Алексей Белов-Скарятин
Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия
Канун Нового года
Когда семья отправлялась в Санкт-Петербург, чтобы провести там зимние месяцы, а Эра обитала в Троицком лишь с Наной, Докой и Шелли, основная часть большого дома закрывалась, и только одно крыло оставалось в их распоряжении, крыло, где они коротали долгое и холодное время вплоть до весны – до возвращения семьи. Жить там было уютно и очень весело. Кроме них, в доме была Мариванна, и её сестра Наташа, и повар Герасим, и дворецкий Павел, и его подручные – Афанасий с Осипом, и кучер Иван. Однако, мужская прислуга имела свои собственные помещения в другой части здания, и только Маша с Наташей жили в том же крыле. Посередине крыла шёл широкий коридор с комнатами по обеим его сторонам. На правой стороне, с видом на внутренний двор и цветочный сад, находилась детская, где спали Эра с Наной, затем комната Доки, а после неё – Шелли. С другой стороны, с видом на задний двор с его высокими штабелями дров и большим количеством кур, уток и сторожевых собак, находились маленькая столовая и игровая комната Эры, используемая и как её классная комната, в которой она училась, и как общая гостиная для совместных посиделок. Замыкали левую сторону комната горничных, Маши и Наташи, и ванная комната. Таким образом, всем было очень удобно и комфортно, и они жили, по мнению Эры, по-настоящему счастливой жизнью.
Три журнала: Детское чтение, Воскресенье и Святой Николай, – были источниками развлечения и увеселения в ту зиму, поскольку благодаря им число адресатов Эры неуклонно росло, и она была занята написанием писем своим новым и таинственным друзьям, обитавшим в разных частях света. Никогда не игравшая с детьми своего возраста, за исключением тех дней, когда она была настолько маленькой, что едва могла их вспомнить, или во время поездки во Францию, она была чрезвычайно заинтересована в том, чтобы узнать побольше о жизни своих сверстниц. Разумеется, им тоже не терпелось открыть для себя детали быта маленькой русской девочки, и они постоянно просили Эру описать их. И тогда она с серьёзным видом садилась за свой стол, взяв чистый лист бумаги и задумчиво покусывая карандаш, прежде чем начать писать.
И вот какими получались её письма:
"Дорогая Мисс Чу-чу,
Вот как я живу. Я встаю в семь часов утра и сажусь в ванну с водой. Она тёплая. Мне это нравится. Я встаю. И Нана обливает меня холодной водой. Я ненавижу это. Я кричу. Она вытирает меня. Она одевает меня. Она расчёсывает мне волосы, и я молюсь. Я завтракаю в маленькой столовой. Нана, Дока и Шелли тоже там. Я ем кашу, яйца и молоко. Я выплёвываю пенки. А ещё ем два кусочка тоста. Они пьют чай и едят кексы. Затем Нана читает уроки Библии. Мы встаём. Нана заканчивает. Мы садимся. Шелли даёт мне другие уроки. Теперь я должна остановиться. У меня устала рука. В следующий раз напишу больше. Кланяюсь. Шлю наилучшие пожелания.
Золотая Звезда России".
"Дорогая Мисс Чу-чу,
Мои уроки с Шелли посвящены чтению, письму и арифметике, истории, географии, французскому и немецкому языкам. Потом пианино. Я играю на старом пианино дорогого Папы. Оно очень, очень старое. Он играл на нём, когда был очень, очень молод. Я уже играю 'Весёлого крестьянина'29 всеми пальцами. Это сложно и красиво. Учиться не так красиво. До свидания. Кланяюсь. Шлю наилучшие пожелания.
Золотая Звезда России".
"Дорогая Мисс Чу-чу,
Я гуляю по парку перед обедом. Я гуляю по парку после обеда. Получаются две прогулки по парку. Я надеваю большую шубу. И шапку. И валенки. Иногда бывает очень холодно. Тогда у меня из носа идёт пар. Потому что Нана заставляет меня держать рот закрытым. И я не могу говорить. Очень жаль. Дома Шелли читает мне 'Библиотеку Роуз'. Мне нравятся 'Два Балбеса' и 'Несчастья Софи'. Я шью для бедных. Но всё разваливается на части. Мики говорит, что они ходят голыми, если надевают мою одежду. Мики говорит, что ему их жаль. Мики – мой брат. В пять часов в игровой комнате мы пьем чай. Зандку́хэн, тосты и кексы. И джем. Кланяюсь. Шлю наилучшие пожелания.
Золотая Звезда России".
"Дорогая Мисс Чу-чу,
Я писала про чай. Потом приезжает сельская учительница. У неё голубое платье. Оно пахнет пачули. У неё на шее фотография мужчины. У него бакенбарды. И борода. Я думаю, он замечательный. Когда я вырасту, то буду носить такой кулон. Она учит меня русскому языку. Я бываю непослушной. Она никогда не ругается. Она вздыхает. Она уходит. Мы ужинаем. Мы играем в 'блошки'. Дока читает про американцев и индейцев. Я тоже индеец по имени Красные Штаны. Нане не нравится это имя. Мы смотрим на звёзды. Дока объясняет их. Это называется астрономией. Я заказываю еду. Приходит Герасим. Он повар. Он называет блюда. Я говорю: 'Да, Герасим. Нет, Герасим'. Это не даёт мне скучать. Потом я ложусь спать. Кланяюсь. Шлю наилучшие пожелания.
Золотая Звезда России".
Всё, что нарушало регулярность этого режима, описываемого ею в своих письмах, становилось событием исключительной важности, обсуждаемым в течение нескольких последующих дней. Канун Нового года всегда был волнующим, потому что тогда предсказывалась судьба и случались весьма странные вещи. Как-то после ужина Дока принёс петуха и загипнотизировал его.
"Фокус-покус-лилли-шарик", – произнёс он леденящим кровь низким голосом и быстро покрутил указательными пальцами перед глазами птицы. И тотчас те стали дрожать и моргать, и петух заснул, положив клюв на белую линию, которую Дока нарисовал мелом на полу прямо перед ним. Затем Дока, Нана, Шелли и Эра сели в "волшебный круг" с горстками зерна, рассыпанными у их ног, и счастливчиком должен был стать тот или та, чьё зерно клюнет петух, когда проснётся. Это заняло какое-то время, так как петух заснул крепко и не спешил просыпаться, пока Дока не встряхнул его, проговорив: "Лилли-шарик-покус-фокус", – то есть на этот раз в обратном порядке, дабы отменить магию.
После этого Маша принесла большой таз, наполненный холодной водой, и горячий сотейник с расплавленным в нём воском. Дока, Нана, Шелли и Эра окунали ложки в воск и осторожно выливали его в воду, где тот немедленно остывал и принимал всевозможные чудны́е формы. И когда они вылавливали получившиеся фигуры из воды, Дока самым тщательным образом изучал их и предсказывал будущее.
"Смотрите! – восклицал он. – У фройляйн Шелл получился цветок, а это значит, что в этом году ей, несомненно, подарят много цветов. Остаётся вопрос: кто же может их прислать?"
После чего Шелли краснела, смеялась, грозила ему пальчиком и называла проказником.
"И поверьте моему слову, – продолжал он. – Это же корабль для Мизженигс. Так, так, так, это значит, что она снова поедет в отпуск в Англию, счастливая леди. Послушайте, неужели глаза мне не изменяют? Кольцо для Наташи! Что ж, Наталья Ивановна, я предвижу Вашу свадьбу в следующем году. Да-да, нет смысла краснеть, девочка моя, это судьба, Вы же знаете. Не забудьте нас пригласить".
И Наташа радостно захихикала, а затем, спрятав лицо в передник, разразилась визгливым смехом, на что Маша строго прошептала: "Прекрати! Не подобает так смеяться в присутствии господ".
"А это что у нас? – вскричал Дока. – Что-то очень диковинное для нашей Ирины Владимировны. Похоже на животное. Ха-ха! Дайте-ка подумать. Без сомнения новый питомец уже в пути". И Эра взволнованно прыгала вокруг него, дёргая за рукав и умоляя сказать ей, кто это будет. Но Дока только загадочно качал головой и говорил, что это секрет.
Как ни странно, его предсказания сбылись, и Шелли прислали из Германии чудесные семена, которые превратились в цветы необыкновенной красоты, и Нана уехала в Англию, и Наташа вышла замуж за деревенского бакалейщика по имени Иван Назаров, и Эре подарили хорька.
Затем Нана поставила двенадцать зажжённых свечей одинакового размера на пол коридора и заставила всех по очереди перепрыгивать через них как можно осторожнее, чтобы не погасить ни одной. Ибо если свеча была потушена прыгуном, то это означало, что соответствующий месяц в году будет не так хорош для него, как другие. Например, если кто-то гасил вторую свечу, это был февраль, пятая означала май, и так далее. Выигрывали те, кто, перепрыгнув через все свечи, сохранял их горящими. Конечно же, дамам мешали их длинные юбки, и поэтому Дока в своих штанах и Эра с голыми ногами получили приз.
Наконец, перед тем как лечь спать, они все надели свои тёплые шубы и пальто, шали и валенки и выбежали на перекрёсток позади дома, где каждый по очереди стоял один в течение пяти минут и наблюдал за тем, что происходило. Иногда появлялся крестьянин, шедший пешком или ехавший в санях, или мимо пробегала собака, или вдалеке выл волк. И, в соответствии с тем, что они видели или слышали, Дока снова предсказывал будущее. Он был на это мастер и придумывал такие уморительные истории, что все без конца смеялись, сидя в уютной игровой комнате, а Эра каталась по дивану, задирая ноги и держась за бока, которые болели от хохота.
"Закончится тем, что ты будешь плакать", —строго замечала Нана, на что Дока, делая кроткое лицо, говорил: "Не ругайте её, пожалуйста, Мизженигс, это всё моя вина!"
Знакомство
"У меня есть кое-какие новости для тебя, Пташка", – однажды утром сказала Нана, завязывая бант на макушке Эры своими привычными резкими и дёргающими движениями, что всегда было ужасно неприятно.
"Ой, больно! – вскрикнула Эра, а потом с любопытством добавила. – И какие же новости, Нана, расскажи поскорей".
"Что ж, мы нашли, с кем тебе можно было бы играть, моя дорогая, и если меня кто-то спросит, то я считаю, что сейчас для этого самое время. Тебе необходимо общаться с детьми. Видит Бог, я бы и рада бегать с тобой наперегонки, но, в конце концов, мне уже семьдесят, а тебе всего лишь семь – забавная получается парочка!"
"Мне не семь, мне восемь, и с кем же я буду играть?" – требовательно, хотя и не совсем грамотно поправила Эра, придя в возбуждённое состояние. Ведь это и правда были новости так новости!
"С детьми управляющего, – ответила Нана. – У Николая Ивановича есть дочь и сын примерно твоего возраста. Их зовут Ольга и Володя, и твоя Мама говорит, что как только они вернутся от бабушки, у которой гостили целый год, тебе стоило бы начать играть с ними каждый день после обеда. Ты должна благодарить Доку. Это была его идея". И Нана, говорившая, естественно, по-английски, как-то необычайно твёрдо произнесла последнее слово "идея", как будто на его конце была буква "р".
"Ох, это просто замечательно!" – выкрикнула маленькая Эра, а затем бросилась по коридору, топоча ногами и вопя во весь голос: "Эй, вы слышали?! Шелли, Маша, Наташа, мне можно будет играть с детьми! Их зовут Ольга и Володя, и они скоро приедут".
Шум, издаваемый ею, заставил все двери в коридоре распахнуться, и из-за них выглянули дружелюбные улыбающиеся лица, а дружелюбные голоса произнесли: "Ох, как же вам будет здо́рово!"
С этого часа единственной мыслью Эры стало: когда же приедут дети? И она каждый день ходила с Шелли к дому управляющего, который отделывали, красили и всячески приводили в порядок к приезду его семьи.
Наконец-то долгожданный день настал, и, как случалось всегда, когда она была взволнована, Эра плохо спала, вскочив на рассвете раньше всех.
"В чём дело?" – сварливо спросила Нана, услышав маленькую Эру, осторожно расхаживающую в пять утра по комнате в своих мягких тёплых тапочках, как уже бывало в Сочельник.
"Ох, Нана, ведь сегодня же приезжают Ольга и Володя!" – воскликнула Эра, подбегая к кровати Наны, чтобы примоститься рядом.
Но Нана, ужасно рассердившись, велела ей немедленно вернуться в свою постель. "Если тебе не спится, то это не значит, что нужно переполошить весь дом, – проворчала она. – Почитай Воскресенье или Святого Николая или полистай свой альбом с марками и открытками, только, ради Бога, молча, или я продержу тебя в постели целый день". Эта угроза моментально возымела своё действие, так как Эра, услышав её и ужаснувшись, на цыпочках прокралась обратно к своей кроватке с любимым рассказом про Щелкунчика и сидела тихо-тихо, как мышка, пока действительно не наступило обычное время подъёма. Но она так и не смогла запихнуть в себя завтрак и была столь рассеянна во время урока, что в конце концов Шелли воскликнула в отчаянии: "Никакого толка, совершенно никакого! Надевай свои тёплые вещи, и идём смотреть, не приехали ли эти дети, утомившие всех ожиданием". И они вместе направились в сторону жилища управляющего – Эра бежала впереди, а Шелли степенно следовала за ней.
Но когда они добрались до места, Эра внезапно оробела и попятилась, вцепившись в руку Шелли: "Я чувствую дурноту. Мне сейчас станет плохо?"
"Чушь!" – громко фыркнула Шелли, и они двинулись вокруг длинного невысокого белого строения по направлению к входной двери. Проходя мимо углового окна, они увидели два детских лица, прижавшихся к стеклу.
"Ой! – еле слышно выдохнула Эра. – Смотри!" И в сильном волнении она на миг замерла перед окном, а потом начала подпрыгивать, размахивая руками и крича: "Они приехали! Они тут! Ольга и Володя приехали!"
Дети с большим интересом наблюдали за ней, потом захихикали и слезли с подоконника. В следующую минуту входная дверь открылась, и Анна Ивановна – их красивая, похожая на цыганку мать – появилась на пороге с Ольгой и Володей, застенчиво прячущимися в складках её юбки.
"Всё утро ждут Вас, Ирина Владимировна", – произнесла она, а затем, подтолкнув детей вперёд, почтительно объявила: "Это Ольга, а это Володя. Я молюсь, чтобы Вы полюбили их и были к ним благосклонны", – что, разумеется, было наиболее правильным способом их представить. Все они попеременно пожали руки и очень внимательно оглядели друг друга. Ольга была высокой и худенькой, примерно того же возраста, что и Эра, с прямыми каштановыми волосами, карими глазами, желтоватым цветом лица и красивым широким ртом с идеальными зубами. Володя был на два года младше, и обладал светлыми волосами, голубыми глазами и круглыми румяными щеками.
"У меня есть новые брюки с пуговицами, – торжественно провозгласил он. – Хотите, я их покажу?"
"Я бы с удовольствием на них посмотрела. А где они?" – спросила Эра вежливо, хотя и слегка испуганно, поскольку тут же представила себе ужасные бельевые пуговицы, которые так ненавидела.
Но Шелли снова бросила: "Чепуха!" – и Анна Ивановна, рассмеявшись, поспешила ей объяснить, что Володя очень гордится своим новым нарядом с красивыми большими круглыми перламутровыми пуговицами в разных местах. Эти слова заставили маленькую Эра вздохнуть с облегчением.
Вдруг Шелли выдала грандиозное предложение: "Почему бы нам не взять Ольгу и Володю с собой на прогулку и не показать им окрестности?" – предложение, которое было тут же принято с ликованием. И они вчетвером пустились в путь по главной аллее парка, где Эра неустанно показывала свои любимые уголки и деревья.
"А здесь, – сказала она, останавливаясь возле большого куста, покрытого тяжёлой шапкой снега. – Здесь то место, где Джери дёргает за ветки, если он хочет добыть дары кому-либо. Он тянет и тянет, пока они не появятся из-под куста, который на самом деле волшебный". И она поведала своим новым друзьям, охваченным благоговением, чудесную историю о таксе Джери, являвшейся в действительности эльфийским принцем-оборотнем, который мог в любую ночь, когда ему заблагорассудится, уйти в своё подземное королевство на том самом месте, где они сейчас стояли. Ольга и Володя слушали этот удивительный рассказ, округлив глаза и раскрыв рты, и не проронили ни слова, пока Эра не закончила. На несколько минут воцарилась тишина, и тут Ольга неожиданно приблизилась к кусту и осторожно поцеловала его.
"Зачем ты это сделала?" – с любопытством спросила Эра.
"Потому что если я подружусь с этим кустом, то он, возможно, пришлёт мне подарок через принца Джери", – абсолютно серьёзно ответила Ольга, и после её слов Володя поспешил сделать то же самое.
В тот же вечер Эра, отозвав Джери в сторону и приподняв край его правого уха, что-то очень серьёзно прошептала в него. Несколько секунд он стоял совершенно неподвижно, затем внимательно посмотрел на неё, дёрнул головой, возвращая ухо в естественное положение, и побежал вниз по лестнице, громко цокая длинными когтями.
"Как ты думаешь, он сделает это?" – выдохнула Эра зачарованно.
"Сделает что?" – не поняла Шелли.
"Ну, я попросила его подёргать свой куст сегодня ночью и достать подарки для Ольги и Володи. Думаешь, он согласится?"
"Я уверена, что да, – задумчиво проговорила Шелли. – Но, разумеется, если ты правильно его попросила". И в её глазах промелькнуло странное выражение, какое уже было, когда она велела Эре повесить чулок для Санта-Клауса.
"Ура! Она уверена", – радостно подумала Эра, и, конечно же, на следующее утро, когда она проснулась, возле её кровати уже ждали два маленьких свёртка, аккуратно перевязанных розовой и голубой ленточкой. На одном свёртке было написано "Ольге", на другом – "Володе".
"Ой, смотри, смотри, смотри! – взвизгнула Эра, вскакивая с постели. – Он сделал это, он подёргал куст, он раздобыл подарки для них, о Джери!" И, увидев его в дверях, она бросилась к нему, и подняла, и обняла, и стала целовать, пока тот не начал сердито рычать, и Нана не воскликнула: "Небу'смешной, дитя, и оставь пса в покое. Целовать собак опасно. Они могут цапнуть, и вообще они грязные, поэтому ты можешь подхватить что-нибудь неприятное, и дай Бог, чтобы этого не случилось".
Но Эра была так довольна, что не стала обращать внимания на ворчание Наны и, как только её уроки закончились, помчалась к дому управляющего настолько быстро, насколько позволяли её обременённые тяжёлыми валенками ноги.
"Ольга, Володя! – кричала она. – Взгляните, что я вам принесла! То, что Джери вытащил из-под своего куста!" И она всунула свёртки в руки детей. Когда те дрожащими пальцами вскрыли их, то обнаружили несколько прелестных бумажных кукол для Ольги и красиво раскрашенную картонную лодочку для Володи.
"Ох!" – одновременно выдохнули дети, и Шелли просияла, а Анна Ивановна ни с того ни с сего, как показалось Эре, заметила: "Вы слишком добры, фройляйн Шелл, раз взяли на себя такие хлопоты".
Потом они отправились искать Джери, а когда нашли, то Ольга сделала перед ним реверанс, а Володя отвесил земной поклон.
"Вот что я вам скажу, давайте-ка все вместе посетим конюшни", – предложил Дока тем же полуднем. У него выдался выходной, а по выходным ему нравилось ходить с Эрой на прогулку к великой радости Шелли, не любившей гулять, ненавидевшей конюшни и предпочитавшей остаться дома, чтобы читать, писать письма в Германию и шить.
Итак, Эра, Ольга и Володя отправились с Докой, и их сердца бились в радостном предвкушении, поскольку для них конюшни были чудесным местом.
Это было огромное одноэтажное белое сооружение с исполинским портиком по центру, где, как думала Эра, стояли несомненно самые высокие и толстые колонны в мире. Всё это было возведено прадедом Эры Яковом Фёдоровичем, и считалось одним из лучших зданий в губернии. В своё время у Якова Фёдоровича было порядка шестисот лошадей в конюшнях и прилегающих паддоках и загонах, а во главе армии конюхов стоял специально выписанный англичанин. Теперь лошадей было намного меньше, вероятно, около двухсот, включая кобыл и жеребят (содержавшихся в отдельном стаде, называемом табуном). Тем не менее, стойла в конюшнях были заполнены до отказа, и в них поддерживался образцовый порядок.
Как только они открыли тяжёлые дубовые двери и переступили порог, им в ноздри ударил резкий и едкий, но определённо не неприятный запах, а в тёплой и туманной полутьме конюшен они явственно различали и бой копыт, и фырканье, и шлёпанье хвостов, издаваемые конями. Конюхи сновали туда-сюда, неся щётки, гребни, одеяла, кадки с водой и вёдра, наполненные овсом. Большие и просторные стойла и колонны, поддерживавшие низкие балки потолка, были сделаны из дуба, потемневшего с годами, и всё это место несло на себе печать времени. Свежеприготовленные пышные и душистые подстилки из золотистой соломы и бледно-зелёного сена лежали на полу в стойлах, объёмные ясли располагались вдоль стен, выступая из них подобно краям огромных корзин, и широкие блестящие спины, топающие копыта и развевающиеся хвосты выстроились по обе стороны длинного прохода. Одни лошади ели, другие спокойно дремали, низко склонив головы, третьи лежали на своих ложах и крепко спали, но были и те, которые жаждали действий, а потому нетерпеливо били копытами по земле, ржали, храпели и брыкались.
"Пожалуйста, держитесь поближе к центру прохода", – сказал Дока, отслеживая, чтобы дети шли гуськом друг за другом и не подходили слишком близко к задним ногам лошадей.
"Правильно, будьте осторожны. Не далее как сегодня утром одного из молодых конюхов сильно пнули и сломали рёбра" – заметил оказавшийся рядом кучер Иван. Он выполнял роль главного кучера по зиме, когда его начальники, Родион и Николай, уезжали с тремя парами лошадей, чтобы возить семью в Петербурге. Увы, когда они возвращались, он снова становился лишь третьим.
По мере того как они шли по проходу, их глаза всё больше и больше привыкали к тусклому свету, и вскоре Эра уже могла ясно разглядеть всех своих любимцев: и прекрасную угольно-чёрную молодую "Красавицу", и "Дерзкого" – мощного белого жеребца, и бронзовых верховых коней "Казбека" и "Гуниба", привезённых с Кавказа дикого вида мужчиной в высокой меховой папахе и с кинжалами по бокам, и собственных пони Эры "Тпрр" и "Ну" (что означает на их языке "стоп" и "вперёд"), и "Могучего" – огромного першерона, одно копыто которого было размером со шляпу Доки, и старого осла "Магара Мартиновича". В одном из стойл в полном одиночестве обитал козёл по кличке "Козёл Степанович", от которого при каждом движении исходили стойкие волны очень тяжёлого запаха, и чьим главным предназначением было отводить сглаз и приносить коням удачу.
В самом центре конюшен сразу за портиком и под большим куполом находился круглый манеж, похожий на цирковую арену, где лошадей тренировали в плохую погоду. Каретные кони, верховые кони, кони для охоты, пони – все они содержались здесь, все, кроме рабочих лошадей, у которых были свои помещения в другой части двора.
"А теперь давайте пойдём и посмотрим на коров, и на маслобойню, и на свиней, и на кур, и на каретный сарай", – попросила Эра.
И Дока добродушно согласился: "Да, пошли покажем всё это Ольге и Володе".
Коровы находились в огромном здании, представлявшем собой точную копию того, где жили лошади. Оно было такой же длины, с таким же широким проходом от одного конца до другого и такими же дубовыми стойлами и низким потолком. Но в нём было больше света, пахло по-другому (коровий запах и вполовину не так хорош, как лошадиный), а вместо кучеров и конюхов за животными ухаживали крестьянские девушки и доярки в ярких платьях и шалях, сновавшие туда-сюда с вёдрами. Кроме того, здесь не было козла, а только большая лохматая овчарка, сопровождавшая стадо каждый раз, когда его выгоняли на свежий воздух. В собственном закрытом загоне жил огромный рыжий бык, который топал и ревел, неизменно наводя ужас на Эру во время каждого посещения. В его носу висело металлическое кольцо, на одном из боков горело клеймо, свирепые глаза были всегда налиты кровью, а хвост постоянно хлестал по его могучим бокам. Крестьянские девушки тоже опасались быка, стараясь не подходить слишком близко, поэтому за ним присматривал особый служитель – сильный мужчина, очень похожий на своего подопечного. У него тоже были рыжие волосы и налитые кровью глаза, и он орал всякий раз, когда нужно было что-то сказать, поэтому Эра считала его самым уродливым мужчиной, которого она когда-либо видела, и боялась даже больше, чем быка. Когда ей снились кошмары, то в них частенько фигурировали "Бык" и его слуга Савелий.
Маслобойня стояла на противоположном конце двора и являла собой новое деревянное строение, выполненное в стиле русской избы – крестьянского дома. У него была покатая крыша, покрытая дранкой, и с резными животными по её крайней доске, красовавшимися также и на оконных наличниках. В дневное время там всегда шумела машина, называемая сепаратором. Старшая молочница Даша, присматривавшая за работой сепаратора, была женой дворецкого Павла. Невысокая, кругленькая и пухленькая, она обладала большими чёрными сверкающими глазами, изогнутыми смоляными бровями, румяными щеками, вздёрнутым носиком и маленьким ртом, похожим на вишню. Она считалась настоящей русской красавицей и на самом деле главной красавицей среди всех дворовых, и никто никогда не посмел бы оспаривать данное утверждение. Она одевалась в очень яркие цвета, предпочитая синие и голубые, но была при этом скромна и обычно опускала глаза. Только время от времени она поднимала их на собеседника и улыбалась, показывая ровные белые зубы, что заставляло того улыбаться в ответ, настолько это было заразительно. Но по какой-то причине, которую Эра не могла понять, Нана и Шелли не особо жаловали её и называли меж собой "этой бесстыдницей" – прозвищем, которое озадачивало Эру и заставляло постоянно раздумывать над его значением.
В той же комнате рядом с сепаратором стояла ещё одна машина, отжимавшая масло и выдававшая его в виде круглых кусочков с оттиснутым на них семейным гербом. Было всегда очень забавно съедать эти кусочки, начиная с короны, медленно спускаясь к верхнему дракону, а затем мечу со звездой и полумесяцем, и завершая стрелами и нижним драконом. И точно такая же машина бок о бок с первой штамповала кусочки масла с двумя буквами С, как бы поставленными спина к спине, а потому напоминавшими букву Х. Эти более простые предназначались для обычного, повседневного использования, в то время как те с гербом подавались к столу в торжественных случаях либо при приёме особо почётных гостей. Они также заставляли Эру вспоминать о флагах, развевавшихся над домом, ведь в обычные будние дни флаг был просто в синюю и жёлтую полоску, обозначая родовые цвета, тогда как по воскресеньям, в праздничные дни и при особых оказиях, таких как приезд губернатора или архиерея и день именин Генерала, на мачте красовался "парадный флаг" с гербом, точно таким же как на кусочках масла. Всегда было очень волнительно наблюдать, как Афанасий разворачивает и поднимает этот флаг, так как это означало, что наступил необычный день. Об этом флаге заботились особо, и если Афанасий слышал раскаты грома, то быстро-быстро забирался на крышу и снимал его, дабы он не был попорчен дождём.
Из маслобойни Дока и его компания переместились в свинарник, задержавшись там ненадолго, ведь то было исключительно неприятное место, где свиньи хрюкали, визжали, пожирали пищу с омерзительными звуками и пахли столь отвратительно, что приходилось зажимать нос.
Затем пришёл черёд навестить рабочих лошадей. В большом сарае, где те обитали, не было стойл, и вдоль всех стен шли общие длинные ясли, а пол был полностью устлан общей подстилкой из соломы. Эти лошади с висящими нижними губами, согнутыми ногами и еле-еле шевелящимися хвостами всегда казались совершенно измученными и сонными. Они не представляли особого интереса, но Эре, искренне жалевшей их, нравились даже больше, чем красавцы, жившие в главных конюшнях. Они неизменно напоминали ей про "Историю Коня" – иллюстрированную книгу, лежавшую на столе в библиотеке и содержавшую печальный рассказ о жеребёнке, выросшем и ставшем призёром скачек, но после ряда приключений закончившем свою жизнь, таща тележку с мусором.
После этого они посетили и другие сараи с быками и овцами, а также курятник, в который стоило непременно заглянуть, чтобы с азартом поискать яйца, обнаруживая их в неожиданных уголках в соломе или в специально подготовленных гнёздах.
Но интереснейшим местом из всех, по мнению Эры, был каретный сарай, где бок о бок стояли многочисленные транспортные средства, представляя из себя удивительно разнообразную коллекцию. Первыми шли фаэтоны, начиная со специального, предназначенного исключительно для Маззи, со вторым наилучшим рядом с ним, в котором возили самых почётных гостей после встречи их на вокзале; далее располагался третий наилучший, в основном использовавшийся для господ, приезжавших в усадьбу по делам, как то врачей, архитекторов и инженеров; четвёртый наилучший был припасён для духовенства – всех, кроме архиерея, которому подавали второй наилучший; ну а в пятом перемещались более простые гости, включая настройщика пианино, водопроводчика и ремонтника ламп.
Следом располагались ландо. Они были расставлены по тому же принципу, что и фаэтоны, то есть в соответствии с возрастом и степенью изношенности: самое новое было первым, а самое старое – последним. Потом стояли двухместные коляски и линейки, с лёгкостью вмещавшие от восьми до десяти пассажиров, сидевших на двух длинных скамьях по бокам повозки лицом друг к другу; после них шли дрожки, возглавляемые любимицей Генерала "Шусталой", которой он обожал править способом, именуемым четыре-в-руке, и которую частенько опрокидывал вместе с седоками, когда на всём скаку срезал углы. Затем было место тележек для пони и бегунков – беговых дрожек, на которых сидели верхом, как на велосипеде. Дока всегда пользовался такими, навещая больных по всей округе, равно как и управляющий Николай Иванович, совершая свои ежедневные поездки по полям с инспекцией. В самом конце каретного сарая находились вонючий старый возок и несколько саней, которыми Эра восхищалась, пожалуй, больше всего. Ибо некоторые из них были покрыты красивейшей резьбой и росписью, в точности как на картинах былых времён. Сани Маззи с вырезанными по бокам лебедиными головами были выкрашены в белое с позолотой, в то время как Генеральские были чёрными с красными квадратными ковровыми вставками по бокам и позади. Было забавно запрыгивать и выпрыгивать из всех этих экипажей и саней, притворяясь, что отправляешься в дальнее путешествие. Даже возок сохранял привлекательность, коли было точно известно, что в действительности не придётся ехать в нём по этим ужасным вздымающимся сугробам, от которых всегда так сильно укачивало.
"Тут всегда сидит Нана, а это моё место, – любезно объясняла Эра Ольге и Володе. – Напротив нас в своей клетке едет попугай Попка, а рядом с ним – Джери. Мы все ненавидим эту поездку на станцию, так как во время неё нас жутко тошнит. Поэтому Нана даёт нам сахар, смоченный в коньяке, прежде чем мы тронемся в путь, и это усыпляет нас всех".
"А кого Вы имеете в виду под 'нами'?" – спросила Ольга слегка озадаченно, на что Эра удивлённо воскликнула: "Попку, Джери и меня, разумеется. А кого ещё я могла иметь в виду?"
