Александр Эл
Одержимость справедливостью
Глава-18 Рост самосознания
Вызов к замполиту роты, к которой я был приписан и куда я приходил спать, был полной неожиданностью. После небольшой речи на патриотическую тему, замполит предложил вступить кандидатом в члены Коммунистической Партии. Вот уж чего не ожидал. Оказывается, моя кандидатура уже утверждена, и со всеми согласована. Пока я, в полной растерянности соображал, замполит, уже по-свойски объяснил все прелести предложения. Во-первых, если захочу после службы поступить в институт, то у меня будет двойное преимущество. Солдату-коммунисту не сдать вступительные экзамены, ну просто невозможно, руководство института в Райкоме Партии не поймут. Ну и дальше, карьерный рост обеспечен. Сначала станешь старостой группы или курса, поскольку молодых коммунистов не так уж и много. А затем конечно, при распределении – приоритет, карьерный рост обеспечен. Если же сейчас не вступить, то позже это сделать будет очень трудно потому, что в партии нужны рабочие, а не художники. Многие из интеллигенции, своей очереди на вступление в партию, годами ждут. Так что отказываться было бы неразумно.
Пока замполит вёл свою задушевную беседу, стало доходить, что удача, наконец, поворачивается ко мне лицом. Бог есть! Вот он мой шанс и я его не упущу. Но почему предложили именно мне, чем я заслужил такое доверие? Это единственное о чём я спросил замполита. Оказалось, что партийная ячейка подразделения, впечатлена наглядной агитацией, которой были увешены все стены даже в туалете. Отмечено понимание исполнителем целей и задач коммунистической партии. Как будто замполит не знал, что все цитаты для плакатов подбирал не я, а политотдел, а я только красил. Но углубляться с вопросами не стал, чтобы замполит не подумал, что я сомневаюсь.
Как на крыльях я бежал в мастерскую, чтобы поделиться неожиданной радостью. Но увидев Димку, сразу остановился. А вдруг он, из зависти, скажет про меня какую-нибудь гадость, и меня в партию не примут. Ну уж нет, лучше я ничего не скажу, при чём тут он? Это моё, он не имеет к этому никакого отношения. Я заслужил это сам, без всякого блата, и не дам отнять у себя этот шанс. Вот стану коммунистом, тогда посмотрим. Но и когда в партию наконец приняли, я решил не торопиться хвастаться. Ведь приняли пока только лишь кандидатом. Бережёного, бог бережёт, лучше лишний раз, как Димка сам говорит, «не дразнить гусей».
Когда он в очередной раз принёс новые кинофильмы, я даже растерялся. Ведь если сейчас поймают, то меня в партию точно не примут. Что делать? Может, нужно сказать, чтобы больше не приносил. Или сказать замполиту, про эти фильмы? Но тогда спросят, почему раньше не сказал. Я не знал, что делать, но на всякий случай решил фильмы больше не смотреть. Если поймают, то пусть без меня. Меня там не было, я ничего не знал. Придумав причину, якобы меня куда-то вызвали, я сказал, чтобы смотрели без меня. А сам просто залез в тайную спальню над сценой, и попытался заснуть. Но сон не шёл, мысли не давали покоя. Если мне оказали доверие, приняли кандидатом в партию, не должен ли я проявить сознательность и бороться с несправедливостью? Это лежбище устроили до меня, но имею ли я право им пользоваться? Я, молодой коммунист, покрываю явное безобразие. А эти фильмы, что это за фильмы? Может, это и не порнография, но идейными их точно не назовёшь. Это, скорее, пропаганда западного образа жизни. Сейчас я сижу здесь, прячусь и от тех и от других, вместо того, чтобы проявить принципиальность. Как поступить правильно? С кем посоветоваться?
Я бы с удовольствием смотрел эти кинофильмы. Запреты смотреть, это какая-то глупость. Чтобы бороться с идеологическим, западным противником, его нужно знать. Но замполиту этого не объяснишь. Он бы, наверное, и сам был бы рад их посмотреть. Почему, что, да откуда, попробуй, объясни. То, что было раньше, не в счёт. В конце концов, о том, что было раньше, меня никто не спрашивал. Но сейчас, с партбилетом, ну пусть даже пока только с кандидатской карточкой в кармане, делать вид, что ничего не происходит, и ещё и участвовать в этом, как-то уж совсем. Тут, как в том анекдоте, нужно или крестик снять, или трусы надеть.
Когда в следующий раз я снова не стал смотреть принесённый Димкой кинофильм, он был искренне удивлён, явно что-то заподозрив. Но потом всё как-то забылось. У меня в то же время закрались сомнения, какого рожна я отказываю себе в скромном удовольствии, и при этом ничего не происходит. Никто никого не поймал, да и ловить, похоже, не собирался. А что если подсказать? Ну, попадёт Димке, ну и что, не всё же коту масленица. Ему служить-то осталось всего ничего. Однако, инстинкт подсказывал, что и мне может прилететь. Может рассвирепеть начальник политотдела, ведь это его вотчина. Вон, как тогда дежурного капитана отбрил. Почему раньше не сказал? Да и Димка сразу догадается, что это я, раз я фильмы больше не смотрю. А что если стукануть прямо начальнику политотдела. Тогда Димку накажут, а я смогу выкрутится. Подброшу анонимку, а когда накроют, я и признаюсь начальнику политотдела, что это был мой сигнал. Не поверить он не сможет. А почему раньше не доложил? Боялся мести начальника мастерской. Разве не убедительно? Может получиться. Глядишь, и меня заметят. Димку задвинут, а меня начальником мастерской назначат. Разве это не справедливо? Сам же говорил, что мой талант выше его. Ну, что, план есть.
Однако оказалось, что придумать план и осуществить его, это – две большие разницы. Мало того, что письмо должно попасть полковнику лично в руки, но нужно также, чтобы оно попало в правильный момент. Иначе вся затея может сорваться. Можно было бы попробовать позвонить по телефону, но мне показалось это более рискованным. Решение пришло внезапно. При клубе была комната для почты. Солдатик-почтальон, каждый день ходил в городское отделение относил письма, отправляемые как со штаба дивизии, так и из трёх объединённых частей. А обратно приносил всё то, что приходило в часть. Вместе с газетами и журналами, каждый раз почты собиралось почти на целую сумку. Затем солдатик раскладывал почту на кучки и разносил по соответствующим зданиям военного городка. Конверт с запиской, написанной левой рукой, ничем не отличался от остальных. На нём был адрес и получатель, начальник полит отдела дивизии, лично. Подловив момент, я сунул заранее заготовленный конверт в кучу с почтой, адресованной в штаб дивизии. Увидев такой конверт в пачке с остальными, помощник начальника политотдела может и удивится, отсутствию почтовых штемпелей, но не отдать конверт начальнику, не решится. В любом случае меня найти, им будет трудно, конверт в общую кучу мог положить кто угодно, поскольку возле неё, так или иначе, крутились почти все, кто работал в штабе и политотделе.
Текст записки гласил: «сегодня с 18:00 до 20:00 в мастерской художников состоится просмотр антисоветского кинофильма». Я был уверен, что полковник лопнет от любопытства и накроет Димкино левое кино. Какой бы фильм Димка ни принёс, доверие к нему всё равно будет подорвано. Полковник не потерпит никаких делишек у него за спиной. А уж дальше, какой там будет фильм. «Чем хуже, тем лучше», как сказал Димка. Нет, как сказал Мао Цзэдун, я урок усвоил. Единственное, что меня волновало, чтобы Димка случайно не перенёс время просмотра.
Обычно мы смотрели кино в субботу, когда большинство офицеров спешили домой на выходной, и до нас никому не было никакого дела. Это было самым спокойным временем. Мы приносили какой-нибудь жратвы с кухни, приготовленной специально по нашему заказу, типа жареной картошки, а Димка иногда притаскивал растворимый кофе. И мы балдели, глядя на маленьком экране кино, недоступное простому смертному.
Глава-19 Всем оставаться на местах!
Как обычно бывает в таких случаях, что-то пошло не так. Около шести вечера, вместо приготовления к просмотру фильма, Димка почему-то засобирался домой.
– Пойду-ка я в центральную библиотеку, портрет Ленина поищу.
Нам было поручено нарисовать большой портрет вождя мирового пролетариата, Владимира Ильича Ленина. Ещё из училища мы знали, что умничать с портретами Ленина, не нужно. Партийные власти очень придирались к любым изображениям вождя. Чем больше портрет, тем больше придирались. И настаивали, чтобы его рисовали не какие-то мальчишки, а маститые, проверенные и лучше, именитые художники. Не мудрствуя лукаво, мы с Димкой решили подобрать какой-нибудь известный, уже опубликованный портрет и просто увеличить. Если начнут придираться, покажем оригинал и все заткнутся. Уж перерисовать, мы как-нибудь сумеем. Последнюю неделю мы отовсюду, из журналов и газет, тащили вырезки с Лениным. Всё, что находили, кнопками прикалывали на стены, чтобы можно было сравнивать. Но походящий портрет пока не попадался. И вот сейчас, вместо просмотра фильма Димка заявил, что пойдёт в центральную городскую библиотеку, чтобы искать подходящий образ.
– А кино? Разве кино смотреть не будем? – спросил я.
– А компот? – передразнил Димка, – фильма нет, я не брал. Я ведь для тебя их приносил. Мне-то, зачем? Я с Люсечкой могу, комфортненько посмотреть. Как только ты интерес потерял, я решил больше фильмы не брать.
– Как для меня, а как же Особист? Я думал ты для себя, думал тебе негде посмотреть. Не у всех же пока видеомагнитофоны есть.
– У Люсечки есть. И диванчик там кожаный есть, очень удобный. Особист, парень конечно хороший, но я не в силах радовать всех хороших ребят. Другое дело ты, мой лучший друг. Я хотел скрасить твои серые будни. Я тебе сочувствовал, ты поначалу очень мучился. Вообще странно, что ты интерес потерял, очень странно….
– Я не терял, только без перевода смотреть тяжело. Ничего не понятно. Вот сегодня хотел посмотреть.
– Ладно, может в следующий раз принесу.
– Всем оставаться на местах! – незапертую дверь мастерской начальник политотдела открыл ногой, – доложить, чем тут занимаетесь!
Вслед за ним с испуганным вспотевшим лицом, оглядываясь по сторонам, вошёл тот самый капитан из политотдела курировавший мастерскую. Мы вытянулись по стойке смирно.
– Товарищ полковник, – подбираем наилучшее творческое отображение образа вождя. Принято решение обратится к проверенному опыту выдающихся советских художников.
– Кто разрешил? – по инерции продолжал реветь начальник политотдела, выискивая глазами какую-нибудь крамолу, – вы тут сами себе, чёрт знает что решаете!
– Никак нет, выполняем Ваше указание. Вы же сказали: «Смотрите у меня! Чтобы комар носа не подточил!». Вот мы и смотрим – Димка рукой показал на развешанные кругом портреты Ленина.
Разглядывая их, полковник на секунду перестал орать.
– Хорошо живёт на свете Винни Пух! В голове моей опилки…, – с чайником в руках, из кухни, напевая себе поднос в мастерскую вошёл Особист. Увидев полковника и капитана, он окаменел.
– Это что ещё за Винни Пух?! – снова заорал полковник, – кто разрешил? Интриган! Заставил меня по закоулкам бегать. Ну, покажу я тебе, Винни Пух! – полковник выскочил из мастерской, капитан вслед за ним, лишь успев махнуть рукой, продолжайте мол.
– Что это было? – опустился на стул Особист поставив себе на колени горячий чайник. Через секунду, через штаны припекло, и он опрокинул чайник на пол. Кипяток расплескался и залил плакат, который я недавно закончил и положил на пол для просушки. Три дня работы были угроблены.
– Ну, ладно, – сказал Димка, – я пошёл. Вам тут будет, чем без меня заниматься.
Позже узнали, что весь гнев полковник вывернул на того дежурного капитана, который жаловался, что ему не отдали честь. Именно его, полковник назвал интриганом. Мой план обломался, и теперь мне спать уже было некогда. Испорченный плакат должен был быть готов к понедельнику, к общему партийному собранию моего конвойного полка.
Утром в понедельник, за плакатом примчался замполит роты, чтобы заодно проверить его и если нужно исправить.
– Ты не забыл, что тебе выступать на собрании, с приветствием от молодых коммунистов? Речь приготовил?
– Так точно, приготовил.
Замполит ушёл, а Димка стоял, выпучив глаза.
– Ты, что ли коммунист?
– Да, я вступил в партию, – скромно ответил я.
– Когда же ты успел? А чего не похвастался? – глаза Димки казались испуганными.
Завидует гад. Сам, небось, не сообразил в партию вступить. А теперь уж не успеет. Вот так вот. Не всё тебе одному.
– А чего хвастаться, у каждого свои убеждения. Это же не новые сапоги, чтобы хвастаться.
– Ну, мы бы отметили, я бы тебя поздравил. Друзья всё-таки.
– Ну, как, как отметили бы? Водку что ли пить?
– Да, интересные у тебя убеждения, – вставил Особист.
– А что плохого, что я вступил в партию?
– Да нет, я не про это, – Особист смотрел прищурившись, как будто что-то знал.
От этого взгляда я на секунду запаниковал, но быстро взял себя в руки. Не мог он ничего знать. Я следил за языком и всегда был осторожен. А вот Димка, похоже, обиделся.
Глава-20 Он – начальник, ты – дурак
Наконец, Димка демобилизовался. Прошло это незаметно. Однажды попрощавшись, он просто перестал появляться в мастерской. Меня, почему-то никуда не вызывали, и должность начальника мастерской, не предлагали. Заподозрив, что могут назначить Особиста, я заволновался. Основание у него было одно, он служил на полгода дольше меня, и сейчас как бы была его очередь. Измучавшись неизвестностью, я сам пошёл в политотдел и сказал капитану, что хочу быть начальником. На что тот ответил, что не возражает.
Однако, поменять форму на милицейскую, не получалось. Как объяснил капитан, форма выдаётся на 2 года. Получалось, что мою, ношеную форму нужно кому-то отдать, или выбросить, и почему-то выдать мне новую, которую износить я просто не успел бы.
Оказалось, что и сержантом я тоже стать не смогу потому, что такого подразделения, как художественная мастерская в штате нет, что это условное название, придуманное политотделом для удобства. Соответственно, должности начальника мастерской в штате нет и быть не может. И это не должность, а тоже условное название. Поэтому Димка, так и оставался рядовым до самого своего дембеля.
Оказалось, что и пропуск для хождения в город, такой как был у Димки, с подписью генерала, мне тоже не дадут. Его оказывается дали потому, что поначалу в дивизии ни мастерской, ни материалов, ни толкового художника не было, а работы было много. Димка ходил в город и приносил оттуда готовый результат. Поэтому ему и выдали постоянный документ, чтобы сократить бюрократические проволочки. А когда при клубе организовали мастерскую наглядной агитации, и собрали вместе аж три художника, необходимость ходить в город, отпала. Про выданный пропуск, просто забыли, да и причины забирать, не было. Лишний проверенный порученец, никому не мешал. Претензий к Димке не было, он был дисциплинированным исполнительным солдатом и хорошим художником. Начальство доверяло ему, и он это ценил. Но вообще, случай – уникальный, ему просто повезло.
Информация накрыла, я с трудом её переваривал. Капитан насовал кучу мелких заданий, а я не слушал его, и в растерянности вышел из кабинета, не спросив разрешения. Капитан криком вернул меня, и привёл в чувство.
– Тебе ещё нужно постараться, чтобы тебе доверяли. А не выпрашивать привилегии. Не с того начинаешь, начальник мастерской.
Это был облом, даже членство в партии ничего не давало, кроме лишней головной боли. Замполит, наверное решил, что я теперь ему обязан и при каждой случайной встрече что-то требовал, и постоянно придумывал новые дурацкие задания.
К моему удивлению, с уходом Димки всё вокруг начало быстро меняться. Поначалу, вроде всё шло своим чередом. Я пришёл в мастерскую и сказал Особисту, что меня назначили начальником мастерской. Его реакция, мне не понравилась. Занятый своими делами, он даже головы не повернул. Лишь пробубнил,
– Ну да, ну да, – как будто не слышал, что я сказал.
– Не, «ну да», а так точно, – поправил его я.
– Ну, хорошо, хорошо, – он с удивлением уставился на меня. Наверное, ожидал, что назначат его.
Я решил не вступать в пререкания, зачем спорить с быдлом.
Странным было, что третьего художника долго не присылали, и всё приходилось делать вдвоём. Димка, оказывается, всё-таки что-то делал. Стало не хватать материалов, которые брать было неизвестно где. Я доложил капитану, что работать нечем. На что тот ответил, что я, не справляюсь со своими обязанностями. Стали возникать задержки с обновлением наглядной агитации, к которым поначалу относились с пониманием, но потом капитан сказал, что «плохому танцору и яйца мешают». Разжиться материалами, удалось в родном училище. Но в город отпускали, нехотя. Каждый раз нужно было просить капитана звонить замполиту роты, чтобы тот выписал увольнительную. А тот, каждый раз выговаривал мне своё недовольство, как будто ревновал. Потом, капитан из политотдела куда-то и вовсе исчез. Вскоре в мастерскую ворвался майор, тот, что раньше был дежурным капитаном, «Интриган», как его называл полковник. Поставив нас по стойке смирно, он требовал найти Димку. Услышав, что тот демобилизовался и теперь начальник мастерской я, он стал орать на меня, пообещав «выдавить этот гнойник!».
Замполит роты был возмущён тем, что я не отдал честь майору, и потребовал навести порядок, в моей прикроватной тумбочке. Когда я сказал, что майор придирается, что честь не отдать я не мог потому, что «к пустой голове руку не прикладывают», замполит ответил, что майоры не врут, врут только рядовые разгильдяи. Из-за тесноты в казарме, прикроватные тумбочки были на двоих. За порядком в моей тумбочке следил солдатик из моего призыва, я в неё почти не заглядывал, потому что все свои мелочи хранил в мастерской. Но он куда-то исчез. На его место поселили молодого нахального салагу. Когда бардак, который он развёл в тумбочке обнаружил командир отделения, салага всё свалил на меня. Вместо того, чтобы меня поддержать, замполит сказал, что это нарушение устава, что личные вещи боец должен хранить в прикроватной тумбочке, и что майор прав, мастерская это – гнойник. И что если я не исправлюсь в кратчайшее сроки, мне, как кандидату в члены партии, придётся объясняться на партийном собрании, почему я позволяю себе отзываться о старших по званию, в неуважительной форме. От такого обвинения я потерял дар речи, лучше бы мне дали наряд вне очереди.
В мастерскую я пришёл расстроенный, поделиться кроме как с Особистом было не с кем. Он молча выслушал, долго молчал, а потом сказал, что халява, похоже, заканчивается. И что он это уже давно видит, но у него дембель и ему наплевать.
– Ты сказал, что ты начальник? Это Дима, был начальник, а ты дурак. Он с тобой, как с писаной торбой носился, кинофильмы тебе приносил, а ты воду мутил у него за спиной. Кроме тебя некому было стучать в политотдел. Сам на себя Димка стучать не стал бы, я тоже не стучал. Остаёшься только ты. Начальником хотел стать, да? Говно ты, а не начальник.
– Ты не прав, – возмутился я, – это случайное стечение обстоятельств!
– Да? У тебя же всё на роже написано, коммунист.
Услышав такое, я твёрдо решил от него избавиться, даже если всю работу придётся делать самому. Мы неделю не разговаривали друг с другом, а потом в штабе начался скандал. Оказывается, за последнее время в дивизии произошли большие изменения. Стареющий генерал ушёл в отставку. Новый комдив – новая метла. Началось наведение порядка. Жена капитана, нашего куратора из политотдела написала жалобу, что он якобы завёл любовницу, не отдаёт деньги в семью и нечем кормить троих детей. Позже его уволили со службы. Из Главного Политуправления прибыла комиссия, якобы кто-то долго писал доносы, обвиняя начальника политотдела в использовании служебного положения в личных, корыстных целях. Его тоже отправили в отставку, вслед за генералом.
Вскоре мастерскую закрыли, да так, что даже двери замуровали. Помещение мастерской кому-то передали. Особист демобилизовался, а я теперь наводил порядок в прикроватной тумбочке, и в столовую ходил строем вместе со всей ротой. Как все, чистил оружие и маршировал на плацу. Даже не верилось, что совсем недавно мы с Димкой, ели жаренную картошку, чаёвничали, наслаждаясь просмотром кинофильмов. Казалось, что это было не со мной. Правда, «игра в очко» мне больше не грозила. Это было уделом молодых. Служба стала скучной, но не тяжёлой. Солдаты относились ко мне с уважением, все просили нарисовать в дембелевские альбомы их портреты, или что-нибудь на память о службе. Некоторые, просили сделать рисунок для татуировки. Для меня это было упражнением и единственным развлечением, позволяющим отвлечься от солдатской рутины. Желающих, выстроилась целая очередь. Некоторые, чаще это были азиаты, к моему удивлению, не раз предлагали немалые суммы, чтобы я сделал для них рисунок вне очереди. Откуда только у солдат деньги. Может, родственники присылают. Ходили слухи, что клубный киномеханик, как и я приписанный к конвойному полку, даёт деньги в долг офицерам. В голове это не укладывалось, но и совать нос в такие дела, почему-то не хотелось. Не вступи я в партию, деньги, наверное, взял бы. Почему нет, за талант нужно платить. Но сейчас, карточка кандидата в члены партии, что лежала у меня в кармане сделать этого не позволяла. Если бы я деньги взял, замполит узнал бы об этом в любом случае. Как бы не клялись хранить тайну, кто-нибудь всё равно настучал бы. Мало того, что в партию не приняли бы, так ещё и пятно на всю жизнь. Не успели принять, и уже исключили. Я впервые задумался, а не зря ли я влез в это. На кой хрен мне эта партия? Без неё, к дембелю было бы, на что купить штаны.
А замполит не забывал обо мне, подбрасывая всякие мелкие задания. То объявление написать, то боевой листок оформить. Теперь всё приходилось делать в Ленинской комнате, и частенько после отбоя, потому, что в другое время помещение было занято. Но когда я пожаловался, что не высыпаюсь, замполит сказал, что молодой коммунист, должен показывать пример стойкости несознательным товарищам по службе, и что членство в партии нужно заслужить. Он напомнил, что ему ещё характеристику на меня писать, без которой, где бы я не находился после демобилизации, меня не переведут из кандидатов в члены партии. И я старался, назад пути не было.
