Марина Васильевна Ледовская
Я тебе посылаю любовь. Книга первая.
– Людочка? – переспросила Лизавета и словно очнулась.
– Да, у Курилова самая страстная и большая любовь в жизни. Моложе его на 20 лет, красавица, каких еще поискать, уверенная в себе. Но Ваньке все нипочем, бегает за ней, предлагал замужество. Людмиле этого не надо, она и так доит его по полной программе. А Курилов хоть и гуляет на стороне, но всегда к Милочке возвращается. Вот это любовь, да?
Лиза, молча, кивнула и побрела к выходу.
Глава 53
За десять дней до похода в театр Надя простудилась, была температура, мучил кашель. Сестра не на шутку забеспокоилась, предложила продать билеты. В конце концов, это не последняя возможность и театр никуда не денется. Но Наде так давно хотелось попасть в «Ленком», она так мечтала об этом, что больше не желала ждать. Ей почему-то казалось, что если она не поедет в этот раз, то не поедет никогда. Все время что-то мешало: отсутствие свободного времени, денег, то было просто не с кем. Ведь страсть к театру должен разделять тот, кто ее испытывает. Иначе теряется восприятие и послевкусие.
На улице хлестал дождь, ветер был порывистым и зябким. Небо, казалось, навеки затянули унылые тучи. Надя долго решала, что же ей надеть так, чтобы и не замерзнуть и выглядеть прилично, все-таки она едет в театр. Мама ворчала, она была против поездки, пригрозила, что пожалуется сестре, но, оказывается, Лиза сама ехала с Надей в театр. И вовсе не собиралась последнюю отговаривать.
Надя улыбнулась своему отражению в зеркале, расчесала пушистые волосы и спрятала их под капюшон. Мама обиженно покачала головой и ушла в комнату. Младшая дочь всегда отличалась упрямством.
– Ма, я пошла, пока! – крикнула Надя и хлопнула дверью. Лиза уже наверняка ждала на станции.
Наде не верилось, что едет, она всю дорогу думала о театре. Так бывает, когда ты долго чего-то хочешь, мечта начинает осуществляться, а тебе все не верится.
Возле театра было шумно, продавали с рук билеты. Дождь уже кончился, да и ветер стал тише, в лужах тонули тяжелые листья. Перед самым входом в театр Надежда подняла голову: театр был небольшим, но все равно величественным, когда-то Купеческий Клуб, он, конечно же, выделялся из ряда зданий по всей улице. И, несомненно, привлекал к себе внимание. А по вечерам в лучах специальной подсветки казался по-настоящему торжественным. Кроме того, он недавно отметил юбилей, весьма впечатляющую дату, что не могло не придать ему солидности. В этих стенах творили одни из самых замечательных служителей Мельпомены. Их сменяли поколения, одно за другим, они бережно сохраняли традиции, почерк театра и его уникальную узнаваемость. Спектакли «Ленкома» всегда были особенными, яркими, сложными. Надю именно это и подкупало.
Они с Лизой поднялись по широкой лестнице.
– У нас еще есть время, – сказала Лизавета, – можем походить по фойе, – предложила она.
– Да, я хочу посмотреть портретную галерею актеров, – тут же сообщила Надя. Сестра махнула рукой, мол, иди, я догоню.
Лица, лица… молодые и не очень, знаменитые и неизвестные. Некоторые из них уже добились успеха и надолго останутся в памяти, а другим еще предстояло пройти этот путь. И у каждого он будет своим, и многое будет зависеть от самых, казалось бы, непредсказуемых и неожиданных поворотов и событий. Не последнюю роль играл и кинематограф. Он дарил широкую узнаваемость, он с колоссальной быстротой вел к успеху, звездности. Звезда…
Наде почему-то не нравилось это нынче популярное определение. Оно звучало красиво, восторженно, но по сути своей было каким-то отстраненным, отчужденным. Ведь звезды так далеки, так недосягаемы и равнодушно-холодны. Талант, гениальность, виртуозность – вот настоящие определения. В них виден труд, эмоциональная щедрость, фейерверк чувств, заразительная энергетика.
Да, на сцене больше возможности раскрыть себя. В одном спектакле нет дублей, нет повторов, не должно быть ошибок – все творится здесь и сейчас, и актер не имеет права на халтуру. Потому что ложь и нарочитость ощущаются сразу, с первых минут. Зритель – строгий, но благодарный. Аплодисменты, крики «браво!», горящие глаза, льющийся из зала поток восхищения и восторга. Происходит мощнейший обмен…
Надежда прошла вдоль портретов, остановилась возле корифеев. Так была поглощена своими мыслями, что не сразу услышала, как за ее спиной разговаривали двое. Капризный женский голос выражал недовольство, связанное с автомобильными пробками в столице, пришлось выехать из дому чуть ли не за два часа. Этого времени вполне хватило бы на уйму других дел, и вообще совсем необязательно таскаться по театрам, есть места, где гораздо веселее. Девица жаловалась и жаловалась до тех пор, пока ее спутнику не надоело. Он сказал что-то негромко, но резко. Она растерянно умолкла, в этот момент Надя обернулась. Фертовский ее не заметил. С непроницаемым лицом он смотрел в другую сторону, все те же равнодушие и надменность.
– Николя, – заворковала девица и прильнула к нему, – ну, не сердись, пожалуйста! Ты же знаешь, что у меня был трудный день – презентации, показ, – начала перечислять она.
«Я не сомневалась, что Фертовский встречается с «модельками», – грустно подумала Андреева. С ними встречались в основном все, кто умел зарабатывать деньги, а некоторые, кто не был особенно отягощен интеллектом, женились на них. Напротив Нади находилась типичная представительница племени «моделек». Высокая, длинноногая, с кукольными чертами лица, белокурые волосы с вертикальной химией делали ее лицо еще больше похожей на куклу. Конечно, одета по последнему писку моды, везде открыто чуть больше, чем надо. Она пришла в театр, чтобы показать себя, но поскольку на нее мало кто обращал внимания, быстро заскучала.
Надя поспешила спрятаться и стала наблюдать из-за укрытия, почему-то не хотелось, чтобы Фертовский ее заметил. Он, наконец, повернулся к своей спутнице, досадливо хмыкнул, почти не разжимая губ, что-то ей опять сказал. Через секунду девица взяла его под руку, и они направились в партер. Ну, конечно же, в партер, куда еще?
Наде и Лизе светил амфитеатр. Вот и замечательно! Меньше шансов столкнуться с Фертовским. Хорошо, что он ее не видел. Пришлось бы здороваться, что-то говорить, выдерживая оценивающие и двусмысленные взгляды «модельки». Знала бы она, как Фертовский еще несколько месяцев назад влюбился в Надю, целовал ее, а потом спас от огня. Этот мужчина страдал. И сейчас, спустя время, много стало видеться в ином свете. Да, объяснение в любви Фертовского оказалось не самым романтичным, даже унизительным, но он хотел быть честным и прямым. Он не скрывал и не лукавил. Самое главное, что он все-таки сказал о своей любви. И глаза его тогда смотрели на Надю совсем не так, как сейчас на худосочную модель. Тогда зачем он с ней встречается? Если он так страстно и горячо говорил Наде о своих чувствах, то почему отдал предпочтение другой?
От возмущения Андреева даже вскочила.
– Сядь! Ты что? – зашипела Лиза, дернув ее за руку. – Спектакль уже начался.
Надя словно проснулась, быстро извинилась и уставилась на сцену. И как это Фертовскому удалось так занять ее мысли, что она совсем забыла, зачем сюда явилась? Надя собралась, шумно выдохнула, сосредоточилась и через минуту забыла о Фертовском. Она с головой окунулась в атмосферу происходящего на сцене и почувствовала приятное волнение, когда на ней появился главный герой.
Однако чем больше Андреева смотрела, тем сильнее изумлялась. Когда-то увиденный ею в кино герой, такой элегантный, сдержанный, невероятно умный, вызвавший неподдельное восхищение, убедил Надю в том, что и в жизни он такой. Ну, или почти такой. И что же? Строгий, явно дорогой, костюм сменили потертые джинсы, волосы жгучего брюнета стали рыжими перьями, в ухе серьга. А манеры? Нет, Надежда, конечно, читала Кена Кизи5 и помнила сюжет, но… перевоплощение актера было таким разительным, словно перед ней предстал совсем другой человек. И ей стало смешно, что она приписала артисту черты человека, которого он играл в кино. Известный британский актер6 однажды на явный комплимент в адрес своего героя ответил: «Просто я профессиональный притворщик». И ничего иного. Игра актера по сути своей – ложь. Но он заставил поверить, что это правда.
И если актеру верят, значит, он максимально убедителен и по-настоящему талантлив. И Надя поверила, слишком органичен он был тогда в этой роли, органичен, целостен. Впрочем, как и сейчас, когда вразвалку ходил по сцене, сквернословил, обманывал, говорил непристойности. Да, в нем, конечно, были и положительные черты, но он был непреодолимо далек от образа Егора Шубина – мужчины-идеала Нади. Нет, она не испытывала разочарования, была слишком разумной, скорее, замешательство, причем от собственной наивности. А ведь прав батюшка Иоанн и еще как, довольно часто мы весьма необдуманно судим о других, принимаем за истину то, что лежит на поверхности. Повешенные нами на человека ярлыки, лишают нас возможности понимания. Мы перестаем видеть в этом человеке что-то, кроме того, что уже видели и приписали ему, как неотъемлемое качество. А если он начинает вести себя не так, как мы ожидали, мы решительно отказываемся в это верить. Найденные нами объяснения его поведению, оказываются ошибочными, мы не в состоянии признать за этим человеком других черт, помимо тех, которые однажды признали.
В какой-то степени это напоминает и театр. Здесь на актере надета маска, которая на время спектакля определяет его роль и при правильном раскладе у зрителя не возникает потребности знать, что на самом деле под ней. Однако любой спектакль имеет финал, и маска перестает что-либо значить. Человек просто избавляется от нее и становится самим собой. Это и просто, и непостижимо. Особенно, касаемо отрицательных ролей. При высоком профессионализме актера так легко было поверить, что он злодей, и как сложно признать, что этого нет на самом деле. Мы словно теряем доверие у самих себя, мы чувствуем, что нас обманывали, но так искусно, что мы теряемся и находим слишком простой выход, мы не желаем сдаваться и признать, что реальность иная.
В антракте Лизе очень захотелось кофе, она с упоением вспоминала дни своей театральной юности, когда с подругой ездила в столицу почти на каждую премьеру, а в перерывах между актами спектакля они пили огненный и невероятно горький кофе.
Наде кофе не хотелось, она отправила сестру в буфет, а сама с любопытством стала осматривать настоящую карету, находящуюся в фойе театра.
– Добрый вечер! – услышала где-то сбоку.
Все-таки они встретились!
Глава 54
Виктория нервничала весь день. Ей почему-то казалось, что, как только она прибудет в Петербург, сразу там встретит Вадима. Прямо на вокзале, рано утром. Глупо, конечно. Таких подвигов можно ожидать лишь от влюбленного мужчины, а Вадим им не являлся. Интересно, зачем ему понадобилось увидеть Корецкую? Когда он говорил ей по телефону о встрече, Вике показалось, что у нее появился шанс…
Но сейчас, спустя сутки, она перестала строить иллюзии. Вадиму слишком многое надо было простить и забыть, кроме того, он никогда не верил в ее способности кем-то серьезно увлечься. А, следовательно, и в ее любовь, о которой узнал там, в Беляниново. Узнал и отпустил Викторию, нисколько не сожалея и не пытаясь удержать ни на секунду. Впрочем, она сама виновата. И все-таки было жалко себя. Что-то в ней изменилось, словно в другую дверь вошла. Несмотря на все ту же внешнюю уверенность, она теперь часто задумывалась о том, почему с ней произошло такое, каким образом мужчина заставил ее потерять голову, обезуметь от нахлынувшего потока чувств и желаний. Нет, в основе этого лежал не спортивный азарт, Вадим был ей интересен не тем, что проявлял равнодушие. Хотя, не лукавя, нужно признать, что началось-то все именно с этого. Но потом… потом он просто свел ее с ума, околдовал, приворожил, сам того не ведая. А когда все стало таким прозрачно-понятным, он отказался поверить в чувства Виктории Корецкой – рыжеволосой девицы, взбалмошной, капризной и не очень умной. Со временем эмоции несколько приостыли, чувства потеряли былую остроту, и Вика почти смирилась. Но вчерашний звонок? Он поставил все с ног на голову! От неожиданности Корецкая наговорила абсолютно не то, что хотела: джинсы, кошка – чушь какая-то! Опять глупо и без содержания. От любви растеряла последний ум.
В гостиницу вернулась вечером, приняла горячий душ, переоделась в более теплый брючный костюм, наглухо застегнула куртку да еще шарф сверху намотала. В Питере на редкость холодный и сырой ветер, а Корецкая ощутила, что легкий насморк уже подхватила. Вика вышла из гостиницы, посмотрела по сторонам. Теперь со зрением проблем не было.
Ветер подхватил концы ее шарфа и ударил ими по щеке. Ударил ощутимо, будто сердился. Ну, вот даже ветер ее не любит! Корецкая с невероятной силой ощутила отчаянье одиночества. Она неподвижно стояла на тротуаре одной из улиц шумного города, ежедневно наполняемого множеством событий и судеб, величественного города истории, в которую вплетались войны, революции, потопы, «белые» ночи и многое другое. Живая книга.
Вика втянула голову в плечи, опять замотала шарф, неугомонный ветер принялся за капюшон, пытаясь сорвать его с головы.
– Девушка, вас подвезти? – возле Корецкой, взвизгнув, резко затормозил автомобиль, из окна высунулся парень, совсем мальчишка. Широко улыбнулся, обнажив смешные, как у зайчика, передние зубы.
– Я, кажется, не голосовала, – ответила Виктория, ветру все-таки удалось сорвать с ее головы капюшон. Он тут же принялся трепать волосы, которые стали лезть в лицо.
– Такой девушке, как вы, нельзя гулять одной вечером, это небезопасно, – парень в машине банально пытался завязать знакомство. Виктория усмехнулась.
– Такой как я? – переспросила она. – А какая я, по-вашему?
– Легкомысленная, – вместо парня ответил кто-то другой. Пару минут назад он вышел из гостиницы и поискал Викторию глазами. Подошел большими шагами, черное длинное пальто не застегнуто, на шее белый шарф – настоящий модник, нет, скорее, пижон. Так сказала бы Надя.
Корецкая подняла на него глаза. Сердце колотилось где-то в районе живота, почему-то стало жарко.
– Привет, – выдавила она, – я думала, ты пошутил, что приедешь сюда, – опять сказала не то, что собиралась. Неужели переняла эту привычку от подруги? Или все влюбленные женщины ведут себя как настоящие дурочки?
– Почему пошутил? – удивился Вадим и запахнул пальто. Посмотрел на опешившего парня, который все еще высовывался из своего авто, посмотрел так, словно молнию метнул. Парень разумно решил, что ему пора исчезнуть с поля зрения.
– Послушай, Вадим, – Виктория уже не замечала холодного ветра, грохота проносящихся машин, спешащей толпы, резких сигналов такси, которые подъезжали к гостинице, то и дело, мешая друг другу, – что тебе надо? – Вике, прежде всего, хотелось прочесть ответ на его лице. Вадим закурил, затягиваясь, прищурил глаза, словно что-то прикидывал в уме. Прочесть ответ на лице? Глупенькая, Корецкая успела запамятовать, что очень часто лицо Вадима оставалось бесстрастным. Он не из тех, кто привык выставлять напоказ свои эмоции и чувства. Он не мог быть уязвимым, просто не имел на это права. Как и ошибаться. Ошибки дорого обходятся.
– Тебе идут очки, – наконец изрек Вадим, – я рад, что ты послушалась моего совета.
– Вадим, я… – Виктория нервно сорвала очки. Господи, сколько он будет ее мучить?
– У меня недалеко машина, – перебил Вику Вадим и достал брелок с сигнализацией, – давай куда-нибудь съездим? – беззаботно предложил он. – Можем просто покататься, пообщаемся?
– Пообщаемся? – переспросила Корецкая. Когда-то Вадим считал, что с ней не о чем говорить, нарочно избегал ее общества. А теперь желает общения?
– Все меняется и мы тоже, – словно подслушав ее мысли, сказал Вадим. Он неожиданно так пристально посмотрел Вике в глаза, что та, смутившись, покраснела.
– Я ничего не понимаю, – произнесла тихо, а потом чихнула.
– Еще не пришло время, – махнул рукой Вадим. – Будь здорова! – тут же добавил. – Так мы едем или нет? В машине тепло, сухо, играет музыка, соглашайся, тем более, что ты, кажется, простыла немного, так?
Чтобы окончательно не свихнуться от происходящего, в частности того, что Вадим сейчас рядом и пытается уговорить ее куда-то ехать, Виктория, молча, отвернулась. Не об этом ли она мечтала? Прошло несколько месяцев, и Вадим появился, словно вынырнул из небытия.
– Пойдем, – он прикоснулся к ее руке. Вика кивнула, с трудом осознавая, что ее опять затягивает в омут, называемый «Вадим Зорин».
Он снял пальто, небрежно бросил его на заднее сиденье автомобиля, в котором, действительно, было очень уютно. За стеклами закружились снежинки. Ветер принес их с севера.
Вадим краем глаза посмотрел на Корецкую, заметил, как она неуклюже возится, разматывая свой длинный шарф, расстегивает куртку и пиджак, под которым тонкая водолазка выгодно обозначила грудь. Ветер все-таки растрепал волосы Виктории, и теперь они крупными кольцами и витками торчали в разные стороны. Заметив, что Вадим за ней наблюдает, Корецкая опять покраснела и смущенно поправила очки, хотя они сидели идеально. Долгое пребывание в салоне оптики оправдало себя.
Вадим завел автомобиль, бесшумно бегая по стеклу, заработали «дворники».
– Какой пронырливый мальчишка, – насмешливо произнес Вадим, выезжая на основную дорогу, – чуть не увез тебя. Еще пара минут, и я бы опоздал.
– Я не собиралась с ним уезжать, – отозвалась Виктория. Насмешливость Вадима ее сбивала с толку больше, чем холодность. В Беляниново он никогда с ней не шутил, только с Надюшей.
– Ты видел Надю? – вдруг спросила Виктория. Он переменился в лице, проехал на желтый свет.
– Почему ты спрашиваешь? – не дождавшись ответа, добавил, – нет, не видел.
– Это странно, – пожала плечами Вика, – я дала тебе и телефон, и адрес.
– Почему странно?
– Потому что ты влюблен в нее! – выпалила она.
Вадим потер подбородок, нахмурился. Ну, почему женщинам всегда надо во всем копаться и выяснять? Почему нельзя оставить все как есть? Вадим несколько раз звонил Наде – она не брала трубку, подъезжал к дому – никого не заставал. Значит, так должно и быть. Не сложилось, не совпало.
– Ты ужинала сегодня?
Опять эта манера не отвечать на вопрос, уводя разговор совсем в другую сторону!
– Нет, а что? – с раздражением отозвалась Виктория и отвернулась. Невозможный человек! Невыносимый! Бесчувственный! Неужели он не понимает, как ей тяжело?!
– Я – тоже. Ресторан – это банально. А давай-ка прокатимся за город к одному моему очень хорошему другу? Там красивый поселок, он находится в настоящем бору. Отведаем домашних пирожков, послушаем истории замечательной сказочницы, забудем на время обо всем на свете, просто отдохнем.
Глава 55
Актеры – удивительное племя,
И если умирают, то на время,
Чтоб со слезами пота на лице
Успеть еще покланяться в конце…
…Вставай, артист! Ты не имеешь права
Скончаться, не дождавшись крика «браво»!7
– Здравствуйте, Николай! – Надя сдалась на милость обстоятельствам. Сестра, похоже, еще задержится со своим кофе, а Фертовский встал так, словно преградил путь к бегству. Интересно, куда делась его пассия?
– Я не ожидал Вас здесь встретить, – признался он. Не сводил с Нади глаз. Опять эти глаза, черные, словно бархатные, следящие за каждым ее движением. И опять непонятно, что стоит за этим взглядом: не может быть, чтобы она все еще нравилась Фертовскому! Он до глубины души оскорбился отказом, чувствовал себя униженным, уязвленным. И ладно бы женщина его круга, а то какая-то неуверенная в себе девица, не аристократка, без особого шика и яркой внешности. Да, начитана, эмоционально чувственна, обладает невероятной живостью и умом, готова бороться со всем миром за истину. Наверное, и любить так умеет, отдавая всю себя, без остатка.
– Ну, почему же? Я тоже, как и Вы, хожу в театр, – иронично заметила Андреева. В следующий момент она наконец-то порадовалась, что предстала перед Фертовским при параде и с нормальной прической.
– Я не то имел в виду, – он смутился. – Просто мы давно не виделись. Как Ваши дела?
– Спасибо, замечательно! А Никита? Вы закончили съемки? – Надя почувствовала, как воспоминания нахлынули приятной волной. Все-таки в Беляниново было и хорошее.
– Осталось совсем немного, – ответил Николай, – последние штрихи. Ксения, как только вышла замуж за Антона, вернулась на съемки, чему Никита был несказанно рад. Виталий сломал руку, наш звукорежиссер ушла в декрет. Вроде бы все, – он смущенно улыбнулся.
– Передавайте всем от меня привет, – сказала Надя. Сейчас она впервые почему-то перестала чувствовать дискомфорт и неловкость в присутствии Фертовского. Напротив, он располагал к себе, явно был рад их встрече и не скрывал этого.
– Обязательно передам. Никита обрадуется, он часто вспоминал о Вас, Надя, – Фертовский замолчал, и Андреева поняла, что часто вспоминал ее вовсе не Никита. Эта мысль была ей сейчас приятна. Почему? Она не знала, но время, которое минуло со дня их последней встречи, кое-что изменило. Да и сама Надя стала меняться.
– Как Вам спектакль? – она внезапно сменила тему. Так проще. Еще не готова обсуждать с Фертовским личные темы.
– Замечательный! – отозвался Фертовский. – Прекрасная режиссура, правильно расставлены акценты, мощное психологическое воздействие. Я вообще люблю «Ленком». Как-то я читал, дословно: в этом театре, как ни в каком другом, очень экспрессивные спектакли, они звонкие, яркие, ошеломляющие, много сценических метафор. Главный режиссер – просто мастер театральной фантасмагории, мастер вихрей феерических красок8.
– Наконец-то есть то, что мы оба любим! – не удержалась от восклицания Надя, но тут же осеклась, опять сказала что-то не то. Однако Николай смеялся, показывая очаровательные ямочки на щеках. – Простите, я иногда бываю чересчур прямолинейна. Что думаю, то и говорю.
– Вам не за что извиняться, – мягко заметил Николай, – говорить то, что думаешь, по моему разумению, не недостаток. Это исключает двусмысленность, недомолвки и неясность, которые, увы, часто сопровождают нашу жизнь. Иллюзии губительны.
Надя покраснела, почему-то ей показалось, что он имел в виду именно ее отказ в Беляниново, изложенный в весьма резкой и категоричной форме. Именно тогда она говорила то, что думала, выражений не выбирала. Слова были словно хлесткие пощечины. Это уже потом, остыв, она спокойно проанализировала ситуацию и предпочла бы несколько иные фразы, хотя исход априори не мог быть другим. Тогда, а сейчас?
– Иногда я думаю, что иллюзии не так болезненны, как резкость правды, – сказала Надя, – чтобы ни происходило, нельзя обижать человека.
– Даже если он заслужил? – Николай отвел взгляд.
– Кто что заслуживает, не нам судить. А время смывает лишние эмоции, никчемные амбиции, оно открывает ложность приоритетов и ненужные акценты. Оно способно отыскать истину. Жаль, что иногда бывает слишком поздно, – Надя внезапно замолчала, заметив, что Фертовский едва ли ее слушал. Это было заметно по глазам. Они не излучали мрачную холодность, как раньше, напротив, стали теплыми, живыми. Они откровенно ласкали лицо Нади, касались ресниц, целовали губы. Просто невероятно, но Андреева опять ощутила его поцелуй на губах! Хотя Фертовский даже не сдвинулся с места. Но Надя чувствовала, как он целует ее, целует нежно, трепетно.
Надя пришла в себя, когда Фертовский отвел взгляд. Он не приблизился к ней ни на йоту. Не может быть, чтобы за несколько секунд она испытала такое! Фантазия настолько разыгралась, что по силе ощущений превысила физическое прикосновение, если таковое могло бы быть. Или так сработала память, цепко впитав в себя теплоту от того единственного поцелуя в Беляниново? Надя, Наденька, ты всегда считала себя разумной девочкой! Даже в отношениях с Соловьевым был, скорее, практический подход: у нее должен быть молодой человек, она должна выйти замуж. Она должна быть как все. И неважно, что нет ни любви, ни привязанности, ни уважения. А Фертовский? Вопреки всему, что произошло, сохранить в памяти поцелуй? Андрееву даже в жар бросило… Нет¸ здесь дело даже не в поцелуе, что-то иное. Неужели этот человек ей может быть близок душевно?
Хорошо, что прозвенел сигнал к началу второго акта спектакля. Лизы все еще не было.
Фертовский увидел свою спутницу, она махала ему рукой.
– Надежда, я вынужден идти, – с плохо скрываемым огорчением сказал он, – я очень рад, что встретил Вас. Можно я как-нибудь Вам позвоню? – последнюю фразу он сказал тише.
– Да, я буду рада Вашему звонку, – она улыбнулась ему так светло, что Николай глазам своим не поверил, именно эта улыбка предназначалась ему. Улыбка Нади.
– Спасибо, Наденька, я обязательно позвоню, – Надя едва поняла эти слова, они утонули в нарастающем гуле, все направлялись в зал. Фертовский скрылся в толпе.
Андреева озадаченно посмотрела на щупленького мужичка, который продавал розы за баснословную цену прямо в фойе театра. Решение пришло неожиданно.
Лиза появилась лишь на третьем звонке, в буфете была очередь, кофе, конечно, не тот, сцена далековато, проходы узкие. В общем, как всегда всем недовольна. Надя давно смирилась с такой чертой характера сестры, когда временами ей все не нравилось. Надя наслаждалась в одиночку. На ее коленях лежали три огромные пурпурные розы.
– Что за цветы? – Лиза заметила сразу. – Где ты их взяла?
– Купила, – Надя смотрела на сцену.
– Зачем?
– Хочу подарить исполнителю главной роли. И у меня несколько причин для этого.
– И каких же? – снисходительно улыбнулась Лиза. Сестра всегда была чересчур романтична, вечно что-то выдумывала, летала в облаках, мечтала о несбыточном. Теперь потратила такие деньги, чтобы подарить цветы мужчине. Да еще актеру! Какой в этом смысл? Что за блажь? Так ведут себя глупенькие девочки-фанатки, которые своим нелепым обожанием вызывают у знаменитостей лишь раздражение. Достаточно оваций и того, что зал полон.
– Во-первых, он – талантливый актер, который мне, действительно, нравится и интересен. Во-вторых, он просто красивый мужчина, – принялась перечислять Надя, – и, в-третьих, он помог мне кое-что в жизни понять до конца, сам того не зная, и я ему за это искренне благодарна.
Лиза пожала плечами – сестру сложно переубедить, пусть делает, как ей нравится.
И вот последняя мизансцена спектакля. Приглушен свет, тишина такая, что слышно дыхание. Благодаря преданному другу мучения главного героя заканчиваются. Он, покинув, этот бренный мир, наконец, обретает свободу. Душа его превращается в птицу, которая парит над землей. Словно в подтверждение слышны тревожные крики птиц. Все погружается во мрак…
Минутная пауза, сцена залилась светом, и зал утонул в овациях. Герой, живой и невредимый, к всеобщей радости, вышел на поклон.
Надя с трудом пробиралась к сцене. Это один из самых волнующих моментов – восторг публики. Большая масса зрителей находятся в состоянии, называемом катарсисом. Это успех спектакля, успех актеров, венец их непростой работы на сцене. Любовь зрителей дает кураж, уверенность, которая порождает в актере уверенность в себе, и он творит.
Сцена поистине уникальна! Она вызывает страх, трепет, она притягивает и околдовывает. Почувствовав ее в полной мере, человек, говорят, уже не в силах от нее отказаться. Этот плен вечен, до самой последней секунды, до последнего вздоха. Хороший актер мечтает умереть на сцене.
То там, то здесь слышались крики «браво!». Зрители не желали отпускать актеров.
Надя, наконец, приблизилась к краю сцены и чуть не заплакала от досады: актер ушел за кулисы. Несколько мгновений она растерянно смотрела по сторонам, стояла у сцены одна и не знала, что делать. Проклятое невезение! Оно и здесь ее достало! Даже цветы не сумела подарить.
Вдруг аплодисменты усилились, опять послышались крики «браво!». На сцену вышел он… «Если я подарю ему цветы, – подумала Надя, – у меня есть шанс стать счастливой».
Не веря до конца в свою удачу, Надя забыла обо всем на свете. Она напряженно смотрела, как высокий красивый мужчина приближается именно к ней. Быстрым движением он снял бейсболку, тем самым открыл лоб и глаза.
Глаза! Боже мой! Андреева несмело протянула розы…
Вблизи актер оказался совсем другим, лицо – моложе, взгляд такой теплый и ласковый, что захватывало дух. Искусителя с брутальной внешностью не существовало и в помине. Обычный человек со своими эмоциями, чувствами, победами. Просто он, как многие, старался делать свою работу добросовестно. И ему сложнее, оценивало работу гораздо больше людей. И провалы гораздо заметнее. Две стороны медали. И все-таки черты самого человека пленяют больше, чем профессионализм. Именно он заставляет аудиторию переживать колоссальные эмоции.
– Спасибо Вам за все! – Надя перестала волноваться и громко произнесла эту фразу.
– Это Вам спасибо, – он ответил одними губами и еще раз улыбнулся. Она протянула ему эти роскошные огромные розы и поблагодарила как-то особенно, словно он, действительно, ей в чем-то помог.
Уходя со сцены, актер обернулся. Девушка исчезла в толпе. Он много раз выходил на сцену, ему в знак признательности не раз дарили цветы, в основном, конечно, женщины. В глазах обожание, восхищение, неудержимая радость оттого, что кумир так близко, рядом. Он уходил со сцены и тут же забывал о многих, хотя актерская память крепкая. Однако были лица, которые трудно забыть. Как у этой девушки. Он знал, что запомнит ее, запомнит обязательно. И если придется увидеть ее еще раз, память услужливо подскажет, где и когда он видел ее робкую улыбку. Она еще не один раз придет на его спектакль и будет пристально смотреть на то, как он проживает тысячи жизней: влюбляется, плачет, сражается, правит государством, умирает и рождается заново. В глазах этой девушки всегда будет восхищение его талантом перевоплощения, красотой, пластикой, темпераментом и искренностью.
Надя быстро спустилась по лестнице, сестра была уже внизу. В гардеробе очередь, но предусмотрительная Лиза покинула зал раньше и терпеливо ждала Надюшку.
– Довольна?
– Вполне, – засмеялась Надя. Одеваясь, она в толпе заметила Фертовского. Настроение было превосходным, словно ей только что выпала удача, самая большая в жизни. Взгляд Николая был точно таким же, как у Александра на сцене – ласковым и внимательным. Он словно видел в ней то, чего не видят другие.
Окрыленная внезапным успехом, Андреева показала знаком Фертовскому «позвони мне!», помахала ему рукой и поспешила за сестрой, которая уже была на выходе.
Глава 56
Приехали быстрее, чем Виктория ожидала. Вадим выбрал почти свободную от автомобилей трассу. Всю дорогу он молчал, аккуратно и уверенно управляя машиной. Снежинки все еще летали в вечернем воздухе. Виктория постепенно успокоилась, допрашивать Вадима не было смысла, что-то выяснять – бесполезно. Надо просто запастись терпением и ждать. Ведь для чего-то он позвонил ей и даже поехал в Санкт-Петербург?
