Валерия Карнава
Алиса, Джейн и фисташки
– Конечно, – подтвердил Игнат.
– Но есть одно но…
– Что именно? – напрягся юноша, ожидая очередного подвоха.
– Не забудь меня, ведь это я дала тебе диадему, – прищурила один глаз хозяйка мастерской.
– Я своих благодетелей не забываю, – напоследок ответил ей Игнат.
Окрыленный, он помчался во дворец, спрятав подарок под одеждой. Хозяйка стояла и наблюдала за тем, как он уходил, ее глаза были полны надежд, что однажды этот юноша освободит всех жителей от ненавистного королевского гнета и подарит им ту жизнь, которую они заслуживали.
* * *
Вечером Игнат сидел в своей одинокой комнатушке и старательно приклеивал на мармеладную липучку к диадеме звезду. Сделал он ее из листьев роз. На большее у него не хватало ни времени, ни фантазии в том числе. Когда все было готово, юноша повертел свое творение в руках – конечно же, на настоящую корону это не походило, ни капли. Однако усыпить бдительность полусонного короля этим вполне можно было. Только бы ему не приспичило пощупать ее или разглядеть. Иначе пиши пропало.
Положив диадему под мышку, Игнат вышел из комнаты. Коридор дворца был пуст и слабо освещен, лишь у королевской опочивальни, лениво прислонившись к шоколадной двери, стоял долговязый охранник с рыжими волосами и монотонно напевал себе под нос. По другую сторону, прямо на полу, расползся другой охранник, с виду похожий на бочонок.
Его ноги были раскинуты широко врозь, руки сложены на груди, как у покойника, а на сонной физиономии, напоминающей пончик, улыбка висела до ушей, губы-сосиски складывались в трубочку и причмокивали. Наверняка целовался с кем-то во сне. Окинув спящего равнодушным взглядом, юноша направился прямо к дверям.
– Не пущу! – перегородил ему путь рыжеволосый.
– Я корону принес, чистил, чтобы сверкала, – спокойно ответил Игнат, даже не моргнув.
Слуга вытянул шею и подозрительно взглянул на зажатую под мышкой диадему, которую толком нельзя было разглядеть из-за плохого вечернего освещения.
– Покажи.
– Не имею права показывать королевскую корону.
– Тогда точно не пущу, откуда мне знать, корона это или еще что-то. Вдруг ты решил отравить короля, – заупрямился долговязый, сверкнув глазами.
– Если я отравлю нашего монарха, тогда трон унаследует его старший сын-оболтус. Думаю, этого аргумента вполне достаточно, чтобы желать нашему монарху долголетия, – последовал смелый ответ.
Хмыкнув, рыжий прикусил губу. А ведь и то верно, будь старший принц королем, то Черные Вафли погрязнут в одних лишь бегах баклажанных человечков, или же мальчишка придумает еще какую-нибудь дребедень. Однако из-за своей природной вредности долговязый все же не хотел пускать бастарда в покои короля, тем более тот почивал.
– Я не видел, чтобы король отдавал тебе корону, – подбоченясь, с ухмылкой произнес он.
– Конечно не видел, потому что ты спал, – резюмировал Игнат.
На это охранник лишь захлопал глазами. Весомый аргумент, ведь его очередь сторожить короля пришла только два часа назад, и что происходило во дворце в этот момент, он знать не мог.
– Э-э-э… – потянул рыжий, не зная, что же ему было ответить.
– Ну пусть тогда король проснется без короны и устроит тебе такую взбучку в подвале с крысами, о которой всю жизнь вспоминать будешь, – пожал плечами Игнат, демонстративно разворачиваясь.
– Стой, – выкрикнул охранник, – неси свою корону королю.
Обернувшись, Игнат победно улыбнулся, а долговязый быстро открыл ему двери, чтобы тот прошел, и тут же их закрыл, иначе свет, просачивающийся из коридора, мог случайно разбудить супругов. В темной опочивальне, стены которой напоминали зефировые волны, посередине стояла большая кровать в виде пушистого облака крем-брюле. Укрывшись сливочным одеялом, король спал в позе младенца, а королева лежала на спине.
Затаив дыхание, юноша медленно, на цыпочках, приблизился к монарху и приподнял подушку, которая оказалась липкой. Король улыбнулся и что-то тихо прошептал, вроде: «Сер-ррр-ре…». Затем его голос затих, будто провалившись в пустоту. Очевидно, это было имя матери Игната, Серебряницы. Она, по всей видимости, снилась Диду. Юноша даже застыл в нерешительности, но затем, вспомнив, зачем он здесь, шустро вытащил корону из-под подушки и заменил ее на фальшивку, которую по-прежнему держал под мышкой.
Король всхрапнул, а королева в этот момент слегка приподнялась. Игната прошиб холодный пот, и он тотчас нырнул под кровать, сжимая в руках корону. Если королева его заметит, тогда ему точно не миновать подвала, кишащего большими зубастыми крысами. Этим подвалом король с королевой всегда пугали слуг, если те отлынивали от работы. Выдумка это была или правда, Игнат не знал, но разве здравомыслящему человеку захочется сидеть в подвале?
Королева встала с кровати, и юноша увидел ее ступни, шагающие куда-то вдаль. Игнат сильно сжал губы. А если долговязый неожиданно откроет дверь и позовет его? Что тогда? Юноше даже думать об этом было страшно, и он закрыл глаза, чтобы хоть как- то снять напряжение, впившееся в его тело, будто стая злых собак.
Затем Игнат услышал прыжки. Открыв глаза, он увидел, как ступни королевы в темноте то отрывались от пола, то приземлялись к нему. Да что она такое делает? Короля же разбудит! Тотчас же послышалось недовольное полусонное бормотание монарха:
– Прекрати уже… твой прыгательный лунатизм у меня уже в печенках сидит.
Приземлившись, ступни королевы быстро зашагали к кровати, а затем последовал характерный плюх. Король еще какое-то время бормотал, все никак не мог успокоиться, сон ведь снился хороший. После наступила тишина. Вроде все благополучно уснули. Игнат осторожно вылез из-под своего укрытия. Не вставая, он приподнял голову и посмотрел: монарх почивал, будто младенец, а королева лежала на животе и сопела.
Вздохнув, юноша зажал корону под мышкой и выскочил прочь. Добравшись до двери, он резко приоткрыл ее. И тут его осенило, что добычу следовало спрятать под одежду, чтобы тот рыжий ничего не заподозрил. Но было уже поздно. На счастье Игната, долговязый, развалившись почти у его ног, вовсю храпел. А на юношу подозрительно поглядывал толстяк. Он казался выспавшимся и бодрым. Быстрая же смена у этих королевских охранников.
– Ты чего здесь шляешься? – рявкнул толстый.
Его взгляд упал на корону, и он хотел уже снова что-то сказать, но Игнат успел опередить толстяка.
– Взял корону почистить, чтобы сверкала с утра, – сказал он, прижимая находку рукой еще плотнее.
– С каких это пор ты чистишь короны по ночам? – толстяк состроил мартышечью гримасу.
Игнат с неприкрытым недовольством сжал свои губы и взглянул на потолок. За это короткое время настырные слуги уже успели его достать, и казалось, весь его поток возражений уже был исчерпан. Может, на потолке появятся какие-нибудь идеи, как поскорее отсюда убраться? Но, увы, там была лишь вафельная пустота.
– С этих, королю надоело, что я за весь день заляпываю ее своими руками. А раз так, значит мне и чистить ее по ночам, – наконец выпалил юноша первое, что пришло ему в голову.
– Хм, – призадумался толстяк, – не разу не видел, чтобы корона сверкала…
Игнат закатил глаза. Сил его больше не было.
– А потому что у тебя другие обязанности, вот ты и не видишь, а король замечает все. И если ты сейчас меня не пустишь, я развалюсь спать рядом с твоим приятелем, корона останется нечищеной, а тебя завтра запрут в подвале. С крысами.
– Ладно, – махнул рукой толстяк, – иди, чисти корону.
Радостный юноша помчался по коридору в свою комнату. Пока вертелась вся эта канитель с охранниками, он уже и забыл, что мог опоздать к старику.
* * *
Посередине хижины стоял котел, большой и чугунный, и старик помешивал его содержимое большой деревянной палкой. В котле находилась гора корон, все они были разных размеров, от крупных до миниатюрных, различных расцветок, деревянные, чугунные, медные, сапфировые, бумажные. Игнат даже ахнул от того, что на свете существует так много королевств, он-то думал, что от силы три или четыре, никто ведь ему не рассказывал об этом.
– Не ожидал от тебя такой ловкости, – посмеивался Зосим, забирая у юноши корону, которая вскорости стала частью всей этой горы. – Вот теперь я вижу перед собой истинного правителя.
Сказав это, он похлопал Игната по плечу в знак одобрения. Короны стали неожиданно плавиться, будто нагретый воск.
– А теперь уходи, – скомандовал старик.
Игнат вытаращил глаза, не поверив своим ушам.
– Как это? Что значит, уходи? Я же корону принес, вы же обещали…
– Королевство твое должно еще настояться, – улыбнулся старик. – Днем будет готово.
– Как днем? – забеспокоился юноша. – Но мне нужно исчезнуть… сейчас…
– Днем, – покачал головой Зосим и выставил растерянного юношу за дверь.
Оказавшись в крапиве, тот опомнился, что его перчатки с маской остались лежать, как обычно, на скамье у старика, про которые он, конечно же, запамятовал, как только услышал это страшное слово «днем». Теперь комары совсем закусают бедного юношу. Он стал со злостью колотить в дверь руками и кричать, чтобы старик открыл, но никакого ответа не было. Сердце Игната чуть не остановилось. Неужели его подло обманули? Как он мог быть таким доверчивым? Ну разве станет старик трудиться всю жизнь, а потом вот так просто дарить целое королевство какому-то проходимцу, который всего лишь принес одну корону за пазухой? Осознав горькую правду, которую юноша раньше почему-то не хотел принимать, он уныло побрел по лесу, в страхе ожидая, что скоро на него нападет проклятый рой комаров. Ему следовало отыскать хоть какое-то убежище, но где? Отправляться во дворец не было смысла. Проснувшись, король обнаружит уловку Игната и накажет его. Уж лучше скитаться.
На темном небе издевательски светила луна. Сквозь щемящую тишину прорывался только шелест приминаемой травы под ступнями юноши, ступающего на землю нетвердым шагом, так, будто его самого покидала энергия, а мысли барахтались изо всех сил, подобно мухам в паучьей паутине. Игнат вроде бы ощущал себя, а вроде и нет, как в тот раз, в розовых кустах, когда он узнал, что его отец король; однако это чувство усиливалось, разрастаясь до какой-то нестерпимой неопределенности. Он хотел заняться поисками убежища, но его тело словно противилось этому, растворяясь в этой непомерной обиде точно так же, как с листьев деревьев в воздухе испарялась дождевая вода.
Впереди показался большой куст, причем одна из его ветвей, на вид густая, была слишком изогнута, словно ширма. Это выглядело довольно заманчиво. Кто знает, что там скрывалось за этой ветвью? Убежище или еще что-нибудь? Игнат остановился и осторожно дотронулся пальцами до гладкой поверхности одного листа, который был обращен прямо в его сторону. Это действовало на юношу гипнотически, будто кусты тихо и ненавязчиво приглашали его следовать дальше, не взирая на собственный страх. Набрав побольше воздуха в легкие для храбрости, юноша сжал губы и легонько отодвинул ветвь…
Тут на него, словно ураган, набросился шквал комаров, в глазах потемнело, а барабанные перепонки чуть не лопнули от резкого стрекотания. Лишившись чувств, Игнат повалился прямо на злополучный куст, который оказался вовсе не убежищем, а самой настоящей ловушкой вот для таких наивных дурачков, каким он оказался.
Когда юноша открыл свои распухшие глаза, все было мутным, как в дымке, его голова гудела, будто у изголовья, стуча колесами, проезжал поезд. Мало-помалу стала проявляться беляшеподобная физиономия, причем она приобретала все более явственный красный оттенок. Это был король, который склонился над Игнатом так близко, будто хотел пересчитать все реснички на его веках. Монарх был зол, и его рот то открывался, то закрывался, как у поедающей червя рыбы. Наконец гудение прекратилось и послышались едва различимые булькающие звуки. Неужели король умеет так булькать? Игнат хотел было рассмеяться, да вот только сил у него на это не было.
Перед глазами юноши замелькала диадема, от одного вида которой тот весь побледнел и покрылся мурашками. Затем монарх рявкнул так отчетливо, что у того снова зазвенело в ушах:
– Я в последний раз тебя спрашиваю, что это?!
Диадема плюхнулась прямо на переносицу Игната, который в ужасе скосил глаза. Уж лучше бы он ее не видел, потому что в его памяти всплыли последние события: как он мастерил эту диадему, воровал корону, как бежал к старику и как тот выгнал его. Теперь расплатой за необдуманный и весьма импульсивный поступок стали многочисленные укусы стрекочущих комаров и навсегда потерянное доверие короля.
– Я н-н-не знаю, – залепетал Игнат.
Что же ему делать? Все его самые страшные опасения вылезли наружу, подобно земляным червям. Ему никуда и не убежать, потому что он даже не мог пошевелить рукой, чтобы спихнуть диадему с переносицы – его конечность практически не ощущалась, впрочем, как и все тело. А старик? Как теперь узнать, лгал он или говорил правду? До чего это было обидно и несправедливо – приложить все усилия ради одной единственной цели, и упасть в пропасть только потому, что не слишком крепко зацепился за ее края.
– Где ты лазил по ночам? Отвечай! – орал король во всю глотку. – Тебя нашли в кустах, близ королевства, полуживого, искусанного и распухшего.
Игнат вполне мог подумать, что у монарха наконец-то проснулись отеческие чувства, и он беспокоился о здоровье своего сына, однако это было всего лишь очередное заблуждение.
– Ты решил сбежать с моей короной через лес, верно? И потерял ее? А ну вспоминай, где ты ее потерял? – допытывал король.
– Я помню… я помню, как какой-то человек бежал из дворца… Я погнался за ним… Больше я ничего не помню, – слабым голосом отозвался юноша, пытаясь хоть как-то оправдаться перед королем, только чтобы тот от него поскорее отстал.
Дид отпрянул от юноши и подошел к окну.
– Как он выглядел? – задумчиво спросил он.
– Я его не разглядел, темно было…
– Врешь ведь!
– Не вру, – последовал такой же тихий ответ.
Король резко отошел от окна и направился к выходу, со злостью хлопнув дверями. У Игната отлегло от сердца. Затем монарх окликнул стражу и велел им прочесать окрестности, чтобы найти вора, укравшего корону. Вот тут юноша снова забеспокоился. А что, если стража отыщет дом старика? А у того не то, чтобы корона, а целый котел этих корон. Тогда они его схватят, решив, что это он вор, и не видать Игнату своего королевства, как собственных ушей. Да, юноша по-прежнему продолжал верить в то, что старик сдержал свое слово и будет ждать его в хижине, а не отправится втихаря властвовать. Но даже если и так, то Игнат, больше всего напоминающий амебу, нежели человека, не доберется до него.
Слуги тем временем прочесывали весь лес, будто охотничьи псы в поисках добычи. Зосим по-прежнему стоял около своего котла, помешивая густое шипяще-бурлящее месиво коричневато-зеленого цвета, которое медленно ползло вверх, подобно осторожному змею. Теперь старец казался довольным, ибо зелье, ради которого он потратил всю свою жизнь, было практически готово, и ждало своего предрассветного часа.
Два толстяка уже приближались к зарослям, один из них, с большой черной бородавкой на щеке, кивнул, и оба нырнули прямо в самую гущу. Другой, светловолосый, стукнулся лбом об ореховую стену. Слуга удивленно взглянул на нее и осторожно дотронулся рукой. Что это вообще такое? Было ли это здесь раньше, а если нет, тогда кто это возвел и для чего? Эти заросли находились слишком далеко от королевства, чтобы сюда заглядывать, поэтому слуги обычно не бродили здесь, и судя по необычной находке, зря. Оба решили, что надо обойти эту стену, причем светловолосый бодренько шел впереди, потому что ему хотелось поскорее выяснить, насколько она длинная, а вот его товарищ заметно отставал, разглядывая неровные впадинки на поверхности.
Светловолосый почти завернул за угол, сделав для себя открытие, что это не просто стена, а какое-то строение, и есть вероятность того, что в нем кто-то живет, либо оно заброшено. Его отстающий друг в это время обо что-то споткнулся. Поднимаясь, он обнаружил едва заметный крюк, который торчал из ореховой скорлупы. Затем он осторожно потянул его на себя, и в этот момент приоткрылась дверь, даже очертаний которой не было видно. Толстяк с бородавкой растянулся в улыбке и возбужденно крикнул:
– Эй, подойди сюда! Я тут кое-что нашел.
Светловолосый вернулся обратно. Несмотря на свою прыткость, он еще не успел далеко уйти. Увидев дверь, возле которой стоял его улыбающийся товарищ, слуга почувствовал легкую обиду из-за того, что он прошмыгнул возле этой двери, хотя был первее. Оба толстяка с неподдельным интересом заглянули внутрь. Но лучше б они этого не делали. Множество мелких, размером с жаб, бесформенных ошметков полетели прямо на обоих. Это поднявшееся до самых краев варево взорвалось, подобно гигантской петарде. Толстяки с криками побежали прочь, однако было слишком поздно, ошметки били по спине, голове, рукам, ногам и даже по лицу, обжигая подобно огню. Слуги повалились на землю, вопя от дикой боли, которая сотрясала каждую клеточку их тела. Покорчившись несколько мгновений на земле, они замерли с перекошенными от ужаса физиономиями и растопыренными пальцами на руках.
А ошметки-жабы бойко и высоко прыгали по кустам, то прячась, то показываясь в воздухе. Дверь хижины открылась, и оттуда вышло нечто, что принимало очертания человеческого тела. На нем зловеще пузырились брызги. Это был никто иной, как Зосим, с головы до ног облепленный частичками своего грандиозного творения, и он, не ощущая боли, шел с гордо поднятым подбородком, словно оно были его частью. Путь старца лежал через крапиву, во дворец. Он хотел собственными глазами увидеть, как старый мир теряет свою оболочку, и рождается новый, пока еще такой неизвестный, но уже заведомо желанный.
* * *
Там, во впадине, по своему обыкновению трудились рабочие. Громила висел на веревке, упираясь носками ботинок о вафельную стену, чтобы не шататься из стороны в сторону. С его покрасневшего лба катился пот, а сам он руками обхватывал большой кусок вафель, который был вполовину его роста. Коренастый товарищ громилы сидел сверху на корточках. Почесав затылок, он произнес с некоторой задумчивостью:
– Слушай, а если король узнает, что мы такие куски громоздкие таскаем, не сносить нам головы.
– Кто ему скажет? Или ты бастарда испугался? В следующий раз, когда придет, мы его внутрь впадины запихаем, – захохотал громила, покачнувшись на веревке.
Коренастый рассмеялся в ответ, обнажив ряд зубов, среди которых виднелся обломок. Это был результат утреннего незабываемого пробуждения. По своей сути коренастый был известным любителем понежиться в постели, вплоть до того момента, когда рабочие уже выходили из своих домов и дружно перестукивались друг с другом кирками в знак приветствия.
Обычно, заслышав этот стук, он вскакивал, и, натягивая рубашку, бежал на кухню, чтобы захватить с собой кусок хлеба, который спешно сжевывал по дороге. Чуть ли не давясь. И в этот раз было точно так же, правда по пути к обеденному столу, он случайно споткнулся об половик и упал, прикусив зубами край столешницы. Получилось так сильно, что давно шатающийся зуб не выдержал и треснул напополам, причем одна часть улетела прямо в глотку, а вторая осталась на месте.
Громила приподнял этот здоровенный кусок, и коренастый тут же его подхватил. Однако потянуть в свою сторону рабочий его не успел, потому что на него набросилась куча ошметков. Коренастый истошно заорал, выпустив из рук кусок, который свалился обратно во впадину, раскрошившись о вафельные бугры. Громила, еле увернувшийся от этого обломка, полез наверх, чтобы помочь своему вопящему и катающемуся по земле другу, но сделать ему это не удалось, поскольку он сам получил по лицу большим ошметком.
Носовые проходы громилы были залеплены, и дышать стало нечем. Следом полетело еще два: один в глаз, а другой прямо в рот, который громила открыл, чтобы совсем не задохнуться. Ошметок застрял в глотке, отчего громила выпучил глаза, прохрипел и, качнувшись на веревке, стал хаотично размахивать руками. Другой ошметок по-прежнему сдавливал нос, и вскоре у громилы уже не было сил сдерживать дыхание. Запрокинув голову, он безжизненно повис над пропастью, его рот был по-прежнему открыт, а руки болтались, как у веревочной куклы. Коренастый товарищ уже давно лежал на земле без движений, чуть свесив голову с краю пропасти, с полными ужаса глазами.
На поляне шляпок все так же спорилась работа: девушки сидели и мастерили головные уборы вместе со своей хозяйкой, которая, расположившись подле них, задумчиво напевала, выправляя волнистые полы белой шляпы, предназначенной для королевы. Ее мысли до сих пор занимал тот самый юноша, о котором она теперь вспоминала не с ненавистью, а с благоговением, словно он мог стать ее единственным спасителем. Женщине приходилось день за днем мастерить эти шляпки, присматривать за работницами и в то же время отлучаться в мастерскую, где шили наряды. Она перевозила на тележке платья королевы и придворных дам из мастерской сразу во дворец. Это было непростое путешествие, поскольку ей приходилось толкать тележку по узким лесным тропинкам. Колеса упирались в поваленные деревья, следовало прилагать усилия, чтобы справляться со всеми проблемами, а королева ждала свои платья в строго назначенное время. И если хозяйка опаздывала, то та устраивала ей настоящий скандал и вычитала из жалования.
А прибыть по дворец вовремя женщине удавалось редко, потому что в пути у нее не было помощников, она справлялась с тележкой одна. И всякий раз, возвращаясь от королевы в мастерскую шляпок, съедаемая болью и обидой от такой неблагодарной службы, она срывалась на своих подчиненных, за что те ее недолюбливали. И получался этакий замкнутый круг: одни не любят других, потому что никто не любит их. Хозяйка верила, что Игнат, наконец, разорвет его, и все будут с любовью выполнять свое дело, без спешки и лишней суеты, за которое они получат такую же искреннюю благодарность.
Рядом, на маленьком блюдечке, лежали вишенки, и женщина, с легкой улыбкой на устах, не глядя, потянулась за одной из них. Вот только ее пальцы схватили нечто липкое, отчего она вздрогнула. Заметив у себя на ладони жабообразный ошметок, она с криком вскочила с земли. Ладонь женщины нестерпимо горела. Шляпка осталась валяться на земле, и на нее прыгнул ошметок, смяв старательно сделанную верхушку. Вокруг послышались крики девушек, которые убегали прочь, бросая свои творения на произвол судьбы. Однако это их не спасло, они падали на землю, а ошметки цеплялись им за волосы, душили, жгли кожу и оболочки глаз, и продолжалась эта предсмертная какофония до тех пор, пока мученицы, теряя остатки своих жизненных сил, не замолкали. Вскоре вся поляна была усеяна телами бездыханных девушек, покоившихся прямо на изуродованных шляпках.
Во всей деревне стоял непередаваемый хаос. Ошметки крупной волнообразной стайкой скакали по тропинкам, нападая на местных жителей, которые в страхе неслись кто куда. Некоторые женщины, хватая детей, закрывались в своих домах, прячась под кроватями и залезая в сундуки. Одна из девушек, схватившись дрожащими руками за ручку спасительной двери, поскользнулась на ошметке, и упала, ударившись головой о крыльцо.
Оставшиеся мужчины вооружились кирками, которыми яростно рассекали жабообразные стайки, вот только от этого становилось только хуже, потому что из разрубленных ошметков почковались мелкие и еще более жгучие. Одна стайка за другой набрасывалась на мужчин, прожигая их тела насквозь, отчего те, дергаясь, с безудержным криком, падали замертво. Когда крики смолкли, а тела остались лежать без движений, ошметки покинули место бескровной битвы, которая оказалась пострашнее укусов стрекочущих комаров. А те, кто прятался, были настолько объяты панической тревогой, что решили, что пусть лучше они умрут в своих домах от голода, чем выйдут наружу.
Теперь вихрь ошметков добрался и до зеленых лужаек, которые были истоптаны испуганными до смерти придворными. Дамы и кавалеры, забыв о своей неприхотливой медлительности, рассыпались по сторонам, будто тушканчики. Однако ошметки стали еще резвее, а боль от ожогов была нестерпимой настолько, что обожженные люди лишались чувств сразу же, едва эта пакость касались их тел.
Одна пухлая дама, пребывавшая в абсолютной панике, бежала по лужайке, держась руками за подол своего необъятного платья, разукрашенного загогулинами из черно-белого шоколада. Даже в такой ситуации она не хотела испортить свою красивую одежду, которой очень гордилась, и неудивительно, ведь на это одеяние было потрачено очень много вафель и украшений в силу его размеров. Споткнувшись о корягу, девица упала рядом с розовым кустом, распластавшись на животе, словно медуза. Падая, она задела правой щекой шипы растущей с краю розы. Девушка медленно перевернулась на спину и привстала, тяжело дыша и чуть касаясь рукой пореза, который немного жгло. Тут ей на щеку прыгнул склизкий ошметок, и порез заныл так сильно, что девица даже не успела вскрикнуть. Выпучив глаза, она безжизненно откинулась назад, подобно тряпке.
Лежа в кровати, Игнат видел, как придворные падали под натиском беспощадного роя на зеленые лужайки, словно подкошенные колосья, видел их искривленные рты, вытаращенные в предсмертной агонии глаза, которые стекленели спустя несколько мгновений, пока их тела испускали дух. Юноша почувствовал, как от страха у него закололо в животе, а руки похолодели, словно он был там, словно падал сам, отчаянно хватаясь пальцами за воздух, чтобы хоть как-то удержаться за эту жизнь.
Тем временем рой изогнулся дугой, будто смерч, став еще больше, полнее, словно подпитывался искрометным людским страхом. Маленькая толпа придворных бежала к шоколадным дверям дворца в поисках драгоценного спасения, однако, на их беду, ворота закрывались, и проем становился меньше, поэтому людям приходилось выжимать из себя остатки сил, чтобы успеть. Два бравых мужичка и одна хрупкая девица, протиснувшаяся между ними, успели вовремя нырнуть, и тут двери захлопнулись. Большая часть людей лишь ударилась о них лбами, несчастных охватила паника, и они принялись колотить, отчего на шоколадной поверхности стали появляться небольшие вмятины.
Среди них были Виола с Евсенией, которые не так давно с присущей им беззаботностью расхаживали по этим зеленым лужайкам, болтая о том, как скучно живется на свете деревьям. Виола не колотила, а стояла спиной к стене, как вкопанная, глядя на извивающуюся в воздухе дугу, а та приближалась с каждой секундой все ближе и ближе. Затем она посмотрела на свою подругу, которая продолжала неистово истязать кулаки, словно эти усилия могли спасти жизнь им обоим.
– Я согласна мерзнуть в королевстве, где деревья сбрасывают свою листву. Давай сбежим туда, – сказала она, причем ее слова прозвучали так, словно незаметно и бесшумно с дерева упал осенний лист, покрывая собой крохотную часть необъятной земли.
– Слишком поздно, – обреченно ответила Евсения, опустив кулаки и зажмурив глаза.
И в эту же секунду обе девицы вскрикнули и, закрыв лицо руками, упали перед дверью, потому что на них, как и на остальных жмущихся спинами к стене людей, обрушился фейерверк жабоподобных ошметков. Те жаждали полакомиться свежими, неиспробованными, еле теплившимися людскими жизнями.
Собравшиеся в тронном зале придворные были все перепуганы, мужчины спорили касательно того, что делать дальше, женщины рыдали, боясь даже взглянуть в сторону окна, а Дид, весь бледный, сидел на своем троне, опустив голову. Впервые в жизни он чувствовал себя бессильным, ибо он даже не знал, что за чертовщина появилась в его королевстве, и как с ней бороться.
Дид даже не ощущал себя королем, и на его голове плотно сидела та самая диадема, которую он нашел утром под подушкой. Монарх перевернул в поисках весь дворец, но его корона так и не нашлась, и он решил, что это плохой знак. Бледна была и Агафья, по обыкновению расположившаяся подле своего супруга. В этот раз на ней было простое черное одеяние. Когда все началось, она выбежала из своих покоев в чем была, не успев сменить очередной наряд. Теперь без своих роскошных нарядов королева казалась простолюдинкой. А принцы растерянно смотрели по сторонам, словно не понимая происходящего, и все шутки, которые раньше то и дело рождались в их головах, совсем не предназначенных для серьезных раздумий, казалось, вымерли, а вместо этого осталась пустота.
Около Дида стоял долговязый в зеленом цилиндре, который был еще бледнее королевской семьи. Король кивнул, и он обратился к придворным о том, чтобы все готовились выслушать королевскую речь. Споры постепенно затихли, рыдания прекратились, и люди уставились на своего правителя так, словно ждали от него спасения. Сглотнув, король произнес, и от волнения его голос звучал глухо и надломлено:
– Друзья мои, еще недавно, на дегустации напитка в мою честь, когда солнце светило ярко, и нам всем было так радостно, мы были полны жизни, а я пил за процветание нашего королевства. И вот какая-то злая сила задумала нас покарать. Но за что? За то, что мы слишком любим жизнь? Говорят, красота недолговечна, но посмотрите, сейчас мы по-прежнему живы, хоть и страшно напуганы. Каждый из вас. Но почему? Потому что мы во дворце, а там, в дворцовом саду, люди мертвы, и за его пределами, где кончается красота, мертвых еще больше. Выходит, это вовсе и не кара, просто мы избранные, и нам не суждено умереть.
Придворные, слушая речи короля, стали успокаиваться, в толпе даже промелькнули скромные улыбки.
– А ведь король правду говорит, мы избранные! – послышался радостный возглас одного из придворных кавалеров, который в тот момент, когда в воздухе подле дворца носился смерч из ошметков зелья, стоял у окна своей спальни и с открытым ртом, сжимая цилиндр в руках, смотрел, как гибли его друзья.
Часть придворных зааплодировала, крича, что они избранные, другая по-прежнему была в замешательстве. Здесь же, в толпе стоял мужчина, который с презрением смотрел на все эти улыбки и аплодисменты. Они казались ему совершенно глупыми, как и люди, охваченные эфемерной радостью; никто из них совершенно не осознавал, что стены дворца не будут им вечной защитой.
– И вы действительно верите королю, у которого вместо короны на голове бабская диадема? – крикнул он, не выдержав всего этого безумия.
Придворные удивленно уставились на него, словно он только что выдал гениальную идею, как всем спастись от постигшей их опасности. Всплески радости испарились, как и улыбки на лицах людей, которые на секунду задумались о том, что будет с ними потом, когда все они разойдутся по своим комнатам. Лягут ли они спать или же им придется спасаться бегством от напасти в соседних королевствах? А может им всем суждено умереть сегодня ночью?
