Валерия Карнава
Алиса, Джейн и фисташки
– Что это?! – едва заметив мальчика, гаркнул Дид, ткнув в сторону трона пальцем с козявкой.
Растерянный Игнат присмотрелся к престолу и раскрыл рот от удивления. Откуда взялись все эти козявки? Их же не было!
– Не знаю, ваше превосходительство, – после недолгой паузы упавшим голосом ответил Игнат, вспомнив про барашка. Уж не братья ли постарались так щедро украсить трон своего отца козявками?
Сказать об этом королю? Но разве он ему поверит? Они же принцы и не могут так себя вести, вот что скажет король в ответ. Игната же еще накажут за клевету. Лучше в очередной раз промолчать, другого выхода у мальчика не было.
– Так ты ценишь мои привилегии? – принялся отчитывать мальчика король, опустив руку вниз и оттопырив указательный палец. Игнат старался не смотреть на козявку, да и на короля тоже. – Я, значит, доверил тебе святое из святых – свой трон, а ты его испоганил. И не говори мне ничего в свое оправдание, даже слушать не хочу. Веселья что ли тебе не хватает? А сколько же козявок у тебя в носу! Это просто немыслимо! Ты нос что ли свой не прочищаешь? Не знал, что ты такой грязнуля, а грязнули у меня во дворце не служат.
Тут на крик супруга в тронный зал пришла королева.
– Что натворил этот мальчишка? – спросила она, резким взглядом окинув Игната.
– Испачкал мой трон козявками, – кивнул король в сторону своего сокровища.
Взглянув на трон, Агафья вся побагровела и сморщилась.
– Это просто… возмутительно, – произнесла она таким тоном, будто Игнат затопил весь дворец. Затем королева продолжила: – Ты уже придумал, как его наказать?
– Еще нет, – пожал плечами монарх.
– Тогда я придумаю, – сказала Агафья и, повернувшись к мальчику, скривила презрительную улыбку: – Пойдешь протирать розы.
– Розы? – удивился король. – Разве это наказание?
– Еще какое наказание! Как обколет свои пальцы шипами, так и поймет, что это значит – пакостить королю.
– Ну… – призадумался монарх, – пусть протирает, – затем, махнув на Игната рукой, он произнес с легким раздражением: – Все, а теперь с глаз долой! С завтрашнего дня ты к моему трону не приближаешься.
С опущенной головой мальчик отправился к дверям.
– И больше никаких книжек! Чтоб я не видел, что ты читаешь. Оттуда наверняка этой ереси понабрался, – крикнул ему напоследок монарх.
Расстроенный мальчик чуть было не заплакал. Около скамейки он поднял книжку с пола и, заботливо укутав ее под свою рубаху, без сил присел на самый краешек. Обида жгла его, будто целый рой пчел. Где она, та справедливость, о которой красноречиво трубили эти истории, написанные черными чернилами?
Там, в сказке, одинокий дуб связал свои собственные ветви так, что образовался небольшой шалаш, в котором поселились белки. В благодарность за доброту дуба они рассказывали ему интересные байки. Чтобы дуб не скучал. А здесь, в королевстве, одни незаслуженные обзывательства и наказания. Неужели справедливость и благодарность – это всего лишь эфемерные выдумки, а не реалии, которые Игнат жаждал ощутить всей душой?
А все потому, что по своей сути король неблагодарный. А разве неблагодарные способны ответить на добро добром? Или все дело в мерзких принцах, которые портят все его старания. Из-за их пакостей Игната лишили радости чтения, которое могло по-настоящему отвлечь его от однообразия монотонных будней и не менее монотонных лиц придворных. Те и так для мальчика уже сливались со стенами.
Подумав об этом, Игнат заскрежетал зубами. Надо отомстить Прокопу и Симе за то зло, которое они ему причиняют. И королеве. За то, что она их родила и отправила Игната протирать розы. Заодно и королю. Но королю зачем? Он же не знает ничего. Ох, если бы он только узнал о том, что трон испоганили на самом деле его же сыновья! Что бы он тогда сделал? Поставил их в угол? Или отправил колоться шипами роз, как Игната? Вряд ли, скорее всего его бы жгла обида. Это же надо так не уважать своего отца, чтобы пойти на такую низость! Да, королю повезло, что он не знает всей правды. Вот за это Игнат ему и отомстит. За незнание.
И пока мальчик размышлял обо этом, слуги вычистили королевский трон от козявок, а королю в качестве утешения приготовили ароматную ванну с шоколадной пенкой. В ней монарх нежился в свое удовольствие, весело насвистывая непонятную мелодию, которая разлеталась, подобно мушкам, по всей ванной комнате с вафельными стенами и бисквитным потолком. А за неплотно закрытой дверью, полукругом стояло несколько слуг. Они дружно хлопали в ладоши, тем самым отдавая почести королевскому пению.
* * *
С раннего утра Игнат протирал вместе со служанками розы. Служанки были совсем юными девчонками, они постоянно болтали между собой и хихикали, исподлобья посматривая на сгорбившегося на корточках мальчика. Тот неуклюже водил мочалкой из еловых иголок по чуть согнувшемуся стеблю красной розы. Мочалка путалась в шипах, а сам Игнат колол свои пальцы шипами. От этого он злился и ворчал. Но дело даже было не в шипах, ему не нравилось, что девчонки справлялись с заданием лучше него. Да и вообще, как можно было протирать эти стебли такой неудобной мочалкой? И как бы мальчик ни тер, мелкие пылинки и частички земли так и оставались между шипами, а вот сам стебель покрывался мелкими порезами от мочалки. Одна из девочек, рыжеволосая хохотушка, решила помочь Игнату.
– Я покажу, как надо, – улыбнулась девушка, присаживаясь рядом с ним.
Вздохнув, мальчик кивнул, причем нехотя. Не хватало ему, чтобы вокруг всякие девицы со своими советами лезли. Как только мочалка оказалась в руках девочки, та вывернула ее наизнанку, превратив в пупырчатый зеленый шарик. Этим шариком служанка мягко провела по стеблю, и тот сразу же заблестел.
– Вот так, – сказала девочка, – главное, не надавливай, а то твой цветок уже плачет.
Игнат восхитился, до чего плавные были движения ее маленьких пальчиков, на которых за долгие годы службы можно было заметить небольшие шрамы от шипов. Да и вообще, это показалось ему каким-то невероятным волшебством. К тому же мальчику все же польстило то, что хоть один человек проявил к нему самую настоящую искренность.
– Спасибо за помощь, – ответил девочке Игнат, одаривая ее ответной улыбкой.
Она молча вернула ему мочалку и отправилась к своим подругам. Он видел, как девочка один раз обернулась. Казалось, она хотела бы продолжить с ним беседу, однако служба не позволяла ей надолго отлучаться от своих кустов, ведь здесь все было распределено строго по времени и участкам.
Теперь Игнат делал так, как она ему показала, и его работа пошла. Стебли цветов сверкали, а мочалка грязнилась. Это привело Игната в какой-то непонятный восторг, и он, наблюдая за своими успехами, старательно вычищал каждый куст. Словно хотел доказать королю, что куда бы он его не отправил, он везде будет лучше остальных. Даже та самая рыжеволосая девочка, которая то и дело оборачивалась, чтобы посмотреть, как там справлялся мальчик, заметила, что его кусты были чище, чем у нее. Это и понятно, ведь она сама и не особо старалась. За три года службы в королевском саду эти розы настолько ей надоели, что приходилось через силу заставлять себя приниматься за работу. К тому же девочке не надо было ни перед кем выслуживаться, она просто получала свое жалованье.
Мимо кустов роз то и дело проходили чванливые дамы. Поглядывая на Игната, они посмеивались и перешептывались.
– Смотри-смотри, мальчишка протирает розы вместе с девчонками. Ты когда-нибудь видела такое? Это же смешно, правда? – раздался невдалеке тонкий, почти детский голосок.
– Да, и впрямь смешно. Видимо, для серьезной работы не сгодился, вот в розах и утопает, – последовал ответ.
Игнат слышал разговор, а вскоре и увидел обладательниц этих голосов. Это были две девушки, причем одной можно было дать не больше четырнадцати, она выглядела упитанной и румяной, а вторая, постарше, была худой и высокой, даже платье на ней висело как тряпка на палке. Обе, уставившись на мальчика, без тени стыда продолжали его обсуждать.
Игнат старался не обращать внимания на этих легкомысленных девиц, которым настолько нечем было заняться, что мальчик был их единственным развлечением. Однако стоило им скрыться, как он почувствовал, как внутри него будто что-то неприятно закололо, словно это были те самые шипы, а радость на его лице постепенно сменялась разочарованием. Игнат со злостью бросил мочалку в кусты и уселся спиной к розам. Гадкие девчонки все-таки испортили ему весь настрой.
По дороге, вдоль розовых кустов, тем временем вышагивал Сима: нос кверху, физиономия важная, как у индюка, приторная улыбка. Кому-то даже помахал. Наверняка тем самым гадким девчонкам, не иначе. Затем принц принялся кого-то высматривать. Конечно же Игната, чтоб учинить ему еще какую-нибудь очередную гадость. Однако Игнат уже заметил принца еще раньше и решил схитрить.
Аккуратно, на корточках, мальчик стал отползать назад так, чтобы Сима его не увидел. Когда тот приблизился к кустам, одна из роз выгнулась, будто тетива, и бутон залепил принцу прямо по лицу. Подпрыгнув от неожиданности, Сима громко взвизгнул, словно девчонка. Служанки рассмеялись, а сам он, красный, как бутон, понесся прочь, без оглядки.
Обиженный и оскорбленный до глубины души, Сима бежал по тропинке настолько быстро, что сбил своего брата, который мирно и спокойно шел ему навстречу. Мальчики пребольно стукнулись лбами.
– Ты смотри, куда прешь! – закричал недовольный Прокоп, держась обеими руками за свой лоб. – Так и башка отлетит.
– А ты не путайся под ногами, – ответил ему Сима, у которого чуть ли не зазвенело в ушах.
– Ах ты гаденыш! – заскрежетав зубами, Прокоп накинулся на своего брата кулаками. – Не я первый начал.
Сима стал отбиваться, они повалились на землю и, катаясь по земле, будто разозлившиеся коты, дубасили друг друга руками и ногами, царапались. Вскоре их одежда стала грязной, а искаженные от злости лица украсились тумаками. Наблюдая из-за кустов за плодами своей маленькой мести, Игнат скривил радостную улыбку.
Одним ранним утром Игнат работал совсем один, потому что всех служанок собрала у себя королева. Она давала им новые указания, как собирать розовые лепестки и приклеивать вместо них другие, отличавшиеся не только по цвету, но и по форме. Это была очередная безумная идея Агафьи по благоустройству сада, и теперь вся забота о чистоте цветов ложилась на плечи Игната, который был от этого не в восторге.
Мимо кустов прогуливалась придворная дама с каким-то мужчиной с впалыми щеками. Это брат прибыл из другого королевства, чтобы повидать свою сестру. Пользуясь случаем, что он один, Игнат решил немного подремать в кустах, поэтому его совсем не было видно. И не слышно. А вот он, в свою очередь, услышал весьма любопытный разговор.
– А правду говорят, что у вашего короля есть незаконнорожденный сын? – тихо произнес мужчина.
– Да, – ответила ему сестра.
– И он во дворце? – голос мужчины прозвучал с удивлением.
– Он протирает розы.
От этих слов у Игната сильно забилось сердце, и он, открыв глаза и увидев не слишком улыбчивое серо-голубое небо, весь превратился в слух. Мужчина же принялся озираться по сторонам, чтобы увидеть диковинного бастарда.
– Здесь его нет, наверняка он у королевы, с остальными служанками, – заметила сестра.
– Как так вышло?
– Его мать – портниха, она шила наряды для королевской семьи. Вот эта женщина и пришлась королю по душе больше этих нарядов.
– Ну и проказник ваш король. Это надо же было додуматься – водить шашни с портнихой. А королева знает?
– Знает. Она же и выгнала портниху из королевства после рождения бастарда, а всем объявила, что он простой сирота и живет во дворце только по милости королевы. Только об этом не принято говорить открыто, потому что это вроде бы как тайна, но слухи уже расползлись по всему дворцу, как тараканы. Каждому придворному и простолюдину известно. А вот король с королевой до сих пор уверены, что они хранят свой секрет надежно. Какие наивные.
Голос дамы постепенно становился еле слышимым, и мальчик осторожно приподнял голову. Женщина со своим братом удалялись, и он видел только их спины. Игнат присел, обхватив голову руками. Мальчик весь дрожал и ему казалось, будто он чувствует какую-то странную невесомость: он здесь, но вроде бы его и нет. Игнат не испытывал ни удивления, ни разочарования, ни страха, ни радости, словно разучился что-либо испытывать вообще. Его чувства были подобны резине.
Неужели это правда? Или всего лишь дворцовые сплетни? Игнат знал, что придворные любили сочинять байки от скуки, но в основном это были сплетни о том, как некто по имени Амур, завернувшись в простыню, забрался в покои к некой Ираиде, чтобы прикинуться призраком ее покойного мужа. А на следующий день этот Амур готов был помочь испуганной до смерти женщине избавиться от подобного наваждения за баснословную плату. Но то, о чем говорили мужчина с женщиной, было совсем иным. Такое придворные не смогли бы придумать.
Выходит, от Игната все это время скрывали эту жуткую правду, которую знал весь дворец. От этих мыслей пальцы мальчика сами по себе сжали стебель розы, да так сильно, что он вздрогнул. Боль вывела его из состояния невесомости, а на подушечках пальцев выступили капельки крови, одна за другой. Игнат быстро потер ладони друг от друга, и те стали пятнистыми от небольших кровавых разводов.
В его голове, подобно юле, крутилось всего лишь одно слово – бастард. Оно не давало ему покоя. Игнат не мог представить себе, что король был его отцом, а мерзкие принцы приходились ему братьями, пусть и сводными. А ведь это была его семья, настоящая, а не эфемерная, которую он придумывал сам себе, потому что никто ему не хотел рассказывать о маме и папе. Увы, отец Игната – не старый кочевник, как он думал, который из-за своей немощности оставил его у короля, а сам король. Вот только радости от этого не было, ведь семья, которую Игнат наконец-то нашел, отвергала его, вытолкнув за борт своего семейного корабля, будто ненужный ящик с хламом.
И вот он барахтался один, среди придворных, да еще пытался угодить королю, а тот видел в нем только свой позор и поэтому не испытывал к нему каких-либо отеческих чувств. Королеве же Игнат лишний раз напоминал о том, что какая-то швея оказалась желаннее для его супруга, нежели она сама. Вот почему мальчик всегда вызывал у нее раздражение. А принцы? Чем он насолил им? Ничем, просто для них Игнат был поводом выплеснуть свою несусветную глупость, только и всего. А для придворных он всегда был тенью, бастардом короля.
И будь король человечнее и добрее, то признал бы его своим сыном, и жил бы Игнат во дворце на равных с принцами условиях. Но, увы, как сказала королева, он всего лишь пакость для короля. Получается, что своим рождением он только обнажил всю низость его тайной связи с портнихой. Собственную плоть и кровь вроде и не выгонишь из дворца, пусть даже к простолюдинам, а признать стыдно и боязно. Что подумают придворные? Вдруг перестанут уважать. Король ведь для них – святая из святых. Но почему же тогда все они, зная правду, молчат? Почему не свергнут неверного и лживого монарха? Почему всего лишь шушукаются за его спиной? А может они сами скрывают свои мелкие и грязные делишки? Какой король, такие и придворные.
* * *
Из года в год Игнат наблюдал за тем, как Агафья по десять раз на дню меняла наряды, чтобы удивить придворных дам. Еще королева требовала, чтобы юноша держал в руках тяжелое зеркало, перед которым она крутилась в своих покоях, морщась и капризничая: то выше поднимай, то ниже, то бочком, то вообще иди назад так, чтобы я могла разглядывать себя во время шествия. У бедного Игната уже отваливались руки, отчего он готов был уронить это проклятое зеркало. Но ее величеству было все мало. Ближе к вечеру королева разваливалась на роскошной вафельной кровати с мигренью из-за всех этих бесконечных переодеваний. Завернувшись по самые уши в свое зефировое одеяло, она тупо смотрела в потолок, а Игнат подносил стакан воды к ее пересохшим губам.
Король Дид целыми днями сидел на троне, грызя ручку. Иногда он был хмур, а возле его ног валялись скомканные исписанные листочки. Это были указы, которые монарх счел неудачными. Игнат стоял рядом, будто верный сторожевой пес, и подсовывал ему чистые листы бумаги. Если у короля снова не получалось, он комкал очередной лист и швырял его в Игната. Тот, стиснув зубы, терпел, а самому хотелось собрать все эти треклятые бумажки и нахлобучить их на королевскую макушку, может тогда бы корона сидела плотно.
В минуты полного отсутствия вдохновения Дид созывал долговязых с бубнами. Они вставали в ряд перед ним и, улыбаясь как дурачки, дружно били в эти бубны, звук которых напоминал хаотичный цокот копыт. Король радовался и тут же начинал строчить, а слуги, прекращая свою позорную музыку, поспешно скрывались с королевских глаз, чтобы не спугнуть бубнами внезапно посетившую монарха музу.
Принцы изо дня в день устраивали в королевском саду бега баклажанных человечков. Это были куклы, вырезанные из баклажанов, которых сажали верхом на кошек, привязывая их ноги веревочками к животам пушистых питомцев. Кошки обычно разбегались по сторонам, прячась в кустах, а слабо привязанные человечки, скатываясь с кошачьих спинок, падали на землю.
Вот так все лужайки были завалены баклажанными человечками: одни лежали носом вниз, раскинув ножки и ручки, другие на спине, третьи на боку, а четвертые вообще становились калеками, лишаясь при неудачном падении конечностей. И ни одной кошки. Выглядело это устрашающе, словно какая-то эпидемия. Но придворным нравилось, они даже рукоплескали.
А когда все расходились, вдоволь наглядевшись на человечков, павших во славу великого шоу принцев, слуги сгребали их всех в одну тележку и отвозили в лес, на свалку. Там покоились кучи этих несчастных кукол, которые гнили и превращались в одно сплошное месиво. В этих росших как на дрожжах кучах роились полчища мух и ползали черви. Причем стояла такая жуткая вонь, что слуги затыкали носы.
Это была обратная сторона грандиозной феерии принцев, та самая, которая была благополучным образом скрыта от глаз придворных. Кто знает, стали бы они посещать такие мероприятия после подобного зрелища. Игнат видел все это своими глазами, поскольку помогал слугам убирать лужайки, а еще он вместе с ними вырезал этих человечков. Принцы все это время стояли над душой, то и дело покрикивая: «Ты нож держишь криво, ровнее режь! Ах-ах, какая нога получилась косая!»
Вот так Игнат все больше и больше превращался в тень, и без него не могли обойтись ни король, ни королева, ни принцы. Но как же ему удавалось быть в нескольких местах одновременно и все успевать? Он приноровился, бегал, словно белка в колесе, от короля к королеве, от королевы к принцам. Его дни проходили в хаосе и многоликой беготне. Возвращаясь в свою каморку в полночь, Игнат падал без сил на кровать и, разглядывая унылые стены, размышлял над тем, как насолить всей этой напыщенной королевской семейке.
А может выбросить все листы с утвержденными указами? Но тогда король придумает новые. Изрезать все платья королевы? Не пойдет, ведь ей сошьют сотню новых. Или выкрасть всех кошек перед представлением? Но тогда принцы привяжут своих баклажанных человечков к спинам слуг и погонят их по лужайкам. Так они станут шутами для придворных, которые удивятся еще больше. Нет, и это не пойдет. Игнат только сослужит принцам хорошую службу. Ни одна идея не казалась юноше более-менее подходящей.
Шло время, Игнат и вовсе перестал ломать голову над этим и просто жил, находясь в плену у суматошных будней, и, казалось бы, ничего в его жизни не могло поменяться. Однако один день изменил все. Произошло это после дегустации напитка, когда король отправил Игната в деревню. Он должен был проверить, как велись работы по добыче вафель. Задумал монарх построить дворец увеселений, чтобы привлечь гостей из соседних королевств, а то в последнее время редко кто приезжал к нему во дворец. Видимо, скучно было здесь, иначе ходили бы толпами.
Вот только какие развлечения будут в этом дворце, Дид никак не мог придумать. Его сыновья, расхаживая вокруг трона, на котором сидел их отец, сыпали как из рога изобилия: и бои на кабачковых ножах, и театр сонных каракатиц, и арии грома и молнии. Монарх только отмахивался, мол, все это полнейшая ерунда.
Тем временем, минуя лесные дебри, Игнат добрался до впадины. Красные и потные, рабочие дробили возле нее молоточками большую вафельную глыбу, которую им удалось поднять несколько минут назад. Сделать это было непросто, учитывая, что размером она приравнивалась к пяти здоровым быкам, а рабочих было всего четверо. Остальные были заняты строительством, тем более в последнее время много жилых домов попадало.
– Вот эта громадина! – увидев глыбу, удивился Игнат.
– Достали с самого дна, – улыбаясь, с гордостью ответил один из рабочих, мужичок с большими полуквадратными руками.
Его молоточек стучал быстро и бодро, да так, что раскалывающиеся вафельные куски верещали. Стук других молотков был вялым и монотонным. Рабочие уже вымотались, а вечер был не скоро.
– Очень хорошо, королю как раз нужно много вафель для стро- ительства, так что с этого дня ни единого кусочка брать нельзя, – оповестил рабочих Игнат.
Те подняли на него головы. Стук прекратился, а по недовольным взглядам рабочих можно было подумать, что все свои молотки они собирались пустить в юношу. От улыбки на лице громилы осталась лишь тень.
– Как это? Нам тоже нужны вафли, – произнес он пронзительно-жестким голосом. – Или ты думаешь, что мы горбатимся здесь просто так?
– Вафель тут целая куча, их столько за ночь вырастет, – добавил другой рабочий, низенький и коренастый, как пенек.
– Вырастут, как сорняки, – подхватили остальные. – А нам дома надо строить.
– Это приказ короля, – холодно отозвался Игнат.
– Слышишь ты, бастард, – сделав шаг к юноше, громила сверкнул перед его носом своим острым молоточком, – передай своему королю, что я не собираюсь своих детей на улице оставлять.
Это прозвучало как угроза, и юноша попятился.
– Если он желает себе все вафли, пусть тогда поселит мою семью у себя во дворце, – продолжал громила. – Заодно я познаю вашу безбедную жизнь, посмотрю, чем вы там занимаетесь, особенно ты, – громила ткнул тупой стороной молоточка Игнату в грудь, отчего тот сглотнул, опасаясь драки. – Бегаешь, наверное, за королем по чистым и выстриженным лужайкам. А здесь поросли. Чуть зазеваешься, улетишь в овраг или об дерево лбом треснешься, да зуб себе выбьешь.
Рабочие громко рассмеялись, а громила даже прихрюкивал. Игнат стоял мрачный, стараясь не смотреть на эти искаженные саркастическими гримасами физиономии. Одно только слово «бастард» покоробило его так, что к горлу стал подкатываться ком, а по телу пробежалась мелкая дрожь, будто от укусов сотни клещей. Это еще раз напоминало ему о том, что он отверженный. Даже рабочие думали, что он прохлаждался во дворце. Какое это было чудовищное заблуждение. Но Игнат молчал, ибо у него не было желания лишний раз доказывать обратное. Кому от этого стало бы легче?
Игнат развернулся, чтобы уйти, но громила окрикнул его:
– Постой, что там хочет строить король?
– Дворец увеселений, – ответил ему юноша, остановившись.
Приближаться к рабочим ему не хотелось. Снова последовал еще один хохот, похожий на залп.
– Бедный король, не хватает ему развлечений, помрет скоро от скуки, – хватаясь за живот, просипел громила. – Вот если бы стены его дворца заходили ходуном, а потолок свалился на голову, вот тогда была бы потеха.
Рабочие продолжали ухахатываться. Игнат поскорее скрылся в лесных дебрях. Волнение так захватило его, что он даже перепутал дорогу и оказался в деревне. Перед глазами юноши замелькали вафельные домики, казавшиеся ему непривычно маленькими после дворца. И как только в них могла помещаться целая семья? Некоторые из них были полностью разрушены, и на земле валялись лишь груды вафель. Стук топоров сливался с криками мужчин, которые дробили эти вафли. Из стороны леса, откуда вышел юноша, показывались еще мужчины. Они держали в руках большие вафельные плитки. Это означало, что громила ослушался приказа короля и всем раздавал вафли для строительства домов.
Игнат смотрел на это с незыблемым спокойствием, будто его не касалось то, что велел ему король. Он не хотел вмешиваться. И не только потому, что его все равно никто не послушался бы, просто что он, что эти рабочие в какой-то степени рассеивали свои жизни по крупицам ради того, чтобы королю и его семье было комфортно. Так почему же при этом оставаться таким верным и безропотным? Если есть хоть малейшая возможность забрать хоть одну крупицу себе, то это и необходимо сделать.
Юноша отправился дальше. Навстречу ему шла женщина. Одной рукой она поддерживала пухлого карапуза, который обвивал своими маленькими ручонками ее тонкую и не по годам сморщенную шею, а другой подталкивала деревянную тележку на ржавых колесах, сплошь нагруженную вычурными платьями. Те, очевидно, были предназначены для королевы. Столько их нашили за вчерашний день и сегодняшнее утро и теперь повезут во дворец. Игнат вздрогнул при виде платьев так, будто к его горлу приставили острие ножа. Теперь каждое из этих одеяний королева повесит на себя, а он будет покорно прыгать перед ней с зеркалом, чтобы она смогла получше разглядеть свое отражение.
Увидев Игната, женщина со злостью толкнула тележку, будто желая, чтобы та опрокинулась вместе со всей этой кучей одежды. Юноша, между прочим, желал того же самого. Как удивительно, что их мысли совпадали, вот только ощущение складывалось такое, будто Игнат был для этой женщины врагом. Молодой человек старался особо не вглядываться в ее презрительно-холодные, как лед, глаза. Она знала, что он был бастардом и так же, как и рабочие, представляла его сытую жизнь во дворце. Женщина думала о том, что королю можно все, даже селить бастардов во дворце, а потом эти бастарды будут по-хозяйски расхаживать по деревне. А ей нельзя даже было пальцем дотронуться до этого барахла, потому что она была его недостойна.
Игнат ускорил шаг, и женщина осталась позади. От этого юноше легче не стало. Как же тяжело быть отщепенцем. Никому Игнат не был ровней: ни королю, ни придворным, ни даже простолюдинам. Как-то раз, еще пять лет назад, он впервые оказался в деревне. Тогда юноша улыбался каждому встречному, хотел заговорить и даже подружиться, но люди сторонились его, а кто одаривал его улыбкой в ответ, тому шептали на ухо: «Не разговаривай с ним, это же сын короля». «Сын короля? Еще один? У него же двое сыновей». – «Он незаконнорожденный». – «Так его же мать не королева». – «Не королева?» – «Но это же многое меняет». – «Это ничего не меняет, потому что его отец – король, значит, он такой же принц, а принцы не водятся с простым народом. А если и водятся, то не просто так». – «Так если он нам улыбается, ему что-то от нас надо?» – «Конечно, он хочет задобрить нас, чтобы мы восславляли короля. Для этого король его и послал к нам».
Вот так рекой потекли разговоры об Игнате, и люди отвернулись от него, им казалось, что его улыбки такие же фальшивые, как у самого монарха. И когда Игнат это понял, то почувствовал себя еще несчастнее. Это означало, что друзей у него теперь не будет, он совсем один на этом свете. А как же ему хотелось хоть с одной живой душой потравить байки о королевской семейке.
И если бы он мог, даже с теми же самыми рабочими по-дружески посмеялся над бредовой затеей короля, это принесло бы ему столько счастья, сколько король не ведал всю свою сознательную жизнь. Юноша знал бы, что в деревне ему всегда рады, а этого уже достаточно, чтобы скрасить однообразно-тягучие будни, однако это было невозможно, ибо это слово «бастард» стало для него не просто, словом, а самым настоящим клеймом, вбитым в его сознании на всю жизнь и кровоточащим изо дня в день.
Юноша свернул за угол, где было тихо и безлюдно, лишь стояли молчаливые дома, оставленные хозяевами ради добычи вафель. Чуть замедлив шаг, он вздохнул. Тишина будто успокаивала его душу. Он даже задумался о том, как было бы хорошо, если б все люди исчезли из королевства, а он остался один. Все равно никто не хотел его замечать. Тогда бы он мог делать все что угодно, и не надо было бы прислуживать. И никто бы не называл его бастардом.
Что бы юноша тогда сделал в первую очередь, если б остался совсем один? Наверняка разогнал бы всех кошек в лес, а затем вырыл одну большую канаву и сбросил туда все платья королевы. В яму полетели бы дурацкие баклажанные человечки и, конечно же, ненавистный Игнату трон короля, за который он был когда-то послан чистить розы. Ах, да и эти цветы юноша тоже скосил бы. Вот что бы он сделал. А потом распластался бы на кровати и подумал, как быть со всем этим королевством. Вряд ли бы он скучал. Вот только с кем ему было бы разговаривать? С самим собой? Но если подумать, люди тоже не хотели с ним разговаривать. Тогда бы он выучил язык ветра, деревьев и земли, если, конечно, такой существует.
Окрыленный своими призрачными мечтами, Игнат даже не заметил, как чуть не сбил с ног скрюченного старика.
– Этакий ты прыткий, юноша, – заворчал старик. – Летишь, как стрела, даже на дорогу не смотришь.
– Простите, – растерянно пробормотал Игнат, разглядывая старика.
На удивление молодого человека тот был одет не в вафельные одежды. Он был невысок, его коренастое тело окутывало странное длинное одеяние, будто сотканное из облаков, причем оно было настолько легким, что колыхалось при малейшем движении, а цвет у этого одеяния менялся от белоснежного до голубовато-кремового. Лицо самого старика было сморщенное, бледное, ярко-синие глаза светились какой-то непонятной хитринкой, а черные как земля волосы едва доставали плеч.
– Вы прибыли из другого королевства? – спросил Игнат, заинтересовавшись этим странным старцем.
– Скорее из другой реальности, – улыбнулся старик. Его голос был мягким, вкрадчивым, но в то же время в нем ненавязчиво проскальзывали жесткие нотки.
Юноша непонимающе взглянул на старика, и тот на ухо ему прошептал:
– Я знаю, кто ты и чего хочешь. Я слышу, как твое истерзанное от страданий сердце хаотично бьется о грудную клетку. Но в моих силах сделать так, чтобы оно возрадовалось. Я могу осуществить твою мечту: не будет ни короля, ни королевы, ни принцев – никого. Будешь только ты и твои подданные. И самое главное – никто никогда не назовет тебя бастардом.
Игнат какое-то время в ступоре смотрел на старика, не зная, что ему ответить. Тот читал его мысли. Разве такое было возможно? И все же юноша ответил, однако слова, сорвавшиеся с его губ, казались ему совсем чужими, будто сказанные кем-то другим:
