Марина Васильевна Ледовская
Я тебе посылаю любовь. Книга первая.
Вадим, не дав ей возможности драться, схватил Викторию за запястья.
– Что еще? – его тон опять стал насмешливым. Самое главное, что Вику удалось вывести из молчания. Пусть оскорбляет, упрекает, даже дерется, лишь бы не безмолвствовала так угнетающе. – Какие еще у меня недостатки?
– Дурак!
– Это уже было, повторяться не стоит, – заметил он.
– Негодяй!
– Это уже лучше. Продолжай!
– Не хочу иметь с тобой никаких дел.
– Ну, пока мы еще и ничем не занимались. Кроме как в бане, конечно. Но это было давно, и я уже успел запамятовать, как ты меня соблазняла. Может, попробуем вспомнить?
Она непонимающе уставилась на него, шутит или нет? Конечно, издевается, как всегда!
Вика дернулась, чтобы ударить Вадима, но он крепко держал ее за руки.
– Пусти! – потребовала она.
– Если бы я был уверен, что не заработаю синяков на физиономии, я бы подумал над тем, чтобы отпустить твои изящные запястья, но что-то говорит мне о том, что ты не станешь вести себя как светская дама. А мне совсем не хочется портить свой фасад, он мне еще пригодится.
– Можешь катиться со своим фасадом на все четыре стороны!
– Я бы рад, но не могу. Увы, но сейчас мы в моей машине и мне бы не хотелось бросать ее на дороге.
– Тогда уйду я! – Виктория дернулась сильнее, но Вадим только усмехнулся. Самодовольный нахал, который никогда в себе не сомневался и был уверен в своей правоте. Он считал, что ему позволен сарказм и насмешка над теми, кто, по его мнению, заслуживает этого. – Отпусти меня, Вадим Зорин! – Вике было уже не до шуток. – Ты так ничего и не понял. Люди не марионетки и ими нельзя манипулировать.
– Кто бы говорил, – вставил он.
– Да, это говорю я! Потому что в полной мере ощутила это на себе и сумела сделать выводы. Но это не дает тебе право вести себя подобным образом. Если ты решил наказать меня и проучить, то миссию свою выполнил, можешь удовлетвориться содеянным. Только сейчас прошу тебя об одном: пожалей хоть чуть-чуть, отпусти меня.
– Не могу, – Зорин покачал головой, – ты мне стала дорога̀.
– Я не стану больше терпеть твои выходки и эксперименты над собой. У меня тоже есть сердце, хоть ты в это и не веришь.
– Знаю, и оно любит меня.
– Нет, не любит! – закричала Виктория. – Уже не любит!
– Но ведь ты сама признавалась мне в этом и потом…
– Я поняла, что ошиблась, – Вика прищурила глаза, еще секунда, и она сама поверит в это. – Такое легкомысленное существо, как я, неспособно на настоящие и глубокие чувства, по своей природе я не могу на чем-то долго задерживать свое внимание. Поэтому, Вадим, я больше не люблю тебя и давай на этом поставим точку.
– Лгунья! – он сразу понял, что она не хочет говорить правду, обиды захлестнули ее слишком сильно, они стали диктовать свои правила игры. Женщина всегда идет на поводу у своих чувств, впечатлений и того, что ей кажется. – Ну, хватит!
Зорин одним движением снял с Виктории очки и, не дав ей опомниться, впился в губы поцелуем. Она больше не могла сопротивляться, борьба с собой – самая изнурительная борьба.
Они целовались и целовались, обнимали и ласкали друг друга так долго, словно ждали этого целую вечность. Вадим навалился на Викторию всем телом и с жадностью целовал ее губы, щеки, глаза, никак не мог остановиться. Он целовал Викторию без всяких приворотов. И ему этого хотелось больше, чем когда-либо. Почудилось, что он на крыше мира и Вселенная у его ног. Раскинув руки, он дышит полной грудью и впитывает силу ветра, солнца, он падает в небо и летит…
– Мы сошли с ума, – сказала Вика, понимая, что все-таки надо попридержать коней, иначе, поддавшись безудержной страсти, они прямо здесь и сейчас начнут раздеваться.
– Я хочу быть с тобой, – хрипло произнес Вадим. Он в упор смотрел на Викторию, густые черные ресницы даже не моргали, зрачки расширились, – кажется, я люблю тебя, Корецкая!
Она счастливо засмеялась, тоненько, словно зазвенела.
– Тогда почему все время ты мучил меня?
– Я не был уверен.
– В чем?
– В том, что ты любишь меня, – Вадим вздохнул. – Знаешь, чего больше всего на свете боится мужчина? Быть смешным! Я не хотел, чтобы ты смеялась над моими чувствами. Я не хотел участи Антона, зная его историю.
Она покачала головой.
– Ты еще глупее, чем я думала. Вадим, неужели ты не заметил, как я смотрю на тебя, как я слушаю тебя, ловя каждое слово, ради тебя я изменилась не только внешне, но и внутренне. И знаешь, мне понравилось умнеть.
«Умненькая у̀чица
над столом склоненная,
щурится, очкарица,
вредница-ехидница…10»,
– процитировал Вадим.
Виктория засмеялась.
– Скажи честно, ты в Питер поехал из-за меня?
– Хочется слукавить, но опасаюсь очередной вспышки гнева и кулаков, – пошутил Вадим, – конечно, из-за тебя. В какой-то момент я осознал, что соскучился по тебе. Это произошло внезапно, но несомненно, что в душе что-то осталось после той ночи. Поэтому я поехал в Беляниново, так как осенью уже перебрался в город. Я бродил по полям, по лесу, ходил к реке. О многом думал, многое вспоминал и пришел к выводу, что меня еще никогда так не любила женщина. Все твои выходки, интриги, даже козни были продиктованы желанием завоевать меня. Тогда я это не воспринимал. А сейчас, сейчас словно глаза открылись. И мне захотелось тебя увидеть. Но потом…
– Потом ты испугался, – догадалась Виктория.
– Да, – признался Вадим, – я не подумал о том, что за прошедшие месяцы ты могла меня просто разлюбить, забыть. И была бы права, в Беляниново я вел себя не очень-то любезно, выказывал свое пренебрежение, даже неприязнь, демонстративно избегал общения, даже грубил. Как ты могла влюбиться?
– Если бы я знала этому объяснение.
– Я счастлив, что ты его не знала, не знаешь и по сей день, – Вадим плотоядно посмотрел на ее губы. – Поцелуй меня, – потребовал он.
– Я должна подумать, – Виктория показала ему язык.
– Что ты хочешь за поцелуй? – деловито осведомился Вадим.
– Выйди из машины и громко крикни, что любишь меня.
Они вернулись в Москву во вторник утром. Ехали на машине всю ночь, однако Вадим не чувствовал усталости, прилив сил был потрясающим, хотелось горы свернуть. Москва их встретила ярким, почти весенним солнцем, выпавший снег успел растаять, превратившись в блестящие на солнце лужи. Конечно, снег еще выпадет и наступит настоящая зима с морозами, Новым годом, Рождеством и обязательно с надеждой на счастье.
Вадим втиснул автомобиль между другими на узкой парковке недалеко от цветочного магазинчика, в котором, не раздумывая, купил орхидеи.
– Филипп, мы же вышли просто на прогулку, – возле витрины с розами стояли двое. Девушка обернулась, увидела Зорина. Внезапно ее лицо осветилось улыбкой.
– Вадим?
Услышав свое имя, он повернул голову.
– Настя, – только и сказал, не поверил своим глазам. Встреча была настолько неожиданной, что оба растерялись, хлопали ресницами и улыбались.
– Настенька, – Филипп взял ее за руку, и только сейчас Вадим заметил, что она не одна. «Муж», – догадался он и вдруг обратил внимание на живот Насти. Да она беременна!
– Дорогой, – Настя ласково посмотрела на мужа, – познакомься, это Вадим – мой хороший друг. Филипп – мой муж.
Они пожали друг другу руки.
– Настенька, – Филипп говорил по-русски с явным акцентом, – если хочется, общайтесь, а я пока выберу букет.
Настя благодарно кивнула.
Вадим помог ей выйти на улицу, придержав тугую дверь.
– Я так рад, что тебя встретил, – сказал Вадим, – это неожиданно, но приятно, честное слово. Надеюсь, что у тебя все хорошо?
– Да, я счастлива, мы ждем ребенка, – Настя посмотрела на свой небольшой, но уже округлившийся животик. – Мы помирились с Филиппом, я вернулась к нему. Вадим, все, что тогда произошло…
– Не надо, Настюша, – он остановил ее, – не надо ворошить прошлое. Пусть все останется как есть. И если я в чем-то виноват, то прости меня, хорошо?
– Ты тоже на меня не сердись, – она протянула руку, Вадим легонько пожал ее, – ведь благодаря именно тебе, я смогла преодолеть одну из самых тяжелых депрессий своей жизни. Ты был для меня светом спасения.
Вадим смущенно улыбнулся.
– Орхидеи для девушки? – хитро подмигнула Настя.
– Для моей невесты, – ответил Вадим, – она в машине, спит. Мы только что вернулись из Санкт-Петербурга.
– Искали сокровища ее предков?
– Лучше, – засмеялся он, – искали друг друга.
Почувствовав поцелуй на губах, Виктория открыла глаза.
– Мы уже в Москве? – она потянулась.
– Вика, ты любишь орхидеи? – Вадим что-то прятал за спиной.
– Я люблю орхидеи, люблю просыпаться от твоих поцелуев, – начала перечислять она, – люблю, когда на тебе джинсы на размер меньше, люблю, когда ты не отвечаешь на мои вопросы и …
– А кошка в коридоре в Беляниново? – вспомнил Вадим.
– Ладно, люблю и кошку. А самое главное…
– Самое главное, – перебил ее Вадим, – самое главное, что я люблю тебя, Виктория Корецкая!
Глава 63
– Наденька, я звонил Вам, – подходя к ней, с чувством произнес Николай.
Андреева, увидев его, обомлела: элегантный, в строгом костюме, он был похож на жениха, который счастлив, что дождался свою невесту. Надя даже смутилась от своих мыслей.
– Да, Никита мне сказал, но я не знала, что он привезет меня сюда, – принялась оправдываться Надя, посмотрев по сторонам.
Фертовский не успел ничего ответить, как почувствовал, что его взяли под руку.
– Коленька, может, представишь нам свою новую гостью? – это была та самая блондинка, которая сопровождала его в театре. Сегодня она выглядела еще более экстравагантно и смело. Демонстративно оглядела Надю с ног до головы и осталась вполне довольна увиденным: эта толстая девица ей не соперница!
– Надежда, – представил Андрееву Фертовский и аккуратно освободился от руки блондинки.
– Лана, – последняя произнесла свое имя нараспев.
Возникла неловкая пауза, и Николай, интуитивно ожидая со стороны Ланы подвоха, поспешил увести Надю. Так хотелось ей показать выставку, особенно, лучшие фотографии, хотелось услышать ее мнение. Хотелось просто слушать ее голос, смех, смотреть на нее.
Надя позволила себя увести и не пожалела об этом. То, что она увидела, потрясло ее больше, чем там, в Беляниново. Здесь портреты были большими, выразительными, Надя от удовольствия даже покраснела. Ее еще никогда такой не видел ни один мужчина…
Это были не просто прекрасные снимки, это был не просто профессионализм, здесь отразились все чувства человека, вся его нежность, теплота и любовь к своей Музе.
– Николай, спасибо Вам за праздник! – искренне сказала она. Фертовский смутился.
– Я должен бы попросить у Вас прощения, – сказал он.
– Прощения?
– Да, я так и не вернул снимки.
– Они Ваши, – Надя несмело прикоснулась к его руке, – и знаете что, я рада, что они остались именно у Вас, Николай. Я о многом думала после того, как вернулась из Беляниново…
– Владимир Григорьевич, – Лана начала нервничать, наблюдая за тем, как Николай не отходит от этой странной девицы, как знакомит ее со всеми, улыбается ей, как, наконец, смотрит на нее. Все это неспроста. Фертовский ускользал от Ланы как песок через пальцы. Сколько потрачено сил, сколько унижений и слез, неужели все напрасно?! – Вы должны поговорить с Николя, – с истерикой в голосе сказала она, – это же немыслимо, посмотрите, что творит Ваш сын?
Фертовский-старший решительно подошел к Николаю.
– Нам надо поговорить, – жестко заявил отец, – наедине, – добавил, глянув на Надю, та стушевалась. Он, действительно, был властным, и требовалось много душевных сил и стойкости, чтобы ему противостоять. Бедный Коленька!
Надя поймала себя на том, что смотрит на Николая с заботливой нежностью и сочувствием. Ей захотелось пожалеть его.
– Простите, Наденька, я скоро, – он ободряюще улыбнулся и пошел за отцом.
Найти уединенное место среди такого количества народу оказалось делом непростым. Всюду попадались гости, друзья, знакомые, все поздравляли Николая с успехом, интересовались планами на будущее. И без того накрученный Ланой, Фертовский-старший стал злиться еще больше. Он почти рычал.
Наконец, в помещении, где хранился старый театральный реквизит, возле заброшенной пожарной лестницы, Владимир Григорьевич счел, что здесь их никто не потревожит.
– Итак, отец, – нетерпеливо произнес Николай. Ему очень хотелось вернуться в зал, к Наде. Там все только начиналось.
– Что ты делаешь? – начал без обиняков отец. Нечего разводить церемонии, надо, пока не поздно, вправить мозги этому мальчишке. Один раз он уже сделал глупость, и Фертовский-старший буквально с ума сходил, что не мог изменить ситуацию. Сын тогда был слеп и глух и поступил по-своему. Но время расставило все на свои места.
– О чем ты?
Надя почувствовала руку на своем плече, резко обернулась. Лана улыбалась так приторно, что Андреева поняла все, что ей желает сказать эта белокурая «вешалка». Вешалка не потому, что она худая, а потому, что она вешалась на Николая, и Надя заметила это сразу, с первой секунды.
– Детка, а не пора ли тебе домой? – нагло заявила блондинка. – Мало того, что ты без приглашения, да еще безвкусно одета. Хотя, – она окинула взглядом ее фигуру, – с таким весом крайне сложно подобрать что-то стоящее.
В другой ситуации Надя смутилась бы, расстроилась. Но сейчас на нее со всех сторон смотрела она сама, такая красивая, воздушная, легкая, созданная любящей рукой прекрасного художника, удивительного человека и лучшего мужчины. Стать Галатеей суждено не каждой.
– Самое стоящее у меня уже есть, Ланочка, – ответила Надя, усмехнулась. Она аккуратно сняла ее руку с плеча и направилась к одной из своих фотографий, встала возле неё. – Когда ты смотришь сюда, что тебе приходит в голову?
Блондинка оторопело молчала.
– Кстати, почему «Лана»? Что за имя такое? Похоже на название моющего средства. Ах, нет, я вспомнила – это название антистатика.
Слушая отца, Николай с грустью думал о том, что отец, не придумав ничего нового, повторяется. Все то же высокомерие, нескрываемое превосходство и отсутствие умения признавать свои ошибки, раздражающе-стойкое убеждение в собственной правоте и непогрешимости. Единственное, в чем он прав и быстро догадался: сын влюблен. И, конечно же, по всем статьям девица ему не пара, в отличие от Ланы.
– Папа, – Николай перебил поток, казалось бы, убедительной речи. Убедительной, так решил Фертовский-старший, ведь до сего момента сын молчал, – ты напрасно тратишь и время, и силы.
В этот момент Надя увидела их и неслышно подошла к лестнице.
– Мне плевать на все эти глупости, связанные с происхождением, мне глубоко безразличен тот социум, которым ты так гордишься. Я устал от этой ноши, которую ты зачем-то повесил на меня. Наверное, для того, чтобы как-то разнообразить свою скучную жизнь. Я хочу просто жить и быть счастливым. А для этого мне нужна Надя и только она. Отпусти меня, отец, оставь в покое.
Мир не таков, как ты утверждаешь. Очертания нечетки, оттенки имеют гораздо большее значение. Ничто не бывает только черным или только белым, зло может оказаться переодетым добром, а безобразие – закамуфлированной красотой, одно не исключает другого. Позволь мне самому решать, что правильно, а что нет, что надо мне, а что мне совсем не подходит, чем я живу, дышу, люблю, наконец.
Владимир Григорьевич стал багровым.
– Один раз я уже позволил тебе…
– Тогда не было Нади, – возразил Николай, – я долго шел к ней, долго искал ее. Конечно, все не так просто, и я пока точно не знаю, как она теперь ко мне относится.
– Что?! – отец подумал, что ослышался. Эта девица еще и капризничала! Да она должна быть счастлива лишь тем, что его сын обратил на нее внимание, не говоря уже о чем-то ином!
– Но я не теряю надежды, что у меня появится шанс…
– Шанс?! Да ты в уме ли?
– Еще никогда я не был так разумен, поверь. Еще никогда я так не мечтал о женщине, быть рядом с ней, любить ее, сделать счастливой. Я, не задумываясь, сделал бы ей предложение и был бы рад твоему благословению.
– Никогда! – отрезал Фертовский-старший и, гордо подняв голову, направился к выходу. Вдруг увидел Надю, от распиравшей его ярости, не смог произнести ни слова. Прошел мимо. Она подошла к Николаю.
– Я согласна подумать, – сказала тихо.
– Ты все слышала? – он, сам не осознавая, перешел на «ты». – Подожди, согласна подумать над чем?
– Ты что-то говорил о том, что собираешься распрощаться со своей холостой жизнью? Или я не поняла?
Николай смутился, закрыл лицо руками, потер веки. Не ожидал, что Надя услышит именно это. Он, когда-то, получив от нее такой резкий отказ, теперь опасался торопить события.
– Да, – наконец Николя решился, – я говорил отцу, что хочу сделать тебе предложение. Но я не знаю, смею ли…, – он поднял на Надю тревожные глаза, – ты хочешь стать моей женой?
– Стать Вашей женой, мистер Дарси? – Надя засмеялась, откинув голову. Она сорвала заколку, и пушистые волосы упали на плечи. – Если Вы дадите мне время на раздумье, обещаю, что не стану долго Вас мучить. Хотя, – она сделала паузу, – мне кажется, ответ очевиден.
– Правда? – Николай не мог в это поверить. Все получилось так, как он, и мечтать не смел. Спасибо отцу!
– Да, – подтвердила Надя. – Вот только есть один невыясненный момент.
– Какой? Все, что пожелаешь, – Николай сделал к ней шаг, еще один, поправил волосы, затем притянул её к себе.
– Как же восхитительно ты целуешься, – она едва успела договорить…
Эпилог
Она вернулась домой далеко за полночь. За один единственный вечер её жизнь, словно бурная река, так долго бьющаяся о непреодолимую каменную стену фатального невезения, неверия в собственные силы и близкую удачу, перестала гибельно бросаться туда, где ей никогда не было пути. Она просто повернула в другом направлении и, почувствовав свободу, лёгкую, головокружительную, ничем и никем несдерживаемую, устремилась вперед. Там не было тех, кто, как милостыню, давал ей псевдоверу в возможность счастья, там не было тех, кто не умел, да и не хотел познать всю глубину её неповторимой, ни на кого не похожей, так исстрадавшейся женской души. Но там был тот, кому она нужна как живительный глоток воздуха в вакууме происходящих в его жизни событий. Он успел познать многое: финансовый достаток, триумф побед в профессиональной деятельности, славу узнаваемости в определенных кругах, лёгкую добычу в приключениях, где в награду ему доставались те, о ком иные могли только мечтать. Однако душа его все больше томилась в беспросветном поиске той, которая бы нарушила его внутреннее безмолвие, выпустила жаждущую птицу, отомкнув холодные засовы, обожгла, но не опалила, напротив, пылающим огнём расправила крылья сердца. Её глаза, руки, волосы…
Всё это слилось в единый едва ли не мистический образ его возлюбленной. И вдруг стало так легко, что он даже сначала не поверил в это! Но её внутренний свет так притягивал к себе, так неумолимо манил, что он понял: сопротивление или её потеря сродни погибели его души. Он впервые услышал шелест утренних звёзд…
Он проводил её до квартиры, и они ещё долго стояли в неопрятном подъезде, где были обшарпаны стены, замусорены углы, где скудно горели лампочки, а за дверями квартир уже крепко спали. Эти двое, молча, смотрели друг на друга и не могли насмотреться. Их уста были сомкнуты, но как никогда, сейчас слова казались пожухлыми листьями, они ничего не значили. Оказывается, можно говорить и без слов. Он умел это в совершенстве. Глаза, светящиеся в полумраке, смотрели на нее так, что она не сомневалась: её любят, глубоко, искренне. Губы – их касалась улыбка, которая была предназначена именно ей – восхищенная улыбка, она удивительно шла ему.
Она ощущала внутри себя такое спокойствие и умиротворенность, такое согласие с самой собой, что могла только изумляться. Раньше она думала, что любовь к мужчине должна начинаться со страсти, с поглощающего все естество чувства, с захватывающих желаний, с бессонных ночей, постоянных до одури мыслей о нём, ни минуты не давая себе передышки, и дикого, временами неконтролируемого страха всё потерять. Но сейчас всё иначе. Да, ей хотелось смотреть на него, слушать его, узнавать его, но неторопливо, без суеты и любовной спешки, без скоропалительных выводов, которые так характерны для пылких, порой выдуманных, чувств. К ней приходила любовь женщины, пропитанная мудростью.
– До завтра? – наконец сказал он и, нехотя, отпустил её руки. Она кивнула. Ещё раз глянула в его бархатные глаза. Теперь, именно теперь ощутила исходящий от него магнетизм и настоящую мужскую привлекательность.
Он начал спускаться по лестнице. Ей ещё раз так захотелось поцеловать его, хотя они сегодня за вечер это сделали множество раз, что она не выдержала и позвала его. Ни секунды не колеблясь, он молниеносно одолел два пролёта и, прижав её к себе, поцеловал. Как он целовал! Можно было сойти с ума лишь от одних поцелуев. Она понимала, что его умение не обусловлено опытом. Порой даже самая филигранная работа не может сравниться с тем, что дано свыше. В его поцелуях, в его прикосновении трепетала сама душа. И эта душа становилась ей понятнее и дороже.
– Сердечко моё, – тихо сказал он, обжигая её своим дыханием.
Он вышел на улицу под летящий влажный снег, поправил шарф, запахнул пальто и широким шагом направился к машине. Перед тем, как сесть в неё, обернулся и ещё раз посмотрел на окно, в нём единственном горел свет. Через секунду штору отодвинули. Он знал, что любимая обязательно проводит его взглядом. А она загадала: если он обернется, значит всё, что с ней происходит не сон, а самая настоящая и самая чудесная из реальностей. И это только начало…
