Дмитрий Перцов
Тетрадь с гоблинами
– Все будет хорошо, мам… Все будет хорошо… – заикался я, чувствуя, что тоже вот-вот заплачу.
Позвонили в дверь. Хорошо, если бы это был денежный курьер или какая-нибудь фея с чемоданчиком долларов. Хоть кто-нибудь, кто р-р-раз – и решил бы все проблемы. Мама пошла открывать.
– О-хо-хо, Наталья! – услышал я до омерзения знакомый голос. – Какая удача, что я вас застал, Бог ты мой, вы бы знали! – На кухню, не снимая грязных туфель, вплыл Коломка Леопард Леопардович. В довесок к своему ублюдочному всему, он умудрился нацепить брюки леопардовой расцветки.
– И ты здесь, – сказал он, увидев меня. – И тебе здравствуй, так сказать. – Коломка взял из вазы песочное печенье, откусил и потянулся грязной лапой потрепать мои волосы. Я увернулся, но его пальцы все-таки задели несколько волосинок.
– Что тебе надо? – спросила мама.
– Как – что? Просто напомнить вам, Наталья, что делопроизводство идет полным ходом. Повестка в суд уже приходила, верно?
– Приходила.
– Ну вот! Хотел в этом убедиться. В нашем законодательстве не все, конечно, гладко с интеллектуальной собственностью, но наш с вами случай – вопиющий.
– Идеи витают в воздухе, – сказал я.
– А может, этот в школу пойдет? – Коломка еще раз попытался потрепать меня по голове, но теперь я уклонился нормально. – Хотя в школе его, думаю, так же, как и вас, Наталья, ничему не научат. Ни уважению, ни чувству справедливости. А уж придумывать…
– Да ты… – зашипела мама, – ты в жизни ничего не придумал!
– Как – ничего? Я все придумал. Но, увы, есть у меня плохое свойство: я плох в компьютерах. Представляете? И все файлы внезапно потерял. Ну, да свои истерики вы в суде будете демонстрировать. Моя доказательная база – совершенна.
В дверь снова позвонили. Казалось, Коломку ничто не может остановить, и его тирады будут бесконечными, пока не воскреснут все мертвецы, даже мой попугайчик Леша. Но тут он взъерепенился:
– Кто там? Вы еще у кого-то идеи украли?
– Дим, открой, пожалуйста, – попросила мама.
Я прошествовал в коридор, посмотрел в глазок. За дверью стоял высокий, гладко причесанный мужчина в костюме. Я открыл.
– Наталья Каноничкина здесь живет? – спросил он.
– Здесь.
– Она дома?
– Дома.
– Попросите ее, пожалуйста.
– А как вас представить?
– Судебный пристав, будьте добры.
– О! – крикнул из кухни Коломка и, прибежав в коридор, стал жать грязной, опять же, рукой, руку вновь прибывшего. – А вы как раз вовремя. По делу о краже идей, верно?
– Верно… – ответил пристав, подозрительно оглядывая чудного человека. А потом обратился к маме: – Вы Наталья Каноничкина?
– Я.
– Хорошо. Обычно мы не приходим лично, конечно… Но тут дело особенное.
– Верно! – подтвердил Коломка, – оно очень особенное. И вопиющее. Не устану это повторять.
Пристав еще раз окинул взглядом Леопарда, на этот раз, вроде бы, с раздражением.
– Так вот. Я пришел с данным документом. – Пристав протянул маме лист бумаги. – Им городской суд Бьенфорда по административным делам, в связи с новыми обстоятельствами, приносит извинения и сообщает о немедленном прекращении дела.
– Как… С как-кими обстоятельствами? Ну-ка, дайте сюда! – Коломка вспыхнул, как гранат, и выхватил у пристава распечатку. По мере прочтения, выражение его лица менялось.
– Вы… По какому праву? Я подал иск, со всеми доказательствами!..
– А, господин Коломка, так это вы? Очень хорошо, что вы здесь, – пристав заулыбался. – Для вас у меня тоже кое-что есть. Суд счел необходимым возобновление расследования. В ваших так называемых доказательствах найдена масса неточностей. Ну да это уже, строго говоря, не моя компетенция.
– Компетенция? Вы о чем? Да я же… Я же занес! Занес! Зам городского судьи лично… Лично принял у меня все, принял!
– Вы намекаете на факт взятки? Коррупция – это нехорошо, господин Коломка. Я буду вынужден доложить и об этом.
– Я так не сдамся. Не сдамся!
Бросив на нас затравленный взгляд, Коломка выбежал за дверь. Пристав не стал говорить ему слов напутствия, только кивнул маме, пожал руку мне и тоже удалился.
Мама, выждав какое-то время, словно проверяя, не приснилось ли ей это все, посмотрела на меня и спросила:
– Ты есть будешь?
– Буду. Яичницу.
– А бутерброд с ветчиной и майонезом?
– Да! И огурцы!
– И конфеты давай достанем. Пойдем на кухню.
Яичница залетела в меня, как к себе домой.
– Объяснений этому нет, – сказала мама. – Новость чудесная и невероятная. Представляешь, какая была бы фантастика, если бы мне еще и работу хорошую предложили, а?
– А ты проверь почту, – сказал я. На всякий случай.
– Что?
– Я ж тебе установил почту в телефон. Зайди, проверь.
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
Мама, не скрывая недоверия, как, впрочем, и надежды, пошла в комнату и вернулась с телефоном. По пути открыла почту «Аутлук», и ее глаза округлились.
– Что там? – Спросил я.
– Нет, это, правда, фантастика. Не могу поверить. Это невозможно. Просто нереально.
– Ну что-о-о? Не томи!
– Меня в «Антиму» позвали. На собеседование в отдел маркетинга. Боже, я им резюме посылала еще год назад. Неужели вспомнили?
Я никогда не видел маму такой счастливой. Если бы на человеке росли цветы, она бы превратилась в настоящий сад роз, пионов и георгин, из-за которых проглядывали бы лишь глаза и улыбка. Вот оно! Вот к чему мне следовало стремиться все это время! К тому, чтобы любимые люди цвели, ну, в хорошем смысле цвели, не как застоявшаяся вода, простите, а как сад рядом с богатым особняком.
Мы обнялись, и стояли обнявшись минут пять. И мама снова плакала, только теперь иначе, а мне больше не хотелось плакать, я смеялся, и все придумывал, какую открытку нарисую ей на День рождения.
Мама собрала мне в школу бутербродов. Я вернулся в комнату и открыл Тетрадь. Я должен был это сделать, и я знал, что там увижу. На странице распознающего врагов Зухры появилось изображение Шара. Не скажу, что удивился. Также не скажу, что расстроился. Жизнь по Тетради представлялась мне как жизнь по утвержденному, заранее прописанному порядку. Так проще. Это избавляет от необходимости лишний раз морочить голову себе и другим.
Взрослые учат нас: что написано пером – не вырубить топором. Сказано – значит так и надо. А что в этом плохого? Ладно я: институт, карьера, об этом я и мечтать не смел. Но родители… Я не мог поверить своему счастью.
Еще и за Мелкого замолвлю словечко. То-то он обрадуется личному телохранителю и прочим почестям, от которых вся мелкотня в детском садике будет брызгать слюнями и завидовать. Нет-нет. Какие-либо размышления исключены.
Я сделаю все, о чем меня просит Шигир Рахт.
* * *
– Ты как, Дим? – спросил Рома, догоняя меня по пути в школу; на его спине смешно мотылялся рюкзак.
– Нормально. А ты?
– Я – просто супер. Слушай. Пойдем в Башню печали, а?
– Эм. Зачем?
– В смысле? Канон, ты же сам мне говорил. Забыл? Про «спасти Орвандию». Я сегодня в школу пришел рано. Услышал, как Валентин Павлович разговаривал с кем-то по телефону, с другим историком. И я так понял, что место, куда ты провалился – действительно система подземелий. И они соединяются с Башней печали. Канон, тут скоро археологические раскопки начнутся! Прикинь? Это ж офигеть. Пойдем? Будем первыми.
– А с каких пор ты полюбил опасность?
– Как тебе сказать… Опасность – это как сложный квест, который дает сразу много очков. Можно не принимать этот квест, но тогда будешь дольше развиваться.
– Бред какой-то.
– В смысле – бред?! Не понимаю, ты чего вредный такой? Я ведь приключений тебе предлагаю!
– Да не надо мне приключений! Отвали!
Рома отшатнулся.
– И Орвандию спасти ты не хочешь?
– Рома. Мне семнадцать. Какое спасение Орвандии? Куда она денется? Целая страна! Я не генерал, не супергерой. И ты, кстати, тоже. Ромыч, нам надо думать о будущем. О том, где мы будем учиться, как зарабатывать деньги, и о своем месте под солнцем. Понимаешь? Нам пора выкинуть всякую ерунду из головы.
– Ерунду… – медленно повторил Рома. – Отвали?.. – также повторил он.
Он кинул быстрый взгляд в сторону Башни. Я для него исчез – так мне показалось, и Рома вел мысленный диалог с новым другом, со своим одиночеством, потому что кроме меня, сколь бы высокопарно это ни звучало, у него никого нет.
А потом Рома быстро закивал, словно соглашаясь с чередой неведомых мне мыслей и, сказав: «Надеюсь, ты договорился о съемке Послания в “Антиме”. Ребята очень надеются», развернулся и ушел прочь. Какое-то время я еще стоял во дворе. Настроение у меня было что надо, и истерики Ромы не могли его испортить.
Я отправился в класс, где на меня напали любители неудобных вопросов.
– Дима, – сказал Степан. – Что там по съемке? Времени мало. В понедельник последний звонок.
– Ничего не получилось, ребята.
– В смысле-коромысле?! – тут же возник Иськин. – Мы же не успеем!
– Да он только обещать может… – встряла Алиса.
– Я обо всем помню. Обещаю, что мы снимемся на выходных. Это не так просто! Обязательно поговорю с Шигиром Рахтом. Я вчера с ним виделся, честное слово.
– Сильно честное?
– Самое сильно честное.
– А я ему не верю, – сказала Барышня. – Не будет у нас никакого «Послания». Сама пойду снимать.
Но все-таки большинство на меня рассчитывало. Я подумал, что да: сделаю. Договорюсь. Рахт уже доказал, что его слова – не пустой звук, и такая мелочь его точно не затруднит.
Глава 27. Тренировки
Когда в класс вошла завуч, гомон прекратился, как по щелчку. Героическая суперспособность завучей – поглощение звуков вокруг и трансформация их в собственные крики.
– Каноничкин здесь? – уставилась она прямо на меня.
– Здесь, – сказал я.
– Каноничкин… – сквозь зубы процедила завуч. – Я уж молчу про то, что ты нагло прогуливаешь уроки. Но ты до сих пор не написал ни одного заявления на тест!
– Да, Маргарита Константиновна… Не написал.
– Молчать! Тебе несказанно повезло на уроке истории. Тебя оставили учиться, с чем я категорически не согласна. Но отсутствие заявления на тест – это верх безалаберности и неуважения!
– Маргарита, Константиновна… – тут запятая не лишняя, я действительно как-то так это произнес.
– Молчать! Тест – это показатель уровня школы, ее престижа. А такие, как ты, тянут ее вниз, раз за разом! И потянете снова.
За спиной завуча возник директор. Он мне подмигнул и сказал:
– Успокойтесь, Маргарита Константиновна.
От неожиданности она вздрогнула.
– З-дравствуйте, Виктор Олегович. Повышаем успеваемость!
– Пустое! Мы только что получили депешу с новостью. Слушаете? Новость такая: Гуманитарный институт отправил нам благодарственное письмо за учащегося Дмитрия Каноничкина, – директор продемонстрировал бумагу. – Они приняли его без теста. Поздравляю, Дима.
– Спасибо.
Маргарита издала писк, и, покраснев, вышмыгнула из кабинета под дружный вопль моих одноклассников. С досрочным зачислением никто меня поздравлять не стал – хватит, мол, с него и вопля.
Я, недолго думая, позвонил маме и сказал, что у меня есть отличная новость и что я расскажу о ней вечерком. Потом позвонил папе – и тоже навел интригу. И папа, и мама, пытались все выведать по телефону, но я молчал гордо и непоколебимо.
Перспективы вскружили мне голову.
Магией оказались не только фокусы. Но – приземленные, человеческие вещи! Их-то ведь вполне довольно!
Единственное, что меня расстроило, но буквально на мгновение, – появление в Тетради Ромы. Его портрет, искусно нарисованный синей пастой, красовался на странице Зухры с глумливой, неприятной улыбкой.
Хотя чего это я? Логично ведь. Рома – неудачник. С ним каши успеха не сваришь.
Я огляделся по сторонам, и осознал, что, окруженный парой десятков одноклассников, я абсолютно, наглухо один. Ну да и пусть. В конце концов, товарищи – не главное. Найду новых.
* * *
Папа встретил меня лёжа, но с протянутыми для объятия руками.
– Апельсинов нет, – сказал я.
– Обниму дай, зараза!
Мы обнялись, и я рассказал папе об институте. Он не смог сдержать слез, трех как минимум.
– Мой сын… – тихо сказал он. – Мое дитя. А на какую специальность?
– Еще могу выбрать, но мне нравится фольклор.
– Будешь собирать сказки?
– Наверное.
– А работать потом кем?
– Пап, я еще пока не определился с узкой специализацией. Думаю, что выберу самую перспективную.
– Ух, как умно говоришь! Настоящий студент!
– А ты как?
– А у меня, сын, тоже есть новости, знаешь ли. Не один ты тут такой умник. Операцию мне будут делать. Я попал под какую-то программу государственную, толком не понял, но факт такой, что платить не придется. Я как узнал, сколько она стоит… – папа присвистнул.
– Здорово! Ты вылечишься!
– Говорить об этом рано, но да, шансы есть. Поэтому скажи матери, чтоб смело костюм на новую работу покупала и экономила! Усек? Меня, кстати, в другую больницу переведут, хорошую, современную. Сегодня вечером, – папа чуть приподнялся и глотнул остывшего чая, стоящего на тумбочке. – Слушай, я спросить тебя хотел… А ты службу вызвал? Ну, доски и хлам убрал со двора?
– Еще нет.
– Сделай это, пожалуйста. Я, если их увижу, то не выживу. Сердце второй раз такое… Убери, прошу.
– Хорошо, пап. Я понял.
* * *
Бьенфордские тротуары в наших исторических районах – отдельный вид ландшафтного искусства. Фигурные заборчики, через которые даже перелезать стыдно, древняя брусчатка. Я бродил по ней, стараясь не наступать на щели, и наслаждался весной. Снял рубашку, ибо было жарко, завязал на поясе. В таких случаях хочется иметь огромный трицепс, но сойдет и так.
Прочитал новость о том, что на Парковой аллее предотвращено покушение на пару молодых людей. Разбойников не схватили, но на след – напали. О спасителе ни слова. Но я-то знаю, кто молодец. Стэнли молодец! Герой!
Передо мной остановилась машина. Джек пригласил сесть. Как и в прошлый раз, он провел меня через крутящиеся двери, поднялся на лифте, и перед тем как открыть дверь в кабинет Рахта, сказал странную вещь.
– То, что ты сделал вчера – чудо. Хочу, чтоб ты знал. Будь что будет – я на твоей стороне. И Андрей. И Саша.
– Эм… Ладно. Спасибо?
* * *
Рахт стоял у окна. Край его розовой рубашки вылез из-под ремня. На подоконнике остывал чай в маленькой винтажной чашечке. Не оборачиваясь, он произнес:
– Посмотри, разве не чудесный вид?
– Чудесный.
– Так не пойдет. Нельзя выжать из фрукта сок, не взяв его в руки. Подойди сюда и взгляни своими глазами.
С мыслью о том, что сок можно выжать и соковыжималкой, я повиновался. Город распростерся передо мной открытой 3D-книгой без лишних букв. Мой новый мир. Бьенфорд, принадлежащий мне одному.
– Если впустить Бьенфорд в сердце, – сказал Рахт, – обратной дороги нет. Это удивительное место.
– Город как город, – сказал я. – Красивый.
– Порой мне кажется, что он существует по случайности. Просто не может быть на нашей планете такого средоточия красивых домов, такой архитектуры, таких переулков. Он – несомненное доказательство мультивселенной.
Был бы здесь Мелкий, он после слова “мультивселенная” потребовал бы включить мультик.
– Я хочу тебя кое с кем познакомить.
В кабинет, с книгой в руках, вошел лохматый щуплый паренек в огромных очках в половину его скуластого лица.
– Добрый день! – бойко объявил он. – Меня зовут Лакрус. Я буду вас обучать!
– Чему? – Не понял я.
Лакрус рассмеялся и покраснел. Чем-то я его смутил.
– Ранее Лакрус был тренером личностного развития в “Антиме”, – объяснил Рахт. – Но когда… Гхм… Когда у нас появился покровитель, выяснилось, что Лакрус лучше остальных понимает и перекладывает на понятный язык сложную терминологию. В том числе – о практической магии.
– Очень рад, – сказал я. – А почему мы здесь, а не возле Шара? Ведь моя задача…
– Пока рано, – сказал Рахт. – Для начала надо кое-чему подучиться. Сегодня вводное занятие с базовыми магическими упражнениями.
– Я научусь создавать файербол? – спросил я.
– Не совсем, – Лакрус беспардонно открыл шкафчик Рахта, – мы попробуем зажечь свечу.
Он поставил на стол круглую зеленую свечку, ароматическую, наверное, персиковую.
– Почему именно свечу?
– Магия бывает двух типов, – объяснил Лакрус. – Прикладная (наш покровитель называет ее лефиарной) – при которой ты в точности знаешь, что должно произойти, и направляешь магические силы в нужное русло. И импровизационная (он называет ее руфинарной), при которой магия воплощается самым неожиданным образом. Мы будем заниматься предсказуемой, лефиарной магией. Она проще. А руфинарная – в разы могущественнее.
– Ну, не буду вас смущать, – Рахт положил ручку на дверь. – Магия требует уединения. Дима, удачи тебе. Уверен, у вас с Лакрусом все получится.
– Спасибо, господин Рахт! Все обязательно получится! – засиял Лакрус.
* * *
Мой новый учитель не утратил в себе качеств бизнес-тренера. Так себя и вел – типичный выходец из паблика “Записки миллионера” с мотивационными речами.
– Главное – верить в себя и в свои силы, – говорил он, пока я нависал над свечкой, тщетно пытаясь зажечь ее силой мысли и чувств. – У тебя получится. Просто повторяй себе, что ты самый сильный Ригори! Давай еще разок полистаем картинки, – он разблокировал планшет. – Пирожное. Книга. Пальма. Думай!
– Не получается у меня.
– Верь в себя и в свои силы!
“Метод”, с помощью которого Лакрус пытался обучить меня магии, он сам называл “Предметным”. Когда мы сели заниматься, он прочел мне маленькую лекцию, суть которой сводилась к следующему:
– Когда ты смотришь на объект, всплывают чувственные ассоциации. Оглянись. Твой мозг наделяет любой предмет своеобразным ореолом. Это сложно уловимая субстанция, но с нее проще всего начинать занятия ворожбой. Так я… Так я, по крайней мере, понял из рассказов покровителя.
Я пытался это понять, однако, глядя на те же занавески, совершенно ничего не чувствовал. Как, определенно точно, ничего не чувствовали и занавески.
– А почему покровитель не придет сюда? Он мог бы лично рассказать мне, что да как.
– Я и сам не знаю. Почему-то он избегает встречи с тобой. Но личность беспрецедентная… Не менее уникальная, чем ты. Загадка на загадке…
– Понятно.
– Так вот. Вернемся к методу. Особенно хорошо он работает, когда смотришь на близкий сердцу предмет.
– А при чем тут свеча?
– Не думай об этом. Поймав и осознав объект на чувственном уровне, ты активизируешь силы Шара и направляешь их на свечу. Верь в себя – и все получится.
Так я и сидел, и верил в себя. Сильно верил, искренне. Но магии не выходило. Я пытался поймать какое угодно чувство, но они казались неуловимыми, как бабочки.
– На сегодня предлагаю закончить, – сказал наконец Лакрус. – Выдохни. Расслабься. Скажи себе: «Я – молодец!» И когда придешь домой – тоже скажи. А завтра привези с собой что-либо, что ассоциируется у тебя с детством.
– Постараюсь.
– В таком случае, я звоню господину Рахту. И до завтра!
* * *
Я быстро привык к роли большой шишки. Меня везли домой на машине, ехали по моему желанию быстрее. Я даже заставил Джека заехать в продуктовый за конфетами. Жизнь обернулась малиновым кустом: ходишь, срываешь ягоды, ешь. Удивительное дело: когда я достал Тетрадь, она вся сияла, а на мордах корфов появились улыбки. Значит, я все делал правильно. И я тоже улыбнулся, и Далибену улыбнулся, и Билиштагру.
Потом у подъезда случилась малюсенькая неурядица. Представляете: меня снова поджидал Главный, его брат и вся банда. «Мерседес», из которого я вылез, их впечатлил. Некоторые отморозки смущенно засуетились.
– Может, пойдем?.. – услышал я чью-то реплику.
– Стоять, – сказал брат, и повернул лысую башку ко мне: – Где был? Ты, тварь!
– Здесь я был. Все это время.
Он сжал кулак и посмотрел на автомобиль. Джек по моей просьбе не уезжал. А вместе с ним не уезжали еще двое гигантских качков с пистолетами в кобурах.
– Тебе что опять надо от меня?
– Мой братец сказал, что ты чересчур свеж. Ты с кем приехал? А? Гнида? У мамки твоей «мерседес», что ли? Может, пойдешь ей пожалуешься, прежде чем мы тебе опять наваляем?
– Ладно, – сказал я.
А чего б нет? Я тут не ради спорить. Легкой походкой, жаль, что не лунной, я вернулся к машине. Джек уже опустил стекло. А потом началось шоу. Никто даже не успел крикнуть «Бежим!», как в отморозков полетели разряды электрошокера, и в ход пошли дубинки. Я попросил пощадить обидчиков, но над побитыми братьями все-таки поглумился:
– А вы чего тут? Конфет захотелось? Так у меня есть.
Я высыпал на них свой мешочек и начал пихать во рты вместе с обертками.
– Хотя нет, заберу все-таки.
И стал собирать конфеты.
– Отвали… Прости… – говорили оба неудачника, поглядывая на черные костюмы, и я позволил им уйти. Тем более, что стали открываться соседские окна. Пришлось закрываться рюкзаком, чтобы никто меня не узнал. Вот так. И никакой магии. По-человечески.
Я поднялся в квартиру, послушал рассказы мамы о том, как глубоко она изучила историю “Антимы”, чтобы блеснуть в первый же день.
– Ты справишься, – сказал я, как Лакрус, зная, что это, в общем-то, запланировано: Рахт все устроит. Я не думал, что это немного нечестно по отношению к маме. Хотя почему, собственно, нечестно? Люди друг другу помогают – так было и так будет. Мама талантлива, и Рахт просто открывает перед ней калитку в мир возможностей.
Спал я хорошо, глубоко и без сновидений. Ульфир в мир грез не вмешивался. Когда я проснулся, он сопел в шкафу. Я подумал, что буду по нему скучать, когда Шар погаснет и он исчезнет; может, даже закажу какому-нибудь художнику его портрет. Я принес из кухни несколько картофелин (рушкец) для Ульфира, задернул шторы и положил на кровать.
* * *
В субботу я проснулся рано и некоторое время околачивался без дела. Рахт сообщил, что пришлет машину к одиннадцати, а до тех пор я волен делать что хочу. Попросить его о съемках «Послания» я не успел, да и не мог понять, как это вообще устроить, учитывая, что у меня тренировки по магии до самого вечера.
Было желание почитать что-нибудь из любимого, но буквы в голову не лезли. Безделье привело меня во двор к Роме. Сам не знаю зачем. Быть я там не хотел и никакой цели не преследовал. Просто смотрел в зашторенное окно Базы: вдруг кто-нибудь выглянет?
– Активничают они, – услышал я чей-то голос и обернулся. На турнике с сигаретой в зубах висел дядя Витя.
– Кто?
– Ты их Безымянными называешь.
– Что значит “активничают”?
– Ощущение есть у меня такое, что готовятся к чему-то. На трон сесть готовятся. Я думаю, Шар потому и загорелся, что Безымянные собрались пробраться к нам. Убийца богов рядом, малыш.
– А может, нет никаких Безымянных? Вы их придумали.
Дядя Витя спрыгнул с турника и подошел ко мне.
– Ты что несешь, малец? А ну-ка, посмотри на меня. Посмотри в глаза. Та-ак. А ну быстро рассказывай. Быстро! Во что уляпался?
– Их не было! Шар не горел – и они не являлись. Я знаю почему. Потому что вы придумали все. А я ни во что не уляпался! Отстаньте!
– Эй. А ты вообще-то понимаешь, что…
Я толкнул дядю Витю. Со всей силы, двумя руками – в грудь. Он не ожидал этого и упал. А потом уставился мне за плечо, куда-то в сторону.
Рядом уже стоял корф Стэнли. Он угрожающе порыкивал на дядю Витю, точно пес – на грабителя.
– Не там союзников ищешь, малый.
Стэн зарычал громче, словно говоря: «Только скажи – и я с ним расправлюсь». Его предложение показалось заманчивым… И я этого испугался. А может, я испугался дядю Витю. Хоть он и лежал на земле, но изучал меня и корфа без тени паники. Я убежал. Стэнли испарился. Через сто метров я обернулся. Дядя Витя стоял на том же месте и смотрел мне вслед.
“Сволочь” – подумал я, не понимая, почему, собственно, он сволочь.
Наверное, потому, что принадлежит к числу людей.
А все люди – сволочи.
* * *
Лакрус, окруженный книгами, что-то бормотал. Рахт пообещал прийти ближе к вечеру – проверить мои успехи. Хотелось чего-нибудь к тому времени добиться.
– Скажите: а можно нам с ребятами из школы снять короткое видео на верхнем этаже «Антимы»?
– Вот с господином Рахтом это и обсудите. А сейчас – давай учиться. Ты принес то, о чем я просил?
– Да.
Я вытащил из рюкзака человека-верблюда, и мы приступили к тренировке. По указанию Лакруса я взглянул на игрушку и постарался, ничего не вспоминая, ощутить ее уникальную природу, а потом перевести взгляд на свечу.
И снова потерпел фиаско.
– По идее, должно было сработать… – задумчиво проговорил Лакрус. – Мне кажется, ты недостаточно веришь в себя.
– Да верю я…
Мы продолжали испытания. Минута за минутой, час за часом, неудача за неудачей. Лакрус придумывал и вспоминал новые способы разбудить во мне магические способности. Один раз даже дал мне пощечину, посчитав, что негативная эмоция может помочь. Не помогла.
Откровенно говоря, я догадывался, в чем дело. Не в отсутствии веры. Я лишился чего-то важного, того, что служило источником моей силы.
И вот – мы дошли до кондиции. Лакрус опустил руки.
– Я думал, все получится… – сказал он. И больше ничего не говорил. Только сидел на твердом стуле и думал о чем-то, шевеля ноздрями. Боялся наказания.
Тогда и явился Шигир Рахт. Он ничуть не удивился и не огорчился.
– Мне кажется, – сказал он, – ты, Дима, знаешь, что надо делать, – и бросил многозначительный взгляд на мой рюкзак, затем покинул кабинет.
– О чем он? – спросил Лакрус.
– Вы не оставите меня одного на пару минут, пожалуйста?
– Да… Да, конечно.
Рахт говорил о Тетради. Он знал о ней. Откуда?
Да какая к черту разница.
Я извлек из рюкзака свой любимый артефакт и открыл его на последней странице. До сих пор я старался не думать о Рахинде. О корфе, который возьмет тебя в руки. Он пугал меня. Но я понимал: Рахинд – мой последний шанс. Тетрадь всегда была рядом, она направляла меня, помогала и развивала.
– Что мне надо сделать? – спросил я тихо. Длинный плащ с шипами на плечах придавал корфу вес, хотя в этом и не было необходимости. Лицо Рахинда – сам страх и был. Я поблагодарил судьбу за то, что корфы на моей стороне.
На соседней с Рахиндом странице красовался контур ладони, и я вложил в него свою. Рахинд словно охватил мой мозг. Я ощутил, как он блокирует все эмоции, все движения души. Остались только я – и свеча, а точнее – образ свечи, ее идеальное начало, на которое откликается мое внутреннее, природное, животное я.
В комнату вернулся Лакрус.
И свеча зажглась.
* * *
Зеленая трава, трава, что растет вдоль тропы, вдоль этой тропы, она не лучше выжженной пустыни, ничем и не лучше. И выжженная пустыня – ничем не хороша, ничем не плоха. Отчего меня зовут Дима Каноничкин? Мое имя не имеет смысла, даже смысл не имеет значения, а эти здания – я вижу их боковым зрениям – возведены в угоду пустоте.
Мне что-то кричал Лакрус. Кричал, но эти звуки, крик ночной птицы, распадались в прах, рассыпались на атомы, в похоронную землю, выдающую себя за звездную пыль. Вася? Семен? Вапорис? Как теперь меня будут называть? Пустота вместо звуков, выжженная земля на месте имен.
* * *
Пока я ходил вокруг “Антимы”, меня отпустило. Словно процедура миновала стадию апогея, и наркотическое действие анестезии прошло. Исход операции – стопроцентный успех. Теперь я здоров. Наконец-то здоров.
– Твой успех был вопросом времени, – сказал Шигир Рахт. Он сидел на скамейке.
– Для меня это честь, господин Рахт. Я вам благодарен.
Какие красивые слова обосновались в моем словаре! «Честь», «благодарность». Я посмотрел на свое отражение в маленьком прудике с четырьмя утками. Красавец мужчина!
– Костюм хочу.
– Прости?
– Костюм. Не смокинг, а красивый, темно-синий, в полоску. С галстуком, без картинок, строгий. Постричься нормально. А когда начнет расти борода – побриться.
– Хвалю! Я всегда говорил, что опрятность – это как противотуманные фары; она развеивает тьму вокруг нас.
– Да. Великолепно сказано. Благодарю.
– Отведу тебя к своему личному портному. В понедельник. Когда все закончится.
Я посмотрел на Рахта.
– Что закончится?
– Апокалипсис, конечно.
– В понедельник?
– Мы не можем позволить себе затягивать, Дима. Ты не представляешь, что происходит в мире. Необузданные силы захватывают не только умы прирожденных Ригори, но и сеют частицы хаоса в жизни добрых людей.
Я слушал молча. Пытался вспомнить, о чем собирался попросить. А когда голоса одноклассников в голове стали хором твердить про Послание, громко рассмеялся.
– Я что-то смешное сказал? – спросил Рахт.
– Нет. Просто вспомнил об одной нелепице.
– Как я и говорил, мы не вправе затягивать. Сегодня попробуем твои силы на Шаре. А завтра… Завтра ты его погасишь, – Рахт встал. – Раз и навсегда.
* * *
Мы вернулись в его кабинет. Не помню, как его покидал. Но мы снова были здесь. Примерно в таком кабинете и я буду сидеть в будущем. И орать на подчиненных.
– Связываться с Шаром опасно, – сказал Рахт. – Поскольку вы близки, он сможет внушать мысли. Ложные. Демонстрировать нечто, не имеющее отношения к действительности, лишь бы сбить тебя с толку. Но ты верен своим принципам. Ведь так?
– Так.
Я посмотрел в окно. На Шар. На этот грандиозный муравейник, испещренный тысячей отверстий.
– Мы не можем сделать все сразу. Наш покровитель указал, что Шар необходимо ослабить. Один раз ты это сделал. Ночью, когда ходил во сне. Теперь мы сделаем это снова. Если попытаешься погасить Шар сегодня, то, боюсь, случатся неприятные последствия. Пока что просто попробуем.
Мне позвонил Семен. Я взял трубку и вежливо произнес:
– Приветствую, Семен. По какому поводу звонишь?
– Эм… Канон, ты?
– Я.
– Слушай, времени нет. Мы должны снимать Послание. Завтрашнее утро – край, иначе смонтировать не успеем. А лучше – сегодня. Все готовы приехать через час. Ты договорился?
Я посмотрел на Шигира Рахта. Его задумчивый взгляд был направлен вдаль.
– Нет, Семен.
– Просто нет?
– Это место занято.
– Ты что… Сам решил Послание снимать?
– До скорых встреч, Семен. Хорошего вечера.
И нажал отбой.
В общий чатик класса посыпались оскорбления в мой адрес. Посыпались и в личку. Самыми несдержанными оказались Алиса и Иськин, чьи рифмы и каламбуры вышли на новый уровень пошлости. Но я воспринимал это как блеяние овец и с нетерпением ждал, когда начнется прощальное рандеву с Шаром.
* * *
Где-то вдалеке разъехались в стороны двери лифта, и в кабинет вошли несколько человек. Одинаковые люди в одинаковых костюмах. Успешные представители завтрашнего дня.
– Как ты? – спросил Лакрус.
– Великолепно.
– У тебя все получится! Да! Это уж обязательно.
– Не сомневаюсь.
Я будто стоял возле ракеты, готовясь к старту. Только я-то останусь на месте. Погасить Шар – значило изменить мир вокруг. И он действительно изменится. Станет лучше. Взрослее. Безопаснее. Я шагнул к окну. Словно боксер, выходящий на ринг… Нет. Не против брата, оставим эти сантименты. Я выхожу против бездушной сферы, против окаменевшего зла.
– Теперь все то же самое, что со свечой, – тихо сказал Лакрус. – Ощути Шар. Сосредоточься. Направь эмоции, чтобы погасить его. Представь, что ты забираешь его свет.