, она только смотрит на отца и молчит. Выяснилось, что многого тут нельзя. Например, нельзя, чтобы мои родители сопровождали меня в дом жениха, эту обязанность взял на себя князь Кинулидзе, который и устроил этот брак. По дороге мы с ним встретили группу всадников, они лишь на миг притормозили около нас своих коней, чтобы приветствовать князя. Меня они будто не замечали. Когда мы разъехались, князь Амирани не сдержался и сказал мне, что среди них был мой жених. Лиза! Я даже не рассмотрела его толком! Оказывается, мне с ним видеться до свадьбы тоже нельзя.
Приехав в его дом, я и вовсе растерялась. Нас приняли торжественно, но по всем традициям, которые я плохо знаю и помню, поэтому я все время боялась сделать что-нибудь не так. Меня усадили напротив пожилой женщины и нескольких мужчин. Кто они были, я не поняла, потому что точно знаю, что отца моего жениха нет в живых. Девушки моего возраста, заходя в комнату, даже не присаживались, и лишь одна из них, одетая вся в черное платье, прислуживала старшим. Я тогда приняла ее за служанку, а хозяйке дома стала говорить что-то похожее на заготовленное приветствие, та молча выслушала меня. Я попыталась задавать вопросы, мне не отвечали. Это длилось недолго. Все встали, и я услышала лишь одну фразу, которую мать моего жениха произнесла уходя: «Красивая девочка!»
Я пребывала в очень подавленном состоянии, но это мало кто заметил, даже наоборот, стали смотреть одобрительно. Видимо, я, наконец, выбрала правильную манеру поведения – глаза вниз и молчать. А я все думала, неужели я так плохо говорю на родном языке, что меня здесь не понимают! Когда я шла к выходу, ту девушку в черном послали провожать меня. Князя не было в комнатах, он только привез меня и, поздоровавшись с хозяйкой, исчез. Я так рада, что он не видел моего позора! Так вот, та девушка, пока мы шли одни по дому, вдруг обратилась ко мне по-русски. Она хотела утешить меня и объяснила, что никто из старших не будет со мной разговаривать, пока я не член семьи. Я удивилась, и спросила: «Что, до самой свадьбы я так и не смогу узнать ничего о моей будущей семье? Мне же даже на вопросы не отвечают!» Она улыбнулась и сказала, что я все могу узнать у нее или у других родственников, которые младше меня. А мать мужа заговорит с невесткой не в день свадьбы, а только после рождения первого ребенка. Не найдя в ее словах никакого успокоения, я лишь спросила: «Значит, ты тоже член семьи и моя будущая родственница?» Оказалось, что она родная сестра моего жениха!
