Александр Эл
Одержимость справедливостью
Глава-46 Взаимопонимание
– Димочка, а тебе на работу не надо? – разбудил голос матери, – уже 10 часов, чего это ты так разоспался? Счастливые часов не наблюдают, да? Анжела звонила, волновалась. Ты говорил, что к ним поедешь. А где это ты так поздно задержался? Работаешь всё? Не жалеешь ты себя.
– Собрание вчера было, поздно закончилось.
– Ой, а что это ты с костюмом сделал? Совсем ведь новый….
Вчера я шёл под дождём подставляю лицо, капли воды отвлекали от дурных мыслей. Я совершенно забыл, что на мне новый костюм. Сейчас он валялся на стуле, удачи он не принёс и был мне неприятен. Заснул я только под утро, а до рассвета смотрел в потолок.
– Ничего, ничего. Я его попробую отпарить, ткань хорошая. Или, лучше в химчистку сдать, как думаешь? – продолжала суетиться мать.
– Мама, делай что хочешь, мне на работу надо.
Идти не хотелось, ничего хорошего я там не ждал. Боялся, хотя не так уж сильно я и засветился. Сказать-то ничего не успел. Может, я за Димку был. Если что, буду так и говорить.
В мастерских шла непривычная суета. Кто-то даже подмёл вечно грязный двор.
– Петрович, чего происходит?
– Жизнь, Димка, происходит! Жизнь, понимаешь? Неразбериха заканчивается. Народ радуется. При деньгах будем. Ты не рад? Смотри, смотри, – Петрович показывал во двор за окном, – новый директор приехал.
Во двор закатился служебный автомобиль Фонда, дверь открылась, с пассажирского места, вылез Димка. Его сразу обступили.
– Видишь, как твой приятель рассекает? – оскалился Петрович, – теперь у него, две машины. Одна – своя, чтобы девок возить, другая – служебная, с шофёром! А у тебя, Дима, ни одной, – заглядывал в глаза Петрович.
Петрович врал, персональный автомобиль директору Фонда положен не был. Это была служебная машина Фонда. На ней ездили в банк за зарплатой, отвозили почту, в общем, обычная разъездная машина. Но распоряжался ей, директор. И, конечно, он больше всех на ней и катался.
– Что, думал ты, на ней будешь ездить? А, Димка – щурился Петрович, – костюмчик уже новый купил. Думал, тебя директором назначат, да?
– С чего ты взял, Петрович? – ох, как мне сейчас не хотелось говорить на эти темы.
– Это ты, с чего взял? – наезжал Петрович, – тут, таких как ты, полфонда. И получше тебя, люди есть. Не по Сеньке шапка! Ну, ты и нахал. Кто он, и кто ты?
– В смысле? Что ты имеешь ввиду? Чем это я хуже? Он же неуч, выскочка!
– Он – уважаемый человек! А ты – пустышка, свисток. Видишь, как повернулось? Не помогла тебе твоя анонимка.
– Что ты такое говоришь? Как ты можешь, Петрович!
– Что, не твоя, анонимка-то? Ну, ладно, я свечку не держал. Может, кто ещё, умный, местечко хотел занять. Знали, что старик на пенсию уходит. Вот, по заместителю и ударили, чтобы дорогу расчистить. А тот, вдруг чистым оказался. Знаешь, я тебе скажу, его никогда бы не назначили директором, если бы не анонимка. Такие как он, вечно в заместителях ходят. Рабочие лошадки, им никогда ничего не светит. Сам подумай, беспартийный и без высшего образования. Ушёл бы наш старик, прислали бы другого, такого же, народного, генерала. А тут, анонимка, расследование! И выяснилось, что вот этот вот заместитель, всё и делал, всё создавал и всю работу тянул. Анонимка, вывела его из тени титулованного старика. Всем стало понятно, что старик тут для мебели сидел. Да он и сам, с испугу, от всего открещиваться стал. А молодой наоборот, ничего не боится. Я бы на месте нового директора, бутылку тебе поставил. Ах, да, забыл. Это же не ты, анонимку написал. Ха, ха, ха… Не будет тебе бутылки, ха, ха, ха!
– Петрович, перестань всякую хрень болтать! Хочешь, чтобы сплетни пошли.
– Ничего ни хрень. Если бы ты, салага, рассказал бы мне о своих планах, я бы может и помог тебе. Но, ты же тыришься, девочку из себя строишь, честную невинность. Я давно к тебе присматриваюсь. Вижу, страстишки твои. Не даёт покоя приятель, жрёт жаба. Что, нет? А когда ты костюмчик надел, кубики и сложились.
– Да, как у Вас язык поворачивается…, – я чувствовал, как по моей спине струился пот. Если Петрович допёр, то и другие так думают. Увольняться надо, сегодня же….
– Да, не ссы ты так, думаешь приятель твой, непотопляемый? Любого можно в собственном дерьме утопить! А хочешь, я тебя директором сделаю? – лицо Петровича перекосилось, глаза горели.
Маленький, тщедушный, пятидесятилетний человек вдруг стал страшным. Я невольно отступил. Он сумасшедший. Провокатор. Хочет меня подловить…
– Что Вы здесь придумываете, Вас к доктору нужно.
– Боишься? Не доверяешь мне. Знакомо такое. Ну, как знаешь…. А может, поговорим?
– О чём? Что Вам нужно?
– Нам нужно, нам. Расскажу, дверь закрой. И никому не открывай, разговор будет долгим.
Глава-47 Откровения
Я подумал, не уйти ли мне сейчас. Но, что-то удерживало, я уже побаивался этого человека. Если он начал говорить, то, наверное, что-то знает. Что? Я закрыл дверь на ключ и пошёл к ящику, где у меня была припрятана бутылка.
– Оставь это, – Петрович понял, за чем я полез, – лучше чаю поставь. Ты мне сразу скажи, телегу, один писал? Кто ещё про это знает?
Танька, – подумал я, – ну конечно Танька, рассказала ему. Может, мамаша её. Как же она его нашла? Вот же тварь, столько денег вытянула.
– Что молчишь? Сколько вас там? Это важно. Сдать могут? Говори, не морочь меня.
Если он спрашивает, значит, не знает. Может, проверяет меня?
– Я ничего не писал. С чего Вы взяли?
– Не писал? Да у тебя на морде написано, что это твоя работа. Посмотри, у тебя штаны мокрые.
Я инстинктивно посмотрел на штаны, они были сухими.
– Хвост этот, ты сюда из прошлого с собой принёс! – сверкал глазами Петрович, – выключи чайник, сейчас взорвётся. Ну что, будешь дальше Ваньку валять?
– Чего Вы хотите?
– Не веришь, значит. Ну, правильно, я бы тоже опасался. Запомни, ты у меня на крючке. Рыпнешься, я новому директору, и парторгу скажу, что ты мне всё сам рассказал.
– Это неправда! Вам никто не поверит.
– Вот, ты им так и говори, ничего не знаю. Из партии вылетишь, клеветник!
В глазах потемнело. Почему-то возникло лицо тестя, – «ну что, художник, люди всё видят! Партбилет, на стол!»….
– Димка, Димка, ты что, сердечник? – открыв глаза, я понял, что сижу в деревянном кресле, а Петрович хлопал меня по щёкам, – очухался? На вот, чаю горячего хлебни, с сахаром, поможет. Держать стакан можешь? Так ты сердечник, или просто нервный? Испугал ты меня. Надо же. Может, тебе и правда выпить нужно? Что у тебя там под мышкой. Хлебни, не стесняйся. Только не много, чтобы соображал. Нам закончить нужно. Я тебя, такого, сейчас не отпущу.
Через несколько минут я пришёл в себя и понял, что Петрович всё знает, и скрывать дальше, нет никакого смысла.
– А что мне оставалось, он ходит за мной всю жизнь. Куда я, туда и он. Он всё время дорогу перебегает. С детства, ему всё, а мне одни неприятности. Он родился в рубашке, ему всю жизнь халява ломится. Я горбом своим, трудом. А он, лодырь, он же даже школу нормально закончить не смог. Его в училище, по блату пропихнули, папаша, заместитель министра. Ну, как это может быть, у меня диплом с отличием, я в партию вступил, а он, неуч, и пожалуйста, директор! А до этого заместитель директора, А ещё до этого, начальник мастерской! Я женился, у меня дочь растёт. А он, баб трахает, и на машинах катается! А мне ещё нужно матери помогать, после того, как нас отец бросил. Справедливости хочется! Понимаешь, Петрович, что ещё я могу сделать? У него везде связи. Вот, он опять выкрутился…. – я хотел глотнуть из фляжки, но Петрович не дал.
– Да, жизнь она такая, справедливости нет. Понимаю тебя, но ничего прорвёмся. Я спросил тебя, кто ещё про это знает? Это важно. Ты, нигде не засветился? Хотя, это всё уже в архиве и не так уж важно, пока ты – никто. Но репутацию портит. Поэтому, концы надо зачистить и за спиной ничего не оставлять.
– Как зачистить? – я рассказал Петровичу про Таньку и её мать, и про то, как они тянули из меня деньги.
– А что она за человек, как ты с ней познакомился?
– Мне тогда плохо было, а она подвернулась. Но я женат, я ей сказал, что нужно расстаться. Думал, поняла, а она мстить стала.
– Так, девка мужиков любит, тягучая? Слаба на передок? Она не замужем?
– Недавно вышла замуж.
– Ах, вот как? Ишь, бойкая какая, – с уважением сказал Петрович, – ну, тогда она нам не опасна.
– Почему, не опасна?
– Запомни, женитьба, это – ахиллесова пята, это как занимаемая должность. Есть чего бояться, и есть что отнять.
– Не понимаю.
– Зато, я понимаю. В общем, так, если эта Танька, или её мамаша проявится, в любом виде, не спорь с ними, и сразу беги ко мне. Понял?
– Понял, и что будет?
– Я позвоню мамаше.
– Да там такая мамаша, она любого пошлёт. С ней говорить бесполезно.
– Ты слушай, и не перебивай, – глаза Петровича снова загорелись, – я позвоню и скажу, что дочери необходимо явиться в кожно-венерологический диспансер, для проверки. Что некий гражданин указал на неё, как на разносчицу венерического заболевания. Повестку пока не посылаем, но в случае отказа, её доставят принудительно, с милицией.
– Я заявлений писать не буду. У меня давно с ней ничего нет.
– Ты-то здесь при чем? А-а, так ты на ней таки залетел? Ну, ты даёшь. Нет, этот звонок никак не должен быть связан с тобой, даже намёком. Понимаешь, мамаша не может не знать, что дочка – тягучая, и что вляпаться, и кого-нибудь заразить, вполне могла. Мамаша, конечно, побежит дочку предупреждать. И они, скорее всего, переругаются. Чтобы дочка не рассказывала, мать всё равно ей не поверит. Такие дочки всегда врут мамашам. И обе они больше всего будут волноваться, чтобы муж не узнал, или, не дай бог не заразился. Представляешь, если бы тебе из диспансера позвонили, и сказали, что твоя жена – разносчица, что её с милицией поведут, и ещё запрут там, на принудительное лечение… Кхе, кхе, кхе, – хихикал довольный собой Петрович, – они хотели тобой заниматься, а придётся заниматься собой. Поверь, им будет не до тебя. Ну, понял?
– Петрович, тебе то это зачем? – мне реально становилось не по себе. Что если этот Петрович, надумает тестю позвонить. Убьёт тесть, ведь он же – дурной.
– Зачем? Ты мой второй шанс. Я тебя давно ждал. У нас с тобой большое будущее. Ты только не умничай, и я из тебя большого начальника сделаю. Быстрее, чем ты думаешь. И я всегда буду рядом. Это большая удача, что я тебя встретил. Эх, жаль, поздновато. Но, ничего, лет 10-15 у нас есть, – Петрович говорил быстро, казалось, что не мне, а самому себе. А я сидел рядом и ничего не понимал. Перехватив мой недоумевающий взгляд, Петрович замолчал. Затем встал со стула и прошёлся по мастерской, как бы сомневаясь, стоит ли продолжать. Затем снова сел на стул.
Глава-48 Опыт
– Видишь ли, Дима, – снова заговорил Петрович, – у каждого из нас своя история. Подробности тебе ни к чему, но в двух словах. Ты ведь, наверное, понял, что я не художник. Любил, правда, в детстве рисовать. Ну, и руки у меня не из задницы растут. Так и стал, художником оформителем. А вообще-то, я юридически закончил. Молодой был, целей никаких. Попал по распределению на большой завод, юрисконсультом. Никакие юристы на заводах тогда были не нужны, это так, больше дань моде. Договора составить, документы вычитать. Одна формальность. Всё решают хозяйственники, инженеры. Ну и коммунисты твои, обкомы разные, куда же без них. А юристы…. Если бы я в органы попал, другое дело. На худой конец, в адвокаты. А на заводе, даже крупном, такому как я, делать нечего. Хотел в партию вступить, не берут. Жди очереди, говорят. Без очереди только рабочих принимают. Веришь ли, хотел в рабочие податься, чтобы в партию вступить. Не разрешили. Говорят, государство на твою учёбу деньги потратило, а ты в рабочие? Нет, говорят, сиди, где сидишь. И не соскочишь, распределение отработать нужно. Подался в профсоюзные активисты. Председателю профкома от этого очень даже не плохо. Пикники начальству организовывает, бухают вместе, по баням. А мне, ёлки новогодние рабочим устраивать. Даже путёвки распределять не дали. Но, занят ведь, так и втянулся, годы идут. Давно уж распределение закончилось. Могу уехать, а куда, не знаю. В милицию или прокуратуру, поздно. Там такие как я уже в капитанах ходят. Одно было полезным, хоть я это и не искал.
По должности, как юристу и профсоюзному работнику, стали пересылать мне всякие кляузы, разбирать. Поверишь, такого зоопарка ты не видел. Ох и любят же у нас жаловаться. Но это, ладно. И, главное, из-за чего. Думаешь там по делу что-то? Как бы ни так. За всём страстишки стоят, зависть, ревность. Жена заревнует, нет чтобы уйти от изменщика, или по морде дать. Она, жалобу пишет, на мужа. И чтобы ему побольнее сделать, всё туда закатает. Когда опоздал, что украл, где напился. Наказать требует. Говоришь ей, дело – пустяк. Дома разберитесь, не выносите сор из избы. А она доказывает, – нет, не пустяк! А государственное преступление! При мне двоих таких мужиков посадили, через их баб. Потом эти бабы плачут, Вы же говорили, дело – пустяк, кто же теперь моих детей кормить будет? Нет, милая, не пустяк. Ты сама настаивала, преступление государственное! Или, ты мужа оклеветала? Может сама, вместо него, по этапу пойдёшь? Вот тогда я понял, нет злейшего врага, чем жена. Мужик корячится, хребет гнёт, всё ей, всё ей. А она, сама хвостом машет, но винит во всём его. Он, подлец, оказывается, внимания ей не уделял! Так мало того, что рога ему наставила, она ещё и наказать его за это хочет, бумаги строчит. Баба, я тебе скажу, это отдельная тема. А хуже всего от них тому, кто в партию вступил. Простой работяга, на хрена тебе эта партия? Беспартийный, бывает на хрен пошлёт, не ваше мол, дело. А партийный стоит перед всем цехом, скулит, сопли размазывает, – я всё скажу, во всём признаюсь, только партбилет не отнимайте…. Вот если твоя баба, на тебя, Дима, напишет парторгу, что будешь делать, а?
Петрович был прав, если Анжелка начнёт писать…. Ещё тесть развоняется….
– Моя не напишет, она не такая, – я надеялся, что Петрович не будет углубляться в тему.
– А если про Таньку узнает? Не напишет? А что сделает?
Ну вот, я так и знал, зря сказал ему про Таньку. Прочитав в моих глазах испуг, Петрович успокоил,
– Не бойся ты, я же для понимания, чтобы дошло каково это. Я ведь сам чуть не вляпался. Молодой был, понятно, завёл бабу. Вначале было весело кувыркаться. А потом, смотрю, что-то изменилось. Вот почему, спрашивается, по дому она ходит как чувырла, а на работу, прихорашивается. По логике, должно быть наоборот. Ты же работать идёшь, зачем на каблуки залезла? Для кого физиономию красишь? Кому понравиться хочешь? Уж точно не мне. Домой придёт, каблуки в сторону. Понятно, зачем хвост распускать, я же уже у неё в кармане. Ну, ладно, пусть так. А зачем тогда на работу раскрашиваться? Ещё кто-то нужен? Я все кубики сложил, и больше о женитьбе не думал. Хочешь в койку? Это я ещё посмотрю. А жениться, нет уж.
Петрович говорил убедительно. Сам, настрадавшись от баб, я его очень хорошо понимал. Нервозность прошла, чувствуя родственную душу, я слушал с интересом,
– Петрович, дальше то, что было? Как ты в художники попал?
– Завод наш был знатный, десятки тысяч рабочих, – продолжал Петрович, – и директор завода был знатный. Учёный, член-корреспондент Академии наук, орденоносец. В общем, светило! Для меня – недосягаем, небожитель. Да и для всех на заводе. По заводу идёт, все расступаются, заместители гуськом за ним бегут, и каждое слово записывают. Невольно уважением проникаешься, когда таких людей видишь. Очень интересно было, как такими становятся. Решил я приблизиться к нему. Когда сидишь в заводоуправлении, это не сложно. Лишний раз бумажки на подпись занести…. В общем, старался на глаза попадаться. С секретаршей задружился, стал узнавать, что за человек? Оказывается, он развёлся, детей оставил, и живёт с новой бабой. Я её раз видел. Молодая, наглая, и жопа у неё такая… В общем, баба, что надо. Но вот поползли слухи, что директора шмонают. Тоже, наверное, кто-то телегу накатал. Не то растрата, не то потери какие-то. Долго он ходил, как побитая собака. Но, потом ничего, очухался. Ещё и медаль какую-то дали. Но, тогда я понял, он не бог, а такое же говно, как и все. А раз так, то чем я хуже?
Вскоре засобирался на пенсию мой непосредственный начальник, заместитель директора по кадрам и общим вопросам. Дождался я приёма по личным вопросам, отсидел в очереди. Захожу, а директор не один. Помощник за отдельным столом сидит и указания записывает. Я смутился, стоит ли говорить при постороннем. Спрашиваю, нельзя ли поговорить конфиденциально? Не хочешь говорить, уходи и не отнимай время, говорит. Ну, я подумал, была ни была, и от всей души попросил назначить меня на освобождающуюся должность. Поклялся служить верой и правдой, как собака. А он глаза выпучил, да так понёс на меня, что я чуть со стула не слетел. Ты же, говорит, производства не знаешь. Ты же – болван, ничтожество. Как это у тебя, наглеца, язык повернулся, мне такое предлагать? Пошёл вон отсюда, и больше не возникай. А помощник, слизняк, сидит, скалится. Я от неожиданности дар речи потерял, и так на задних лапках и вышел. Уже за дверями меня такая злоба взяла, что в глазах потемнело. Ну, не нравлюсь я тебе, так и скажи. Но унижать, не смей! Отныне ты мой злейший враг! Я ничтожество? Мы ещё посмотрим, кто из нас ничтожество! Позже я узнал, что заместителей себе он не назначает. Ему их присылают. Такая система, везде так, в больших организациях. Специально так делается, чтобы начальники не спелись. Ну, объяснил бы он мне, по-человечески, я бы понял. Раз уж ничего не светит, стал бы другую работу искать. И всё на этом. Но нет, унизить меня ему захотелось. Ты вот скажи Димка, ты в своей телеге, небось всех начальников одним разом обосрал?
– Не понимаю, что ты имеешь в виду? – внезапный вопрос Петровича меня напугал. Может, он врёт, что анонимку не читал. Откуда знает такие подробности?
– Что, испугался? Думаешь, откуда знаю? Знаю от того, что все всегда пишут одинаково. Я ещё тогда это понял, когда кляузы разбирал. Обиженный человек, чаще всего одиночка, всех вокруг боится. Думает, что все кругом против него, поэтому тырится, ошибки совершает. Главная его ошибка в том, что он думает, что его врага все будут защищать. Поэтому старается выбить из под него все его подпорки. Всех, кто как ему кажется, будут защищать его. Не понимая, что тем самым он их объединяет и укрепляет против себя. Каждый думает, если клепают на меня всякую чушь, то и на другого тоже клепают чушь. Битва проиграна, ещё не начавшись.
– А как же проверки, которые месяцами длятся? Это тогда почему? – не согласился я.
– Эти проверки, Дима, фуфло. Даже если и найдут что-то, то постараются не придать значения, или вообще замазать. Если бы было что-то серьёзное, анонимки не очень то и нужны. Если доказательства есть, то зачем анонимки? Анонимки пишут, когда не уверены, хотят, чтобы проверили. Если что, то я ни при чём. А это значит, что можно как вскрыть, так и спрятать. Короче, это очень тупо писать сразу на всех. Они будут друг друга покрывать. А «массовых репрессий», сейчас не допустят, времена не те. Но, дураки именно так и делают, пишут на всех.
Петрович был прав, именно так я и думал, и сделал.
– Петрович, ты считаешь меня дураком?
– Ты дурак Дима, в том смысле, что неопытный. Мы будем действовать иначе. Опыт – проверенный и доказанный. Ты поймёшь, когда я тебе дальше расскажу. Слышь, у тебя пожрать ничего нет? Жрать охота. Столовую так и не открыли, плохо. Это тоже надо учесть, обсудим обязательно.
– Есть пару банок кильки в томатном соусе.
– Вот, хорошо. А у меня картошка есть, сейчас принесу. В чайнике сварим. Чай есть. Сходи пока, воды набери.
Петрович ушёл, а я думал, что всё это значит. Можно ли доверять Петровичу? Ещё вчера он казался обыкновенным балагуром и халтурщиком. А у него, оказывается, высшее юридическое образование. Может, врёт? Важности на себя напускает. Как бы это проверить? Что он про меня знает? Чтобы он ни сказал, я всё буду отрицать, скажу, что он всё выдумал. А чего это он вдруг так разговорился? Мы ведь толком, незнакомы. Ах, кажется, я прокололся, зря про Таньку сказал, лишнего сказал. Если захочет, он сможет её найти. Она реальный свидетель. Ну и плевать, кому сейчас это интересно, уволюсь и всё. Скажу, оклеветали. С другой стороны, без конкретики про Таньку, Петрович не раскрылся бы. Куда я лезу? Зачем столовую обсуждать?
