Люминис Сантори
Конъюгаты: Три
Глава 1
В небольшой комнате на западном крыле лучи заходящего солнца окрасили стены в тёплый приятный оттенок, от которого и хотелось спать и быть спокойным и умиротворенным. Что и происходило с Далилой: она и поспала, и поела, а до того прогулялась по окрестностям. Тогда в её руках был хороший фотоаппарат, но она взяла его для виду, и потому что он не был слишком тяжёлым. Пришлось чувствовать себя очень важно, серьёзно и немного профессионально. Вообще-то, такое её и вовсе не касалось, но именно сегодня просто захотелось чего-то такого. Кирсанова сделала, по её обыкновению, сто мало-чем-отличающихся друг от друга снимков, и к возвращению мужа рассматривала их на экране большого телевизора.
– Привет, дорогая.
– Явился не запылился.
Агний засмеялся и провёл пальцами по влажным волосами.
– Пока до тебя добирался, предусмотрительно смыл приставшую грязь.
– Молодец.
Хрисанф присел рядом и попросил пролистать обратно несколько предыдущих кадров.
– Эта весьма неплоха. Рододендрон хорошо получился.
– Мне не нравится это растение?
– Почему? (удивлённо).
Далила помялась, не совсем обдумывая ответ, а скорее зависая над мыслями.
– Ну, не то чтобы ненавижу. Но и не торчу. Это не сакура.
– Но похоже же.
– Они совершенно разные, Агний. И ты это знаешь. Ты же отлично разбираешься во всём таком.
– Но когда весна наступает, всё так размывается, в хорошем смысле этого слова. Всё как будто становится единой красочной картиной, такой, брызжущей, обновлённой, радостной. Как мозаика. Только живая.
– Ты так видишь?
– Ну. Чуток.
– Всегда вы такие.
– Опять вы. Они. Она и они. Она и другие.
Хрисанф взял с её рук пульт и отложил в сторону.
– Ладно, эти дурацкие кустарники. Вот, посмотри лучше на меня.
Он потянулся за обнимашками-поцеловашками к своей чем-то немного удрученной супруге. Она убрала его тёмные пряди заколкой в пучок, а светлые старалась заплести во множество косичек, но его волосы были слишком гладкими и быстро расплетались, если не вязать их туго и решительно, крепко затягивая кончики кос резинкой. Далила, конечно, так не умела, но муж покорственно лежал под её пальцами и сколько угодно позволял ей мучиться с подобным "рукоделием", пока не надоест и она сама не прогонит его прочь.
– Где был?
– На сур кете5уу.
– А конкретно?
– Ну, много чего там было, но я в основном на круговых танцах с мужиками тусовался. И в ларьках кушал всяко. Разумеется, тебе накупил тоже. Потом пойдём, поедим.
– А женщины были?
– Были. Вот у них и ел и отоваривался.
Далила скривила губы и часть волос супруга опять освободилась, волной упав на её колени.
– Ты просто невыносимо дикий чумодрас.
– Я же говорил, что будет весело. Ты сама отказалась.
Он нырнул через подушки и оказался сверху.
– Сейчас я разглажу эти складки и морщины.
– Не говори, как Генри.
– Что ты, я об этом и не думал никогда.
Хрисанф не забывает о профилактических семейных мерах. Он думает примитивно: чем чаще я буду поливать розу, тем дольше мы будем жить.
Я обязан о ней заботиться, но в то же время это мне в бесконечное удовольствие.
После лежат уже у себя в спальне. Она и в самом деле избавилась от лёгкой издерганности и уже расплетала ему итак уже практически расплетшиеся косы.
– Агний, не тяжёлые?
– Нет. Но я собираюсь обкарнать на днях. Под чёткий бокс.
– Айгуу, что с тобой?
Он смолчал, аккуратно поворачивая голову для её "работы".
Наверное, я выгляжу жутко нелепо по сравнению с тем… Упырём. Но если я скажу ей о таком, она высмеет меня на полную катушку. Сам ненавижу. Всегда так. Знаешь, как вести себя по-взрослому. Жил-жил. И седина в бороду. Потом раз! И опять на дне эволюции. Люди слишком животные. Рефлекторная дуга. Как только возникает на горизонте этот гиббон, я сам тотчас превращаюсь в эректуса: чисто с камешком хочу гоняться за ним.
– Как прошёл ваш съезд писателей?
– Нормально.
– Что в этом году сказали твои критики?
– Ничего особенного.
– Далила.
Поворачивается к ней лицом и тянется вверх, как подснежник, к её лицу.
– Я так поняла, по содержанию нареканий ни у кого нет, ведь каждый волен писать то, что ему угодно. Хоть какую тупость. А по тексту сказали, что с формой всегда всё не так: то как комиксы, то полусценарий, и совершенно не дневники, потому как не всё от первого лица, есть версии дум персонажей. В общем, убогость за счёт отсутствия грамотного интересного повествования и искаженность нормы вкупе с бедностью слога. Офкос, опять же мы не говорим о содержании, ибо тут у кого как есть.
– Хмм…
Хрисанф всегда внимательно её слушает. Внимательнее, чем она сама могла бы слушать себя. Но объяснить ей всё, что он думает о том или другом – сложно. Да и не стоит того. И это касается не только Далилы, но и много кого.
– Ах да, ещё бранные слова надо фильтровать, оказывается.
– Ну, это чушь уже! Брехня, как говорит Арсен!
– Считаешь?
– Конечно.
Сам Агний старается меньше материться и следит за собой в этом. Тому есть несколько причин. Раньше (в древние годы) он был малочувствителен к тому, что происходило вокруг, то есть не было у него повода, чтоб повыражаться на славу от одолевания каких-либо положительных или отрицательных эмоций. А терпение было основной составляющей его жизни, так что ставить экспрессию через каждое предложение, как бы, ни имело даже особого смысла. Во-вторых, разумеется, из-за Далилы, типа нахрен ей сдался гопник со словарным запасом амёбы и вообще не пристало себя так стрёмно вести в присутствии дамы, тем паче если ты живёшь с этой дамой. Кроме того, он знал, что отец Далилы не слишком злоупотреблял сквернословием. Это для него было очень веским основанием держать себя построже (смотри первые части и далее по тексту). Ну, и третим неакцентируемым фактором аналогичного воздержания, как видела его жена, возможно, был как раз таки их "осторожный атеизм", к коим они причисляли себя с Калитой, и попросту набожность, как называет это Корсун.
Но Далилу на этот счёт Агний не третирует: она совсем другая, к тому же она – писательница, а в их деле в ход идёт всё.
– Ну что ж, это их работа, обращаться с вами, как с цыплятами. И то не факт, что поймёте.
– Ещё им вроде как не нравится, когда в попсе есть намёки на религиозные, то есть не религиозные, а на тему веры. Не знаю, почему. Наверное, выбивается из жанра, хотя у меня и жанра-то нет.
Хрисанф для верности обнял жену, положив перед собой, как будто накрыв перламутровой ракушкой. Его волосы приятно касались её шеи и груди. Не раздражали. Из-за него кожа не покрывалась аллергической сыпью и даже мелкими ранками.
– Есть умные книги и есть не очень умные. Я читаю иногда из первой колонки: по работе нужно, или приспичит.
– Пфф, тебе постоянно приспичит, не прибедняйся.
– Но это же не для всех. Там другой мозг иметь надо, ну или другое образование. Твои книжки очень легко читаются. Я могу прочесть одну средней толщины за один вечер.
– Ты глотаешь их за несколько минут.
– И без конъюгации.
– Это что, издевательство такое?
– Наоборот, комплимент. Есть много чего от первого лица. Это располагает. Сразу интимно становится. И откровенно.
– Господи.
– Не крякофыркай. Я серьёзно. И есть много несложных диалогов. Мне, как познавшему одиночество, это очень удобно. Комфортно. Как будто друзья да. Знакомые. Знаешь, я всяких сложносочиненных описаний тоже начитался будь здоров.
– Скажешь тоже.
– И куда же без похоти и романтики. Морковка – наше всё! Вообще о чём писать тогда? Если не о любви? Это же элементарно. Все знают это с пелён.
– Думаешь?
– Ага. И мне нравится, что ты путаешь временные правила. Знаешь, в английском, это было бы ещё интереснее.
– Это происходит непроизвольно.
– Не ври. Кое-где, ты сама делаешь такие штучки, я же вижу. Ты не такая дура. Дура, конечно. Но моя дура. И не в том смысле.
– Я – дура. И я это знаю.
– Мудрость Сократа. Другое дело, возраст. Это не отменишь. Кое-какие вещи притупляются, другие наоборот. Это естественно. Но тебе ещё плыть и плыть до этого мега-философского равнодушия.
– Агний, ты субъективен!
– Не отрицаю. Но я честно сказал.
– Может, мне избавиться от гребаного псевдо-психодела.
– А оно итак усмирилось и тихо потявкивает местами.
– Это плохо?
– Ну вот (смеётся). Тебе его жаль да? Тогда выпусти. Делай, что хочешь, конфеточка моя.
– Я не конфетка. Перестань строить из себя крутого чувака.
– Но тебе же нравится.
– И это тоже.
– Как хочешь, кроха.
– Агний!
– Между прочим, тогда я прошу не быть такой двуличной.
– Чегооо?
– В гостях и в обществе, вот недавно к примеру, ты всегда сама благородность и как гейша ходишь со сложенными руками за мной, как эскорт. А на деле, дома всегда меня обзываешь, ругаешь и мутузишь.
– Ой-йё.
– Ей-ей. Ты думаешь, я в восторге? В восторге, как идиот. А потом здесь: Агний не так, Агний не то.
– Ой-ё. Ты действительно стал гребаным женатиком.
– Ну, Далила, я же тоже из плоти и крови.
Освобождает её из "ракушки" и усаживает рядышком. Всё же, поглядывает украдкой, искоса. Она выглядит беспечно, море по колено, равнодушно.
– Далила.
– Ну чего тебе.
– Да-ли-ла!
– Хочешь, чтобы я просила у тебя прощения? Нафик.
– Дэли, ты нарочно да?
– Нет. Такое вот нехудожественное у меня лицо. Даже не старайся прочитать меня по телу. У меня организм, как твой наоборот.
– Дайя, ты совсем меня не любишь.
Поник головой, как осенний колокольчик.
– Кончай артистировать, здесь тебе не колизей.
Молчит.
– Мне, вообще-то, тоже нелегко ломать комедию.
Молчит.
– Я-то не по этой части.
Молчит.
– А ты думаешь, что я лицемерка. Это оскорбление в мой адрес. Тем более, от тебя. Я про это наслышалась: три короба и плетёную корзинку. Не нравится – дуй отсюда. То есть, подавай на развод. И ищи себе честных, чистых и безгрешных.
Молчит.
Молчат.
Хрисанф первый отрывает свою прекрасную жопу и льнёт к ней, как забродившая жвачка к одежде.
– Ты что, я же умру. И мне себя не жаль. Мне тебя жаль, из-за того что тебе жаль меня. Прости меня. Я стал гребаным женатиком.
– Ну, ладно. Давай покушаем и я потом расскажу, почему вела себя так, как будто в карикатуре на историю, когда, помнишь, ты донимал меня вопросом про усталость.
– Далила, я люблю тебя.
Приходится им чуть повременить с ужином. Но ненадолго. Они по этому поводу не парятся.
Глава 2
– Хочешь, теперь тебя будут звать Стефан?
Стефан слегка кивает головой.
– Далила, к гадалке не ходи, наверняка обзовёт тебя Стафом, но ты не сердись, это она не со зла.
– Хорошо, мессир.
– Нет. Так не пойдёт. Здесь дома ты должен обращаться ко мне: Александр, ну или как угодно попроще. Саша, как-то странно звучит для меня, но это же моё имя.
– Постараюсь.
– Молодцом. Я рад, что ты согласился работать у меня. И действительно рад, что состояние твоего организма пришло в относительную норму. Стинки – это не для нас, понимаешь? Не надо больше этим заниматься.
– Хорошо.
Агний ходит по северной веранде, где обычно мало кто тусуется в такой ранний час: пять утра. Довольно свежо и прохладно, но Кирсанов в тонкой светлой рубашке и снизу в спортивных леггинсах: полупереоделся для пробежки, но отвлёкся на беседу с новым работником. Босыми ногами трёт некрашенные гладкие половицы, потемневшие от солнца и времени, усаживается на лёгкую садовую лежанку, собранную Калитой из обычных ивовых прутьев.
– Для начала можешь нашлифовать тут полы? Я на днях оциклевал, но жена сказала, что ей, всё же, заноза попала, когда она потом убиралась тут маленько. Поэтому там в пристрое есть всё для полера, покажу как с ним разобраться, а далее физические нагрузки и свежий воздух пойдут тебе на пользу.
– Хорошо.
Стефан угрюмо стоит в углу возле резного палисада, почти слившись с тенью больших цветов в горшках. Он очень худой, бледный, не очень высокий, можно сказать, лысый. Глазницы впали, оттого глаза кажутся более тёмными, чем есть на самом деле. Кисти длинные, пальцы красивые, как у пианиста, но практически такого оттенка, что у свежего утопленника. Губы изящные, красивые, когда-то видимо улыбающиеся, но сейчас с синевато-лиловатым отливом. На лице преждевременные глубокие мимические морщины и в целом преждевременная измождённость. Хрисанф дал ему кое-какой своей одежды, но несмотря на стройность Кирсанова, на экс-стинки всё висит рубищем и колыхается на ветру, ровно как на спице.
– Ты не жалеешь?
– Нет.
– И не надо. Мы тут гораздо лучше проживаем. Ты из бедных конъюгатов, как и я. И без семьи. Так что я понимаю. У меня так же было раньше. Забудь прежние времена. И не беспокойся, сделано так, что ты вроде как умер при неизвестных обстоятельствах, так что никто тебя искать не станет.
Агний встал, подошёл к малословному собеседнику и быстренько произошла небольшая информационная конъюгация. Благо субъект был приспособленный, поэтому Хрисанф не волновался на этот счёт.
И вообще надо рискнуть. Я и так рискнул, украв его и приведши сюда. Но что поделаешь. Так легли карты. Надеюсь, он не подведёт меня.
– Мессир… Алексаундер.
– Да.
– Я не предам Вас.
– Буду очень благодарен, если так оно и будет.
– Вы можете использовать меня.
– Да, но лучше использовать совместное погружение. Ты пока слаб. И я буду контролировать и проверять. Но в целом, мне нужны свои. Мы только с Калитой. Здесь больше нет конъюгатов, то есть константно, мои сыновья не в счёт. Они – Аичи.
– Хорошо.
– А пока просто ознакомься с домом, с семьёй нашей. У меня только одна просьба: держись подальше от моей жены. То есть даже если будешь садовником, и временами водителем (Аполлон, всё-таки, не утерпел и уволился), я не доверяю своему зятю, тот ещё ветер-в-поле-голова-на-воле, – настоятельно рекомендую не дышать в её сторону больше дозволенного.
– Конъюгатское вето?
– Не совсем. Ну и это тоже. Просто… Это моя женщина, так понятнее? Она охотно интересуется всякими интересными колоритными людишками, так что, ради бога, не заставляй меня напрягаться лишний раз, будь добр.
– Аа, понятно. Хорошо.
– Потому и мало здесь мужиков. Лишь Калите доверяю.
– Не стоит беспокойств. Устройство моей личной жизни у меня не в приоритете.
– Почему? (удивлённо)
– Не вижу смысла. Да и кого я сделаю счастливым.
Хрисанф с минутку изучает выражение лица Стефана. Про себя качает головой, как будто соглашается и тотчас раздумывает. Но ещё через минуту уверенно хлопает работника по плечу (тот не такой старый, каковым выглядит).
– Не надо так себя недооценивать. Ты прям, как супруга моя, сказанул. Ладно, есть у меня одна кандидатура. Не от мира сего. Всяки фрики и уроды – это её тема. Нет-нет, это я не про тебя, что выше. Она сама фриканделька та ещё. То есть, она умеет разглядеть, не водится на обложку. Разрешаю тебе за ней приударить, виться и вообще брать быка за рога. Ванесса её зовут. Ну не ахти какая. Но ничего так. Даже миленькая, если смочь увидеть.
Далила бы пристукнула мужа за то, что он вот так, с первичного обороту стал подсовывать свою младшую старшую неизвестному дяде. Но Агний в этот момент чувствовал искру довольства собой: дескать нашёл хорошую партию этой маленькой кочерге. А что, неплохой парень, даже красивый и скромный.
Но он странный, да. Этот странный конъюгат.
Глава 3
Далила чуть не грохнулась в обморок, когда утром увидела чужака в доме. Ей показалось, что это привидение объявилось таким образом, хотя, скорее, она и не успела как следует толком сообразить. Завизжала бы. Но, к сожалению, у неё начисто отсутствовал ген, отвечающий за эту способность у женщин (Ну, и у некоторых прокачанных к тому мужчин).
Кирсанова так пускала сарказм по поводу этого пробела в своём организме, однако Хрисанф взял однажды у ней биологические материалы, и действительно подтвердил, что у его жены на самом деле нет подобного интересного скилла.
Она попыталась было заорать, но получилось что-то вроде негромкого нелепого блеяния. Ведь она привыкла к присутствию здесь константно-обыденных жителей: детей, горничных (дочерей Хрисанфа), Калиты, сыновей мужа, а также порой дружка Вероники, Камилы, изредка Аэлиты, Арсена и временами своих родных и друзей. Далила, можно сказать, жила среди красоты и симпатичности (за исключением Айнара). К тому же, её бывший водитель, Аполлон, был весьма тучным и плюшевым, поэтому она просто обомлела от вида нового работника.
Агний отлучился по своим зож-ным делам, так что хозяйка и незнакомец просто стояли друг против друга в одном из бесчисленных коридоров, как завороженные истуканы. Наконец, тень соизволила выдавить.
– Сеньорита Кирсанова…
– Господи.
– Я – Стефан, ваш новый водитель и садовник по совместительству…
– Гребаный старый хрыч!
– Мне 28, но я не возражаю…
– Да я не о тебе!
Далила в возмущении подошла к ближнему окну, стараясь поймать там незадачливого супруга, но он, видимо, выбрал сегодня длинную дистанцию (марафон, не меньше). Недовольно поворачивается к смущённому, стало быть, пареньку.
– Ты кто вообще?
– Стефан.
– Это я поняла, Стаф. Ты откуда взялся? Хрисанф мне ничего не говорил о тебе.
– Доктор Алексаундер сказал, что я могу занять вакансию вместо прежнего работника.
– Так ты по объявлению.
– Да.
Никакого объявления и в заводе не было. Кирсанова могла вполне обходиться без личного шофёра, ездить на общественном транспорте и вообще ходить пешком. Или, в редком случае, пользоваться своей машиной при помощи искусственного интеллекта. Хотя ей это не нравилось: она всё равно побаивалась кого-нибудь задавить и попросту ленилась.
Похоже, это стинки, о которых когда-то упоминали Агний с Никитой.
Информация об недавних событиях была в её голове, но Далила это осозновала только инстинктивно.
Май гат, он такой страшенный! Как только душа держится. Но наверняка Хрисанф позаботился о нём. Стало быть, это я ещё вижу улучшенную версию.
– Ладно, пойдём со мной. Я познакомлю тебя с девочками. Там в домике для гостей проживают ещё братья, родственники Александра, но они сейчас проходят учение у нашего друга. Потом встретитесь.
– Хорошо, сеньорита.
– Меня можешь звать Далилой. В общем, осваивайся тут. И кушай побольше! В этом доме все очень много жрут, так что нельзя оставаться в сторонке.
– Хорошо, сеньорита. Эммь, Далила.
– Ну, ничего, привыкнешь. Хрисанф пропустил тебя через медосмотр?
– Да, сеньорита Далила.
– Окей. А то у нас маленькие дети. Да и вообще много молодёжи. И я сама тоже очень брезглива, не смотри что так выгляжу.
– Я буду соблюдать все нормы, сеньорита.
– Спасибо. И не веди себя, как раб. Мне может понравиться, но это некрасиво. Выполняй поручения Кирсанова по садоводству, я, чесс, не по этой части. А в остальном, если ты мне понадобишься, я скажу.
– Слушаюсь, сеньорита.
Далила представила Стефана девушкам. Виктория, по обыкновению, была рассеянно-равнодушна. Как будто не было отличия между ним и Аполлоном. Вероника не шугнулась (чего шугаться при таком отце), и стала толкать в бок сестёр, пуская, походу, какие-то смачные, немного грубовато-простецкие шутки насчёт внешности новоиспеченного коллеги. Будто она сама была первая красавица мира.
Может, не первая, но есть чем возомниться.
Только Далила, всё же, постаралась посмотреть на девчонку с укоризной, но, скорее всего, со стороны, выглядело, словно она заодно с этой хитрушкой.
Ванесса, да. Как и предполагал Хрисанф, естественно вступила в знакомство. И далее Далила только и видела, как эти двое, как родственные души, неспешно пошли по тропке в домашней оранжерее.
Они мало говорили, судя по всему, но еле заметно кивали, как будто понимали друг друга без излишней болтовни.
Тоже мне. Принцесса хрисанфийская. Ей ли снизойти до нас, плоских простолюдинов. Гребаный старый хрыч, только возвратись домой, и я тебе устрою весёлую жизнь.
Глава 4
Хрисанф отработал свои 40-50 км и без особой удовлетворённости физической нагрузкой, вошёл в лес. Когда он вышел к опушке с западной стороны, там было зелено: Агний проник в заповедь. Ему не нужна была помощь Киры, или какой-то совет. И среди тающего весеннего снега было одиноко, но сегодня утром он захотел уединиться в такую степень, что просочился бы в скалу, чтобы его никто не видел.
Накануне Кирсанов чуть перебросился парой не-слишком-резких словечек с женой, но её реакция до того его расстроила, что он нынче сбежал сюда.
Далила! Огонь моего сердца. Пламя моей души. Цветок моей жизни. Мне пришлось запрятать свои эмоции в один из миллионов внутренних ящичков. Крепко сдавить своё горло, руки, а, больше всего, глаза. Чтобы из них не брызнула предательская волна. Ненавижу себя! Она посчитала бы меня хлюпиком и вообще чем-то таким мизерным и ничтожным, что не стоит ни капельки внимания.
Ты любишь только сильных. То есть не любишь. Но хотя бы отдаёшь дань уважения. Вот почему мне надо схоронить глубоко-глубоко все свои слабости. Хотя ты итак знаешь и чувствуешь, что твой жалкий муж – тюфяк, простыня и ничтожество.
Хрисанф лёг среди гигантских корней большого дерева возле обрыва, спрятавшись как в логове, чтобы его опутала эта корявая природная сетка: своими сухим многолапьем обняла и поняла, или, хотя бы, на миг стала укрытием.
Ну, что тут сказать. Он плакал. Рыдал, как девчонка. Не слушайте автора. Аффтар сух и туп, как пробка. Ему чужды все эти мнемозины, телячьи нежности, откровение, туоххаьыйыы и так далее. Да и у Далилы кожа толстовата, а больше – недогоняючи. Поэтому он не мог позволить себе пускать слёзы при ней.
Другой человек. Мой. Но совершенно другой (плач).
Гребаный упырь! Как только отметился на горизонте, вон как она заговорила! Ненавижу! Она даже сама, похоже, не поняла, что сказала. Так мне и надо. Ведь я взял её в жёны силой. И теперь она хочет вернуться к нему.
Вообще-то, это был чистой воды, если не бред, то его гиперболически больные фантазии. Далила сама ползала за ним, умоляя быть вместе. Да, тогда от него остались только глаза. Да, как упоминал Калита, он, возможно, действительно растаял бы и исчез от тоски и печали (хотя, вряд ли). И вернуться туда, где она никогда не была, то есть не была женщиной Корсуна – это просто ребячество какое-то, как бы сказала Кирсанова.
Но Хрисанф уже не мог остановить свой потоп. Его понесло, как говорится.
Если бы Далила видела, что я сейчас делаю. Поняла бы она меня? Нет, конечно. Я упал бы в её очах ниже плинтуса, ниже ада и далее. Она бы подняла меня на смех. Издевнулась. И подбодрила бы, как детсадовца, наклавшего в штаны. Опять же, что я артист гребаный и сумасшедший. Никакого разнообразия. Пустая и бессердечная. А я всё равно люблю тебя! Драгоценная моя, единственная, родная. Прости меня. Я успокоюсь. И побегу к тебе. Где эти дурацкие капли. Вы (обращается к своему телу), смотрите у меня! Попробуйте только выдавить хоть миллимоль влаги! Вы принадлежите мне! Так что, хотя бы, хоть как-то будьте на моей стороне!
Он немного молча полежал, поглаживая мягкий зелёный мох и втягивая в себя запах немного сырой свежей почвы.
Господи, помоги мне. Помоги мне не быть таким эгоистом. Научи любить. Сделай так, чтобы я не чувствовал боли из-за неё.
Заповедь любила Хрисанфа. Ведь он был её постоянным резидентом. Заповедь видела и не раз, как он ломал руки, рвал на груди рубаху, а на голове – волосы, кричал, причитал, бился о стену и камни. И как ей было не любить этого человека. Откровенного в своей боли, откровенного в своих излияниях. Одинокого и красивого. Умного и неразумного. Странного и понятного. Если б Заповедь была его матерью, она бы обняла сына полностью и никому бы не дала в обиду. Если бы Заповедь была женщиной, то переплелась бы с ним без единой протечи на всю жизнь и навсегда, чтобы он не познал ни атома сомнения. Но это была ни мама, ни жена, ни ребёнок. И просто молча следила за ним, стараясь хотя бы делиться немногим из своего тепла и великолепия.
Глава 5
Когда Хрисанф вернулся домой, Стефан усердно замер на корточках, разглядывая очередное слегка торчащее с половицы место, где росла когда-то ветка. Половина веранды блестела в лучах вступившего в силу солнца, что твой новый медный тазик. У старателя наблюдалась заметная одышка, и даже суставы его похрустывали и тихонько трещали при передвижении, но покраснения кожи и пота в три ручья не наблюдалось. Однако, всё же, во всём его тельце сквозила и вырывалось через мелкие слабые поры откуда-то из затхлых пещер действительная молодость, как импичмент былому статусу. Знакомство с Ванессой оказалось для него вдохновляющим, как и переселение в целом в семью Кирсановых. Впервые за многие годы, впервые за вечность, Стефан ощутил своей практически рыбьей кожей, с которой содрали чешую, ближнего. Попросту говоря, человека. Неважно, что госпожа, господин, да и многие в этом мире недолюбливали её. Неважно, что с рождения и дня теперешнего он был с головы до пят неудачливым безвольным конъюгатом. Важно только то, что челюсти его, заржавевшие от монотонной собирательной работы, то, что почти атрофировавшиеся мышцы его лица сказочным образом, на миллимоль ожили, дрожью неровной сыпучей завибрировали, образуя вокруг зубов какую-то обнаженку, которую вряд ли можно было посчитать улыбкой: скорее первое восхищение существа, спустившегося с дерева и озирнувшегося кругом.
– Ай, молодчик! Ну что за способный замечательный перец! Вот это я понимаю! Руки с намеченной области! Хватуны, да?
– Окайэри, монсеньор.
Агний весело прошлепал по обработанной чистой поверхности ногами, с которых предусмотрительно стянул влажные от бега носки.
– Просто душа радуется да и только!
– Спасибо, мастер.
– А ты я вижу с горничными нашими познакомился! Сразу розовые щёчки, искорки в глазах, тонус где надо!
Розовых свежих щёк и в помине не было, блеска и подавно. Но в целом, ирония была близка к правде на 0,1 процент.
– Это эффект яйцеклеток! Животворная сила женщин! Сам тащусь! Но если ты вздумаешь забраться на одну из них, я тебе хребет переломаю и по ветру пущу.
Смотрит серьёзно. Работник переминает в своих длинных пальцах тряпки и опускает свой сиреневый взор.
– Алексаундер, я…
Громкий беспардонный, но прекрасный хохот. Приятный для ушей. Так что шутка перестаёт быть плоской и грубоватой.
Он смеётся, как Вероника. Как та девушка с ямочками.
Поскольку Стефан – конъюгат, причём ослабленный, Хрисанф моментально перекидывает мостик связи.
– Ладно, не будем врать. Не хотелось об этом говорить всем налево и направо. Тем более, девочки не в курсе. Это мои дочери. Но если откроешь им это, духу твоего здесь больше не будет. И вообще я обижусь. Я тебе сказал, потому что мы из одного теста слепленные, из одной глины, и ты так и будешь ходить и подмечать, что да как, пока не догадаешься.
– Слушаюсь.
– Слушай-слушай. Они – не конъюгаты. Поэтому настоятельно прошу не расплескивать тут свои "фибры и феромоны". Они – люди. Но я всё равно не хочу, чтобы купались в этом бульоне.
– Да, сеньор.
По его виду нельзя было утверждать удивление. Ведь этот стинки когда-то обнаружил их гнездо и их фабрику по производству отпрысков. Тогда Агний почистил его память, чтобы избежать неприятностей с Лито и Талоном. Но после "кражи" "конъюгатского имущества" восстановил его данные.
– Ну че ты приуныл. Выше нос! Только вырвался на свободу. Нельзя так. Ты что, так деградировал, что забыл о юморе? Вот поэтому я и сбежал когда-то с этого колодца. Наадалаах этэ ("Очень нужно было").
Стефан молчит, зависнув с пестрой тряпочкой, бывшей когда-то платьем Далилы.
– Ну, не надо так прям уже. Чего ты в самом деле. Можешь залезать, если сами разрешат. Но с Верон наверное не получится: у ней уже есть хахаль. Да и Вики. Чурка она, между нами говоря. Ей только швабра да памперсы интересны. Так что остаётся только эта мелкая сардинка. Не бог весть что, ну и что. А там вы сами знаете. Дело молодое. Есть ещё мой приятель, закадыка мой, Арсен, потом познакомлю. Как молодёжи не тусоваться.
Стаф затренькал костями, задвигался, возобновляя рабочий процесс.
– Но сеньорита – ваша территория.
– Сечёшь!
Кирсанов выбрасывает пятерню вперёд, улыбается новому жильцу, оказывается, не совсем утерявшему разные организменные мозговые и телесные фишки, проходит так, с заявлением, словно всему миру, возле открытых окон, затем бережно хватает свои кроссовки и направляется в ту часть дома, где находится жена.
Глава 6
Хрисанф думал, что вынужден будет упиваться своими внутренними слезами ещё целую неделю, при этом тщательно скрывая своё настроение от жены. Но все его мрачные мысли по поводу себя как морем сдуло, когда он обнаружил её не у себя, а в его верхнем рабочем кабинете.
Далила сидела на его большом стуле-кресле с высокой резной спинкой, бросив голову на стол, из-за чего верхняя часть тела немного затерялась среди его настольного "барахла" и слышно было только, как она ритмически хныкает и сопит.
Все эти звукоизвлечения: постанывания, сопли и кряхтения, в общем-то, и на поверхностный взгляд были несерьезные, неглубокие, не особо правдашние – не такие, что вызваны подлинной грустью. Но Агний тотчас расстроился и обеспокоился состоянием супруги и засуетился возле неё.
Она не приходит сюда, лишь бы прийти, в одиночестве, без меня. Скорее, я тащу её сюда, пропадая здесь. И единственный способ оторвать меня от дел: быть рядом.
– Солнышко, что с тобой? Что случилось?
Далила не снимается с позы, продолжая потихоньку ныть, поэтому он целует её волосы и плечи. Взял бы её на руки и увлёк к себе, но видно: она недовольна и будет ещё больше капризничать.
– Библиотека…
– Что произошло, дорогая?
– Я ходила в общественную библиотеку, пока ты обежал пол-экватора. Хотела проехаться вместе с твоим стинки.
– У него есть имя. Стефан.
– Ну да, этот Стаф нормально так водит. Даже тише Аполлона. Хотя, может, он просто пугался меня.
Ей надоела духота, вызванная положением шеи, груди и башки, поэтому она сама распрямилась и обняла мужа. Слёз почти не было. Глаза покраснели скорей из-за того, что они чесались от раздражения и она их тёрла широкими длинными рукавами кимоно, сшитым Калитой по приезду с Севера.
– Ах ты звездострадалица моя маленькая! Разве можно так расстраиваться по пустякам.
Уводит на их диванчик и прижимает к себе. Далила вздыхает и путается в своих одеждах.
– Но я ощутила себя такой старой, древней и исчезнувшей…
– Там провели списание.
– Да. И я не нашла некоторые детские книги. Они были как индикатор. А я даже потеряла как будто способность шарить по полкам.
– Это не так.
Запускает свои руки в рукава кимоно и поправляет складки, из-за которых она чувствует себя тяжело.
– Я захотела плакать. Как будто моё детство исчезает и мне говорят: "Что вы, книги старятся не только внешне, но и по содержанию".
Она и в самом деле выдавила пару капель, и не удержавшись от накрывавшей тоски и меланхолии, уткнулась в него так, что ему даже стало больно в области живота и боков.
