Марина Васильевна Ледовская
Я тебе посылаю любовь. Книга первая.
– Ты прав, мы должны расстаться, – наконец сказала она, вдруг стало досадно, что он ее опередил, получилось: все-таки Соловьев ее бросает, а не она его. Хотя, какая разница?
– Что?! – он решил, что ослышался. Андреева произнесла это так легко и непринужденно, словно ждала подходящего момента.
– Я, действительно, устала от тебя, – она подошла к окну, раскрыла его настежь, дым от сигарет устремился наружу. – Если бы ты знал, как мне все это надоело. Рядом с тобой я перестала чувствовать себя женщиной, ты только и делал, что вытирал об меня ноги, – Надя говорила это без эмоций, надрыва и упреков, просто констатировала факты. – Я теперь понимаю, что мы должны были разбежаться еще тогда, в марте. Но мне казалось, что я люблю тебя.
– И это не так? – удивился он. Все пошло иначе, чем он предполагал, и она не должна это говорить.
– Нет, не так. И мне печально, что я обманывала не тебя, а себя. До тебя мне, честно говоря, дела нет.
Он вскочил, побежал в коридор, все-таки споткнулся о сумку, вернулся.
– Что произошло за эти две недели, пока мы не виделись?
Андреева села на место. Принесла же нелегкая Соловьева, она вполне еще могла поспать. А теперь приходится что-то выяснять, объяснять. Лучший вариант – разойтись молча, как будто ничего и не было.
– Я поумнела, – усмехнулась Надя, – поумнела и поняла, что ты мне совсем не нужен.
Не подобрав челюсть, Соловьев опять плюхнулся на свое место, схватил сигарету.
– Я рад, – наконец промямлил, хотя особой радости не испытывал.
– Я – тоже. Знаешь, очень утомительно с тобой нянчиться. Я нахлебалась вдоволь, хватит! Ты выпил свой чай?
Соловьев, пораженный переменами, которые так резко произошли в Наде, не знал, что и думать. Она не просто изменилась, она стала другой. Спокойная, уверенная, саркастичная и равнодушная к нему – Михаилу Соловьеву. Еще недавно эта девушка валялась у его ног, молила о любви, ловила каждое его слово, каждый жест. А он словно милостыню подавал. В связи с этим у него развилось просто гипертрофированное чувство собственной значимости.
– У тебя появился другой мужчина? – если это так, то все объяснимо.
– Не твое дело, – Наде неожиданно понравился его жалкий вид, его растерянность и ревность, о которой она раньше и не подозревала.
– Ты решила мне отомстить?
– Ты так влюблен в себя, что полагаешь, я стала бы тратить на это время? Хотя, в чем-то ты прав, ты заслуживаешь мести, но мне лень, правда! Миша, на свете миллионы мужчин, и ты не единственный и не лучший представитель.
– У тебя с ним что-то было? – он сощурился.
– С кем? – Наде хотелось смеяться.
– Кто он? Где вы познакомились? Ты куда?
Андреева пошла в комнату, взяла пакет. Стала собирать в него вещи, которые принадлежали Мише: диски, две футболки, зубная щетка, что еще? Неважно, если что-то найдет – выбросит.
– Я мог бы прийти за своими вещами позже, – заметил Соловьев, косясь на пакет.
– Позже? Когда?
– Ну, завтра, например. Я мог бы прийти вечером.
Надя посмотрела на Соловьева как на сумасшедшего. Он что, действительно ничего не понимает?
– У нас с тобой нет завтра, – спокойно сказала она и протянула ему пакет.
– Мы могли бы остаться друзьями и встречаться как друзья, – неожиданно для себя Миша понял, что не готов к тому, что в его жизни больше нет Андреевой. Те оковы, которыми ему, казалось, она его связывала, теперь не были оковами. И вот что странно: чем больше она хотела от него избавиться, тем меньше ему хотелось уходить. Надя не держала Соловьева, он держал себя сам. – Давай встретимся в среду? У меня свободный вечер. Мы могли бы погулять.
– Миша, ты в своем уме? – Надя все-таки притащила свою сумку из коридора, Соловьев подскочил ей помочь. – Спасибо, я сама. И вообще, я хочу спать, забирай свой пакет и выкатывайся. Никаких дружеских отношений, никаких прогулок. Надеюсь, больше тебя не увижу.
Соловьев постоял в коридоре еще несколько минут. С самого начала все пошло не так, вообще не надо было связываться с этой истеричной и закомплексованной девицей да еще старше себя. Мотала ему нервы больше года, бегала как собачонка, а теперь хладнокровно вытуривает. Где-то пропадала две недели, толком ничего не объяснила, вероятно, крутила роман. А во всем опять виноват Миша Соловьев. Ну и ладно! Не он ли мечтал обрести свободу? Избавиться от Андреевой? Вот и избавился, надо радоваться.
Он нарочно громко хлопнул дверью, сбежал по лестнице, чуть не сбив соседку, которая подметала ступеньки.
Радоваться? Соловьев подошел к своему автомобилю, закурил. Вместо радости на душе скребли кошки. Так бывает, когда ты неуверен, правильно ли поступил. Еще вчера он ни секунды не сомневался, что должен бросить Андрееву, подвести итог этим бесперспективным отношениям. Но сегодня? Сегодня все изменилось! И такой ему Андреева нравилась: решительная, уверенная и независимая. И она не играла, ни толики фальши, в ее глазах было настоящее равнодушие, а слова безжалостно колкие, словно шипы. «У нас нет завтра. Надеюсь, больше тебя не увижу…» Она навсегда закрыла за ним дверь, таким образом, давая понять, что это именно она – Надежда Андреева бросает своего ненаглядного Мишеньку. Такие разительные перемены свидетельствовали о появлении в ее жизни другого мужчины. Значит, пока его не было, Надя влюбилась в другого?! А как же ее клятвы в любви? Заверения, что она не может жить без Миши? Как после этого верить женщинам?
Соловьев обернулся, посмотрел на окна, затем на балкон Надежды, ни единого движения, занавески не шелохнулись. В стекла заглядывало полуденное солнце, заставляя их блестеть и переливаться, даже глаза слепило.
Соловьев сел в машину, нажал на газ и уехал. Он никогда сюда не вернется.
Наде уснуть больше не удалось, что ни говори, а Соловьев после себя оставил тягостное впечатление. И дело даже не в том, что они расстались. Это расставание оказалось последним звеном в цепочке неприятных событий за прошедшие две недели. Надя лишилась лучшей подруги, разочаровалась в Вадиме, объяснения Фертовского не принесли ей ничего, кроме досады. И венец тому – Соловьев. Хотя, с другой стороны, бытует мнение: когда долго не везет и все рушится, обязательно вслед за этим произойдет что-то хорошее и светлое.
Надя услышала телефонный звонок, когда была на кухне.
– Да!
– Привет, это твоя любимая старшая сестра, – раздался насмешливый голос Лизы, – ты что-то давно у нас не появлялась. Я соскучилась, приезжай, у нас сладкие дыни, вкусные орехи и лечебный бальзам из Казахстана. Мне надо тебе рассказать столько интересного.
Глава 51
В середине октября выпал первый снег и сразу повеяло зимой. Снег лежал на прелых листьях, которые были еще теплыми от недавнего октябрьского солнца.
Да, начало октября выдалось уютным, под ногами шуршал желтый ковер опавших листьев, ветра почти не было. Надя шла на работу ранним утром. По утрам город был погружен в оранжевый фейерверк фонарей, на их фоне листья казались еще ярче.
Ночью прошел дождь, увлажнив землю и листву, которая теперь пахла как-то особенно. Андреева любила запах мокрых листьев, его не спутаешь ни с чем. Как и сам октябрь – последние отголоски лета, медленное увядание, прозрачные лужицы скопившейся воды на красных, коричневых и желтых корабликах клена, стелящийся с ночи туман в осеннем блюзе. Умереть, чтобы воскреснуть, в этом философия и смысл жизни.
Первый снег быстро растаял, но листва заметно потемнела. Скоро ее снег совсем спрячет, заботливо укрыв землю и погрузив в сладкий сон зимы. Ноябрь уже не в счет, хотя еще и числится осенним месяцем. У Нади в ноябре день рождения и старшая сестра в этом году решила сделать необычный подарок – билеты в театр. Надежда давно мечтала об этом, тем более – «Ленком». Как здорово, что мечту можно осуществить. Лиза взяла билеты и сообщила о театре вскользь, мимоходом. Она всегда так делала, даже самые значительные события своей жизни озвучивала небрежно и спокойно.
Но поход запланировали через две недели, а в эти выходные Надя вместе с мамой поехала в гости к маминой сестре.
Небольшой подмосковный поселок. Здесь живут круглогодично. Есть и газ, и отопление. У тети домик небольшой, уютный. Надя здесь бывала с самого детства и помнила потертую швейную машинку, тетя на ней любила шить, научилась сама. И сервант с хрустальными рюмочками и бокалами, в нем же фарфоровые статуэтки. И фотографии на стенах, где лица ее дочери, внуков и внучки смотрят на тебя – кто настороженно, кто смущенно улыбается. Вокруг дома сад-огород. Особенно хороши яблоневые деревья, много антоновки, они плодоносят щедро, ветви усеяны плодами, кланяются чуть ли не до земли. И запах, дивный, благоуханный! Тетя яблоки снимает, часть продаст, часть варенье сварит, а какие-то сушит на зиму. Поэтому запах и в доме стоит приятный.
Надя обошла участок, огород уже готов к зиме, тетя постаралась, урожай снят весь. За забором соседка еще копалась в земле.
– Сходила бы ты, прогулялась, погода нынче хорошая, тепло, хоть и пасмурно, – тетя вышла на крыльцо, поправила на себе платок, совсем плохо слышать стала, уши болят.
– Да, пожалуй, схожу, – отозвалась Надя, вышла за калитку. Подумала и решила дойти до храма, здесь недалеко, на соседней улице. В нем когда-то Надю крестили, младенцем. Тетя и ее муж стали крестными. С тех пор много лет прошло, но Надя ни разу не была в этом храме. Все думала, хотела, то храм был закрыт, то не получалось. К тете ездила не часто, та сама предпочитала бывать у них. Но в последнее время тетя стала слабеть, болячки одолевали. Мужа похоронила, в доме осталась одна. Дочь хоть и навещала, но все основное время тетя жила одна в доме. Общалась с соседками, ссорилась с ними, даже воевала немножко, в силу своего характера. Потом мирились, помогали друг другу в огороде, давали советы, вместе шли в церковь ставить свечки.
Церковь. Надя остановилась возле ограды. Красивый храм, небесно-голубой, был изначально деревянным, построен в XVII веке. Надя осенила себя крестом и несмело вошла внутрь.
Храм был довольно большой, трехпрестольный. Кроме центрального, в нем имелись два придела – в честь святителя Николая и Казанской иконы Богородицы.
Надежда оглянулась – никого. Свечи стояли целыми в подсвечниках, огонь теплился в лампадах. При входе в храм с левой стороны на полках стояло множество книг, с правой – свечной ящик и иконы на продажу. Надя прошла к праздничной иконе Покрова Богородицы, приложилась к ней.
Тишина-то какая! Словно замерло все. Словно время остановилось здесь и сейчас.
Вдруг алтарная дверь открылась, из нее вышел священник, старенький совсем, худой, тщедушный. Седые волосы собраны в хвост, борода жиденькая. Увидев Надю, он светло так улыбнулся, словно ее давно знал. Чуть прихрамывая, подошел к ней.
– Вы что-то хотели? – спросил ласково.
– Мне бы повидать батюшку Иоанна. Он когда-то меня младенцем окрестил в этом храме, – пояснила Надя, – крестная мне рассказала об этом, она живет здесь, неподалеку, – Надя не собиралась искать священника, в храм зашла случайно, просто с прогулки, но вдруг, увидев батюшку, вспомнила об этом и спросила.
– Ну что же, я и есть батюшка Иоанн, и, судя по всему, именно я крестил вас, – священник улыбнулся. Надя обратила внимание на его ясные голубые глаза, такие глаза бывают у молодых. А батюшка, наверное, разменял восьмой десяток лет.
– Да? – обрадовалась Надя, – как же здорово, что я встретила именно Вас.
– Тогда, Наденька, я Вас слушаю, – мягко сказал он.
Надежде вдруг захотелось поговорить с батюшкой обо всем, что ее мучило, чем она жила в последнее время, о своих бедах, страхах, сомнениях. Захотелось покаяться, простить самой. Нахлынуло вдруг столько эмоций. Вспомнилось многое, в том числе и Беляниново и все, что там случилось. Надя говорила, говорила. Священник слушал, не перебивая, но она была уверена, что он внимает каждому ее слову. Когда Надя умолкла, батюшка несколько минут молчал, словно о чем-то думал, затем сказал:
– Милости больше, чем мы думаем, милости и любви. Надо лишь сердце открыть, почувствовать, сколь мы угодны, сколь нужны. Довериться мудрости происходящего. Увидеть пользу в каждом человеке, приходящем в нашу земную жизнь, пользу и нужность. Но видеть, прежде всего, сердцем. Поверхностное суждение несет в себе обман, зри сердцем. Надо научиться прощать и самим. Все так просто, добро добром и вернется. Не надо жить лишь своими нуждами, своим я, благо отдавать себя другим…
Надя пока шла домой, все вспоминала слова, сказанные батюшкой. Запомнилось все, что он сказал, каждое слово. В какой-то момент она заплакала, но это были хорошие слезы, слезы очищения, душа затрепетала словно, раскрылась. А еще Надежда ощутила радость, нежную, благостную, мир словно изменился, стал добрее.
– Погуляла? – спросила тетя, завидев Надю, они с мамой сидели на табуретках во дворе дома, ловили последние теплые деньки осени.
– Да, – кивнула Андреева. – Хорошо так. Даже поговорила с батюшкой Иоанном.
– С каким это? – не поняла тетя.
– Ну, с тем, в храме, представляешь, крестная, – радостно сообщила она, – я познакомилась именно с тем батюшкой, который меня окрестил. Батюшка Иоанн.
– Надя, ты что-то перепутала, – нахмурилась тетя, – в нашем храме нет батюшки с таким именем.
– Ну, ты же сама рассказывала, что меня крестил батюшка Иоанн, – удивилась Надя.
– Верно, – кивнула тетя, – только, сколько лет назад это было? А того батюшки уже нет в живых поди как лет десять. Да, точно, летом и было десять лет, как он ушел в мир иной. Было батюшке, считай на тот момент за семьдесят, – она вздохнула, – хороший был, добрый, терпеливый. Глаза голубые-голубые.
– Но как же так, крестная? Я же видела его!
– Ты, наверное, имя перепутала. Так бывает, – улыбнулась тетушка. – Нам могут являться святые, такие случаи знает история, но это далеко не всем, и лишь в особых случаях. А батюшка Иоанн был хоть и добрым человеком, светлым, а все же не святой.
Надя обомлела. Что же это получается? Батюшку она видела своими глазами, разговаривала с ним, все ему рассказала про себя, а он уже как десять лет назад ушел из жизни? Но вот от встречи-то этой страха не осталось, только тепло и успокоение, удивительное, ласковое. А главное, возникло ощущение, что она – Надежда Андреева на пороге чего-то нового, хорошего.
Спустя три дня после этих событий Андреева зашла в супермаркет, мама просила купить хлеба.
– Надя? – услышала она за спиной, обернулась. От такой неожиданной встречи растерялась и молчала. – Можешь, конечно, думать обо мне самое худшее и сердиться, но я искренне рада тебя видеть, – сказала Виктория и улыбнулась. Что-то в ней изменилось за прошедшие месяцы, даже внешность стала другой – не было броского макияжа, ярких тонов в одежде. – Давай поговорим? – попросила она. – Здесь рядом есть хорошее кафе, пожалуйста! Мне столько тебе надо рассказать и, прежде всего, извиниться.
– Хорошо, – согласилась Надя, она все еще была растеряна.
Виктория сразу заказала горячий шоколад, такой, как любила Надя. Сели друг напротив друга, обе чувствовали неловкость.
– Как твои дела? Как учеба? – Виктория первой прервала молчание. Она рассеянно и близоруко смотрела на входящих в кафе, наматывала на палец локон. Надя вдруг осознала, что соскучилась по этим ее привычкам, жестам, по веселости и легкости характера, по ее бесшабашности и оптимизму.
– Я осталась должна за платье, – вспомнила Андреева.
– Ерунда, – отмахнулась Корецкая, – это мой подарок. Могу я раз в жизни сделать дорогой подарок, в память о нашей дружбе?
– В память? – переспросила Надя и улыбнулась. – Думаю, нам еще рано говорить о памяти.
– Но разве можно забыть то, что я сделала?
Принесли заказ, и Надя с наслаждением опустила ложку в густую темно-коричневую массу шоколада, аккуратно подняла со дна более светлый слой, перемешала их, сделала что-то вроде палитры художника с разными оттенками. Вика заворожено наблюдала за всеми манипуляциями Надежды с шоколадом, это свидетельствовало о том, что Надя в хорошем расположении духа. Неужели она больше не злится на Викторию? Ведь после возращения из Беляниново Надя не отвечала на ее звонки, игнорировала сообщения.
– По сути дела, я предала тебя, – добавила тише.
– Я обиделась не на это, – Надя подняла на нее глаза.
– На что? Ведь тебе нравился Вадим? А я…
– Ты влюбилась в него, да? – Надежда это давно поняла. Все стало на свои места: выходки Виктории, ее слезы, перепады настроения, ссора с Антоном, разговоры о Фертовском.
– Я с ума по нему сходила, – призналась Корецкая, – я не знала, что делать со своими чувствами. А он их будто нарочно разжигал холодностью и презрением.
– Почему же ты мне не сказала об этом? Зачем надо было закручивать такую интригу против меня? Ведь я еще не начала встречаться с Вадимом. Да, он мне нравился, с ним я чувствовала родство душ, общность взглядов, но я не чувствовала того, что чувствовала ты. Мы могли бы поговорить об этом и решить, что делать. Но ты упорно молчала. Молчала как мой недруг, противник, ты была на другой стороне баррикад.
– Прости меня! – в глазах Виктории заблестели слезы. – Я мучилась, не знала, как правильно поступить. Ты так восхищенно отзывалась о Вадиме, забыла о Мишеньке, да и сам Вадим проявлял к тебе чувства, которые теплели день ото дня. Я отчаялась, Антон обо всем догадался и ударил меня. Потом появился Фертовский, который был неравнодушен к тебе, я сразу это поняла. Он страдал, так же как и я, поэтому невольно и не догадываясь, стал моим сообщником. Но ты отвергла Николая и тогда я, услышав о чудесах Купальской ночи, придумала план и решилась… – она замолчала, перевела дух. Сколько раз в голове прокручивала этот разговор, приводила убедительные и красноречивые доводы, которые бы ее оправдали. А на самом деле все прозвучало как обвинительный приговор. Виктория все запланировала заранее, да еще примешала сюда колдовство.
– Чудеса Купальской ночи? – не поняла Надя. До этого было все более или менее понятно: страсть, ошибки, молчание, страхи.
Виктории пришлось рассказать и о траве, которую она использовала в бане, настоящий галлюциноген. Вадим, действительно, ничего не знал.
– Просто невероятно, – покачала головой Надежда.
– Вадим принял меня за тебя, он говорил о своих чувствах, о своей любви. Он думал, что я – это ты, – признала со вздохом Виктория. Ну, вот она все и рассказала, будто камень с души свалился. Правда, теперь Надя точно не станет с ней разговаривать.
– Понятно, – Андреева нахмурилась.
– А ты так и не виделась с ним? Он не приезжал?
– Нет, – она покрутила в руках стакан с водой, его всегда подают к шоколаду.
– Ты когда-нибудь простишь меня? Я сломала твою судьбу, но и сама осталась ни с чем. Вадим меня не простил.
– Знаешь, может и к лучшему, что у меня с ним так ничего и не получилось. Все-таки мои чувства носили, скорее, дружеский характер, в какой-то момент я принимала их за влюбленность, но я ошиблась. Вадим-друг был мне гораздо дороже.
– Значит, у меня есть надежда, что ты меня простишь?
– Надежда есть всегда, тем более что я сама – Надежда. Только одно условие, – она сделала паузу, – пообещай мне, что никогда не станешь секретничать и отмалчиваться, если дело касается нас двоих. Всегда можно все утрясти, уладить, объясниться, наконец. Недомолвки и недоразумения гораздо чаще разрушают отношения между людьми. А я не хочу, чтобы наша дружба разрушилась.
– Правда? – Вика в порыве эмоций вскочила и обняла подругу.
– Правда! Если только ты меня не задушишь, мое чудо в перьях, – Надя прижалась к Виктории и вдруг вспомнила слова батюшки: учиться прощать. Это благо и польза.
– Виктория, – секретарша Леночка остановила ее в коридоре, – где тебя носит сегодня? Не могу найти, захожу в пятый раз.
Корецкая помахала папкой с бумагами.
– Надо успеть кое-что доделать перед отъездом, шеф ворчит на меня уже сутки, грозится отменить мою командировку, – в свое оправдание сказала Виктория.
– Не верь ни единому слову, Егор Степанович тебя просто обожает, я сама слышала, как он хвалил тебя Генеральному. Вика, тебя любят все мужики, – констатировала без зависти Леночка. Она была независтлива. – Поэтому и звонят так настойчиво. Да, да, не делай глаза такими большими, сегодня приятный мужской голос общался со мной пять раз. Передать ничего не просили, и, похоже, звоночек-то личный.
Леночка вырвала из календаря листок с записанным номером. Виктория внимательно посмотрела, номер ей ни о чем не говорил. В следующий момент в приемной зазвонил телефон, секретарша подняла трубку, насмешливо глянула на Корецкую и кивнула.
– Слушаю, – сказала Вика.
– Привет, это я.
– Привет! – хорошо, что рядом оказался стул, ноги так и подкосились. – Как ты узнал номер моего рабочего телефона? Как ты узнал, где я работаю?
У Леночки от изумления вытянулось лицо, она впервые видела Вику в таком волнении, более того, ее лицо покрылось пятнами, и она плюхнулась на стул, чтобы не упасть. Вот так прима Корецкая! Да она просто без ума от этого мужика! И немудрено, у него такой чарующий голос.
– Почему ты не носишь очки? – спросил он.
– Что?! – Виктория дернулась, опрокинула карандашницу, и все ее содержимое рассыпалось по столу. Такие штучки, скорее, в стиле Надюши.
– Я видел, как ты выезжала из гаража, да и вообще…
– Послушай, Вадим, ты звонишь мне, чтобы сказать эту чепуху? – она умоляюще посмотрела на Леночку, та нехотя ретировалась.
– Если плохо видишь, надо носить очки. Думаю, что ты должна бережнее относиться к себе, – заметил он, послышалось щелканье зажигалки.
– Меня раздражает твоя манера не отвечать на вопросы, – выпалила Виктория. Надо же, после ее отъезда из Беляниново Вадим ни разу не звонил, а сейчас говорит о ее близорукости. Бред какой-то!
– Что еще тебя во мне раздражает? – усмехнулся он.
– Ты ложишься рано спать, у тебя в коридоре нелепая кошка, которая меня вечно пугала в темноте, ты носишь джинсы на размер меньше. Нет, последнее меня не раздражает.
– Нет? – насмешливо переспросил он.
– Нет, – призналась Виктория, – волнует. Но это ничего не значит, – быстро добавила она. – Почему ты спросил про очки?
– Мне нравятся девушки в очках, они кажутся умнее.
Было непонятно, шутит он или нет.
– Я хочу тебя увидеть, – по слогам произнес Вадим, – завтра вечером у твоего офиса.
– Я не смогу, – Виктория задрожала, голос осип, – сегодня вечером я уезжаю в командировку в Санкт-Петербург.
– Хорошо, встретимся там, – он отключил телефон.
Остолбеневшая Виктория сидела с трубкой у уха и слушала короткие гудки до тех пор, пока не появилась Леночка. Она отняла трубку и встревожено покачала головой.
– Тебе плохо? Кто звонил?
– Мне хорошо, – растерянно ответила Вика и вышла из приемной, забыв папку на столе.
Глава 52
Лиза сосредоточенно смотрела на телефон. Черного цвета аппарат созданный, наверное, еще во времена революции, такой древний на вид, сейчас предательски молчал. А если тишину и нарушал его пронзительный голос, среди звонивших не было того, кого Лиза ждала уже неделю. Да, целую неделю Иван не звонил, хотя и был на работе, Лиза проверяла. Тайком, конечно. Зеленый «Москвич» Ивана каждое утро стоял возле проходной предприятия. Лизавета шла утром по территории, оборачивалась, замедляла шаг в надежде столкнуться с Иваном, но он как назло нигде ей не попадался. Лизе это обстоятельство стало казаться странным. После возращения из командировки они встречались уже несколько месяцев. Отношения развивались бурно и стремительно, Иван прикладывал к этому все усилия. К загородным пикникам он готовился тщательно и щедро, покупал самое дорогое, нисколько не озадачиваясь безмерной тратой наличных. Он неплохо целовался и в постели был раскрепощен беспредельно, чем смущал Лизу, особенно сначала. Она неохотно экспериментировала, часто была зажата и стеснялась своего тела. С мужем происходило по-другому, Боря не любил эксперименты, он был предан своим привычкам абсолютно во всем. Так надежнее.
Лизавета едва дотянула до пятницы, Иван не звонил. Она решалась все утро, приходила в свой кабинет, уходила, возвращалась. После обеда села за стол и уставилась на телефон. До конца рабочего дня оставалось немногим больше трех часов. Странная неделя, какая-то пустая. Вроде бы и работы много и вопросов тоже нимало, которые необходимо решать, опираясь, скорее, на интуицию, чем на знания, а в голове совсем другое. Иван! Почему он не звонит? Что могло случиться? Она уже привыкла к его звонкам, к его объятьям, к его губам. Она впустила его в свою жизнь слишком глубоко и быстро, а теперь не представляла, что будет делать, если Иван из нее исчезнет.
Лиза все-таки решилась и набрала номер телефона. Желание услышать Ивана оказалось сильнее, чем собственная гордость.
Его долго искали, в трубке что-то трещало, в какой-то момент Лиза уже пожалела, что позвонила, сердце билось гулко, под ложечкой неприятно сосало.
– Алло! – наконец она услышала Ивана.
– Привет, это я! Ты мне звонил? А то меня все время не было на месте. – Лизе стало неприятно от нелепости собственных оправданий.
Иван помедлил лишь секунду.
– Да, звонил! Конечно, звонил! – преувеличенно радостно воскликнул он. Лизе еще предстояло узнать то, как искусно Иван умеет лгать и изворачиваться. – Хорошо, что ты позвонила сама! Ты ведь никогда этого не делаешь, – тут же упрекнул он, – а я всегда рад слышать твой голос.
Лиза глупо улыбнулась, почувствовала себя школьницей, которую осчастливили полнейшей ерундой, но все равно было приятно.
– У меня сегодня свободный вечер, – сказала она, начиная опасаться, что в кабинет кто-нибудь войдет, придется разговор прервать и все унижения окажутся напрасными. Такого рода опасения, нет, страх, возникли впервые за все время, что она встречалась с Иваном.
– Замечательно! – отозвался он. – Давай без пятнадцати четыре у проходной? Я буду ждать тебя в машине, – с ходу предложил Иван, но тут же осекся, – нет, наверное, не получится. Мне надо еще кое-что сделать. Лиза, в четыре тебя устроит?
До конца рабочего дня у Лизаветы было приподнятое настроение. Все опасения и сомнения исчезли, словно испарились в свете уходящего дня. Лиза представила себе, как увидит Ивана, она так соскучилась. Они вместе поедут за город, будут романтически кататься по полям, лесам, любоваться красотой осени, а потом…
В самом конце рабочего дня Лизавете пришлось задержаться, ждали конструктора. Она нервничала, то и дело поглядывала на часы. Конструктор пока не появлялся. Время стало проявлять одно из своих удивительных свойств: сейчас, когда дорога каждая минута, стрелки часов летят с молниеносной скоростью. И все-таки Лиза успела, или почти успела. Опоздала всего на пять минут. Перед самым выходом с предприятия она затормозила, поправила прическу, натянула маску спокойствия и легкого отношения к жизни. Иван не должен знать, что она переживала и торопилась.
Лиза вышла из проходной степенно, расправила плечи. Площадка, на которой обычно стояли автомобили всех сортов и мастей, была пустой. Абсолютно. Возле самой дороги торговка овощами и фруктами собирала пустые ящики и вероятно ждала фургон. Лизавета глазам своим не поверила, посмотрела на часы: семь минут пятого. Возможно, что Ивана задержали, но где же в таком случае его машина? Он всегда ставил ее возле проходной. Если нет машины, следовательно, Ивана нет и на предприятии.
Лиза начала мерить шагами расстояние от газетного киоска до торговки с ящиками. Теперь время стало тянуться медленно, стрелки часов на проходной словно замерли. Циферблат большой, стрелки фигурные, эти часы показывали время еще в совковый период.
Лиза ждала долго, наблюдала, как подъехал фургон, погрузили ящики с остатками фруктов и овощей, погрузили и пустые. Затем фургон уехал, прорычав напоследок и оставив после себя бензиновое облако.
Может, что-то случилось? Лизе надоело смотреть на часы. В какой-то момент ей показалось, что Иван вот-вот подъедет, но надежда быстро погасла, уступив место неприятным предчувствиям. Лиза старалась отогнать эти мысли, но они упрямо лезли в голову. Что-то не сходилось, Иван стал вести себя по-другому, об этом свидетельствовала неделя молчания. Лизавете хотелось думать, что это ей только кажется. Ведь по телефону он был так нежен и ласков…
Она прождала час, в конце концов, села в маршрутку и поехала домой. Лизу еще никогда так не унижал мужчина. И еще никогда ее душа так не разрывалась от любви и ненависти.
На следующей неделе Лиза испытала настоящий шок и окончательно убедилась, что она потеряла голову как девчонка. Уж и думать не смела, что способна на подобное. И чем больше мыслила об этом, тем отчетливей понимала, что не способна справиться с ситуацией. Сердце не желало слушать голос разума. А разве оно когда-нибудь слушает? Только без любви мир понятен и рассудителен, а все самые большие глупости совершаются с горячим сердцем. Оно словно существует само по себе, живет по своим правилам и законам. Теперь Лиза в этом убедилась. Понедельник, вторник, среда… Ни звонков, ни оправданий. И чем больше проходило времени, тем сильнее Лизавете хотелось увидеть Ивана. Обида уже прошла, голос задетого самолюбия затих. Видеть, слышать… Желание превращалось в наваждение. В четверг Лиза была готова на что угодно. Она, воспользовавшись ничтожным предлогом, пошла в цех главной сборки. Долго оправдывалась перед собой, но все же пошла, еще до обеда.
Покрутилась на участке, зашла в архив, стараясь унять волнение и рвущееся из груди сердце, весело и непринужденно там пошутила. Еще раз прошла по участку, неожиданно для себя самой обернулась. Кровь бросилась в лицо. Иван как раз выходил из испытательного блока, но на пороге его окликнули. Лизавета пошла навстречу. С каждым шагом стук сердца становился все сильнее, ноги будто ватные, неужели она еще способна на подобное?
Иван поднял на нее глаза, побледнел, на секунду потерял дар речи. Лиза уверенно направлялась к нему. Иван заметался и не придумал ничего, как пойти навстречу.
– Здравствуйте, Иван Сергеевич! – сказала Лиза.
– Привет! – выдавил он и прошел мимо. Странно дернул шеей и ускорил шаг.
Лиза тупо смотрела на удаляющийся седой затылок. Ей показалось, что она сходит с ума. Сердце перестало колотиться и выскакивать из груди, оно просто ухнуло вниз.
«Привет» и все? Никаких объяснений, извинений, ничего! Он даже не посмотрел на нее, сбежал струсив. У Лизаветы закружилась голова.
– Лиза, ты еще не ушла? – из архива вышла старший диспетчер, дама предпенсионного возраста, большая сплетница, особенно по части адюльтеров. Она заметила убегающего Ивана.
– Видела, как рванул Курилов? – насмешливо спросила у Лизы и, не дожидаясь ответа, прокомментировала. – Ему как Людочка позвонит, так он все бросает и бежит к ней, нет, летит как ракета. С ума по ней сходит.
