Валерия Карнава
Алиса, Джейн и фисташки
В этот момент кто-то крикнул. Жоржина и Башило испарились, будто их и не было в кафе. Остался только важный дядя и все остальные посетители. Ефим озадаченно обернулся и вздрогнул.
Крикун, мальчик четырнадцати лет, очевидно, обознавшийся, бежал со всех ног в сторону компании ребят, среди которых стояла Таня.
Все это время Таня присылала ему электронные письма. Всеволод этому посодействовал, решив, что раз Ефим уже стал нюхать гнилые яблоки, пора бить тревогу, и в срочном порядке отучать его от этой пагубной привычки благодаря общению с такой жизнерадостной девушкой как Таня. В письмах девушка делилась с Ефимом рассказами о том, как она искала студию для записи, как пела и сочиняла новые песни. Ефим удивлялся буйству ее энергии, с которой она отдавалась своему любимому делу. Эти рассказы действовали на него этаким катализатором к развитию, правда замедленному.
Он сам порой брался за ручку, но, вспоминая слова Башило о том, что это дешевая ручка, выбрасывал ее в сторону. Или раскладывал по столу тетрадки, выбирая, в какой листы бумаги гладкие и светлые, и где карандаш лучше ходит. И пока он выбирал тетрадку, все его идеи в голове лопались, будто мыльный пузырь. Тетрадка так и оставалась лежать нетронутой.
А письма все появлялись и появлялись. Ефим снова читал, нервно покусывая губы. Половина сборника была готова. А у Ефима не было ни строчки. Хотя он самозабвенно врал Тане, что активно работает над романом. Врал, что выбросил яблоки, хотя они до сих пор прятались в его коробке, как нечто запретное.
На днях он получил по почте посылку. Там были варежки, и в одной из них лежала открытка с надписью: «Мои песни тебя ждут». Таня записала диск и ждала Ефима. Ефим почувствовал, будто земля уходит у него из-под ног.
Он лихорадочно достал коробку из шкафа и побежал выбрасывать ее прямо в мусоропровод, а тот был забит какими-то пакетами и пластиковыми бутылками. Ефим рванул по лестнице на этаж ниже и, поскользнувшись на яйце, которое кто-то разбил на ступеньке, ухватился за перила, чтобы не упасть. Коробка полетела вниз, черные вонючие яблоки весело запрыгали по ступенькам.
И вот теперь девушка вынула из своей сумки диск и показала его друзьям, которые восторженно заохали. Диск пошел по рукам, блестящий, сияющий, будто солнце. И сама Таня сияла. От радости. Она же так старалась, и ей не терпелось открыть свои старания всему миру. Ефим по-прежнему стоял в стороне, будто безмолвный наблюдатель. Внутри него все заклокотало. Его пальцы нервно забарабанили по стеклу.
Он не сказал Тане, что приедет. Даже Всеволод не знал, что он здесь. Неужели теперь ему предстояло показаться им, признать свою ложь, признать, что бумага пуста и никакого романа, о котором он трещал, нет? Тогда он разочарует их, особенно Таню, которая так доверяла ему, подобно Жоржине. Девушка ведь от чистого сердца желала Ефиму удачи и всячески подбадривала его всякий раз, когда он облачался в колючее покрывало меланхолии. А он ей попросту завидовал, как глупый школьник завидует однокласснице, которая получила пятерку за диктант, а ему поставили двойку. А вот признаться в том, что она была для него неиссякаемым источником вдохновения, боялся. Будто это было постыдно. И до чего это было противно. Прав был Всеволод. Ефим сам весь провонял, подобно тухлым яблокам.
И едва Таня бросила быстрый взгляд в сторону кафе, как Ефим скрылся в дверях.
Бастард
Часть 1
Королевство Черных вафель раскинулось в низине, среди топких болот и непроходимых лесов. Все дома были маленькие, сделанные из вафель черного цвета. Входом служило одно-единственное окно с вафельными ставнями, без стекол. Каждый домик стоял близко друг к другу, и складывалось впечатление, будто жильцы не имели своего личного пространства.
Жители королевства были низкорослыми и светловолосыми. Их одежда тоже была черной и вафельной, как и дома: женщины носили похожие на купол платья, а мужчины квадратные рубашки и штаны. Причем материал, из которого делалась эта одежда, отличался особой жесткостью, поэтому их обладателям приходилось ковылять, отчего казалось со стороны, будто они так медлительны в своих движениях. Детей облачали в одежду белых тонов, чтобы выделить еще чистые и непорочные души. А вот когда они подрастали, цвет их одеяний становился серым, со временем одежда чернела сама по себе, словно впитывая в себя все накопившиеся страхи и переживания, свойственные лишь взрослым, но никак не детям. Старики обычно засиживались по домам, нянчили внуков, ибо для них не было нарядов подходящего цвета, ведь темнее черного и не существует в природе.
Мужчины-рабочие целыми днями трудились в вафельном ущелье, которое напоминало собой огромную впадину в лесу. В ней лежали груды черных вафель. Вооружившись молотом, бравые мужички, обычно раздетые по пояс для удобства, обвязывали себя веревками, а затем, закрепляя концы веревок за выступающие мясистые корни больших деревьев, осторожно спускались вниз.
Дотягиваясь до вафельных груд, они со всей силы били по ним молотом, вафли разлетались вверх на большие и мелкие кусочки, а их ловили стоявшие у самого края впадины помощники. Мальчики тоже трудились без устали, они относили куски к озеру, чьи воды были настолько глубоки, что могли вместить в себя несколько таких же королевств. Для начала мальчуганы обмывали их от земли и песка, а затем осторожно раскладывали на траве, чтобы высушить на солнце.
Из вафель мужчины-строители возводили дома, причем довольно часто, поскольку вафельные стены были неустойчивыми, строения рушились спустя месяц после возведения, а это означало, что нужен был новый дом. И приходилось строить, потому что другого выхода у мужчин не было, иначе их семьям пришлось бы жить под открытым небом, что совершенно не представлялось возможным. Несмотря на теплый климат и полное отсутствие холодов, по ночам слетались стрекочущие комары размером с крысу. Они больно кусались, оставляя на коже большие некрасивые красные волдыри, которые сходили месяцами, а еще от стрекотания этих насекомых закладывало уши. И лишь вафельные стены могли защитить жителей от этих летучих гадов.
Женщины шили одежду, а девочки изготавливали рукавички и маски на лицо, без которых ночью на улице показываться было нельзя. Жители старались не выходить в это время суток, разве только в случае особой необходимости, и все потому, что комаров было настолько много, что они могли облепить человека со всех сторон так, что он превращался в один большой стрекочущий кокон. Одежда была не слишком плотной, поэтому случайному путнику приходилось не идти, а бежать вприпрыжку. Таким образом комары не успевали взять путника в свой плен. Но стоило зазеваться и остановиться на секунду, как жди беды. После такой прогулки бедный гуляка сляжет в своей кровати без движений. Вот так непросто и в то же время однообразно жили простые люди в королевстве.
Но была там еще жизнь более интересная, сосредоточенная в королевском дворце. Да и сам он дышал напыщенностью как внутри, так и снаружи. С виду дворец напоминал гигантский вафельный кувшин, на верхушке которого лежали неровные и слегка приплюснутые шарики мороженного. Весь день они таяли, стекая по вафельным стенам, и те не падали уже тысячелетиями, в отличие от домиков простолюдинов. А все благодаря некой хитрости королевских строителей.
Ночью возле этих стен собиралось сливочное болотце, а утром на голую крышу выкладывали оче- редную порцию шариков, причем цвета любили менять: сегодня – розовые, завтра – голубые. Окна во дворце были с карамельными стеклами, их укрывали красивые резные ставни, которые разлетались, подобно птичьим крыльям, а большие шоколадные двери распахивались, словно клювы. Их тоже меняли каждыми днями: с коричневых на белые.
Возле дворца росли пышные кусты роз, били фонтаны, а по ровно выстриженным зеленым газонам расхаживали важные дамы в вафельных платьях. Они у них были такие же черные, как у простолюдинок, только сплошь украшенные цветами из глазури или узорами из карамели; а на головах этих дам красовались шляпки из разноцветного безе, которые с виду можно было принять за морские раковины.
Две придворные дамы болтали друг с другом о том, почему деревья всегда молчат.
– Наверняка жизнь у деревьев такая скучная, что им совершенно нечего рассказать. Попробуй постой вот так на одном месте, – свихнешься, – с видом знатока произнесла дама в шляпке малинового цвета. Ее звали Евсения.
– Да, ты права, – согласилась с ней ее подруга, дама, чья шляпка имела легкий бирюзовый оттенок. Ее имя было Виола. – И наверняка они завидуют нам. Мы ведь все такие разнаряженные здесь ходим, а им еще стоять и стоять зелеными круглый год.
– Говорят, в других королевствах деревья меняют цвета своих зеленых листьев на красные и желтые.
– Правда? – Виола удивленно уставилась на свою собеседницу.
– Только в этот момент становится холодно.
Дама поохала и даже поежилась для пущей убедительности. Вот она бы уж точно не пожелала бы себе замерзнуть ни при каких обстоятельствах.
– Нам повезло, что у нас деревья всегда зеленые, – довольно сказала она.
– Да, а еще бывает так, что деревья сбрасывают листву, а их ветки торчат абсолютно голыми. Все королевство сковывает жуткий холод, и люди замерзают, порой насмерть, – голос Евсении прозвучал напряженно-зловеще, а сама она скукожилась, словно была охвачена этим самым жутким холодом.
Подруга побледнела, а ее шляпка-безе-раковина накренилась в сторону.
– Хватит этих ужасов! – воскликнула она, дрожащими руками поправляя свой головной убор. – Я теперь всю ночь не буду спать… Бррр…
Противная дама в бирюзовой шляпке захихикала. Какое же удо- вольствие ей доставляло то, что она без воззрений совести могла попугать свою подругу-трусиху. Рядом под руку со своими кавалерами вальяжно проплывали другие дамы. Их кавалеры были одеты в рубашки и штаны, покрытые шоколадом, и, кстати говоря, все они носили цилиндры из мастики. Разговоры этих щеголей мало чем отличались от тех, что вели две болтушки.
Тут шоколадные двери распахнулись, и появился долговязый и худощавый парнишка в своем маленьком вафельно-шоколадном костюме. Его голову украшал зеленый цилиндр. Взгляд у худощавого был серьезный, цепляющий, он словно хотел захватить им всех прогуливающихся придворных. Почесав свои усы, напоминающие крылья бабочки, он крикнул звонко-писклявым голосом:
– Король просит всех войти в тронный зал.
Затем, отвесив такой низкий поклон, что кончики усов коснулись земли, долговязый поспешно скрылся в шоколадных дверях. Радостные гости стайками важных уточек принялись стекаться во дворец вслед за королевским слугой.
Король важно восседал на высоком троне из имбирного пряника. Этакий пухлый мужичок, с щеками-пончиками, глазками-щелочками и усами-метелками цвета пшеницы. Его звали Дид. На нем была надета вафельная мантия, сплошь залитая желтой глазурью, а на голове высилась вафельная корона с карамельной звездой посередине, которая то и дело съезжала на бок. И она совсем слетела бы, если б не чьи-то бледные руки, которые незаметно выскакивали из-за трона. Благодаря этим рукам корона оказывалась на своем месте, а сами они исчезали, будто их и не было.
Рядом с королем, на разукрашенном мастикой стуле, сидела королева, такая же пухлая и важная, а ее платье, щедро облепленное ярко-розовой помадкой, было настолько широким и тяжелым, аж в два слоя, что она даже не могла в нем двигаться. И если ей надо было поднять руку, то на помощь приходили те самые загадочные руки. Но как же тогда королева дошла до своего стула? Супругу монарха, имя которой было Агафья, несли на вафельном ложе такие же долговязые слуги-мальчики, как и тот, что был в зеленом цилиндре, причем из ее покоев до тронного зала, они же и усадили ее рядом с мужем, как куклу.
Подле королевы расположились принцы: одного звали Сима, ему было лет двенадцать, и его мантию украшала зеленая помадка, а другой казался постарше, и над верхней губой принца уже виднелись усики, мало того светлые, куцые и еле заметные, так еще зачем-то обсыпанные пудрой. Мантия старшего брата, Прокопа, была оранжевого цвета. Королевские дети то и дело перешептывались, до неприличия громко хихикали, поэтому королеве приходилось делать им замечания, чтобы они вели себя как настоящие принцы – чинно и благородно, а не как уличные проходимцы.
Весь тронный зал, который напоминал торт-суфле, если его зрительно выгнуть и расплющить, был забит придворными дамами и кавалерами. Разинув рты, они смотрели на королевское семейство. Сегодня была ежегодная дегустация напитка в честь короля Черных вафель, и никто не хотел упускать подобное мероприятие. Король Дид хлопнул в ладоши, и по всему залу, как заводные, засуетились долговязые слуги с вафельными подносами, на которых стояли карамельные бокалы с какой-то непонятной зеленоватой жидкостью.
Гости брали эти бокалы и пили. Конфетного вкуса жидкость приятно разливалась по всему телу, даже было слышно, как она квакала в животе, подобно лягушкам. Люди смущались. Некоторые выбегали из зала, чтобы не казаться смешными, другие, наоборот, улыбались, ибо для них это было забавно.
Виола хотела что-то сказать своей подруге, как из ее открытого рта выпрыгнуло громкое «ква-а-а», которое, отскочив к стене, рассыпалось на тысячи звонких «ква-ква-ква». Дама испуганно прикрыла рот рукой. Все на нее удивленно уставились, воцарилась странная тишина, которую через секунду пробил взрыв квакающего хохота.
Король был доволен. Это означало, что напиток пришелся по душе его подданным. Королева улыбалась. Принцы ухахатывались, держась за животы. Вот уж кому действительно было весело! Когда всеобщее кваканье стало стихать, слуга в зеленом цилиндре объявил:
– А теперь король желает отведать напиток, сваренный в его честь!
Гости зааплодировали. Тотчас к королю подскочил другой долговязый с подносом, где стоял большой карамельный кубок. Взяв его в руки, монарх слегка засомневался и наклонился к жене, шепнув ей на ухо:
– Забыл слова, что писал вчера весь вечер. Что мне надо сказать, помнишь?
Королева призадумалась. Не то, чтобы помнить, она даже не видела тот листок с речью, но раз супруг ждал от нее помощи, отказать женщина не могла и шепнула в ответ:
– Скажи, что ты пьешь за процветание королевства, и никто, и ничто не сможет его погубить.
Дид довольно улыбнулся:
– Что бы я без тебя делал, радость моя!
Агафья одарила супруга ответной улыбкой, и он сразу же обратился к придворным:
– Я пью за то, чтобы наше королевство процветало вечно. Никто и ничто не сможет его погубить.
И поданные все вместе подхватили его слова:
– Никто и ничто не сможет его погубить!
Улыбнувшись, король поднес кубок к губам и сделал глоток. Королевская улыбка стала еще шире, затем изо рта монарха вырвалось задорное: «Ква-а-а-а!» И снова шквал аплодисментов, от которого у правителя съехала корона. Полувидимые руки поправили корону так быстро, что никто этого и не заметил. Правитель поставил кубок на поднос, и долговязый поспешил уйти.
– А на-а-ам? – перестав улыбаться, капризно потянул младший принц.
– Здесь пьет только король, – объяснила ему мать-королева. Сима наморщил лоб.
– Так не пойдет. Из-за ваших дурацких правил, мама, мы пропускаем все веселье.
С этими словами принц спрыгнул со своего стула и помчался прямо по тронному залу за долговязым с подносом. У королевы вытянулось лицо, а сама она накренилась в сторону и чуть не упала, однако ее вовремя подхватили вездесущие руки. Без них в этот день вся королевская семейка выглядела бы очень конфузно.
Король даже и не обратил внимание на сыновью шалость, поскольку был слишком весел от того, как громко он квакнул. А вот старший сын сидел с открытым ртом, удивляясь тому, как его брат вот так просто, на глазах у всех, решился нарушить правило. Однако с места он не сдвинулся, хотя ему это очень хотелось бы сделать, к тому же королева бросила в его сторону сварливо-предупреждающий взгляд. Только попробуй!
Запыхавшись, Сима догнал слугу и схватил с подноса кубок. Парнишка вытаращил глаза, увидев перед собой принца, а тот выпустил волну такого заразительного кваканья, что все пооткрывали рты, а сам король опешил. Неужели сын умеет квакать громче его самого? Придворные зарукоплескали принцу, который был на седьмом небе от счастья от поистине королевского внимания к своей персоне.
И лишь одному человеку здесь было не до веселья. Им был обладатель тех самых загадочных рук, бастард по имени Игнат. Он тихо сидел за троном, на полу, в своем скромном простолюдинском одеянии без рукавов, чтобы удобнее было справляться со своими обязанностями, и молча разглядывал черную и мрачную, как и он сам, вафельную стену. Ее никто даже не попытался хоть чем-то украсить. А зачем, если не видно? Тем более никому не придет в голову заглядывать за трон, им даже приближаться к нему близко было запрещено.
* * *
Игнат являлся сыном короля и одной швеи по имени Серебряница, которая шила королевские наряды и часто захаживала во дворец. Она была ровесницей королевы Агафьи, однако выглядела намного моложе своих лет. Да и к тому же эта женщина была стройной, симпатичной и веселой. Она постоянно рассказывала во дворце смешные истории из жизни швей. Что касается королевы, та была молчалива и чрезвычайно серьезна, и уж точно языком она не молола попусту.
А вот придворным нравились рассказы Серебряницы, ведь они приоткрывали дверцу в малознакомый мир простолюдинов. Даже король Дид заинтересовался этими рассказами и стал просить Серебряницу рассказывать их только ему. Следовательно, он пожелал, чтобы она шила ему еще больше одеяний. Выходило столько, что все они попросту валялись в сундуках, потому что король не успевал их менять день ото дня. А ведь и не нужны были ему все эти вещи, он хотел проводить побольше времени с Серебряницей.
Агафье не нравилась эта женщина, однако королева делала вид, что хорошо к ней относится, улыбалась, а на самом деле размышляла о том, каким образом от нее избавиться. Но как прогнать швею, лучше которой платья никто не шьет? Задача из задач. Вот и приходилось королеве ради красивой одежды терпеть эту говорливую нахалку.
Однажды, когда король примерял очередное одеяние, Серебряница поведала ему о том, как две ее подруги захотели славы. Ночью они выкрали его одежду из мастерской и отправились во дворец, чтобы выдать творение Серебряницы за свое. Вот только дойти до дворца им не удалось, потому что их закусали комары.
Проснувшись утром, Серебряница заметила пропажу. А на улице собралась толпа. Двое мужчин несли на руках покусанных швей, они были без сознания, а один подросток держал вывалянные в грязи королевские одежды. Мастерицу охватил ужас, ведь на следующий день ей надо было идти во дворец. А разве можно королю показывать такое одеяние? Пришлось женщине за сутки сшить новое, которое на удивление вышло даже еще лучше прежнего.
Дид подивился мастерству Серебряницы, вот только он и не подозревал о том, что эту историю швея выдумала, чтобы произвести на его величество впечатление. Впрочем, и все остальные рассказы были ее выдумками. Она хотела влюбить в себя короля, чтобы тот прогнал скучную королеву, а ее усадил рядом с собой в тронном зале. И король в действительности влюбился в эту развеселую врушку, однако рядом с ним до сих пор сидела королева.
Когда родился маленький Игнат, Серебряница принесла его во дворец и заявила королю о том, что этот малыш – его сын. Монарх пришел в замешательство, он не знал, что ему делать. Дид по-прежнему испытывал к Серебрянице страстные чувства, однако признать ее и своего незаконнорожденного сына не мог. Что тогда о нем подумают придворные? А как же его королева? Разве он покинул бы эту понимающую и рассудительную женщину, которая всегда давала ему дельные советы. Ни за то на свете. Так как же быть с Серебряницей?
В тот момент, когда они разговаривали в королевских покоях, под дверями, распустив стражу, стояла Агафья. Красная, как болгарский перец, она сжимала свои аристократически бледные кулачки. Как же ей хотелось ворваться в покои и схватить паршивку за волосы. Как та посмела совратить короля?! А как король только поддался ее чарам? Наверное, паршивка совсем затуманила его разум.
В последние девять месяцев она только и слышала от придворных, что Серебряница беременна. Это пугало их, они знали, если появится малыш, та будет заботиться о нем и не сможет их развлекать. О том, кто отец ребенка, Серебряница упорно молчала. Королева как-то попросила ее появиться вместе со своим мужем (ей казалось, что раз девушка ждет малыша, то у нее должен быть муж), прийти во дворец, на что та ответила, что он стесняется и не пойдет. Но разве могла подумать королева, что отцом этого ребенка был ее собственный муж. Король!
И как бы мысль об этом не приводила Агафью в ярость, она умела сдерживать себя, ибо тогда она не была бы истинной королевой. Женщина не ворвалась в покои, подобно фурии, а вошла с холодным и самодовольным видом, словно ей было все равно. Серебряница стояла рядом с монархом и довольно улыбалась, держа на руках своего сына. Ей казалось, что теперь-то ее час настал, и соперница наконец-то окажется на задворках королевского дворца.
Королева, взглянув на крупного мальчика с такими же большими, как у Серебряницы, глазами, и передернулась. Ребенок то и дело причмокивал и пускал слюни. Король при виде жены съежился. Он даже не мог смотреть ей в глаза, поскольку его грызла совесть. Хоть внутри королевы горело адское пламя, она, обратившись к супругу и его любовнице, спокойно заявила, что Серебряница и ее ребенок должны навсегда покинуть дворец.
Король, обрадованный тем, что Агафья поддержала его и в этот раз, подтвердил слова своей жены. Серебряница бросила в сторону короля взгляд полный ненависти. Как Дид мог ее предать? Не он ли каждую ночь, угощая женщину сладчайшим виноградом, нашептывал ей слова любви? И что теперь? Под сладостью скрывалась затаившаяся горечь. Разве тогда есть смысл оставаться рядом с королем, который, натворив дел, бесстыдно прятался за юбку жены, как ребенок прячется за свою мать? И тогда она заявила, что сама уйдет, но сына оставит во дворце, иначе все узнают о том, что у короля есть внебрачный ребенок.
Делать было нечего. Придворные почитали эту женщину даже больше законной королевы и верили каждому ее слову, и если она будет направо и налево трепать об измене монарха, это не лучшим образом скажется на репутации всей королевской семьи. Стиснув зубы, Агафья согласилась на условия Серебряницы.
Швея покинула дворец, как и обещала – навсегда. Больше ее никто никогда не видел. Говаривали, будто она отправилась в другое королевство. А вот малыш Игнат остался, но не как королевский сын, а как отпрыск слуги. Агафья всем сказала, что приютила у себя этого бедняжку-сиротку, которого случайно нашли на пороге королевского дворца, и придворные, забыв о Серебрянице, теперь стали петь оды королеве и ее доброму сердцу. Но не настолько они даже проявляли сострадание к этому сиротке, а насколько им просто хотелось посудачить о чем-нибудь интересном, потому что с тех пор, как ушла швея, во дворце ничего интересного не происходило. Королева была рада этому и даже подумала о том, как хорошо, что этот бастард появился в королевстве. Таким образом предательство супруга вполне окупалось для нее еще большим почитанием от придворных.
Игнат рос во дворце, как и было обещано. Вот только королевские дети почему-то сразу невзлюбили его, наверное, из-за того, что он не был на них похожим. Мальчики обычно устраивали шумные игры наперегонки по всему дворцу, сбивая с ног придворных. Те, конечно же, не были в восторге от подобных игр, но деваться некуда, приходилось терпеть. Они же ведь королевские дети. Игнат, наоборот, молча сидел на скамейке, у стены, и читал книжку очередного детского автора Черных вафель о том, как ожившие деревья странствовали по всему свету и находили себе новых друзей.
Мальчики сами читать не любили, об этих приключениях им рассказывали слуги перед сном. И это действовало на мальчишек как снотворное, потому что, даже не дослушав до середины, они обычно засыпали сладким сном, чему придворные были только рады. Хоть в конце дня никто не будет топтать их ноги.
Время шло, дети становились старше. Когда Игнату исполнилось восемь лет, Дид призвал его к себе и сказал, что он сирота и королева приютила его только из жалости. Это означало, что за такую величайшую милость надо платить покорной службой. Мальчик кивнул и на следующий день вместо безмятежного чтения приступил к своим скромным обязанностям: он отмывал стены и полы, помогал на кухне слугам подавать посуду, раскладывал еду по тарелкам.
А подросшие принцы до сих пор носились по дворцу, как сумасшедшие. Когда им становилось скучно, они начинали вдоволь издеваться над Игнатом.
Однажды тот вышел из кухни с подносом, на котором лежал маленький запеченный барашек размером с курицу. Игнат самолично положил его на поднос, аккуратно, чтобы не заляпать всю поверхность жиром, сверху полил пряными соусами в виде красивой змейки, даже старался идти ровными шагами, дабы тушка не каталась по всему подносу. Мальчик был доволен, ведь барашек предназначался королю, который любил полакомиться перед сном чем-нибудь жирненьким. Игнат очень хотел порадовать короля и продемонстрировать ему свою старательность, и тогда, может, король снова разрешит ему читать в уголочке.
Но коварные братья уже поджидали мальчика в темном углу, рядом с королевскими покоями. Едва Игнат открыл двери, как они выскочили с безумными криками. Испугавшись, мальчик уронил поднос, и тот с грохотом упал на пол и покатился, будто колесо. Дид распахнул двери перед носом опешившего Игната, и бедный барашек прилепился прямо к ногам монарха.
Взглянув на запеченную тушку, зажатую между ботинками, с которых стекал бело-красный соус, король недовольно взвизгнул:
– Как ты посмел извалять моего барашка?!
– Это, это, это… – пробормотал было растерявшийся Игнат, тупо уставившись на свое испорченное творение. Он хотел сказать, что это все принцы, но слова, вертевшиеся на языке, как шашлыки на вертеле, будто слетели куда-то в пропасть и бесследно исчезли в ней.
Оглядевшись, мальчик увидел, что коридор пуст: братья благополучно смылись с места преступления, оставив его одного на растерзание королю. Скривив гневную физиономию, монарх пнул барашка со словами:
– Больше ничего не приноси мне, кто знает, может ты постоянно валяешь мою еду. С завтрашнего дня будешь оттирать мой трон!
Затем Дид скинул с ног испачканные ботинки, которые, врезавшись в противоположную стену, будто обиженные, разлетелись в разные стороны, носами друг от друга. А сам монарх, громко хлопнув дверями, тем временем скрылся в своих покоях. Наступила тишина.
Игнат покорно поднял с пола тушку и поднос, а затем бросил неуверенный взгляд на ботинки. Поднять или оставить? У него ведь и так руки были заняты, к тому же теперь они стали такими же сальными, как ботинки. Так может не стоило еще пуще грязнить королевскую обувь? Подумав об этом, Игнат поплелся по коридору, чувствуя, как к горлу подступал ком обиды и разочарования, ноги стали ватными. До чего же это несправедливо, когда ты делаешь благое дело, стараешься, а тебя будто в грязь лицом.
Завернув за угол, мальчик увидел Симу и Прокопа, которые стояли перед ним и, показывая пальцем на него, заливались громким хохотом. До чего наглыми были у них физиономии, что у одного, что у второго. Смотреть даже было противно. Так и хотелось запустить в них барашка, но он не стал этого делать, потому что над барашком уже и так прилично поглумился король. Конечно же, с их подачи.
Игнат даже не имел ни малейшего понятия, что они, по сути, были его родней. А принцы, в свою очередь, не подозревали, что издевались над своим же собственным братом. Но что бы изменилось, если правда была известна каждому? Неужели Прокоп и Сима стали бы дружить с новоявленным братом, когда сами порой дрались из-за мармеладок и прочей ерунды? Да и сам Игнат не хотел бы таких друзей, как эти двое. Это ведь не друзья, а сплошная головная боль. Когда-то раньше, сидя на скамейке, мальчик то и дело прижимал книгу к груди, когда они пробегали мимо него, как ракеты. Даже свист стоял.
Был очередной рабочий день. Игнат усердно терзал тряпку, начищая до блеска королевский трон, ему снова хотелось доставить королю радость хотя бы этим. Пусть король увидит, как блестит его трон, и похвалит мальчика за хорошую работу. Когда трон был начищен, Игнат, стерев со лба пот и устало улыбнувшись, вышел из тронного зала. За дверями все это время стояли братья-проказники, которые тотчас шмыгнули в зал, как только Игнат исчез в конце коридора.
Злорадно хихикая, принцы повытаскивали из своих носов козявки и облепили ими трон короля, который стал выглядеть так, словно покрылся мелкими прыщиками. Но это если хорошенько приглядеться. Затем они пулей выскочили из тронного зала. Увидев в коридоре своего отца, который шел, на ходу уставившись в свои свитки, они опять спрятались за двери. И как только монарх вошел в зал, братья тут же побежали по коридору, радостные, что он не застал их за мерзопакостным баловством.
Увидев трон, Дид раскрыл рот от удивления. Какой же он блестящий! Выходит, недобросовестные слуги все это время ленились протирать его как следует. Какой же все-таки Игнат трудолюбивый. Пусть теперь всегда начищает, подумал об этом довольный король и плюхнулся на свой трон, вольготно развалившись на нем. Его руки возлегли на подлокотниках, как и полагалось. Король ощутил такой прилив энергии, что чуть было уже запел. Вот только указательным пальцем правой руки он нащупал нечто склизкое. Дид с недоумением поджал губы, а песня застряла у него в глотке, так и не вырвавшись наружу. Что это еще за сюрприз?
Монарх приблизил палец к лицу, и оно тут же посерело, а его самого чуть не затошнило от вида приплюснутой желтовато-зеленоватой козявки. Дид так спрыгнул с трона, будто тот был охвачен пожаром, и принялся хаотично бегать вокруг него, осматривая со всех сторон. Чуть ли не тыкался носом. Зрение у монарха было слабоватым, поэтому он и не увидел того, что было на самом деле: престол оказался весь облеплен противными козявками, что делало его настолько жутким, что Дид отшатнулся от него, будто это были стрекочущие комары.
– Игна-а-ат! – завопил король во все горло, трясясь от злобы. Мальчик в этот момент тихо сидел на своей скамейке и читал.
Книга выскочила у него из рук, а сам он аж подпрыгнул от этого несусветного вопля. Судя по нему, король был недоволен, даже скорее рассержен. Но что Игнат сделал не так? Трон же сверкает. Забыв про книгу, которая так и осталась лежать на полу обложкой вверх, взволнованный мальчик побежал в тронный зал. Как только показались двери, запыхавшийся Игнат перешел на шаг. При короле не было принято носиться, как угорелым, если, конечно, ты не принц.
