Георгий Георгиевич Батура
Конфуций и Вэнь
То есть каждый ученик должен стремиться к тому, чтобы его обращение к духам было искренним и от всего сердца. Именно это – и только это! – является залогом того, что человек со временем «войдет» в мир духов еще при своей жизни, – в такой же реальный, как и земной мир людей. Например, в случае с евангельским христианством человек должен реально стать «призванным» (апо́столос) Христа и вместе с Его остальными учениками принимать участие в евангельских событиях, – задавать Христу вопросы и испытывать те же живые чувства, что и Его ученики. И только в этом случае можно вести речь о получении реальной благодати (ха́рис или Дэ). Но если человек при этом чувствует себя в чем-то виновным перед «духами» (или не исповедавшим какой-то грех в христианстве), он в такое состояние юй – «вступление в союз» или «присоединение к» миру «духов верха» – никогда не войдет. Поэтому Конфуций и заявляет об этом ши: «он еще не достиг меры» истинного общения с духами.
Так что же следует делать в таком случае самому «служивому»? Внешне – ничего, но обязательно изменить свое представление о мире духов и не приравнивать этот мир к нашему, земному, где все измеряется тем или иным «веществом». Главное – не следует быть скупым или безразличным по отношению к духам. И если человек предлагает им свою скудную пищу в качестве жертвы, прилагая к ней – искренне прилагая! – свое милосердное сердце, в таком случае его жертва будет для духов бесконечно дороже, чем самые роскошные яства богача, возложенные на жертвенный алтарь. Но и хитрить здесь не следует: «Духи, поглядите на меня, бедненького, – вот я какой несчастный!».
В детстве все мы читали сказку об ученике Вольке и Старике Хоттабыче. Вырванный волосок из бороды этого «джина» и таинственное «Трах-тибедох!» – это из этой доброй сказки. По ходу событий Хоттабыч, который в действительности был «духом», заболел и очень занемог, – чуть ли не собрался уже «умирать». Его «друг» – школьник Волька очень переживал, глядя на него, заболевшего, и когда увидел, что тот стал совсем плох, – расплакался от жалости. И старик неожиданно повеселел и мгновенно излечился.
«Духи» оживают не от лекарств, еды или пилюль, как мы, земные, а от искреннего к себе сочувствия и от нашей любви к ним. То же самое – относительно «Духа» Христа. Серафим Саровский объяснял, что́ требует от нас Бог-Христос: «”Сыне, даждь ми сердце твое” – говорит Он нам». В ответ «духи» даруют нам гораздо большее – Дэ или харис. И это вовсе не какая-то «корысть» – с нашей ли стороны или со стороны «богов». Это извечный закон «действия – противодействия», или по-русски: «как аукнется – так и откликнется». Искренность, бескорыстность и жертвенность обязательны в том случае, если обе стороны действительно любят и жалеют друг друга, – на земле ли или на небе. Без этого – ничего не получится, особенно «на небе», потому что если можно обмануть земного человека, то духов обмануть нельзя.
Но поскольку и мы тоже – уже здесь на земле – отчасти «духи», постольку через подобные состояния «искренности» мы можем к ним, духам, приблизиться. И более того, на этой внутренней основе мы не только можем, но часто и излечиваем своих близких без лекарств. Но и убиваем тоже. Вот только для нас самих такое убийство остается незамеченным, потому что мы в это не верим. И чем больше открытости и искренности у человека по отношению к нам, тем с большей вероятностью мы можем его убить своим «духом». Надо быть очень осторожным. Каждый из нас – это маленькая «атомная бомба», – взрывающаяся, но не видящая губительных последствий своего взрыва. Мы сами убивает тех, кто для нас дороже всего и ближе всего.
Читателю следует обратить внимание на еще один важный момент, который вытекает из этого суждения. Проповедь Конфуция обращена не ко всему народу, а только к образованному сословию ши. Это низший ранг аристократической прослойки общества; ниже – только шу жэнь, «простолюдины». И в этом Конфуций придерживается основного древнего правила Чжоу, касающегося ритуала: «Ли не распространяется на шу жэнь». То есть та «пролетарская отзывчивость», которая сквозит во всех традиционных переводах Лунь юя, Конфуцию органически чужда. Если в обществе Раннего Чжоу вопросы «постижения Дэ» (чжэ Дэ) были уделом исключительно высших аристократических слоев, то Конфуций – наблюдая состояние морали высших чиновников – попытался адаптировать это «постижение Дэ» к низшему сословию ши. Анализируя его высказывания, можно констатировать факт, что представители ши жили не только в городе, но и в деревнях – в общинах. А из этого вытекает также и то, что граница между городом и деревней во время Конфуция в Китае была очень условной.
Суждение 4.10
4.10. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Цзюнь цзы *относится (чжи, т.ж. «*касаться», «*иметь отношение») к земному миру (тянь ся, «Поднебесная») [так, как будто он] не (у) подходит (ши, т.ж. «годиться», «соответствовать», «быть годным», «подходящий», «правильный», «достигать») [для этого мира]; [он] не (у) думает (му табуированное, т.ж. «тянуться/льнуть к…», «стремиться походить на…», «обожать», «восхищаться», «жаждать чего-то») [об этом мире]. Принесение жертвы (и, «*жертвоприношение», по определению В. М. Крюкова), [которое он совершает], *имеет отношение (чжи) к (юй) соприкосновению с (би, т.ж. «*следовать кому-л.», «идти за…», «*смешиваться», «*выбирать») [миром духов]».
В тексте очень четко прослеживается принципиальное разделение Конфуцием двух миров: мира земного («Поднебесная») – и мира духов. Иначе, здесь четко обозначено различие: соприкасаться с миром духов и – не соприкасаться с Поднебесной. Мир земной обозначен прямо – «Поднебесная», в то время как о мире духов сказано опосредованно – через иероглиф и, «*жертвоприношение», о котором мы уже вели речь в прошлом суждении, приводя цитату В. М. Крюкова. Причем, последний иероглиф рассматриваемого суждения – би четко указывает именно в этом направлении, – направлении «мира духов», т. к. ничего другого, что одновременно соответствовало бы этим двум иероглифам – и и би – в китайской действительности того времени не существовало.
Удивительно, но Конфуций опосредованно повторяет евангельские слова Христа (или, скорее, наоборот, – их уже открыто повторяет Иисус): «Ибо кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится» (Мф. 23:12). И это – не какие-то «моральные сентенции», которые провозглашают оба Учителя. Это – «лакмусовая бумажка» для проверки самого себя.
И действительно, Цзюнь цзы – это высший идеал реализации всего Учения Конфуция (фактически, это идеал всего Раннего Чжоу), но при этом такой человек совершенно искренне не видит в себе никаких достоинств и не связывает себя с этим миром. Хорошо уже одно то, что он не совершает подлости, не обманывает никого, включая свою жену (а иначе, даже в Китае, – это уже не Цзюнь цзы), и ничего ни у кого не крадет, – так он думает сам о себе, причем, думает совершенно обыденно. И в этом случае он – обычный нормальный человек, или – чем чёрт не шутит! – действительно тот Цзюнь цзы, о котором пишет Конфуций. Если тщательно проанализировать текст Лунь юй, то можно сделать однозначный вывод: сам Конфуций не видел в себе этого Цзюнь цзы. И именно эта его черта как раз и подтверждает правоту слов чиновника «похоронного бюро»: Конфуций – это подлинный Цзюнь цзы, причем, единственный на то время во всей Поднебесной.
Цзюнь цзы никогда не станет относить какие-либо заслуги на свой собственный счет: во всем хорошем, что ему удается сделать, он видит исключительно «милость духов» по отношению к собственной персоне. Почему они так относятся именно к нему? Потому что он их искренне любит и даже жалеет, как «ученик Волька» – всемогущего «Хоттабыча». И если говорить уже серьезно, у Цзюнь цзы очень мало интересов в Поднебесной: его не интересуют женщины сексуально (кроме собственной жены), для него совсем не интересны любые «богатства», или какие-то сообщества, коллекционирование чего бы то ни было, футбол, фильмы, стрельба из лука, гаджеты, нефритовые украшения, путешествия и все прочее. Он уже давно – житель «иного мира».
Конфуций – это 100 % Цзюнь цзы, и для него «иной мир» – это реальный мир Вэнь-вана, Чжоу-гуна и других прославленных «духов верха». И именно по этой причине – потому что для Цзюнь цзы всё наше человеческое и меняющееся в веках – это «ничто» (мо, которое поставлено в традиционном тексте вместо табуированного иероглифа), – поэтому такие люди пребывают среди нас все века и тысячелетия незамеченными. Мы их просто не видим, потому что живем, как кузнечики, в «зеленой траве», а они – это скопа́из стихотворения Ши цзин, – «речные орлы». Они проявляют себя в нашем мире только в его критические периоды. И не потому, что они такие «справедливые» в нашем бесконечно «несправедливом» мире, и постоянно «рвутся в бой» за эту «справедливость». Они – это земные «руки» и «ноги» «духов верха». Ведь у этих «духов» нет своего «рта» или «языка», чтобы что-то сказать нашему заблудшему и греховному человечеству. Цзюнь цзы – это и есть «рот» этих заботящихся о человечестве духов.
А почему Конфуций плакал незадолго перед своей смертью? Это очень сложный вопрос для нас, «зеленых кузнечиков»… Их надо было бы познакомить: Конфуция и Христа. Оба они плакали. И не от своей душевной слабости или обычной для человека старческой сентиментальности. Ведь и наш Серафим Саровский, и Силуан Афонский тоже плакали. Такие плачут другими слезами. Несмотря на видимые внешние причины, их жизнь не была прервана преждевременно. Они себя полностью изжили. И тогда человеку вдруг открывается вся миражная тщета этого мира, главными «одеяниями» которго являются время и пространство. Нам их не понять. «Я – Время» заявляет Бог Кришна в Бхагавад-Гите.
Суждение 4.11
4.11. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Цзюнь цзы обращен внутренне к (хуай) Дэ, [а] маленький (сяо) человек (жэнь) обращен внутренне к (хуай) земным вещам (ту, т.ж. «земля», «земное»). Цзюнь цзы обращен внутренне к (хуай) наказанию (син, т.ж. «*обезглавить», «казнь», «кара»), [а] маленький человек (сяо жэнь) обращен внутренне к (хуай) милости (хуй, т.ж. «милосердие», «помиловать», «сжалиться»)».
Здесь целесообразно дать расширенный круг значений иероглифа хуай (БКРС № 9758): «пазуха», «душа», «грудь», «сердце», «чувства», «заветные мечты», «держать за пазухой», «лелеять в сердце», «*привлекать на свою сторону», «*умиротворять», «*обласкивать», «*стремиться», «*тянуться», «*быть обращенным к кому-л.». По-русски можно сказать так, что женщина хуай своего возлюбленного. А если бы А. С. Пушкин знал китайский, он бы написал: «Там царь Кощей хуай над златом» (правда, наше русское ча́хнет, и хуай – это все-таки вещи разные).
Мощное слово! С огромным внутренним потенциалом-энергией, – как большая сжатая стальная пружина (позволю себе такое сравнение, будучи в прошлом техническим специалистом).
Итак, все предельно ясно, и все – как фотография нашей сегодняшней жизни… и вчерашней жизни, и жизни всех тех, кто жил тысячи лет тому назад. Фактически, по Конфуцию, все мы – это сяо жэнь, все мы – «маленькие человечки», «букашки жизни» – «тли» проходящего мимо нас Времени. Станем старыми, и будем обязательно плакать, но уже сентиментальными старческими слезами.
Почему? И имеет ли Конфуций право оскорблять нас всех такими ничтожными словами? Имеет, причем, законное. Во-первых, он знает (или ему это так кажется), что́ ожидает человека после смерти; и во-вторых, он не сомневается в том, что в руках каждого человека его собственная судьба: или путь Цзюнь цзы, включающий «эксперименты» с Жэнь, или – судьба «букашки». Ведь ни у кого из живущих людей нет сомнения в том, что каждый – умрёт. Или кто-то все-таки сомневается? Но при этом в тайниках сердца у каждого человека существует неколебимая уверенность в том, что он – бессмертен. И это – абсолютная правда человеческого бытия. И именно по этой причине – потому что все мы бессмертны – подавляющее большинство из нас или вообще не думает о смерти, как будто ее и вовсе нет, или (что наиболее характерно) надеется на то, что «как-то пронесет», т. е. надеется на потустороннее «милосердие».
Судя по тому, что заявляет Конфуций, – не «пронесет». И наша надежда на «авось» совершенно безосновательна. Нет сомнения в том, что такие люди, как Конфуций или Христос знали то, что не знаем мы, и поэтому предупреждали людей о грозящей им опасности, о – «тьме кромешной и скрежете зубов», как по-смешному (с нашей точки зрения) характеризовал это посмертное состояние человека Иисус. Он говорил о том месте нашей «души», где «не будет Света». Отчасти именно об этом свидетельствует опыт некоторых пациентов, вернувшихся «с того света» после клинической смерти и в корне изменивших свое отношение к земной жизни.
С другой стороны, как думает большинство из нас, – Конфуций и Христос жили в такие далекие и «дремучие» времена, что Их обоих – безо всякой обиды с Их стороны – мы можем смело назвать дураками. Сегодняшняя наука категорически утверждает, что все подобные «умирания» и «посмертные видения» – это естественные процессы, возникающие в коре головного мозга, когда эта «кора» длительно лишена кислорода. Поэтому не стоит волноваться и переживать по всяким пустякам: нам ничего не грозит. В этой жизни надо «зажигать», а имя сяо жэнь – звучит гордо!
Принципиальная разница между сяо жэнь, жившими во время Конфуция, и нами, сегодняшними, заключается в том, что те надеялись на «милосердие» духов или кого-то еще, а нам, всем без исключения, дана гарантия от науки, что человек после смерти просто исчезает. Как будто нас и вовсе не было на земле! А значит, беспокоиться нам нечего, и все эти разговоры о Жэнь или Дэ – это так… коллекционирование разноцветных бабочек. Кому-то из нас просто интересно – сидя после обеда или вечером перед сном – углубиться в понимание мировоззрения «настоящего» Конфуция. Как-никак он оставил после себя значительный след в Китае.
Как в «Марсианских хрониках» Рэя Бредбери: качаясь в кресле-качалке, читаем в свете марсианской Луны текст Лунь юй, нацарапанный на медных пластинках. И у каждого – непроницаемая серебряная маска на лице, чтобы скрыть наши подлинные живые чувства. Если в далекие времена династии Чжоу миром Поднебесной правил Цзюнь цзы, то в нашем сегодняшнем мире – причем, во всех государствах – правит сяо жэнь. И наш Конфуций – решительно против этого. Смешной человек! И слава Богу, что давно умер!
Суждение 4.12
Самый простой перевод этого суждения, который «лежит на поверхности» и который, как всегда в таком случае, носит характер «афоризма», т. е. безотносительной абстракции, – это перевод традиционный, общепринятый:
Конфуций сказал: «Действовать, имея в виду выгоду, – (навлечет) много ропота» (пер. В. П. Васильева).
Скажите, кто в нашем мире «действует, не имея в виду выгоду», в том числе, духовную? Или – «выгоду» узнавания чего-то такого, что – скажем это несколько осторожно – нам интересно в данный момент? Таковых – из тех, кто пребывает в здравом уме и светлой памяти – нет, и никогда в мире не существовало. А значит, всем нам следует закрыть книгу Лунь юй за ненадобностью. Потому что если нам не подходит в высказываниях Конфуция что-то одно – относительно этой «выгоды», например, – значит, и все остальные его рассуждения тоже не для нас. Потому что Конфуций во всем последователен. Но мы, ведь, так не делаем.
В жизни происходит иначе, почти как в этом традиционном переводе. Читаем «афоризмы», восторгаемся «мудростью» Учителя. «Да, да! Именно не “имея в виду выгоду”» – думаем мы, полагая, что именно я-то как раз и «соответствую», и что это именно о моей «мудрости» сказано в том или ином «афоризме». А иногда спохватываемся: «Да! С сегодняшнего дня изменюсь, и буду поступать именно так, – не по выгоде!». И все это потому, что «так» говорит Конфуций, а он везде признан как мудрец. Но проходит минута-другая, и все в нашей жизни течет по-прежнему, как обычно. И слава Богу!
Но стоит ли ориентироваться на все эти «афоризмы», которые переведены на русский язык не самим Конфуцием и даже не подобными ему, а такими же, как мы, «действующими, имея в виду выгоду»? Тем более что нам с вами изначально непонятно, у кого именно подобные наши действия могут вызвать «ропот». У наших конкурентов по бизнесу? Вряд ли Конфуций имел в виду именно это. А если, например, не вызывают, – тогда почему не действовать себе во благо, но так, чтобы при этом не нарушать интересы других людей?
Итак, перейдем к рассмотрению суждения. Ключевой иероглиф здесь «выгода», ли. Он нам встретится и в одном из последующих суждений. Приведем его значения из словарной статьи, вот они: «польза», «выгода», «*рит. жертвоприношение (подношение) душе умершего», «*жадный», «алчный». Каким образом могло складываться во времени семантическое поле этого иероглифа? Сначала этот рисунок означал «жертвоприношение (подношение) душе умершего». На подобном «мероприятии» очень часто происходит совместная трапеза участников жертвоприношения с теми «духами», для которых это жертвоприношение предназначено. Эти духи привлекаются к обряду именно едой и звоном ритуальных колоколов, – в древнем Китае, как правило, каменных. Среди земных участников жертвоприношения всегда находились (впрочем, как и в наше сегодняшнее время) любители «приналечь на дармовщину», т. е. на раздаваемое жертвенное мясо. Отсюда второе значение – «алчный», «жадный» (речь об особо нетерпеливых), которое впоследствии полностью отделилось от первоначального контекста. По общему мнению, такое участие в мероприятии по «задабриванию духов» едой (в процессе жертвоприношения) приносит человеку ощутимую пользу или выгоду, потому что именно духи заботятся о его благополучии и благополучии его семьи. Отсюда – главное и тоже достаточно позднее значение этого иероглифа – «польза», «выгода».
Но ведь сам Конфуций – и это бесспорно – вел речь вовсе не о «пользе» или «выгоде». Как мы уже понимаем, все его мысли и чаяния пребывали в мире ином, который никогда не говорит о «пользе». Боже мой! Но отчего же у него – эта вечная «прилипчивость» к жертвоприношениям? Так и хочется вспомнить русскую народную пословицу: кто о чем, а… Конфуций – о жертвоприношении!
Да, именно так это нам кажется сейчас, потому что мы живем в совершенно другой реальности. Это как будто у всех древних было по два полушария головного мозга, а потом вдруг прилетели с Марса какие-то «сердобольные медики» и у всего человечества одно полушарие ампутировали, – так, чтобы все были счастливы и никогда не заглядывали в эту черную «бездну смерти». Вот и ходим с тех пор по земле «полуумные», простите, полуголовые, хотя внешне – такие же, как и Конфуций.
Для самого Конфуция участие в жертвоприношении было главным в жизни. Нет жертвоприношения – нет Дэ. Для чего тогда жить? что́ такое благодать для подлинного подвижника и ка́к она согревает сердце и наполняет жизнь высшим смыслом? – Об этом можно поучиться хотя бы у Серафима Саровского.
Вот перевод этого суждения, отвечающий «духу Конфуция», а заодно и словарям:
4.12. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «[Если] *удаляться (фан, т.ж. «*убегать», «освободить») от (юй) жертвоприношения духу умершего (ли) и (эр) *подношения [ему] рисового отвара, питья и пищи (син) – [это навлечет] много (до) печали (юань, т.ж. «расстраиваться», «сокрушаться», «скорбеть», «жаловаться», «горевать»)».
Никакой «печали» или «горя» в этой жизни от такого «бездуховного» поведения человек не получает, как не получает печали от этого какой-нибудь дворовый пес. Только сплошная «выгода», включая освободившееся свободное время, средства для вольной жизни, да и… «завей горе веревочкой», чтобы еще дополнительно впихивать в свою и без того «распухшую» бедную головушку какие-то вечные бессмысленные вопросы!
О какой же «печали» в таком случае заявляет Конфуций? Надеемся, что для нашего читателя ответить на этот вопрос уже не представляет никакого труда. Хотя такой мудрый читатель может оказаться совершенно не согласным с Учителем Китая – «своя голова на плечах!».
Свой перевод, представленный выше, мы, конечно, намеренно упростили, но при этом его главная мысль остается именно такой. Дело в том, что сегодня уже нельзя точно сказать, о чем конкретно говорит Конфуций в первой части суждения. Это зависит от того, какие значения принять для иероглифов, связанных с жертвоприношением. что́ за жертвоприношения были во время Конфуция, ка́к они назывались, когда проводились, кому были посвящены, – обо всем этом Китай уже не знал даже накануне времени Цинь Шихуана, когда составлялся первый китайский словарь Эръя (III в. до н. э.). И мы тоже не знаем. Поэтому здесь можно только гадать.
Возможно и другое решение этого суждения, при этом смысл, как мы уже сказали, остается прежним. Тот иероглиф ли, который всеми переводится как «выгода», является омонимом известного Ли («ритуал»). И ведь именно этот иероглиф Ли открыто фигурирует в следующем суждении, что не может быть случайным, как мы уже неоднократно в этом убеждались. И если принять омоним Ли за основу понимания суждения, что выглядит вполне разумным, а также взять для уже известного нам иероглифа син (рисунок «перекрестка дорог») его традиционное значение «уезжать», «уходить», «отправляться», в таком случае сам перевод может измениться.
Но здесь следует дать некоторое пояснение. Первый иероглиф этого суждения – это фан табуированное. В обоих этих иероглифах – табуированном и поставленном вместо него – присутствует один и тот же простой знак фан (напоминает русскую заглавную букву Б, записанную прописью), – это ключевой знак под № 70. Этот же знак фан содержится и во втором иероглифе суждения – предлоге юй, из чего можно сделать предположение, что знак фан здесь не случаен, а был в суждении изначально. А далее наши рассуждения следующие. Первый иероглиф этого суждения состоит из ключа «человек» и фонетика фан. Однако в суждении 4.9 мы уже показали читателю, что подобное соединение двух иероглифов в единый комплекс подчас носит надуманный характер, а следовательно, эти наши два знака – жэнь и фан – можно попробовать читать по отдельности.
Итак, «человек» что-то делает, что обозначено словом фан (БКРС № 7145). Древний рисунок фан – это две лодки, связанные вместе, т. е. «катамаран». Отсюда же его значение «*выходить из…», «*сходить с…», например, с колесницы, с корабля, с лодки. В результате буквальный смысл получается такой, что некий человек «выходит из» Ли, или, говоря литературно, пренебрегает исполнением ритуала перед дорогой, и далее – куда-то отправляется (син). Вполне житейская ситуация, которая свидетельствует о том, что во время Конфуция такой отказ от совершения ритуальных действий был явлением довольно частым. О «ритуале перед дорогой» мы уже говорили, и возможно, именно такое нарушение было наиболее заметным отклонением от традиционного поведения в обществе.
Этот смысл подтверждается и другим переводом всех задействованных здесь иероглифов со знаком фан. Перевод начального иероглифа «жэнь + фан» (который и должен стоять вместо табуироанного) – это «имитация», «подражание», причем, в отрицательном смысле. Это же значение присутствует и у его заменителя, и у отдельного знака фан. И в этом случае смысл будет такой, что некто «имитирует» или «подделывает» тот ритуал (Ли), который должен быть исполнен в конкретной ситуации, а затем отправляется выполнять какое-то дело. То есть и в этом случае – тоже «пренебрежение» веками освященным ритуалом.
Если же принять за основу значение иероглифа ли-«жертвоприношение», в таком случае человек пренебрегает положенным по ритуалу «жертвоприношением духу умершего».
