Георгий Георгиевич Батура
Конфуций и Вэнь
Суждение 4.24
4.24. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Цзюнь цзы стремится (юй, т.ж. «хотеть», «желать») быть медлительным в словах (нэ) при (юй) разговоре (янь) и скорым (минь, т.ж. «прилежный», «упорный», «старательный») в (юй) осуществлении (син, т.ж. «продвигаться вперед», «исполнять»)».
Создается такое впечатление, как будто Конфуций еще раз повторяет свою прежнюю мысль о том, что человеку засчитываются его конкретные дела, а не разговоры о них (см. суждение 4.22). И тем не менее, маловероятно, что это суждение является простым повторением, – ведь речь здесь идет не о каком-то ученике, а о Цзюнь цзы.
Вся проблема понимания заключается в иероглифе нэ (БКРС № 6658). Этот иероглиф относится к той группе знаков, значение которых точно не определено. У Ошанина его значение – «быть медлительным в речи», «запинаться», «заикаться», – и это всё. При этом для любого читателя очевидно, что главным для Цзюнь цзы является вовсе не то, чтобы не говорить косноязычно или с каким-то дефектом речи.
Для понимания истинного смысла иероглифа необходимо посмотреть на его рисунок. В нашем случае это вполне оправдано, т. к. мы можем вполне объективно предположить, что те изменения, которые могли произойти в графике этого иероглифа за все эти тысячелетия, – несущественны, т. к. его рисунок, можно сказать, – уже давно «окаменел» в этом своем неясном значении, и к нему с тех пор никто не прикасался. Итак, иероглиф нэ состоит из двух отдельных знаков: ключа янь («слово», «беседа», «разговор») и не менее древнего знака нэй (в древности предположительно читался как жуй). Его значение – это послелог «внутри» (то же самое, что и наш грамматический предлог, но «с другого конца» слова), а также все то, что имеет отношение к «внутренности» («внутренняя часть», «место внутри», «частные покои дворца», «женские покои» и т. д., и даже «душа», «чувство», «нутро»).
То есть во время Конфуция эти два составных иероглифа (скорее всего, еще в разделенном виде) могли означать не физический дефект речи, а нечто совершенно иное: «[удерживать] слова внутри». А какие слова? Безусловно, те важные, которые постоянно вращаются в уме и сердце такого человека. Их-то и надо стремиться «говорить внутри» (янь жуй или янь нэй). А снаружи – тот необходимый разговор, который позволяет человеку оставаться членом общества.
Вот это янь жуй («слова внутри», «внутренний разговор»), как уже, наверное, понял читатель, – это и есть подлинное состояние Жэнь, о котором мы говорили совсем недавно. Но конечно не всякий «внутренний разговор» есть Жэнь. Жэнь – это, первоначально, «принуждение себя» в течение длительного времени, в то время как большинство остальных «внутренних разговоров» – это неконтролируемый нами «поток сознания» или какие-то болезненные навязчивые мысли.
Вообще, если посмотреть на это суждение с учетом всего вышесказанного, то оно приобретает как бы два разных смысла. Один – открытый, для учеников и окружающих, и коротко его можно передать так: меньше говори и больше делай. Второй – для тех, кто приблизился к состоянию Цзюнь цзы: не стремись много говорить в своей внутренней беседе с духами, – такая твоя «речь» должна быть «замедленной», «нескорой», «размеренной». Главное в этом процессе – не терять «линию связи», а не многочисленные слова или «молитвы». Главное – это некий безмолвный внутренний волевой вектор, постоянно устремленный к «миру духов». И это – совет, основанный на собственном опыте Учителя. Вторая половина подлинного смысла этого суждения – «продвигайся вперед» в части «подражания древним». Человек не может двигать сам себя по ступеням духовной лестницы точно так же, как не может повторить опыт Мюнхгаузена и вытащить себя за волосы из того болота, в которое попал: переход с одной ступени на другую происходит только через «скачкообразное откровение», над которым человек не властен. Но он может заставить себя «подражать древним» и усилием воли ограничить свои животные инстинкты, которые присущи нам всем.
Вполне вероятно, что иероглиф янь, который мы видим в этом суждении (в выражении «при разговоре»), в изначальном варианте текста отсутствовал. Этим иероглифом просто продублировали янь изначального текста после того, когда жуй получило ключ в виде такого же янь, с приданием объединенному иероглифу нэ значения одного слова (а не двух, как было первоначально). И если это действительно так, в таком случае ни о каком «смысле для всех» говорить уже не приходится, – остается прочтение суждения только для уровня Цзюнь цзы.
В заключение зафиксируем такую полезную мысль: из этого суждения следует, что Конфуций не считал, что практика Жэнь может быть прекращена после достижения человеком уровня Цзюнь цзы. Это знание поможет нам понять смысл другого достаточно сложного суждения, с которым еще предстоит встретиться.
Суждение 4.25
4.25. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Дэ не (бу) бывает одинокой (гу, т.ж. «сирота», «одиночка», «обособленный»), [Дэ] обязательно (би, т.ж. «непременно») имеет (ю) соседей (лин, т.ж. «близкий», «граничить с…»)».
Фактически, мы уже объяснили это суждение раньше. Обратим внимание читателя на слово Конфуция «обязательно» (би). Это означает, что Дэ обязательно «граничит с» чем-то еще, без чего это Дэ просто не состоится. Интересно представить себе, каких таких «соседей» обязано иметь Дэ в том случае, если этот термин понимать в качестве традиционной «добродетели»? Ответа на такой вопрос не существует.
Итак, еще раз повторим сказанное. «Соседом слева», т. е. тем, кто предшествует этому Дэ, является Жэнь. Без практики Жэнь «благодать» не получить. А «соседом справа», т. е. тем, кто следует уже после Дэ, является Вэнь. И действительно, состояние Жэнь у человека может быть или не быть, и это зависит исключительно от воли и упорства самого человека. А Дэ может быть только следствием такого Жэнь. Но и состояние Вэнь на «пустом месте» тоже не рождается. Но если мы имеем человека, которому удалось «стяжать Дэ», это означает, что у него – причем, в обязательном порядке! – состояние Жэнь предшествовало такому получению Дэ. То есть обязательно (би) был «сосед слева» (по древнекитайски – «сосед сверху», т. к. направление записи и прочтения текста шло столбцами сверху – вниз, а очередной столбец записывался слева от предыдущего).
Здесь следует сказать, что человек может «войти» и пребывать в «состоянии Жэнь» даже не зная этого термина, и не отдавая себе отчет в этом, – не догадываясь о том, что его внутренний мир описывается как «предстояние предкам» или какому-то святому христианской церкви, или Христу, или Пресвятой Богородице. Без сомнения, в Китае были такие, кто неосознанно (в части терминологии) «предстоял духу Конфуция» и благодаря этому «постиг Дэ». А у мусульманских суфиев существует традиционная практика внутреннего «предстояния» основателю суфийского ордена, как Учителю, и восприятие такого давно ушедшего из жизни человека, как живого. Но предстоит человек не какому-то отвлеченному «Богу», а конкретной личности.
Христиане же – например, Серафим Саровский – с помощью рецитации евангельского текста («рецитация» или «многократное повторение» – это термин, взятый из суфийской практики) предстоят Духу Христа, воспринимая Его как реального живого человека «из евангельского текста». И все такие люди – независимо от своего религиозного вероисповедания – обретают то реальное Дэ, которое было фундаментом становления Западного Чжоу, основанного на духовном опыте Вэнь-вана. И как правило, такой человек, длительно ощущающий в себе Дэ, как бы «неожиданно» или «с разбегу» оказывается в состоянии Вэнь, которое проявляет себя в характерном «опыте сердца». Не в состоянии Дэ – для человека оно просто «чу́дное», – а именно в состоянии Вэнь в человеке неожиданно «просыпается» его сердце. Вэнь – это и есть тот «сосед справа» (по-китайски – «снизу), о котором говорит Конфуций.
Суждение 4.26
4.26. Цзы-ю сказал (юэ): «[Когда мы говорим о] службе (ши), как о жертвоприношении (то же самое ши) государю (цзюнь), – это (сы) расценивается как (шу, т.ж. «считать», «рассматривать», «оценивать») [нечто] постыдное (жу, т.ж. «позор», «стыд», «быть в постыдном положении»). [Когда мы говорим о] драгоценном/духовном (пэн, т.ж. «связка раковин каури») друге (ю), – это (сы) воспринимается как (шу) [повод для] отдаления (шу, т.ж. «отстранить от себя», «пренебрегать», «чужой», «отдаленный»)».
В традиционных переводах появляется неизвестно откуда взявшееся слово «надоедать» (государю, другу) или, вместо этого, – «настойчивость», «расчетливость» и т. д. Все это не имеет ничего общего с действительным смыслом суждения. Все иероглифы, которые мы здесь видим, нам уже хорошо знакомы, включая главные для этого суждения – ши («служба», «жертвоприношение») и пэн ю («драгоценный друг»).
Суждение высказывает один из близких учеников Конфуция, и в нем идет речь о том, ка́к окружающие реагируют на поведение тех учеников, которые пытаются встать на Путь (Дао) Учителя. Такое их поведение – не воспринимается как правильное и искреннее, оно оценивается как не должное и постыдное. А подобная дружба учеников между собой – которая не имеет кровно-родственных связей – воспринимается всеми с опасением: окружающие пытаются отдалиться от подобной «компании», выдумывая нелепые домыслы об этих учениках.
В суждении 1.1 Конфуций использует иероглиф пэн в смысле «драгоценность», имея в виду «дух» Вэнь-вана или Чжоу-гуна, который «приходит» к нему «издалека» во время практики Жэнь. Ученики восприняли эти слова учителя по-своему, и стали называть членов своего ученического братства словосочетанием пэн ю. Из уст учеников мы это слышим также в суждениях 1.4 и 1.7.
Суждение свидетельствует о том, что Учение Конфуция не было понято окружающими, а поведение его учеников вызывало всеобщие пересуды и отторжение.
Евангельское метаноэо
Мы уже говорили читателю о том, что в евангельской проповеди Христа существует два разных слова, которые богословы переводят на все европейские языки одинаково – «(по)каяться (в грехах)». Это древнегреческие метаноэ́о и метамэ́ломай. Более того, мы также заявляли, что Иисус проповедует новый или очередной этап духовного совершенствования человека, чем тот, который проповедовал Конфуций и который мог спонтанно возникнуть у некоторых последователей Моисея (например, у псалмопевца Давида). Если Конфуций ставил задачу получения опыта сердца в виде «просветления сердца», то Иисус провозглашает мандейский «опыт Света» или опыт «Царства Небесного», который доступен только непрелюбодейной паре – мужу и жене.
О правилах «непрелюбодеяния» в мандейском обществе мы скажем дополнительно, чтобы не быть голословными, но сейчас мы хотим поговорить о другом. Если мы примем за основу высказанное предположение – что существует два разных духовных опыта, и что Иисус проповедовал второй из них, – в таком случае возникает вполне закономерный вопрос: мог ли Он говорить о чем-то высшем, не упомянув при этом о том опыте, который ему предшествует, об опыте сердца? Читателю уже известно, что без получения человеком этого предварительного опыта, дальнейшее продвижение к Царству невозможно.
Иоанн Богослов назвал этот низший опыт «рождением свыше», но обычный читатель воспринимает эти евангельские слова в качестве не очень понятного поэтического сравнения: скорее всего, их можно отнести к приходу Царства Небесного. Подобные сомнения обоснованы, потому что Царство Небесное – это главная тема проповеди Христа. Обратим только внимание на тот факт, что Христос говорит о «рождении свыше» в сокровенной беседе иудею Никодиму, который, исходя из содержания самой беседы, ищет правду жизни. Традиционные иудеи к подобным исканиям склоны не были, т. к. их вполне устраивала «эта» жизнь и существующие в ней «правила игры», т. е. та «правда», которая была установлена Богом Яхве.
Сначала мы коротко процитируем те первые евангельские стихи, в которых фигурирует слово метаноэ́о, Они, если исходить из правильного понимания их смысла, очень точные и правильные. Причем, мы здесь склонны доверять более древнему и почти «мандейскому» Евангелию от Марка (пусть и доработанному впоследствии Церковью: очевидное доказательство этому – дописанная впоследствии обширная концовка), чем более позднему Евангелию от Матфея, которое было создано уже иудеем. Евангелие от Матфея предназначалось для еврейской диаспоры, поэтому в текст было дополнительно включено много «подтверждающих» цитат из иудейского Писания. Отметим, что этот писатель-еврей не был каким-то «лгуном» или узурпатором чужих идей: это был очень мудрый человек, – высоконравственный и абсолютно честный. Евангелие же от Марка вряд ли было написано евреем. Оно представляет собой самый первый литературный опыт (еще неумелый и местами «корявый») превращения отдельных ло́гий мандейского Евангелия от Фомы в некое подобие «биографического» текста, в котором описываются похождения «праведника Иисуса». Примеры подобных текстов к этому времени в греческом мире уже существовали.
Еще раз отметим, что никто из евангелистов не являлся современником мандейского проповедника и ничего не знал о его земной жизни, – это очевидно следует из содержания евангельского текста. Но возможно, кто-то из них действительно знал распятого римлянами еврейского Мессию-борца за свободу Израиля. И также вероятно, что у этого Мессии были какие-то последователи или ученики, названные в евангельском тексте апостолами (греч. «посланные»). Итак, процитируем Евангелие от Марка в почти традиционном синодальном переводе:
Мк. 1:4. Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния (метанойас) для прощения грехов.
Мк. 1:14,15. Пришел Иисус в Галилею, проповедуя благую весть (еванге́лион) Царствия Божия, и говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь (метаноэйтэ) и веруйте в благую весть.
Если буквально следовать этому тексту, то призыв таков: сначала метаноэ́йте, чтобы «простились грехи», и только после этого – Царствие Божие. У любого разумного читателя сразу же возникает недоумение: из этого текста следует, что первым провозгласил «покаяние» не Иисус, а Иоанн Креститель. А следовательно, Иисус – только второй, и значит, Он – ученик Иоанна. В древности были сторонники и такого мнения. Интересно здесь то, что по мандейским текстам оба они – и Иисус, и Иоанн Креститель – это выходцы из мандейского народа, а не евреи. И если предположить, что это действительно так, в таком случае они были посвящены в тайное учение назиру́ты о спасении человека из «мира Тьмы», в котором властвуют, согласно учению мандеев, «иудейские» Боги – Адо́на («Бог зла») и Ру́ха. Оба эти проповедника знают, что́ такое «Царство Света» («Свет истинный», см. Ин. 1:9), и кто такой «Отец». Но у них разный подход к пути достижения этого Царства: у Иоанна – традиционный, мандейский, посредством строгого соблюдения религиозных обрядов, т. е. спасение, которое возможно только после смерти человека. А у Иисуса свой, особый, через получение мистерий, и поэтому Он – по мандейским представлениям – «еретик». Тот путь, который предлагает Иисус, четко обозначен в евангельском тексте.
А теперь разберемся внимательнее с этим словом – метаноэ́о/мета́нойя. Вот как понимают его богословы. Процитируем статью из книги «Ключевые понятия Библии в тексте Нового Завета» (Словарь-справочник; «Летний институт лингвистики», Издательство «Герменевт», Христианское общество «Библия для всех»; СП-б., 1996, стр. 253, 254):
Глагол «каяться» (греч. метаноэ́о) и существительное «покаяние» (мета́нойя) подразумевает акт добровольного отречения от греха, выражение сожаления по поводу грехов, совершенных в прошлом, и принятие на себя обязательств не грешить… Господь сам дарует людям возможность принести покаяние, зарождает у них желание покаяться и призывает осуществить его.
Иногда словом «покаяться» переводится греческое слово метамеломай, хотя в более современных переводах оно чаще переводится как «передумать» или «сожалеть». Это слово выражает сожаление по поводу содеянного, но не подразумевает непременного (курсив наш – Г. Б.) обращения к Богу.
Предварительно поправим авторов Словаря и заметим, что и в «современных переводах» (таковых, к слову сказать, уже почти не существует, т. к. во всех цивилизованных странах Новый Завет уже давно имеет утвержденные Церковью канонические переводы) слово метеме́ломай, как правило, тоже переводится словом «покаяться». Итак, согласно этому Словарю мета́нойя – это подлинное раскаяние в грехе, которое происходит как бы «в присутствии Бога», а метаме́ломай – это обычное сожаление о совершенном проступке, которое не влечет за собой принципиального изменения поведения. Метаме́ломай – это что-то наподобие того, что просто «передумал», «сожалею», и решил, что сделал неправильно.
Можно задать вопрос: а если мысли о Боге («обращение к Богу») все-таки у человека были и при метаме́ломай (см. процитированное выше слово «непременное»), в таком случае, в чем принципиальная разница между этими словами? Или взять, например, случай предательства Иуды: Иуда, ведь, не просто «передумал» или стал «сожалеть» о содеянном, – он действительно искренне раскаялся (в тексте – метаме́ломай). И очевидным подтверждением этого явилось его самоубийство. «Сожаление» – это непременное и обязательное чувство, которое всегда сопровождает искреннее «раскаяние». Разделять эти чувства – раскаяние и сожаление – не разумно. Более того, само это внутреннее чувство – «сожаление/покаяние» – никогда не бывает непосредственной причиной обращения к Богу, никогда не выставляется напоказ перед Богом: вот смотри, сейчас я метаноэ́о, а «без Тебя» (т. е. когда о Тебе не думаю) – метаме́ломай. Высшим судьей человека является его сердце, а не Бог. И конкретно – совесть. Объективно говоря, Иуду совесть замучила, а не то, что он «передумал» или стал «сожалеть», как следует из значения метаме́ломай по этому Словарю. Он действительно раскаялся в содеянном. Потому что даже предположить не мог, что выданного им Иисуса казнят: он стал невольным виновником Его гибели. Это и есть подлинное раскаяние, подтвержденное смертью Иуды, как «печатью» Высшей инстанции.
Но даже эти приведенные нами аргументы не являются главными. Сама этимология двух рассматриваемых нами древнегреческих слов свидетельствует об обратном тому, что заявлено в Словаре. Именно в мета-ноэо присутствует корень ноэо – «думать, обдумывать, мыслить», а не в мета-ме́ломай, где ме́ло – это «быть предметом забот, интересовать, занимать». У философа Платона метаноэо – это древнее греческое «изменять мнение, передумывать» (т. е. то значение, которое ошибочно присваивается по Словарю метаме́ломай), а у писателей Плутарха и Лукиана, которые жили «после Христа», – это уже неожиданно появившееся, новое, «раскаиваться, сожалеть», что однозначно свидетельствует о влиянии евангельского текста.
Но что же, в таком случае, означает истинное евангельское метаноэ́о, если метаме́ломай – это и есть настоящее раскаяние? Как обстоит дело с этим непонятным словом у самого Христа? У того мандея Иисуса, который прекрасно представлял себе духовную «таблицу Менделеева»? У Него – иначе, чем у всех богословов. Греческая приставка ме́та– кроме ряда своих значений имеет также следующее: «в сложных словах она означает… переход из одного места или состояния в другое, перемену» («Греческо-русский словарь», А. Д. Вейсман, стр. 799). То есть метаноэ́о в буквальном понимании означает «переход ума» (ноэ́ма, однокоренное с ноэ́о «думать») – или мыслительного процесса – «из одного места в другое». Евангельский Иисус использует это сложное слово в его буквальном смысле.
Откуда же, и куда должен перейти «ум»? И не фантазии ли все это? Для подлинно духовного человека в этом нет никакой загадки. Именно это является той главной целью, которая ставится перед человеком во время творения «Иисусовой молитвы» и в случае практики Жэнь. Необходимо «опустить ум из головы в сердце». Так, чтобы человек начинал думать не своей головой, а своим сердцем, или, иначе, – своим умом, переместившимся в область сердца. Таким образом, речь идет о «переходе ума» в сердце. Конечной целью такой практики и является опыт Вэнь.
А следовательно, когда Иисус вышел на проповедь о Царстве, Он прекрасно понимал, что оно, это Царство, – только для тех, у кого уже «расширилось сердце». Поэтому Он как бы предварительно призывает иудеев: «Старайтесь думать своим сердцем (метаноэ́о), ибо приблизилось Царство Небесное!». «Окаменевшее» сердце – это такое сердце, в котором еще не поселился ум. Такое сердце спит. Если для иудеев подобное знание было внове, т. к. Моисей их этому не учил, то для любого подлинного назарея – это пройденный этап. Следует особо подчеркнуть: религия иудеев, как и религия зороастрийцев, у которых иудеи многому научились и что-то позаимствовали (например, закон Левирата, правда, без обязательных в таком случае «кровно-родственных браков»; у зороастрийцев такой брак вдовы с братом умершего назывался чакар), была основана исключительно на «слепой вере». Представители обеих этих религий не знали, что́ такое живое «сердце», – у них не было такого «учебника». Хотя в Гатах Заратуштры «сердце» уже фигурирует. Но если у самого Пророка оно действительно «проснулось», то у его последователей – была вера.
В противоположность им, религия назареев имела своей духовной базой «опыт сердца», как и эллинская религия (Элевсинские мистерии), и как «религия» Конфуция с его опытом Вэнь. Эти три религии (но это, строго говоря, уже не религии, потому что эти Учения базируются не на вере) можно отнести к мистериальным, т. е. основанным на собственном духовном опыте человека. В то время как иудаизм и зороастрийскую религию – еще раз это акцентируем – следует относить к «религиям веры». И если спроецировать это сравнение на традиционное христианство, то «религия» назарея Иисуса, заявленная в евангельском тексте, – это религия мистерий, а «религия апостола Павла» – это обычный религиозный обряд, как и в иудаизме. И в этом – принципиальная разница этих «двух типов религий», искусственно соединенных в единой христианской Библии. Именно по этой причине историческое христианство так разнолико и несводимо к какому-то одному знаменателю. Христос проповедует о семейной паре, а в «Его христианстве» наиболее почитаемо – «монашество» апостола Павла. И это – результат подобного «диссонанса».
Но и евангельские слова Иоанна Крестителя нам теперь тоже понятны (даже независимо от того, кем был этот проповедник в действительности: иудеем или мандеем). Он, как предтеча, должен был «подготовить путь» тому, кто идет проповедовать о Царстве. Иудеи не интересовались духовными вопросами, как, например, назареи, из среды которых вышел Иисус. Они даже смысла первой главы своей Книги Бытие не понимали. Они представления не имели о Давидовом «расширении сердца». А оно, это «расширение», обязано было иметь место, чтобы проповедь Христа была воспринята правильно. Как показала история, этого не случилось.
О мандейских/назарейских текстах можно говорить много, и это – совершенно отдельный разговор. Как следует из анализа Священного Писания мандеев, этот народ принадлежит к наследникам знаний Древнего Египта, – знаний, к которым позднее были добавлены положения зороастризма (но без закона Левирата). Сегодня тексты мандеев, которые могли бы пролить свет на подлинную проповедь Иисуса, никто не стремится исследовать, издавать и популяризировать. Текстов этих много, часть из них до сих пор не переведена на европейские языки. Стараниями первопроходцев – Э. С. Дровер и М. Лидсбарского – главные мандейские тексты увидели свет в первой половине XX века: частично на английском, а другие (включая Гинзу и «Книгу Иоанна») – на немецком языке. За прошедшие почти 100 лет картина принципиально не изменилась.
И в завершении нашей главы приведем читателю некоторые цитаты из книги «Мандеи Ирака и Ирана» (THE MANDAEANS of IRAQ AND IRAN. Their cults, customs, magic legends, and folklore; By E. S. DROWER ('E. S. STEVENS'), Oxford, AT THE CLARENDON PRESS, 1937), которая была написана замечательной первооткрывательницей мандейских текстов Эстер Стефани Дровер, женой английского посла в Ираке. В России издан перевод ее книги «Сокрытый Адам», которая дает представление о том, что означает назарейский гносис.
Стр. 3. Иисус тоже (как и Иоанн Креститель – Г. Б.) в соответствии с утверждениями мандейских богословов, был назареем, но он был бунтовщиком и еретиком, который увел людей с истинного пути, выдав при этом тайну самого назарейского Учения и сделав религию проще (упразднив трудные и тщательно разработанные правила, касающиеся ритуального очищения).
Стр. 6. О рождении Иисуса (в книге мандеев – Г. Б.) сказано коротко, и далее: «Он извратил слова Света и заменил их на тьму и обратил в свою веру тех, которые были Мои и извратил все обряды».
Стр. 41. Мандеи рассматривают безбрачие как грех и относятся к деторождению, как к религиозному долгу. Настолько сильна в этом их вера, что они полагают, что даже самый благочестивый человек, если он умирает неженатым и бездетным, – должен после смерти… после временного пребывания в мирах Света, снова вернуться в физическое состояние и стать отцом детей.
Стр. 59. «Если человек не имеет жены, для него не будет Рая в будущей жизни, и нет Рая на земле» – один гази́бра (соответствует чину епископа христианской Церкви – Г. Б.) заметил мне.
Стр. 59. Моральные нормы жесткие, хотя согрешившую женщину не убивают ее родственники по мужской части, как это обычно имеет место в Ираке среди мусульман. Развод не признается мандейской религией… Женщина не может выйти замуж еще раз, и вдовы не ожидают повторного замужества, потому что религиозные предписания говорят: «муж и жена – как небо и земля», или «как одна душа в двух телах».
Стр. 65. Они говорят: «…Мистический союз мужского и женского принципов Жизни в своей более вульгарной (здесь следует подобрать другое русское слово, напр., «земной» – Г. Б.) форме отражен в нашем человеческом браке».
Стр. 167. Семейные родословные всегда хорошо известны мандеям, особенно священникам, которые сохраняют свои длинные родословные, обычно записывая их в священные книги. Такие родословные уходят в прошлое на пятьсот лет и более. Если какая-то женщина в этой родословной мандея выходила замуж будучи вдовой или не девой, то такой потомок лишался права быть посвященным в сан священника. Отсюда можно сказать, что каждый священник, в известном смысле, от «девственного рождения».
Стр. 174. Если священник совершит серьезный проступок, например, супружескую измену, он лишается всех своих священнических полномочий и обязанностей и не может быть крещен (обряд многократного погружения в воду-Иордан – Г. Б.). Когда он покинет свое тело, его будут мучить огнем и холодом, он воззовет – и никто не ответит ему.
Стр. 268. «Но пророк Моисей никогда не делал себе обрезание; также этого никогда не делал пророк Иисус, т. к. Иисус был из нашей секты назареев, а они не допускают увечья».
Напомним читателю, что об обрезании Христа «по прошествии восьми дней» сказано только у евангелиста Луки, в самом позднем синоптическом тексте. Научно доказано, что те главы этого Евангелия, в которых говорится о детских годах Христа и о Его обрезании, были добавлены в евангельский текст значительно позднее, уже после возникновения Церкви.
В Евангелии от Фомы, которое состоит из отдельных высказываний Иисуса, и которое Церковью не корректировалось, Он заявляет обратное: «Если бы обрезание было полезно, их (иудеев – Г. Б.) отец зачал бы их в их матери обрезанными. Но истинное обрезание в Духе обнаружило полную пользу» (Фома 58/53, пер. М. К. Трофимовой). Совершенно очевидно, что это – заявление назарея, а не иудея. Но и в каноническом Евангелии от Иоанна Иисус говорит иудеям следующее (Ин. 7:22): «Моисей дал вам обрезание, – хоть оно не от Моисея, но от отцов, – и в субботу вы обрезываете человека». Иисус в Своих беседах в подчеркнутой форме отделяет Себя от иудеев и их веры. В данном случае Он указывает иудеям и на то, что их обрезание – не от Бога, а от «предания старцев».
Зададим читателю такой вопрос: если бы подлинный родоначальник христианства, Иисус, был действительно обрезанным (как, например, древние египтяне или евреи, которые в этом следовали египетским обычаям), неужели и все мы, христиане, не обнаружили бы себя сегодня обрезанными? Ведь стремление подражать и быть похожим на свой идеал – это естественное стремление каждого подлинного последователя выдающегося проповедника. Или у нас уже полностью атрофировалась элементарная человеческая логика? Странно, конечно: христиане на растерзание зверями и на костер шли ради этой своей веры во Христа, а сделать обрезание, как Он, не захотели. Или боялись, что «больно будет»? Абсурд!
Подлинное размежевание между христианами и иудеями, которое могло бы стать причиной отмены этого обычая (но ведь Церковь до сих пор не исключила Священное Писание евреев из своей христианской Библии, хоть с иудеями «поругалась») произошло гораздо позднее – через века. К этому времени в христианстве вопрос обрезания уже давно был решен. Христиане отказались от этого еврейского обряда, который был чужд мандейскому проповеднику, с самого начала. Почему? В чем причина, если Христос действительно был обрезан, как утверждает Церковь? И мы не рассуждаем сейчас о том, плохо это само по себе, или хорошо. Речь идет о другом: о том, что подлинный проповедник евангельского Царства не был евреем.
