полная версия

Анна Цой
Эшелон сумрака

– Лорд Вондельштарт! – вскочила на ноги она, – как вы добрались? М-может чаю?

– Хочешь отогреться, Лу? – спросил он у меня, и не дожидаясь ответа, – горячего для леди. Мне же посылку и только.

Вторая женщина тут же подскочила к незаметной двери позади себя и скрылась за ней, спеша так, что до нас доносился стук её шагов.

– Ох, леди! – встрепенулась оставшаяся госпожа, – сию секунду! Вы, наверное, и не привыкли к нашему морозу. Конечно! Такая нежная кожа! Присаживайтесь, – она подставила для меня своё кресло, вытянув его из-за стола.

Оушен хмыкнул, отойдя к стопке газет в углу стола и взяв одну.

– Может, хотите перекусить? – она дождалась моего мотания головой и наклонилась, чтобы спросить по-заговорщицки, – вы к нам надолго?

– Мы проездом, – спас меня лорд, – три шага назад. Луана слишком мягкая, чтобы сказать вам, что вы ей неприятны.

Женщина почти отбежала от меня, испуганно глядя на Оушена. Я же смутилась.

– Ваша посылка, милорд! – поставила её на стол перед мужчиной вторая женщина, – ваш чай, миледи.

Я сняла варежки, приняла с её рук чашку, из которой тянулся пар, и сделала неспешный глоток, не забыв обжечь язык.

– Две минуты, Лу, – поторопил меня лорд, я кивнула и с интересом уставилась на то, как он сноровисто открывает короб, – говорил же, – он протянул мне свёрток, – бесполезно.

А после начал доставать оттуда книги, внимательно вчитываясь в коробочку с названием на каждой. Я поставила чашку на стол и трясущимися руками вскрыла сверток, где на бумажке лежали тонкие тканевые перчатки, сделанные почти сетчатыми.

– Это для мандолины, – вспомнила я.

Как и про ответственность, которую потеряла.

– Ты допила? – спросил Оушен, – здесь рано темнеет, а мы выехали поздно.

Вновь кивок ему, после которого я поднялась на ноги, протянула ему свою посылку и надела варежки, боясь замерзнуть.

– Где нужно оставить свою подпись? – повернул маску к той женщине со стеклышками он.

Она скоро сбегала за бумагой, указала место, перевесившись через стол, и забрала её обратно, будто боясь лорда и потому к нему не подходя.

– До свидания, – махнула женщинам рукой я.

– Боже упаси, – смеясь добавил господин.

Вновь мороз, сковавший лицо.

– Вам не нравится этот город? – спросила я, понимая, что он сказал это неспроста.

Мужчина положил книги и мои перчатки в седельную сумку, повернулся ко мне и закинул меня в седло, подняв за подмышки.

– Ненавижу север, – он ловко уселся рядом.

Я задумчиво поджала обветренные губы.

– Это из-за войны? – спросила прямо, понимая, почему так может быть.

Он тяжело выдохнул, будто бесясь от моих слов, но сдерживая себя. Что казалось мне странным для него.

– Это из-за людей, Лу, – холодно пояснил мне он так, что дальше спрашивать я не стала.

Тем временем мы свернули за угол, почти галопом проскакали до самого конца улицы и остановились напротив большой надписи с золочёными буквами. Книги покупали только самые обеспеченные люди, потому сама лавка выглядела очень богато – из-за стоимости книги. А их там должно было быть много.

Нас встретил высокий мужчина, цепко оглядевший как лорда, так и меня, и только после этого поздоровавшийся:

– Лорд Вондельштарт, – он медленно кивнул головой.

– Откуда вы узнали имя? – я приблизилась к его высокому по грудь столу и внимательно заглянула ему за спину – полки с такими же как у Оушена книгами в коробочках находились именно там.

Мужчина поджал губы сильнее и ответил с неохотой:

– Слухи разносятся быстро, леди, – он дёрнул щекой, – а вы с милордом вызвали настоящий фурор в нашем городке. Все только о вас и говорят, – он кивнул, – о вас и об Эшелоне.

Улыбаться ему мне почему-то не хотелось, хоть я это и сделала. Однако, лорд решил, что нам не стоит задерживаться даже здесь:

– Книги из этого списка. Авторство важно только для тех, для которых оно указано.

Ему мужчина улыбнулся, только как-то странно, будто заискивающе, ища в нём какую-то пользу для себя. Во мне же её не было.

Рассматривать здесь было нечего, потому я лишь добрела до ближайшего окна под внимательным взором маски господина и осталась разглядывать едва торчащие вершинки белых шапочек гор.

– Жалеешь, что поехала со мной? – спросил Оушен, отчего я обернулась к нему и помотала головой с улыбкой.

– Совсем нет, господин, – ответила, – почему я должна жалеть?

Он приблизился и замер справа от меня, так же смотря в окно.

– Ты замёрзла и ничего интересного так и не увидела.

Я пожала плечами, что было трудно со всеми слоями тканей на них.

– Я увидела горы. Бабушка говорила о них часто, – вспомнила её рассказы я.

Оушен повернулся к моему лицу.

– Твоя бабушка была переселенкой с этих земель? Других гор во всей стране не сыскать, – я услышала задумчивость в его словах.

И пожала плечами снова.

– Она рассказывала, что их увезли насильно. Её и маму. Из-за войны. Точнее из-за того, что несколько лет здесь нельзя было жить – всё горело. Даже земля под ногами, – я опустила голову, – из-за Огня дьявола.

Он дёрнул головой, услышав то, о чём говорил мне тогда сам. Потому что это было его проклятье. Потому что из-за него моя бабушка покинула эти земли. Может, не случись этих пожаров, всё было бы по-другому? Не умерла бы от чахотки мама, едва родив меня. Не стала бы бабушка травницей, испытывая горе от потери дочери. Не нужно было бы забирать меня. И не нужно было бы мне плакать от новых ударов обозлённого мужа сестры, делающего этот только потому, что никак не может утешить свою прогнившую, грязную и пропахшую насилием и похотью душу?

– Забавно, – только и произнёс мужчина, отойдя от меня обратно к столу и облокотившись на него всем своим весом.

– Да, наверное, – прошептала я, думая о том, что бы сказала бабушка, узнав за кого я скоро выйду замуж.

Наверное, попыталась бы отговорить – она не любила кричать, сделав это лишь раз, по словам сестры: когда та рассказала ей о своей ранней беременности от того, кто давно сватался ко мне. Мне было семь. Бабушка отказала. Как отказывала каждый год, вплоть до самой их с сестрой свадьбы.

Он объяснял это любовью. Хотел забрать меня в таком маленьком возрасте. Много ссорился с бабушкой. И лишь смотрел на меня. Мог делать это часами, пока я играла во дворе или помогала с хозяйством.

На сестре он женился, когда ему было уже больше тридцати. Ей не было шестнадцати. А я… я стала виноватой во всём, стоило мне ступить на их порог после смерти бабушки.

Россыпь шрамов на спине – самое малое, что он мог мне сделать. Он сдерживался.

– Лу, нам пора, – вытянул меня из колодца собственных воспоминаний Оушен, – уже начинает темнеть, – он хмыкнул, – я выбрал тебе несколько интересных изданий – сможешь приступить уже вечером. Устала?

Я покачала головой, радуясь заходящему солнцу, переставшему слепить глаза.

– Арзт составил целый каталог медицинских трактатов, – рассмеялся лорд, садясь рядом со мной.

– Вы согласились с тем, что любите меня, – тихо произнесла, едва перекрикивая скрипящий под копытами коня снег, – на что похожа ваша любовь? На палящее солнце лета или дождливое небо весной?

Между нами повисла тишина. Только хруст снега.

– Солнце, – ответил лорд, а я кивнула и поджала губы.

– Обещай, что не сожжёшь меня под своим светом, Оушен, – выдохнула для него.

Лучи скрылись за крышами домов. На наши головы медленно оседал мрак.

– Обещаю, Лу, – он поднял маску и поставил мне на макушку свой подбородок, отчего каждый шаг лошади мы чувствовали вдвоём.

– Я вам верю, – улыбнулась я.

И прикрыла глаза, чувствуя тепло, исходящее от мужчины.

***

Больно.

В голове какой-то странный шум, будто там журчит вода. Перетекает из стороны в сторону. Только зачем?

Голова не поднимается с подушки. Тяжелая. Словно залитая чем-то.

Но главное… темно. И никак не открыть глаза. Закрытые, завязанные! Плотной тканью в несколько слоев.

– Пока нельзя, госпожа, – поспешно ухватил меня за ладони врач.

Я не видела его, но слышала и понимала, что это он.

– Что… что случилось? – тяжело прохрипела я.

Губы засохли и слиплись от жажды.

– Попейте, госпожа, – он прислонил к моим губам стакан, – вам пока нельзя открывать глаза. Слишком мало времени прошло.

Я сделала тяжёлый глоток. Вода упала холодной каплей вниз, почти раздирая горло.

– Лу, – хриплый голос Оушена.

– М-милорд? – откликнулась я, повернув голову на его голос.

Разницы, правда, от этого не было никакой. Я лишь подняла руки до уровня глаз и потрогала влажную и дурно пахнущую ткань.

– Вам нельзя… пока что снимать… милорд! – сквозь шум и звук шагов закричал врач, – это опасно!

– Плевать мне! – тёплые пальцы коснулись моей щеки, – я уже пожалел, что согласился, Арзт. Пошёл вон! – пальцы сменились ладонью, – тебе плохо, Лу?

Качать головой я не смогла, как делала это всегда. Но лорд ждал ответа, потому я и прохрипела:

– Нет, господин.

– У меня получилось, милорд! – рассмеялся где-то вдалеке врач, – получилось!

Скрип на зубах Оушена, и его злые пробирающие до костей слова:

– Я сожгу тебя заживо, если она не будет видеть.

Мужчина сразу же перестал топать, видимо, танцевать от радости и начал убеждать:

– Я провёл операцию по всем правилам, милорд! Такое может случиться, только если ткань не приживется. Но у вас всё идеально. Можно мне провести… обследование?

– Можно мне снять ткань? – прошептала я, – мне от неё щиплет.

– Ни в коем случае, госпожа! – подбежал ближе врач, – ваш организм не так силен, как у милорда, вы можете занести инфекцию!

Мне было страшно. Опять они говорили непонятные слова, заставляли меня делать что-то, что мне казалось странным.

– И вам лучше надеть после осмотра, господин, – продолжил говорить мужчина, – так. На свет реакция хорошая. Сейчас покажу вам таблицу и…

– Я превосходно вижу, Арзт! – почти зарычал Оушен, – скажи мне, как дела обстоят с ней!

Они оба замолчали.

– Хорошая реакция на наркоз, – будто испуганно пробормотал врач, – отсутствуют нарушения каких-либо функций, и в целом организм на операцию отреагировал положительно. Нужно будет проколоть курс антибиотиков и…

– Что с… основной проблемой? – выдохнул Оушен.

Господин Арзт дернулся.

– Сейчас ещё рано говорить, но следы болезни исчезли… у вас. Белок глаз чист и здоров. Кровь остановилась – как я и предполагал, источником отравления организма были именно глаза.

Я всхлипнула, боясь что-нибудь сказать. Страх никуда не уходил, несмотря на то, что лорд держал меня за руку.

– Что вы со мной сделали? – я не смогла сдержать слёз и плача.

От этого глаза защипало сильнее. Появилась боль.

– Пересадили глаза, госпожа, – ответил мне врач, – поменяли местами.

Оушен в этот момент молчал. Только его рука дрогнула.

– Чтобы отдать болезнь вам, госпожа Луана, – продолжил господин, – вы не так ценны, как милорд…

– Заткнись, Арзт! – рыкнул Оушен.

Послышался звук удара и врач, кажется, упал, захрипев и вскрикнув.

– Я… не брошу тебя, Лу, – странным тоном произнес лорд, – всё будет как и прежде, только… теперь нам будет свободнее.

Я хотела выдернуть свою руку из его. Хотела сорвать со своего лица ткань и сбежать с поезда. Остаться всё той же Лушкой, которую дразнила Шага и предупреждала Веста.

А он сделал больно. Не так, как твердила повариха, а ещё больнее. Он отдал свою болезнь мне, посчитав, что я не такая ценная и нужная, как он.

Он обещал меня не предавать. Но только обещал.

Я не могла бы выдернуть из его руки свою. Потому я попросту расслабила её, забрав всю ту силу, что когда-то в ней была. Забыла про её чувствительность, выбросив так, как выбрасывают в окно нечистоты в одном из городов, мимо которых мы проезжали. Как он сделал с моей любовью, которую подарила ему я.

– Тебе будет свободнее, – прошептала я.

Он едва заметно вздрогнул.

– Я приду позже, – он сам отпустил мою руку, – можешь пока поспать.

Он был очень холоден, и даже его прошлые слова не смогли бы остановить мою душу от разрыва.

– Следи за ней, Арзт, – ещё более ледяное.

И хлопок двери.

– Вам просто не повезло полюбить его, маленькая госпожа, – прошептал врач, – но вы все равно смогли подарить своё здоровье самому лорду! Разве это не прекрасно?

Я молчала.

– Мы поняли, что яд в глазах, относительно недавно, – продолжил задумчиво господин, – попытки пересадить их удавались всегда. Точнее, новые всегда приживались, но в течении нескольких часов… претерпевали изменения. Приходилось менять обратно.

Ком в горле никак не хотел уходить.

– Пациентов было и в самом деле много. Некоторые шли добровольно. За деньги или просто зная, кому помогают. Но всё было бесполезно – все они не могли помочь лорду. В отличие от вас, Луана, – он закашлялся, – через несколько первых операций я понял, что исключительно женские глаза остаются и приживаются на более длительный срок. Проблемой было то, что ни одна женщина посмотреть на господина не могла. Умирала каждая. Но вы… что же в вас такого, чего не было в других? Ранее я находил даже с идентичным… хотя, может ли он быть таким же? – он посмеялся, – но господин уже прошёл все проверки! У меня получилось! Он здоров! Ещё несколько дней и…

– Оставьте меня… – с мольбой попросила у него, – пожалуйста…

Он замолчал, сделал несколько шагов в мою сторону и опустился на скрипнувший рядом стул.

– Я не могу, маленькая госпожа. Лорд отдал мне приказ, – уверяющие слова, – вам стоит поспать. Завтра уже можно будет снять повязку. Вам не будет больно, обещаю. Только когда будут появляться разломы на коже. Но их мы будем быстро зашивать. Не переживайте!

Я сжала рукой большую трубку – бортик кровати. Мне не хватало сейчас моей пружины. Но она уже давно ушла на дно. Как и всё, что у меня было.

Доверие. Вера в его доброту. Любовь. Привязанность.

Душу сдавил спазм боли и ужаса.

Больно будет в любом случае. И виновата в этом я сама.

Глава 16

Боль ослабилась только через два часа. Врач за это время несколько раз снимал с моих глаз повязку, заставляя щуриться от света большой наклоненной к моему лицу лампы, промывал их знакомым платком, смоченным водой, а после завязывал обратно. Вернувшийся в этот вагон Оушен в эти моменты отворачивался и выходил в спальню, и я могла видеть лишь смазанные очертания его спины.

– Зрение восстановится к утру, госпожа, – шептал мне господин Арзт, будто и не замечая того, насколько мне нет дела до его слов.

Спать я не могла и не хотела, потому приходилось молчаливо лежать, иногда прислушиваясь к разговорам мужчин, и думать. Думать о многом – теперь я могла увидеть и вспомнить несколько моментов, когда моя безумная глупая влюблённость не давала мне продохнуть и заметить его холод. Лорд сам говорил мне, что я вижу в нём только мягкость и доброту. Да и разве мог тот, кто во время жестокой войны выжег целый город неповинных людей вместе с вражеской армией, стать хорошим, живя в праздности с остатками своего неотёсанного ленивого войска?

– Кровь проступила. Смени повязку, – холодно приказал лорд.

Врач безмолвно приблизился и занялся делом, пока Оушен продолжил говорить мне:

– По прибытии необходимо будет нанять для тебя личную служанку – теперь её найм стал возможным. Пока придётся потерпеть девушку из последнего вагона.

Я не ответила. Он решил всё сам. От того, что я что-то скажу, его болезнь к нему не вернётся, и легче мне не станет.

Вновь яркий свет лампы. Я сдержала шипение, только слёзы потекли по вискам вниз.

– У вас, милорд, была только кровь, – врач положил окрасившуюся в красный ткань на столик рядом, – только кровавые слёзы, без примеси обычных.

Оушен хмыкнул.

– Лу очень любит реветь, – слова, заставившие мои губы задрожать, – чаще всего, не имея весомого повода.

От жалости ли? Мне даже на секунду показалось, что это была злость.

– Вы же повод для своей подлости нашли, – вырвалось у меня.

Я вмиг поняла, что мне совершенно нечего бояться. Его власть уже была на моих плечах – он мог ею воспользоваться в любой момент.

– Подлости? – ледяная усмешка, – винишь меня? Так откровенно?

Я сжала губы и почувствовала ещё одну каплю, застывшую в уголке глаза.

– Впрочем, будь по-твоему, Лу. Ты всё равно останешься со мной навсегда, – мужчина подобрел резко, словно не было его злости секундой ранее, – я и ранее отслеживал в тебе грубые замашки, но сейчас… можешь хоть вечность кричать на меня и выплёскивать злость, – его одежды зашуршали – он подался вперёд, – ты всё видела намного лучше меня, Луана. Каково было осознавать мою к тебе любовь тогда, когда я пытался иронично отшутиться у себя в голове?

Резкая боль в груди. Такая, которая не только давит, но и вонзается тупым ножом куда-то очень глубоко, раня и оставляя после себя огромную кровоточащую дыру.

Было ли мне сейчас хорошо от его любви? Да я променяла бы её на утро в последнем вагоне. Да даже на промозглый холодный вечер под палкой в тёмном сарае за домом, под громкими словами того, кто даже избивая в кровь, бил не так сильно, как хозяин Эшелона Сумрака одними словами сейчас.

– А я смеялся над твоей глупостью, Лу. Холодно и язвительно, – продолжил он, – готова смеяться в ответ?

Дрожащие руки уместили на моём лице холодную мокрую ткань.

– Ты сказал мне, что я вечно буду подле тебя, – выдохнула я, – к чему мне смеяться над собой же? Я могу это сделать лишь раз – сейчас. Когда ты понял, что ненавидишь себя сильнее кого бы то ни было.

Секунда. Разрывающая тишина. Мне казалось, что сейчас он подойдёт ко мне ровными злыми шагами, замахнётся и вонзит лежащий на столике нож, остановив то, чему только следовало начаться.

Однако он резко встал, почти отшвырнув от себя кресло, на котором сидел, шумно и с яростью выдохнул, словно желая что-то сказать, а после вышел в спальню, громыхнув тяжёлой дверью.

– Вы начали слишком много говорить, госпожа, – осуждающе произнёс врач, – вспомните с кем вы имеете дело. Даже ваша жертва не убережёт вас от его гнева.

Ничто не убережёт меня от его гнева – молча поняла я.

– Он мог бы оставить вас на ближайшей остановке, госпожа. Но лорд благороден – он женится на вас, как и обещал. Хотя, теперь он вновь может выбрать себе в жёны благородную и прекрасную леди из самой столицы! – он немного наклонился ко мне и добавил тише, – не глупите, госпожа. Лорд редко бывает в таком хорошем расположении духа, в каком он был рядом с вами эти несколько последних дней. Не делайте хуже себе, – он отдалился, – и мне.

Затем он прошёл вслед за Оушеном и исчез за дверью, оставив меня одну. А через минуту в этот вагон вернулся лорд, молча подошёл к вздрогнувшей мне, аккуратно подхватил под колени и спину и поднял на руки, чтобы пронести в спальню и положить на кровать, нависнув над лицом так, как делал это ещё позавчера.

– Плевать я хотел на свою ненависть, Лу. Я с ней смирился уже давно. Давай не будем развивать твою? – лёгкое касание к уголку губ тёплыми пальцами, – я постараюсь быть мягким, каким ты меня видела.

Пальцы прошлись по челюсти вниз к шее и остановились только у воротника платья.

– Мне странно даже осознавать себя тем, кто способен… – он отстранился и просто остался сидеть на кровати рядом, – может это ещё какое-то проклятье? Их здесь столько нашлось, что я… уже сам себя не… понимаю.

Он усмехнулся и просидел так ещё несколько мгновений.

– Тебе удобно, Лу? – неожиданно спросил лорд, – хочешь чего-нибудь? До завтрака осталось недолго, но я способен ускорить.

Молчание.

– Высказала мне какой я плохой и молчишь. Восхитительно.

Он поднялся на ноги и застыл рядом. Я даже почувствовала его взгляд. Вот только какой?

– Твоя служанка прибыла, – он прошёл до двери в кабинет, – я позову. Может с ней ты перестанешь… Арзт!

– Я могу сойти с поезда на следующей остановке? – я села, придерживая ткань на глазах.

От этого закружилась голова и пришлось лечь обратно. Почти упасть.

– Смеёшься надо мной? – прошипел он, – обещала, что не станешь.

Я была не согласна с ним. А ещё с врачом, который сказал, что мне повезло остаться на Эшелоне. Болезнь нельзя вылечить. Я останусь обузой на все ближайшие годы.

– Нет, – ответил он мне, – ты не покинешь поезд без моего сопровождения. Никогда. И не разговаривай со мной об этом.

Шаги ко мне.

– М-милорд? – тихий знакомый голос у двери.

Шага. Даже немного жестоко, что пришла именно она.

– Леди Луана заболела, – по звуку Оушен повернулся к ней.

Без маски. И никто не упал и даже не закричал, как обещал врач.

– Ты должна делать всё, что она скажет. Обращение только «миледи» или госпожа. И не надоедай. Она у нас сегодня… не в настроении.

Он размеренно направился на выход, чеканя каждый шаг. А после закрыл за собой дверь, оставив нас двоих.

– А здесь и в самом деле богато и красиво, – медленно прошлась по вагону Шага, – и лорд красивый. Светленький такой. И чего скрывался? Из-за шрамов что ль? Так он даже мужественнее с ними выглядит. Не так, как все эти ваши аристократики, а как мужик.

Она обходила всё и щупала так, как почему-то не делала я, когда в первый раз оказалась здесь. Наверное, потому что бабушка приучила никогда не трогать чужое и особенно дорогое по виду, можно же было сломать или испортить по незнанию.

– Что это за гадость? – буркнула она, – а чем ты… к-хм… то есть вы, миледи, болеете? Делать то мне что?

Несколько шагов ко мне вплотную.

– Не трогай, – забрала я у неё свою руку.

Она хмыкнула и махнула на меня своей:

– Да больно и надо было! – она села прямиком на пол у кровати, – подумаешь. Стала леди и уже это… зазналась! Миледи! Да кому ты…

Она замялась и бухнулась макушкой о матрас.

– Как тебя увидела, так сразу поняла, что ты странная, – она хмыкнула, – дурочка такая. Придумываешь всякую всячину. Бывает стоишь посреди кухни, да на небо смотришь, – она рассмеялась, – улыбаешься, как ненормальная. Мы с девками сперва подумали, что тебя выперли из твоей деревни. Ха! Такие дурёхи и у нас были в городе. Но… то, что ты рассказала про своего деда… того графа, даже лорд Эшелона в это поверил.

Молчание. И резкое:

– Может все богатые такие, как ты? Любят смотреть за облачками, щуриться на солнышке и… радоваться глупостям.

По щеке потекла холодная слезинка, которую я боялась даже рукой трогать. Вдруг у меня там что-то неприятное? Или я сделаю себе невыносимо больно.

– Я так сильно тебе завидую, Лушка, – прошептала она, – только поэтому ненавижу. Все такие простые, а ты… даже Нюра тебя невзлюбила. Только Веста думает, что ты несчастная. Бедная маленькая Лу! Да кто сможет сделать тебе плохо? В такой то комнате?!

Она стукнула рукой о матрас, и продолжила:

– А я?! И Нюра? И все девушки. Так, будто нас никто не обижал! Будто… ты вообще знаешь, как это, жить в бедном квартала в городе? Особенно в столице?! В пять лет меня продала мать. В доходный дом. Как увидел проходящий мимо пьянчуга, что я хорошенькая и на меня будет спрос, так… а после приходила каждый день, пока не померла. Просила денег. Я же, дура, давала, хотя могла скопить быстрее.

Её голос осел. Она закашляла, туша в голосе слёзы.

– Сбежала сюда потом. Еле как пролезла, думала Мери меня вышвырнет! А она… всё с самого начала поняла. Сказала, что если воровать буду, то точно выкинет, а так… оставила. Но бедная всё равно ты! Да ты хоть знаешь, как это… когда не один и больно, а когда… разные. Что тебе этот лорд? Он то и ласково, наверное! Ты же… нежная, да хрупкая! Вон, сразу заболела! Тьфу, кто ж вас таких нежных… только и плачь над тобой сиди.

Я сглотнула вязкую слюну. И выдохнула:

– Моя мать умерла, когда мне было пять. Или ещё меньше – никто этого даже не запомнил. Сказали только, что она была такой, как пришлось быть тебе – порченой. А мы с сестрой нагуляные. Отца я не знала. Только бабушку, которую всю жизнь изводили жители деревни, в которой мы жили, – я сжала губы, – они считали, что она сумасшедшая ведьма, живущая у самого леса. Несколько раз пытались поджечь нашу избу, пока местный граф, для жены которого бабушка делала настойки, не пригрозил старосте, что отправит любого вредящего нам в тюрьму.

Я качнула головой.

– Сестра сбежала со своим мужем, – выдох, – даже ещё не мужем, который был её очень старше и сватался ко мне. Бабушка слегла с болезнью в тот же год. А после умерла, так и не дождавшись весны.

Я сжала покрывало в кулак.

– Я осталась с сестрой и её странным жестоким мужем, который хотел, чтобы я перестала быть ведьмой, как бабушка. Много бил, пока не признался, что так бережёт меня от насилия, – кулак расцепился, – от себя же. Я бежала сюда от боли, но прибежала…

Челюсть сжалась сама собой.

Девушка рядом молчала.

– Так что ты права – я деревенская сумасшедшая. Меня из-за этого даже замуж выдать не смогли – никому не была нужна такая проклятая, как я. Ещё и странная. С придурью в голове.

Теперь замолчали мы обе. Только я её лица не видела, да мне этого и не нужно было. Мне теперь вообще всё казалось ненужным.

– Ты поэтому… лорда то? – она даже встала на колени, чтобы склониться ко мне, – приворожила? – шёпот на мое ухо.

Голова заболела. Резко и сильно. Глаза защипало так, что я не сдержала вскрика.

Открылась дверь и в комнату вошёл лорд, быстро оказавшись рядом

– Пошла! – откинул он Шагу от меня, – Лу, ты…

Пальцы медленно размотали повязку и сняли ткань с моих глаз. В них ударил свет, и я смогла разглядеть большие голубые глаза, испуганно разглядывающие меня.

Мои глаза.

– Первый разлом, – нагнулся он ближе ко мне, – боль скоро пройдёт. Арзт!

– Мой господин? – медленно двинулся к нам врач.

– Вколи ей обезболивающее, – приказ, даже не смотря на него.

Он всё ещё не отрывался от меня.

– Вы чудовище, – прошептала лорду, отчего его губы дрогнули в грустной улыбке.

Он кивнул и отвёл взгляд к окровавленным тряпочкам, снятым с меня.

– Я знаю, Лу, – вновь стал холодным он.

И теперь его глаза ему подходили – такие же ледяные и холодные, как он сам.

– Вам… – застыл рядом врач, – я э-ээ… поставлю в бедро.

– Плечо, – зло на него взглянул Оушен.

Врач побледнел, медленно кивнул и нахмурился.

– Госпожа слишком худая. В плече почти нет мышц, – промямлил он.

– Ты найдёшь, – лорд твердо поднял меня, заставив сесть, и хмуро смотря в свои глаза, после беззастенчиво расстегнул несколько верхних пуговиц на платье, дёрнув его и оголив плечо, шею и немного грудь.

– Вас сейчас укусит… – приблизился врач.

– Она не ребёнок, – перебил его лорд, – давай быстрее, – он хмыкнул, – я не выдержу ещё секунды этого злого взгляда, да, Лу?

В плечо вошла длинная спица, я зашипела и привалилась к груди мужчины, убегая от ещё большей боли. Его рука прошлась по моим волосам.

– Всё, милорд, – объявил врач, – махните рукой, госпожа. Нет дискомфорта?

Я дёрнула платье обратно и упала на кровать головой, чувствуя подкравшуюся к горлу тошноту.

– Сделай новую повязку, – опять приказал Оушен.

– Госпоже уже лучше и её можно сн…

– Ты не услышал меня? – ледяным тоном спросил у него лорд, – сделай.

Я закрыла веки, готовясь к боли опять.

– Завтрак подадут тебе в постель, – вернул мне внимание мужчина, – твоя служанка поможет тебе с ним справиться. Однако… я останусь здесь. И прослежу, чтобы ты всё съела. Ты же не подумала, что теперь останешься на попечении себя? – он хмыкнул, – более того, я теперь буду с тобой постоянно, Лу, – он наклонился ещё ближе, – а кровать переместим в гостиную. На ней теперь будет спать служанка.

Он выпрямился и забрал у врача ткань. Чтобы самому положить её на мои глаза.

***

На следующий день появился второй разлом. Правый глаз, который я смогла увидеть во время промывания был совсем красным – хуже, чем был ещё в теле Оушена. Он полностью окрасился в цвет крови, опух и кровоточил сильнее, чем до этого.

Из-за этого врач колол мне что-то в плечо. Очень часто – теперь повязка только вредила, и могла даже вызвать загноение, однако я впервые за эти два дня была согласна с лордом и не желала её снимать. Не хотела видеть свои глаза на его лице, как и не хотела разговаривать с ним. А он был рядом всегда: он, врач и Шага, обычно мнущаяся в углу спальни, чтобы не мешать злому и рычащему Оушену. А он делал это часто, не в мой адрес, но я всё равно вздрагивала на каждый его всплеск, будто бы он сам тогда выковырял мне глаза и поменял со своими местами.

Я вспоминала то время, когда осмелилась спросить его про их цвет. Зелёные. Теперь они были у меня. Но один из них всё же был больше красным, чем зелёным. Врач сказал, что это пройдет через несколько дней – моё тело привыкает к болезни.

Вечером второго дня господин Арзт усыпил меня новым уколом и зашил две трещины, побоявшись делать это на живую, как делал с лордом. В ответ на это у меня началась лихорадка. Тело горело всю ночь, я не могла спать, не в силах даже пошевелить пальцами. Ломило всё переходя из озноба до пожара – казалось, что я почти сгорела и от меня остались только дышащие угли.

К утру всё прошло. Так резко, что никто не смог ничего понять – мне стало легко и свободно, даже холод, пробирающийся под одеяло, стал мягким. Болезнь заняла тело, как пояснил лорду врач. Теперь я не чувствовала боль так, как было до этого. Она стала мягкой, привычной и не прекращающейся. Она не покидала меня ни на секунду. Даже ночью забираясь куда-то за глаза, в виски и на кожу лица, словно та самая маска на нём, которую носил Оушен на улице и со мной до затопления последнего вагона.

Был и хороший момент – теперь ко мне относились, как к самой настоящей леди: постоянно беспокоились, на моё слово реагировали как на приказ, и даже сам лорд выполнил своё обещание – был мягок, добр и часто разговаривал со мной так, как делал это в те моменты, когда я ещё сидела на крыше Эшелона. Но только со мной: даже его взгляд менялся, когда он смотрел на Шагу или врача.

А я хотела вернуться туда, на крышу, не только воспоминаниями. Хотела подняться и сбежать от него в первый раз, испугавшись и позабыв, что могла бы находиться в том виде, в котором была сейчас. Не раненая в первый черёд сердцем, кровившим больше поменянных глаз.

Моя мечта сбылась – я могла сидеть у окна поезда в тёплом мягком кресле, держать исходящий паром стакан и красивую печатную книгу, о которой успел рассказать мне находящийся рядом лорд, и отвлекаться от неё на ясное зимнее небо Северной пустоши. Мы ворвались в её высокие сугробы, заранее вычищенные от завалов рельсы и бесконечные белые поля, веющие только пустотой в моём сердце, пускай и не меняя там ничего, но и не возвращая меня к прежней жизни – я сама казалась себе выпотрошенной – без наполнения внутри. Холодной и пустой.

Через четыре дня после пересадки, когда солнце только коснулось горизонта, то есть сразу после ежедневного укола, господин Арзт слёг со странной болезнью. Его грудь сотрясалась кашлём несколько часов, пока пришедшая его проведать я не встретилась с ним глазами.

Он умер так же – глядя на меня потухающей синевой, полной слёз и понимания. Того же понимания, которое несла с собой я в кабинет лорда Эшелона, осознавая, что он как обычно сидит там. Холодно и всё осмыслив.