Дмитрий Перцов
Тетрадь с гоблинами
– С вами можно? – спросил я.
– Нет, – сказала мама. – Зайди пока к отцу.
– А где он?
– В палате номер четырнадцать. Сразу за тем столбом.
– С папой можно поговорить?
– Если он не спит, – улыбнулся врач.
– А что с ним?
– Дим. Потом, – сказала мама.
Папа все-таки спал.
Вторая койка пустовала. Мы были одни. Я. Папа. Печаль. Она пряталась во всем: в капельнице, подведенной к папиной руке. В белых носках, всунутых в папины туфли. В целлофановом пакете с лекарствами на тумбочке, даже в «БМВ» Джека на стоянке за окном. И в мониторах с кардиограммой и сердцебиением. Нормально ли стучит его сердце?
Я сел на край кровати. Посмотрел на доброе и вместе с тем – встревоженное лицо отца. Какие процессы в его организме дали сбой? Я понимал: дело в детском городке. Папа так отдавался любимому занятию, что, потеряв его, потерял часть себя. Такой уж мой отец: для него человек не ограничивается телом. Он состоит из того, что создает, как бы клонируя свою душу.
В каждом учителе живет его ученик. Папа – мой первый учитель. В нем, в его преданности миру и горящих глазах, я хочу видеть себя.
И я смотрел на него, на беспомощного физически, но такого могучего ментально, и чувствовал освобождение. Не знаю, от чего. Словно выросли крылья, и хотелось лететь…
… вдруг я отчетливо услышал голоса. Они доносились не из-за стенки. Диалог звучал здесь, рядом, и незримый навигатор в голове дал понять, что собеседники находятся метрах в пятидесяти, в кабинете кардиохирурга. Один из них – моя мама.
– Я подозреваю, что у вашего супруга тромб в одной из коронарных артерий… Такое случается в результате инфаркта, но пока я бы воздержался от выводов, это подозрение. Необходимо провести коронографию и принять решение, что делать дальше.
– Делать что?
– Наряду с консервативным лечением, направленным на тромбо́лиз, скорее всего нам придется осуществить аортокоронарное шунтирование.
– Я ничего не поняла. Я не врач.
– Это сложная процедура, ее цель – повысить шансы человека с подобными проблемами дожить до старости. И исключить рецидив. Она… весьма дорогостоящая.
– О какой сумме речь?
– По-разному. Не меньше тридцати тысяч.
– Тридцати тысяч чего? – упавшим голосом спросила мама.
– Американских долларов. Но не будем загадывать раньше времени.
– А если без нее?..
– Если мои подозрения подтвердятся, то… Понимаете: ничего гарантировать нельзя. Некоторые живут с этим долго и счастливо, но инфаркт может случиться повторно.
Я вынырнул из разговора, как из воды, нет, не воды – из болота, с торфяного дна. Меня трясло. Шунтирование, инфаркт, “случиться повторно”, тридцать тысяч баксов.
И – это магия. Я слышал людей, которых рядом нет. Она сработала. Она здесь. И сейчас – самое время ею воспользоваться. Не терять ни минуты, а то убежит. Я придвинулся ближе к отцу. Поймал себя на том, что сделал очень театральное и, наверное, глупое выражение лица волшебника. Протянул руку. Закрыл глаза, зажмурился. Сосредоточился. Постарался прогнать из головы все лишнее.
Здесь только я, папа и магия.
Пора действовать.
В своей фантазии я визуализировал волшебство в виде цветных радиоволн. Подумал об Аннет. Перестал думать. Представил, как волны выплывают из ладоней, и, подобно прибою, проникают в грудь отца. Повторил упражнение. Изменил цвет волн. Вспомнил Хозяина Башни. Дядю Витю. Пса Буйвола, разрывающего хулиганов… Вернулся в палату. Изменил форму волн. Вообразил, как меняется кардиограмма. Подумал, что это опасно. Потом еще что-то… Так я пробовал и пробовал, пока не заболели от напряжения глаза и вытянутые пальцы.
Ничего не случилось. Да и что могло случиться? Экраны бы запищали: “бинго”? Какая глупость. Я отвернулся. Как вообще работает эта дурацкая магия? Активируется, когда не надо, тупит, когда надо? В точности как мой старый телефон.
– Привет, Дима, – сказал папа. Он смотрел на меня широко открытыми глазами, ими же улыбался.
– Привет, пап. Ты как?
– Ничего. Поплохело что-то, но сейчас я бодряком, полон сил.
– Я вижу.
– У тебя ничего, все в порядке?
– Да, конечно. Что у меня может случиться?
– Я рад. Слушай. Раз уж ты тут… Нет, ты не подумай. Это великолепно, что ты здесь! Но я об одолжении хотел бы попросить. Будь другом, как найдешь время – растащи эти доски во дворе… Вызови службу. Я вот в интернетах нашел, – он протянул руку к тумбочке и взял бумажку с номером телефона. – Позвонишь им? Там ребята бравые, быстро все вывезут. Ни к чему этот мусор держать.
– А как же конкурс?
– Да какой уж теперь конкурс. Работы сломаны, да и я не в кондиции.
– Нет, пап, так не пойдет.
– Знаешь что? Ну-ка, иди сюда.
Я подошел.
– Пригнись.
Я пригнулся. Папа поцеловал меня в лоб.
– Я люблю тебя сын.
– И я тебя, пап.
– Не подведи. Ты – моя гордость. И больше ничего. Ну, братец твой, конечно. Вы вдвоем.
Я вернулся в машину Джека. До самой “Антимы” не сказал ни слова. Смотрел только на кнопку стеклоподъемника.
Глава 23. “Антима”
Центральные двери “Антимы” вращались так быстро, что не успел я зайти внутрь, как снова оказался на улице.
– Как вы тут ходите? – спросил я Джека. – Крутые дядьки должны ждать нож в спину, а не дверь!
– Не должны, – заметил Джек и спокойно вошел. Я пристроился за ним.
Холл “Антимы” впечатлял с первых же секунд. Вверх уносилось пустое пространство, вдоль стенок на сотню этажей, как муравьи, сновали деловые люди. Я достал телефон и включил в инстаграме прямой эфир: “Я в “Антиме”, чуваки, ю-ху! Тут клево”. К трансляции сходу подключилось человек двадцать, среди которых – участники Великого факультатива.
“Ах ты…” – написал Евроньюз.
“Вот те на!” – написала Барышня.
– Короче, устраиваюсь на работу, – я переключился на фронтальную камеру и, картинно зевая, начал рассказывать: – Здесь, конечно, комфортно. Зарплаты неплохие, возможности карьерного роста. А вообще кое-кто из вас мне кое-что должен. Понимаете, о чем я, а?
«Да брось, это же шутка…»
– Эй, эй, ребята, пари есть пари!
Первым написал Рома:
Я тебя люблю. Тут же добавил: Как друга. После него написала Таня Медуза (мне или предыдущему оратору, интересно?) И остальные. Кроме Аннет. Это заметил не только я. “Вообще-то тут не все”, – написал в чат Евроньюз. Я подтвердил:
– Да, не все. Ну-ка, скорее! Пари – это вам не чехол заказывать!
Аннет покинула чат.
На кой черт я это сказал?
Алиса написала: “Возьми меня тоже туда!”, что приятно.
Джек наблюдал за моим триумфом с пониманием, но потом попросил завязывать. Я недовольно помахал подписчикам, послал воздушный поцелуй и подошел к стойке администратора (или как это называется?), где сидела троица великолепных девушек. Их красота меня озадачила. На вопрос: “Есть паспорт с собой?” я ответил:
– Да-а-а, нет? Нет? Забыл вроде.
– Сашенька, просто выпишете Дмитрию пропуск, и все. Лады?
– Хорошо, Джек Джейсонович. Возьмите, – сказала девушка, протянула мне карточку, и улыбнулась.
УЛЫБНУЛАСЬ!
Знаете, кому?
Мне!
Мне, а не вам.
Я вприпрыжку последовал за Джеком к лифтам.
– Получается, вашего папу звали Джейсон, – сказал я.
– А ты догадливый.
* * *
В огромном кабинете с панорамными окнами от пола до потолка, старинными деревянными шкафами и кучей индустриальных наград, за мягким креслом восседал Шигир Рахт. Первое лицо и владелец “Антимы”. На шее – золотая цепь. На костюме – только что не написано: “Я стою пару миллионов”.
– Здравствуй, Дима, – произнес Шигир Рахт и повернулся к Джеку. – Джек, дорогой, ловушку можешь поставить на стол. И на сегодня ты свободен.
Джек кивнул, сделал, что было велено, и удалился.
– Ты не против, что я к тебе сразу на “ты”? – Спросил у меня Рахт.
– Нет, конечно.
– Ты меня не стесняйся. Излишние манеры – они как грязное стекло: сквозь них не видишь лица собеседника.
– А… Ага. Хорошо.
Рахт мнил себя поэтом и большим оригиналом. Я читал об этом статью в “Эсквайре”. Он указал мне на кресло, и я, не смея спорить, уселся.
– Ну, рассказывай. Как твои дела? Как поживаешь с тех пор, как загорелся Шар? – Он посмотрел в окно. – Неплохой вид, правда?
– Правда. А поживаю… Да нормально.
– Нормально, – кивнул Рахт. – Прям так уж?
– Ну… – Я пожал плечами.
– Ты, может, чего-нибудь хочешь? Чай? Печенье? Мясной стейк? Здесь, этажом ниже, работает мой личный повар. Руки – золото! Настоящий мастер вкуса. Для меня переходить к делу сразу – дурной тон. Хочется посмаковать момент во всех смыслах.
Бабушка учила так: “Дают – бери, бьют – беги”! А на нервах я вообще-то проголодался.
– Бургер.
– Прости?
– Хочу бургер. С брусничным соусом, кусочком бекона, помидором, соленым огурцом, еще беконом, кукурузой и двойной котлетой. Картошку фри тоже можно. Можно?
– Конечно, можно. Только повтори это еще разок сюда, пожалуйста.
Рахт нажал на кнопку на каком-то аппарате. Я повторил. Он дополнил: “Мне то же самое”. С той стороны сказали: “Как пожелаете, будет через десять минут”.
– Славно! – Хлопнул в ладоши Рахт.
Я, блин, тоже хлопнул. Но это было тупо. А потом вообще было тупо. Мы просто ждали. Молча. Рахт взял сборник каких-то стихов и принялся “охать”. Я сидел. Не решился хотя б к окну подойти. Все в телефон пялился и новости читал. В Орвандии за последние дни происходило много странного. При загадочных обстоятельствах погибали люди, травматологии не справлялись с потоком пациентов, а сайты, посвященные всякому паранормальному, буквально трещали по швам от невероятных историй с кучей свидетельств.
Наконец в кабинет вплыл официант. С широким подносом, закрытым металлическим колпаком. Ароматы подрумяненной булочки в сочетании с сочным куском бифштекса нахлынули на меня, как влюбленность. Желудок одолел депрессию удушающим захватом, и я вырубил телефон.
– Здесь и пообедаем, – сказал директор «Антимы», убрав книжку со стихами на полку. Его ноздри зашевелились.
Под колпаком оказался самый фантастически-офигенный бургер во всем моем гурманском опыте. Соус стекал на тарелку пахучей жижей, а цвет говядины преодолел отметку «идеальный».
Не заморачиваясь с этикетом, мы схватили долгожданную еду голыми руками. С каждым разом мне хотелось откусывать больше. Рахт не отставал. Я подумал: “Вот классный мужик!” Друг познается в беде, а классный мужик – в том, насколько комфортно с ним обедать.
И вот, как Ульфир в гараже Ромы, мы развалились в креслах: сытые, довольные, тяжелые.
– Жизнь прекрасна, – сказал Рахт, вытирая руки влажной салфеткой. – Хвала еде!
– И повару хвала.
– Повторите это?
– Давайте!
Рахт нажал на кнопку.
– Хвала повару! – сказал я.
– Рад стараться! – донеслось оттуда.
Рахт засмеялся.
– Не удивлюсь, если Чарли окажется Ригори, – сказал он, – и подчинит меня своей воле с помощью поджаренного на гриле перца.
Слово «Ригори» выдернуло меня из блаженного состояния. Рахт тоже понял, что пора возвращаться к делу.
– Теперь и поговорить – одно удовольствие. Я хочу рассказать тебе, Дима, абсолютно все. С самого начала. С того момента, когда жизнь моя кардинально переменилась, подобно тому, как меняется сад, если в нем оказывается садовник. Каких-то пару лет назад я только и думал что об увеличении своих прибылей да о каких-нибудь рекордах в области строительства. Но в один прекрасный день мне предложили стать спонсором реконструкции Башни печали. А вернее – За-Ри-Буштан, или Обители ночных птиц, как называл ее сам Хозяин в Древности.
– Башня возле моей школы находится.
– Я знаю. Ха-ха! Ну конечно, я знаю. Ее построил один вельможа. Богатый Ригори, чье имя затерялось в веках. Предметом его почитания была ночь, и он творил немыслимые чудеса. Расшифровывал шепот звезд. Делал ярче луну. Ухаживал за ночными животными… Мы узнали о многом во время тех строительных работ. Старинные манускрипты, скрытые в стенах, трудно переводимые надписи. Но главное – мы узнали о том, что произошло с Хозяином.
От того, с каким благоговением Рахт сказал “Хозяином”, меня передернуло. А еще – захотелось наконец поспорить со Стивеном насчет его дурацкой “Башни непечалия”, и рассказать, как оно на самом деле называется.
– И что же?
– Дима, я задам тебе один простой вопрос. Когда случается что-то плохое, ты испытываешь боль?
– Конечно. Я ведь… Живой.
– А теперь представь, что эта боль выходит наружу. Превращается в тысячи кинжалов и гвоздей, что летят в окна соседних домов, протыкая насквозь их жителей. И это – не метафора. Боль несет смерть, ревность взрывает головы тех, кто неудачно оказался рядом, – Рахт подошел к шкафчику, достал бутылку коньяка и, не наливая в бокал, сделал несколько глотков. – Тот Ригори убил свою жену. Случайно. Когда в окно Башни влетела сова и поранила крыло о разбитое стекло, он так за нее испугался… И его испуг погубил все, что он любил. А все потому, что Шар каким-то образом материализует чувства особенных людей. И в первую очередь – негативные.
Так, вот только Шар не надо сюда в этом контексте приплетать! Хотя это очень похоже на то, что случилось со мной и Буйволом. Тогда я тоже не мог себя контролировать из-за нахлынувших эмоций и натворил дел.
– Остаток своей жизни Ригори стремился к тому, чтобы подобное ни с кем не повторилось. Пока его не разрубили на куски неотесанные горожане.
– Это грустная история, – сказал я, убедившись в том, что Тетрадь была права насчет дяди Вити.
– Есть один человек, который поведал нам тайные знания. Он попросил не рассказывать тебе о нем, но… Я всегда был бунтарем, – улыбнулся Рахт.
– Что за человек?
– Дима! Я не до такой степени бунтарь! – Теперь Рахт рассмеялся и указал на ящик, принесенный Джеком. – Посмотри сюда. Это – «Рубиновая ловушка». Благодаря наставлениям того человека мы изобрели ее для поимки Минувших. Мы стараемся отслеживать и отлавливать наиболее опасных… Но этого мало. Шар пробудил силы, о которых раньше мы только догадывались. Ты читал новости?
– Читал.
Рахт выдвинул ящик стола и достал стильную черную коробочку с логотипом в виде роботизированной руки. Щелкнул магнитиками, откинул крышку: внутри оказались навороченные очки со светящимися стеклами, кнопками на оправе и индикаторами.
– Надень их, подойди к окну и взгляни на Шар.
– Но у меня нормальное зрение, единичка.
– Просто попробуй.
Я аккуратно взял тяжеловатый и очевидно дорогой предмет, стараясь не нажать чего-нибудь лишнего. Очки легли как влитые, и пространство вокруг заискрилось. Я подошел к окну.
– Вау!
Шар теперь не был статичным каменным монументом. Его поверхность, как муравейник, пестрела двигающимися огоньками невообразимого цвета – не то голубоватого, не то сиреневого. Я открыл рот, и смотрел на гигантское шарообразное существо.
– Эти очки (они называются ньюточки) фиксируют на десятки спектров света больше, чем человеческий глаз, – объяснил Рахт. – Вчера Шар светился по-другому. Вот снимок. – Он продемонстрировал телефон с фотографией Шара сквозь фильтр. Цвет действительно отличался, и напоминал скорее синий. – А потом, посреди ночи, возле него оказался ты.
– Я лунатил!
Откуда он вообще знает? Засиделся до ночи в кабинете и увидел меня в окно?
– Это неважно. Теперь я перейду к самому главному. Тот человек рассказал нам кое-что еще. О Любимце Шара. Дословно его речь звучала так:
Тот Любимец Шара, кто вдыхает не воздух, но жизни искрящийся исток. Кто имеет не два ока, но – сотню, а смотрит не ими, но всем своим существом. Тот Любимец Шара, кто сам – часть его. Тот, кто явит собою спасение Орвандии.
– Так вот, Дима, – заключил Рахт. – Любимец Шара – это ты.
– Что?!
– У меня нет причин в этом сомневаться. Ты спасешь нас всех.
– Но как?!
– Не опережай события. Для начала я кое-что хочу тебе предложить, – Рахт выпил еще коньяка. – Мы устроим тебя в любой университет. По его окончании гарантируем трудоустройство в “Антиме”. В любой отдел. Хочешь в креативный? К программистам? Куда угодно! Может, ты хочешь путешествовать? О каких странах мечтаешь? Индия и Гоа, остров Маврикий, а может, Мексика? Ты знаешь, что мексиканские пирамиды построили орвандцы?
– Словения?.. – недоверчиво произнес я. Что это за внезапный поток щедрости?
– Тебе нравится Словения?
Я кивнул.
– Что ж, считай, мы забронировали лучший отель в Любляне. А учиться где хочешь? Как насчет Бьенфордского гуманитарного? Я провел там лучшие шесть лет своей жизни.
– Я был там вчера, – сказал я.
– Да? Уже подал документы?
Я покачал головой.
– У меня с баллами беда.
– Одно твое слово – и ты первый в списке на зачисление! Да мы даже твоему младшему брату обеспечим безлимитный доступ в парки развлечений! И это еще не все. Твоего отца переведут в лучшую больницу Орвандии, к первоклассному хирургу. А маму уже завтра позовут на собеседование в отдел маркетинга “Антимы”. С судом мы тоже уладим.
Рахт рисовал головокружительные перспективы. Он знал обо всем! Слушать его – значило добавлять в травяной чай меда во время простуды, да с лимончиком, да с молоком, да так, чтоб оно не свернулось.
– Что мне для этого надо сделать?
– А вот об этом мы поговорим завтра. Пока что просто подумай над тем, что ты сегодня услышал. И ответь себе на вопрос: благо ли то, что происходит последние пару дней?
Глава 24. Настоящие гоблины
Изумрудно-таинственные, теплые майские вечера – настоящие чемпионы вечеров. Нежный, как маршмеллоу, ветерок. Вкусный даже. Пройтись бы за ручку с любимой девушкой, купить ей мороженое, и себе тоже купить, и чтоб она тыкнула меня им в лицо, а я тыкнул ей. А потом бы мы поругались, а потом помирились.
Я зашагал к автобусной остановке.
По двору дома я шел с полузакрытыми глазами. Разрушенные домики-ромбики вызывали в челюсти дрожь. Поднявшись по ступенькам, я обернулся. В местах, где ступала моя нога, поблескивали островки изморози. И таяли. Магия сработала независимо от моей воли. Из-за негативных чувств… После разговора с Рахтом никакой радости это не приносило.
Хотелось отдохнуть. Собраться с мыслями. Но я был бы не я, если б со мной перед сном не приключилась какая-то история.
Возле подъезда стоял Главный. Ну почему, почему где-то кто-то должен обязательно стоять?! Почему бы просто не отсутствовать, как все нормальные люди?
Рядом с Главным стоял ухажер Аннет, крупный, лысоватый амбал с маленькими пустыми глазками, ну вы помните. Подходя к нему ближе, я изучал его лицо. Борода сбрита везде, кроме шеи и нижней части подбородка, пристальный взгляд. Молча уйти домой мне не удастся.
– Ну здарова, – сказал брат Главного.
– Привет.
– Ты где был, ссыкло?
Не умею я общаться с такими субъектами. Главный еще ладно, но его брат – настоящий бандит. Гоблин как он есть. Краем глаза я заметил, что к нам стягиваются другие субъекты, на вид не менее опасные.
– Ходил по делам, – только и смог сказать я.
– По делам, ёмана?!
Он толкнул меня в грудь, и я с трудом удержался на ногах. Амбал подошел ближе. Кольцо вокруг меня сомкнулось.
– Ты охренел. Мы ждали тебя.
Главный мерзко улыбался, видя, в какое положение поставил меня его брат.
– Ты хрена молчишь? Отвечай, где был?!
Помощи ждать неоткуда – в моем дворе жили одни старперы. Надежда, что какая-нибудь тетка додумается вызвать полицию, была ничтожной. Меня снова толкнули.
– Придется ответить. И за Костяна, и за опоздание.
В глубине души я надеялся на всякое: на то, что вдруг стану силачом, или Амбал вдруг рассмеется и скажет, что я правильно сделал, что обидел его непутевого брата. Но ничего не произошло – что-то не срасталось. И я решил сотворить магию волевым усилием. Зажмурившись, присогнул колени… Вот-вот все будет. Сейчас…
– Эй… Эй, дебил, ты чего? – с наигранным участием спросил Амбал. – Тебе помочь? Ты заболел?
Я открыл глаза ровно в тот момент, когда брат главного сказал: “ладно, гасите этого клоуна”.
Перед тем, как меня ударили первый раз, я подумал о маме, и мне стало стыдно. Она здесь, дома, всего в нескольких шагах от меня, у нее куча проблем, а я участвую в бандитской разборке – дурацкий непутевый сынок. А папа? Ему нужна помощь, а я дерусь во дворе, как шваль какая-то. Потом думал о том, как не погибнуть под градом ударов. Лежал на земле, закрывая голову руками и подтянув колени к груди. Меня молотили всем, чем можно. Кто-то кинул камень, а кто-то пустил в ход палку. Я перестал чувствовать боль, это адреналин, понятно, это адреналин и кортизол. Я заметил, что свет в квартире на первом этаже горит, даже увидел тень в окне. Затем свет выключился и ничего не случилось, но главное: не случилось магии.
Где ты, Шар? Где?..
После того как бандиты ретировались, напоследок пройдясь по моей спине, я лежал под деревом еще минут десять. По лицу текла кровь. Тело не осознало происшедшего: сильной боли я не испытывал. Ко мне кто-то прикоснулся. Молодое деревце, которое мы посадили с отцом, наклонило тонкую ветку. За ней потянулись другие ветки, они бережно обхватили меня и помогли подняться на ноги. В ушах прожурчал успокаивающий шепот ветра.
Чувствуя, что до потери сознания осталось недолго, я набрал код домофона, оставляя на цифрах кровавый след. Мама была в спальне, но я знал, что она не спит. Прополз в комнату и успел закрыться, пока она меня не увидела.
– Сынок, как ты? – спросила мама, подойдя к двери. – Я ведь переживала…
Я взял телефон и набрал эсэмэску. Из-за крови сенсорный экран тупил, нажимались не те клавиши, но все-таки получилось: “Все норм, мам. Я спать”. Я открыл шкаф и услышал шипящего Ульфира:
– Што-о-о ж-же они сделали, – и после паузы: – Спи-и-и-и.
И я уснул.
* * *
Такие сны мне в жизни не снились. Хотя нет, вру, в прошлом году, накануне Пасхи, нечто подобное было: что-то чудесное про женскую раздевалку, в этом стиле. А нынче – ух, слов не хватает. Я примерил на себя костюмы суперагента, рыцаря, великого любовника, генерала подводных войск, трубадура на марсианском фестивале музыки. Я даже стал героем Орвандии, одолев боевой магией зеленощеких пришельцев.
Проснувшись, я обнаружил, что шторы задернуты, а на краю моей постели сидит Ульфир.
– Доброе утр-р-р-ро, – сказал он.
– Доброе, – потянулся я. – Ох, Ульфир, знал бы ты, что я вчера делал!..
– Што?
И я вспомнил что. Я кинулся к зеркалу и увидел в нем свое чистое лицо, без малейшей царапинки. Ничего не болело. Наоборот: тело приятно ныло, как после тайского массажа.
– Ж-ж-живой, ты ж-ж-ж-живой.
– Как это получилось? – я ощупал скулы и бровь, не веря своим рукам.
– Ты – юный Ригори. Ты исцелил себя. А Ульфир сделал сновидения юному Ригори. Это дар Ульфира. Ты сможешь создавать заклятия, вспоминая об этих снах.
– Так вот как работает магия? Вспоминаешь, что приснилось, и вуаля?
Ульфир не ответил.
– Дай-ка попробую.
Я сфокусировался на той самой раздевалке, и ничего не произошло. Подумал о себе в образе трубадура, и – тоже ничего.
– Ладно, в следующий раз, – сказал я. – С этой вашей магией что-то точно не так.
Ульфир не ответил, но продолжал меня разглядывать.
– Ульфир, а в чей сон ты проник первый раз?
– Строителя Обители ночных птиц. Ульфир родился в его сне. Ульфир жил там, а потом долго не жил. А потом он жил в других снах. Других, кто жил в Обители ночных птиц.
– Последним был Стивен?
Ульфир посмотрел на меня огромными растерянными глазами.
– Во снах он называет себя по-разному, но чаще… Сейчас Ульфир вспомнит. Ульфир вспомнил. Толян его зовут. А потом он пугался Ульфира и просыпался. Чаще ему снилось, что он…
– Стоп. Не хочу знать, что снится Стивену. Расскажи лучше про Строителя.
– Дитя ночи. Душа его мрачна, сердце не видать за пеленой черного тумана, а ужас в его снах ужаснее самого ужасного Ульфира. И душа его печальна, а печаль в его снах печальнее самого печального Ульфира. Я родился там.
– Он плохой?
– Дитя ночи – это дитя ночи. Какая ночь? Злая или спокойная? Таков и он. Ульфир устал, маленький Ригори. Ульфир хочет спрятаться вот здесь, – он залез в шкаф и засопел.
– Ну и фиг с тобой, болван, – сказал я, закрыв дверцу. – Спокойной ночи-утра.
Я потянулся, да так сильно, что ногу свело. Потом посидел, глядя на носок. Открыл занавески. В окно я увидел желто-белое солнце, похожее на яичницу. По такому поводу я решил вбить пару яиц в сковородку да сварить сосиску, и уже отправился на кухню, но вдруг раздался звонок в дверь. Мама и Мелкий ушли в детский сад, поэтому кандидат на открывание оставался один. Я нехотя подошел к двери и посмотрел в глазок. Думал, нежданным гостем окажется какая-то коммунальная служба. Но на лестничной клетке стояло нечто омерзительнее.
Как его там?..
Точно.
Коломка Леопард Леопардович.
Зачем он явился, бывший начальник мамы? Чтобы третировать ее лично? Он позвонил еще раз. Затем постучал. Я решил не открывать. Он постучал сильнее. Вот неугомонный! Я сделал шаг назад, наткнулся на табуретку, чуть не упал, схватился за вешалку, она оторвалась, и я все-таки упал, а на меня свалились мамины шляпки.
Блин, спалился.
Коломка снова забарабанил, еще злее. Я вынырнул из шляп и повернул защелку. Дверь открылась. На меня уставились кроличьи глазки. Под ними были красноватые, в угрях, щеки и сколотый под ехидной ухмылкой зуб.
– Открывать старшим не учили? – пропищал Коломка. Леопард хренов. Низкий толстый человек с лысиной самого премерзкого вида. Две потные волосинки, которые он постоянно приглаживал толстой рукой, украшали похожую на стертый новогодний шарик башку. Мне в голову лезли переводы его фраз на правдивый язык. «Открывать старшим не учили» – переводилось как: «Почему вонючка не может зайти?»
– Меня только тишине и благоразумию обучали-с, – сказал я.
– Это в школе юмористов, что ли? Требуй вернуть деньги. Мать где?
«В детстве меня обижали, поэтому я и вырос таким» – перевел я. Коломка беспардонно перешагнул через порог и, посмотрев в зеркало, еще плотнее прижал волосинки к своей лысине.
– Ее нет дома.
– Мать где? – повторил он, не меняя тона.
– Говорю ж: нету дома. Не знаю где.
– А ты что это, женские шмотки меряешь? – Он кивнул на шляпы. – Брось этот фетиш. Тебя как зовут?
– Дима.
– Ага. Вот скажи мне, Дима, что такое справедливость – ты в курсе?
– Да. Наслышан.
– А о необходимости возвращать долги? – Я промолчал. – Что молчишь? Не понимаешь, о чем речь? Вот и мать твоя не понимает. Ты не серчай, я зла на тебя не держу. Но несправедливости в свой адрес терпеть не собираюсь.
Как же мне хотелось, чтобы сработала магия! Нет, безусловно, я мог бы взять одну из вешалок и повесить на нее Леопарда вместо пальто, но кишка-то тонка. Да и с полицией потом разбираться…
– Ты где, алло? В облаках витаешь? Слышал, что я тебе сказал?
Леопард подошел близко, обдав меня запахом пота.
– Слышал.
– Вот и славно.
Он начал что-то насвистывать, глядя на меня в упор. Еще и встал грязным ботинком на ковер. Как поступать в таких случаях – я не знаю. Тут либо магия, либо ничего (вот я зажрался, да?). Я ждал, когда он свалит к чертовому черту. О! К Безымянным, да! Туда ему дорога. К сожалению, сказать этого вслух я не решался. Но хотелось.
– Двор у вас, я заметил, интересный, – вдруг пропищал Леопард, и мое сердцебиение участилось. – Там смерч прошел, что ли? Впрочем, это хорошо. Такой безвкусицы поискать: ни идеи, ни фантазии. Это у вас, видимо, семейное. А я в креативе толк-то знаю.
Я сжал кулаки. Он меня провоцировал. Зачем – непонятно. Но кровь закипала – хоть чай заваривай. Как тогда, в курилке, а может, сильнее, речь шла о чести моей семьи, будь они неладны эти рыцарские клише.
– Что смотришь? Матери позвонить не хочешь?
И ровно за секунду до того, как я совершил бы необдуманный поступок, поддавшись магическому искушению Шара, поддавшись гневу, я услышал, как в комнате начала истерить Тетрадь. А с ней – Билиштагр. Леопард не уловил этих звуков – наверное, они направлены исключительно на меня. Корф остудил мой пыл. Он действительно уберегает от ошибок. Я сделал шаг назад и молча уставился на соперника.
– Красть идеи нехорошо, – сказал Коломка. – Ты вот что, бэбик. Маме передай, что я приходил. Завтра приду еще. И хорошо, если она будет дома.
– Да пошел ты, – сказал я.
Правда, после того как закрыл за Коломкой дверь. Бить мебель от злости я не стал, лишь яростно разодрал зубами обёртку с конфетой «Грильяж», съел ее без удовольствия и, накинув на плечи рюкзак, вышел. В подъезде я все-таки влепил ногой в стену, когда сбегал по лестнице. Получилось эффектно. Жаль, там не стоял Коломка.
* * *
Я прыгнул в трамвай, озорства ради не заплатил за проезд и доехал до школы. Там увидел Главного. Он с ужасом посмотрел на мое чистое лицо (я в ответ одарил его лучезарной улыбкой) и схватил телефон.
Потом меня окружили одноклассники, как войска Македонского – армию персидского сатрапа. Только менее героические и благородные.
– Канон! – кричали они. – Дай автограф!
Их восхищение понятно: я съездил в офис “Антимы”, да еще и посреди уроков, тем самым перескочив через все ступеньки социальной лестницы.
– Расскажи, расскажи, как там!
– Да как…
И я повторял фразы типа: «В “Антиме” главное – вести себя как свой человек» или “Охраны бояться не надо, они прекрасно знают, кто есть кто”», и заслуженно купался в лучах славы.
– Рахта видел?
– Видел.
– И какой он?
– Оранжевый.
– А что ты там делал?
– Меня попросили не говорить.
– А Рахта видел?
– Да.
– Как он выглядит?
Так мы пережили два урока, за это время восторг сменился неприязнью – все решили, что я зазнался. А потом наступила, нет, не осень, – физ-ра.
* * *
Ангела Викторовна – бывшая фитнес-инструктор, а ныне – так себе учитель по физре, сказала: «Делайте, что хотите» и вышла из спортзала. Зря я натягивал спортивные брюки.
– Лучший спорт – пиво в рот! – заорал Тема Крупный в распахнутое окно и добавил: «га-га-га». Мы распределились по маленьким группкам (моя группка состояла из одного человека) и занялись кто чем. Кроме спорта. Собственно спортом занялись только Вера Тотоева и мулатка Элина Сафари – они бегали по часовой стрелке, высоко поднимая колени.
– Раз-два, раз-два, – делал неумелые и неуверенные попытки подкатить к девчонкам Тышка, друг Крупного. В центр зала вышел Степан.
– Ну что, друзья! – Левым локтем он прижимал к себе баскетбольный мяч, а правым – футбольный. – Кто будет играть?
– Сколько можно играть, Степа? – недовольно произнесла Алиса.
– Бесконечно! Делимся на команды.
Мимо пробежали Вера и Элина.
– Я в команде запасных, – сказал Рома. Угрюмов интенсивно закивал.
– Слабаки.
– Слабаки-бурундуки, – вставил Иськин.
– Ребята, у нас физ-ра! Время побед и торжества духа!
– Что ты там торгуешься? – бросил Крупный.
– Тема, ты тупой? Торжество духа – это про спорт!
Крупный не стал ругаться со Степой, потому что Степа – единственный человек, которого Тема побаивался.
– Давай я с тобой сыграю, – сказал я.
– Ты, Канон?
– Ну да. А ты кого-то другого ожидал?
– Совсем нет! Хватай!
Степа швырнул коричневый баскетбольный мяч, буквально впечатав мне его в грудь.