полная версия

Дмитрий Перцов
Тетрадь с гоблинами

Глава 21. Мастера первой помощи

Лестница – хорошая метафора: карьерная, социальная, в небо. Мы бежим вверх, когда находим свой путь, и валимся кубарем, если нас бросает девушка (меня никогда не бросала, потому что у меня не было девушки). Спускаться по ступеням Башни печали – это нечто новое. Проникновение в иную вселенную сквозь глубину веков, пробуждение генов, памяти предков. Здесь ходили древние орвандцы! Я воображал их, слушая стук Роминых ботинок по камню; наблюдая, как пляшут в свете фонарика тени и чувствуя под ложечкой хохот. Подобно героям Лавкрафта, мы погружались в неведомое, близился Древний хаос. В нас росло желание обнаружить нечто грандиозное и…

– Может, все-таки, на черчение? – Рома высморкался в рукав. Мы миновали второй пролет, когда лучики поддержки от моего друга угасли окончательно.

– Тут половина ступеней разрушены, мы свернем шеи.

– Уже минут пятнадцать от урока прошло. Пока вернемся – пройдет еще десять. Нас и в класс-то не пустят.

Рома вздохнул. Вытащил из кармана резиновые перчатки и надел.

– Два вопроса, – сказал я, – первый: зачем тебе перчатки? И второй: зачем ты носишь их с собой?

– Бактерии, – деловито произнес Рома. – И вирусы. Все это могло дожидаться нас веками. Раз уж мы не вернемся, я предпочту перестраховаться.

У меня зачесалась щека, но Рома перехватил мою руку:

– Не прикасайся к лицу, пока не помоешь руки с мылом!

Мы продолжили спуск, и в скором времени я окончательно зарекся спасать мир вместе с Ромой. Кошмар какой-то: то ему влажность воздуха повышенная, то ступени слишком крутые, камень рыхлый. По его словам, нам следовало надеть велосипедные шлемы. И, наверное, рыцарские доспехи.

– Рома, давай мы просто молча помолчим.

Лестница все не заканчивалась, и в этом походила на фильмы Стивена Спилберга. Почему такая длинная? Или это мы медленные?.. Шарахаемся от каждого звука. А еще селфимся (у меня штук двадцать накопилось на телефоне минуты за три) и фоткаем голые стены. Никаких картинок и изображений. Наконец Рома резко остановил меня и шепнул:

– Стой! Ты слышишь?

– Что опять? Уровень радиации поднялся?

– Да нет. Прислушайся…

Поначалу тишина ничем не отличалась от любой другой тишины. Но тут: цок-цок-цок, где-то внизу, еле уловимо. Щелканье? Или потрескивание… Как у рации.

– Что это?

– Понять не могу, – шепот Ромы обещал сорваться на крик. – Чудовище?

Или…

Мы посмотрели друг на друга и одновременно выпалили:

– Стрекот кузнечика!

Мы спустились на десяток метров и сразу обнаружили источник звука. Устроившись в углу ступеньки, нам пел маленький кузнечик. Деловой и совершенно не боязливый.

– Как он сюда пробрался?

– Через щель.

– Мы глубоко под землей.

– А кузнечики не под землей живут?

– Нет. Они в траве живут. И сидят.

– Может, не будем дальше идти?

– Ты испугался кузнечика?

– Они бывают ядовитые. Оранжерейные кузнечики.

– Ты всех ядовитых насекомых наизусть знаешь?

Рома не ответил, но все-таки согласился, что опасаться – пока (и он это подчеркнул) – нечего. Мы продолжили спуск. Скоро кузнечиков стало больше. Мне невольно стало казаться, что наступила ночь. Маленькая ночная серенада наших новых знакомых вызывала воспоминания об уютных деревенских вечерах, когда меня увозили к бабушке и дедушке на бесконечно счастливое лето.

– Что-то спать хочется, – зевнул Рома.

– Сегодня выспишься без сюрпризов, – сказал я. – Но потерпи.

– Тебе не кажется, что сейчас часов десять вечера?

– Кажется.

– Странное ощу… А-а-а-а!!!

Рома заорал, как бешеный, и не без причины. Мимо нас снизу метнулось нечто, взмахивая широкими крыльями, и скрылось за поворотом лестницы.

– Блин. Блин… – Рома впервые в жизни ругнулся и прилег на ступени. Его глаза были широко раскрыты, и я будто своей грудью чувствовал, как колотится его сердце.

– Все нормально, Ром, – сказал я. – Это сова.

– Сова? – тяжело дыша, спросил он. – Что тут делать сове?

– Мне бы знать.

– Не пойду дальше, хватит с меня сюрпризов.

– Хорошо, поднимайся наверх.

Рома успокаивался. В конце концов, жив-цел-сова. Кости не переломаны, ногами можно передвигать.

– Подниматься тоже не буду.

– У-у, – послышался крик совы. В сочетании с хором кузнечиков это усилило ощущение ночи.

– Тогда поваляйся тут. Я спущусь один.

Рома, несколько раз вздохнув, все-таки поднялся.

– Нет уж. Одного я тебя тем более не отпущу.

Дальше спускались молча. Не подумайте, что это длилось часы. Просто мы – такие себе Рик О’Коннор. Каждый поворот давался с трудом. Вдруг там опасность? Я случайно отфутболил какую-то железяку; она с грохотом полетела вниз.

– Что это было?!

Мы посветили фонариками. Странно. Очень странно.

– Вилы, – сказал я и пожал плечами. На каменной ступени действительно лежали крестьянские вилы без черенка. Один зубец сломан, на трех других – густой слой ржавчины. Вскоре мы наткнулись на другой крестьянский инвентарь: серпы, грабли, мотыги. На парочке сохранились недосгнившие рукояти.

На одних граблях мы увидели лоскут черной ткани, но, боясь подумать, что это может означать, не придали особого значения находке. Через пару минут лестница кончилась и мы оказались на маленькой ровной площадке, усыпанной то ли пылью, то ли песком.

– Наконец-то, – сказал я.

Перед нами была полукруглая деревянная дверь.

* * *

За дверью послышался громкий стук. Мы подскочили и застыли в нелепых позах.

– Ты слышал?

– Нет… Да. Нет.

– Что это было?

– Не знаю. Я думаю, мне кажется, я чувствую, что… Не знаю.

– Надо проверить.

– Что проверить? Пойдем, получим двойку по черчению. – Рома медленно поднялся на несколько ступеней. – А по пути зайдем в столовку. Купим пару боов.

– Да стой ты. Сейчас.

Я приложил ухо к двери. Стук не повторялся. Но какая-то жизнь внутри определенно происходила. Безопасная, вдруг понял я. Хорошая жизнь.

– Я хочу зайти.

– Не очень-то разделяю твоё желание.

– Ром, мне надоело с тобой спорить, – честно сказал я, начиная закипать. – Делай что хочешь, я тебя не держу.

– Да ладно тебе… Чего ты…

Я положил ладонь на железную фигурную ручку и медленно опустил. Замок не щелкнул; дверь не поддалась.

– Закрыто.

– Эх, жаль, – сказал Рома с облегчением. – Тогда наверх?

Я достал звоночек и, недолго думая, надавил на рычажок. Мини-инженеры Гирко справились с задачей на ура: висячий замок распахнулся и упал на песок.

– Читер, – заявил Рома.

Я открыл дверь. Запах сырости стал сильнее, к нему примешался дух “чего-то не от мира сего”… ночи. Ночи – в квадрате, в кубе, в n-ной степени. Мы ступили за порог, толкая друг друга плечами.

* * *

Подземный мир оказался необъятным. Свет фонариков не доставал дальних стен, и взгляд проваливался в глубокую черноту. Здесь царила ночь, настоящая и бесконечная. Сверчки, кузнечики, совы, шелест листьев (тут растут деревья?) под дуновением ночного ветерка, который невозможно спутать с утренним. Будь моя воля, я бы добавил к этому горластых пьянчуг под окнами и тех, кто громко слушает музыку в машине с открытыми окнами (последнее время их стали штрафовать). Вот была б ночь «по-бьенфордски»!

– Ненавижу ночь, – сказал Рома.

Ночь – она не про визуальное, она про звуки – про шорохи, про тихий, размеренный стук вдалеке.

У стены справа стоял высоченный шкаф. Вдоль левой тянулся стол, на котором под слоем пыли и паутины лежали странные предметы, о назначении которых можно было только догадываться. Я сделал фото, но ко всему этому прикасаться не стал, ибо где паутина – там пауки, а где пауки – там похороните меня за плинтусом.

Рома тяжело дышал в затылок. От этого наша с ним «тусовка» становилась менее комфортной, хотя, казалось бы, – куда уж тут менее.

– Ром, подальше, пожалуйста.

– Прости, – сказал он и добавил шепотом: – Моя ненаглядная… Я потерял тебя навек… Дима. – Голос Ромы изменился. – Обещай, что это ты шепчешь.

– Я думал, ты.

Мы прижались друг к другу. У дальней стены опрокинулся какой-то предмет. Пулеметной очередью выстрелило эхо.

– Моя ненаглядная!.. Как я мог?.. Как я мог… – шепот стал громче и превратился в отчетливый и зловещий мужской голос. Я уже слышал его: голос Сущности под сценой в школе. А потом мы увидели его. Черный силуэт мужчины, он возник в двух шагах от нас. Силуэт склонился над чем-то, и всхлипывал, страдая так искренне, что у меня екнуло сердце.

Рома схватил меня за рубашку и истерично потащил к выходу. Я вырвался, чувствуя себя смелее, чем… Нет, не “чем обычно”. Смелее, чем Рома. Я спросил:

– Вы кто?

У дальней стены опрокинулась какая-то склянка.

– Я тот, что владеет шепотом под звездами… – Сказал силуэт, выпрямился и повернулся к нам. – Я – рык ее и покой! Я… Я чудовище. А ты – ты освободишь тех, кто не имеет имени. Ты погрузишь нас в мир… Только ты, только ты – любимец Шара. А теперь… Убирайтесь отсюда. Убирайтесь. УБИРАЙТЕСЬ! МОЯ ДОРОГАЯ!

Он упал на колени.

Стеклянная колба разбилась о стену, и мы рванули к выходу. Рома упал, ударился о ступеньку, вскочил и кинулся дальше. Мы опрометью мчались наверх. А наверху нас “ждал” сторож. Без сознания.

* * *

– Черт, черт, черт!

– Рома, ради святых котов, успокойся.

Мой друг мельтешил вокруг Стивена, как директор школы перед мэрией. “Черт-черт-черт” звучало из его уст, как “чертчерчртчрт”, и это напоминало удары током.

Стивен лежал недалеко от сторожки. Ни жив, ни мертв, на боку, точно тополиная ветвь по осени. Крови нет, вываленных кишок нет. Дышит? Непонятно. Пульс не прощупывается. На уроках ОБЖ учат, что, когда происходит нечто подобное, следует вызывать скорую. Но сейчас не урок ОБЖ, мы с Ромой – не юные скауты, и у нас свои методы. Насколько они рабочие – решать вам.

– Пощекочи его, – предложил я.

– Люди после тридцати не боятся щекоток, – уверенно сказал Рома.

– Тогда пощелкай пальцами возле ушей.

Рома пощелкал; сторож не отреагировал. Даже ресницы не дрогнули.

– Может, ему искусственное дыхание сделаешь?

Рома остановился.

– Может. Но если у него грипп или какой вирус пострашнее?

– А если просто на него подышать?

Рома задумался.

– Полагаешь, это имеет смысл?

– Полагаю, нет.

Рома замельтешил пуще прежнего:

– Блин, Канон! Что делать?! Здесь труп сторожа! Придумай что-нибудь!

– Вообще, Рома, ты должен разбираться в первой помощи. С твоими-то заскоками.

– Я разбираюсь! Но забыл. У меня стресс!

Покачав головой, я сел на корточки.

– Давай позвоним родителям!

– Я не знаю его родителей!

– Твоим родителям.

– Ни за что!

– Хорошо. Тогда пни его.

– Нельзя!

Тут Рома снова остановился, зрачки его расширились, как масляный кружочек в бульоне.

– Дим… А что это было там, внизу?..

И он совсем обезумел.

– Там был демон! Я знал, что нам нельзя было туда спускаться! О, нет. Теперь мы прокляты навечно! Идем к дяде Вите!

– Давай сначала со Стивеном разберемся.

– Но как?..

– Включим громко музыку.

– «Рамштайн»?

– Канает.

Рома вытащил телефон и включил Du Hast. Динамик был слабым, музыка не заиграла, а запищала. К тому же интернет здесь ловил плохо, и трек прерывался.

– Давай польем его из чайника, – предложил я.

Эту идею Рома принял безоговорочно. Помчался в сторожку, и через две секунды выскочил обратно. Конечно же, упал. Чайник выскочил из рук, вся вода вылилась. Чайник стукнул сторожа по голове, и Стивен распахнул глаза. Посмотрел на нас с ужасом, сел, встряхнулся, издал боевой клич и, вскочив, забежал в свой “кабинет”. Мы – следом.

Он стоял посреди сторожки, держась за голову, и озирался по сторонам:

– ЕЖОВЫЕ ВШИ! – гаркнул он.

– Вызвать полицию? – осторожно спросил я.

– Какая полиция, психованный школьник?! Ты хотя бы понимаешь, что тут было?

– Мы когда поднялись, вы уже отдыхали.

– Отдыхал?! Ты хотя бы понимаешь, где я побывал?!

– Расскажите! Это лучше, чем орать.

Сторож схватил бутылку (кажется, с подсолнечным маслом), выпил половину, сплюнул, зашатался, сел на стул и кинул голову на ладонь. Потом встал. Подошел к шкафу, открыл дверцы. Закрыл. Оглядел стены, проверил лампочку. Вел себя, как кот, который вернулся из загула и теперь пытается понять, что изменилось в доме хозяев.

– Чайник того?.. Исчез?

– Нет, он не это, он… Сейчас. – Рома вышел из сторожки и вернулся с чайником. – Мы вас им разбудили.

– Вообще психованные, что ли? Хоть не кипятком обливали?

– Нет, не кипятком.

Ворча что-то себе под нос, Стивен налил в чайник воды из-под крана, поставил на плиту и приступил к рассказу:

– Короче, сижу я, значит. Слышите, да? Сижу. Жду вас – двоечников. Вы ж там забродили. Как виноград. – Он хмыкнул, мол неплохо скаламбурил. – И думаю: ай, пойду к себе. Наварганю кипятку. Ага. Пошел, значит. Захожу сюда, а тут… А тут…

Стивен замолчал.

– Что? Что – тут?

– Пока ничего. Когда я зашел, не было ничего такого.

– А зачем вы…

– Ага, значит. Включил, в общем, чайник и тут смотрю в зеркало – а вот эти вилы, они на столе лежали, – шевелятся. Я как повернусь – а они как влетят в стену возле меня! И вот, смотрите!

Сторож показал четыре маленьких ровных отверстия в стене.

– Кто их кинул?

– А пес его знает! Думаю: во дела. Потянул кинжал, чтоб себя защитить, а он – бац, и растворился. И больше ничего не происходит. И тут снова смотрю в зеркало и вижу… Черный человек. Стоит прямо там, где ты, пацан.

Рома отошел. Чтобы не стоять там.

– И тогда предметы стали исчезать один за другим, – продолжал Стивен. – Я выбежал из комнаты и оказался в космосе.

– Простите?

– В космосе, говорю! Улетел я.

– Когда без сознания были?

– Да!

Чайник закипел, сторож выключил плиту, налил в кружку кипяток и добавил туда специи.

– Там я и вас видел, пацаны.

Он указал на меня безымянным пальцем.

– А точнее, тебя.

– Что я делал?

– Возле Шара стоял. Задумчивый. И был еще какой-то пацаненок. Не ты, – он посмотрел на Рому, – другой, поменьше ростом. И я улетел обратно.

Бред какой-то.

– Это не все. Я о Башне-то скумекал. После того, значит, как на тебя с Шаром насмотрелся, вернулся во двор, полетел, стало быть, через весь Бьенфорд. Но переместился на тыщу лет назад. Смотрю – а в руке у меня… ну, вилы, вот эти самые вилы.

– Которые пропали?

– Они. Рядом со мной куча людей. Кто-то тоже с вилами, кто-то с факелом. И мы идем, орем… – Сторож хмурился, вспоминая подробности. – А потом видим, в окне – фигура… Мы как побежим внутрь – казнить его, убить! Вот этими самыми вилами. Печально эта история закончилась. Мы – ну, крестьяне или кто там мы – нагнали Хозяина внизу. По лестнице гнали, по которой вы шли. И… Вы поняли. Проткнули.

– За что?

– Никто об этом так мне и не сказал, парни. Но я понял одно – Хозяин Башни – он ненормальный был, понимаете? Но он плакал, когда мы… Когда мы…

Сторож заплакал. Взрослый мужчина, серьезный, агрессивный. Взял – и зарыдал, как Рома в гараже своего отца. Мы переглянулись. И вышли.

* * *

Рома сидел на скамейке во дворике Башни, держась за голову. Я ходил взад-вперед, пытаясь собрать мысли. Великолепное что-то творится в Бьенфорде. Страшное, но великолепное. И творилось. Что за история у нашей страны! Мифы распускаются яркими цветами и на моих глазах обретают черты реальности.

Ко мне подбежал Буйвол.

– Привет, малыш, – сказал я. – Поесть хочешь? У меня нет.

Буйвол не хотел есть. Он аккуратно взял меня зубами за рукав и медленно потянул.

– Что это у нас? К палке меня ведешь?

Я поддался уговорам собаки. Буйвол провел меня между деревьями и остановился у самого высокого. Гавкнул. Еще раз гавкнул.

– Это тут? Что ты показываешь?

Пес коротко проскулил.

– Ты мне одно скажи, Буйвол. Что ты с теми людьми сделал? Почему поддался? Я ведь не хотел так уж… сильно…

Буйвол посмотрел на меня виновато, а я не знал, винить его или нет. И винить ли себя.

– У-у, – услышал я и поднял взгляд. На самой толстой ветке сидела сова. Приспешница подвальных ночей.

– И ты тут, – сказал я. – Тоже хочешь взбучку? Ты зачем нас напугала? Рома чуть в штаны не наложил.

Сова посмотрела влево, вправо, на меня. Ухнула. Взъерошилась вся, превратилась в клубок перьев.

– Стивен видел прошлое? – тихо спросил Рома. – С теми крестьянами был дядя Витя?

– Наверное.

– Что-то мне грустно, Канон. Не могу понять, почему…

– Мне тоже, Ромыч, – я огляделся на Башню. – Мне тоже.

Глава 22. Как работает эта магия?

Я стоял у низкого забора, Рома – навалившись на него животом, висел, как белье. Последние минут пять мы старательно делали вид, что сегодня обычный день.

– Сегодня такой обычный день, – выдавил наконец из себя Рома.

– Это да… – сказал я. – Ординарный.

– Хоть что-то бы такое произошло.

– Или случилось бы.

– А то все слишком нормально.

– И… Как ты сказал?

– Ординарно.

– Ординарно.

Мы помолчали.

– Страшно, конечно, – сказал Рома. – И мне кажется, нам ничего делать не надо. Пусть все будет, как было.

– Рома, ну, во-первых, ты слышал, что он сказал про моих родителей. Думаешь, я это так оставлю?

– Нет, конечно, но… Ты не знаешь, где этот ключ и… Это опасно. Может, попросим дядю Витю помочь?

– Никакого дяди Вити, – сухо сказал я.

– Почему?

– Потому что.

Рома обиженно замолчал, а затем сказал:

– А это что?

– Где?

– Вон. Разве там была беседка?

– Какая беседка?

Я повернул голову. Действительно, возле Башни, ближе к входу, стояла белая кованая узорная беседка… Круглая, со шпилем, увенчанным двуглавым петухом, сказочная, и при этом – так органично вписанная в окружение.

– Красивая, – сказал я.

– Ее там не было.

– Не было.

Вблизи беседка оказалась еще красивее, точно в ней подгрузились пиксели. Я изучил таинственную архитектурную форму, обошел по кругу. Кованый орнамент был посвящен охоте: кабан, заяц, кролик, а напротив входа – фигурка человека… Отдельной темой в композиции были стилизованные ружья со штыками и сабли.

– Ром, у нас есть объективные причины не заходить внутрь?

– Дай-ка подумаю… Да.

Мы все-таки зашли внутрь. Я ощутил нечто, похожее на женире^[32], и впервые понял, что значит это слово. Сел на скамейку, вдохнул полной грудью. Воздух здесь казался вкусным, гурманским.

– А что, внутри очень даже ничего, – сказал Рома.

– Ага.

– Как думаешь, эта беседка – аномалия?

– Что ты имеешь в виду?

– Как дядя Витя говорил. Есть наш мир, а есть «мир под миром». Закрашенный.

– Сказать по правде, Ромыч, я теперь все вокруг подозреваю. Смотрю на асфальт или на дом, или на облако – и чувствую, как видимая оболочка распадается, а в глубине оказывается нечто иное. Но, знаешь… Я уверен, что и наш мир еще можно познавать и познавать. Эта беседка, скорее всего, своя. Хоть и странная. Но наша.

– Наша, – улыбнулся Рома и положил ладонь на перила.

– И мы тут все свои. Я как-то слышал, что жизнь человека, или даже смысл ее – это непрерывный поиск дома. Но мы уже дома. Все это – наш дом.

– Пожалуй, ты прав.

– По жабрам ты прав.

– Под забором ты прав.

– Не в тему.

– В тему!

– Нет, буква «ж» нужна.

– Хорошо: жопа!

Мы рассмеялись. А потом снова сделали вид, что сегодня обычный день, пока беседка не дрогнула.

– Это что, землетрясение?

– Нет. Она ожила.

– В смысле…

Кованые животные исказились и в одно мгновение стали прутьями решетки. Охотники, которых раньше не было, вооруженные ружьями, луками и арбалетами, медленно развернулись к нам.

– Дима. Что делать. Дима? – тихо спросил Рома.

– Не знаю.

Два гибких белых прута, подобно змеям, зависли, целясь остриями. И – бац – железяки полетели нам в головы.

– Рома, вниз!

Мы упали со скамейки, и над нами пронеслось еще несколько прутьев. За пределами беседки мы заметили движение. Там был человек.

– Помогите! – крикнул я. И пригнулся еще ниже, потому что охотники начали пальбу крохотными кусочками металла. Один попал мне в колено, и я взвыл от боли. Но тут же понял, что не ранило, хотя синяк будет знатный. Роме повезло меньше. Один прут плашмя хлестнул его по щеке, оставив кровоточащий след.

– Притворитесь мертвыми! – прогремел чей-то голос, и неведомая сила отразила очередной удар прута. – Лежите! Не шевелитесь!

Я повиновался. Потянул за собой воющего от боли Рому. Уговорил его вести себя тихо. Мы притаились. Над нами скрежетал металл, но совет незнакомца сработал. Потом решетка, закрывающая выход, разорвалась на части. Мы встали и выскочили из беседки.

Снаружи никого. И беседка испарилась. Искать и ждать спасителя мы не стали. Побежали в школу, потому… ну, потому что мы, как-никак, школьники.

* * *

Выбор, куда побежать, пал на историка. Он просто мужик что надо, я это говорил, и тут без вариантов. Мы подошли к каморке Валентина Павловича. Он сидел за столом вместе с Василием Блаженным, попивая чай.

– Ребята, вы чего не на уроке?

Рома вдруг заскрипел, будто у него появилась дополнительная голосовая связка (как у котов для мурчания), но и ничего из себя не выдавил. Я взял ситуацию в свои руки, и твердо заявил:

– У нас. Это. У нас… Физика там…

– Кажется, у мальчишек что-то стряслось, – сказал Василий Блаженный. Мы синхронно кивнули.

Учитель литературы прочитал наши лица, как открытую книгу.

– Так, ребята, – сказал Валентин Павлович, – имеет ли смысл вызвать полицию?

– Нет! – хором сказали мы. Точнее, только я, а Рома проскрипел: – Валентин Павлович, ничего такого не произошло.

Дверь распахнулась. В каморку ворвалась завуч.

– Каноничкин, вы, нахрен, где пропадаете?! – завопила она.

Досталось всем. Дыбыдыщ обвинила учителей в растлении нравственности и прочих мерзких грехах, на что Блаженный театрально парировал:

– Нравственность – ложный признак исключительности. Главное, чтобы в пылу исканий мы не перешли черту самобытности, потому как в этих условиях мир погрязнет в болоте подражания и заимствования ценностей.

Завуч ответила после недолгой паузы, во время которой смотрела на Блаженного, как на пьяного соседа:

– Василий Богданович, заткнитесь, а.

И, погрозив ему пухлой рукой, повернулась ко мне:

– Каноничкин, вы в курсе, что вся школа вас ищет? А вы, Федоткин, бестолочь, ну-ка марш на урок!

– Можно не идти?

– Я вам сейчас покажу, Федоткин, “не идти”. А ну марш, кому говорят! Стойте! Что у вас со щекой! Марш в травмпункт! Ну-ка!

Рома опустил голову и вышел.

– А мне не надо на урок? – спросил я. – Или в травмпункт.

Завуч схватила меня за рукав и вытащила из кабинета. Валентин Павлович только успел помахать мне рукой.

– Никакой дисциплины, – причитала Маргарита Константиновна, пока мы шли по пустынным коридорам, – никакого порядка. Куда вы скатились?

– Маргарита Константиновна, не переживайте так. Все образуется.

– “Не переживайте”, – передразнила она, – Я вам покажу “не переживайте”, Каноничкин, вы у меня еще дождетесь.

– Маргарита Константиновна, а когда вы говорите “я вам покажу” – вы что конкретно имеете в виду?

Дыбыдыщ взорвалась и заорала на всю школу. Из классных комнат выглянули учителя.

– В армию вам надо – там из вас сделают мужчин! А потом и место свое найдете!

– Маргарита Константиновна, а бывают учителя-олигархи? Я хочу быть похожим на вас, но плавать на яхтах.

– На дурахтах! Вы наглый и никуда не годный ученик, такие на яхтах не ездят.

– В армию тоже не годный?

– Сил моих больше нет. Мы сейчас идем к директору – там с вами разберутся. За вами уважаемые люди приехали, Каноничкин.

– Что за люди?

– Из международной конторы. Уж не знаю, что им потребовалось от вас, но прошу – не подставляйте директора и всю школьную администрацию. Их руководитель, да будет вам известно, – филантроп, на чьи деньги наша школа выглядит столь роскошно.

– Вы про скамейки, что ли?

– И про скамейки в том числе!

Мы подошли к кабинету директора. Завуч строго и одновременно умоляюще спросила:

– Вы обещаете вести себя прилично, Каноничкин? Хотя бы раз в жизни – сделайте одолжение. Пожалуйста.

– Сделаю все возможное, Маргарита Константиновна.

Она постучала, и через полсекунды дверь открыл директор.

– Наконец-то, Дима, наконец-то, – сказал он. – Где ты пропадал, дорогой? Проходи скорей. Маргарита Константиновна, вам спасибо.

Завуч попыталась войти, но директор со словами: “В другой раз, Маргарита Константиновна”, закрыл дверь перед ее носом.

* * *

Это место напоминало скорее детскую комнату в торговом центре, чем кабинет директора.

По периметру валяются кубики, на стенах развешаны картинки с задачками и примитивными рисунками, напротив стола – мини-корзина для баскетбола. К пробковой доске зачем-то прицеплены плёнки от старых кассет.

Сам директор, с выпирающим через сиреневую рубашку пузом и коротковатых джинсах, стоял у окна, вертя в руке маленькие магнитные шарики. Помимо него, в высоком кресле восседал незнакомый человек с каким-то хайтековым черным ящичком на коленях. Выражение лица – самоуверенное и даже надменное.

Директор посмотрел на меня с улыбкой:

– Каноничкин.

– Я.

– Каноничкин, Каноничкин, Каноничкин.

– Я. Я. Я.

– Чувство юмора, Каноничкин! Твоя сильная черта.

– Спасибо. Чувство… директорства – ваша тоже.

– Садись, Каноничкин. И познакомься, это… Как вас, кстати?

– Моё имя не имеет значения, – ответил незнакомец.

– Очень приятно, – сказал я. – Никогда не слышал вашего имени.

Директор нервно засмеялся; губы незнакомца не дрогнули.

– Дима, наш дорогой гость работает в “Антиме”.

– Фигасе, – сказал я. – И сколько вы зарабатываете?

– Дим, ну что за вопросы… – одернул меня директор, но незнакомца вопрос не смутил.

– В целом достаточно, – ответил он.

– Это сколько? Квартиру можете?

– Могу.

– Двушку?

– Да.

– А трешку?

Незнакомец замялся, но всё-таки ответил:

– Да.

– А четырешку?

– Не факт. В этом районе – не факт.

– Дима, хватит! Наш гость пришел, чтобы…

Мужчина встал, держа ящичек, и жестом остановил директора:

– Спасибо за содействие. Дмитрия я забираю, – и повернулся ко мне: – Дмитрий, приглашаю вас в офис. У нас к вам деловое предложение.

Я посмотрел на директора, но тот отвернулся к окну и потерял ко мне интерес. Что-то тут было не так. Средь бела дня дяденька в черном костюме хочет забрать школьника, а директор только плечами пожимает.

– Одну секунду, – сказал я и без спроса зашел в директорский туалет. Достал Тетрадь. Открыл на странице Билиштагра. Надел наушники.

– Что-то не так? – Шепнул я.

– Проблем не наблюдаю, – ответил рык. – Живи себе.

Я вернулся в кабинет и сказал:

– Я поеду с вами при одном условии. Мы по пути кое-куда заедем.

* * *

Мы распрощались с директором (я зачем-то сделал это на французском) и вышли. Завуч подслушивала и получила дверью по лбу. Я извинился, но, поскольку дверь толкал незнакомец, чувства вины не испытал. «Ужас…» – проговорила завуч. Прозвенел звонок.

– Красивый у нас двор, да? – сказал я.

– Красивый.

– А как вас зовут? Я Дима Каноничкин.

Я протянул ему руку. Мужик поколебался, пожимать или нет, но все-таки пожал.

– Я вообще Джек.

– Как это – Джек?

– Мои родители американцы.

– Ого, настоящие?

– Да, настоящие.

– А вы были в Голливуде?

– Был очень давно.

– А вы знаете Шварценеггера?

– Нет. Но мой босс знает.

Еще бы. Босс “Антимы” – он небось Арнольда может вызвать к себе в любой момент, попросить, чтобы переводил “Коммандо” синхронным методом.

Возле шлагбаума красовался дорогущий «БМВ». Джек открыл передо мной заднюю дверь, и я поймал на себе страстные взгляды двух десятиклассниц.

– Еду по делам, – сказал я, – со своим помощником.

Джек закрыл дверь, сел за водительское кресло. На соседнее положил ящик. Замки защелкнулись. Автомобиль мягко загудел. Джек не особо блистал красноречием, и я решил подтолкнуть его к диалогу. Тем более, что у меня была одна догадка. Я наконец-то понял, где слышал этот голос.

– Джек, это не вы помогли нам возле Башни печали?

– Я, – спокойно ответил Джек.

– А… А…

– Там был Лин, – сказал Джек и похлопал по ящику. – Я его поймал.

– Лин?

Вдоль дороги несколько раз промелькнул билборд с маминым слоганом: «Оставьте насморк без носа». Я хотел сфотографировать, но не успел.

Джек сделал глубокий вдох и монотонно зарядил:

– Привычные тебе животные обитают на земле, под землей, в воздухе, в воде, а также на микроскопическом уровне – бактерии и микробы. Это – фауна.

– У нас урок биологии?

– Нет. Есть и другие существа.

– Вы о тех, что в волосах у моего брата водятся?

– …они были в спячке, пока не загорелся Шар. Но теперь проснулись. Мы называем их Минувшими. Потому как пора их прошла. Минула в водовороте времени. Сегодня они возвращаются, но для нас остаются Минувшими. Они населяют…

– Волосы моего брата? – подсказал я.

– Да нет! Абстрактные реалии.

– Это как?

Я и правда не понял. Спросил не с целью позлить нового преподавателя, а чтобы разобраться. Но Джек все равно выругался. Постучал по бардачку.

– Я назову примеры, а вы сами поймете. Я не доцент. Мне сложно.

– У вас хорошо получается!

Джек кивнул и коротко улыбнулся.

– Тот, что напал на вас возле Башни, это Лин. Он – обитатель мест, где было совершено жестокое преступление. Смысл его существования – искоренить напоминания о страшных событиях. А вы, видимо, своими разговорами его разозлили. Обсудили чье-то убийство или вроде того.

– Мы немножко…

– Ничего страшного. Лин пойман. В исходной форме он милый.

– Можно посмотреть?

– Нет.

– А какие еще бывают Минувшие?

– Я встречал немногих. Пока Шар не горел, найти их казалось задачей непосильной. Но все-таки однажды я увидел своими глазами Тарбо. Они обитают в запахе книг. Способствуют возникновению книжной магии. Есть Вириан – они обитают в тусклых источниках света. Или Жаромири: их родина – навязчивая идея, которой не суждено воплотиться.

Кое-что складывалось. Ульфир – житель снов, Маэстро – житель альтернатив, Гирко – житель сложных механизмов. Получается, наш мир полнее, когда горит Шар. Но не становится ли он от этого опаснее?

– Но если раньше Минувшие спали, то как вы о них узнали и научились их ловить.

– Нам помогли.

– Кто?

– Этого я сказать не могу. Увы. Приехали.

Машина остановилась.

Передо мной высился бело-серый массив больницы. Все мысли о магии, Минувших, Ригори и прочей чертовщине отодвинулись на второй план.

* * *

Бахилы!!!

В каком дьявольском котле их придумали?! И как это возможно – надеть их с первого раза? Сначала я не мог отделить одну от другой. Потом сел на стул, с плеча слетел рюкзак. Одну бахилу я порвал острым носком. Другую не смог разлепить.

– Тебе помочь? – спросила мама. Она стояла в дверях.

– Нет, я как раз справился.

Мама выглядела уставшей и подавленной, хотя и старалась показывать позитивный настрой, даже улыбалась.

– Пойдем, нам сюда.

В холле дед с двумя сетками фруктов в руках навещал девушку, одетую в домашний халатик. Мы миновали регистратуру и турникет. Потом зашли в дверь рядом с гастроэнтерологическим отделением, где была лестница. Мама молчала. Только на вопрос: “А нам в какое отделение?” машинально ответила что-то вроде: “В сердечное”. На втором этаже – длинный коридор. Слева громоздились двойные двери со страшной надписью “Операционная”. Мы свернули направо.

Нас ожидал врач.

– Сын, – указала мама на меня.

– Очень хорошо, – сказал доктор черными усами-завитушками и повернулся к маме. – Пойдемте ко мне в кабинет. Хочу с вами кое-что обсудить.