Дэн Пласкин
Лазерный гусь
Михалыч уехал на чем-то громком, похожем на мотоцикл, я только слышал, не видел. А Маша ушла в дом и через минуту вернулась с ведром, в котором до половины был насыпан овес. Подошла к нашему заборчику и отодвинула в сторону одну доску. Потом взялась тонкими пальчиками, кстати, с ухоженными чистыми ногтями, за край корыта и потянула на себя, пытаясь его вытащить. Делала она это так неуклюже, что я невольно улыбнулся. Видимо, конструкция извлечения корыта была сделана впопыхах. Доска постоянно норовила вернуться на прежнее место, мешая свободно его достать. Конечно же, повинуясь инстинктам молодого человека, я метнулся помочь красавице. Дыра была настолько большая, что можно легко в нее проскользнуть и удрать. Но я этого делать не собирался. Во-первых, крылья еще не отросли, а во-вторых, никто из моей семьи так быстро не умеет соображать. А внятно изъясняться по-гусиному я не научился. И, соответственно, трудно будет объяснить Афродите, что пора сваливать. Впрочем, сейчас я думал о другом. Точнее, ни о чем не думал. Просто хотел помочь и просунул голову в щель, удерживая доску.
Маша ахнула, она же полагала, что я сейчас дам дёру. И в первый момент не знала, за что хвататься.
– Ой, только не убегай, пожалуйста! Сема добрый, он отпустит, вот увидишь. Только не сейчас! Он расстроится.
Наверное, она бы ещё долго меня уговаривала. Но удерживать доску шеей было, скажем так, не очень удобно. Я гоготнул, намекая на то, что пора бы уже заканчивать и вытаскивать корыто. Девушка оказалась сообразительной. Выдернула корыто. А вот дальше что делать, не знала. Она боялась вернуть доску на место. Моя голова и половина шеи торчали из клетки. Видимо, не мало ее кусали гуси, если она так осторожничает. Но я не стал ее пугать. Сам убрал голову вовнутрь. И даже еще и клювом доску вернул на место. Пусть поудивляется какие нынче гуси пошли сообразительные. Фокус сработал. Машка обомлела. Потом быстро сыпанула овса. Сама отодвинула доску и ногой пропихнула корыто. Вернула доску на место. Затем сбегала за камнем и прислонила к доске, чтобы та не смогла отодвигаться. А я только улыбнулся. Я понимал, что с моим человеческим умом выбраться из клетки будет очень даже просто. Дождемся только, когда перья отрастут.
– Значит, правду про тебя Сема рассказывал: непростой ты, – сказала Маша, опять также низко, как в первый раз, наклонившись к решетке. А я вновь заволновался, учуяв ее аромат. Кто она Михалычу? Какая-то родственница, судя во всему, сестра. В любом случае ему повезло хотя бы от того, что такое прекрасное существо живет в его доме.
Михалыч приехал к вечеру. Я услышал его мотоцикл еще задолго до приезда. И почему-то шуганулся. Мне на минуту показалось, что все уже в курсе, что я гусь-человек, и потому решил, что надо бы прибраться в клетке, дабы не увидели последствия исследований своей тюрьмы. Я уже наметил пяток способов, как можно выбраться: поклевал тут, потеребил там. Поэтому быстренько прибрал щепки и другой мусор, который точно не могли создать нормальные гуси. Впрочем, мои тревоги были напрасны. Никто ничего подозрительного даже и не пытался усмотреть. Михалыч бросил взгляд на клетку и снова скрылся за углом. Вдруг залаяла собака. Причем собака лаяла с таким остервенением, будто увидела кого-то очень ей ненавистного. Послышался голос Михалыча, успокаивающий собаку. Ага! Значит собака его. Это ухудшает положение. Выбраться запросто из клетки уже становится сложнее. Впрочем, если она на привязи, то ничего страшного нет. Но если не на привязи, то биться с ней мне не очень хочется. Судя по голосу, там что-то большое. Скорее всего, лайка. Из-за угла показался Михалыч, но уже не один. За ним шел Шустрый. Он не выглядел таким же шустрым, каким я его помню. Слегка прихрамывая, со старческой тростью в руке, он медленно плелся за Михалычем, безучастно на все поглядывая. Михалыч подвел его к клетке.
– Вот, Шур, погляди, помнишь его? – обратился он к Шустрому, но при этом глядя на меня.
Глаза Шустрого на миг широко раскрылись и лицо перекосила маска злобы. Но всего лишь на миг. Когда Михалыч повернулся к нему, то ничего не увидел. Но я видел. И запомнил этот момент.
– Нет, ничего не помню, – вяло ответил Шустрый. – Гуси, как гуси. Много таких, все они одинаковые.
– Да посмотри же получше, – не отставал Михалыч. – Гусь, да не простой гусь. Разве не помнишь кольцо на морде?
– Ну, кольцо и кольцо. Ни о чем мне это не говорит. Ты лучше воды принеси, как-то притомился я.
– Присядь-ка, – пробасил Михалыч и подставил Шустрому полено. – Устал чай поди. Ничего, поправишься.
Как только Михалыч скрылся в избе, Шустрый подпрыгнул, как ошпаренный и попытался ткнуть меня палкой. Но я ждал от него пакости, поэтому он промахнулся. Тогда его злоба перекинулась на Афродиту и детей. И он начал яростно их молотить. Сквозь обрешетку это ему сложно удавалось, но все же по паре ударов они получили. Я стал громко кричать и схватился за палку, не давая Шустрому возможности ей воспользоваться. Конечно же, это ненадолго. Шустрый выдернул палку и вновь хотел меня ударить. Но за его спиной возник Михалыч. Шустрый тут же нашелся, что сказать:
– Твой гусь напал на меня! Я только подошел еще раз взглянуть, как он тут же хватанул меня за ногу, ладно хоть только за палку цапнул. А-то бы штаны уж точно порвал.
Михалыч в ответ улыбнулся:
– Ну, вот видишь, он тебя узнал! Значит, скоро и ты узнаешь. Ладно, поживи у меня денька три. Вижу, на пользу пойдет. Память-то и вернется, – потом уже потише, но твердо добавил: – Только насчет Машки помни! Я не шучу!
– Михалыч, ты ж меня знаешь, я ее уважаю. Сказал всё, значит всё.
– Да, я тебя знаю, поэтому и предупреждаю. Иначе пеняй на себя.
– Да куда мне сейчас. Вон видишь: я же и комара-то прихлопнуть не всегда успеваю, – и Шустрый вновь устало сел на полено. – Утомился я что-то, пошли в дом.
Собака опять залаяла. Значит, лаяла она на Шустрого. Не мудрено, и я бы залаял. Неужели Михалыч не видит, как Шустрый им манипулирует? Наверное, будучи человеком, я бы тоже этого не почувствовал. А вот от моего гусиного мозга ничего не скрылось. Я думаю дело в том, что мое нынешнее ухо способно различать тонкие нотки интонации, выдавая все худые замыслы Шустрого. Я начал думать, что же делать дальше? При наличии Шустрого всё резко усложняется. Нужно бежать и как можно скорее. Наверняка, он всё помнит. Контузия от моего удара прошла. Вон он как лихо подскочил. И злобу свою так глубоко затаил, что как только прорвется – будет большая беда. Ладно, допустим за ночь я расшатаю доску. Далее смогу выбраться наружу. Отсюда не видно, но, допустим, вокруг дома плотный забор – Михалыч человек деловой, мог же и озаботиться, – тогда, если быстро, то выход один: перелететь через забор. Жаль, проверить не могу, хватит ли длины перьев для взлета. Впрочем, нет. Вообще весь план ни к черту! Моя молодежь вообще еще ни разу не летала. И куда, спрашивается, они полетят? Я уже летал неумеючи. Лететь можно, но, если вдруг ветер или забор на пути – не перелетят. Учиться же надо на ровной площадке. А так и разбиться можно. Да еще эта собака! Хоть явно она на привязи, но план все равно не подходит. Ничего не поделаешь, останемся пока ждать, но на стороже.
Из дома почти выбежала Маша, за ней поспешал Михалыч.
– Машка, стой! Ну, остановись же! Давай поговорим, – пробасил Михалыч, останавливая ее за руку.
Маша резко остановилась и выдернула руку:
– О чем тут говорить? Зачем ты ему сказал пожить у нас? Привез посмотреть – посмотрел, всё – вези назад. Нужен он мне тут больно!
– Успокойся! Ничего же не случилось, – пытался оправдываться Михалыч. – Видишь же: немощный он. Ну, куда я его повезу на ночь глядя?
– Как привез, так и увози. Ты даже со мной не посоветовался. Вечно так делаешь.
– Ну, Маш, ну давай хоть до завтра. Я же ему уже сказал, что останется, – продолжал извиняться Михалыч. – Вдруг ему плохо станет, куда его девать-то в дороге? А завтра председатель приедет на своей машине, заберет. На машине не так трясет. Ну, Маш.
Маша плотно сжала губы. С укоризной взглянула на Михалыча. Шумно вздохнула и сказала:
– Ладно. Но чтобы завтра не то, чтобы ноги, чтобы духу его здесь не было!
Михалыч улыбнулся:
– Вот спасибо. Вот такую я тебя больше люблю, – и растопырил руки для объятий.
– Иди уже, – ответила она более спокойным тоном. – Ублажай его. Не то передумаю.
Михалыч поспешил удалиться. Но все же крикнул с порога:
– Ты там поаккуратнее с ними. Гусак Шурку уже успел потрепать. Как бы глаза не выклевал.
Маша подошла к нашей клетке и без какого-либо страха склонилась над сеткой, уронив с уха непослушную прядь.
– Такой вот братец у меня, – произнесла она, глядя на меня. – Да ты не бойся. Завтра председатель приедет, обработают вас. Они умеют, ты ничего и не почувствуешь.
Почему-то при этих словах я вздрогнул. Я не сомневаюсь, что все браконьеры умелые забойщики. И нас они, как она сказала, "обработают" тоже умело, пикнуть не успеем. Почему только она так спокойно об этом говорит? И поесть не забывает давать. На убой так бы не кормили. Словом, во мне затеплилась надежда, что "обработают" – вовсе не означает, что лишат головы. Ох, лучше бы она продолжала говорить. Такой ласковый голос журчит, как ручеек с вкусной водицей, пьешь – не напьешься. Да и информации бы побольше. Девушка о чем-то задумалась. О чем-то серьезном. Жаль со мной не поделилась. Даже начала хмурить брови. Я гоготнул, пытаясь отогнать ее невеселые мысли. Маша вздрогнула и улыбнулась мне, обнажив ослепительно белые, ровные зубки. Улыбалась она восхитительно.
– Не скучайте, скоро все закончится, – сказала она, помахав мне рукой. И убежала в дом.
Итак, завтра. Значит нужно торопиться с побегом.
***
Борьку выдернули из послеобеденного сна. Он уже успел создать себе новый режим, хоть немного помогающий скоротать время вынужденного безделья. Но в домик ворвался возбужденный старик сторож и так же, как в прошлый визит Михалыча, засуетился и залепетал:
– Вставай, сынок! Приехали. Тебя кличут.
– Кто приехал? Зачем? – отозвался Боря, потирая заспанные глаза. Не любил он просыпаться в суматохе, при этом совершенно не понимая истинную причину такой спешки.
Но сторож уже ничего внятного не смог произнести. Он совал Борьке его одежду и обувь, поторапливая и помогая застегивать.
"Не иначе царь какой пожаловал", – невольно с усмешкой пришло на ум Боре.
В лице царя оказался лично председатель Белоголов Николай Николаевич. Он с невозмутимым и слегка недовольным видом восседал на пассажирском кресле УАЗика "буханки". На приветствие москвича кивнул головой. А вот Михалыч, поджидавший Борю возле двери машины, оказался гораздо приветливей. Он крепко пожал ему руку и, не задавая лишних вопросов, как, впрочем, ничего и не объясняя, махнул рукой, мол, садись.
"Садись, так садись. Значит так надо. Михалыч плохого не предложит", – решил Борька. Он уже полюбил этого басовитого силача. Всё у него по делу и ничего лишнего.
Машина поехала.
– Вот подумал, что лучше уж сразу к тебе завернуть, хоть Николаич и не хотел, – негромко пробасил Михалыч.
Отчего-то он не желал, чтобы председатель слышал его речь. А вот это уже совсем не похоже на него, всегда такого открытого и спокойного. Михалыч явно что-то задумал, но до поры не хотел рассказывать своему начальнику. Впрочем, Борька думал об этом не дольше минуты: ему-то какое дело до планов Михалыча? А вот что будет именно сейчас, вполне отчетливо волновало. Михалыч попусту не будет звать, причем лично. И Борька решил поинтересоваться, также стараясь говорить негромко:
– Ну, как прошло кольцевание? Уже закончили?
Михалыч улыбнулся в густую бороду и весело подмигнул:
– Нашелся твой гусь.
– Да ну? – воскликнул обрадованный Боря и подался вперед. Но, скосив глаза на довольно-таки хмурого председателя опомнился и понизил громкость: – Где он? Он жив? Всё в порядке?
– Не суетись, – сказал Михалыч и поспешил успокоить: – На дворе он у меня. Клеть ему выделил. Еды дал, воды дал. Не переживай, Машка присмотрит. Она, хоть и наполовину городская, но всё же скотину любит. А гусак твой семьёй уже обзавелся, – добавил он, опять улыбнувшись и подмигнув.
– Как семьёй обзавелся? Он же… Хотя… Расскажи поподробнее, пожалуйста, – взмолился Борька, в его голову закрались сомнения в том, что пойманный гусь имеет отношение к Ваське.
– Каждая тварь божья мечтает о семье. Детишек завести, словом, род продлить. А твой гусак чем же отличается? Ну и что, коли он света вольного, считай, за всю жизнь так и не видел. Зато теперь статный стал. Перо новое пошло, свежее, красивое. А уж как он своих гусят из сетей наших отвести хотел, так это отдельная песня. Я сразу тут его и заприметил. А гусыню-то выбрал: ох, не промах! Молоденькая, наверное, в прошлом году еще в яйце сидела.
Борька призадумался. Гусак с гусыней и даже уже с гусятами. Нет, это не может быть Васька. Ведь если он думает, как человек, то не может же он изменить своим исконно человеческим инстинктам? Ну, допустим, кое-что передалось ему от гуся. Допустим даже, что главный инстинкт размножения тоже передался. Но что в таком случае осталось от того прежнего Василия Волкова? Мыслит ли он как человек? Помнит ли прошлое? Если нет, то и успех обратного процесса превращения под большой угрозой. Борька погладил Пеликена, как всегда оказавшегося в руках незаметно. Закусил губу и решил, что, увидев гуся на месте своими глазами, всё выяснится само собой. Рано еще расстраиваться.
***
На третий день нашего заточения я внимательно присмотрелся к своему семейству. Афродита, понятное дело, была сильно опечалена. Она с детства привыкла к свободной жизни, а тут вот на тебе: тюрьма. Афродита, конечно, еще пока не поникла духом и, поскольку не знает, что нас может ожидать, просто надеется, что ее скоро выпустят. Про гусят говорить пока рано. Родители с ними, а значит, все хорошо. Беспокоиться им не о чем. Столько раз они их спасали, что чувствовали наши детки себя в полнейшей безопасности. То, что мы находимся в клетке, их абсолютно не волновало: значит так надо, это же временно. Но я-то знаю, что нас ждет, поэтому был сильно встревожен. Сегодня приедет какой-то там председатель, иначе назвать начальник всей этой браконьерской банды, и для нас все закончится. Что же делать? Я начал тщательно рассматривать оперение. Я надеялся, что длины маховых перьев уже достаточно для взлета, но окончательно это выяснить можно только на открытом пространстве. А здесь даже нет возможности размяться и широко расправить крылья, чтобы не задеть, хоть за одну стену. Я мог бы это проверить ночью. Нехитрая защелка на калитке мне не помешает. Но ночью приходила та самая собака к нашей клетке. Случилось худшее: когда все ложатся спать, ее отпускают гулять внутри забора. И это действительно лайка, крупный самец. И, судя по шрамам на лице, опытный медвежатник или уличный боец. Положение ухудшилось донельзя.
Я посмотрел на свою семью. Гусят уже сложно назвать малыми детками: они подросли и стали размером почти с Афродиту. При дневном свете их оперение переливается такими замысловатыми красками, которых не увидишь ни у одного взрослого гуся. Такой ярко выраженный рисунок бывает только однажды в жизни. Это рисунок ранней молодости и здоровья. Нет, такая красота не должна вдруг погибнуть под ножом людей-палачей. Я решил, что буду искать любые способы дать им свободу, буду биться до конца.
В таком случае нужно бы ещё раз пораскинуть мозгами. Итак, защелка – не преграда. Далее из клетки я их как-нибудь уж вытолкаю. Потом останется собака и забор. Судя по крылышкам гусят и Афродиты, они процентов на восемьдесят уже могут лететь. Может быть, этого будет достаточно, чтобы перемахнуть забор и на бреющем удалиться подальше. А там я найду, где отдохнуть. И такими короткими перебежками мы сможем вернуться на наши безопасные болота. Впрочем, как я убедился, все болота безопасны весьма условно.
Думал я до самого вечера, всё ждал председателя. Но никто не приехал. Вновь залаяла собака, и из-за угла дома вышел Шустрый. Он по-прежнему изображал больного со старческой тростью. Шустрый прямиком направился к нашей клетке. Что же он выкинет на этот раз? Неужели опять начнет колотить своей палкой? Нет, он оказался более изворотлив. Шустрый подошел со стороны кормушки, проворно вытащил ее наружу, потом достал из-за пазухи около килограмма соли, высыпал ее всю в кормушку и активно перемешал с зерном и картофелем, который уже был в кормушке. И также проворно вернул это назад. Я сначала не понял, зачем подсаливать нам пищу. Но следующие действия Шустрого расставили все по местам. Не вынимая другой бадейки, где была налита для нас вода, он сверху насыпал марганцовки и перемешал своей клюкой. Бадейка с водой темная, поэтому было незаметно, что вода окрасилась в ядовитый фиолетовый цвет. Шустрый хотел нас отравить! Непременно мы захотим есть и съедим сначала соль в большом количестве. Потом захотим пить и выпьем марганцовку. Вот такая незатейливая отрава для птиц в домашних условиях готова.
Покончив со своим делом, он сел на пенек напротив и стал ждать, ехидно улыбаясь и приговаривая:
– Ну, давай, ты же голодный. Или не голодный? Ничего страшного, гусыня твоя голодная точно, вон она уже пошла. Сейчас поест, а мы посмотрим на результат: может, что-то нужно ещё добавить. У меня для тебя еще крысиный яд есть. Если не поможет этот рецепт, то завтра тебе точно ничего не поможет!
А Афродита и в самом деле направилась к корыту. Этого допустить никак нельзя! Я гоготнул и растопырил крылья, не давая ей проходу. Но всё равно она постепенно оттесняла меня. Она проголодалась. Гусята тоже проголодались и начали обходить с другой стороны. Я понял, что это не выход. Тем более, что бадейка с водой, точнее с марганцовкой, к ним еще ближе. Афродита потянулась к воде. Я перешел к активным действиям. Поднапрягшись и оттолкнувшись от стенки, я навалился на бадейку и сумел-таки ее опрокинуть. Птичья отрава разом вылилась за пределы клетки. Потом я запрыгнул в корыто и начал усердно вышвыривать весь корм сквозь обрешетку. Получалось не очень, у собаки бы вышло намного эффективнее. Но и широкие лапы тоже вполне годились для такой работы.
Шустрый взвыл, как от зубной боли. Не выдержал и с бешенством накинулся на меня, пытаясь достать своей клюкой. Я ждал такой реакции. Поэтому заранее подумал, где лучше всего прятаться от ударов. При этом я также знал, что нужно кричать как можно громче, иначе помощь не придет. И помощь подоспела в лице Маши.
– А ну, прекрати, сейчас же! – закричала она, выбегая из-за угла дома. – Ты что себе позволяешь?
Шустрый на секунду скосил глаза, но, увидев, кто бежит, лишь только осклабился. Однако, попытки ударить меня прекратил. А занялся более приятным для себя занятием.
– Машуля, не кипятись. Ничего я им не делаю. Вон видишь, чего гусак надумал, еду из корыта выкидывает, а я его прогнать хочу. Сам-то он не ест, так пусть другие поедят.
Маша строго и недоверчиво посмотрела на корыто. Увидела опрокинутую бадейку.
– Воду тоже он вылил?
– Конечно, он. Говорю же: совсем рехнулся. Ну, ты иди, а я воды сам принесу, – очень даже вежливо сказал Шустрый. А потом вкрадчиво добавил: – Или ты ко мне прибежала? Давно же мы с тобой не виделись. Всё ты избегаешь меня и избегаешь, – при этих словах Шустрый противно улыбнулся.
Маша отреагировала однозначно:
– Отстань от меня, Шурка! И лучше даже не заводи разговоры на эту тему. Уйди отсюда. Не тревожь гусей. Всегда они кричат, как только ты у них появляешься. Не любят тебя, и не подходи значит!
Через щель обрешетки Маша взялась за край лежащей бадейки и поставила ее на прежнее место. Потом ее взгляд упал на ладони. Ладонь окрасилась в красный цвет. Она непонимающе поднесла руку к лицу и стала рассматривать непонятно откуда взявшиеся следы. Потом провела по краю бадейки еще раз.
– Ты чего им в воду насыпал? – еще более недоверчиво спросила она Шустрого.
– Надо мне больно что-то сыпать, – пытаясь казаться невозмутимым ответил он. – Ваша вода – вы сами и сыпете.
– Сейчас же собирай манатки и проваливай! – выпалила Маша.
– Эй-эй, девочка, поосторожнее. Скажу вот Сёмке, как ты меня привечаешь. Ему может не понравиться.
При этих словах он приблизился к Маше, крепко обнял ее за талию и начал наклонять голову, выпятив губы для поцелуя. Маша заколотила кулачками по его груди, пытаясь выбраться из неприятных объятий. Но Шустрый только противно лыбился, не ослабляя хватки, однако попытки поцеловать прекратил.
– Шурка, отпусти! – кричала она. – Ты знаешь, что с тобой Семен сделает.
– Но ведь ты же ему не расскажешь? – осклабился Шустрый. Ты же мне столькое прощала.
– Врёшь! Ничего я тебе не прощала. И нечего прощать. Уходи!
Всё же ей удалось вырваться, или это Шурка намеренно ослабил хватку. Маша отбежала в сторону и скрылась за углом дома. Шурка беззвучно захихикал, потом тихо проговорил себе под нос:
– Вот еще, сдалась ты мне. У меня планы поинтереснее. А Сёмке ты можешь хоть триста раз пожаловаться, уж его-то я обштопаю, как мне надо, – и уже громче, глядя на меня: – Ну, что вылупился? До тебя я еще доберусь. Пристрелю, не переживай. Сдохнешь быстро.
Я не переживал. Я мог в любой момент выбраться из клетки. Только не был уверен, что Шурка попадется на мой пикирующий удар вторично, к тому же новые перья пока еще недостаточно отросли, чтобы вернулась прежняя маневренность. По всему видно: Шустрый боец опытный. Что-то тигриное есть в его повадках. С таким нужно быть осторожным. Полезное качество опасаться противника не даёт расслабиться. Но, судя по всему, тот тоже не увалень. Мне даже стало интересно узнать кой-какие детали из его прошлого. Но валить отсюда надо точно. Как же это сделать?
Из-за угла дома появилась Маша, неся в руках ружье. Ох, девочки! Что ж вы творите в приступах неуравновешенности? Уж не критические ли дни у тебя сейчас наступили? Маша остановилась в пяти шагах и направила на него двустволку.
– А ну, пошел вон! – строго крикнула она.
Шустрый поднял в изумлении брови и ощерился во весь рот. Затем развел руки в стороны и произнес:
– Чего ждёшь? Стреляй! – и сделал всего лишь один короткий шаг ей навстречу.
Маша переминала оружие в своих руках. Мысли потоком бежали по ее лицу.
– Если всё решила, то стреляй. Ты же этого хотела? – Шурка сделал еще один шаг.
Маша колебалась. Определенно, она сейчас жалела, что с ходу припугнуть не получилось. А чего же другого стоило ожидать? Шустрый не из трусливых. Она явно не продумала последующего развития событий и теперь стояла в замешательстве: ну не стрелять же в самом деле! Соломенный непокорный локон вывалился из общей прически и неудачно повис, закрывая глаза. Маша дунула на него, но он не поддался и по-прежнему висел, мешая смотреть. Что ж, молодец: рука автоматически не спешит убирать, иначе бы пришлось отнять палец от курка. Интересно, ружьё заряжено или просто попугать вынесла? Своим усиленным птичьим зрением я смог усмотреть, что бойки взведены. В таком случае, может и заряжено, ведь северные девчонки сызмальства знакомы с папиным охотничьим инвентарем и могут стрелять не хуже заправских промысловиков. Правда, не все, но многие.
Я уже давно услышал приближающийся шум какого-то автомобиля, но не придал этому значения. Мало ли кто может кататься по деревне. Но теперь шум стал более отчетливым. Машина остановилась где-то рядом. Громко и неожиданно посреди этой напряженной сцены залаяла собака. Девушка машинально обернулась на лай и также машинально поправила прическу, здесь она уже ничего не могла с собой сделать. Я вместе с Шустрым отреагировали мгновенно. Шустрый мягким рывком хищника метнулся вперед, в один прыжок преодолев разделяющее их расстояние. Не успев коснуться земли, он одной рукой перехватил приклад. В следующую секунду он уже держал ружье, продолжая весело ухмыляться. А Маша растерянная и потерянная стояла напротив, понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное.
Шурка не обращал внимания на собаку. Он отработанным движением переломил стволы. Убедившись, что патроны действительно на месте, вернул стволы в боевое положение и направил мушку на клетку. Но меня там уже не было. Мне хватило этого десятка секунд, чтобы открыть нехитрую защелку, выбраться наружу и сделать несколько быстрых шагов, необходимых для взлета. Я рисковал: если взлететь не получится, то шансов выжить практически не останется. Что будет потом с семьей уже не будет играть для меня никакой роли. Но если дело выгорит…
И мне удалось! Правда, разбегаться пришлось дольше обычного. Земля осталась внизу, и я начал быстро набирать высоту. Мой план был такой: взлететь, совершить один круг громко гогоча, тем самым давая Афродите и гусятам понять, что нужно следовать за мной. Я не надеялся на их природную сообразительность, но хотя бы повторить уже сделанное главой семейства они должны быть способны. Шурка искал меня глазами. Еще пару секунд и он меня увидит. Пусть хоть кто-то выживет. Бегите же! И я громко крикнул. Но Афродита не появилась. Видимо сильно была перепугана и не могла сделать ни шагу к своему спасению. Ей нужен был какой-то толчок. И этим толчком послужил выстрел. Шурка в одночасье отреагировал на мой гогот и навскидку выстрелил. Мне повезло: заряд прошел рядом, я кожей ощутил дуновение пролетевшей со свистом дроби. Впрочем, я этого ожидал и как мог менял траекторию, чтобы ему было сложнее прицелиться. Но скоро последует еще один выстрел.
Афродита с гоготом рванулась на свободу, увлекая за собой своих отпрысков. Затяжной разбег и вот они уже начинают набор высоты, пролетая над забором, который сверху теперь мне казался не таким уж и высоким.
А Шурка боролся с подскочившей к нему Машей, вырывая ружье. Девушка молодец, оказалась очень даже смелой. Но увы. Куда ей тягаться с Шустрым! Он оттолкнул ее достаточно сильно, так, что она упала на землю. Теперь у моего врага освободились руки и появился второй шанс.
Я специально пошел на второй круг, чтобы Шурка не вздумал стрелять по моей семье. В этот самый миг я понимал: враг не промахнется. А Шурка не спешил. Он не хотел промахнуться дважды.
Секунда. Вторая. Вспышка! Но за какое-то неуловимое мгновение, за сотую долю секунды чья-то быстрая тень метнулась к Шустрому и ударила по руке. Второй заряд тоже прошел мимо. Мне уже ничего не грозило, а семья улетала в неизвестном для них направлении, нужно догонять. Афродите придется очень тяжело с неокрепшими и пока еще бестолковыми детишками. Поэтому я решил как можно скорее их нагнать.
Обернувшись напоследок, я на миг обомлел. Что-то до боли знакомое показалось мне в том, кого я увидел рядом с Шуркой. Что-то давнее, из прошлой жизни. Дело было в том человеке, который помешал Шурке прицелиться. Он стоял и махал мне рукой, то ли призывая вернуться, то ли наоборот, провожая. Впереди я услышал тревожный зов Афродиты и, не мешкая, полетел за своей семьей.
***
Подъезжая к дому Михалыча, Борьку охватило необъяснимое волнение. Почему-то ему захотелось поехать быстрее, будто вот-вот должно произойти что-то важное.
"Нервы", – пришло первое на ум. На этот раз Пеликен остался в кармане. Борька задергался на лавочке.
– Ты чего? – спросил Михалыч, увидев его волнение.
– Да не, всё нормально, – ответил Борька, но решил, что сейчас не самый лучший момент, чтобы скромничать и добавил: – Семен… Эмм… Михалыч, может быть поедем побыстрее?
Михалыч окинул Борьку внимательным взглядом и, ни слова не спрашивая, крикнул водителю:
– Поднажми-ка!
– С чего бы? – буркнул в ответ недовольный водитель. – Пописать захотел? – но скорость прибавил.
Раздался выстрел. Все переглянулись. С лица водителя исчезла ухмылка, и он поднажал на педаль газа. УАЗик лихо остановился напротив дома Михалыча.
За забором лаяла собака. Калитка была открыта. Боря, последние метры в нетерпении готовый выпрыгнуть из машины и бежать впереди нее, уже мчался к калитке. Кричала какая-то девушка, судя по всему, та самая Маша, сестра Михалыча. Борька устремился на шум. Забежав за угол дома, он неожиданно для себя увидел Шурку, сосредоточенно целившегося куда-то в небо. Борька на миг остановился, проследил, в кого метит Шурка: вокруг дома кружил гусь гуменник. Борькой чуть ли не впервые в жизни овладела злоба. Мешкать дольше было нельзя. Впрочем, у Борьки уже не осталось никаких сомнений насчет дальнейших действий, он знал, что нужно делать. Прыгнув вперед, не хуже тигра, Боря одним быстрым движением схватил Шустрого за руку, держащую цевьё, и резко дернул вверх. Снова прозвучал выстрел.
– Ты что творишь, щенок? – крикнул Шурка, зыркнув злыми глазами на, к удивлению, абсолютно спокойного Борьку. – Куда ты руки свои су…
Он не договорил. Борька следующим движением сильно ударил кулаком куда-то в лицо Шустрого. Шустрый осел. А Борька, поморщившись, словно от надоедливой мухи, уже отвернулся и во все глаза с надеждой махал улетающему гуменнику, привлекая внимание. Он надеялся на какое-то чудо.
Но чуда не произошло. Гусь, завершив круг, улетел. А Борька еще некоторое время смотрел в пустое небо.
"Васька не мог не заметить и не узнать, – размышлял он. – Скорее всего, это был другой гусь, не Васька. С такого расстояния любая птица не то, что человеческое лицо, червяка среди листвы опознает." Тем не менее сильного отчаяния не было. У Борьки оформилась давно возникшая идея. В этот момент он сформулировал сам себе план своей дальнейшей работы. Нужно только выяснить кое-какие детали, кое-что завершить и приступать к выполнению.
Коротко выдохнув, он, наконец, обернулся и окинул взглядом представшую перед ним картину. На земле сидел Шурка, держась за нос, из которого, судя по следам, только что обильно текла кровь. Шурка доставал белую тряпицу из ведра с водой и подносил к лицу. Иногда он поглядывал на Борьку, но без злости, а даже, можно сказать, по-приятельски. Михалыч сидел на полене рядом с ним и в задумчивости потирал густую черную бороду. Видимо, это он принес воды и сунул Шурке тряпку. Маши рядом не было, но был председатель, который неустанно бормотал:
– Ох, натворили делов! Знал же, что ничем хорошим не обернется.
Борька с трудом верил произошедшему. Как-будто пелена сошла с глаз. Неужели это он двинул Шурку в морду? Да, это он: рука немного ныла в запястье. Славный удар получился, аккурат в переносицу. Скоро должен растечься синяк на оба глаза. Но Шурка не стонет. Разве ему не больно? А может, это Михалыч его так приложил уже потом? Но не это волновало больше всего Борьку.