Ана Эм
Очевидный выбор
33
Когда мы выходим на улицу, дождь все еще идет. Не такой сильный, как раньше, но все же. Мы оба выглядываем с порога вниз.
– Кто-то забрал наши велики. – констатирует он.
– Что будем делать?
Думает всего секунду.
– На соседней улице есть небольшой ресторанчик.
– Тогда чего мы ждем? – улыбаюсь я.
Рафаэль берет меня за руку, и мы оба выбегаем под дождь. Несемся вниз по ступенькам. Сначала я вся сжимаюсь, словно пытаюсь спрятаться, но потом осознаю, что в этом нет никакого смысла и расправляю плечи. Я люблю дождь. Особенно летом.
Мы выбегаем на главную улицу и двигаемся дальше. Сердце в груди колотится так, будто готово в любую секунду вырваться наружу. И дело не в том, что спорт – это не мое. Я просто счастлива. Это чувство разрывает меня изнутри. Хочется завизжать от восторга, но я сдерживаюсь и просто крепче сжимаю руку Рафаэля.
Я уже вижу веранду ресторана впереди, как Рафаэль вдруг останавливается.
– В чем дело? – недоумеваю я.
– Дождь идет.
– Я заметила.
– Послушай. – просит он.
Из ресторана сквозь голоса доносится музыка. Кажется, это Patrick Watson – Je te laisserai des mots.
Рафаэль отходит в сторону. И заново подает мне руку.
– Позвольте пригласить вас на танец, мадемуазель.
Мой список.
Я широко улыбаюсь ему и беру его руку в свою. Он притягивает меня к себе. Дождь оставляет на наших лицах капли, а мы начинаем кружится, как будто застряли где-то в позапрошлом веке. Что-то среднее между вальсом и танго. Его рука крепко держит меня за талию. Я следую за каждым его шагом. Когда он закручивает меня, когда снова отталкивает и тянет на себя. Вода разбрызгивается в стороны от каждого нашего движения. Мир вокруг нас замирает. Его глаза неотрывно смотрят в мои. Я отхожу в сторону и поворачиваясь на месте, прижимаюсь к нему спиной. Его руки покоятся на моей талии, и я накрываю их своими, покачиваясь из стороны в сторону. Позволяю себе на секунду утонуть в этом моменте, закрываю глаза и запрокидываю голову ему на плечо. Чувствую дождь на коже, его губы на шее. Но они не целуют, просто прижимаются, словно ему важно почувствовать мой пульс.
В последний раз он толкает меня от себя, затем снова притягивает к себе и наклоняет назад. Наши лица так близко друг другу, но никто из нас не пытается преодолеть оставшееся расстояние.
Народ на веранде взрывается аплодисментами. Мы выпрямляемся, улыбаясь друг другу. Кто знает, что творится в его душе, но в моей сейчас так тихо и спокойно. Так ты чувствуешь себя, когда возвращаешься домой.
Мы наконец добираемся до укрытия на веранде. Официантка вручает плед только мне, потому что Раф отказывается. Я прошу заказать его что-нибудь теплое, и он предлагает пересесть внутрь, но я наотрез отказываюсь. Почему? Разумеется, потому что люблю дождь. Мы выпиваем немного вина. И дрожь в теле стихает. После горячего блюда наш разговор принимает странное обличье. Мы говорим обо всем, но ни о чем-то конкретном. Он рассказывает о местах, где ему понравилось больше всего, потому что я спросила, куда бы он хотел вернуться. Я признаюсь ему в самом постыдном, потому что он не верит, что я королева по части неловких ситуаций. Затем он вспоминает, что уже два раза промок из-за меня. Сначала в ванной, потом в фонтане. А я напоминаю ему, что в фонтан он полез сам. Еще пара бокалов, и я узнаю, что он боится ездить за рулем машины после аварии в семнадцать лет. А он теперь знает, что у меня есть права, но я отказалась от машины, которую хотели купить родители, потому что до смерти не хотела быть им чем-то обязана.
У него нет любимого цвета.
Мы оба любим собак. У него была в детстве, а мне не разрешали завести.
Он не признает фильмы про супергероев, а я обожаю железного человека.
В какой-то момент посреди разговора его мысль обрывается. Он смотрит на время и набирает кому-то сообщение. Затем ждет и игнорирует мои вопросы. От этого мое любопытство только сильнее зашкаливает. Дождь окончательно заканчивается, как и еда на наших тарелках. Моя одежда еще влажная, но терпимо.
– Идем. – вдруг говорит он, резко поднимаясь.
– Куда?
– Вычеркнем еще один пункт из твоего списка.
Он расплачивается, и мы выходим в ночной город. Улицы снова понемногу заполняются людьми. После дождя воздух влажный, но жить можно.
Мне кажется, мы идем целую вечность, когда он наконец останавливается у большой неоновой вывески. Я не успеваю толком прочесть, что это за место, как он вталкивает меня в салон.
– Какие люди! – тут же восклицает молодая девушка с короткими черными волосами. Все её тело покрыто различными картинками, но выглядит она при этом довольно мило.
– Спасибо, что согласилась так поздно, Адель.
– Для тебя мои двери всегда открыты, ты же знаешь.
Они обмениваются поцелуями в щеку.
– Это Дана.– представляет меня Раф, и девушка целует меня так же, как и его. –Ты очень красивая, Дана.
– Спасибо, ты тоже.
– Так, и кому из вас не терпелось на ночь глядя сделать тату?
– Видимо, мне. – неуверенно говорю я.
Мы сейчас правда в тату-салоне, и я собираюсь сделать себе первую татуировку? Кто-нибудь, ущипните меня.
– Можем уйти, если не готова. – вдруг обеспокоенно предлагает Рафаэль.
– Нет. Я хочу это сделать. – уверяю я. – Давно хотела, на самом деле. Просто никогда не думала, что это произойдет так спонтанно.
– Лучшие тату всегда спонтанные. – говорит Адель. – Идем.
Она ведет меня к кожаному креслу, и я сажусь. Раф стоит рядом.
– Что бы ты хотела и где? – она придвигает стол на колесиках с ноутбуком.
– Надпись. – отвечаю я и показываю ей местечко у основания кисти. – Вот здесь.
– Что за надпись?
Я задумываюсь и перевожу взгляд на Рафаэля. Слова сами приходят в голову.
– Ты смелая. – говорю я, и он едва заметно улыбается.
– Можем сделать её твоей рукой, – предлагает она, и видя мое ужасающее выражение лица, поясняет.– ты напишешь, я распечатаю эскиз.
– А, – выдыхаю я. – хорошо.
Адель вручает мне бумагу с ручкой, и я пишу эту фразу на французском.
Она скрывается в соседней комнате, чтобы распечатать эскиз. А я начинаю заметно нервничать.
– Эй, – Рафаэль придвигает стул и садится рядом. – ты не должна этого делать, если не хочешь. Имей ввиду, это на всю жизнь.
– Дело не в этом. – качаю головой. – Думаешь, почему я так тянула?
– Без понятия.
– Я до смерти боюсь боли и иголок. – шепчу я.
Он закусывает губу, чтобы скрыть улыбку.
– Просто, чтоб ты знала, я улыбаюсь не из-за твоего страха, а потому что ты до невозможного милая сейчас.
Я не успеваю ответить, потому что к нам уже возвращается Адель. Меняет один стол на другой. Я даже не могу смотреть в ту сторону из-за этой машины-убийцы. Делаю глубокий вдох. Но ничерта не помогает. Ты смелая, Дана, говорю себе. Адель спрашивает про цвет, и я выбираю красный. Ты смелая.
Она прикладывает эскиз к нужному месту и уточняет, устраивает ли меня положение. Я только киваю, потому что от нервов не могу больше и слова произнести.
– Эй, принцесса, – Рафаэль берет меня за свободную руку. – посмотри на меня.
Перевожу взгляд на него. Включается этот жужжащий прибор, и я вздрагиваю.
– Готова? – спрашивает Адель. Кивок. – Тогда я начинаю.
Я зажмуриваюсь изо всех сил, когда игла начинает входить в кожу. Мое воображение принимается за свое дело. И вот я уже представляю, как лезвие разрезает мою кожу, кровь…
– Дана. – зовет Рафаэль. – Помнишь, ты спрашивала меня про мою бывшую?
Я открываю глаза.
– Помню.
– Тебе все еще интересно?
– Да.
Он сглатывает и сильнее сжимает мою руку.
– Мы познакомились еще в школе. Нам тогда было по пятнадцать лет. Мне казалось, она была единственным человеком в этом мире, кто понимал меня по-настоящему. Её зовут Дениз.
– Красивое имя.
– Да, и я так думал. Она была первой во всем. Мой первый поцелуй, первый секс, первая любовь. Когда пришло время поступать в университет, я не знал, что мне делать. Ничего, кроме литературы не вызывало даже самый малый интерес. Мама хотела, чтобы я закончил бизнес-школу. Тут мы сильно не сходились во мнениях. Но Дениз как-то удалось убедить меня. Она и сама шла по стопам родителей. В итоге, мы вместе поступили в одну бизнес-школу в Париже. Почти сразу начали жить вместе. В той самой квартире, где ты была. Помнишь, на вечеринке. Тогда еще пошел дождь. Ты вышла ко мне на балкон и мы…
– Ты меня поцеловал. Да, я помню.
– Так вот, мы жили там все время, пока учились в университете. За день до выпускного я купил кольцо. Собирался сделать ей предложение под Эйфелевой башней. Банально, да?
– Немного.
– Ей нравилась такая романтика. А я был готов делать все, что ей нравилось. У меня в этом плане не было границ.
– Либо любил, либо ненавидел.
Я вспоминаю слова мадам Дюран о том, что он все делил на черное и белое. Если любил, то всем сердцем, если ненавидел, то этот человек больше не имел права находиться в его жизни.
– Да, примерно так и было.
– Что произошло?
– Я узнал, что она мне изменила с моим лучшим другом.
– Мне очень жаль. – тихо говорю я.
– Мне тоже.
– Почему?
– Потому что из-за злости на неё, сделал то, о чем теперь буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
– Готово. – вдруг говорит Адель.
Рафаэль встает, выпуская мою руку, и я отчетливо осознаю, что большего он мне не расскажет.
34
Уже в третий раз за сегодняшний день смотрю на эту красную надпись на кисти. Я смелая. Она под пленкой, и кажется, стоит ее снять, как надпись исчезнет. Интересно, это напоминание или все-таки утверждение? В любом случае, эти буквы теперь со мной на всю жизнь, очень надеюсь, что они проникнут глубоко в меня на молекулярном уровне. Хотя, тот факт, что я все же позволила кому-то пронзить себя иголкой сам по себе подтверждает эту надпись. А значит, я и правда смелая.
Желудок урчит, как напоминание о том, что я сегодня еще ничего не ела. Во-первых, потому что решила поработать, а во-вторых, не хотела пересекаться с родителями. Но видимо, им самим не до меня. И я не жалуюсь. Меня это вполне устраивает. Вот только за последний час мне в голову приходят только дерьмовые идеи. Стены вокруг не вызывают приступов вдохновения, и все, что я придумала улетает в урну уже в пятый раз. Да, знаю, можно, конечно, воспользоваться заметками в телефоне, но на бумаге вернее. Так, слова будто бы имеют вес, что ли. Не знаю. Уже ничего не знаю. Моему мозгу нужен кислород. Решено. Надеваю синий купальник, а сверху легкое платье того же цвета. На волосы плевать. Я здесь уже третий день, а еще ни разу не была на море. Мысленно прикидываю, сколько идти до пляжа и решаю не брать с собой полотенце. Просто искупаюсь и вернусь. Поэтому хватаю маленькую сумочку и телефон. Осталось только незаметно выскочить из дома.
Снизу раздаются голоса. Спускаюсь ниже, чтобы понять, что происходит. Там точно кто-то еще, помимо родителей.
– Не воспринимай на свой счет, Мишель. – говорит отец. – Моей дочери предстоит еще многому научится.
Мишель? Тот идиот недо-врач? Как там его…Мишель де Шар, кажется.
– Да я понимаю, если бы я знал, что ее отчислили…теперь понятно, почему она так на меня разозлилась.
Разозлилась? Да если бы я на него разозлилась, он бы сейчас здесь не стоял. Да и я бы наверное тоже.
Какого черта он вообще здесь делает?
Не знаю, откуда появляется это чувство, и где остался мой мозг. Но я уверенными шагами спускаюсь вниз. Мама, отец и этот недоразвитый как раз стоят в дверях.
– Мишель! – восклицаю я с притворной улыбкой и подхожу к ним. – Не знала, что ты зайдешь. Решил взять пару советов у доктора Эдвардса по коронарному шунтированию?
Отец отправляет мне свой убийственный взгляд, который почему-то уже не работает, как раньше. Мишель косится на него, затем расправляет плечи и смотрит на меня так, будто я какая-то больная с неизлечимой болезнью. Жалость и немного высокомерия. Мол, ты уже потеряна, но я же не виноват, что у меня вся жизнь впереди. Мерзкий ублюдок.
– Не стоит, Дана, я знаю, что на самом деле проблема не во мне…
– А в ком? Во мне?
Он прочищает горло, подавляя улыбку. Еще секунда и я врежу ему по яйцам. И плевать на то, кто он такой. Поверить не могу, что родители вот так просто дают ему меня унижать. Это неправильно, так не должно быть. Хотя, чему я удивляюсь. У них же черный пояс по унижениям. Но они это вроде иначе называют – воспитание.
– Я понимаю, тебя отчислили, и теперь ты…
– Что? Завидую? – продолжаю улыбаться так широко, что сводит скулы.
– Ну, да. В каком-то смысле, да. И это абсолютно нормально. Иногда девушкам лучше заниматься чем-то другим.
Где-то я уже это слышала.
– Ага, и чем нам, по-твоему, стоит заниматься?
Он пробегает глазами по кругу, а затем смотрит на меня сверху вниз.
– Домом, семьей.
– Вау! – хлопаю я. – Мало того, что ты полный кретин, да еще и сексист! Поздравляю, надеюсь, родители тобой гордятся.
– Дана! – рычит отец. – Иди в свою комнату. Живо!
– Не хочу. – спокойно отвечаю я. – Зачем? Я только спустилась. Да и к тому же, тебе не кажется, что я давно вышла из того возраста, когда ты можешь мне приказывать?
Он опускает взгляд на маму, но она молчит. Впервые в жизни моя мать молчит. Она смотрит куда угодно, но только не на меня с отцом. Чудно. Не скажу, что это поддержка, но что-то около того, поэтому я продолжаю.
– И да, – обращаюсь я к Мишелю. – меня отчислили. Но так, я хотя бы не смогу убивать людей в операционной, чего не скажешь о тебе, согласен?
Он снова онемел. Его взгляд мечется от меня к отцу и обратно.
– Думаю, тебе пора, Мишель. – вдруг произносит мама, подталкивая его к двери.
Мне бы тоже уйти. Но что-то останавливает. Сердце громко стучит в груди. Инстинкты призывают меня бежать, но я не двигаюсь с места. Потому что только начала, и не собираюсь останавливаться. Тормоза отказали. Осталось только узнать, как сильно я покалечусь после столкновения с отцом.
Входная дверь закрывает за этим придурком. Мама прислоняется к ней и поднимает на меня обеспокоенный взгляд.
– Ты совсем из ума выжила! – начинается. Отец, как обычно ходит из стороны в сторону, размахивая руками. А я стою перед ним, как на каком-то долбаном суде.
– А что я не так сказала?
– Ты издеваешься? – вена на его лбу набухает, а лицо краснеет. Он в ярости. -Ты хоть знаешь, кто его отец? А? – нависает прямо надо мной.
– Понятия не имею. – тихо отвечаю я. – Но если это его сын, тогда я даже рада, что не знакома с ним.
– Закрой свой рот! – вопит он, и я вздрагиваю, дыхание учащается, я приказываю себе успокоится. – Мало того, что ты выставила себя идиоткой, у тебя еще хватает смелости огрызаться!
– Это он выставил себя идиотом, а не я.
– Но этот идиот хотя бы окончил университет! И будет работать в клинике, получит признание в обществе…
– Ага, и будет убивать людей время от времени…
– Заткнись!
– Хватит. – вмешивается мама и подходит к нему, чтобы успокоить, но тот только отмахивается, едва не сбивая её с ног. Что только подливает масла в огонь.
– Да и что с того, что я не закончила этот гребанный университет? Какая разница?
– Если ты не понимаешь очевидного, то ты еще большая идиотка, чем он. – цедит отец.
– А ты получается умный, да? Правильный? Это потому что ты врач? Интересно, все ли хирурги такие высокомерные ублюдки?
Мощный удар приходится по моей правой щеке. Хлопок. И моя голова откидывается в сторону вместе с криком матери так сильно, что из глаз летят искры. Прижимаю ладонь к горящей щеке и медленно поворачиваю голову, как во сне, как в кошмаре. Меня никогда не били.
– Ты возвращаешься в Нью-Йорк первым же рейсом. – выплевывает отец. – Будешь молить Шона о прощении и выйдешь за него замуж, поняла меня?
Я не могу пошевелиться. Он разворачивается и направляется к лестнице.
– Нет. – слышу свой голос, и он оборачивается.
– Что ты только что сказала?
– Я сказала. – громче говорю я. – Нет. Я не стану этого делать. Я не буду слушать тебя. Не стану делать то, что ты говоришь. – мой голос дрожит, но не от страха, больше нет. – С этого момента, у тебя больше нет дочери. Так что можешь идти ко всем чертям, доктор Ричард Эдвардс.
Не колеблясь ни секунды, я вылетаю из дома, сбегаю вниз по лестнице и просто иду. Щека продолжает гореть, а я двигаюсь быстрее. Сердце продолжает колотиться, легким не хватает кислорода, а я продолжаю идти. Потому что если остановлюсь, боюсь, что упаду, если упаду, не смогу подняться.
Я злюсь, злюсь на него, ненавижу его, злюсь на себе и ненавижу себя. Может, если бы я была другой, если бы смогла стать кем-то другим, меня бы любили больше. У нас бы были нормальные семейные ужины, мы бы проводили больше времени вместе. Рассказывали бы друг другу о том, как прошел день, готовили бы барбекю на веранде, ездили бы вместе на море и были бы нормальной семьей, как все прочие. Отец гордился бы мной, а мама помогла бы спланировать свадьбу. Мы бы спорили о пустяках вроде цветов и десерта.
Вот бы все было иначе.
Вот отец поднимает меня с земли, когда я сваливаюсь с велосипеда. Он обнимает меня и говорит, что все хорошо, “попробуй снова, не бойся, я с тобой”.
На выпускном они сидят в зале и хлопают вместе с остальными родителями. Мама плачет, а отец улыбается, потому что гордится мной.
Перед экзаменами, папа помогает со сложными предметами. Говорит, что верит в меня, что я – его дочь, а значит могу справиться со всем.
Шон делает мне предложение руки и сердца. Я счастлива, родители тоже, потому что с нетерпением ждут внуков.
Эти воспоминания искусственные, созданные мной и отложенные в копилку "все еще может измениться". Но вот эта копилка разбита. А я чувствую себя так, будто только что узнала о том, что мне никогда не попасть в Хогвартс.
Выхожу к набережной. Солнце припекает, но щека все еще горит сильнее. Он меня ударил. Он должен был всегда защищать меня, но он…В глазах собираются слезы, а грудь разрывает от всего сразу. От ненависти, боли, разочарования, жалости. Жалости к маленькой Дане, которая сама поднималась с земли, сама получала диплом, потому что у её родителей было важное мероприятие на другом конце страны, которая ночами зубрила эти чертовы предметы, не ела, не спала, лишь бы её отец взглянул на неё по-другому. Она была такой глупой, наивной. И мне жаль её. Жаль, потому что её больше нет. Она выросла и ей больше не требуется одобрение родителей. Она нашла людей, которые любят её не смотря ни на что. Она и сама любит.
Я не похожа на своего отца. Нет. Я уверена, что не похожа.
Черт возьми, мне не нужно, чтобы они мной гордились. Потому что я уже горжусь собой. И плевать, что я совершила много ошибок. Все этим занимаются время от времени. Я устала думать о том, правильно ли я поступаю. В конечном итоге, мы все ни черта не знаем, как правильно.
Тем не менее, я продолжаю плакать. Потому что щека болит. И еще немного от того, что хочу уехать прямо сейчас, но для этого придется вернуться в тот дом. Ну ладно, может, я еще обижаюсь на маму, за то, что она ничего не сделала. Но это уже не важно. Что сделано, то сделано.
Телефон начинает вибрировать в сумке. Вытираю слезы и достаю его. Мама. Сбрасываю вызов и убираю телефон обратно в сумку. Желудок снова начинает урчать. Поднимаю глаза в поисках какого-нибудь кафе. Думаю, кофе и что-нибудь сладкое смогут облегчить мои страдания на какое-то время. Мой взгляд натыкается на знакомую фигуру на углу. Раф стоит с незнакомыми мне парнями и немного улыбается. Его глаза, словно магнитом, притягивает ко мне, и я тут же отворачиваюсь. Смотрю по сторонам. Машин нет. Перехожу дорогу и направляюсь к какому-то заведению со странным названием, надеюсь, кофе у них не такой странный. Прежде чем, я успеваю добраться до своего столика, кто-то хватает меня за руку и разворачивает к себе.
– Что случилось? – ни разу не видела столько беспокойства в его глазах.
– Ничего. – я вырываю руку, но он хватает меня за плечи, заставляя посмотреть ему в глаза.
– Ты плакала. Что произошло? – его взгляд падает на мою щеку. – Тебя ударили? – костяшки его пальцев осторожно касаются чувствительной кожи. Теперь в его голосе различаются нотки злости.
– Я же сказала, ничего. – снова вырываюсь и наконец сажусь за столик у дороги. – Знаешь, у девушек бывают такие дни, когда хочется просто поплакать.
Он секунду осматривает меня с ног до головы, а затем подходит к столику, но прежде чем сесть, достает что-то из кармана и кладет передо мной. Сигареты и зажигалка.
– Ты что всегда носишь их с собой? – беру одну и тут же закуриваю.
– Я хотел забрать тебя и погулять. Поэтому прихватил их. Ты же не забрала в прошлый раз.
Кстати, еще одно напоминание себе. Больше не прятаться ни от кого и курить в свое удовольствие везде, где только можно.
К нам подходит молодая официантка, и пока я делаю заказ, Рафаэль не сводит с меня глаз.
– Не смотри на меня так. – бурчу я, и достаю снова вибрирующий телефон, но только для того, чтобы сбросить вызов. Кладу его на стол.
– Как?
– Будто пытаешься мои мысли прочесть.
Телефон снова оживает, и Рафаэль это подмечает.
– А ты расскажи, что произошло, и я не буду так на тебя смотреть.
– Не хочу я сейчас говорить об этом, понятно?
– Значит, что-то все-таки произошло.
Выдыхаю, закатывая глаза.
– Чертов манипулятор.
– Сейчас я не пытаюсь манипулировать тобой, принцесса. Просто скажи, если я могу что-то сделать.
Можешь изменить прошлое? Изменить меня, моих родителей?
– Не спрашивай меня ни о чем. Это то, что ты можешь сейчас сделать. Справишься?
Он кивает. Мне приносят кофе и булочку, Раф заказывает себе чай и сэндвич с курицей. Я продолжаю молча курить и сбрасывать звонки от мамы. Мы едим в абсолютной тишине, а эта женщина не сдается.
– Ответь. – просит Рафаэль. Меня передергивает, потому что я уже была в подобной ситуации. Шон как-то просил сделать то же самое. Сделать что-то, чего я не хотела.
– Не указывай, что мне делать. – резко бросаю я.
– И не пытался. Просто не хочу, чтобы ты потом пожалела.
– Я не пожалею, даже если не буду общаться с ними до конца своих дней.
– Это потому что в любой момент можешь передумать. У тебя есть такая возможность. А у многих её нет.
Мое раздражение сходит на нет, а Рафаэль отводит глаза.
– Я бы все отдал, лишь бы поговорить с мамой еще раз.
На этих словах он встает и отходит в сторону, давая мне немного пространства. Экран смартфона снова оживает. Какой толк разговаривать с кем-то, если тебя не слышат. Скрепя зубами, отвечаю на звонок.
– Дана, слава Богу! – выдыхает она. – Вернись домой, давай поговорим.
– Я не вернусь, пока он там.
– Дана, он все еще твой отец.
– Ты защищаешь его?
– Нет, я просто…
– Просто что?! Он ударил меня, мам! Свою родную дочь!Он должен был защищать меня, вы оба! Тому, что случилось, нет оправданий!
Ком снова подкрадывается к горлу, и мой голос начинает предательски дрожать.
– Все совершают ошибки.
– Да, и видимо вы совершили одну, когда решили завести меня.
Я сбрасываю вызов, и слезы вырываются наружу новой волной. Закрываю лицо руками и не пытаюсь больше сдерживаться. Мне так чертовски больно. Чувствую руку на своем плече. Рафаэль опускается на стул рядом со мной, и я бросаюсь к нему, утыкаясь в его шею. Он мягко поглаживает меня одной рукой по спине, а второй по волосам. Я даю волю чувствам, благодарная ему за то, что он не говорит дежурных фразочек на вроде "все будет хорошо". Он просто рядом, просто здесь со мной.
Понятия не имею, сколько мы так сидим в обнимку, но мои всхлипы давно прекратились, а слезы высохли.
– Ты хотела поплавать? – вдруг спрашивает он, и я отстраняюсь. Лицо наверняка опухло и покраснело, но мне стало легче.
– Да.
– Все еще хочешь?
– Да. – это не правда, сейчас я только хочу вернуться в Париж.
Он оплачивает счет, я запихиваю сигареты с зажигалкой в свою сумочку. И мы вместе переходим дорогу в сторону моря. Однако он не спускается к пляжу, как я думала, а сворачивает направо. Хочу спросить, куда именно он направляется. Но честно говоря, мне сейчас все равно. Я просто бреду за ним, знаю, что, куда бы он меня не вел, там будет лучше чем в доме родителей.
Мы доходим до небольшой парковки, и я понимаю, что остальную часть пути мы преодолеем на мотоцикле. Не желая разговаривать, я беру из его рук шлем и молча забираюсь позади него. Это стало чем-то привычным, словно я уже миллион раз так делала. Странно. Я не успеваю переварить эту мысль, как Рафаэль срывается с места.
Я вжимаюсь в него и цепляюсь изо всех сил, потому что он набирает скорость так, как раньше не делал. Только теперь я понимаю, что все те разы, что я была с ним, он сильно сдерживался. Сейчас же картинки мелькают перед моими глазами только в моей голове. Потому что я зажмурилась от страха и боюсь даже на немного отпустить его. Мы маневрируем из стороны в сторону, как одно целое. Мое сердце выбивает дробь ему в спину, а руки почти свело судорогой от того, как сильно я сжимаю его талию.
Не знаю, что происходит, но он вдруг сбрасывает скорость, я открываю глаза, в надежде, что мы уже приехали, но он только съезжает на обочину и глушит мотор. Я освобождаю его из тисков и выдыхаю. Сердце продолжает колотиться.
Рафаэль слезает с мотоцикла и спрашивает.
– Ты мне доверяешь?
– Неожиданный вопрос. Ты должен был спросить, в порядке ли я.
– Ты в порядке?
– Нет. – я складываю руки на груди.
– Хорошо. Ты мне доверяешь?
– Да. – ответ слетает с губ прежде, чем я это осознаю.
– Тогда расслабься, Дана.
Дана. Он никогда раньше не называл меня по имени.
– Тебе легко говорить. А мне еще жить хочется.
– Рад, что ты не склонна к саморазрушению. Тем не менее со мной ты в безопасности. Я бы не стал рисковать твоей жизнью.
– Раньше ты так не гонял.
– Раньше мы не выезжали на трассу.
Меня бесит, что он такой спокойный и уверенный в себе.
– Меня раздражает твоя самоуверенность.
– А меня твоя неуверенность, но я же не жалуюсь.
– Ты делаешь это сейчас.
– Только потому что сейчас это мне мешает.
– И как же?
– Ты боишься. Это отвлекает. А я не могу отвлекаться на дороге.
– Ой, ну прости, что я такая трусиха, которая боиться свалиться с этого гребанного мотоцикла.
Я пытаюсь снять шлем, но он останавливает меня, схватив за руки.
– Ты злишься. – спокойно говорит он. – Это нормально. Твой отец мудак. Дерьмо случается. Это тоже нормально.
– Ты ни черта не знаешь. – пытаюсь вырваться, но он только подходит ближе и крепче сжимает мои запястья. – Мне больно. Отпусти.
– Отпущу, если перестанешь устраивать истерику посреди дороги.
– Ах, значит, я еще и истеричка! – резко дергаю руки, снимаю с себя шлем и швыряю его на землю. На этот раз он меня не останавливает. Слезаю с этого чертового мотоцикла и толкаю Рафаэля изо всех сил в грудь. – Ты нихрена обо мне не знаешь! – еще толчок. – Хватит делать вид, что ты тут самый умный! Мне не нужна твоя помощь, твои слова! Ты мне не нужен! Мне никто не нужен, ясно тебе!
– Ясно. – просто говорит он.
После этих слов я наблюдаю за тем, как он надевает шлем, садится на мотоцикл, заводит двигатель, разворачивается и уезжает.
– Ну и вали ко всем чертям! – воплю я.
Мудак! Чертов придурок!
Я продолжаю кричать в воздух, а шум проезжающих мимо машин уносит мои крики. Я кричу изо всех сил, пока не остаются только слезы. Дерьмо! Дерьмо!
Сил ни на что не остается и я просто опускаюсь на корточки. Как он мог оставить меня здесь одну?
Плевать, я же сама его послала. Он мне не нужен. Я сама в состоянии вернуться обратно. Можно вызвать такси прямо сюда. Главное, чтобы сеть ловила. Только вот с каждым вдохом, сожаление закрадывается все глубже мне под ребра. Не стоило так срываться на нем. В конце концов Рафаэль ни в чем не виноват. И злюсь я не на него.
Только я выпрямляюсь, как слышу знакомый шум мотора. Он снова подъезжает и останавливается прямо передо мной. Снимает шлем и смотрит своими черными глазами.
– Почему ты…
– Никогда не говори кому-то, что он тебе не нужен, если так на самом деле не считаешь.
– Прости, я не…
– И отвечаю на твой вопрос. Я уехал, потому что тебе нужно было успокоиться. Самой. Мне знакомо это чувство.
Я подхожу к нему ближе, потому что его глаза сейчас говорят намного больше, чем слова.
– Перед смертью мамы мы сильно поссорились. Я оттолкнул её и уехал. Я был зол. А теперь её нет. И у меня нет возможности извиниться за те слова.
– Мне очень жаль. – тихо говорю я.
– Сожаления бесполезны. Ты делаешь выбор, потом разбираешься с последствиями. Иначе ты никогда не сдвинешься с места. Прошлое имеет свойство затягивать, как болото.
– Хочешь сказать, ты ни о чем не жалеешь?
– Жалею. О многом. Потому что я такой же живой человек, как и ты. Просто помни, что жизнь все равно продолжится, независимо от того, как тебе больно.