Александр Эл
Одержимость справедливостью
Глава-42 Невезучий директор
– Дорогой Вы наш, разрешите вручить Вам от всего нашего коллектива этот замечательный этюдник, – на общем собрании чествовали, уходящего на пенсию директора Худ Фонда, – уверяем Вас, что если в нём когда-либо закончатся краски или сотрутся кисти, он будет немедленно наполнен новыми. Пусть Вас не пугает его немалый размер. Вам не придётся носить его на себе. Чтобы ничто не мешало Вам не только отдыхать, но и радовать нас новыми пейзажами с натуры, чтобы Вы могли с комфортом путешествовать в деревню, на малую родину, чтобы прильнуть, так сказать, к истокам, Министерство культуры выделило Вам новый легковой автомобиль, вне очереди! Директора поздравляли с юбилеем, дарили подарки, зачитывали грамоты.
Интересно, кого назначат вместо него, – думал я. Почему бы им не назначить молодого, талантливого художника, члена партии с высшим образованием. Когда назначили этого, ему давно уже было за шестьдесят. Говорили, должность будет представительской. Однако дело было новым, Худ фонд только создавался, и на практике оказалось, что это довольно сложное хозяйство со снабжением, производством, кадрами. Заместитель директора, Димка, тянул всю работу. Скандальные разборки, связанные с анонимкой, Димку из процесса выключили, и всё свалилось на директора, у которого на старости лет не было никакого желания заниматься, ни плотниками, ни бухгалтерией, ни уборщицами. А неизбежные слухи и инсинуации вокруг расследования, окончательно его подкосили. Как его ни уговаривали, он наотрез отказался сидеть в этом кресле.
– Дорогой Вы наш, – говорил Министр Культуры, – Вы, Народный Художник! Вас все уважают и ценят. Никому и в голову не придёт перекладывать на Вас вину, за проделки молодого проходимца. Подберём Вам помощника поопытнее, понадёжнее. Через пару месяцев про этот инцидент никто и не вспомнит. А Фонду нужен лидер достойный! Мы на Вашем месте никого другого не видим.
– Не могу я, – отвечал директор, – дело уж очень нехорошее, к художественному творчеству отношения не имеет. Непонятное дело… Стыдно, на старости лет. Что? Кто? Откуда? Ничего не знал, и не интересовался. Тут не художник, тут завхоз нужен. А теперь вот, коллеги отворачиваются…. Если видели безобразия, что же прямо не сказать? Почему ко мне не пришли? Анонимки? Значит, не доверяют…. Теперь вот, мои работы в музее увидят и вспомнят, жулик нарисовал…. Стыдно-то как. Нет, нет, увольте, пожалейте старика…
Сейчас, – думал я, – когда всё организовано и процесс налажен, дело не выглядит таким уж сложным. Я вполне мог бы справиться. А Димка, если его оставят, пусть и дальше крутится. Я сумею объяснить ему, кто в доме хозяин….
Но вот, прошло уже больше трёх месяцев, после проводов директора Фонда на пенсию, а никого нового так и не назначали. Он формально продолжал исполнять обязанности, но появлялся редко, говорили что у него проблемы с сердцем. После скандала с анонимкой, жизнь сыграла с ним ещё одну из своих непредсказуемых шуток и добила окончательно. Директор судился с неким колхозом. Именно судился, колхоз судил его, а он судил колхоз. От этого директор ещё постарел и едва ноги переставлял. Если бы не суд, куда я пошёл за компанию со всеми нашими, чтобы директора там поддержать, я никогда бы не узнал что произошло, и что такое вообще возможно.
Покатавшись с женой вокруг дома на своём новеньком авто, договорились, что снаружи машину моет сам директор, а жена следить за чистотой внутри. Согласились, что это не квартира, и снимать обувь в ней не обязательно. Тем более, что собака всё равно будет грязными лапами в машине пачкать. Детей у них не было. Когда в преддверии пенсии подарили щенка, старики стали отдавать ему всю свою нежность, не заметив, как пёсик вымахал в мрачное чудовище, здоровенного дога, с обрезанными ушами и хвостом.
Дождавшись хорошей погоды, директор, наконец, впервые выехал на пленер. Хотелось побыть одному, забыть кошмар на работе, на пенсию, на пенсию! Угодили коллеги, ох угодили. Впервые он ехал один, без шофёра казённой машины, который не затыкаясь рассуждал о живописи, и вечно рвался заправляться. Директору не терпелось воспользоваться пожеланиями и опробовать подаренный роскошный этюдник. Он наденет берет и любимый шарфик, в тени ещё бывает прохладно, поставит этюдник на выдвижные ножки, и уйдёт в нирвану. А собачка сможет побегать.
Подходящий ландшафт нашёлся не сразу. Из-за баранки было плохо видно, мешали придорожные кусты. Пришлось съехать на узкую просёлочную дорогу. Даже не заглушив мотор, директор прошёл за кусты, подыскивая подходящее местечко для себя и автомобиля. Залюбовавшись блестящим на солнце маленьким озерцом в низине, он забылся в предвкушении творчества. Много лет назад совсем ещё молодым, он с восторгом смотрел на двух сельских учительниц нагишом заходившим вот в такое же озеро. Одна из них обернулась и махнула ему рукой, приглашая разделить радость общения с природой….
Внезапно картинка исчезла. Дикий грохот и свирепый рёв за спиной невольно заставил присесть. Только что было слышно, как хлопают крыльями бабочки. Неестественный, ворвавшийся в эту идиллию шум предвещал что-то ужасное. Обернувшись, директор оцепенел от картины достойной кисти художника.
Остановив машину рядом с чахлой изгородью из колючей проволоки, директор не обратил внимания на мирно пасущегося за ней быка. Ярко красный автомобиль, сверкая на солнце, урчал, подёргивался и издавал запах сгоревшего бензина, что вероятно привлекло внимание быка. Однако приблизившись, он был остановлен грозным рычанием, раздавшимся из-за полуоткрытых окон автомобиля. Метавшаяся внутри тень окончательно возмутила быка. По весу он был никак не меньше, а то и больше обидевшего его автомобиля. Сходу прорвав изгородь и поранившись при этом о колючую проволоку, бык разозлился ещё больше. Боднув автомобиль, он взбесил запертого в нём пса. Под мощными ударами окровавленного быка, автомобиль жалобно завывал клаксоном, а запертый в нём пёс зверел и бесновался внутри. На глазах директора крушился автомобиль, не успевший проехать и ста километров. В ужасе наблюдая эту картину, сделать он ничего не мог. Бык продолжал таранить автомобиль, до тех пор, пока пёс не смог вырваться наружу. Схватка неожиданно закончилась победой пса, ухитрившегося вцепиться в горло быка. Как описывал позже директор, довольный собой дог, гордо водрузился на побеждённого врага, в ожидании похвалы хозяина.
На суде не обсуждали, как директор, в предынфарктном состоянии, добрался домой. Не откладывая, он подал в суд на колхоз, которому принадлежал бык, в надежде возместить хотя бы часть убытков. Это же очевидно, что быка плохо привязали, раз он смог почти беспрепятственно добраться до автомобиля, случайно остановившегося на дороге, пролегавшей вдоль изгороди. Понятно было, что машину директору никто не вернёт, а другую никто уже не выделит. Однако и с этим возникла загвоздка. Колхоз подал на директора встречный иск за убытки, возникшие в результате потери племенного быка, только что купленного в Голландии, на валюту. Как выяснилось, бык стоил значительно дороже автомобиля, и директор, при всём желании, не смог бы компенсировать колхозу убытки. Суд долго не мог принять решение, но уже в ходе разбирательства стало понятно, что дело ничем не закончится, что и произошло, в конце концов. Правда удалось отстоять собаку и не дать её усыпить, поскольку агрессором был признан бык, а пёс честно охранял имущество хозяина, рискуя при этом собственной жизнью. В общем, директор лишился и машины, и денег, и вдобавок ко всему попал в больницу с сердечным приступом.
Глава-43 Вопрос – политический!
Поползли слухи, что вслед за директором Димка тоже уходит, неизвестно куда. Он стал редко появляться в своём кабинете, а на мои вопросы угрюмо отмалчивался. Сказал лишь, что попросили задержаться, пока не назначат новое начальство. То, что Фонд обезглавлен, почувствовали все. Хорошо отлаженная работа остановилась уже давно. По территории мастерских, в поисках виноватых бродили недовольные заказчики, зачастило самое разное начальство, но толку не было. Пьянка в запертых изнутри мастерских и подсобках, не прекращалась. На складе заканчивались материалы, бухгалтера лишившиеся премии, хамили без всякого повода. Я на себе почувствовал, что нет ничего хуже безвластия. Ходить на работу не было никакого смысла, поскольку ни работы, ни денег не было. Жизнь ещё теплилась лишь за счёт незавершённых, старых заказов. Уже начали ругать советскую власть и коммунистов, которые «не давали жить творческому человеку». Но жизнь не стояла на месте, и уже как было раньше стали сколачиваться бригады халтурщиков. Высокие материи отошли на второй план, всем просто нужны были деньги.
– Слушай, Петрович, что это за хрень такая, почему нам начальника не назначают? Невозможно бардак терпеть.
Пьянка только начиналась, в ход пошла лишь вторая бутылка. Пили без повода, что последнее время становилось привычным. Работу, ту что ещё была, делать не хотелось. Ощущение неопределённости, чувство – поганое. Даже если заставишь себя работать, всё равно толку не будет. В дверь, с разговорами и советами будут стучать другие бедолаги. Временное успокоение наступало лишь, когда собирались группками, как сейчас, побухать и потолковать. Вот так, за салом, с водкой и чесноком я и поинтересовался мнением Петровича, который слыл проницательным, и был сам себе на уме.
– Это, я тебе скажу, вопрос политический! – мудро заметил Петрович, поморщившись от жгучего чеснока.
– Не понял, при чём тут политика? – неуверенно спросил один из собутыльников.
– Не могут начальники определиться, – Петровичу удалось хлебом зажевать пекучий чеснок, и он продолжил, – в глазах партийных начальников, Художественный Фонд – объект не хозяйственный, а идеологический. Соответственно, нужен авторитетный начальник, со званием, Народный, или на худой конец Заслуженный. Думаю, некоторым уже предлагали. Но все же увидели, какое тут дерьмо, и захотели не сильно. Есть конечно и такие, которые с радостью бы этот стул оседлали. Да верхи сами таких не хотят.
– Петрович! Ну чего ты усложняешь, «хозяйственный объект, идеологический»…, раньше такого вообще не было. И ничего, обходились. Слава богу, Димка, ведь пацан совсем, понял, что без снабжения, никуда. А деньги, как из заказчика выбивать? Платить-то, то не хотят, то не могут. Расценок утверждённых, не было. Заплатят, их потом трясут. А транспорт? Если грузовая машина нужна, так целое дело. Никто давать не хочет. А стройка? Мастерские художникам нужны? Нужны! Все же по подвалам, да по чердакам. Разве это дело? Это же бегать, пробивать надо. Финансирование, проекты…. Чёрт ногу сломит. При чём тут, на хрен, политика? Не будут таким навозом Народные Художники заниматься. Им, вон какие деньжищи платят.
– Ну это, мы, знаем. А начальство, думает иначе. Думают, место хоть и неспокойное, но идеологическое. Не зря же Райкомы с Горкомами тут ходят, учат, как детский сад или библиотеку раскрашивать. Будто мы без них не знаем. Да и заказчики, не было случая, чтоб не кляузничали. Будь место спокойным, давно бы блатного прислали, коммуниста какого-нибудь. А тут, на хромой козе не подъедешь.
– Петрович! Давай, про коммунистов не будем, – не выдержал я, – при чем тут это?
– Ах да, я и забыл, ты же у нас коммунист. Ну, извини, что обидел твои коммунистические чувства.
– Петрович! Место, как место, – не успокаивался собутыльник, – чего тут особенного? Работать надо!
– Чего особенного? Анонимки пишут. Народ у нас, грамотный и шакалистый.
– Да, поймать бы мерзавца! Я бы ему, семенники вырвал! Только жить нормально начали. Откуда такая гнида взялась?
– Откуда взялась, откуда взялась? Да кто угодно мог написать, вот хоть бы Димка, – Петрович пьяными глазами уставился на меня, – сидит тут с нами, коммуниста из себя строит. И всё, в анонимку….
– Петрович! Прекрати, ведь и правда подумают, – я едва не раздавил стакан, почувствовав предательскую дрожь в руке.
– Да никто на тебя Дима, не думает. Друзьям так не делают. Все знают, Дима, что вы тёзки, служили вместе. Говорят, и учились вместе? Это же он тебя в Фонд привёл, разве нет? Я бы за такое «спасибо» сказал.
– Именно друзьям так и делают, – сосредоточенно жуя сало, отозвался Петрович.
– Да зачем, Петрович?
– По-разному бывает. Может бабу не поделили. А может, просто жаба жрёт! – Петрович снова сверлил меня глазами.
Вот также говорил дядя Федя, мамин… «Пацана, жаба жрёт». Внутри всё сжалось. Может, Петрович знает? Неужели Танька…. Может, они знакомы? О-о! Как же я ненавидел Димку за то, что он заставил меня всё это терпеть. Они не понимают, каково это. Я бы им всё рассказал, но ведь не поймут!
– Что это ты, позеленел? Ты, тут нам на стол не наблевай. Совсем молодёжь пить не умеет, – Петрович ехидно улыбался, – иди, морду умой.
– Дима, тебе помочь? – заволновались собутыльники, – до туалета, дойдёшь?
В кабинке туалета меня трясло. Едва добежал, ещё минута, и обгадился бы в мастерской. Пьян, я не был, бил страх. Пил я теперь только, когда оставался один. На людях осторожничал. Боялся, что язык развяжется. Нервы, ни к чёрту. Петрович – гнида, заметил наверное, что я с водкой филоню. Наверное, сейчас пропагандирует там, на мой счёт. Что делать? Домой не уйдёшь, они в моей мастерской сидят. Вот бы послушать, что говорят. Эх, не догадался, нужно было диктофон спрятать. Ну и плевать, чтоб там ни говорили, буду всё отрицать. Всё ложь, ничего не знаю! Подонки, да как они посмели? Что они понимают? Быдло!
Когда, наконец, вернулся в мастерскую, все уже расходились. Закончилась водка, да и загрузились уже достаточно. На выходе из здания, на видном месте, появилось объявление об открытом партийном собрании. Ну, хоть что-то начало происходить.
Глава-44 Накрасить губы
Утром следующего дня, как неравнодушный коммунист, я поинтересовался у парторга, что собственно затевается.
– Хорошо, что спросили, я сам хотел за Вами посылать, – обрадовался парторг, – готовьтесь выступать. Мы пока не афишируем, но Вам скажу. Будем обсуждать личное дело заместителя директора. Вы ведь, кажется друзья, не так ли? Ну, вот Вы честно, по партийному, и расскажите всем, что Вы про него думаете. О стиле руководства, ну и как товарищ, конечно. Вы ведь давно знакомы, так ведь? О прошлом много не говорите, одного примера будет достаточно, характеризующего личность, так сказать. Ну как, справишься? Да, кстати, оденься поприличнее. Штаны хоть погладь, что ли. Министр Культуры будет.
Ещё бы, он ещё спрашивает? Справлюсь ли я? Вот он час, пробил, наконец. Не зря, не зря я старался! Так, подведём итоги. С Димкой, всё понятно. То, что собрание посвящено конкретному лицу, говорило за то, что этому лицу, крышка. Так было всегда. Обычно за этим следовал выговор, а то и исключение из партии, и затем уж, уголовное дело. Хотя звучало нелепо потому, что Димка не был коммунистом, при чем тут партсобрание. Неужели сработало? То, что ничего серьёзного не нашли, ничего не значит. Тут, как в анекдоте, не то ты пальто украл, не то у тебя украли, но в воровстве, замешан! От таких, запачканных, избавляются, от них несёт неприятностями. В общем, похоже, Димка – «сбитый лётчик». А моё выступление на собрании – ключевое. Значит что? Заметили, наконец! Сказал же, одеться поприличнее. А вдруг директором назначат. А что, свежая кровь. Член партии, образование высшее, институт закончил, с красным дипломом. Как там Петрович говорил, определились начальники. Поняли, работа стоит, тут не до свадебных генералов. Костюм надо купить. Хожу как как плотник или шофёр. Никто всерьёз не воспринимает. Пора, пора выходить из тени. А встречают по одёжке. Да где же костюм приличный найдёшь. Может, на заказ успею. Последние деньги отдам. Сегодня же займусь. Речь нужно подготовить, ой, мало времени. А Анжелка – дура, с папашей своим, поймут наконец, кто есть кто…. Надо Петровича попросить, чтобы поддержал меня на собрании. Не откажет, он нос по ветру держит. Дружба с новым директором ему не помешает. Впрочем, если Димку совсем уберут, будет плохо. Самому бегать придётся. Ладно, с этим позже решим.
Костюм сшили за неделю. Хороший получился. Правда мать сказала, что колом стоит, надо обносить.
* * *
– Димка, ты чего вырядился, как петух? – ехидничал Петрович, – рубашку белую накрахмалил. Забыл только, кое-что.
– Что, что не так?
– Губы забыл накрасить, ха-ха-ха. Колись Дима, что за повод?
До чего же рожа у Петровича, мерзкая. Ну, ничего, я тебе ещё покажу. А про рубашку он прав. Белая не годится. Нужно, чтобы вид солидный был, а стиль – деловой, но не свадебный.
– Петрович, чего привязался? На Юбилей иду, пригласили. Ты этих людей не знаешь.
– Зато я тебя знаю, ты зря ничего делать не станешь, кхе, кхе…. Ну, если юбилей, тогда понятно. Юбиляру привет передавай.
– Постой, Петрович, я вот что хотел сказать. Ты знаешь, на днях будет открытое партийное собрание, я там буду выступать. Не мог бы ты меня поддержать? Экспромтом, так сказать. Увидишь, как дело пойдёт, ну и подключайся. Пару слов от себя. Ну как, согласен, поддержишь?
– Собрание? Делом пора заниматься, а не языки чесать! При чём тут собрание, пар-тейное? Без этого, мало вони было?
– Да я сам толком не знаю. Предполагаю, начальство определилось, как ты говорил. Бардак, вроде прекращается. Думаю, директора нового пришлют. Может, хотят коллективу представить, на собрании.
– Директора? Давно пора. Ладно, – задумчиво чесал подборок Петрович, – выступлю, экспромтом…
Глава-45 Назначение
Удивительно, но на собрание подтянулись даже те, кто никогда ни на какие собрания не ходил, из числа беспартийных живописцев и скульпторов. Группками кучковались именитые старики-художники, работяги с шоферами, бухгалтера с экономистами, даже уборщицы пришли. Неразбериха, видно, достала всех. То, что будут обсуждать Димкино личное дело, никто не скрывал, но особо и не афишировал. Может, – подумал я, – пришли на него посмотреть? Может, хотят узнать, чем расследование закончились? Всем же приятно, в бывшего начальника плюнуть. Сейчас было важно увидеть, кого посадят в президиум. Не исключено, что и меня могут пригласить. Не зря же главным выступающим назначили. Это было бы хорошим знаком. На меня, и так обращали внимание. Возможно, привлекал мой непривычный вид, с папкой в руках и в деловом костюме. А возможно потому, что я запачкан знакомством с Димкой. Я же его другом числюсь. Ну, ничего, сегодня я поставлю точки над «i». Я же коммунист, должен быть принципиальным, особенно по отношению к товарищам.
Зал заполнился, в президиуме появился секретарь парткома, затем Министр культуры, известный всем инструктор ЦК, куратор Союза Художников, и наш старый, помятый директор Фонда. А, так вот почему всё так затянулось, ждали, когда директор очухается и выйдет из больницы. Меня не пригласили, но это ещё ничего не значит. Я сам сел в первом ряду, поближе к трибуне. Последним появился Димка, он с угрюмой физиономией уселся в середине зала, возле прохода. Ему уступили место.
– Ну, что, пора начинать товарищи. Благодарю за активность, вижу, почти все члены Союза Художников собрались. Спасибо, товарищи. Объявляю собрание открытым. Со вступительным словом выступит наш уважаемый Министр культуры.
– Товарищи! Художественный Фонд, это исполнительный орган Союза Художников, и последнее время его лихорадило. Текущая работа потеряла темп. Проводилось расследование. Итоги его подведены. Хочу доложить вам, что все вопросы к директору фонда сняты. Вы уже конечно об этом знаете. Вы также знаете, что он у нас уже заслуженный пенсионер. Пришло время подумать о его преемнике. Опыт показал, товарищи, что Художественный Фонд это не столько объединение творческих работников, коим, собственно, является Союз Художников, а скорее рабочая лошадка Союза Художников. Поэтому, Фонд должен возглавлять не столько творческий, а скорее хозяйственный руководитель, но конечно, с художественной подготовкой, понимающий процесс. Нужен молодой, энергичный, перспективный товарищ. Если что, мы его направим, поможем.
В душе моей всё пело. Вот оно, не зря, не зря я старался. Должно же когда-либо повезти. Я выстрадал это место….
– Мы планируем предложить, товарища на эту должность, – продолжал министр, – но прежде хотели бы услышать ваше мнение. Оно будет для нас решающим.
– Где кандидат, покажите, – раздались голоса из зала.
– А с анонимкой, что? Чем закончилось? Нашли, кто написал?
– Товарищи, – министр помахал залу ладонью желая прекратить шум, – анонимщиков, товарищи, найти всегда непросто, на то они и анонимщики. Их, вообще редко находят. Да и какая разница, важно ведь, подтвердились факты или нет.
– Так расскажите, – снова кричали из зала.
– Товарищи, как я уже сказал, был сигнал, мы его проверили, явных нарушений в работе Фонда не выявлено. Может быть есть, что-то такое, что формально не является нарушением, но мешает работе коллектива? Вы сами, как думаете, товарищи? Ваше, какое мнение? Может, кто-то хочет высказаться, так сказать – поделиться…
Цирк какой-то «так сказать – сказать». Почему просто не пригласить на трибуну? Договорились же. Клоуны, цирк на публику разыгрывают. Однако, пауза затягивалась, и никто меня не приглашал. Наверное ждут, чтобы я сам инициативу проявил. Ничего не согласовали, бардак, как всегда. Но тянуть было больше нельзя.
– Разрешите мне, – я поднял руку.
– Представьтесь, пожалуйста, – повернулся ко мне министр.
– Я художник, живописец, член партии. Сейчас работаю в оформительских мастерских, зовут Дмитрием.
– Говорите, Дмитрий, слушаем Вас, – одобрительно сказал министр.
Фамилию даже не спросил, знает, наверное. Какого чёрта, я что, с места должен выступать? Кто меня услышит. Договорились же….
– Разрешите я пройду к микрофону?
– К микрофону? – удивился министр, – ну, ну, проходите, конечно.
Я вышел на трибуну и посмотрел в зал. Ноги ватные, в висках стучит. Лица мелькают. Не ляпнуть бы что-нибудь. Соберись, соберись, Дима…
Вероятно увидев моё волнение, парторг решил поддержать,
– Товарищи, если кто не знает, это близкий друг заместителя директора Фонда, они когда-то учились вместе.
В зале одобрительно захлопали, затем наступила тишина.
– Да, товарищи, я его хорошо знаю. Мы не только учились, но и служили вместе. Мы дружили. Я всегда его поддерживал, и буду поддерживать, как бы он не оступался. Я бы не стал судить его строго за то, что произошло. Не каждый справиться на такой должности, особенно если нет высшего образования, которое даёт необходимый кругозор любому руководителю. Всем известно, что заместитель директора и мой друг – неплохой хозяйственник. И это – самое главное. Однако, зацикливаться на одном хозяйстве, неправильно. Любой руководитель обязан помнить о роли партии. Нужно учитывать текущий момент. Когда я учился в Институте Культуры, меня избрали членом партийного бюро….
– Давай по делу! Кончай демагогию! – раздались крики из зала.
– Можно, я скажу! – поднял руку Петрович.
– Товарищи, товарищи, прошу тишины в зале, – постучал по своему микрофону парторг, – Вы закончили? Дайте другим сказать. Кто там следующий? Подойдите к микрофону.
– Мне микрофон не нужен! – на весь зал заорал Петрович, – кому надо, меня услышат.
– Но я не закончил! – закричал я в микрофон, не понимая, что происходит.
– Кончай демагогию, достали! – снова кричали из зала.
– У Вас справка, или выступление? – мрачным голосом, спросил министр.
– Справка, – в растерянности ответил я.
– Справки в конце, пройдите в зал.
Я понял, что это провал, но не понимал почему. Что я сделал не так?
– Демагогия достала! – орал Петрович, – работа стоит! Стройка остановилась! Народ увольняется! При чем тут партия?! Гнида какая-то анонимку написала, и весь Фонд встал! Это – бардак! Дайте людям работать! Всё было нормально! Верните, как было!
– Правильно! Правильно! – закричали из зала, – если ничего не нашли, то что мы тут все делаем? Зачем собрание?
– Товарищи, товарищи, – постучал по микрофону министр, – мы вас услышали, успокойтесь. Вы правы, мы собрали вас не для обсуждения анонимок. Мы, приняли трудное решение. И не спросить вашего мнения, не могли. Поймите, если бы мы не провели глубокую проверку, по сути, расследование, и не выслушали бы вас, анонимки писали бы уже на нас. И были бы новые проверки. Позвольте сообщить вам, что руководство полностью согласно с мнением коллектива. Пусть это будет уроком для нас всех. Сейчас, товарищи, уходящий на заслуженный отдых, но присутствующий здесь уважаемый, уже бывший директор Фонда, представит вам своего преемника, назначенного по его рекомендации.
Пока старик вылезал из-за стола и полз к трибуне, в зале повисла гробовая тишина.
– Друзья, – отдышавшись и хлебнув воды из стакана, наконец, заговорил старик, – у меня было время оглянуться назад и подумать. Когда я занял кресло директора, я не очень представлял себе, чем должен заниматься. Сейчас я знаю, эта работа для молодых. Мой опыт, в другом….
Он сказал «работа для молодых»? Так может всё идёт по плану? А я уже хотел слинять.
– Признаюсь, – продолжал директор, – я был больше свадебным генералом, на этой должности. Конечно, когда требовалось поднажать, протолкнуть, без меня не обходилось. Но всю основную, ежедневную работу тянул мой молодой заместитель. Да это и не секрет ни для кого. И сам Фонд создавался при его непосредственном участии. Поэтому, когда появилась эта анонимка, которая на первый взгляд атаковала его, руководство не сразу разгадало замысел. Кому может мешать молодой исполнитель, биография которого только начинается? Нет, товарищи, кому-то очень мешает наш Фонд. Не хотелось бы так думать, но затейники где-то среди нас. Думается, соскучились некоторые по бесконтрольной частнопредпринимательской деятельности, когда не было никакого порядка, особенно в вопросах распределения денежных заказов. Когда заказчик с исполнителем договариваясь напрямую, занимались распилом государственных средств. Как результат, мы до сих пор встречаем в общественных местах памятники безвкусице, бездарности и бюрократии.
Господи, до чего же эти идиоты додумались. Сейчас скажет, что анонимку прислал Госдеп. Впрочем, может это не и плохо. На меня не подумают. Но куда же он гнёт? Зал-то, как в кино сидит. Ишь, как слушают.
– Удар был нанесён мастерски, – продолжал уже бывший директор, – обратите внимание, Фонд лихорадит, он на грани закрытия. Не скрою, такой вариант тоже обсуждался. И всё же было принято другое решение. В частности, не давать садиться себе на голову.
По залу прокатился одобрительный шумок.
– Здесь говорили о трудном решении. Во-первых, я сам предложил, и товарищи согласились со мной, при назначении руководителей на хозяйственные должности, не гоняться за регалиями, а руководствоваться деловыми качествами кандидатов на должность. В общем, решение принято. Дорогу молодым! Разрешите представить вам нового директора Художественного Фонда. Дмитрий, попрошу Вас к микрофону, пожалуйста, поднимитесь на трибуну. Ждём от Вас приветственного слова. Товарищи, если у кого-то есть вопросы, то теперь они уже не ко мне, – с улыбкой заключил старик.
Ну, вот и состоялось. Я скромно поднялся со стула и ни на кого не глядя пошёл к трибуне, проклиная в душе начальников. Понятно теперь почему моё выступление прервали, нужно тронную речь готовить. Теперь придётся на ходу выкручиваться. Мои размышления прервал смех в зале, когда я уже стоял на трибуне. Я смотрел в зал и не понимал причин веселья.
– Молодой человек, освободите трибуну, – раздался голос парторга, на что в зале засмеялись ещё громче.
Я повернулся на голос и тут же увидел Димку, который почему-то оказался у меня за спиной. Он тоже улыбался во весь рот, как будто увидел клоуна в цирке. Я смотрел на него и не понимал, что происходит. В зале продолжали смеяться. Тут до меня дошло, директором назначили не меня, а Димку. Как же так? Осознав весь ужас своего положения, я быстро среагировал.
– Сказали, справки в конце, я думал уже конец.
– Справки? Ах да, у вас же справка, – улыбаясь вспомнил парторг, – но, ещё не конец. Я дам вам слово.
Я как оплёванный, глядя в пол пошёл к своему месту. Какой ужас, справка не прокатит, я же как идиот, в костюм вырядился. Конечно, все заметили. Поэтому и смеялись. Они же меня подставили, опозорили. Теперь прохода не дадут.
В зале шумели, Димка стоял на трибуне, а весь зал хлопал в ладоши. На меня никто не обращал никакого внимания. Воспользовавшись моментом, я незаметно протиснулся к выходу. В туалете, одним глотком выпил половину содержимого моей фляжечки.
Какая подстава, какая подлая подстава! Димка – гад, наверняка знал. Конечно, знал, ведь такое согласовывают заранее. Мало ли, вдруг бы он отказался. Знал, и ничего не сказал, дураком меня выставил. Друг, называется. Скотина. А парторг – провокатор. Зачем эти гнусные намёки, про выступление. Ещё костюм этот идиотский. А Петрович-то, Петрович, каков гнус! Это ведь он на собрании всё заварил. Может, сговорились суки, чтобы посмеяться….
Когда я выбрался из туалета, собрание уже закончилось, и народ спешил навстречу. Возле туалета образовался затор.
– Димка, ты куда девался? – улыбался Петрович, – там тебя парторг спрашивал.
Интересно, чего ему надо, небось, гадость какую-нибудь хочет сказать? Ну, я ему выдам сейчас, пусть только попадётся. Перехватив парторга в коридоре, я спросил,
– Мне передали, что Вы меня искали. Что-то ещё понадобилось?
– Да нет, я не искал. А кто передал? А-а, в зале, я в зале Вас искал. Вы хотели донести какую-то справку, а сами исчезли.
Справку? Справку! Внутри меня всё кипело,
– Вы, зачем из меня посмешище сделали?!
– Фу, Дмитрий, – отшатнулся парторг, – Вы, я вижу, уже успели отметить назначение друга? Или Вы ещё до собрания, для храбрости, так сказать? То-то я смотрю, Вы какой-то неадекватный. Мне про Вас раньше говорили, а я не верил. Вы бы воздержались, в служебном-то помещении. Работа всё-таки здесь.
Только сейчас я сообразил, что от меня пахнет алкоголем. Опять вляпался….
Не включая свет, я забился в мастерской и скулил, как побитая собака. Жить не хотелось. Допив остатки из фляжки, сидя в старом грязном деревянном кресле, я отключился. Сказалось нервное напряжение. Когда очнулся, за окном шёл дождь….
