Дмитрий Перцов
Тетрадь с гоблинами
Я подобрал с пола заброшенной лечебницы Тетрадь. На обложке был талантливо нарисован Шар. И на каждой из последующих страниц – тоже Шар. И я стоял там рядом с ним. Правда, нарисованный не столь талантливо. А так, как мог нарисовать только я сам.
– Эх, дядя Витя… – Тихо сказал я, глядя на спящего рядом с пустой флягой волшебника, и принялся лупить его по щекам Тетрадью без Гоблинов.
Глава 30. Проклятие родом из Древней Орвандии
Так, нежданно-негаданно, я дожил до последнего школьного звонка. Мама заставила меня надеть белую рубашку, от пиджака я отказался: слишком жарко.
Во дворе школы собиралась линейка. Директор мельтешил на крыльце и раздавал команды, как полковник на учениях. Я не слышал его приказов, но уверен, там было что-то вроде: “Этот графин направлен ручкой к югу, а надо к северу. Вдруг телевидение приедет?” Или: “Манжеты. Почему вы не распорядились, чтобы старшеклассники носили манжеты, Маргарита Константиновна?”
Школьников с гигантскими букетами выстроили по квадратам, вокруг импровизированной сцены. Каждый стоял в зоне своего класса и не имел права выходить за нарисованную мелом черту. 11 «Б» досталось место напротив сцены, и я, кажется, пришел последним.
Мне выдали голубую ленточку выпускника, и тут же написали на ней кучу пожеланий. Потом началась линейка. Два ведущих-десятиклассника зачитали приветственные слова, и в центр школьного двора выкатились танцоры сальсы. Потом первоклассники декламировали примитивные стихи (из серии: “Кто учиться сегодня готов, тот в столовой получит свой плов”), и микрофон взял директор. Он сел на стул, понял, что это тупо, встал, сказал что-то про надежду на будущее, мол именно мы – те, кто сделают страну сильнее и перевернут мир. А потом такой:
– Учащиеся нашей школы уже пользуются популярностью! Наш выпускник Дмитрий Каноничкин посещал корпорацию “Антима”, кроме того, его пригласили в университет без сдачи теста! За великолепные заслуги в учебе и безусловную одаренность. Дима, иди сюда скорее! Скажи пару слов в назидание первоклассникам!
Такой подставы я не ожидал. Тем более, что в университет меня в итоге никто не взял, и тест все-таки сдавать придется. Кто-то похлопал меня по плечу и я, стуча туфлями по асфальту, поднялся по ступеням крыльца.
– Держи, – сказал директор, протягивая мне микрофон. Вот она великолепная возможность провалиться сквозь землю еще раз. Сотни любопытных глаз уставились на меня в ожидании откровений, но все, что мне хотелось сказать, можно было сформулировать двумя словами: “Я пошел”.
– Мне кажется, – осторожно сказал я в микрофон и испугался громкого звука своего голоса, – что учиться – это хорошо.
Директор одобрительно закивал. Этого достаточно? Я пойду? Я не знал, что еще сказать, поэтому добавил:
– Очень хорошо.
Почему все вылупились на меня? Смотрите на директора! Я поискал взглядом Аннет, но увидел только Рому. Мой друг рассматривал свой галстук. Идеальная группа поддержки.
– Учиться – это очень хорошо.
“Заберите у него микрофон”, – попросила Маргарита Константиновна директора, но тот шикнул на нее.
– …Только я пока не понял, зачем.
Теперь, кажется, директор решил, что забрать микрофон все-таки стоит, но меня уже понесло.
– Вот смотрите: мы учим, например, биологию. А зачем нам знать про аорту? Про фотосинтез? Про одноклеточных? Зачем? Инфузорию даже с яйцами на завтрак не сваришь! Мне интересно читать про рыцарей, но приходится штудировать книгу про студента, который хладнокровно убивает топором пенсионерку. А информацией о том, что в Зимбабве добывают серную руду, я не расплачусь за пирожок в столовой.
– Ну это уже география, – тихо сказал учитель географии Алекс Федор. Я поднес микрофон ближе ко рту, потому что меня было то слышно, то нет.
– А после школы – вообще. Нас заставляют устраиваться на работу, чтобы получать деньги… А деньги кто получает? Раз профессия, два, три. И депутаты. И все! Я считаю, что нам надо заниматься тем, что нравится.
Маргарита Константиновна попыталась забрать микрофон, но школьники загудели, и я вырвался из ее цепких лап.
– Одним, чтобы зарабатывать, надо уметь анализировать, другим – проектировать, третьим – бегать. Я ничего такого не умею. И горжусь этим! Что, если я, например, талантливее, чем другие, могу слушать музыку? Представьте такую работу – слушатель музыки. Приходишь в удобную комнату с мягким креслом, выбираешь колонки, и тебе включают композиции – одну за другой. Не нужно ничего делать, даже критиковать. Ты должен слушать, потому что это у тебя хорошо получается. Как вам такое?
Школьникам нравилось: они чувствовали, что я немного бунтарь. Крутой панк. Против системы. И поддерживали. Даже некоторые взрослые улыбались. Мои родители – уж точно. По крайней мере, папа. Не мама.
– Я это к чему. Наш директор попросил сказать младшеклассникам что-то в назидание. И я скажу.
Я собрался с мыслями. Как бы это сформулировать? Пусть вот…
– Уважаемые младшеклассники, слушайте следующее… – черт, как же сложно. – В общем! Будьте уверены, что вы – не просто так. Каждый из вас – он для чего-то. И наверняка для чего-то важного. Ясно? Не обязательно, чтобы построить ракету. “Важно” – это и послушать музыку тоже. Для себя. Для эмоций. Вот вы говорите, в чем смысл жизни, а я считаю – в чувствах. Вы должны чувствовать, что вам хорошо, чем бы вы ни занимались. Потому что без чувств нет магии. Вот. – Я откашлялся. – Короче, мой девиз: думайте головой и чувствам не мешайте.
(Может, я не такой уж и непутевый, а?)
– Только другим при этом не вредите. В школе вам будет хорошо. Наверное, это все. Всем спасибо. – Я отдал микрофон директору. Повисло неловкое молчание. Мне похлопали, но дошел ли до всех смысл спича – это вряд ли (потому что и я нифига не понял). Кажется, я просто сморозил сопливую ерунду про мотивацию. Как Стив Джобс. Или Шигир Рахт. Директор снова решил меня подставить:
– Еще Дмитрий Каноничкин – прекрасный танцор! Давайте пригласим наших выпускников, чтобы они исполнили вальс, к которому столь тщательно готовились долгое время.
Две репетиции!
Я, в целом довольный, что история с микрофоном так быстро кончилась, спустился в центр площадки и через секунду оказался рядом с Аннет. Степа, Горгона, Рита и Угрюмов и еще три пары из 11 «А» тоже стояли тут. Аннет тихо спросила:
– Как ты?
– Нормально.
– Странная речь.
– Я знаю.
– И ты странный.
– Знаю… И ты странная.
Блин, зачем я это сказал. Но Аннет не услышала, потому что директор громко объявил:
– Это – цветы нашей жизни! Прекрасные, очаровательные выпускники! Включим же музыку, чтобы они расцвели на ваших глазах!
Мы стали в позиции. На этом этапе я все запомнил: в какую сторону руки, что на что класть и так далее. Но вот дальше… За себя не ручаюсь. Будь что будет. Две репетиции. Заиграл вальс Шопена…
И я перепутал, с какой ноги начинать. Мы с Аннет чудом не грохнулись. Продолжили танец как ни в чем не бывало, но смешки до нас донеслись. Мы налетели на Угрюмова с Медузой Горгоной. Угрюмов заверещал, а я поднял Аннет на руки и отнес в ее другой конец танцпола. На асфальт прилетела шкурка от банана; кто-то кинул камень в окно. Пара из 11 «А» влетела в зрителей. Мы с Аннет остановились, чтобы не напортачить лишний раз. Я вспомнил наставления Муслименды, что нужно вообразить себя облачком, но слишком поздно.
В общем, вальс не удался. Зато всем было весело. Хохот и гам стояли такие, что даже Ульфир, небось, проснулся у меня дома. Нам аплодировали, будто мы совершили прорыв в области вальсов. Аннет, конечно, расстроилась, и я попросил у нее прощения, когда мы вернулись к своим. Из колонок звучал распевный голос завуча, она пыталась взять ситуацию под контроль:
– Вот и прозвенел последний звонок. Вы стали старше, умнее. В каждом из вас горит искра знаний…
Ко мне подошел Иськин.
– Канон, новости знаешь?
– Какие?
– Наше Послание бьет все рекорды. По количеству лайков и комментариев. Это нереально.
Он показал телефон. Видео. О том, как всю ночь напролет мы пилили и красили доски, перешучивались, кричали и время от времени говорили в камеру: «Я желаю вам найти таких друзей, с которыми вы готовы на безумства». А в комментариях писали, что наш ролик – самое лучшее и светлое из всего снятого в рамках этой традиции.
К нам подошли остальные. Мы встали в круг, как футболисты перед матчем, и обнялись. Я обнимал Рому и Аннет.
– Спасибо вам, друзья. Вы представить себе не можете, как вы мне помогли, – сказал я.
– Можем, – сказал Крупный. – У меня руки в синяках, видал?
– Ты очень круто пилишь, Тем.
– Да лан…
* * *
Дядя Витя мыл посуду. Из карманов его фартука торчали прищепки, а газовая колонка то и дело выключалась, из-за чего он смешно ругался и расплескивал воду.
– Тетрадь я твою изучил, пока ты в ней шастал, – сказал он, держа под струей воды блюдце, – любопытная штуковина. Я нашел много того, отчего твои отроческие волосинки станут дыбом. Теперь я тебе этого не докажу, потому что ты все там испоганил, но поверь на слово.
– Здорово. Дядь Вить?
– М?
– Такие пиджаки уже не носят.
– А что носят, постную физиономию? Уж извини, твоя мода мне не по нраву. Слушай дальше. Эти корфы… Следишь за мыслью?
– Слежу.
– Ну так вот. Они представляли собой сплоченную команду. У Безымянных был план. Каждый из этих тварей играл в нем свою роль. Посмотри, вон там листок.
Возле грязного тупого ножа на столе лежал клочок бумаги. На нем дядя Витя ручкой нацарапал список корфов. Правда, не в том порядке, как они следовали в Тетради.
Дорхан.
Грохид.
Р’сах’ал.
Лехорг.
Вирадан.
Далибен.
Зухра.
Билиштагр.
Рахинд.
Шахрэ.
– Читай вслух, – кивнул дядя Витя. Чайная чашка из его руки выскользнула, звякнула о раковину и раскололась надвое. – Вашу мать, так сказать!
– Дорхан, – сказал я.
– Ага. Первая тройка игроков. Как дальше?
– Грохид и Р’сах’ал.
– Да-да. У этих троих не было какой-то прикладной задачи. Они должны были убедить тебя в том, что Тетради можно доверять. Дорхан говорил о других людях без утайки. Грохид снабжал знаниями, и тоже – поначалу вроде бы правду писал, а стоило тебе о Шаре спросить, как скукоживался, а тебе, что называется, написанное пером не вырубишь топором. Верил без оглядки. А третий (ты, кстати, неправильно его имя прочитал) подсказывал путь, тоже вроде бы верный. А на поверку – путь в ловушку.
– Мне плохо.
– Да успокойся. Выпей вон… сока. И смотри дальше. Корф Лехорг открыл Безымянным глаза на тебя и на твоих бестолковых друзей, указал им цель, когда вы в лечебнице пытались вызвать… как ты там сказал?
– Тень.
– Да. Безымянные не способны увидеть, их взгляд затуманен, так надо для безопасности человечества. Дальше. Вирадан привел их к тебе и к…
– К Роме?
– Ну да. Там, в туалете. Буквально за ручку, эта твоя тупость с зеркалами – тупость последняя. В школьном туалете Безымянные овладели вашими снами – потому ты и шастал во сне, а Рома являлся ко мне с ножом. Далее. Далибен… Гнусная скотина. У Безымянных ничего бы не вышло, если бы тебя защищала Тьма. Но ты потерял этого друга. Тогда корфы приступили к первой части плана: погасить Шар, воздействуя на тебя через сон.
Дядя Витя аккуратно, больше ничего не разбив, поставил чистую посуду в шкафчик.
– Но тебе повезло. Ты очистил сон, Ульфир молодец, и ты молодец, что оставил его у себя, и родители твои молодцы, что не застрелились, когда его увидели. Прийти ко мне – первое, что ты сделал правильно. Тогда План Безымянных вошел во вторую стадию. Скажи, когда ты впервые увидел страницу Зухры заполненной?
– Здесь. В этой квартире.
– Я был первый?
– Да.
– Ну естественно. Зухра избавил тебя от необходимости верить кому-либо еще, кроме Тетради. Если бы я не оказался на этой странице, – дядя Витя тыкнул мокрым пальцем в Тетрадь, – я бы тебя убедил, что ты тупой и во всем ошибаешься.
– Это вы мне мстите за то, что я вас мерзавцем называл? Я не хотел, это Рахинд.
– До него мы еще доберемся. Потом тебя подкупили игрушками и сладостями.
– Это неправда!
– Ты уже сам готов был погасить Шар. Тем более, что этот, как бишь его, – Билиштагр – раз за разом внушал тебе мысль, что объединение с Шаром опасно. Но вот незадача: Безымянные переоценили твои способности к обучению магии. И тогда в дело вступил командир. Рахинд. Что дальше – ты знаешь. Они делали из тебя Убийцу богов, но промахнулись. Молодец, малый. Ты справился. То, что внутри тебя, оказалось сильнее целой своры темных существ.
– А Шахрэ? Вы про него ничего не сказали.
– Шахрэ… Я не до конца понял, нафига он вообще был нужен. Скорее всего, чтобы окончательно настроить тебя против Шара. Помнишь, ты рассказывал, что там, в парке, усомнился?
– Ну да.
– Ну вот. А, и еще этот корф в туалете.
Дядя Витя взял сигарету и закурил, глядя в окно. Он о чем-то думал. И я о чем-то думал. Водил пальцем по клеенке на столе.
– А если бы Шар так и не загорелся? – спросил я.
– Глупый, – ответил дядя Витя, не оборачиваясь. – Шар горел и будет гореть всегда. Шар – это то, что внутри тебя.
– Но ведь однажды он погас? Почему Безымянные так и не явились?
Тогда дядя Витя обернулся и сказал:
– Вставай. Покажу тебе кое-чего.
* * *
В дядьвитиной Комнате-2 ничего не изменилось, только лампочка перегорела, из-за чего там царил уютный полумрак. Темнота дружила со мной. Я даже поздоровался, тихо, почти про себя. Но палас следовало бы пропылесосить.
– Смотри, – сказал дядя Витя и щелкнул пальцами, после чего посреди комнаты вспыхнула маленькая копия Шара. Я разволновался, чувствуя вину перед Главным Чудом Света.
– И явился Убийца богов… – нараспев произнес дядя Витя. – Подле Шара возник силуэт – человек в черном плаще с капюшоном. Я подошел ближе. Силуэт простер руки к Шару, отчего тот стал меркнуть и как бы распадаться. А потом он… Остановился.
– Почему он остановился? – Спросил я.
– А это – самое интересное. Вернемся.
Мы уселись за стол. Дядя Витя закурил.
– Ты говорил, у Рахта был некий покровитель. Так?
– Да. И он обучил их всему.
– Я думаю, этот человек, как и я, живет со времен моей Орвандии.
– Вы знаете, кто он?
Дядя Витя потушил сигарету.
– Нет. Не знаю. Это мог бы сделать тот индюк из Башни, но…
– Дядя Витя, он НЕ индюк!
– …но мы его, – дядя Витя провел пальцем по горлу. Увидев мой недовольный вид, добавил: – Слушай, я понимаю, ты сочувствуешь ему, но человек не держал себя в руках. Сечешь? Можно перекладывать вину на Шар, на песочницу, на дядю Витю. Факт, как говорят в вашем веке, остается фактом. Из-за него погибли люди. В том числе – его слуги. Его жена. Ответственность лежит только на нем.
Вдруг в дверь постучали. Дядя Витя встал и, покачиваясь, медленно двинулся к выходу, продолжая говорить:
– Кого там к нам принесла нелегкая?.. Так вот, после того случая с женой он что-то замыслил в Башне своей. Я, да и не только я, впервые ощутил радость Безымянных, – дядя Витя очень медленно шел к выходу, – Пока вокруг Башни не вымерли все животные, в том числе, как ты говоришь, Минувшие. В тот день меня, к слову, и перекинуло.
Дядя Витя хмыкнул, повернул замок, и дверь толкнула его с такой силой, что он отлетел в центр комнаты, к моим ногам.
В квартиру влетели черные костюмы. Человек десять во главе с Шигиром Рахтом.
– Разочарование, – объявил тот, – оно как протухшее молоко. Кисло внутри. Дима, то, что ты натворил, не имеет оправдания.
– Идите вы, – сказал я.
Черный костюм замахнулся на дядю Витю дубиной. Тот неуклюже (пьяненький, все-таки) уклонился, схватил «мурчащие» часы с полки и швырнул их в атакующего. Они замолотили стрелками.
– Расцарапайте ему анфас! – крикнул дядя Витя, после чего вытянул руку и щелкнул пальцами. Из его ладони вытекло зеленое желе, которое обволокло и связало другой черный костюм, как крепкая веревка. – Не рыпаться, я сказал!
И начался такой дивный махач, что я б хотел увидеть его в кино. Дядя Витя еще раз щелкнул пальцами, и выпустил в амбалов три энергетических сгустка в виде бутылок. Сгустки врезались в них с глухим стуком и разлетелись на тысячи осколков. Костюмы попадали на пол. Те, что еще были ногах, вытащили пистолеты из кобуры и начали стрелять, но дядя Витя вдруг обрел ловкость кошки и скорость… м-м-м… сверхзвуковой кошки, так что пули просто летели в стены. Одна просвистела у моего уха, и я спрятался за кресло.
В конце концов, на ногах остался только Рахт. С ним дядя Витя церемониться заклинаниями не стал. Подошел и с размаху ударил кулаком в челюсть.
– Дядя Витя, почему без магии? – спросил я, аккуратно выглядывая из-за кресла.
– В смысле – без магии? С магией. Я называю ее «магией кулака».
И врезал по Рахту еще раз. Чтоб детей не обижал.
– Теперь, – сказал дядя Витя, откручивая крышку фляжки, – самое время узнать, что за загадочный благодетель у этих недовоинов.
Мы склонились над окровавленным лицом Рахта.
– О… – Засмеялся тот, выплевывая красные пузырьки… – Вы даже не представляете.
– Ой, да пофиг, – сказал я. – Дядя Витя, давай просто их вышвырнем.
И в этот момент у меня завибрировал телефон. Пришла эсэмэска от Сени.
Дима, меня будут бить возле Шара. Помаги.
И снова – час от часу не легче! Однако… Какого корфого?
* * *
Вечерело. Сеня стоял посреди площади Мира и смотрел на Шар. В костюмчике. Аккуратный, как кукла-мальчик в витрине магазина. Но, как всегда, с синяками.
– Почему ты не позвал меня помочь с детской площадкой твоего отца? – спросил Сеня, увидев меня, каким-то новым, изменившимся голосом. Хриплым и взрослым.
– Эм… Сень? Кто тебя бить-то будет?
– Почему, Дим? – В глазах его читалась невыносимая печаль. Что произошло?
– Ну… Не знаю, – сказал я. – Прости.
– Я наблюдал за вами. Всю ночь… А потом видел твоих родителей. Они у тебя потрясающие.
– Сеня, что происходит? Что ты тут делаешь? И кто тебя бить-то собрался?
Сеня повернулся ко мне. В его глазах отражался Шар.
– Ты, Дима. Ты меня будешь бить.
– За что? Я не такой, как твой отец…
– О, да. Не такой, – Сеня подошел ко мне ближе и сказал почти шепотом, – как минимум, ты не строил Башню шесть тысяч лет назад.
– Что…?
И внутри меня все перевернулось. А потом стало на свои места.
Это Сеня написал Тетрадь. Это он подкинул ее в лечебнице. Это он позвал нас вызвать демона. Это он дорисовал Стэнли. Он призвал его, а потом ходил со Светой ночью возле школы. Это он…
Это он консультировал Шигира Рахта.
– Когда-то я был Любимцем Шара. Чувствовал каждого Минувшего, словно они были частью меня. Тогда я называл их пушистиками, даже если тело их покрывала твердая чешуя. Говорил с ними… И творил удивительную магию! Представляешь: однажды я засмотрелся на чудесный пейзаж, и вокруг меня выросли деревья, каких еще не видывал мир, – Сеня грустно улыбнулся и посмотрел на Шар. – Я любил своих отца и мать. Мы были счастливой семьей. Такой же, как твоя семья, Дима. А потом мама погибла… И отец начал сходить с ума. Он стал бояться ночи. Темноты. Своей тени.
Сеня сжал кулаки.
– К нему явились Безымянные, и он с утра до вечера бормотал имена корфов, цель которых – избавить мир от свечения Шара. Я больше не мог находиться рядом с ними.
– С ними?
– И с отцом, и с Шаром. Я дал себе клятву, что то, что случилось с моими родителями, не повторится больше ни с кем. Потом отца убили… – Сеня проглотил последнее слово, и продолжил, сделав глубокий вдох. – Шайка агрессивных храмовников и крестьян. И я воззвал к Рахинду, о котором знал все, потому что слушал, что говорил отец, запертый в своей Башне. Я отдал себя в руки Рахинда, – теперь Сеня скривился.
– Сеня, ты…
– Сениамон мое имя. Мне больше пяти тысяч лет. И я самый одинокий человек в мире. Тогда я не смог погасить Шар до конца, он все еще горел, хотя никто, кроме меня, этого не видел. Потому Безымянные и не явились. Но этого мне было достаточно. Я лишил и себя, и мир, связи с ним. И за то мне досталось проклятие – вечная жизнь.
Сеня присел на корточки.
– В этом веке я познакомился с тобой. И понял, что твоя любовь к Шару снова пробудит его к жизни. Я решил действовать, чтобы этого не случилось. Обучил Шигира Рахта и его шайку всем их знаниям, а дух отца нашептал им необходимость реконструировать дом… Я написал Тетрадь, вложив в нее все свои знания, и подкинул ее тебе.
– Сеня, я… Я не знаю что сказать. Ты ни в чем не виноват.
Вдруг Сеня вскочил и с полными слезами глазами посмотрел на меня.
– Это я себя бил, а не отец! Я! Я бил себя за то, что чувствовал вину перед тобой – перед твоим умением прощать всех и вся! Ты, Дима, только притворяешься язвой, но внутри ты… – Сеня успокоился. – Ты самый достойный человек из всех, кого я знал в своей жизни. Ты – настоящий Любимец Шара. А вовсе не я. Сегодня – мой единственный шанс попросить прощения.
– Как? – Только и смог вымолвить я.
– Ты и сам догадываешься, как. Мир стал прекраснее. Но и опаснее. В этом Рахт был прав. Хоть и двигала им исключительно жажда власти. Если бы Безымянные сели на трон, такие, как Рахт нашли бы свое пристанище. Однако… Но Шар не разбирает магию на добрую и злую. Он просто светит. Как солнце, что порой сжигает поля пшеницы. Кто-то должен помочь ему… Помочь людям. Кто-то должен слиться со светом его, и успокаивать полные ярости сердца. Свет Шара должен обрести бога.
– Где же нам найти бога? – тупо спросил я.
– Люди – и есть боги. Люди – властители чувств. Ты только теперь это понял?
– Сеня… – Уже стал догадываться я.
– Растворившись в Шаре, я помогу ему стать заботливее. А тебе предстоит стать великим Любимцем. И вместе – только вместе! – мы облачим Орвандию в счастье. Прощай, Дима. Ты был моим другом. И останешься им навсегда.
Он поднял руки, и Шар стал поглощать его. Под звуки ночного Бьенфорда, под мои неуклюжие попытки сделать хоть что-нибудь.
Последним, что Шар поглотил, была улыбка Сени. Улыбка самого старого из моих друзей. И самого несчастного. Я ничего не выдавил из себя. Положил рядом с Шаром Тетрадь без Гоблинов, и ушел, и споткнулся сотню раз, потому что раз за разом оглядывался.
Но в конце концов не выдержал, сел прямо на брусчатке, и позвонил Роме.
– Ну? – Недовольно сказал он.
– Ромыч… Ромыч!..
– Да лан, все в порядке. Я не обижаюсь.
– Ромыч!
– Да что?!
– Я вот тебе позвонил.
– Я знаю, – усмехнулся тот. – Вовремя, кстати. Мне скучно. Может, сходим куда? Только не в лечебницу. И, так и быть, не в Башню. О! Можно в кино! Только давай возле моего дома, а не твоего. Ок?
– Давай, – сказал я, глядя издалека на Тетрадь и мысленно прощаясь с ней навсегда. Я знал: тот, кто ее найдет, найдет для себя нечто важное, и вряд ли это будет какая-то чертовщина. Скорее всего, что-то светлое. И доброе. Такое, каким стал Сеня. ТАКОЕ, КАК Я. – Конечно, давай.