Дмитрий Соколов
Гранатовый сок
Я же растерянно схватился за голову и принялся ходить кругами. Сначала я петлял по гостиной, потом бродил туда-сюда по коридору на втором этаже, рядом с её комнатой. Я просто не мог найти себе места. Изредка я скрёбся в её дверь и просил прощения как заведённый. Умолял открыть мне. Поговорить со мной. Сетовал, что мне больно и страшно за неё. Но она никак не реагировала. Полный игнор. Как будто её там нет, как будто я говорю с пустой комнатой. И лишь по всхлипываниям, доносившимся с той стороны, я понимал, что она всё ещё слышит меня.
Глава 37. Бессмертная любовь
Стелла вышла только к вечеру. Вся зарёванная, опухшая, с красными глазами. Делая вид, будто меня тут нет, она прошла мимо, спустилась на кухню, достала из холодильника несколько пакетов крови и залпом осушила их один за другим, даже не переливая содержимое в бокал, как обычно. Включила в раковине холодную воду, смыла слёзы и кровь.
– Прости меня, пожалуйста! Прости меня, – твердил я одно и то же. – Я очень сильно, жутко, непозволительно ошибся. Прости. Я был не прав.
– А что если ты был прав, Гриша? – сквозь заложенный нос проговорила она неожиданно. – Я думаю, ты прав. И именно поэтому мне так больно.
Что ж, а это ведь тоже интересная версия. Может быть, ей и правда надо было признать случившееся и принять, наконец, реальность, такую, какая она есть. Ушёл или умер – какая разница. Нужно прорыдаться как следует – и если не над его бездыханным телом, то хотя бы над его портретом – чтобы освободиться от горя. В конце концов, сколько можно носить его внутри?..
Она повернулась ко мне, пряча глаза. Но всё же я заметил, что сейчас даже лицо её изменилось и ожило, сошла какая-то холодная, стервозная маска, глаза заблестели, а щёки порозовели.
– Гриша, прости, мне сейчас нужно время. Я должна побыть одной. Я не злюсь. Просто так надо. Волна должна схлынуть.
– Конечно. Я понимаю. Но… если вдруг что… просто знай, что я всегда рядом. И мне плохо и грустно вместе с тобой.
– Я знаю, Гриша, знаю. Спасибо, – она поравнялась со мной и сжала ненадолго мою руку. Потом поднялась и снова ушла в свою комнату. А вместе с ней и я – скрылся в своей берлоге, за весь день так ничего и не съев.
У меня было стойкое ощущение, что своим утренним выступлением я задел какую-то тонкую, невидимую леску, которая, завибрировав в воздухе, коснулась не только Стеллы, но и всех остальных обитателей дома. Похоже, что я, будучи единственным среди них, кто помнит, каково это – быть живым, смог как-то затронуть их замороженные чувства. Расшевелить эти ничего не выражающие лица, застывшие в неподвижной гримасе, как надгробные изваяния.
Я не знал, чем это грозит, но что-то подсказывало мне, что скучно теперь не будет. Для своей же сохранности я решил уже сейчас, прямо с воскресенья, взяться за работу. И, желательно, уйти туда по уши – чтобы максимально дистанцироваться от происходящего вокруг. Тем более, что заняться действительно было чем.
Удалённый доступ к крутившейся на московском сервере виртуальной машине, на которой мне предстояло работать, был обустроен с такими мерами предосторожности, что просто залогиниться и взять её под своё управление было почти также сложно, как если бы я пытался её взломать. Справившись, наконец, с настройками безопасности, я первым делом посмотрел логи многочисленных хакерских утилит, послушно и методично штурмовавших в моё отсутствие Смоленск. К сожалению, порадовать они меня ничем не смогли – «вражеская» база по-прежнему нигде не демонстрировала уязвимых мест. Моё почтение тамошним техножрецам! Ладно, рано опускать руки, пусть мои виртуальные помощники ещё немного потрудятся. Я поменял кое-что в их настройках, подключил несколько дополнительных инструментов, усилив свой наступательный арсенал, и переключился на другую задачу.
По-настоящему волновало меня сейчас вот что: скопировать и забрать с собой из московского офиса у меня получилось только образ электронного ключа, сама же база охотников была теперь доступна только по удаленному каналу, мучительно неудобному в использовании – страшно медленному и шифрованному-перешифрованному. Который, к тому же, в любой момент могут отключить, охвати моих работодателей очередной приступ касперофобии или ещё какой-нибудь паники. Поэтому первая задача, которую я себе поставил, заключалась в копировании базы на локальное хранилище. Данные незаметным тоненьким ручейком полились ко мне на жёсткий диск, но осушить находящийся на той стороне океан таким образом было практически невозможно. Я принялся искать способы установить несколько одновременных подключений, чтобы обойти ограничения и потихонечку выкачать заветную базу всю целиком.
На это колдовство у меня ушло почти три дня. Наконец я, вышел, кажется, на предельно возможную скорость, но даже на ней копирование шло не так быстро, как хотелось бы. Впрочем, тут уже от меня ничего не зависело и я, не желая сбавлять темпы, снова вернулся к задаче получения данных из Смоленска. Там, где не справляются боты, да восторжествует человеческий разум! Скрывшись за ноутбуком, я принялся за дело с удвоенным рвением. На моем экране было открыто множество окон, команды выполнялись одна за другой, строчки кода и отчеты о результатах его выполнения лились по экрану бесконечным цифровым дождём. Увы, пока это была только иллюзия деятельности. Несмотря на все мои ухищрения, затекшую спину, красные глаза и скрюченные пальцы, защита смоленского сервера по-прежнему стояла, как стальной монолит – нерушимая и неприступная.
К концу следующей недели я растерял последние остатки энтузиазма и решил выйти из комнаты, чтобы посмотреть, что происходит в мире. А происходило примерно следующее.
Ян с Илоной всё чаще ссорились. Блондинка купила себе несколько новых, крайне откровенных платьев и ушла в конкретный загул – дома появлялась под утро, чтобы отоспаться, позавтракать, в то время, когда уже пора было обедать. Потом она в очередной раз ругалась с мужем и снова куда-то уезжала. Её духи стали ещё слаще, ногти – длиннее, ресницы – гуще, а губы по толщине уже приближались к рыбьим. Накачай ей косметолог их ещё чуть сильнее, они бы, наверное, лопнули.
Оставаясь один, Ян не находил себе места. Сначала просто слонялся без дела по дому, потом шёл на третий этаж, где, как выяснилось, у него была оборудованная всем необходимым качалка – и долго тягал там железо. Потом пил свой коктейль, сидя перед телевизором. Несколько раз у него случались эти сердечные приступы – прямо как писала в своём дневнике Стелла. Он весь напрягался, начинал шумно втягивать ртом воздух, потом синел, хватался за грудь и в итоге сползал на пол, закатив глаза. Через несколько секунд вставал и, пожав плечами, продолжал делать то, чем занимался. Только руки едва заметно подрагивали.
Что-то странное делалось и со Штефаном. Он был сам не свой. Парнишка больше не улыбался, а только хмурился, и голос его звучал невесело. Однажды он и вовсе ушёл куда-то под вечер и не вернулся домой ночевать. Константин ничего не сказал ему и вообще вёл себя как-то подозрительно спокойно и безразлично к происходящему. К счастью, Цепешу было чем заняться – его всё чаще отвлекал Влад, который вдруг как сорвался с цепи и начал всеми силами перетягивать внимание брата. Он то грубил и спорил, то убегал, то терял свои вещи и игрушки, то терялся сам, а в другие дни, наоборот, не давал Константину прохода, бомбардируя его пулемётными очередями из ста дурацких вопросов в секунду. Один раз, превратившись в кошку, разодрал морды всем соседским собакам. На следующее утро плавал крокодилом в местном озере, разгоняя купавшихся – благодаря чему даже попал в новостной сюжет. Потом к нему пришла идея прогуляться в виде саблезубого тигра в смоленском зоопарке, где доисторический зверь собрал множество восхищённых возгласов от детей и такое же количество мата из уст взрослых. Как апогей, приняв облик годзиллы, до полусмерти напугал и без того многострадальных охранников. После чего Константин заколотил его в дедушкин осиновый гроб, но той же ночью крышка была проломлена, и мальчишка опять куда-то смылся.
Стелла взяла отпуск и не поехала в Москву на работу. Чаще она просто лежала в своей комнате, ни с кем не общаясь. Свет там был всегда погашен, дверь закрыта на ключ, а окна плотно зашторены – я даже не мог астрально подсмотреть, чем она там занималась в одиночестве. Может быть, снова плакала? Или просто лежала, уткнувшись лицом в подушку?.. Или целовала разодранный портрет Эмиля?
Вернер, кстати, тоже был сам не свой. Он перестал ездить к Лине, и даже не подходил к телефону, когда она по ночам звонила ему. Следить за собой он тоже прекратил. Давно уже не мылся, не причёсывался и вообще не приводил себя в порядок. А когда ему в понедельник доложили об очередном провалившемся рейде на Цепеша, он долго ругался и винил в этом, ну разумеется, меня – засланного программиста – но к его словам, особенно брошенным во время очередной истерики, никто уже не прислушивался. Охотники только крутили пальцем у виска, а сами, тем временем, прочёсывали каждый миллиметр своей базы, пытаясь найти там Каспера. Увы и ах, Каспер не находился, из-за чего всеобщее напряжение только росло.
Короче, всем нашлось, чем заняться, и только я большую часть времени был захвачен непродуктивным хакерством да праздным бездельем, изредка прерывающимся на романтические мысли и откровенные фантазии. Во время одного из таких эпизодов, когда я томился мечтами о светлом будущем, мне вдруг нестерпимо захотелось вот прямо сейчас – посреди ночи – подарить Стелле цветов.
Но, вот незадача, васильки уже отцвели, а до ближайшего цветочного магазина ехать чёрт знает сколько, и то не факт, что он работает круглосуточно. Недвусмысленно глядя на оранжереи, я долгое время отговаривал себя.
Нет, Гриша, ты ведь не собираешься заниматься вандализмом? Так нельзя! Штефан столько сил и времени тратит на то, чтобы поддерживать розы здоровыми и свежими, а ты вот так вот прямо возьмёшь и найдёшь в себе наглость их сорвать?! И тут же я поспорил сам с собой: во-первых, не сорвать, а аккуратненько срезать, а во-вторых, роз тут так много, что если я незаметно возьму одну, то голубоглазый даже не заметит.
Теперь я, стоя на дороге между двумя оранжереями, мучился уже другим, не менее сложным вопросом. Белая или красная?.. Хм, с одной стороны, конечно, она должна быть красная. Как кипящая лава. Как огонь. Как кровь, приливающая к моему лицу, когда меня посещают бесстыжие, слишком откровенные мысли. Но, с другой стороны, не перебор ли это? Для страсти-то пока явно не время. А вот белый цвет – в знак извинения – смотрится вполне себе невинно и ненавязчиво.
До этого момента я никогда раньше не заходил в оранжерею с белыми розами. Как-то так получилось, что меня всегда больше привлекали красные, и именно туда я наведывался, чтобы восстановить душевное спокойствие. Я даже подумал однажды, что красные розы символизируют людей, а белые – мертвецки бледных вампиров. К последним меня совсем не тянуло, но сегодня мне предстояло войти именно в их царство.
В первый момент, едва зажглась лампа над входом, я решил, что каким-то образом ошибся. В глаза мне бросился красный цвет. Слишком уж его тут было много. Ох, как бы я хотел, чтобы это было просто ошибкой, эпизодом моего топографического кретинизма. Но нет. Это оранжерея с белыми розами, в которой произошло что-то нехорошее.
Штефан неподвижно лежал на полу в дальнем углу стеклянного зала. Он был без сознания, а его лицо – таким же белым как лепестки цветов. Горло перерезано у кадыка, пышный ворот белой рубашки весь окрасился в алый. Каменная плитка вокруг него буквально утопала в крови. Крови очень много! Она текла вдоль дороги по всей оранжерее и собиралась в большую лужу у входа, на которую я по неосторожности наступил. Приглядевшись, я заметил рядом с юношей серебряный кинжал и оледенел от ужаса.
– Штефан!.. – бросившись к нему, я подхватил его безвольно лежавшую на земле руку. На бледной коже алели длинные глубокие порезы – от самого локтя до запястья. – Штефан, ты меня слышишь?
Он не отзывался, но я положил ладонь ему на кристалл и почувствовал, как поднимается и опускается его грудная клетка. Дышит. Просто очень медленно. Вдох. Потом целая вечность – и слабый выдох.
Тут что-то у меня внутри взорвалось, и я принялся звать на помощь. Я так истошно орал, что в оранжерее дрожали стёкла. Вскоре сюда ворвался сначала Ян, потом Илона, за ней следом Стелла и, наконец, Константин.
Кто-то выругался матом, кто-то завизжал, кто-то ахнул, застыв на пороге. И только Константин не проронил ни звука. Он молча подошёл к Штефану, такой спокойный, будто бы ничего страшного не произошло. Встав на колени, прямо посреди багровой лужи, поднял, так же как и я минуту назад, его руку. Склонился к ней и облизал окровавленные пальцы – неспешно, один за другим, причмокивая и постанывая от удовольствия. Провёл языком по его венам – от запястья до локтя. Сначала на правой руке, потом на левой. Закрыл глаза, прерывисто дыша. На несколько мгновений замер неподвижно. Потом положил ладонь юноше на лоб, приблизился испачканными губами к его уху и прошептал одно-единственное, едва различимое слово, терпкое как яд:
– Живи.
Веки Штефана задрожали, а следом за ними и посиневшие сухие губы.
– Н… н.... нн… Нет! – слетело с них наконец.
– Да, милый, – каким-то пленяющим, обволакивающим, дурманящим голосом проговорил Константин.
– Отпусти меня… – тихий стон.
– Дыши.
Грудная клетка юноши, до этого момента почти недвижимая, начала активно подниматься вверх-вниз, так часто, будто бы он плакал. Но слёз не было.
– Хорошо. Очень хорошо. Вот, умница.
– Ты…
– Поговорим позже. Стелла… – Константин обернулся к Вернер, стоящей в дверном проёме, – ты сейчас обработаешь ему раны и наложишь повязки. И ещё нужна кровь.
– Сколько? – хрипло спросила та.
– Много. Всё, что у нас есть. И завтра ещё литров тридцать. Я хочу, чтобы он полностью восстановился за сутки.
– Поняла. Достану.
– Илона, а ты, будь так добра, приберись здесь, вымой пол и протри стёкла.
– Я вам не уборщица! – возмущённо пискнула блондинка, но в следующую секунду эмоции сошли с её лица, и она монотонно пробубнила. – Да, хорошо. Пойду за ведром и шваброй…
В этот момент Штефан приоткрыл глаза и сразу же посмотрел на меня. Его взгляд горел беспомощной ненавистью:
– Дурак… – хрипло процедил он через плотно сжатые зубы, – зачем ты его позвал…
Я вздрогнул. Мой кристалл заморгал, быстро-быстро задёргался где-то в горле. Вот такая она, бессмертная любовь, в честь которой слагают поэмы – жестокая и беспощадная, которая сначала залюбит до смерти, но даже и тогда не отпустит, а вернёт с того света, чтобы добавить ещё.
– Ян, – тем временем Константин, как ни в чём не бывало, продолжал раздавать указания, – отнеси Штефана в его комнату и переодень.
Кивнув, Ян, будто зомби, подхватил юношу на руки и вышел с ним из оранжереи.
– Гриша…
– Меня не надо, я сам, – поспешно выпалил я.
Губы Константина едва заметно улыбнулись:
– Возьми серебряный кинжал, вытри его как следует и убери в сейф в моём кабинете. Пароль ты знаешь.
– Не знаю, – я попытался поспорить. – Я даже ни разу…
– Знаешь, – бархатным голосом перебил Константин.
Я осёкся. А ведь и правда, знаю. Не знаю, откуда, но, чёрт возьми, знаю.
Чувствуя, как подрагивают мои наполовину опущенные веки, я сцепил пальцы на холодной рукоятке ножа.
– И главное, Гриша. Не надо так сильно нервничать. Успокойся. Это просто несчастный случай. Просто. Несчастный. Случай.
Мой кристалл, ещё секунду назад готовившийся вырваться из груди, успокоился и из горла ухнул вниз, туда, где ему и положено быть. Пару секунд он совсем не горел, потом вновь начал мерцать своим обычным ровным светом. Внутри стало совершенно спокойно и тихо, как ясной лунной ночью. Где-то вдали от суеты. Будто бы на кладбище.
Пока я ходил туда-сюда на третий этаж, в кабинет Константина, тщательно протирал специальной махровой тряпочкой серебряный кинжал и прятал его в сейф – прошло, наверное, полчаса. Я был каким-то заторможенным, как после убойной дозировки успокоительного. Надо ли говорить, что о своём романтическом настроении и о том, зачем сунулся в оранжерею, я к тому времени позабыл напрочь?.. Какие уж теперь розы. Я, наверное, ещё долго не смогу на них смотреть.
Когда я спустился вниз, Стелла, одетая в строгий костюм, уже садилась в такси. Подбежав к ней, я схватился за ручку её чемодана:
– Подожди! Ты куда?
– В Москву. В больницу.
– Давай я сам отвезу тебя!
– Не нужно, я справлюсь.
– А как же Штефан?
– Ему уже лучше, он отдыхает. Всё будет хорошо. Не переживай.
– За него я не переживаю, а вот за тебя – да.
Она улыбнулась, но улыбка была какой-то дежурной, будто из вежливости:
– Ложись спать. К обеду я вернусь.
У меня внутри что-то неприятно натянулось. Когда же я успел так прикипеть к ней, к этим нашим совместным поездкам в Москву и обратно, что сейчас мне так сложно отпустить её одну?..
Проводив глазами такси, я немного постоял у ворот. Что ж. Не буду изображать из себя Хатико и ждать её здесь. Пойду-ка лучше ещё поработаю. К тому же, Михаил просил к пятнице написать ему подробный отчёт о том, чем я занимался за эту неделю. Ну конечно, сначала сами выгнали на удалёнку, а теперь, видите ли, переживают. Наверное, считают, что стоит работнику покинуть офис, как он тут же начинает заниматься всякими непотребствами вместо того, чтобы трудиться. В общем, теперь мне предстоит время от времени придумывать кучу неизвестных Михаилу слов и устрашающих нагромождений из терминов, чтобы усыпить его бдительность. Я ведь тут действительно пашу в поте лица, а не валяю дурака и уж, тем более, не шпионю.
Глава 38. Ударить по всем фронтам
Хотя Константин и старался не показывать вида, что встревожился случившимся, его поведение говорило само за себя. Собранный, осознанный и гордый Цепеш теперь ходил по замку, потерянно опустив голову, говорил мало и отвечал на вопросы как-то невпопад, будто бы вообще не понимал, что от него хотят. Погружённый в свои мысли, он словно потерял интерес ко всему происходящему. И даже Штефан, что удивительно, не мог отвлечь его от дум.
Признаюсь честно, я ещё пару раз следил за ними ночью – подглядывал через окно их спальни, будучи то птичкой, то мотыльком, то жучком. Я больше не хотел давать Штефана в обиду и, пойди что не так, обязательно за него заступился бы. Но, к счастью, ничего криминального там больше не происходило. Ни эпизодов гипноза, ни чего-то ещё, чему следовало бы помешать. Однажды даже сам Штефан не выдержал. Раздетый по пояс, он подсел к Константину и заботливо помассировал ему плечи, но в ответ получил только холодный взгляд, и больше ничего.
– Стэн, что случилось? – спросил тогда юноша удивлённо. – Я тебя не узнаю. Ты… ты больше не хочешь?..
Константин внимательно посмотрел ему в лицо. Потом окинул взглядом его обнажённые плечи, грудь, напряжённый пресс. Ничего не ответил, только отвернулся, и сел спиной к нему.
– Спи, Штефан, – проговорил спустя минуту, не оборачиваясь. – Спи…
В этот момент я вдруг понял, что в противостоянии с Каспером Константин вот-вот сдаст позиции. Слишком уж не вовремя всё это случилось. Его ум сейчас захвачен личными переживаниями и не может высчитывать ходы также искромётно, как таинственный гроссмейстер, с которым он затеял игру. Как там писал мне главный охотник в своём письме… «Выигрывает тот, чьё сердце не знает любви. Для победы нужно хладнокровие».
А может быть даже, Цепеш потерял не только своё хладнокровие, но ещё и само стремление к выигрышу…
Следующей ночью Константин заперся в своём кабинете на третьем этаже. Молча ходил вдоль длинного шкафа с книгами, будто выбирая, что почитать. Но так ничего и не выбрал.
Лампа на столе была погашена, и комната утопала в темноте. Некоторое время он стоял в глубине кабинета, потом вдруг вышел из сумрака – в полоску лунного света – и встал у раскрытого окна. Его лицо было мокрым от слёз.
Маленькая летучая мышка, свисающая вниз головой с крыши, от удивления даже раскрыла ротик. Вот это да! Цепеш, оказывается, тоже умеет плакать!
– Всё же придётся тебя убить, – сказал он холодно, глядя прямо на меня. Говорил он строго, как и всегда, и я не сразу понял, серьёзно он это задумал или шутит.
Проглотив поднимающийся к горлу страх, я мысленно возмутился. За что это, интересно, он собрался меня убивать?! Я же ещё ничего не сделал и уж тем более не сказал! Говорить-то я сейчас вообще не умею.
– За бессчётные сотни лет моей жизни никто… только вслушайся, Гриша… Никто!.. не видел меня в таком состоянии, – произнёс он тихо и опустил голову. – А говорить ничего не надо. Я и так всё чую.
Блин! Значит, он не только в два счёта безошибочно разоблачил меня в чужом теле, так ещё и мысли мои читать умеет! Удивительно – его нюх всё такой же острый. Даже несмотря на то, что нос заложен.
Он снова посмотрел на меня и прожёг моё тельце насквозь чёрными угольками своих зрачков:
– Гриша, ты всё же безнадёжный, прямо-таки отпетый, храбрец. Любого другого на твоём месте сейчас бы уже сдуло отсюда. А ты висишь тут, продолжаешь смотреть на меня, сочиняешь эти неуместные комплименты и совсем не боишься…
Не то чтобы совсем не боюсь. Справедливости ради, надо признать, что боюсь. Ещё как. Но вместе с тем, мне казалось, что именно сейчас он не развеет меня по ветру, потому что… Потому что ему нужен кто-то рядом.
Он сел за стол, не сводя с меня глаз, а я продолжил висеть напротив, вцепившись в карниз замёрзшими лапками. Так мы и смотрели друг на друга до самого утра. И хотя внешне мы молчали, внутри наши души безмолвно общались. Он говорил со мной без слов, а я внимал его шелестящим мыслям – невыносимо горьким, пропитанным отчаяньем, будто дикой полынью…
* * *
Выходные выдались скучными у всех, кроме Илоны. Едва протрезвев от пьянки, на которой она была в пятницу ночью, блондинка умотала в торговый центр за покупками. Опять набрала много какого-то эротического шмотья и три пары туфель на платформе с очень высоким каблуком. Где она их только находит такие – не иначе как в отделе инвентаря для стриптизёрш. Среди мелких покупок было несколько пилок для ногтей и пузырьков с кислотным неоновым лаком – едко-салатовым, жёлтым, оранжевым и синим – а ещё какая-то подозрительная коробка, которая мне сразу не понравилась.
– Представляешь, Рыжик, я наконец-то нашла себе шикарную лампу для шеллаков! И не ультрафиолетовую, а светодиодную! Теперь не надо будет так часто обновлять маникюр, ну круто же, а?..
Если я ещё мог бы смириться с вонью от лаков, то лампа, пусть даже и не ультрафиолетовая – это, по-моему, уже перебор.
Барби, не замечая моей скептической мины, с нетерпением распаковала чудо техники, включила штекер в розетку и, разложив перед собой маникюрные инструменты, принялась пилить ногти прямо за обеденным столом со словами:
– Мне уже не терпится её проверить!
Как по мне, так эта гадкая лампа ничуть не уступала по яркости «фиалке» и била по глазам достаточно сильно, чтобы её возненавидеть, но блондинка, похоже, считала, что красота в данном случае требует жертв, и самозабвенно сушила под ней один палец за другим, пока я играл в гостиной с Владом. И хотя мы и старались не смотреть в сторону Илоны, у нас обоих всё равно покраснели веки от раздражающего света.
Эта пытка продолжалась, пока к нам не спустился Ян. Проходя мимо, он поправил на плече спортивный рюкзак, потом наклонился и решительно выдернул лампу из розетки. Я тут же радостно выдохнул. Ну слава богу! Кто-то должен был это прекратить!
– Илона, нам надо поговорить, – сказал качок строго. Я обратил внимание, что сейчас он был каким-то другим, и даже выражался по-другому. И, да, он сказал именно «поговорить», а не «побазарить» или «перетереть».
– Прямо сейчас? – капризно надула губки Барби. – Давай позже, сладкий. Я немножко опаздываю. Мне скоро уезжать, а нужно ещё доделать вторую руку, и потом я хотела…
– Да, прямо сейчас, – перебил он. Его голос был на удивление твёрдым. – Я тоже спешу. Или сейчас, или никогда.
– А что случилось? – ожидая ответа на этот вопрос, Илона даже опустила кисточку обратно во флакон с лаком.
– Мы расстаёмся.
– Что-о?!
– Ты не ослышалась. Я устал.
– От чего это ты устал, интересно?
– Не хочу больше пытаться соответствовать твоим идеалам.
– Какой бред! – взвизгнула блондинка. – Да ты никогда им и не соответствовал!
– Именно. И никто не сможет им соответствовать!.. Но даже это не так важно. Важнее всего то, что мне надоело терпеть эти гадкие измены. Я, может быть, не крут в постели, но я не глухой. И у меня тоже есть чувства. Я, как и все, хочу любить и быть любимым!.. Короче, я тут подумал и решил, что мне нужна нормальная баба, – добавил он, сплюнув.
– Вот этого я от тебя никак не ожидала! Нет, ну при чём тут вообще постель, Ян?! Я тебя, конечно, люблю, но, сам посуди, разве можно вечно хранить верность? Рано или поздно это надоедает даже людям, а нам-то тем более – ведь мы бессмертны!
– Нет, мы не бессмертны. Мы не бессмертны, Илона. Ты убила меня уже миллион раз.
Она не нашлась, что ответить, и мы с Владом выдохнули с облегчением. От её пронзительного громкого голоса звенели не только хрустальные подвесы на люстре, но и барабанные перепонки в ушах.
– Я улетаю, – подвёл итог Ян. – Решил вернуться в Польшу, на родину матери.
Снова поправив на плече рюкзак, в который поместилось бы только самое важное из того, что он пожелал взять с собой в новую жизнь, Ян поднял мне руку в знак прощания, а потом без промедления покинул дом. Снаружи у ворот его, оказывается, уже ждало такси. Даже не оглянувшись, он сел на заднее сиденье и отвернулся к противоположному окну. Хлопнула дверца, и автомобиль, взревев мотором, поспешно скрылся из вида.
Илона вскочила из-за стола. Посмотрела на кухонный шкаф, растерянно окинула взглядом бесхозно оставленные банки со спортивным питанием и вдруг истошно взвыла, оседая на пол в рыданиях.
Ну только этого не хватало! Эй, доблестные вампиры, что с вами происходит? Вы все сговорились что ли?!
В этот момент мне стало реально не по себе. Я прикинул, что если бы сейчас нагрянул очередной рейд на Цепеша, то мы бы точно не смогли дать им достойный отпор.
Последующие дни Илона ревела, закрывшись в своей спальне, и слёзы смывали с неё всё искусственное. Сначала они смыли макияж, делающий лицо кукольным. Отпали, не выдержав наводнения, крылья накладных ресниц, голубые линзы ссохлись на столике у кровати. Рассыпались по полу все дорогие украшения и пирсинг, сорванный в истерике. Пухлые губы сдулись, тщетно требуя добавки ботокса, а крашеные волосы, стремительно отрастая, теперь позволяли по корням угадать её натуральный цвет – тёмно-русый, как и у большинства румынок.
Когда она к концу следующей недели вышла из комнаты, я поначалу с трудом узнал её – да и то только кислотный шеллак, который ещё не стёрся, подсказал мне, что это всё-таки Илона, а не её младшая сестра. Уж очень сильно она изменилась. Конечно, здесь не обошлось без влияния кристалла – видимо, это он так быстро восстановил её реальную внешность, стоило ей перестать ему в этом мешать. Но всё же, было и что-то ещё, невидимое глазу, что делало её другой. Что-то раскрылось у неё внутри. Она ожила.
Стелла, глядя на эти метаморфозы вместе со мной, только удивлённо пожимала плечами в ответ на мои немые вопросы. Мы не знали, что делать, но негласно решили, что происходит некий катарсис – очищение через страдание – поэтому вмешиваться не стали.
– Знаешь, – сказала мне Стелла однажды. – Я иногда думаю, насколько же Константин был прав, когда не хотел принимать тебя в свой дом. Он, разумеется, уже тогда пронюхал, чем это закончится. Увидел, что ты ворвёшься как ураган и разворотишь здесь всё. Перевернёшь с ног на голову.
– Ну, – я только развёл руками, – может это и к лучшему. Вот мама Штефана, например, поговаривала, что бессмертное творение должно уметь отрезать от себя привязки к прошлому. Иначе в бессмертии нет никакого смысла. Привязываясь к тому, что уже отжило своё, вы как будто и сами умираете, только не телом, а душой. Зрелище это, я тебе скажу, так себе. Поэтому – выше нос! Долой зависимость и служение вчерашнему дню. Если уж и жить вечно, то надо идти вперёд и только вперёд! Разве не так?
– Может быть, – она аккуратно улыбнулась.
– Выходи за меня! – выпалил я.
– Что?! С чего это вдруг?
– Просто хочу, чтобы у тебя, наконец, был нормальный жених.
– А не льстишь ли ты себе? – прищурившись, она иронично склонила голову набок.
– Наверное, но мне позволительно. Я влюблён. Так что скажешь?
Рассмеявшись, Стелла только легонько толкнула меня в плечо.
– Ну конечно нет!
– Почему? – надулся я.
– Не обижайся. Просто я ведь тоже хочу, чтобы у тебя была нормальная невеста. Поэтому – нет.
Я думал с ней поспорить и даже, может быть, польстить теперь уже в её адрес, но в этот момент у меня в кармане завибрировал телефон. Я взглянул на экран: пришло письмо от Каспера. Как же не вовремя. Да ещё и такое длинное!
– Прости, мне сейчас нужно срочно отойти. Тут пишут по работе… Так что, – я посмотрел на неё с ухмылкой, – у тебя будет время, чтобы ещё раз как следует подумать над моим предложением.
– Это у тебя будет время, – хмыкнула она в ответ. – Чтобы одуматься.
* * *
«Ты ещё не утомился от этой бесполезной возни в нашей базе данных? Даже если нет, спешу тебя предупредить – в Москве уже устали ждать. Они готовят для тебя сюрприз и незамедлительно преподнесут его в случае, если на этой неделе ты не сдашь проект. Не будем тянуть. Лучшая защита – это нападение.
Я знаю, ты хороший программист, но, как бы ты ни старался, это задание тебе не выполнить. Не расстраивайся. Дело не в тебе. Просто силы неравны. Ежедневно и круглосуточно в нашем пятом отделе трудится целая группа программистов, чтобы отражать твои атаки. Более того, Смоленск меняет все пароли, ключи шифрования и пользовательские коды доступа каждый день – в полночь. Так что, будь уверен, если я этого не захочу, ни капля важной информации не просочится в Москву. Не для этого мы столько десятков лет охотились на сильнейших вампиров, жертвуя собой, чтобы потом кучка меркантильных умников вдруг украла наши наработки и продала бы их врагу. Это было бы не только низко с их стороны, но и опасно. Мы не можем так рисковать нашей репутацией и невинными людьми, которые пострадают в результате этой игры с огнём. Или я не прав?
Пока они официально не пойманы с поличным, это всё только гипотеза. Необходимо более тщательное расследование, чтобы подтвердить её или опровергнуть. Впрочем, совсем скоро ты расскажешь нам, как всё на самом деле устроено у наших коллег в Москве, и мы сможем составить план дальнейших действий.
