полная версия

Ана Эм
Очевидный выбор

– Хорошо, тогда. – он встает и продолжает. – Открытие через три дня. Но тебе нужно быть здесь все эти дни. Запомнишь меню, познакомишься с персоналом, понаблюдаешь за приготовлением основных блюд. Я очень строг в этом плане, ты должна знать все ингредиенты каждого блюда.

– Конечно. Во сколько мне здесь быть?

– Смена начинается в девять, а закрываемся мы в половину первого. Но до открытия раньше одиннадцати тебе здесь делать нечего. Так что, приходи завтра к одиннадцати.

– Хорошо. – киваю я, и встаю. Двери кухни распахиваются, и мы оба видим Эмму.

– Тогда до завтра. – бросает мне Тристан и направляется к ней.

– А она не такая буйная, как ты мне рассказывала. – говорит он ей, как бы невзначай, и снова смотрит на меня с улыбкой. – Я даже немного разочарован.

Мои щеки вспыхивают, как китайский флаг. Какого черта?

Эмма прикусывает нижнюю губу, сдерживая смех, и идет ко мне с уже извиняющимся лицом.

– Как ты могла так со мной поступить?! – шепчу я. – Что ты там ему рассказала про меня?

Подруга кивает в сторону двери, и мы вместе выходим на теплую улицу Парижа.

Я скрещиваю руки на груди, посылая ей испепеляющий взгляд.

– Ну, выкладывай. – требую я.

Она спокойно достает пачку из кармана вместе с зажигалкой. Закуривает и только потом начинает говорить.

– Я же не знала, что тебе вдруг понадобится работа.

– Это не оправдание. – с напущенным гневом бормочу я.

– Я только рассказала ему о забавных моментах.

– Например?

Она выдыхает дым, поджимая губы. И я уже чувствую, как мне не понравятся ее следующие слова.

– Ну, например, как ты переела клубники, и тебя пучило весь вечер. Был ажиотаж на кухне, ты не могла сходить в туалет, и не успев донести блюдо гостю…

– Не смей заканчивать. Я очень хорошо помню, как чуть не умерла от стыда. Меня буквально разорвало на части посреди ресторана. До этого я и не знала, что мой анал такой хрупкий. – меня передергивает от одного только воспоминания. – А домой пришлось идти в запасных штанах Диего на пять размеров больше.

– Да, и они слетели с тебя, когда ты перебегала улицу. – смеется Эм. – Элиоту тогда понравились твои розовые трусики. Кстати откуда они у тебя были?

– Купила в тот день утром. Они были новые.

Она сбрасывает пепел и снова затягивается.

– Что еще?

Она медлит.

– Эмма.

– Помнишь день рождения Элиота?

– Черт!

Я тогда была немного пьяна. Перепутала машины. И вместо того, чтобы сесть в машину Эммы, залезла в чужую.

– Это все текила.

– Ты заехала бедному мужчине по лицу кулаком, испугавшись.

– Откуда я могла знать, что это его машина? Он выглядел, как вылитый серийный убийца.

– Да, но это мне пришлось всунуть ему внушительную сумму, чтобы он не заявил на тебя.

– Зачем вообще кому-то такое рассказывать,Эм? Теперь ты обязана поделится грязным бельишком Тристана.

– Не могу.

– Как это не можешь?

– Вот так. – пожимает плечами. – У меня на него ничего нет. Он чист, идеален. Во всем.

– Да ладно тебе. Не бывает идеальных людей.

– Бывает. И ты только что с ним познакомилась. Серьезно. Он даже в колледже был таким.

– Каким?

– Ну, таким. Тристаном. – она последний раз затягивается, и целуя меня в щеку, прощается, возвращаясь в ресторан.

И как мне теперь смотреть ему в глаза? Он то не обсирался посреди заведения.

3

Бреду по парку, подняв голову к небу, наблюдая за тем, как солнышко переливается в листьях деревьев. На мгновение останавливаюсь, чтобы ни в кого не врезаться, и прикрываю глаза.

У меня все получится.

Да, моя жизнь полна идиотских ситуаций. А у кого нет? Может, моя, конечно, насыщенней в этом плане. Но я давно уже смирилась с этим.

Телефон оживает в сумке. Я достаю его и вздрагиваю, оглядываясь по сторонам.

Мама.

Зачем она мне звонит?

Какое-то странное чувство поднимается выше в груди, и мне хочется спрятаться. Игнорирую звонок, уставившись в экран. Не буду отвечать. Сделаю вид, что занята. Потом перезвоню. А может, нет.

Звонок прерывается спустя пару минут и на экране всплывает сообщение, но не от неё. Это Элиот прислал какие-то фото с подписью.

"Какой?"

Оба снимка черно-белые. На одном молодая девушка прижимает ткань к обнаженному телу, смотрит в камеру, а на втором взгляд обращен в сторону, так что виден только профиль.

Быстро печатаю ответ.

"Первый. Определенно. Похоже на работу Энни Лейбовиц"

Тут же всплывают три точки.

"Обижаешь, дьяволенок. Ньютон Хельмут. Не меньше"

"Хорошие фотографы, как воспитанные дети – их видно, но не слышно."

Цитирую слова его любимого фотографа и жду ответ.

"Рыжие девочки хорошими не бывают"

Смеюсь в голос и печатаю ответ.

"И кто это сказал?"

"Элиот Бастьен"

Пока я ищу смайлик с закатанными глазами от него приходит еще одно сообщение.

"Скинь свою геолокацию"

Делаю, что он просит, и через пару минут за мной приезжает такси.

Меня привозят к старому зданию с небольшой кофейней на первом этаже. Захожу во внутренний дворик через небольшую арку, по пути вспоминая дорогу к студии Элиота. Я была тут только однажды много месяцев назад.

Нахожу его имя на карточке домофона и нажимаю на кнопку. Спустя пару минут раздается звон, и я открываю дверь. Внутри темно и холодно. Поднимаюсь на второй этаж, где меня ждет еще одна приоткрытая дверь.

Захожу в святая святых Элиота Бастьена – открытую студию, которая служит ему и домом, и рабочим местом одновременно. В дальнем углу стоят оборудование, фоны, огромный стеллаж с камерами, шнурами и объективами. Прямо в центре кожаный диван, на котором спиной ко мне сидит друг, махая, чтобы я проходила.

– Надеюсь, здесь никого обнаженного? – с опаской спрашиваю я, вспоминая, как в прошлый раз столкнулась с двумя голыми девицами.

– Не в данный момент. – бормочет он, ухмыляясь.

Уже уверенней прохожу в гостиную, опускаясь на диван рядом с ним. У Элиота на ногах ноутбук, и он, кажется, просматривает новые фото. Таким сосредоточенным его можно увидеть только в процессе работы.

– Коммерция? – спрашиваю я.

– Не-а. Для портфолио. Смотри. – он ставит ноут на мои коленки. – Выпьешь что-нибудь?

– Кофе, если можно. – киваю я, уже во всю поглощенная фотографиями.

Работы Элиота завораживают. Я еще не встречала никого, кто мог бы так качественно работать со светом. Не удивительно, что многие журналы мира хотят сотрудничать с ним. У него талант.

– Не пойму, – вслух рассуждаю я, рассматривая фото. – она на чем-то лежит или это в движении?

Элиот возникает надо мной, протягивая кружку.

– Секрет. – ухмыляется он и снова располагается рядом с мной на диване.

– Потрясающие снимки. Такие чувственные и одновременно невинные.

– Ага, прям, как ты.

Я отрываюсь от экрана и перевожу взгляд на своего друга. На его лице ни грамма прежней сосредоточенности.

– Зачем ты меня сюда позвал? – с прищуром спрашиваю я.

– За этим. – он тянется за смартфоном на столе. Туда же я и ставлю ноутбук. Он открывает какое-то приложение и показывает мне.

Сердце на секунду останавливается, я перевожу взгляд на Элиота и обратно на экран.

– И что это? – якобы не понимая, спрашиваю я.

– Это, мой любимый рыжий дьяволенок, твоя страничка в Instagram. Я тебя вычислил.

Пожимаю плечами и откидываюсь на диване, попивая кофе.

– Это просто хобби.

– Просто хобби? Да у тебя тут двести тысяч подписчиков.

– Это не всерьез.

Он хватает меня за подбородок, разворачивая к себе лицом.

– У тебя талант. – говорит он так, словно хочет, чтобы слова плотно впечатались в мое сознание.

– Это у тебя талант. – отмахиваюсь я. – А я просто подбираю картинки по цвету и формирую красивую ленту.

– Но ведь это же ты снимала все это. И не спорь. Я узнаю эти рыжие волосы. Пусть там и нет твоего лица, но твоя ключица тебя выдает.

Хоть я и делаю вид, что мне все равно, но глубоко внутри радуюсь его словам. Особенно его.

– Это просто фотографии.

Элиот тут же слегка бьет меня по губам.

– Чтоб я больше не слышал таких ужасных слов в этом храме искусства. – рукой он показывает на все пространство вокруг нас, и я начинаю смеяться.

– Хорошо, не буду. Это все?

– Нет. Не все. Раздевайся. – требует он, взглядом проходясь по моему телу.

– Что, прости?

– Мне в коем-то веке удалось затащить тебя к себе в студию, я должен тебя снять.

– Не в этой жизни. – усмехаюсь я.

– Ты сейчас разбиваешь мне сердце. Уже во второй раз, между прочим. Хотя нет, в третий. Первый был, когда ты заявила, что у тебя есть парень. И кстати, почему я с ним до сих пор не знаком?

Всегда поражалась его способности соскакивать с одной темы на другую.

– Не думаю, что из этого выйдет что-то хорошее.

Он щиплет меня за бок, и я вздрагиваю, чуть ли не проливая на себя кофе. Уже во второй раз за день.

– Так и скажи, что он красавчик, и ты просто прячешь его от меня. Знаешь, а я мог бы даже согласится на тройничок вместе с вами двумя.

И тут из меня вырывается настоящий громкий смех, стоит представить лицо Шона, когда я передам ему эти слова. В этом плане Шон слишком консервативен.

Никакого группового секса или секса в общественных местах.

Секс – это что-то интимное только между двумя людьми.

Он даже ждал целый год, пока мне не исполнилось восемнадцать, прежде чем заняться со мной полноценным сексом.

– Так-то лучше. – вдруг серьезно говорит Элиот с легкой улыбкой на лице и странным проникновенным взглядом.

– Ты о чем?

– Ты улыбаешься. Искренне. А когда вошла, на тебе лица не было.

– Но ты даже не взглянул на меня, когда я вошла.

– Все было в твоем голосе, а потом в глазах. Можешь своему парню рассказывать о том, что все в порядке. Со мной это не прокатит. Я тебя вижу, Дана Эдвардс. Насквозь. Колись, что случилось?

Мотаю головой, делая еще глоток уже остывшего кофе.

– Мне мама звонила. – тихо говорю я.

– Вот же сучка. Да как она только посмела?

Из меня вырывается еще смешок, но уже не такой живой.

– Что хотела?

– Понятия не имею. – снова поднимаю на него глаза. – Я не ответила.

– И правильно сделала.

Элиот запускает руку мне в волосы и притягивает к себе, обнимая. Я не сопротивляюсь, просто наслаждаюсь его теплом, сильным телом и понимающим молчанием.

– Уверена, что не передумала насчет того, чтобы раздеться? – через мгновение шепчет он, и я тут же вырываюсь из его объятий с силой ударяя ладонью в грудь. Но он только усмехается.

– Ладно. Ладно. В другой раз.

– Никакого другого раза не будет, Элиот Бастьен.

– Еще посмотрим, Дана Эдвардс.

Спустя три-четыре часа, проведенных в студии Элиота, я практически совсем забываю об утреннем конфузе, собеседовании, звонке от мамы и ссоре с Шоном.

Тяжесть этого дня опускается внезапно, стоит сесть в такси. Я стараюсь не подпускать к себе плохие мысли. Потому что еще в детстве поняла одну простую вещь – мы сами задаем настроение нашей жизни. Каждый день может наполнится разочарованием, стыдом и сожалением, если ему позволить. Но вместо этого я даю ему отпор, выбирая надежду, смех и благодарность. Это мой способ не сойти с ума.

Хотя в данный момент даже это не помогает. И почему-то именно сейчас. Не знаю, что конкретно пошатнуло мой замок – Шон, мама или новая работа. А может, они сделали это вместе, и поэтому мне сейчас хочется разрыдаться.

Открываю окно рядом с собой и впускаю теплый воздух вместе со всем, что может предложить мне город. Он обнимает меня, как старый друг, доставая все плохое, и я начинаю плакать.

Слезы высыхают к моменту, когда я вижу окна квартиры, где живу с Шоном. В них горит свет. Значит, сегодня он вернулся домой раньше. Мысленно тут же составляю план действий. Это помогает не совершить какую-нибудь глупость или сказать что-то не то.

Поднимаюсь наверх и тут же открываю дверь своим ключом. Шон сидит ко мне спиной на диване. Из телевизора доносятся новости. Из всего освещения, горит только лампа у дивана. Аккуратно, разуваюсь, вешаю на место сумку и осторожно, как нашкодивший ребенок, встаю перед ним лицом, загораживая телевизор. Наши глаза встречаются, но он продолжает молчать. А все мои заготовленные слова вылетают из головы, и я просто расстегиваю пуговицу на брюках, позволяя им упасть к ногам. Шон внимательно следит за моими действиями и продолжает молчать. Тогда я даю себе волю и медленно сажусь ему на колени сверху. Его ладони, скорее рефлекторно, чем намеренно, опускаются на мои бедра.

Губы находят его в легком поцелуе. Немного раскачиваясь бедрами, я прокладываю дорожку от уха к шее. Его тело напрягается, а мне только нужно почувствовать тепло, нужно почувствовать себя желанной, знать, что между нами ничего не изменилось, знать, что он все еще рядом со мной, хочет меня.

Из него вырывается стон, он сжимает мои бедра сильнее, и притягивая к себе рукой за шею целует по-настоящему. Я прижимаюсь к нему всем телом, ощущая его возбуждение.

Ну же, Шон, возьми меня, покажи, как я важна для тебя – прошу я, запуская руки ему в волосы.

Но он резко отстраняется, тяжело дыша.

– Давай поженимся. – хрипит он.

Всего секунду мне кажется, что я только что получила пощечину. Тело парализует.

– Что? – слышу свой шепот.

– Да брось, неужели тебя удивляет мое предложение?

В тело возвращается жизнь, и я соскальзываю с его колен рядом на диван, уставившись куда-то перед собой.

– Что? – повторяю я, как во сне.

– Давай поженимся. – снова говорит он. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Дана. Мы вместе уже шесть лет. Тебе не кажется, что это разумный шаг?

Так, мне нужен воздух. Встаю с дивана, ища вокруг подтверждение тому, что не сплю. Свадьба? Что?

– Ты серьезно? – не доумевая, бормочу я.

– Я привез тебя сюда. Думаешь, я бы сделал это, не будь я серьезен?

– Не пойму. – мотаю головой. – Еще сегодня утром ты злился, что я заставила тебя понервничать, а сейчас ни с того ни с сего предлагаешь выйти за тебя?

– Эти два факта никак не связаны. Я все еще злюсь на тебя.

– Но почему сейчас?

– А почему нет? Ты всегда была моей, Дана.

Я сглатываю, до сих пор не осознавая, что происходит. Почему мой мозг не может принять его слова? Почему я хочу сбежать?

Мой телефон оживает в сумке у входа. Шон оборачивается. А я даже вздохнуть не могу. Поэтому он сам идет к двери и достает телефон.

– Это твоя мама. – читает он и подходит ко мне. Я делаю шаг назад, когда Шон протягивает мне телефон.

– Нет. Я не хочу сейчас с ней разговаривать.

Или вообще когда-либо.

– Не будь ребёнком, Дана. Ответь.

Снова отрицательно мотаю головой. Он посылает мне неодобрительный взгляд и делает то, от чего у меня перехватывает дыхание – отвечает на звонок.

– Да, Элеонора.

Не могу поверить, что он только что это сделал.

– Нет, Дана сейчас не может говорить, она в душе.

Отдаленно слышу её голос и снова возникает желание спрятаться куда подальше.

Брови Шона взлетают вверх, он переводит взгляд на меня.

– Да, сегодня вечером мы свободны. – говорит он, и я больше не могу стоять на месте.

Со всех ног бегу в ванную и закрываю за собой дверь. Нет. Нет. Нет. Слышу, как Шон чертыхается, а следом дергает ручку двери.

– Дана, открой. – раздается за дверью.

Нет. Я в жизни не открою эту дверь. Пусть идет с моей матерью сам, куда хочет. Я не выйду отсюда.

– Не будь ребенком!

– Мне незачем с ней встречаться! – кричу я в ответ. – Ничего нового она мне скажет.

– Ты не можешь вечно избегать её. Она же твоя мать. Не съест же она тебя.

– Ты прекрасно знаешь о наших с ней отношениях! Да черт возьми, ты всегда был рядом, когда мы ссорились!

– Они с твоим отцом в Париже всего на два дня. Ты не можешь просто взять и вычеркнуть родителей из своей жизни.

Зарываюсь лицом в свои ладони, прекрасно осознавая, что тень Элеоноры Эдвардс всегда будет преследовать меня.

Думай, Дана, думай. Она не сможет испортить тебе жизнь за один вечер. Ты ей не позволишь. Ты больше не та маленькая девочка. Теперь ты далеко от неё. В Париже, с Шоном. Он прикроет тебя. Как всегда это делал. Он прав. Правильно?

– Ну же, Дана.

Всего один вечер. Они ведь твои родители. Ты больше не маленькая девочка. У тебя есть работа, есть парень. Ты справишься.

Стиснув кулаки, открываю дверь. Шон внимательно изучает меня.

– Я буду рядом. – наконец говорит он, и я верю ему.

4

Шон крепко держит меня за руку, когда мы входим. Туфли на высоком каблуке слегка жмут, а черное платье с высоким воротником сдавливает шею, так что мне все время приходится его поправлять. Я выпрямила волосы, как сказал мне Шон, подвела глаза. Но даже со всеми этими усилиями, я уверена, что не смогу угодить Элеоноре Эдвардс. Мысленно готовлюсь к её всевозможным недовольствам.

Ноги дрожат, когда я вижу своих родителей за самым дальним столиком у окна. От нервов к горлу подкатывает тошнота. Наверное, даже хорошо, что я сегодня ничего не ела.

– Элеонора. – улыбаясь говорит Шон, отпуская мою руку, и я чуть ли не падаю, теряя ощущение опоры.

Мама встает вместе с отцом, и они оба жмут Шону руку. Затем очередь доходит до меня.

– Дана. – кивает мне отец и садится за стол.

Мама вскользь оценивает мой наряд, и только потом её глаза находят мои. На лице появляется сдержанная улыбка.

– Привет, мам. – говорю я, как можно непринужденнее, но внутри все сжимается.

– У тебя что-то с телефоном? – спрашивает она, присаживаясь на место напротив отца за круглым столом.

Мы с Шоном садимся между ними.

– Нет, а что? – мои глаза устремляются в окно перед собой.

– Я пыталась дозвонится тебе весь день. – она поправляет приборы на столе так, чтобы они были идеально ровные, прям как её короткие волосы. Инстинктивно я выпрямляю спину, делая глубокий вдох.

– Я была занята.

– Чем же, позволь узнать?

– Проходила собеседование.

– Весь день?

Я не отвечаю. Но это и не нужно. Потому что стоит поднять на нее глаза, как я читаю разочарование на ее лице. Чтобы я не ответила, это не удовлетворит ее, как обычно. Поэтому я просто пожимаю плечами.

Официант приносит нам меню, и мы делаем заказ.

– Шон, как тебе жизнь в Париже? – интересуется Элеонора.

– Прекрасно. – улыбается Шон. – Компания быстро расширяется.

– Твой отец, наверное, гордится тобой. – вдруг говорит папа.

Ричард Эдвардс – лучший хирург на всем западном побережье Соединенных Штатов.

– Не знаю, – честно отвечает Шон. – он всегда хотел, чтобы я работал на него. Но я рано понял, что инвестиции – это не мое. – усмехается он, и на лице отца появляется улыбка.

Боже, если ты меня слышишь, пусть еду несут быстрее, молю я про себя. Но официант лишь приносит бутылку вина и разливает ее по бокалам. Алкоголь тоже сойдет, спасибо.

– Мы частенько видимся с ним. – продолжает Ричард. – Думаю, нам всем стоит в августе съездить в Ниццу отдохнуть, как считаешь?

– Было бы неплохо.

Черт, надеюсь, я подхвачу какую-то инфекцию или обо мне просто забудут, вот прям, как сейчас. Даже неделя с моими родителями вызывает зуд на коже.

Я делаю внушительный глоток вина и тут же замечаю неодобрение на лице мамы. Отлично, теперь, она наверное думает, что я еще и алкоголичка. Делаю еще глоток, осушая бокал полностью. Затем беру бутылку, но Шон перехватывает её и сам наливает мне.

Спустя, как мне кажется, целую вечность приносят горячее. Родители увлечены рассказом Шона о его работе, так что даже не замечают меня. И во мне теплится надежда, что так оно и останется, но вдруг мама делает глоток вина, и спрашивает:

– А чем ты занимаешься пока Шон на работе?

Отпиваю еще из своего бокала, чтобы протолкнуть кусок мяса.

– Работаю официанткой. Буквально сегодня устроилась в новый ресторан. – сухо отвечаю и пью еще, чтобы перед глазами наконец расплылось разочарованное выражение на лице матери.

– И что, ты всю жизнь собираешься быть прислугой?

Сердце больно сжимается, а я вместе с ним.

– А почему нет? График неплохой. А если улыбаться, как ты меня учила, так еще и щедрые чаевые оставляют.

– Дана. – резко обрывает отец, но я даже не смотрю в его сторону. Если мать просто разочарована, так отец еще и видит во мне избалованную, эгоистичную суку, которой нет дела ни до кого, кроме себя любимой. Огрызаюсь значит не уважаю. Отчислилась из университета значит плюю на все, что в меня вложили. Уезжаю и не звоню – ну, так это мне просто похрен на всю семью.

Делаю еще щедрый глоток красного вина, ощущая, как сильно сдавливает грудь. Снова поправляю воротник.

Шон берет меня за руку под столом, и я поднимаю на него глаза.

– Хватит пить. – шепотом просит он, и я тут же отнимаю руку.

Он меняет тему и заваливает родителей вопросами об их путешествиях и всем остальном.

Приносят основное блюдо, но я к нему даже не притрагиваюсь. Разговор продолжается, а я не слушаю. Вино в бутылке предательски заканчивается.

– Что собираетесь делать, когда вернетесь в Америку? – вдруг спрашивает мама, и я цепенею.

– Мы хотим поженится. – тут же отвечает Шон, и все вокруг, как будто бы исчезает.

– Это же невероятная новость! – восклицает Элеонора. – Поздравляем!

Мне становится трудно дышать. Нет. Нет.

– Нет! – вдруг вырывается из меня.

– Дана, детка. -снова берет меня за руку, но я тут же вырываюсь.

– Не трогай меня.

Резко встаю с места, хватая сумочку. Как назло, именно в этот момент вино ударяет в голову, а официант проходит мимо с подносом. Я врезаюсь в него, теряю равновесие, слышу треск разбивающегося стекла и падаю назад. Руку пронзает острая боль и я морщусь, из глаз летят искры, смешиваясь со слезами.

– Дана! – слышу голос Шона.

– Нет! – кричу я. – Не подходи ко мне.

Беру сумочку с пола, и не в силах поднять глаза на тех, кого обычно зовут семьей, встаю на ноги, разворачиваюсь и ухожу прочь.

Из груди вырываются всхлипы, когда прохладный воздух ударяет в лицо на улице. Трясущимися руками достаю телефон из сумочки, но руки не слушаются. Он выскальзывает, я не успеваю опомнится, как он разбивается об асфальт. Экран трескается, и я начинаю плакать сильнее. Поднимаю его с земли и иду. Просто иду. Прохожие оборачиваются. Но слезы застилают глаза, и я не вижу выражение их лиц. Все тело содрогается, и я никак не могу взять себя в руки.

В какой-то момент небо разрывается на части, и начинается ливень. Черт побери! Да что со мной не так?! Продолжаю идти, упиваясь жалостью к себе.

Проходят минуты или часы, ноги болят так, что хочется отрезать их, платье прилипает к телу. Мимо проносятся машины, люди разбегаются по углам. И я останавливаюсь, снимаю с себя туфли, которые мне когда-то подарила мать. Беру их в руки и выбрасываю в ближайшую урну. Смотрю на них так, словно где-то там написаны слова гордости, признания и любви. Но теперь на них лишь какая-то белая жижа.

– Дана! – слышу я своё имя. – Дана Эдвардс!

Поднимаю глаза и вижу машину прямо перед собой с опущенным окном. Раздаются сигналы других машин, смешиваясь с шумом дождя.

Сначала не совсем понимаю, кто это сидит в машине, но потом узнаю Тристана.

– Садись! – кричит он, и я на автомате босиком забираюсь к нему в машину.

Он сразу срывается с места, нажимает что-то на приборной панели и меня окутывает теплый воздух.

– Что с тобой случилось? – осторожно спрашивает он. – Ты цела?

Лезу в сумочку, чтобы снова проверить телефон. Но он не включается, экран рассыпался на кусочки.

– Я разбила телефон. – тихо говорю я и снова разрываюсь рыданиями.

– У тебя рука в кровоточит.

Переворачиваю ладонь и вижу кусочки стекла под кожей, но боли не чувствую, только странное онемение. От этого непонятного чувства перестаю плакать, словно кран перекрыли, и слезы закончились. Но вот мерзкие содрогания в груди остались. Похоже на икоту.

– Черт. – ругается он. И я думаю, что и он злится на меня. Но в его глазах только беспокойство. Тристан осторожно паркуется в ближайшем свободном месте и оборачивается ко мне всем телом. От него хорошо пахнет. Или это машина? Дождь барабанит по крыше. В голове туман.

– Позволишь? – спрашивает он, протягивая свою руку.

Секунду таращусь на нее, пока до меня наконец не доходит. Показываю ему ладонь. Он обхватывает её теплыми пальцами, и по телу проносится дрожь.

– Швы не нужны. – говорит. – Но нужно обработать рану.

– Можешь…можете позвонить Эмме?

На его лице растягивается улыбка.

– Можно на ты. И да, могу, конечно.

Тристан достает телефон из местечка между нами. Прикладывает к уху, но ничего не происходит. Он пробует еще раз. Снова глухо.

– Не берет? – спрашиваю я, чувствуя, как вода стекает по спине и ногам. Хорошо, что салон машины кожаный.

– Нет.

– А вы…ты знаешь, где она живет?

– Да, знаю.

– Можешь отвезти, пожалуйста?

– Конечно. – отвечает он и заводит машину.

Мы мчим по ночным улицам Парижа под музыку дождя. Сиденье приятно согревает теплом, а воздействие алкоголя усиливается. Голова начинает кружится, а ладони покалывать. В голове пусто, как после шторма, и я почти молюсь, чтобы так оно и оставалось.

Дождь прекращается, когда мы подъезжаем к зданию, где живет моя подруга. Я тянусь за ручку, но Тристан останавливает.

– Подожди, – его взгляд опускается на мои босые ноги. – я сам проверю дома ли она.

Мне ничего не остается, как просто кивнуть. Он выходит из машины, а я наблюдаю за тем, как он подходит к двери и нажимает на кнопку домофона. Всю дорогу сюда он молчал. И я словила себя на мысли, что мне не было неловко. В любой другой ситуации я бы наверняка постаралась как-то заполнить тишину, но с ним в этом не было необходимости.

Проходит несколько минут, прежде чем он возвращается, и я понимаю, что Эммы скорей всего нет дома. И что мне теперь делать? Ехать домой совсем не хочется. Впервые за все шесть месяцев.

Тристан садится в машину и я тут же говорю.

– Все в порядке, я подожду её.

– И кем я буду, если оставлю девушку одну ночью в промокшем платье на улице.

Я задумываюсь.

– Эм-м-м, последним козлом? – выпаливаю я, и только потом осознаю, что только что сказала.

Жар стыда поднимается к щекам. Но Тристан начинает смеятся.

– Я не это хотела сказать.

– Нет. Именно это. И ты права. Поэтому выбирай. Дом или ресторан?

– Что?

Его синие глаза выжидающе смотрят, будто он не знает, я правда такая глупая или он не так выразился. Я склоняюсь к первому варианту, но видимо, он думает иначе.

– Куда поедем? Ко мне домой или в ресторан?

– В этом нет необходимости. Правда. Дождь закончился. На улице лето. А я брала пару уроков самообороны в детстве. Я справлюсь.

– Я не спрашивал справишься ты или нет. Если ты не выберешь сама, я сделаю это за тебя. И мне почему-то кажется, что тебе мой выбор не понравится.

– В ресторан. – тут же говорю я, и он одобрительно кивает.

– Вот так бы сразу.

Мы снова срываемся с места.

В какой-то момент я не могу устоять и опускаю окно со своей стороны, немного высовываясь головой. Ветер щекочет лицо, и я закрываю глаза, вдыхая запах дождя и Парижа, который действует на меня практически исцеляющим образом.

Я влюбилась. Думаю, это самое подходящее слово. Я по уши влюблена в этот город с его узкими улочками, уютными кафе и старыми книжными магазинами. От этой мысли становится тепло, и я улыбаюсь. В этот момент все хорошо. У меня все хорошо.

Снова сажусь ровно и перевожу взгляд на Тристана, который наблюдает за мной, как за предметом искусства, словно пытаясь понять, что задумал художник. Спойлер. Мои родители хотели, чтобы я стала доктором, была признана высшим обществом, вышла замуж за достойного человека, естественно из хорошей семьи, и превратилась в женщину, которой можно гордится. Забавно, как все пошло не по плану – краски на холсте растеклись, фон смазался, а рисунок исказился, превращаясь в карикатуру. Да, это я.

Мы одновременно отводим взгляд. Я из-за неловкости, а он…наверное, потому что прочел мои мысли.

Спустя пару минут мы останавливаемся у ресторана. Он выходит из машины, и я делаю то же самое.

Тристан открывает дверь ключом и включает свет. Я плетусь за ним до кухни и приваливаюсь к одному из металлических столов. Он скрывается в одной из подсобок. Пол холодный, и я трусь ногой о ногу, чтобы хоть как-то согреться. Затем рассматриваю свою ладонь, которая бешено пульсирует. Ставлю сумочку рядом на стол.

Тристан появляется с маленьким белым чемоданчиком, кладет его рядом со мной и открывает. Его тело так близко к моему, что я чувствую тепло, исходящее от него. Приятное тепло.

– Почему ты ничего не спрашиваешь? – вдруг задаю вопрос, который крутился в моей голове.

Он достает пинцет и принимается доставать осколки.

– А что ты хочешь, чтобы я спросил? – его голос такой низкий и глубокий, что даже шепот кажется громким.

– Не знаю. – переминаюсь с ноги на ногу и делаю глубокий вдох. Дивный древесный аромат ударяет в нос. Так это от него так пахнет, а не от машины.

– Предпочитаю не лезть в дела других, если меня не просят.

– Понятно. – я резко втягиваю ртом воздух, когда он ваткой проходится по ране. Но в этот же момент он слегка дует на неё, и по телу проносятся мурашки от его нежного прикосновения.

– Прости, что испортила твой вечер. – тихо говорю я.

– Тебя бы здесь не было, если бы я этого не хотел, Дана. Да и к тому же, думаю, твой вечер выдался куда хуже моего. – уголки его губ дергаются вверх, когда наши глаза сталкиваются.

– Мой вечер был бы не таким ужасным, если бы я не налетела на того официанты посреди ресторана. Да еще и этот дождь. Вообще я люблю дождь, но сегодня я была к нему не очень готова. Ну, знаешь, зонтик, резиновые сапоги.

Тристан подавляет улыбку. Но я все равно понимаю, что он смеется надо мной.

– Как давно ты в Париже? – вдруг спрашивает он.

– Шесть месяцев.

– Что успела посмотреть?

– Почти ничего, если ты о музеях. Приходилось работать, времени не было.

– У тебя неплохой французский для иностранки.

– Спасибо. Языки – мое хобби. Мне кажется, так будет легче путешествовать по миру.

Он накладывает повязку на руку и начинает убирать все обратно в ящичек, а осколки выбрасывает в ведро под столом.

– Ты голодна? – спрашивает он, а я тут же вспоминаю кошмарный ужин.

– Нет.

Он кивает и продолжает просто смотреть на меня.

– У тебя красивые глаза. – выпаливаю я, и тут же прикусываю язык. Его брови слегка взлетают вверх. – Черт. Это наверное было неуместно, просто я иногда не думаю, когда говорю, особенно, когда немного выпью…

– Дана. – он вдруг обхватывает меня за плечи. – Расслабься.

И словно по волшебству, мое тело расслабляется. Раздается тихая мелодия, и он выпускает меня, доставая телефон из кармана брюк.

– Да. – тут же говорит он, не отрывая от меня взгляда. – Да, я звонил, у меня тут твоя подруга. Говорит, у меня красивые глаза.

Лицо снова вспыхивает. Да кто меня за язык тянул?

– Нет, выпила не сильно. На ногах стоит. Хорошо. Мы скоро будем.