Георгий Георгиевич Батура
Конфуций и Вэнь
Оно выражено в словах «свяжешь-развяжешь», причем, «свяжешь» – здесь, «на земле». И тут следует поразмыслить, чем же отличается ученик Петр, по евангельскому тексту, от всех остальных апостолов? Отличие единственное: только о Петре сказано, что он женат. В Евангелии есть эпизод, когда Иисус, войдя в дом Петра, исцелил от горячки его тещу. А значит, Христос отдает «ключи от Царства» – того Царства, которое Он противопрставляет Аду-Раю Бога Яхве – только женатому Петру. Последующее ограничение это подтверждает. Петр сможет получить желаемое Царство только в том случае, если он сумеет «связать» на земле в единого Адама Шестоднева свою жену и себя самого.
Правильно ли мы понимаем эту терминологию Христа – «связать», «развязать», – прилагая ее к семейной паре? Да, правильно. В главе 19 того же Евангелия фарисеи задают Христу такой вопрос (Мф. 19:3): «Позволительно ли человеку разводиться с женой своей?». Русское слово «разводиться» передано греческим термином, производным от уже известного читателю глагола лу́о «развязывать» («разводиться» – это апо-лу́о, т. е. то же самое лу́о, но с приставкой апо-). А значит, и в рассматриваемом нами случае речь тоже идет о «связывании» мужа с женой.
Дополнительно следует отметить, что в греческом языке времен Христа отсутствовали слова «жена» и «муж», а были слова «женщина» (гюнэ́) и «мужчина» (анэр). Когда «женщина» и «мужчина» вступали в сексуальные отношения («связывали» себя) и заводили семью, эти термины в обществе понимали уже как «муж» и «жена». Для Христа не важно, есть или нет «в паспорте» (или другом документе) отметка о бракосочетании: главное для Него заключается в том, зафиксировано или не зафиксировано «на Небесах» прелюбодеяние между этой парой. Если такой «грех» есть – если мужчина и женщина «не связаны» так, как это понимает Христос – значит, никакое «Царство» даже сам Петр не получит, а произойдет принудительное «изымание ключей» у этого апостола.
Церковь же трактует этот эпизод так, что апостол Петр важно стоит у «врат Рая» со «связкой ключей», подвешенных к кушаку его почти монашеской рясы, и строго инспектирует всех приходящих: кого-то впускает, а кого-то изгоняет. Но Рай – это «епархия» второго Принципа, а Иисус ведет речь о том Царстве, которое принадлежит первому Принципу. Яхве никогда «не одолеет» Законы первого Принципа, потому что Элохим – сильнее по праву «первородства». Для того чтобы попасть в Рай Бога Яхве, Петру вовсе не надо было становиться последователем Христа, – ему следовало бы брать пример с правоверного иудея Иуды, который в Рай, скорее всего, попал.
Иуда – это простой еврей (мандей Иоанн в своем прекрасном Четвертом Евангелии его, все-таки, немного «оболгал», хотя это простительно после всего того, что евреи сделали с мандеями). Иуда – яростный борец за свободу своего народа, и он не помышляет ни о чем духовном. Таких было тысячи. Зачем Христос взял его к себе в ученики? Ведь Он Иуду, фактически, обманул, т. к. слукавил, когда выдавал себя за еврейского Мессию. В этом обманулись даже братья Зеведеевы: оба тайно просили Его (позор на их голову!) сесть «по правую и по левую сторону», когда Он победоносно войдет в Иерусалим и низложит римлян. Когда Иуда осознал весь этот «обман», для него все «рухнуло», т. к. мечта о свободе еврейского народа превратилась для него в ничто. И жизнь потеряла всякий смысл. Такие евреи есть, и пример тому – Октябрьская Революция 1917 года в России. Он выдал (буквально, «передал») Иисуса римлянам вовсе не для казни – об этом он и не думал, – а чтобы «отомстить» этому самозванцу-мандею, попусту смущающему еврейский народ. В душе у Иуды действительно произошла трагедия, поэтому он и повесился, причем, реально. Повесился – также и потому, что Иисуса приговорили к смерти, и потому, что уже не мог жить «в рабстве» в то время как свобода казалась совсем рядом.
Иуда – это смелый и прямолинейный еврей-националист. Он попал в эту евангельскую историю, «как кур в ощип», вопреки всем правилам, потому что обычно именно такие, как он, и становятся национальными героями. Апостол Петр на «подвиги» способен не был. Иуда – это самый трагичный персонаж всех евангельских событий. А то «Евангелие Иуды», которое недавно с помпой было «обнаружено» и растиражировано, – это пустышка, не стоящая внимания.
Вернемся к вопросам «перевода». И как же нам быть, например, с обратным переводом на арамейский «подлинник» эпизода вопрашания Петра о «любви» воскресшим Иисусом, если во всем арамейском языке для глагола «любить» существует только одно единственное слово ахав (а в греческом – их целых четыре!)? И это – большой вопрос ко всем «научным богословам».
Или еще один замечательный пример. Всем известны слова Христа о том, что «богатому трудно будет войти в Царство Небесное» (Мф. 19:24). И далее – о «верблюде»: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство». Чего тут только не напридумывали богословы! Даже то, что якобы в Иерусалиме в то время существовали какие-то специальные ворота для приходящих караванов верблюдов, и назывались такие ворота – «игольные уши». А значит, по мнению этих богословов, бедные верблюды как-то в такие «игольные уши» все-таки протискивались. А следовательно, и для богатого тоже не все потеряно: можно и в богатстве пожить на земле, и умудриться в Царство «протиснуться», как эти верблюды Но во-первых, в евангельском тексте мы видим «ухо» в единственном числе, а не «уши», как в этих «воротах» (не путайте древнегреческий и вэньянь!).
Боже мой! Опять это «ухо Конфуция», которое нас уже просто преследует! Вот если бы здесь был вэньянь, можно было бы поспорить. И во-вторых, зададим себе вполне здравый вопрос: для чего вообще было устраивать такие «ворота», чтобы эти несчастные животные проползали бы под ними на своем брюхе? С какой целью? Ответа нет. А ведь евреи всегда отличались своим практичным умом. И действительно, эти «ворота» построили вовсе не евреи, а богословы, причем, в своих неуемных фантазиях.
В действительности Иисус сказал притчу, которая становится понятной только на греческом языке. Понятной на слух. Он не мог открыто сказать, что богатый в Царство не войдет: тут же начались бы «гонения», да и жен своих эти богатые отзвали бы обратно – тех, которые ходили с Ним и помогали Ему «своим достоянием». Иисус средств к существованию не имел и нигде не работал, а проповедью сыт не будешь. Вот Он и высказался об этом очень осторожно, в притче. И если все это знать, в таком случае понятным становится также и то, почему Он не использовал в этой притче более подходящий для такой цели и понятный для всех объект – «громадного слона» (существует мнение, что на Востоке ходила именно такая пословица – про «игольное ушко» и «слона»), а заменил его на «горбатого верблюда».
Дело в том, что по-гречески слово «верблюд» – это камело́с. Когда обычный слушатель слышит об «игольном ушке», ему на ум всегда приходят близкие ассоциации (часто зрительные), связанные с «иголкой», «ниткой», «наперстком» и т. д. Подобные ассоциации возникают у нас непроизвольно и в естественном порядке, как некий «фон». А в греческом слове «верблюд» очень ясно прослушивается известное греческое слово «канат» – кало́с, разделенное по центру вставным запретительным отрицанием «не» или «нет» – греческое мэ. Рассказчик может намеренно зафиксировать это в своей речи, произнося слово камэлос как бы с небольшой задержкой, по складам. То есть фактически, если преобразовать этот «верблюдо-канат» в русскую кальку, – то слово «верблюд» прозвучит как «ка-не-нат», что автоматически перестраивается умом слушателя в более привычное «канат не…». Надо иметь некоторое воображение и обладать определенным чувством юмора, чтобы легко понять «на слух» этот скрытый намек Христа: «Как морской швартовый канат не пройдет сквозь ушко иглы, так и богатый не войдет в Царство Небесное».
В этом и состоит притча, и понять ее можно только исходя из греческих слов Христа. Даже само то, что речь идет о каком-то невероятном «верблюде» (почти аналог удивительному «уху» из биографии Конфуция), является прямым указанием слушателю на то, что «верблюд» – это намеренный абсурд, и что смысл следует искать «за» этим «верблюдом». Напомним читателю, что мы сейчас говорим не о тексте «мандейского» Евангелия от Иоанна, и не о «греческом» Евангелии от Луки, а о са́мом что ни на есть «еврейском» Евангелии от Матфея.
Приведем еще одно доказательство греческой проповеди Христа. Иисус на Кресте «вскричал громким голосом»: «Эли́, Эли́, лама́ савахвани́!». Эли – это звательный падеж от существительного Эль. В свою очередь Эль – это арамейское «Бог» (то же самое, что еврейское «Элохим», т. е. Иисус обращается к «Отцу»). В том, что Иисус знал арамейский, сомнений нет – Он был мандеем и свой язык безусловно знал, о чем свидетельствуют отдельные арамейские слова, которые Он произносит в евангельском тексте (напр., еффафа́ – «откройся», или талифа́ кум – «девочка встань»). Итак: «Элохим, Элохим, зачем Ты меня оставил?» – таков перевод этих арамейских слов. Причем, очень вероятно, что это не какие-то слова еврейского Псалма, а собственный «крик души» умирающего Мессии. Недалеко от Него стояли иудеи и смотрели на это «представление». И как же они отреагировали на эту арамейскую фразу, которую Иисус буквально «прокричал им (но не Конфуцию) в уши»? Удивительно, но из евангельского текста получается, что евреи ее просто не поняли. Почему? Вариант ответа может быть только один: потому что не знали арамейского языка. «Илию зовет» – говорили они между собой. Почему они так предположили? Потому что семитские имена «Эль» и «Элия» (Илия) похожи по звучанию, а больше они ничего в этой арамейской фразе понять не смогли. И о каком же арамейском языке проповеди Иисуса можно вести речь?
Но может быть и прокуратор Пилат специально изучал арамейский язык для того, чтобы вести беседы с иудеями? Для специалистов подобное предположение покажется абсурдом. Но в таком случае, на каком языке Пилат разговаривал наедине с Иисусом? Может быть, переводчика пригласил? По евангельскому тексту иудеи требуют у Пилата казни Иисуса – на каком языке? Ведь их прекрасно понимает Пилат и даже спорит с ними, что хорошо видно из текста. Римские легионеры издеваются над Иисусом и кто-то говорит Ему: «Приветствую, Царь Иудейский!». На каком языке? Вариант только один – на греческом. И пусть богословы попытаются доказать обратное.
И много еще чего такого очень интересного можно сказать и о языке проповеди Христа, и о «переводах». Если человек хоть немного состоялся в своем духе, он должен читать Евангелия на греческом языке, не доверяя никаким «богословам» и их «переводчикам». Все это – слово в слово – относится и к богословам «китайским» и к их трактовкам высказываний Конфуция.
Но продолжим наши рассуждения об истории термина «дух» в христианском богословии. Судя по всему, первоначально евангельская проповедь была принята и распространилась в среде коптов, – в первую очередь в египетской Александрии, где существовала самая большая и влиятельная иудейская диаспора. Общеразговорным языком в Александрии был греческий. Вспомним, что именно для Александрийской еврейской диаспоры была создана Септуагинта. И, кстати, монашество, как общехристианский факт, родилось именно в Египте, но в отличие от «нашего» монашества, первоначальные отшельники были, как правило, людьми в возрасте, которые остались без жен. Итак, евангельское греческое существительное среднего рода – пне́вма («дух») когда-то попало на египетскую землю.
В коптском языке (а это – последняя стадия развития языка древнеегипетского) отсутствует грамматический средний род, как об этом уже было сказано. Причем, исторически сложился такой порядок вещей, что все существительные среднего рода, заимствованные коптами из греческого языка, становились именами мужского рода в языке коптском. Заимствовались только самые важные слова, и именно к таким принадлежало слово пне́вма. Судя по всему, подлинного семитского влияния в коптской среде не было (а если и было, то только опосредованно, через язык греческий). И только этим обстоятельством можно объяснить тот важный факт, что греческое евангельское слово пне́вма («дух») при переходе в коптский язык в виде того же самого заимствованного пневма приобрело род мужской. То есть изначальная семитская «женщина» ру́ах (ру́ха) на египетской земле изменила свой «гендерный пол» и стала «мужчиной» пневма. Но вернемся на время к языку греческому.
О том, что «еврейская» ру́ах превратилась в греческом языке, причем совершенно «противоестественно», в нейтральное оно среднего рода, знал создатель Евангелия от Матфея, т. к. он был грамотным евреем (по крайней мере, владел арамейским языком). Но переделать грамматику греческого языка он, естественно, не мог. В греческом тексте Евангелия от Матфея мы читаем, что на Иисуса, при Его крещении, нисходит Дух Святой. У мандеев такое «окунание» (крещение) производилось отдельно для каждого человека, т. е. в воду заходили по одному, а не «толпой». И Христос тоже в воде в это время был один, и затем, как сказано в Евангелии, Он «поднялся из воды». Следует отметить, что Иоанн Креститель (букв. «окунатель») – это один из почитаемых мандейских (а не иудейских!) святых, – так сказано в их Писании.
По тексту Евангелия от Матфея во время крещения на Иисуса спускается «Дух» в виде существительного перистэра́, – что по правилам грамматики греческого языка должно быть переведено словом «голубка», а не «голубем» мужского рода, которого мы видим во всех переводах. Существительное «голубь» мужского рода – это перистерос с мужским окончанием на – ос. Евангелист Матфей намеренно показал в тексте «голубку», а не «голубя», зная, что Дух-Руа́х – это существительное женского рода.
Однако христианская Церковь через какое-то время решила изменить значение этого существительного перистэра́ – (с окончанием на «чистую а́льфу», т. е. это слово относится к основной группе греческих существительных женского рода) – и назначила этой «голубке» Матфея мужской род: «голубка» перистера́ стала «голубем» (чем не прекрасный сюжет для новых западных сообществ!). Почему это было сделано, увидим ниже. И сегодня в греческом словаре перистера́ – это «голубь», «голубка»; а перистеро́с – это «голубь-самец». И теперь непонятно, чем отличается «простой» голубь-перистера́ от голубя-самца-перистеро́с? И почему, в таком случае, для существительного «голубка» в богатейшем древнегреческом языке не нашлось отдельного слова? Отвечаем: оно когда-то существовало, но «злые люди» украли.
Те святые отцы, которые присутствовали на II Вселенском Соборе (Константинопольском, в 381 г.) и участвовали в составлении Никео-Цареградского Символа Веры, уже совершенно не владели семитскими языками, – это были исключительно копты и грекоговорящие христиане (включая евреев). Такой вывод можно сделать из следующего факта. В Символе Веры (в топосе I Вселенского Собора, который проходил в Никее в 325 году, этого еще нет) присутствует удивительный для любого филолога догмат об Иисусе Христе: «Нас ради человек и нашего ради спасения сошедшего с Небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и ставшего человеком». Мысленно обращаясь к этому христианскому Символу, грамотный автор коптского Евангелия от Филиппа пишет следующее (Фил. 17/18): «Некоторые говорили, что Мария зачала от Духа Святого. Они заблуждаются…». И далее с удивлением вопрошает: «Как может женщина (Дева Мария – Г. Б.) родить от женщины (Рухи или Ру́ах – Г. Б.)?».
Не имея подлинных базовых представлений о евангельской проповеди Христа (фактически, первоначально «извратил» эту проповедь, хотя и не преднамеренно, апостол Павел), Церковь «вычеркнула» женщину из таинства спасения, сделав для нее идеалом «вечное девство» (по аналогии с Приснодевой Марией, культ которой возник в Церкви одновременно с монашеством только в IV в. н. э.) и обратила свой взор к монашеству, как к своему «боевому отряду». И тем самым христианство превратилось в обычную традиционную «религию Рая», правда, без участия в ней женщины, – в религию, в которой возможно достижение благодати Дэ, но не того «абсолютного спасения», о котором – вся проповедь мандея Иисуса. Церковь больше поверила апостолу Павлу, чем самому Христу. Апостол Павел фактически создал новую религию евреев, или, точнее, новую еретическую ветвь иудаизма – мессианский иудаизм (с тем же Богом Яхве во главе), – религию, которая не имеет никакого отношения к подлинной проповеди евангельского Христа.
О проблеме Света в духовной жизни
В продолжение этого вопроса о Духе рассмотрим еще один очень важный аспект духовной жизни всех времен и народов. К исследованному нами вопросу о Духе (а значит, и Дэ) непосредственно примыкает другое важное понятие (или явление) духовной жизни человека – проблема Света в мистическом опыте. В древних китайских текстах упоминается о том, что от Вэнь-вана исходило свечение, когда он выступал перед своими современниками. Но и Моисей тоже «светился» (он даже свое лицо закрывал полотном, чтобы его соплеменники не ослепли от этого свечения), что зафиксировано в иудейском Писании. Что это означает, – если человек вдруг начинает «светиться» (испускать видимый свет)? Причем, светиться так, что это свечение становится заметным для окружающих. Или еще, но уже иное: о чем свидетельствует видение Света, уже самим человеком, в особом духовном опыте? И не «сказки» ли все это?
По общепринятым религиозным представлениям тот человек, лицо которого (или голова, плечи, тело) начинает излучать свет, считается достигшим состояния святости. Поэтому на христианских иконах (но и на изображениях святых в других религиях) такие люди рисуются с «нимбом» над головой или с радиально исходящими лучами света от их голов. Или – с лучами света, исходящими в стороны от уровня плеч человека, что, фактически, свидетельствует отнюдь не о свечении мышц плечевого пояса, а о свечении сердца этого человека. И именно по этой причине в раннечжоуском Китае появляется термин мин синь – «свечение сердца» или «просветление сердца». Именно так светился Вэнь-ван. А у Моисея, если следовать Писанию, светилось больше лицо, как и у нашего Серафима Саровского.
Читатель не должен скептически относиться к принципиальной возможности «свечения» подобного рода. Это зафиксировано, в том числе, в Священном Писании разных народов. Древние люди более осторожно, чем мы, относились к тому, чтобы ненароком не сказать ложь, описывая духовные явления. Они благоговели перед обожествляемым ими духовным миром и страшились наказания в том случае, если вдруг окажутся лжецами. И если мы сейчас такого свечения не наблюдаем в окружающей нас жизни, это может означать только то, что мы – всё наше современное общество – по своему духовному состоянию «спустились в подземелье», где «нет Света». Но мы уже заявляли читателю о том, что все мы – действительно животные, хотя и не любим такого сравнения. Если древние люди старались овладеть Светом и знали путь к этому, то мы – овладеваем термоядерной бомбой, как обезьяна – палкой для сбивания бананов.
О том, что тот или иной человек вдруг начинал «светиться», и что это видели окружающие его люди, существуют свидетельства многих очевидцев, – свидетельства, которые собирались в течение тысячелетий, причем, это такие свидетельства, которым можно вполне доверять даже исходя из научного подхода к этой проблеме. Случаи «видения Света» и «свечения» человека собраны в специально посвященные этому вопросу книги, и поэтому мы не будем повторять их в качестве доказательства самой возможности такого явления. Как мы уже говорили, для нас важно выяснить саму сущность этого явления и классифицировать подобный Свет, как соответствующий той или иной конкретной ступени духовного развития человека.
Дело в том, что нас не устраивает такое существующее положение дел, когда все «светящиеся» люди удостаиваются имени «святой» и тем самым как бы занимают высшую ступеньку духовного «пьедестала почета». Невольным «провокатором» вручения такого звания «святой» всем «людям Света» явился мандей Иоанн Богослов, который в своем Прологе к Евангелию поставил выше всех прочих качеств нетварного мира именно Свет: «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал». Речь в данном случае идет об Иисусе. Евангелист Иоанн – это бо́льший мандей, чем все остальные евангелисты, вместе взятые. А у мандеев существует чуть ли ни культ Света, как подлинной изначальной субстанции всего мира, и отсюда – культ «Царя Света». Поэтому возможно – и подобное заявление вполне резонно, – что Иоанн говорит о каком-то «другом» Свете, а не о том, которым «наяву» светятся люди? Вот в этом во всем нам и предстоит разобраться.
Мандеи – а к ним относится и создатель Четвертого Евангелия – имеют совершенно другое представление о «многообразии» Света и о его проявлениях. Например, в их Писании есть «свет зива» и «свет нхура», причем, зива – выше. Для различения между этими «светами», зива переводится как «сияние». Тот свет, который мы видим своими глазами, – это нхура. «Поведай мне о Сиянии (зива) и Свете (нхура)… Сияние (зива) – это Отец, а Свет (нхура) – Мать» – так сказано в одном из самых тайных списков (см. «Мандеи…», стр. 258). А для нас, христиан, – это «один и тот же» Свет. И далее леди Дровер пишет следующее:
Утверждение, что «зива», сизигий «нхуры», – это активное, творческое, мужское начало, а свет («нхура» – Г. Б.) – начало воспринимающее, пассивное, женское, – встречается неоднократно. В ATS («1012 вопросов» – это и есть тот «тайный свиток», о котором мы только что упомянули – Г. Б.) Хибиль-Зива (носитель Света, Авель – Г. Б.) говорит следующее:
Что касается этих двух тайн – «зива» и «нхура», знай, что они древние Праотец и Праматерь. Чистое золото – таинство (символ) Отца, его имя – Сияние. Серебро – таинство (символ) Матери, и его имя. – Свет. Символ Отца – Корона, и ее имя – Сияние; миртовый венок – символ Матери, и его имя – «Да будет Свет». «Владелец короны» (священнослужитель) связан с таинством Отца. Мандей (то есть мирянин) и его жена связаны с таинством Матери.
Здесь следует отметить, что и евангельский «Отец» (вспомним молитву: «Отче наш, иже еси на небесех…») тоже взят Христом из назируты, которую этот тайный текст призван растолковывать. Более того, отсюда также хорошо видно, что человек может видеть как бы «два» различных Света, и оба – «нетварные», т. е. божественные: один, низший, – «серебристый», и другой, более высокий по духовному уровню, – «золотистый». Евангельское «Преображение Христа» на горе Фавор (такого названия горы в евангельском тексте нет, оно рождено церковным Преданием), когда Он просиял перед апостолами неземным Светом (заметим, светом «белым, как снег», т. е. «серебристым» – Материнским, по представлениям мандеев), еще больше упрочило позиции тех, кто свечение считает высшим совершенством человека (не акцентируя оттенков этого света).
И в данном случае нам целесообразно привести примеры или вспомнить аналогии такому свечению в других важных духовных текстах человечества. В «Гомеровском гимне» К Деме́тре точно так же просияла перед царицей Метани́рой греческая богиня Деметра, которая за минуту до этого «окунала в огонь» сына этой царицы, Демофонта, делая его бессмертным. Деметра и ее дочь Персефо́на, которую бог Га́деса (Преисподней) – Аид (или Плу́тос) увлек на четверке коней в свое царство Тьмы, чтобы сделать ее своей женой, – это «Две богини» (стандартная формула Элевсинских ми́стов), которым эллины поклонялись во время проведения всегреческих Элевсинских мистерий. То есть это те богини «Ада-Рая», которые определяют для человеческой души посмертную участь, – в зависимости от того, как этот человек прожил свою земную жизнь. Обратим внимание читателя на тот факт, что обе эти богини – «женщины», т. е. они олицетворяют собой божественное женское начало, Материнское, точно так же, как и мандейский «дух» Руха.
Существует еще один показательный пример подобного «свечения» Бога. В Бхагавад Гите, в центральной главе этого священного текста Индии, бог Кришна являет воину Арджуне свой «Вселенский образ» (вишвару́па) в виде некоего чудовищного монстра-великана, пожирающего своей окровавленной пастью с клыками (слово «клыки» повторяется в этом тексте несколько раз) все живое, включая военные колесницы, коней, слонов и всё то войско, которое готово начать сражение с воинами Арджуны. Но до показа своего подлинного ужасного «звериного облика» Кришна просиял перед Арджуной нетварным Светом, многократно превышающим свет тысяч солнц. Отметим при этом также то, что полным аналогом этому звериному облику Кришны является древнее китайское тао-тэ – образ или изображение какого-то мифического «пожирателя» или «обжоры», который повсеместно встречается в искусстве Шан-Инь и исчезает в бронзе Раннего Чжоу. Тао-тэ – это, фактически, одна чудовищная раскрытая пасть.
Все буддийские тексты, включая описания многочисленных «будд», свидетельствуют о том, что «видение Света» и свечение самого человека – это и есть та высшая духовная планка, которую преодолевают немногочисленные приверженцы этого учения. Но и традиционная йогическая практика в своих опытах ориентируется на те или иные явления Света. В свою очередь в христианской литературе существуют многочисленные описания того, как монахи (особенно в состоянии молитвы) начинали излучать свет; а над келией, где ночью молилось сразу несколько монахов, стоял «столб света». Вспомним при этом древнее свидетельство очевидцев, сообщающих о том, что во время проведения Элевсинских мистерий (а они проводились ночью) над храмом Телестерио́н, где и собирались ми́сты, которые получали посвящение в мистерии, был виден огромный столб пламени (при этом сам Храм почему-то не сгорал, а оставался целым). То есть и здесь тоже мы видим «столб света».
В зимнем Саровском лесу перед помещиком Мотовиловым вдруг стал светиться старец Серафим, монах Саровского монастыря – так, что Мотовилов вынужден был отвести глаза в сторону («Не могу, батюшка смотреть, потому что из глаз ваших молнии сыпятся. Лицо ваше сделалось светлее солнца, и у меня глаза ломит от боли!..»). Но и в воспоминаниях о знаменитом индийском святом – мистике Шри Рамакришне, который жил во второй половине XIX века, – тоже говорится о том, что «могло показаться, что он (Шри Рамакришна) окружен языками пламени», т. е. этот святой пребывал в сиянии.
В своей книге «Мефистофель и андрогин» Мирча Элиадэ, румынский исследователь религий, рассматривая «опыты мистического света», приводит описание первого случая видения Света у знаменитого христианского святого Симеона Нового Богослова. Однако, то, что мы здесь читаем (взято из «Жизни Симеона», составленной Никетием Стефатосом), – это стандартный опыт «открывшегося Неба» (как над евангельским Христом). У Симеона этот опыт случился в ночное время, и поэтому для него самого главным в этом откровении был именно Свет. Если такой опыт происходит днем, в этом случае он имеет словесную формулировку в виде «раскрывшегося Неба». Все остальное описание этого опыта, которое мы читаем у Стефатоса, включая сам золотистый Свет, – идентично с «раскрывшимся Небом».
И как теперь понимать весь этот собранный воедино материал о Свете? Ведь фактически, это означает, что и христианство, и эллинское язычество, и разные индийские учения, и иудаизм, и опыт древнего Китая – все это одно и то же! И, значит, нечего тут «ломать копья», а просто надо успокоиться и сказать себе: все мы равны в нашем духовном устремлении, и ничей путь не лучше. Апостол Павел, который ослеп по дороге в Дамаск от «Света Христа», и Шри Рамакришна, который поклонялся многорукой индийской богине Дру́ги – «Матери», как он ее называл (изображается исполняющей свой ритуальный танец на груди лежащего супруга, бога Шивы, – «разноцветная» богиня, украшенная гирляндой из человеческих черепов и подпоясанная нанизанными на веревку отрубленными человеческими руками, которые и составляют ее «юбку») – все это одно и то же.
А значит, – и именно это главное! – все эти Боги по своей исконной сути – это один и тот же Вселенский Бог (или Принцип), имеющий «различные лики». Да, подтвердим мы, это один и тот же Бог, хотя здесь не все так просто, как кажется на первый взгляд. И кстати сказать, Мирча Элиаде в этой своей книге очень точно подметил, что «Дух Святой визуализируется как огненная эпифания» (стр. 84), т. е. как свет. А Серафим Саровский прямо заявляет помещику Николаю Александровичу Мотовилову, что «благодать Духа Святого есть свет, просвещающий человека. <…> И таким образом благодать Всесвятого Духа Божия является в неизреченном свете для всех, которым Бог являет действие ее». Но и здесь необходимы дополнительные пояснения. Хотя для нас сейчас главное то, что «благодать», «Дух» и «Свет» – это, энергетически, одно и то же.
В евангельском тексте Иисус, который проповедует Свое Царство, причем, довольно пространно и со множеством сравнений, нигде и никогда не заявляет о том, что Его последователи «увидят внутренний Свет» или сами станут «излучать Свет», – и это не случайно. Ведь если бы это было очевидным признаком достижения человеком Царства Небесного, Иисус должен был бы об этом сказать. Почитание Света в христианской традиции – это результат, скорее, церковного Предания (с оглядкой на все другие религии), чем текста Писания.
Да, в Евангелии от Фомы Иисус, как истинный мандей, заявляет апостолам, что они «произошли от Света, от места, где Свет произошел от самого себя» (Фома 55/50). А в канонических Евангелиях, обращаясь к апостолам, Он говорит о том же самом изначальном Свете, – о том, что внутри каждого мужчины есть Свет (т. е. частица Света нишимта), и что человек не должен поступать так, чтобы превратить этот данный ему от Бога Свет в Тьму. Но это вовсе не означает того, что тот свет, которым может зримо светиться земной человек, и этот изначальный Свет, о котором говорит Иисус или мандейское Писание, – это одно и то же. Привидение тоже светится, и именно такой свет в качественном отношении подобен свету свечения подвижника (фактически, это свечение древнеегипетского «привидения Ах» – производное от глагола «светиться», – выход которого из своего тела наблюдал выдающийся советский египтолог Ю. Я. Перепелкин, психически совершенно здоровый человек), но не тот Свет, который был «В начале». А иначе в это «Начало» следовало бы поместить также и «клыкастую пасть» тао-тэ иньцев.
