Дмитрий Соколов
Гранатовый сок
– Силёнок хватило. Все объекты были инициированы успешно. Но вот взять под контроль синдром хищника они так и не смогли. И неудивительно – если даже чистокровные вампиры не могут в этом плане себя контролировать. Короче говоря, мечта Сталина о непобедимой армии не осуществилась – вместо бессмертных воинов со сверхспособностями они получили акул, кидающихся на запах крови, не различающих на поле боя своих и чужих.
– Да уж, облом.
– После долгих лет экспериментов, их генетики пришли к выводу, что проще изменить ген всех остальных людей, чем взломать синдром хищника. Это то, что нас пугает больше всего.
– Звучит довольно бредово.
– Нет, это вполне реально, особенно сейчас, когда у руля встал Каспер, да ещё и внезапно появился некий таинственный спонсор, который за пару лет возродил загибающийся без финансирования СКОК.
– Ерунда. Предположим, у них есть Каспер, спонсор и его деньги. А что дальше?
– Они вычислили, что синдром хищника – это реакция не на саму кровь, а на адреналин, который выбрасывается в кровь в момент пореза или ранения, чтобы сузить сосуды и спасти организм от кровотечения. Вернее, это метаболит адреналина. Адренохром.
– Слушай, – перебил её я, – ну это уже ни в какие ворота не лезет. Я немного знаком с теориями заговора, и больше чем уверен, что всё это собачья чушь. Нет никакого адренохрома.
– Я не готова как-либо оценивать содержание теорий заговора, – спокойно отразила мою нападку Стелла. – Они все довольно бессвязны. Например, у медицины нет никаких доказательств тому, что адренохром обладает наркотическим действием. Но то, что это химическое соединение на самом деле существует – можешь почитать в любой энциклопедии.
– И как это поможет охотникам?
– Они планируют провести повальную вакцинацию населения генным препаратом с целью изменить ДНК человека. Так, чтобы в ответ на ранение адренохром не вырабатывался.
– Ну, окей, допустим, это так, – я задумчиво потёр подбородок, изо всех сил стараясь с ней не спорить. – Допустим, даже найдётся миллиардер, который оплатит производство такой вакцины на всю Россию… хотя я в этом не уверен… Но, ладно, просто предположим.
– Угу, – коротко отозвалась Стелла. – И?
– Как они смогут заставить всех людей поголовно вакцинироваться?!
– Да легко, – врач пожала плечами. – Это как раз проще простого.
– И каким же образом?
– Устроить поголовную эпидемию.
– Ты шутишь?
– С чего бы, – фыркнула Вернер. – Подходящий для этого вирус уже есть, он выведен на заказ где-то за границей для лаборатории шестого отдела. Вакцина – вернее, генный препарат – тоже уже существует. Это отечественная разработка.
Она говорила так уверенно, что я растерялся и замолчал. Стелла, следом за мной, тоже притихла, даже перестала барабанить пальцами по столу – чем она занималась последние минут десять, говоря со мной.
– Именно поэтому мы и переехали сюда, – нарушил тишину Константин.
– Чтобы это остановить? – я совсем растерялся.
– Да, – прошелестел голос Цепеша. – Следили за ними все эти годы. И вот, наконец, настал час вмешаться.
– Как именно?
– Для начала нужно убрать Каспера.
Ясно. Значит, Константин со Стеллой заодно. Наверное, и у других есть мотив до него добраться?..
– Вампиры в целом против ещё одной мировой войны, – пояснила Стелла, будто прочитав мои мысли. – А она, при условии, что их план с вакцинацией пройдёт успешно, неминуемо начнётся. Если сейчас ликвидировать Каспера, это позволит отсрочить старт операции. СКОК охватит смута, и пока они будут решать, кто дальше будет у них главным, мы выиграем время. И не только мы, а весь мир. Мы очень надеемся, что другие страны смогут в итоге рассекретить и остановить этот проект. В идеале, конечно, нужно как-то сделать так, чтобы их план не просто провалился, а стал известен всему миру. Обнародовать вирус, например. Вынести его за пределы тайной лаборатории – так, чтобы другие государства смогли его изучить, осознать, что происходит, и создать свою вакцину, настоящую, без сюрпризов в виде тайного генетического компонента…
– Ладно, примерно понятно. Планы у вас наполеоновские. А для чего вам нужен я?
Они оба – и Стелла, и Константин – переглянулись и промолчали.
– Пока не скажу, – наконец, загадочно протянул Цепеш. – Но я обязательно найду тебе применение. Не переживай.
* * *
После завтрака, на котором я ничего так и не съел, я решил прогуляться по саду. Сегодня почти не было тумана, и мне захотелось получше рассмотреть оранжереи.
Пройдя по тропинке к одной из них, я сначала обошёл её со всех сторон, разглядывая зелень и розы через стекло. Роз там было очень много – и кустовые, и обычные, с крупными цветками, всех оттенков красного – от светло-алого до насыщенно-бордового.
Описав круг, я снова подошёл к входу, взялся за витиеватую золочёную ручку и нерешительно открыл стеклянную дверь. В лицо мне пахнул тёплый влажный воздух с ощутимым ароматом роз. Видимо, здесь поддерживалась определённая температура и влажность. Наверное поэтому все розы благоухали – я не заметил ни одной засохшей или увядшей. Свежие, пышущие энергией и жизнью.
В дальней части оранжереи, неподалёку от ящика с садовыми инструментами, стояла небольшая кованая скамеечка из тонких изогнутых прутьев, тоже позолоченная. Осматриваясь вокруг, я дошёл до неё и сел на краешек. Отличное место, чтобы немного отдохнуть тут в тишине и переварить всё, что на меня вывалила доктор Вернер.
Я сделал глубокий вдох и запрокинул голову. Сквозь стеклянную крышу оранжереи были видны проплывающие надо мной облака и ярко-голубая синева неба. Свет солнца заставил меня сощуриться и прижать руку к груди, словно пытаясь унять сверкнувший кристалл. Интересно, если у вампиров нет души, то значит ли это, что я после смерти не попаду в рай?..
– Не слушай их, – тихо сказал Штефан с порога оранжереи. – Ты живой. Не мёртвый. Уж я-то знаю.
Он задумчиво прошёлся между кустами роз, любуясь ими так же, как и я пару минут назад. Внимательно осмотрел каждый цветочек. Потом вдруг цыкнул, запустил руку прямо в самую гущу цветочного буйства и вытащил откуда-то из глубины одну розу, которую я не приметил – коричневую, жухлую, ссохшуюся:
– Этот цветок – да, мёртвый, – прежде, чем я успел согласиться, он заговорщицки подмигнул мне. – Смотри, что сейчас будет.
Штефан поднёс розу к губам, улыбнулся легонько, сказал «Доброе утро» и, сложив губы трубочкой, дунул на неё, как дуют, когда тушат свечу.
Но роза от этого вовсе не потухла, даже наоборот – будто бы вспыхнула. Жухлые лепестки стали расправляться и наливаться алым цветом. Голова розы поднялась. Скрюченные листья распрямились и позеленели, а в месте среза из ствола стали появляться корни – сначала маленькие, но всего через несколько секунд это была уже целая ветвистая сеть. Цветок ожил и, воткнутый обратно в землю, гордо раскрылся навстречу заглянувшему в оранжерею солнцу.
– Вот, – Штефан скромно прищурился. – А если я сейчас так же дуну на тебя, то ничего не случится. Ты не оживёшь. Стало быть, ты живой.
Такая простая логика, даже не поспоришь. Подойдя ко мне, Штефан сел рядом на скамейку.
– Это твоя сверхспособность? – спросил я аккуратно. – Ты умеешь оживлять?
– Угу, – он кивнул.
– И не только цветы?
– Всех. Цветы, животных, людей.
– Даже людей, ничего себе! Как же тебе это удаётся?!
– Не знаю, – голубоглазый пожал плечами. – Просто кладу руку на грудную клетку, вдыхаю в человека воздух, и его сердце начинает биться. А если это вампир, то погасший кристалл снова начинает гореть.
– Удивительно. Вот это я понимаю – магия. Получается, это всё твоё. Твой сад, твои розы, и ты тут за ними ухаживаешь… Здорово! Здесь очень красиво! Я даже не подумал бы… Я… я тобой восхищаюсь!
– Спасибо, – щёки Штефана порозовели, и он опустил голову. – Мне очень приятно.
Дверь оранжереи вдруг снова распахнулась – на этот раз резко и с шумом, я аж подскочил.
– Я вам не помешал? – Константин пронзительно стрельнул в нашу сторону чёрными глазами, так, что мне моментально стало не по себе. Вся атмосфера уюта, безмятежности и спокойствия вдруг куда-то подевалась.
– Стэн, всё в порядке, – Штефан взвился с места. – Я просто показываю ему свою оранжерею. Всё хорошо.
– Выйди, – строго отрезал брюнет.
Мне не очень-то хотелось оставаться с Цепешем один на один, но разве я мог спорить с гипнотизёром?.. Голубоглазый поспешно удалился, а Константин медленно пошёл мне навстречу. Ощущение было такое, будто он зажимал меня где-то в углу – хотя на самом деле я сидел всё там же, на краю скамеечки.
Подойдя ко мне вплотную, он одним движением пальца приказал мне встать. Я повиновался, и мы почти поравнялись взглядом. Почти – потому что я, будучи ниже ростом, всё равно смотрел на него снизу вверх. Некоторое время он принюхивался ко мне. Опять что-то экстрасенсорил. Потом словно бы удовлетворился, кивнул и даже немного подобрел.
– Сегодня ты вернёшься в Москву, – мягко, каким-то приторно довольным голосом проговорил он. – А завтра выйдешь на работу. Как обычно. Но в пятницу вечером ты снова приедешь сюда. И так будет продолжаться каждую неделю, пока я не дам другие инструкции.
Мои ресницы снова задрожали, а голова запульсировала болью.
– Не сопротивляйся, – сладко, с наигранным сожалением протянул он. – Будет только больнее.
– Я не… не марионетка тебе, – выдавил из себя я.
– Нет, ты не марионетка, – ухмыльнулся потомок Дракулы. – Ты пешка.
От его жутковатой ухмылки, будто бы проколовшей мои глазные яблоки насквозь, у меня всё вокруг поплыло.
– Не хочу в СКОК, – мой голос сел, словно меня душили, и перешёл на шёпот.
– Ты туда поедешь.
– Они убьют меня, если узнают, что я…
– Не узнают, – спокойно проговорил Константин, ни секунды не сомневаясь.
– Мне нечего там делать, – хрипел я, задыхаясь.
– Есть. Ты скопируешь для меня базу данных. Когда получишь к ней доступ.
– Не получится…
– Сделай так, чтобы получилось.
– Кость, он весь бледный уже.
Вернер, очень вовремя появившаяся за его спиной, обеспокоенно вгляделась издалека в моё лицо.
– Скажи ему, чтобы он перестал, – одними губами произнёс я. – Дышать нечем…
– Да, кстати, – мягким голосом проговорил Цепеш, теряя ко мне интерес. Он отвернулся, а я, наконец, смог сделать судорожный вдох. – Тебя, Стелла, это тоже касается. Вы будете приезжать ко мне вместе. Каждую пятницу.
– Нет! – выдохнула та и тут же сощурилась, коснувшись пальцами виска. – Ай!..
– Хотя бы ты не начинай, – ответил ей бархатный голос. – Вот так. Хорошо. Умничка. А теперь выметайтесь отсюда оба. Вас ждут в Москве.
Глава 19. Красота должна жить вечно
Закинув чемодан Стеллы в багажник, я сел за руль. Чемодан, надо сказать, был довольно объёмный – еле влез ко мне в машину – но при этом очень лёгкий. Как будто бы пустой. Однако, скорее всего, по дороге в Смоленск он пустым не был. И, полагаю, там были далеко не только одни ягоды да гранатовый сок.
– Ты возишь им донорскую кровь из больницы? – выпалил я, едва она села со мной рядом.
– Да, – та пожала плечами.
– Вот оно как! Значит, мне воровать из больницы кровь нельзя, а вам можно?!
– То есть, ты всё-таки воровал?!
– Да нет же! А впрочем, – я махнул рукой, – какая разница. Всё равно ты мне не поверишь.
– Ладно, не переживай, – Стелла поставила на колени свою сумочку. Расстегнула молнию и достала оттуда пол-литровый пакет. – Я всё же захватила для тебя твою порцию.
– Спасибо, но что-то мне по-прежнему не хочется.
– Тебе придётся её выпить. Если не сейчас, то с утра, чтобы прекратить лихорадку. Иначе заморозишь там всех завтра в СКОКе и спалишься. Кстати, а как тебе вообще удаётся проходить через их сканеры?
– Не скажу, это секрет, – я бросил пакет на заднее сидение. – Пристёгивайся.
Выехав за территорию посёлка, я испытал облегчение, хотя и не до конца. Вампирский замок оказался далеко позади, и его стены больше на меня не давили так сильно, но я по-прежнему чувствовал невидимый ошейник, который Цепеш надел на мою шею.
По пути в Москву мы молчали. Стелла слушала музыку в наушниках, отвернувшись к окну и всем своим видом показывая, что она не со мной, а сама по себе. Только ближе к концу поездки вытащила один наушник и объяснила, куда её подвезти.
У её подъезда, когда я передавал ей чемодан, она вместо благодарности проговорила хмуро:
– Должна тебе сказать, что я не ложилась спать последние три ночи и поэтому не плела паутину. Но сегодня всё же планирую поспать. Заранее извини.
– Понял. Тогда не прощаюсь. Скоро увидимся, – я хмыкнул.
В ответ она молча отобрала у меня ручку чемодана и, отвернувшись, покатила его к подъезду. Я же сел в машину. Выдохнул напряжённо. Бросил взгляд на пакет донорской крови, лежащий на заднем сидении. Потом огляделся по сторонам.
Убедившись, что дверь подъезда за Стеллой закрылась, а больше вокруг никого нет, я впился клыками в пакет. Лопнул с глухим звуком плотный пластик, и я присосался к отверстиям как пиявка. Кажется, я даже забыл, как глотать. Кровь просто лилась по моему горлу, по дороге вскипая до температуры раскаленной лавы, и из желудка сразу расходилась по артериям, превращаясь в обжигающий пар. За несколько секунд осушив весь пакет, я прислушался к себе. На этот раз без спецэффектов, хотя определённый внутренний подъём я всё же ощутил.
Облизнув губы, я хотел посмотреть на своё отражение в зеркале заднего вида, чтобы убедиться, что на лице не осталось крови. Но ничего не увидел там – кроме ослепительно-белого света кристалла.
* * *
У дома меня уже поджидал курьер в сине-оранжевой униформе. То, что он ждёт именно меня – я даже не сомневался. Наконец-то. Честно говоря, я уже соскучился по продолжению дневника.
Расписавшись в накладных, я взял конверт за угол кончиками пальцев, а дома, прежде чем его открыть, и вовсе надел перчатки. Вряд ли, конечно, это меня спасёт, учитывая, что моя красная нить уже вплетена в паутину Стеллы, но так было спокойнее.
«Поздравляю тебя с успешной инициацией! Теперь ты полноценный вампир. Астральный оборотень – как скажут сами вампиры, а по нашей классификации – анималист четвёртого типа. Четвёртый тип может пользоваться своими способностями только находясь во сне и только применимо к одному объекту, в то время как третий тип умеет расщеплять своё сознание, воздействуя во сне сразу на несколько объектов одновременно. Второй тип способен воздействовать на единичный объект наяву, а первый – на несколько объектов и через сон, и в реальности. Низший тип может со временем развиться до высшего, но тебе, скорее всего, это не грозит.
Если всё идёт по моему плану, то ты уже съездил в гости к Цепешу и успел ощутить на себе силу его гипноза. Не бойся сделать что-то не так. Они в любом случае не найдут меня, даже с твоей помощью. Я очень надёжно себя спрятал. Сделай вид, что ты на их стороне. Или на самом деле встань на их сторону. А я тебе подыграю. Что бы ты ни сделал для вампиров, этим ты только поможешь мне.
В московском штабе СКОК на этой неделе тебя тоже ждёт много интересного. Вскоре ты поймёшь, что там у нас происходит, но не торопись разочаровывать моих ребят. Сыграй и для них тоже. Притворись.
P.S. Не забудь про серебряный кулон».
Да уж, постскриптум явно был лишним – разве про такое забудешь? Я покосился на жетон, подвешенный за цепочку на кухонный крючок, и меня передёрнуло от одной мысли о том, что вскоре снова нужно будет его надевать. Впрочем, об этом я подумаю завтра. А сейчас мне не терпелось узнать, что дальше случилось со Светой. Дневник, раньше такой подробный и обстоятельный, сейчас состоял из коротких обрывочных записок, походящих скорее на заметки, чем на полноценные записи.
«Я на фронте.
Меня тут прозвали Васильком. Самая маленькая из медсестёр и самая юркая. Я мало чем могу помочь истекающему кровью, но увидев меня, раненные меняются в лице. Никогда не забуду глаза офицера, которому оторвало снарядом ногу. Как они улыбнулись, увидев меня. Губы у него были искривлены от боли и шока, а вот глаза улыбались. Он прошептал, что я – самое прекрасное, что можно увидеть перед смертью. А через пару минут он тихо умер у меня на руках. Его глаза закрылись навсегда, но у меня в памяти они отпечатались такими – чистыми, добрыми, улыбающимися…
Мама, как же я хочу домой, в нашу деревню…
29 июля 1942 г.
Сталинград».
«Очень хочется спать. Хотя бы пару часов. И поесть. Да что там. Хотя бы чаю горячего! Мне так холодно. Кажется, я простудилась, меня трясёт. Но времени простужаться нет.
Ни шагу назад!
Господи, помоги нам!
11 августа 1942 г.
Сталинград».
«Уже два месяца прошло. Когда же это закончится… Иногда мне кажется, что отсюда только один выход. Стыдно сказать, но вчера ночью я даже просила Антона забрать меня к нему. Потом я уснула, наверное. Потому что он привиделся мне и сказал строго:
– Света, а как же живые без тебя? – и повторил несколько раз. – Рано тебе. Рано. Рано. Рано. Прекрати.
Он ведь прав. Ему я помочь не смогла, но другим ещё могу. Нужно собраться.
17 сентября 1942 г.
Сталинград».
«О Боже, я в плену. Меня везли куда-то долго-долго. Тут вместе со мной ещё много наших. И солдаты, и медсёстры. Они пытались с нами говорить, но я ничего не понимаю на их языке. Это не немецкий точно. Значит, не немцы. Но кто они такие, и что им от нас надо?
Нинка говорит, что нас скоро убьют. Таких, как мы, в живых не оставляют. И даже не пытают, как нашего командира. Зачем им пытать медсестёр. Просто привезли в одной куче всех живых, не разобравшись. На ночь кинули здесь, в камеры. А на рассвете расстреляют.
Ещё Нинка говорит, что это самое лучшее, что может быть в нашей ситуации. Страшнее смерти – только позор. Нашу соседку, молодую медсестру, вечером увели куда-то. А привели обратно через час голую, обмотанную одной грязной тряпкой, всю в крови и слезах. Она то ли задыхалась, то ли плакала. А через несколько минут умерла. Отмучилась, бедная.
Если они придут за мной, то я не пойду. Пусть лучше сразу расстреляют. Прощай, милый дневник. Наконец-то я снова увижусь с моим Антоном…
25 сентября 1942 г.
В плену».
«Смерть смотрела мне в глаза, дышала в лицо, но так и не забрала. Отвернулась с отвращением. Я понимаю её. Я сама не могу больше смотреть на себя без отвращения… Господи, если ты ещё слышишь меня… прошу, забери!..
А он… Он ведь сказал мне тогда… Что он сказал… Дай бог памяти… Он сказал: “Красота не должна умирать. Красота должна жить вечно”.
Да, точно.
Он был такой аккуратный. С иголочки одетый. Будто бы не на войне, а на каком-нибудь празднике. Будто бы у них тут бал, а не пыточная.
Два нерусских офицера. Я стояла перед ними голая, дрожа от холода и стыда. Я сопротивлялась, но их солдаты меня всё равно раздели и привели сюда. В комнате было темно. Только тусклая настольная лампа горела на столе красноватым светом.
Один из них – высокий, смуглый, широкоплечий, подошёл ко мне первым. Зыркнул своими чёрными глазами. Склонился к шее. Я хотела плюнуть ему в лицо, и плюнула бы, если бы он до меня дотронулся хотя бы пальцем. Но он не стал. Шумно вдохнув, скривил губы и оттолкнул меня брезгливо. Обратился к другому по имени:
– Эмиль… – и дальше сказал что-то короткое на их языке. Тот так же коротко ему ответил. Они переглянулись, и черноглазый ушёл, хлопнув дверью, а мы остались наедине со вторым.
Второй офицер был ниже ростом и плечи у него были поуже, но он показался мне более приятным. Было в нём что-то такое не по-человечески обаятельное. Эти волнистые тёмные волосы, зачёсанные назад, эти гладко выбритые скулы, эти глаза медового цвета. Этот аромат его духов – горько-приторный, дурманящий… А может быть, я просто сошла с ума от страха.
– Мой друг, – вдруг сказал он по-русски с сильным акцентом, – разозлился, что ты не девственна. Но я не привередлив.
– Не подходите! – вскрикнула я.
– Вы, русские девушки, очень красивы. А ты – особенно. Красота не должна умирать. Красота должна жить вечно, – проговорил он с придыханием.
Подойдя ко мне, этот Эмиль взял меня за локти руками в плотных кожаных перчатках. Перчатки у него были белые и такие чистые-чистые. Я их почему-то хорошо запомнила. Представляю, сколько русской крови у него на руках, а перчатки, только посмотрите, белые!
Он склонился к моей шее. Я почувствовала его дыхание на своей коже, и у меня закружилась голова – то ли от ужаса, то ли от его сладкого парфюма. Силы вдруг меня покинули, ноги ослабли и подкосились. Пошатнувшись, я повисла в его руках, а он крепче обхватил меня и коснулся горячими губами моего обнажённого плеча. Сначала он просто целовал меня, или скорее лизал языком, а потом с тихим стоном впился мне в горло зубами. Нет, не зубами – у него были настоящие клыки! Клычищи, острые, как у зверя!
Я не успела ни вскрикнуть, ни хотя бы ахнуть. Как ни пыталась, не могла даже сделать вдоха – воздух просто не шёл в лёгкие. В груди что-то очень сильно заболело, и у меня померкло в глазах. Липкая темнота схватила меня в цепкие лапы, и я потеряла сознание.
Очнулась я лёжа голой на письменном столе. Свет был выключен, даже лампа больше не горела, но я почему-то отчётливо видела его лицо рядом со мной, будто оно подсвечивалось изнутри.
– Твой аромат… – шепнул он нежно. – Ты… Ты вкуснее самого сладкого в мире вина.
Его пальцы скользили по моим волосам и гладили меня по голове, приводя в чувство. С его поалевших губ, испачканных кровью, не переставали слетать эти странные комплименты:
– Ты слаще, чем мёд. Сытнее, чем молоко. Вкуснее, чем… чем гранатовый сок.
– Гранатовый сок?! – переспросила я, заглянув в его жёлтые глаза.
Я, конечно, не раз видела на фронте гранаты. И осколочные, и противотанковые. Но чтобы пить их сок… Чепуха какая-то…
– Попробуешь, – улыбался он. – Узнаешь. Успеешь. Теперь у тебя впереди вечность…
Он вернул мне одежду и, глядя, как я дрожащими руками одеваюсь, произнёс фразу, которую я поняла только утром. Он сказал:
– На рассвете… тебе придётся сделать вид, что ты такая как все. Это не сложно. Просто притворись.
Наутро нас всех расстреляли. Я тоже упала, сбитая с ног ударами пуль. Но я не умерла. Смерть, посмотрев на меня, просто фыркнула мне в лицо и отвернулась.
Сколько бы я не звала её, она не приходила. Наши тела скинули в какую-то канаву и оставили в покое.
Нинка, хорошая моя, прости. Я хотела бы умереть с тобой вместе, но судьба решила иначе. Прощай, Нинка. Передай от меня привет Антону.
9 октября 1942 г.
Не знаю, где я».
Переворачивая страницу, я случайно столкнул локтем кружку с чаем, и она разбилась. Листы выпали из моих рук. Там было что-то ещё, но дальше читать я не мог. Я вскочил и стал ходить по квартире, сшибая попадавшиеся по пути предметы. Я их просто не видел, будто бы был где-то не здесь. Может быть, ещё не вернулся из прошлого.
Меня трясло, я хватался то за одно, то за другое. Взял бутылку воды, но не смог пить. Раздвинул занавески и раскрыл окно, впуская в комнату свежий воздух, но тут же почувствовал себя неуютно и закрыл его, плотнее сдвигая шторы. Схватил мобильный и начал звонить Стелле, но, прослушав пару гудков, сбросил звонок и кинул телефон на кровать, куда-то в подушки.
Что, чёрт возьми, я ей скажу сейчас, спустя семьдесят с лишним лет?! А главное, зачем ей мои слова. Нет, она хотела сегодня поспать, вот и пусть спит. А я, пожалуй, ещё одну ночку пободрствую.
Заварив себе кофе в термос, я вышел из дома и пошёл в прямом смысле «куда глядят глаза». Или, вернее, куда несут ноги, потому что глаза почему-то почти ничего не видели. Ноги занесли меня в парк, и я долго там бродил среди деревьев. Потом сидел на скамеечке у пруда, потягивая кофе, в компании бездомной собаки, спавшей у моих ног. Там же я и встретил рассвет.
Когда первые лучи солнца окрасили пруд сначала в розоватый, а потом в молочно-белый, я, наконец, очнулся. Вернулся из прошлого в настоящее время – в свою собственную жизнь, в самого себя.
«Живой?» – пришло мне примерно в это же время сообщение от Стеллы.
А следом:
«Зачем звонил?»
«Захотелось обнять тебя», – написал я машинально. Разумеется, не отправил. Стёр. Долго думал над ответом. И, наконец, выдал холодное:
«Прости, ошибся номером».
