Марина Васильевна Ледовская
Я тебе посылаю любовь. Книга первая.
– Ваш оператор, действительно, настолько профессионален, как о нем говорят? – небрежно спросила Андреева после того, как Виталик опять очутился возле нее.
– Да он просто гений! – эмоционально воскликнул помощник режиссера. – Я не устаю им восхищаться, у него почерк Рерберга.
– Рерберг? – переспросила Надя.
– Да, это был самый талантливый оператор в истории отечественного кинематографа. Он вместе с Тарковским снимал «Зеркало», «Сталкер». Потрясающие картины! Николай Владимирович даже специально изучал манеру Рерберга, много рассказывал о нем. Да, он к тому же прекрасный рассказчик! В общем, Николай Владимирович представляет собой сочетание замечательного человека и отличного художника.
– Неужели? – покачала головой Надя. Ей показалось, что Виталик говорит о ком-то другом. Нет, может быть как профессионал Фертовский и хорош, но замечательный человек? Разве может такая мрачная и заносчивая личность заслуживать подобного эпитета? Хотя, надо отдать ему должное, он вчера помогал им на кухне, сегодня вступился за Викторию и оттащил взбешенного Антона, оглушил его. Кстати, а где же Антон?
Надя поискала его глазами, но не нашла. Что же все-таки произошло между ним и ее подругой? Что заставило интеллигентного и физически слабого молодого человека так разъяриться, опустившись до рукоприкладства?
Антон намочил волосы прямо под умывальником, закрыл лицо руками, начал отчаянно тереть глаза и щеки. Тер до тех пор, пока все не стало багровым. Он смотрел на себя в зеркало, тер кожу, словно хотел снять маску, таким образом избавиться от того, что недавно испытал. Антон не узнавал себя, что-то внутри сломалось. Неужели так рушатся простые надежды и мечты? Неужели Виктории удалось так глубоко наполнить собой его жизнь? Что он любил в ней? Ее красоту, ум, доброту, нежность? Нет, Антон любил в ней, прежде всего, свою любовь, упивался своими чувствами. Но разве не это самое главное? Разве настоящее счастье не в том, чтобы отдавать любовь, а не принимать её? Он и отдавал, отдавал со страстью, искренностью, с той самой силой, на какую был способен. Весь парадокс в том, что его пылкие чувства вызвали обратную реакцию. Хуже того, Виктория влюбилась в его друга!
Как она кричала об этом! Глаза горели в незнакомом Антону безумстве. Да, он такой её никогда не видел, наверное, поэтому и «сошел с катушек».
Виктория подошла к окну. Она слышала шум с первого этажа. Громкий голос Никиты. Там, внизу, бурлила жизнь, самая настоящая. Даже та, которую придумывали киношники. А что же теперь будет с ней – Викой Корецкой? Куда её утащат безрассудные обстоятельства и так неспокойной жизни? Вика почувствовала себя бумажным корабликом, который волею судьбы переменчивого ветра движется навстречу неизвестному. Безобидный ручей за каждым поворотом способен превратиться в бурлящий, непредсказуемо-опасный поток, готовый перевернуть кораблик. И вскоре от него останется лишь размокший лист бумаги…
Бумага! Корецкая поспешно достала из кармана скомканный трофей, добытый в бою с бывшим возлюбленным. Именно из-за этого листка бумаги все и закрутилось. Антон сказал, что там признание. Вика принялась нетерпеливо расправлять бумагу.
– Этот психопат блефовал, – в следующую секунду Корецкая со злостью бросила бумагу в угол. Не существовало никакого признания, лист был девственно чистым.
В этот момент Антон толкнул дверь. Виктория обернулась. Молодой человек стоял на пороге и молчал. Лицо красное, волосы всклокочены. Неужели он опять повторит попытку ударить её?! В доме куча народу, но все они внизу. Эти мысли лихорадочно пронеслись в голове Корецкой, на лице отразился лишь страх. Страх и ненависть.
– Убирайся! – крикнула Виктория, чувствуя, что паникует. Она еще никогда не попадала в подобные ситуации. И это притом, что милый Тошенька казался самым безобидным.
Минуту назад Антон ощущал в себе жгучую ненависть, такую, что трясло все тело, казалось, выворачивало всю душу. Но как только увидел эти глаза, эти губы, он обмяк, сдулся, словно проколотый шарик. Женщина стала чужой? Так быстро, в одночасье? И ничего не изменить?
– Прости меня! – он унизительно бросился на колени.
Глава 34
Фертовский опять обернулся. Все-таки он странный, Надя поймала себя на мысли, что за последние сутки Николай часто оказывался рядом с ней, более того, она думала о нем, пыталась понять. Андреевой стало казаться, что он не совсем такой, каким ей показался вначале. Те, кто его знали, отзывались очень тепло и сердечно. А его взгляд? Выразительные, словно бархатные глаза. Он тщательно скрывал мысли, а язвил, потому что уязвим? Прикрывался своим высокомерием как щитом, не желая никому показывать своих истинных чувств.
Надя, улучшив момент, покинула свой пост наблюдения и переместилась из-за спины Фертовского немного правее. Получалось, что Виталик закрыл её от глаз оператора. Прозвучала команда «Мотор!», чуть погодя Ксения открыла дверь.
– Каков сюжет? – тихо спросила Надя. Виталик наклонился к её уху.
– Героиня Ксении получает известие, что в этом доме муж ей изменяет, – стал пояснять Виталик, – она приезжает сюда и застает их в гостиной в весьма недвусмысленной ситуации. Муж Ксении – настоящий негодяй, я имею в виду, её героини. Ксения поспешно покидает дом.
Надя кивнула. Тем временем камера начала двигаться навстречу озирающейся Ксении.
– Это называется наезд, – Виталику нравилось объяснять Наде все подробности. Она так внимательно и активно слушала, это подкупало. – Сначала сняли общий план, дверь, холл, передвижение героини. Затем следует крупный план – лицо Ксении, её эмоции, чувства, переживания. Сейчас в камере будут лишь глаза. Да, Ксения открывает дверь гостиной и видит ужасающую сцену. Вот здесь самое важное – детальный план. Это у Николая Владимировича удается безупречно. Он умеет увидеть в женщине то, что не видят другие.
– Да уж, – вздохнула Андреева, но Виталик так увлёкся, что тараторил безумолку.
– …Затем камера берет средний план, показывая то, что происходит в гостиной. То есть то, что видит Ксюша. Здесь отъезд камеры. После него общий план и дальний – дом снаружи, – Виталик словно читал лекцию, – одну сцену снимают с нескольких точек, делаются несколько дублей одного кадра. При отъезде глубина пространства усиливается, при наезде ощущение глубины уменьшается. Об этом много говорит Николай Владимирович. Он очень опытный оператор. Никита Алексеевич и он – тандем двух гениев, – Виталик услышал команду «Стоп! Снято!» и опять покинул Надю.
Объявили перерыв, кое-кто отправился на улицу, Никита на кухне пил чай. Фертовский поискал глазами Андрееву, решительно подошел к ней.
– Полагаю, что Виталий рассказал все так подробно, что Вам можно теперь снимать фильмы, – было непонятно: шутит он или нет. Оказывается, во время съемочного процесса он гораздо внимательней наблюдал за ними. Надя смущенно пожала плечами.
– Думаю, Рербергу понравилась бы Ваша работа.
– Откуда такая осведомленность? – удивился Фертовский, но тут же догадался. – Разумеется, наш друг Виталий.
– Он искренне восхищался Вашим мастерством, – она и сама не знала, зачем это сказала. Фертовский в похвале не нуждался, для этого он был слишком уверен в себе. И совершенно необязательно давать ему лишний повод проявлять свой снобизм. Николай никак не отреагировал на комплимент, молча покинул растерянную Надю. Она тяжело вздохнула и решила больше никогда не разговаривать с Фертовским. Заглянула на кухню, где Никита, размахивая чашкой, рассказывал байки участникам съемочной группы, отчего те громко хохотали. Все-таки они были одной командой, делали свое дело увлеченно, эмоционально, даже страстно. Порой они спорили, ссорились, сталкивались с проблемами и трудностями, совершенно неожиданными и порой весьма неприятными. Но они искренне верили, что у них все получится. И это было здорово!
– Надежда, – Андреева услышала голос над самым ухом, резко обернулась, – пожалуйста, разрешите мне сделать несколько Ваших снимков, – Николай держал в руках профессиональную фотокамеру, даже штатив приготовил. – Мне бы хотелось показать Вам истинный профессионализм. Поверьте, Вы не пожалеете, что согласились на эту маленькую фотосессию. В любом случае, фотографии останутся у Вас, – он впервые просил. Мягко, обходительно, во взгляде ни тени насмешки, лишь теплота и что-то еще. Надя никак не могла понять, что?
– Мне кажется, я не из тех, кого любит камера, – Надежде опять стало неловко. Так или иначе, Фертовский её все время смущал: когда критиковал или расточал комплименты.
– Я докажу Вам обратное, – он был так серьезен, что хотелось в это верить.
Досадно, но Надя поняла, что не может отказать Фертовскому. Она всегда плохо получалась на снимках, не умела позировать, знала об этом. И вот теперь… впрочем, даже если в очередной раз ничего не получится, Фертовский просто окажется посредственным фотографом, каких тысячи. Скорее всего, так и будет. Следовательно, ей нечего терять.
– Игорь, окажи мне любезность, – обратился Николай к одному из своих помощников, – помоги со светом.
– Охотно, Николай Владимирович, – отозвался тот.
Они втроем прошли на террасу. Здесь никого не было. Николай на всякий случай установил штатив, поправил камеру, попросил Надю распустить волосы. Она смущенно улыбнулась, совсем не представляя себе, что Фертовский задумал. Он несколько секунд, молча, взирал на Надю.
– Встаньте ко мне в профиль, – наконец сказал он, – поверните голову сюда, чуть наклоните, хорошо. Теперь медленно поворачивайте корпус, не смотрите в камеру, её просто нет. Сделайте движение вперед, нет, не так, мягче. Руки тоже должны двигаться. А глаза? Надя, не смотрите в камеру да еще так испуганно.
Андреева разочарованно поморщилась: что-то подобное она ожидала. Ну, не умеет она красиво двигаться и к камере не приучена! Не всем дано.
– Я, пожалуй, пойду, – Надежда махнула рукой.
– Вы всегда так быстро сдаетесь? – остановил ее вопросом Фертовский.
– А что прикажете делать? Забавлять Вас тем, что я бестолковая и неуклюжая? Покорнейше благодарю, подобным я не раз забавляла других, так забавляла, что перестала верить в себя. Когда ты чему-то не можешь научиться, лучший вариант – смириться и признать, что не всем в этой жизни тебе дано овладеть. В конце концов, есть тысячи других занятий и интересов, кроме того, как вертеться перед камерой или фотоаппаратом.
– Вы боитесь камеры, – догадался Фертовский, – но почему?
«В ней отчетливо видны все мои недостатки», – подумала Надя, но вслух этого не произнесла. Ему совсем необязательно знать ее слабости, он и так невысокого мнения.
– Хорошо, – сказал Николай, что-то надумав, – дайте мне еще несколько минут, я попробую сделать все по-другому. Игорь, принеси, пожалуйста, вентилятор, белый шелковый шарф и широкую атласную ленту, – попросил он и подошел к Наде. – Обещайте мне одно: будете слушаться меня беспрекословно. Я не стану Вас заставлять двигаться как модель или танцовщицу, я не буду требовать профессиональных движений.
– Я не очень понимаю, – призналась Надя.
Фертовский протянул ей полупрозрачный шарф. Попросил накинуть его на плечи, затем внимательно посмотрел на Надю.
– У Вас очень выразительные глаза, но боюсь, мне придется их закрыть, – произнес эту странную фразу, Надежда даже испугалась. Но не успела ничего возразить, как Николай повязал ей на глаза атласную ленту, – таким образом, камера Вас больше не испугает, Вы ее просто не видите. А теперь, Надя, расслабьтесь, думайте о чем-то хорошем, приятном, можете прикоснуться к своему шарфу, это очень мягкий шелк…
По знаку оператора Игорь включил вентилятор. Почувствовав ветер, в первую секунду Надя задохнулась, поток был неожиданным и быстрым.
– Спокойно, все хорошо, – сказал Фертовский и включил камеру, – Надя, представьте, что Вы на берегу огромного океана, шум его волн услаждает слух. Они, подвластные ветру, накатываются на влажный и теплый песок. Да, здесь хозяин – ветер. А Вы наслаждайтесь его игрой, его властью над Вами. Дайте волю воображению, окунитесь в мир своих фантазий, почувствуйте наслаждение могучим океаном, соленым ветром и своими мечтами…
Ветер казался самым настоящим, он смело забавлялся её локонами, касался легким шелком, заставляя его трепетать и интимно обвивать плечи. Полупрозрачная ткань и лента на глазах создавали некую тайну, служили волнующей завесой, которую хотелось приподнять, хотелось погрузиться в чарующий мир женской красоты и гармонии. Гармонии ветра, с которым Надя слилась и стала единым целым.
В какой-то момент Надя внутри себя услышала эту мелодию ветра, удивительную, нежную. Повинуясь сладкому созвучию аккордов, она напрочь забыла обо всех своих страхах, недоверии. Телом и душой овладела безудержная легкость. Она закружилась, затанцевала, двигалась легко и бесшумно, ориентировалась, словно и не было повязки на глазах, она дарила свое ощущение счастья…
Оно передавалось и всем окружающим. Надя просто наслаждалась тем, что делала. Но те, кто ее созерцал, наслаждались ни меньше. У Игоря глаза горели, он, вдохновленный успехом, виртуозно менял свет, переходил от одного плана к другому. Надя представлялась ему богиней Фемидой, ведь глаза ее были завязаны, которая вдруг забыла о своем предназначении, она избавилась от чаши весов, она больше не желала олицетворять правосудие, она превратилась в ветер, в облака, в синеву неба, в утреннюю росу на сонных цветах, в песню океана.
Да, снимки получились необыкновенными. Вот что значит настоящий мастер! Надя себя такой еще не видела. Весь ее облик источал свет, теплый и ласковый, искрящийся и пленительный. А завязанные атласной лентой глаза околдовывали неразгаданной тайной…
– Нравится? – спросил Николай и улыбнулся. И только сейчас Андреева заметила, что у него не совсем ровные зубы. Белые, но не ровные. Это как-то не вписывалось в его безупречную внешность. Однако не производило неприятного впечатления. Напротив, недостаток словно разрушал эту самую холодную безупречность. Кроме того, при более открытой улыбке обнаруживались две очаровательные ямочки на щеках – поцелуи ангела.
– Это потрясающе! Вы сотворили чудо…
Виктория поморщилась. На смену страху пришло чувство отвращения. Антон валялся у ее ног и молил о прощении. Сейчас он был жалок. Виктория не могла понять, почему когда-то решила встречаться с Антоном. Ничего общего, никаких интересов, он всегда был не в ее вкусе. А теперь еще и последние события. Хотя, наверное, только в этом он и проявил себя как мужчина.
– Я не хочу тебя видеть, – сквозь зубы процедила Корецкая. Она посмотрела на Антона и увидела слезы на его глазах. Любовь этого человека смахивала на безумие.
– Я не смогу без тебя! – всхлипывал Антон. – Я не представляю себе жизни, если тебя там не будет.
– Ты прекрасно жил последние полгода. Однажды мы уже расстались, – язвительным тоном напомнила Корецкая, отвернулась к окну.
– Да, но я верил, что мы еще встретимся. И ты позвонила, первая! Ты захотела меня видеть.
– Это была моя роковая ошибка. За нее я заплатила синяками на лице и на руках.
– Но я люблю тебя! – Антон полз к ее ногам. Он уже начал выть. Бесконечно повторял, что любит Викторию, что умрет без нее. Просил прощения и умолял дать еще один шанс.
Подобные ситуации случаются. И обе стороны в незавидном положении. Тот, кого отвергают, готов на все, чтобы вернуть былое. Ему невозможно понять и принять тот факт, что отношения изменились, что чувства стали другими. Как же так? Ведь он по-прежнему испытывает любовь и желание быть рядом. Другая сторона испытывает неловкость и непреодолимое желание избавиться от груза, который называется «бывшая любовь». Его унижения заставляют чувствовать досаду и неприязнь, необходимо как можно скорее покончить с объяснениями и безоглядно вычеркнуть человека из своей жизни. Надо идти дальше, нельзя оглядываться на прошлые неудачи. Они, напоминая о себе, влияют на настоящее и ничего хорошего не сулят.
– Прекрати истерику! – Виктория крикнула так, что Антон оторопело замолчал. Он поднял голову и увидел в ее глазах отвращение. Самое настоящее! И больше ничего. Ни единого шанса, что Виктория изменит свое решение. Антон поднялся с коленей, ладонью вытер слезы.
– Как же я тебя ненавижу! – сказал тихо, но твердо. Ушел, хлопнув дверью.
Ксения выскочила за Антоном из дома. Она видела, как он спускался по лестнице, догнала его уже возле машины.
– Антон, может, Вам не стоит сейчас ехать? – обеспокоено спросила девушка. Она понимала, в каком он состоянии.
– Оставьте меня в покое! – рявкнул Антон и нажал на газ.
Глава 35
Три дня до отъезда Лизы были насыщенными и самыми удивительными. Она давно не ощущала такого эмоционального подъема и желания нравиться. Несомненно, что Иван был искусным любовником, незнающим никаких запретов, моральных барьеров, он не имел понятия о сдержанности. Его страсть после долгого ожидания, наконец, вырвалась наружу и поволокла Лизу в бурлящий водоворот потаённых желаний, которые стали осуществляться. Порочность Ивана была очевидной, Лиза понимала это, но устоять не смогла. Слишком сладким оказалось искушение. Кроме того, обходительность Ивана тоже не могла оставить ее равнодушной. «Я готов целовать песок, по которому ты ходила!» Примерно так. Иван на работе звонил Лизе каждый час, ждал ее в обед в столовой, вечером – на выходе из здания.
Он был неутомим, активен, задорно смеялся над остротами и колкостями Лизы, прищуривая один глаз больше, чем другой. Лизе это нравилось. Хотя она и убеждала себя в том, что такого рода отношения – лишь временная интрижка. Все закончится, когда закончится командировка. Они оба вернутся каждый в свой мир, забудут о безумствах и не станут оглядываться.
В последний день перед отъездом Иван договорился с местными жителями по поводу верблюдов. Да, эти замечательные «корабли пустыни» тоже здесь жили. И за определенную плату на них разрешали прокатиться. Как в Египте.
Лиза посмотрела на жующую морду животного, глаза с философской поволокой и … наотрез отказалась от удовольствия кататься на верблюде. Такой экстрим не для нее. У Лизы было сильно развито чувство самосохранения. Но Иван стал настаивать, описывая в ярких красках все то удовольствие, что она сможет получить.
Пожилой узкоглазый казах с беззубой улыбкой наблюдал за ними. Лицо круглое как луна, кожа желто-коричневая, обветренная. Верблюд перестал жевать и тоже стал наблюдать за происходящим с интересом.
Лиза упиралась, как могла, но Иван, благодаря своей настойчивости, всегда получал то, чего хотел, почти всегда.
– Никогда не отказывайся от того, чего не испытывала, – назидательно сказал он. – Многое в этом мире приобретает ценность и значимость лишь после практического применения.
– И в чем же ценность поездки на верблюде? – Лизе стало неуютно. Она поняла, что почти уступила. Такое было с ней впервые. Что крылось за этой уступчивостью и все более ослабевающим сопротивлением? Обычно у женщин подобное связано с состоянием влюбленности. Только не это! Самое худшее, что можно сделать – влюбиться в Казанову!
– Ценность в новизне ощущений. Это главное. Все, что происходит в нашей жизни, мотивы большинства поступков – желание познать неизведанное. Это ускоряет даже научно-техническое развитие.
– Следовательно, для меня катание на верблюде – движение прогресса?
– Практически – да, – серьезно подтвердил Иван и подошел к животному – верблюд опустился на колени. Иван сел между горбами и позвал Лизу. Она взобралась впереди своего спутника, почувствовала, как он крепко обнял ее за талию. Верблюд поднялся двумя рывками. Лиза охнула, посмотрела вниз, высоко!
Верблюд тряхнул головой и пошел, важно переваливаясь.
Трясло ощутимо, и Лиза подумала, что верблюд ей нравится только тогда, когда она не сидит у него на горбу. Зато младшая сестра Надя оценила бы эту поездку. Она любила необычное, поэтому и попадала во всякие переплеты и нелепицы. Словно нарочно их искала на свою голову. Лизе иногда было ее очень жалко, она много раз пыталась вразумить сестру, объясняла, авторитетно указывала на ошибки. Но толку никакого. Надя обижалась, сложно воспринимала критику. Впрочем, себя она критиковала нещадно, может, этого и вполне достаточно.
– Нравится? – над самым ухом прозвучал голос Ивана. – Не торопись с ответом, пока сполна не вкусишь всю прелесть. Есть еще и послевкусие, как у хорошего вина. Иногда именно ради него… – верблюд увеличил скорость, степной ветер унес конец фразы. Лиза попыталась не обращать внимания на неудобство, тряску, она смотрела далеко в степь, пыталась ощутить послевкусие.
На следующий день почему-то болели мышцы ног. Лиза вспомнила подобные ощущения после своей первой и последней поездки на лошади. Впрочем, сегодня было некогда думать об этом. День отлета. Утром самолет прилетел из Москвы, вечером – обратно. Его помыли, стали проверять все системы, готовить к обратной дороге.
Лиза торопливо собирала вещи. Вчера, конечно же, было не до этого. После прогулки на верблюде вернулись в гостиницу поздно, Иван, ни слова не говоря, зашел в комнату Лизаветы, выдержал отговорки и ссылки на усталость и завтрашний отлет. Полез целоваться и остался до глубокой ночи. Казалось, он обладал настоящим юношеским пылом. Даже помолодел внешне. Наверное, находясь на пике чувств, он получал дополнительную энергию, мощный поток адреналина, который его омолаживал. Кроме того, женщина для него была как увлекательная книга для книгочея.
– Как только прилетишь, позвони мне, – потребовал Иван. Он явился сразу после обеда. Сияющий, начищенный, вкусный.
Лиза осматривала полочки в ванной.
– Еще чего! – сказала из вредности и нежелания зависеть от кого-либо. Она терпеть не могла отчитываться, врать не любила. И вообще, сейчас плохо себе представляла, как вернется домой и посмотрит в глаза мужу. Наверное, он обо всем догадается.
– Между прочим, я буду беспокоиться.
– Это хорошо, – Лиза взяла тюбик с шампунем, зачем-то понюхала его, вышла из душевой.
– Что хорошо?
– Мне приятно, когда обо мне беспокоятся.
– Поэтому ты и позвонишь мне, – уверенно сказал Иван, приподнял чемодан – не очень тяжелый.
Вскоре к гостинице подали автобус. Ивану было жаль отпускать Лизу. Все только началось. Но ничего, в Москве они опять встретятся. Ему не помешают никакие обстоятельства. Ведь он всегда получал то, что хотел. Кроме Людмилы, конечно. Она исключение. Такой женщины в его жизни никогда не было. Своенравная, капризная, она не шла на компромиссы, полностью подавляя его волю. При удобном случае она легко и безжалостно заявляла Ивану, что не держит его, что он совсем ей не нужен. Иван иногда уходил, не выдерживая ее прессинга, чувствуя себя униженным и оскорбленным. Уходил, но всегда возвращался, вымаливая прощение. Пытаясь компенсировать свое унижение перед Людмилой, он крутил романы на стороне. В конце концов, он – свободный мужчина! Хотя Иван тысячу раз делал предложение Людмиле. Она неизменно отказывала, из-за удобства положения: имела мужа, который хорошо зарабатывал, пропадая в бесконечных командировках. Людмила была слишком расчетлива и умна, чтобы не видеть преимуществ подобной ситуации. Она «доила» сразу двух мужчин, извлекая максимум выгоды, и не собиралась что-либо менять. Кроме того, Иван был практически на двадцать лет ее старше, на пятнадцать – ее мужа. Так стоило ли разводиться?
Людмила знала, что она не только умна, но и красива. На нее всегда заглядывались мужчины. Высокая, статная, без единого намека на лишний вес, она шла по стеклянным переходам здания, где работала, шла и любовалась собой в отражении. Светлые волосы в короткой стрижке были идеально уложены. На их фоне особенно выделялись крупные глаза цвета горячего шоколада. Кончик носа немного заострен и ноздри вырезаны так, что в иные моменты придавали лицу хищное выражение. Хищно-соблазнительное. Она очень сдержанно пользовалась макияжем, отчего красота ее казалась естественной. Иван сходил с ума по этой женщине. И чем холоднее был ее взгляд, тем больше он терял голову. Он был в плену. Этот плен длился до тех пор, пока Милочка не влюбилась бы в Ивана. Она слышала о его многочисленных интрижках, но не ревновала. Потому что не любила и не собиралась влюбляться. К счастью или нет, но Людмиле не дано было испытывать подобные чувства…
Иван поцеловал Лизу на прощанье, помог ей подняться в автобус. Подумал о том, что роман с ней, может быть, наконец, вылечит его от болезни, называемой «Милочка»?
Лиза стала подниматься по трапу самолета, почти на самом верху зацепилась за ступеньку, потеряла босоножку, которая тут же кувырком поскакала вниз. Босоножка остановилась на одной из нижних ступенек. Лиза растерялась и беспомощно смотрела на свою обувь. Ну что за беда? Спускаться вниз, расталкивая всех да еще в обуви лишь на половину?! Высокий, крепкого телосложения американец, который в составе группы иностранцев должен был лететь одним с Лизой рейсом, схватил ее босоножку, быстро поднялся и помог ей обуться. Он что-то сказал Лизе по-английски. Почувствовав себя Золушкой, Лиза покраснела, поблагодарила его и подумала о том, что ее босоножка была потной, ведь на летном поле жара ощущалась еще сильнее. Лучше бы Лизавета спустилась сама. Оказывается, галантность мужчины не всегда уместна.
Глава 36
После обеда выглянуло солнце, но облака были еще довольно густыми и занимали пространство неба до самого горизонта. Лучи с трудом пробивались через плотную белую завесу.
Сняли еще несколько дублей в доме, затем перебрались на улицу. Необходим был дальний план дома. Как пояснил Виталик – съемки дальним планом хороши для введения новых видеорядов и служат прекрасным фоном для титров.
Надя теперь с большим интересом следила за работой Фертовского. Он был спокоен, несуетлив, ни с кем не спорил, ничего не доказывал, четко и профессионально делал то, что считал необходимым и терпеливо объяснял это помощникам. Полной противоположностью был Никита, но, похоже, в группе знали его темперамент и давно привыкли.
Надя была все еще под впечатлением от фотосессии. Происходящее там свидетельствовало в пользу Фертовского, как специалиста и как человека. Ему удалось раскрепостить Надежду, заставить забыть о своих страхах, вдохновить, ей понравился его глубокий мягкий голос, на который она впервые обратила внимание. Он направлял ее, пробуждал фантазии, самые неожиданные, волнующие, трепетные. Неужели это он несколько дней назад говорил о том, что Надя – дурнушка?
Наконец, съемки закончились, все стали собирать аппаратуру.
– Надя, – Николай подошел к ней, немного потоптался на месте. Казалось, он на что-то решался. Надя вдруг ощутила еще большую неловкость, чем раньше. – Я мог бы зайти вечером и занести Вам фотографии, – наконец выдавил он, – я не оставлю себе негативов, как и обещал.
– Хорошо, приходите, – согласилась Надя, пряча взгляд. Что-то менялось в ее отношении к этому человеку.
– В таком случае, до встречи! – Фертовский улыбнулся. Опять эта улыбка, эти ямочки!
– Он к тебе неравнодушен, – рядом оказалась Виктория. Они обе стояли и смотрели вслед Николаю, который обернулся, махнул рукой. – Уверена, последние 24 часа мысли Фертовского занимает девушка по имени Надежда, – добавила Корецкая.
– Глупости! – отмахнулась Надя, хотя слова подруги отозвались приятным волнением в груди. Нет, этого просто не может быть! – подумала Надя, а вслух произнесла, – тебе уже лучше? Не хочешь поговорить о том, что произошло с Антоном?
Виктория вышла за калитку, сорвала травинку. Потом подняла глаза на подругу. Что говорить? Она влюблена в Вадима, поэтому оттолкнула Антона. Необходимо ли знать об этом Наде? Как она отреагирует? Еще пока ничего не ясно. Вадим и Надя еще не сделали своего выбора. Сейчас рядом с ней Фертовский, Вадим уехал. Все это на руку Виктории. И чем меньше Надя будет знать о ее планах, тем лучше.
– Мы поссорились, вот и все, – неопределенно отозвалась Корецкая. Нервно жевала травинку.
– Ничего себе ссора, – Надя тоже вышла за калитку, – Антон бил тебя!
– Не бил, а ударил, – поправила Вика. Ей не хотелось даже вспоминать об этом. – Давай, погуляем по деревне? – предложила она.
Надя посмотрела на небо. Кучевые облака потихоньку рассеивались, солнце все больше проглядывало через них, летними лучами касаясь земли. Воздух был густым и влажным, лужи источали пар, дорога извилисто бежала по деревне.
– Ну, хорошо, – согласилась Надя. Члены съемочной группы уже уехали, оставив после себя тишину и умиротворение.
Когда-то Беляниново была немаленькой деревней, почти два километра в длину, и насчитывала около ста двадцати домов. Теперь их число составляло меньше пятидесяти. Многие уныло доживали свой век, оставшись в одиночестве – самое страшное для дома. Это сродни его гибели. В стенах должна быть жизнь. Но были и такие дома, которые принимали в объятья своих уютных стен людей, решивших сбежать из душного мегаполиса. Многим из них дома достались по наследству, кто-то приобрел за бесценок. Эти люди называли себя дачниками. Их жизнь делилась на полгода в городе, полгода в Беляниново. Стариков осталось совсем мало. Рядом разрастался коттеджный поселок, который на фоне деревни выглядел высокомерно и чопорно.
Там обитало уже другое поколение. Там не топили печи, и не пахло сырым деревом в сенях. Там в бане запах хвои, мха, березы и дуба никогда не смешивался с паром. Этот запах много лет пропитывал стены и пол. Он тоже был частью истории. Там не было чердаков с заброшенными и затянутыми кружевной паутиной углами, где обязательно существовали привидения и духи, где прятались сокровища, по разным причинам потерявшие своих владельцев. Дома еще долго хранили память обо всем этом. Но время безжалостно разрушало то, чем они жили, чему радовались, в чем находили смысл своего существования. Уходили люди, умирали дома, стиралась память.
– Вика, у меня появилась идея, – воскликнула Надя, завидев окраину деревни. Она вспомнила о своем обещании Марье Ивановне нанести визит, но за все это время так и не удосужилась. Наверное, сейчас самое время. Отвлечься будет полезно всем: ей, чтобы понять свое отношение к Фертовскому, а Вике, чтобы, наконец, разобраться в своих чувствах к Антону. – Давай зайдем в гости к одному очень хорошему человеку? – предложила Андреева. – Оказывается, здесь, в Беляниново живет знакомая моей сестры, Марья Ивановна – замечательная женщина.
– А как ты объяснишь ей мой синяк под глазом? – усмехнулась Виктория.
– Упал, потерял сознание, очнулся, синяк, – пошутила Надя, она порадовалась, что подруга больше не выглядит расстроенной и нервной.
