Дэн Пласкин
Лазерный гусь
Гуси поднялись выше и летели уже вне досягаемости выстрела. Я тоже поднялся выше. Теперь охотники, если таковые и попались бы на пути, не станут зря тратить патроны. Я бы точно не стрелял. Солнечный свет стал заметнее. Облака начинали понемногу рассеиваться. Ветер по-прежнему оставался попутным. Свою скорость мне определить было сложно. Но пейзаж подо мной менялся достаточно быстро. Так мы летели часа два. Затем я перестал различать гусей вдали, но курса не менял. Чтобы держать верное направление, я наметил ориентир в виде дальней сопки и летел прямо на неё. Зная повадки гусей, я догадывался, что вскоре они должны где-то приземлиться на кормёжку, поэтому постоянно посматривал вниз, не попадутся ли мне на глаза их силуэты. И не спутать бы эти силуэты с охотничьими профилями. Я уже не рвался из кожи. Догонять было некого. Экономя силы, старался изучить технику полёта. Жаль учителей опять не было рядом.
Я достиг намеченной сопки. За ней открылась однообразная заболоченная местность с редко встречающимися деревцами. Снег в этих местах уже значительно растаял, и были видны поляны с мхом и низкорослым кустарником. Где же тут искать гусей? Лететь становилось очень тяжело, я устал. Вдобавок ко всему, ветер сменил направление и скорость упала. Всё же, я решил поднапрячься и подняться ещё на несколько метров выше. И лишь тогда, среди множества луж, смог заметить водоём размером побольше. Направился к нему. Надо же где-то передохнуть. И не ошибся. Внизу я смог различить силуэты гусей. Мне показалось, что даже услышал гогот. И тут же насторожился. А не охотничья ли это уловка? Может это профили? Чтобы не ошибиться и во второй раз не попасть в засаду, я решил покружить на недосягаемой высоте и понаблюдать за отдельно взятым гусем, щиплющим травку. Мне повезло. Гусь мерно похаживал по полянке и иногда вскидывал и встряхивал голову. Гуси настоящие, дикие.
Для посадки я специально искал водную поверхность, поскольку в своём приземлении был недостаточно уверен. А вот приводняться мне уже приходилось, правда кувырком, зато без травм. На этот раз я постарался в точности повторить все движения, которые успел запомнить, наблюдая за другими гусями. И, к моему восхищению, у меня всё получилось. Ну, может быть, брызг было побольше. Но ведь это всё дело практики. Я остался доволен собой.
Вопрос о том, моя ли это стая или же я наткнулся на какую-то ещё, не стоял. Черноклюв был тут как тут. Уже готовый к новой битве. Как же он меня достал! Может, было бы лучше, если бы я расстался с ним навсегда? Я так устал, а тут ещё этот драчун, которого я возненавидел. Он зашипел на меня, вытянув шею, спустился в воду и направился ко мне. У меня не было ни малейшего желания воевать. Но отступить, означало, что я принял своё поражение. А ведь поражения не было, я бы даже сказал, была победа, которая далась мне таким трудом. И что же, теперь все эти заслуги пропадут даром? Ну, уж нет! Обидно, конечно, будет, когда этот наглец меня втопчет в грязь или в воду, не знаю, где мы окажемся. Но Афродита так интересно наблюдала с берега, что я всё для себя решил. Битве быть!
И битва бы состоялась, если бы не Граф. Я знаю, он видел меня ещё на подлёте. Он всё замечает. Граф не стал ни на кого шипеть. Он просто подплыл и негромко гоготнул. Черноклюв сразу остепенился, кинул на меня ненавистный взгляд и отправился назад к берегу. Я чувствовал, что этот молодец ещё устроит мне подлянку. Затем Граф посмотрел на меня и тоже развернулся к берегу, будто ничего и не было. Такое его поведение я трактовал двояко: то ли ему в стае не нужны лишние мертвецы, то ли он таким образом благодарил меня за защиту от лисы. Не знаю, надолго ли птицы запоминают события из прошлого и, вообще, способны ли они анализировать и благодарить, но теперь я точно знал – среди стаи у меня есть покровитель.
Я украдкой взглянул на Афродиту. Было похоже, что она огорчилась, назревавшее зрелище, как несомненно ей казалось в её честь, отменилось.
Весенняя охота на гуся закончилась вчера. Я считал каждый день. Уже почти полных пять дней я провёл среди птиц с того момента, как нашёл их на болотах. Если бы не Черноклюв, который не нарывался на драку, но тем не менее отравлял мне жизнь просто своим присутствием и постоянным мельканием перед глазами, то можно было бы сказать, что я был доволен своей жизнью. На самом деле, доволен я не был. Я не хотел до конца дней своих оставаться гусем. Но для моего нынешнего положения я вполне нормально себя чувствовал. Наиглавнейшее, что я сделал, полностью начал соблюдать их режим. А он был очень даже простой. Мы либо куда-то летим на ночь, либо не летим. Потом или возвращаемся на прежнее место, или не возвращаемся. Утром поели, поспали, потом опять поели, полетели. Больше всего мне нравился дневной сон. Он похож на сиесту в жарких странах. Вот захотел ты поспать после обеда, так ложись. Для здоровья полезно. Раны меня уже, можно сказать, не беспокоили. И всем этим режимом руководил наш общепризнанный вождь Граф. Я понял, почему тогда сторожа не заметили лису. Граф слишком много брал на себя, а особенно охранные функции, поэтому все и были расслаблены.
Питался я теперь более разнообразно. Стала появляться разная травка, которую гуси кушали с большим аппетитом, нежели корешки со дна озёр. Оперение чистил тоже по распорядку. И самое важное, я научился летать почти как они. Я уже не отставал. Пока я, конечно, держался в конце косяка, где сопротивление воздуха поменьше. Но уже мог выдержать полный перелёт. Также, почти хорошо, научился приземляться на полянки. И это всё за каких-то пять дней. Для меня это было более, чем хорошо. Конечно, основная заслуга здесь не моя, а природы, которая с рождения закладывает в птичьи тела всё необходимое. Хоть в моё тело и не с рождения это всё заложено, но в результате Борькиных опытов получилось аналогично. Я лихо взлетал хоть с земли, хоть с воды. Мне так казалось. На самом деле, всё было гораздо медленнее, чем у остальных, но, когда я вернусь в человека, мне это будет уже безразлично. Вот только застать бы Сыроедова на прежнем месте. О том, что буду делать, если он уже уехал, я старался не думать. Всё будет хорошо. Я себя успокаивал и старался насладиться своим положением. Где мне ещё так подфартит.
Утром я проснулся раньше всех. Мной овладело возбуждение. Я гарцевал как конь. Я сегодня встречусь с Борькой! В таких мыслях я взмыл в небо, сделал пару кругов над полянкой. Граф недовольно смотрел на меня, а мне плевать. Больше я их не увижу. А вон и Афродита спускается в воду. Такого случая упустить нельзя. Она всегда была где-то поблизости, пока я жил среди стаи. Этим и объясняется постоянное присутствие рядом Черноклюва. Дёрнул меня чёрт показать свою удаль перед Афродитой. Я же человек, на кой сдалась мне эта гусыня? Но всё же я это сделал. Я пошёл очень резко на снижение и, как мальчишка на велосипеде, с доворотом приводнился рядом с ней. Я хотел лишь попрощаться. Так думал я. Но Черноклюв думал иначе. Он тут же непонятным образом очутился между мной и Афродитой. Настырный, однако, своего не упустит. Я напоследок поймал всё тот же лукавый взгляд из-за спины своего врага, встряхнул головой, развернулся и побежал по воде, намереваясь навсегда покинуть стаю. Живите счастливо! Ты, Черноклюв, береги её. Ты будешь хорошим мужем. И я взлетел. Набрал небольшую высоту, развернулся и не спеша полетел над озером.
Я планировал взять курс на побережье Белого моря, чтобы потом сориентироваться по местности и уже прямиком направиться к лагерю, где меня ждал Боря Сыроедов. Но осуществить задуманное мне не удалось. Я всё ещё летел над водной поверхностью, как вдруг сильнейший удар в основание шеи парализовал меня. От болевого шока всё потемнело в глазах, и я камнем полетел вниз, будто сбитый выстрелом. Я упал в озеро и полностью скрылся под водой, но тут же моё тело всплыло. Я едва двигался. Способностей хватало лишь на то, чтобы не захлебнуться. Но как это произошло? Кто меня так приложил? Ответ не заставил себя ждать. Надо мной кружил Черноклюв. Он не стал садиться и добивать. Посчитал, что этого достаточно, и улетел прочь. Наверное, он атаковал меня сверху, словно ястреб, и ударил сгибом крыла. И попал как раз в самую больную точку на шее, отвечающую за нервный столб. Сгиб крыла у гуся всё равно, что ребро ладони у человека. Умелый боец этим ребром может кирпичи ломать. Черноклюв был умелым бойцом. Для меня наступила тишина. Тишина и боль.
Я был настолько сильно оглушен, что в первые мгновения потерял способность слышать. Тело не слушалось. Я попытался подвигать лапами, удавалось это с большим трудом, но всё же удавалось. Медленно-медленно я плыл к ближайшей кочке на этом богом забытом заболоченном озере. Плыл долго. Потом не помню, как вскарабкался на неё и забылся.
Пролежал без движения до самых сумерек. Никто ко мне не подходил, справиться о моем здоровье было некому. Ну, а чего я хотел? В дикой природе ты либо пан, либо пропал. Потерял бдительность – вот теперь получи. Здесь только родитель придёт на помощь своему ребёнку, остальные уж как-нибудь сами. В моей жизни не было ещё таких ситуаций, когда в самые трудные дни я оставался один. Поругался с девушкой – можно к друзьям. Не поладил с родителями – можно к девушке, а лучше к друзьям, чаще к Борьке. И такого круговорота мне сейчас не хватало. Я почувствовал себя глубоко одиноким. Заскучал по всем, кого знал. В первую очередь по родителям. Уж сколько я с матерью спорил и капризничал, уж сколько я намекал не вмешиваться в мою жизнь. А вот сейчас больше всего на свете я бы хотел увидеть её. Отец всегда был где-то на заднем плане, но я знаю, что мама часто по жизни опиралась на его мнение и руку. Он надёжный. Пусть не так сильно проявлял свою любовь, но сделает всё ради меня. И всегда делал. Жены у меня не было. Девушка вроде как и была, а вроде, как и нет. Ничем она меня не удерживала. Развлекались мы поодиночке, каждый со своими друзьями. Ни о какой совместной жизни друг с другом ни разу не заговорили. Мне двадцать шесть, и родители то и дело твердят про внуков. Все родители одинаковые. Но я пока ещё, наверное, легкомысленный. Потому как нет у меня никакого желания ограничивать браком свою весёлую жизнь. А дети – это снова ограничения. Причем скучные ограничения. Впрочем, сейчас я бы не отказался от жены. Но как же вовремя сообразить, как она выглядит, та, ради которой пожертвуешь всем?
Так я и лежал на сырой прошлогодней траве и рассуждал о нелегкой судьбе. Настроения подобные мысли не прибавляли, хотелось заплакать или, на крайний случай, завыть по волчьи. Пусть меня сожрут лисы, отбиться я не смогу даже от комара. К полной темноте я закончил себя жалеть и решил, что этого достаточно. Пора действовать. Попробовал пошевелить хоть чем-нибудь. Лапы слушались, шея тоже. Я приподнялся на лапах, но тут же сел на брюхо и склонил голову. Я почувствовал сильную боль в области шеи и спины. Вращать головой было тяжело. Подобрал крылья, но подобралось только левое. Правое крыло совершенно не слушалось, и при попытках пошевелить им, простреливало неимоверной болью весь позвоночник. На этом я ревизию своих возможностей приостановил до утра.
***
Борьку мать встретила на пороге. Бросилась навстречу и тут же разрыдалась на плече у сына. Борька ее нежно погладил по спине, утешая:
– Мама, все хорошо. Ну, мам, успокойся.
– Тебя отпустили? Навсегда? – сквозь слезы спрашивала она.
– Ну, конечно, навсегда, – натягивая улыбку ответил Боря. А что ему еще ответить матери? Он и сам не знал, на сколько его отпустили, знал только одно, что работы предстоит много. А точнее сказать, очень много.
Отец сидел на диване и читал какую-то книгу. Увидев сына, захлопнул её, снял очки, потирая уставшую переносицу, и внимательно посмотрел на Борю. Борька увидел по обложке, что книга какая-то криминальная. Странно, отец раньше не интересовался такой литературой. С дивана он не встал, ему был тяжело, здоровье подводило, и Борька сразу увидел, как сильно постарел отец. Он сел рядом и как можно веселее сказал:
– Всё хорошо, пап. Я дома.
– Что ж, нашим уже проще, – и протянул сыну руку для пожатия. Потом сказал матери: – Сын с дороги.
Мать с готовностью убежала на кухню.
– Сейчас мучать не буду. Сам решишь, когда рассказать. Только знай, с профессором твоим, Громовым, я поговорил, – как обычно почти строгим голосом произнес отец.
– С Евгением Петровичем? Я только что от него, – Борька осекся. Он не знал, можно ли рассказывать об этом. Ведь ему же сказали, что не стоит распространяться ни с кем был, ни что делал. Но это же родной отец. Как тут быть. Но отец оказался намного мудрее своего сына.
– Я же тебе сказал, что расскажешь, когда потребуется. Разберись сначала со своими мыслями. Мне твой Громов кое-чего рассказал, что ты там натворил. Словом, держись его.
– Ты ему звонил? – спросил Борька.
– Звонил. Но это было лишнее, ему было достаточно и твоего звонка. Он мне так и сказал, что беспокоиться не стоит, и ты скоро приедешь домой.
– А мне показалось, что он был недоволен, когда я ему позвонил со своей проблемой.
– А много ли ты, сын, знаешь о нем? Знаешь ли ты, как он себя ведет, когда задумчив, когда счастлив и когда раздражен? Как он себя ведет дома и как на работе? Наблюдай за людьми, а не только за приборами. И мир тебе откроется совершенно с другой стороны.
Отец был прав. Каким-то Борька стал ботаном. Людей, как живых существ, он почему-то всегда отодвигал на задний план. На первом месте было лично его увлечение наукой. А он даже своего наставника не знал, как следует. Надо обязательно наверстывать.
– Сколько сейчас тебе? – спросил отец, прекрасно зная, сколько сыну лет.
– Двадцать семь, – машинально ответил Борька.
– Уже двадцать семь, – уточнил отец. – Подумай, как я пригодиться могу. Я знаю, тебе предстоит много работы, но все же, подумай.
Борька ещё раз взглянул на больного отца и горько заключил: "Ничем он помочь уже не сможет".
У профессора Громова была отдельная лаборатория на кафедре микробиологии. Сейчас все достаточно большое помещение было в распоряжении Бори Сыроедова. На первом этапе стояла задача разобраться, в каком состоянии находится главный прибор – лазерная установка. У Борьки не было возможности это понять в полевых условиях. Профессор Громов находился рядом с ним. Борька объяснял:
– Как вы уже знаете, у лазера накачка химическая, так мы можем выработать большую мощность. Но не это главное, нам на выходе нужно получить достаточно безопасное, но эффективное направленное излучение, которое действует на живые организмы через органы зрения и через кожу. Понятно, что излучение не должно затухать, попадая в облучаемый организм и, при этом, неся всю необходимую полезную нагрузку. Проще говоря, облучаясь, организм получает информацию в виде импульса. Этот импульс имеет широкий спектр частот, которые воздействуют на все ткани, на все клеточки, на мозг костей и, конечно же, на центральную нервную систему, которая, в свою очередь, передает импульсы в головной и спинной мозг. Строение клеток костей отличается от строения клеток кожи или, например, от клеток, из которых состоят глаза, волосы, ногти и так далее. Но я выяснил, что все типы клеток имеют одну очень важную особенность: все клетки реагируют на свои определенные частоты. То есть, клетки верхнего слоя кожи реагируют на одну частоту. Клетки внутреннего слоя, на другую, клетки сосудов, на третью. Попадаются, конечно, и такие группы клеток, которые реагируют на одни и те же частоты. Если выразиться точнее, то реагируют не сами клетки, а ядра клеток. А это – самое главное для нас, так как в ядрах находятся молекулы ДНК. Так вот, на ДНК мы можем влиять через колебания ядер клеток. В общем, Евгений Петрович, ничего нового я вам не рассказал. Уже не первый год я этим занимаюсь, вы в курсе.
– Да, это мне всё известно, но в последнее время ты много работал без меня, целую картину не рассказывал, говорил, что нужно еще что-то завершить, – сказал Громов.
– Чтобы получить хоть какой-то результат, мне нужно было завершить эксперимент с лазером.
– Давай-ка здесь поподробнее. Ведь все частоты можно получить с помощью обычного частотного генератора. Зачем эти сложности?
– Вот в этом-то и сложность, Евгений Петрович, что все частоты должны подаваться строго одновременно! Генератором это не получишь. Зато можно получить с помощью лазера. Я все посчитал: нужно подать спектр всех необходимых частот. Причем именно необходимых, а не просто любых. Потому что, если подать просто все частоты, то никакого эффекта не произойдет. Клетки, почему-то не реагируют, я пробовал. Но, если мы подадим определенный перечень частот и количество видов клеток будет не меньше этого числа, то клетки отреагируют. Видимо, в организме существует какая-то связь между клетками, которая пока еще не известна науке. То есть, если отреагировала одна клетка, она запрашивает у другой клетки, получила ли та такой же импульс. И при положительном ответе происходит изменение ДНК.
– Неужели прям-таки изменение ДНК? – удивился Громов.
– Ну, может быть, не совсем изменение ДНК, – согласился Борька, – я только начал работать над этим предположением, но я заметил, что происходит выброс какого-то вещества, либо что-то еще такое, в результате чего многие безъядерные клетки погибают, а также есть предпосылки к гибели клеток, которые не получили свою частоту. Вот поэтому и нужно подавать именно весь набор частот одновременно, чтобы не погибли нужные клетки.
– Допустим, – сказал задумчиво профессор. – И как же ты собираешься получить этот спектр частот с помощью лазера?
– На самом деле всё достаточно банально, Евгений Петрович, – с готовностью продолжил Боря. – В резонатор лазера я добавил несколько фильтров, а также поставил фильтры за выходным зеркалом. Кстати, зеркала у меня тоже измененные. Я их сам делал.
– Из чего же? – заинтересовался Громов.
– Кристаллы! – выпалил Борька. – Все фильтры и зеркала – это разные кристаллы. Они нужны для преломления луча, его деления и получения нужных нам частот.
– Постой-ка, но ведь разных кристаллов нужно достаточно много.
– Верно! Вот мои кристаллы, которые я использовал в тот раз, – и Борька достал круглый щит диаметром с полметра со множеством отверстий. Почти в каждом отверстии был вставлен небольшой кристаллик, размер которого не больше сантиметра. Кристаллы были всевозможных цветов.
– Серьёзная работа! – похвалил Громов. – Но ведь здесь не все отверстия заполнены.
– Да, не все, – помрачнел Борька. – К сожалению, кристаллы недолго живут на воздухе. Их нужно использовать в течение нескольких дней, иначе высохнут и треснут. А если покрывать лаком, то параметры излучения меняются. Такие использовать нельзя. Кроме того, после применения в лазере, многие из них не выдерживают и разлетаются на куски, либо плавятся.
– А как ты решил вопрос с воздействием на зрение? Ведь достаточно мгновенного касания лучом сетчатки, как можно получить либо ожоги, либо вовсе лишиться зрения. – спросил Громов.
– В том-то и дело, что этого не происходит! – Борька торжествующе поднял палец вверх. – Ну да, излучение сильное, мощное, для глаз воспринимается как белая вспышка, я вам показывал на видео. В общем, в действительности, оно почти так и происходит, я же тоже видел краешком отблеск этой вспышки. Но, если мы воздействуем на весь организм, то ничего губительного не происходит. Судя по всему, моё предположение про обмен информацией между клетками это явление и объясняет. Обмен информацией происходит настолько быстро, что весь организм как бы мобилизуется, и в это мгновение можно хоть ядерным взрывом воздействовать, ничего плохого не случится, все клетки выживут. Возможно, что они создают некое кратковременное поле, защищающее их. Но, что интересно, это поле защищает только их одних. То есть выборочно. Чужие клетки умирают, либо ослабевают. А еще я заметил, что деление на чужих и своих происходит еще по одному признаку: по ДНК. Поэтому я про него и упомянул. То есть, если есть клетки с таким же ДНК, но из другой группы частот, то эти клетки тоже будут защищены этим полем.
– Зачем же тогда подавать такой широкий спектр частот, – заметил профессор. – Можно же подать одну частоту для одной клетки. А уже она определит по ДНК своих и защитит.
– Нет, так не получается, я проверял. Чего-то не хватает, поэтому, чем больше частот, тем эффективнее это защитное поле, – ответил Борька. Подумав добавил: – Но это лишь предположение. Основанное на последнем эксперименте, который я не могу считать удавшимся, пока не верну Васю. А для этого мне нужно перестроить весь набор частот на человека. Я же изучал только гусей. До человека, думал, что не доберусь еще долго. Ответственность высокая.
– Да, ответственность высокая. А теперь еще и сроки поджимают, – задумчиво сказал Громов.
– Сколько времени у меня есть? – с испугом спросил Борька.
– Времени? – профессор задумался. – Думаю, что мало. Ведь мы что хотим? Нам недостаточно повторить такой же эксперимент. Нам скорее нужен обратный. То есть из животного сделать человека. И нужен именно твой друг для этого. Личные моральные причины перечислять не буду, они у тебя без напоминаний в печенках. Но есть и поважнее причина, а точнее, это нужно расценивать как приказ от руководства страны: довести эксперимент до конца. Можно, конечно, взять кого-то другого и повторить этот же эксперимент, но это сложно будет скрыть, да и я лично не решусь на такое. А вот вернуть Василия – эта цель уже более светлая и понятная. Если он еще жив и живет гусиной жизнью, то что будет дальше происходить, тебе знать лучше. Ты же у нас и охотник, и орнитолог. Сам реши, сколько у тебя времени.
Борька задумался. Сложно предположить сценарий дальнейшей жизни Васьки. Про жизнь гусей он знает много, почти все. Но как найти среди них нужного? Медлить нельзя. Значит, кроме работы в лаборатории, необходимо думать еще и над этим. Одно сложнее другого.
– Думаю, не более четырех месяцев, от силы пять, – сказал он. – Потом гуси улетают. И на севере наступает зима.
– Хорошо, вот мы и назначили себе срок, – одобрил Громов. – Итак, тогда я займусь клетками человека, благо у кафедры огромный опыт и коллекция материалов. А также понадобится информация о флоре кишечника. Ты же не забыл эту флору оставить в живых у гуся?
– К счастью не забыл, про гусей собрал информацию, – ответил Борька. – Правда, честно признаюсь, по началу я думал ей вообще не заниматься, думал лишнее. Это на самом старте было, лет пять назад. А потом пришла мысль, что ведь так же можно будет в будущем лечить людей от множества болезней. То есть избавлять организм от паразитов, грибов, разных родинок, а, возможно, и от раковых клеток. Достаточно лишь облучить. Вот только как потом бороться с неизбежной интоксикацией? Ведь от умерших клеток нужно избавляться. Этого я пока не знаю.
– Это потом, – остановил полет фантазии Громов. – Так что у тебя с лазером?
– До конца дня выясню, – ответил Борька. – Включать, конечно, его нельзя будет. Я для этого и брал лазер с собой на охоту. Он же у меня химический, газами задохнуться можно. А там на улице всё безопасно проходит.
– Что ж, теория твоя понятна. Теперь затронем практическую часть. Что ты хотел выяснить там на открытом воздухе? Ведь ты же никак не думал, что Василий вдруг исчезнет или, как ты предполагаешь, трансформируется в гуся.
– Конечно же, нет. Я взял прибор с собой на случай, если будет добыт гусь. Причем, мне не было важно, живой он или мертвый. Я хотел проверить на целом организме, а не изменится ли структура клеток после облучения в комплексе. И что вообще потом произойдет с ними. В облучаемом поле должен был находиться только гусь. Васьки не должно было там быть. Он подошел случайно, вы видели это на видеозаписи. Это один момент, а второй момент – гусь оказался живым. То есть, абсолютно весь комплекс клеток гуся жил нормальной жизнью и реагировал на подаваемые частоты. По моей теории после облучения ничего с гусем не должно было произойти. Ну, может быть, погибли бы некоторые группы других организмов, паразитирующих. Но в целом, внешне, ничего необычайного я не ожидал. Впрочем, это еще предстоит выяснить, – и Борька кивнул головой в угол лаборатории, где в клетке томился в ожидании будущего тот самый экспериментальный гусь гуменник.
– Выясним, – сказал Громов, как бы автоматически беря на себя эту работу. – С гусем более-менее понятно, но как же объяснить влияние излучения на человека? Ведь факт остается фактом, и он требует научного объяснения.
– Насчет трансформации у меня есть такие заключения, – начал Борька. – Что мы имели во время эксперимента? Три компонента: первый – живого гуся, второй – излучение с частотами, влияющими только на гусиные клетки, а третьим непредвиденным компонентом, попавшим в интенсивную область поля лазера, был человеческий организм. Что же произошло? Излучение повлияло в равной степени и на гуся, и на человека. Затем все клетки начали интенсивно обмениваться информацией, запрашивая, получили ли и они такой же импульс. Организм гуся быстро создал мощную защитную оболочку вокруг себя, потому что очень большое количество частот, назовем их "гусиными", содержалось в излучении. И гусь остался в неизменном обличии. А что же касается Васи, то налицо изменение ДНК. Именно поэтому я и высказал в начале объяснения эту мысль. Гусь создал вокруг себя настолько сильное биополе, что оно повлияло на информацию, переданную в клетки человека. Человеческие клетки не получили своих "человеческих" частот, но при этом испытали огромный стресс от воздействия облучения. И у них было два пути: либо погибнуть, либо подстроиться под внешнее влияние. Всякий организм гибель решает оставить на потом, это всегда успеется, и ищет пути выживания. Поэтому человеческие клетки, а точнее их ядра, черпнули информацию из гусиного поля и повлияли на молекулы ДНК, содержащиеся в них. Информация передалась мгновенно для нашего восприятия, а для химических реакций, это, возможно, является нормальным промежутком времени, за который ДНК может полностью перестроиться. То есть, проще говоря, наличие сильного биополя гуся повлияло на неподготовленное, в данном случае, слабое поле человека. И произошла трансформация или же, если хотите, превращение человека в гуся.
Лицо профессора Громова по своему обыкновению мало, что отражало. Но было видно, что мыслительный процесс в его голове происходит в полную силу.
– Что ж, – задумчиво сказал он. – Значит, чтобы вернуть Василия, нам необходимо подать как можно больше "человеческих" частот. Тогда поле человека будет очень мощным, и мы сможем вернуть ему привычный облик. Для этого, конечно, нужно будет подсадить человека в поле излучения.
Борька тут же ответил:
– Этим человеком буду я!
– Не торопись, – усмехнулся Громов, останавливая его порыв. – Человека найти пол дела. Меня интересует более важный вопрос: вернется ли Василий к нам таким же, каким он был прежде? Как реагирует человеческий мозг на такие стрессы? Сохраняется ли память, умения, привычки? Не вредят ли эти трансформации?
– Этого я не знаю, – горько произнеся Боря.
– Ну, если не знаешь, то значит именно нам и предстоит это выяснить, – с улыбкой ободряюще сказал Громов. От таких слов Боре стало немного теплее.
– Кстати, Боря, а где ты кристаллы берёшь, причем в таком разнообразии?
Борька улыбнулся. Было видно, что профессор затронул одну из наиболее приятных тем. У Борьки был свой рабочий стол в этой лаборатории, уставленный различными банками и пробирками, пустыми и с реактивами. Он подвел Громова к столу и раскрыл дверцу одного из шкафов. И с гордостью произнёс, указывая на содержимое:
– Сам выращиваю!
Перед профессором открылась изумительная картина. Все полки шкафа были уставлены аккуратно подписанными баночками и стаканчиками, в каждом из которых росли кристаллы. Громова редко чем можно было удивить, но такое разнообразие переливающихся самоцветов произвело впечатление даже на него.
– Всё сам?
– Да, – скромно ответил Боря. – Я со школы это полюбил, когда впервые из медного купороса вырастил. Потом соль была, потом лимонная кислота, потом алюминиевые квасцы. Ну, и дело пошло. Сейчас могу любой рубин вырастить. У меня ещё некоторые дозревают в автоклавах. Дело тут нехитрое, времени не занимает.
– Что ж, – заключил Громов, – при такой трудоспособности шансы на успех значительно возрастают.
Через три дня профессор Громов вошел в лабораторию и сообщил:
– Обследование гуся проведено. Осталось дождаться результатов некоторых анализов и тогда можно будет с уверенностью сказать, чем обернулся твой эксперимент. По крайней мере, сейчас никаких патологий не замечено. Даже адаптация после ранения дробью проходит быстрее, чем обычно в таких ситуациях. Кстати, паразитов в желудке тоже очень мало. Жаль, мы не знаем, сколько их было раньше, сравнивать не с чем. В общем, за пациентом стоит понаблюдать, но уже в более привычных для него условиях. Здесь, в лаборатории, ему уже делать нечего. Может быть, стоит отправить его кому-то на дачу, а лучше в деревню к другим гусям. Не отдавать же в зоопарк или в колхоз. Есть у тебя такие родственники или знакомые?
Борька обрадовался положительным результатам. Ведь всё положительное непременно означает, что он на правильном пути. А насчет пристроить гуменника:
– Я подумаю, Евгений Петрович. Наверняка, смогу найти таких. Понятно, что ему нужно будет создать благотворительные условия, при этом понимая, что гусь очень важен для науки, а значит, и питание должно быть приближенным к естественным условиям.
– И нужно не просто кормить и поить, – добавил профессор. – Нужно, чтобы, по возможности, еще и записывали все наблюдения. Ладно. Что удалось выяснить по прибору?
Боря ответил:
– В целом лазер в рабочем состоянии. Вовремя сработал механизм от перегрева, и он отключился. Но есть одна проблема.
– Что за проблема? Серьезная? – спросил Громов.
– Не знаю, серьезная ли. Вот взгляните на эту решетку, в которой крепятся кристаллы, – Боря достал круглую пластину, частично заполненную кристаллами. – Видите, в ней многие кристаллы треснули, другие расплавились. Частично это произошло из-за того, что кристаллы в принципе долго не живут на воздухе, но основная причина в том, что каждый кристалл нужно располагать под определенным углом. У меня есть таблица, в которой содержатся углы для каждой позиции, но только для "гусиных" частот. Для "человеческих" частот, во-первых, нужны другие углы, да и количество разных частот гораздо больше, потому что групп клеток больше, чем у птиц. Человеческий организм сложнее. Кроме того, я, когда изготавливал эту решетку, вообще углы не учитывал, вернее учитывал без особой точности, потому что изготавливать приходилось кустарным способом. Но сейчас нужно подойти с большей ответственностью к эксперименту.