Александр Эл
Одержимость справедливостью
Глава-14 Спи спокойно, товарищ
Признание пришло ко мне слишком поздно. Школа молодого бойца закончилась и меня вместе со всеми привезли в часть. В казарме было тесно и нечем дышать, всё заставлено кроватями в два этажа. По-русски, вокруг меня, почти не разговаривали, кругом были какие-то азиаты. Они общались на своих совершенно непонятных языках, и меня не замечали. Поговорить было не с кем. Я уже морально приготовился тянуть лямку, хоть пластинки крутить, хоть в очко играть. Однако, на третий день неожиданно вызвали в политотдел дивизии.
В кабинете сидел тот самый старший лейтенант, теперь уже капитан.
– Ну, как устроился? Как настроение? Боевое? Будет много работы, – вопросы капитана были риторическими, мои ответы его совершенно не интересовали, – сейчас пойдёшь в дивизионный клуб и найдёшь там начальника Оформительской Мастерской. Поступишь в его распоряжение. Выполняй.
В клуб я летел как на крыльях. Мастерская, мастерская! Неужели больше не нужно крутить пластинки. Клуб оказался очень приличным концертным залом с лоджиями и балконом. Говорили, что здание построено ещё до революции и акустика в нём настолько уникальная, что раньше здесь даже записывали оперные арии для граммофонных пластинок. Но однажды артисты напились, набедокурили, и с тех пор с улицы в этот зал никого уже не пускали.
Наконец, где-то за сценой удалось найти небольшие помещения напоминающие мастерскую. В коридорах клуба бродили какие-то ленивые солдаты, таскали туда-сюда стулья и прочий хлам. Я громко спросил, где найти начальника мастерской. Из боковой двери появилась фигура офицера.
– Я начальник, кто меня спрашивал? – в темноте коридора его звание разглядеть не удавалось.
– Товарищ начальник, прибыл в Ваше распоряжение, – я назвал свою фамилию.
– Дима? Ты что ли? – раздался знакомый голос, – а ты, как здесь оказался?
Да, начальником мастерской был тот самый Димка. Я сначала растерялся, потом обрадовался, увидев, наконец, первого знакомого за несколько месяцев. Димка тоже искренне обрадовался, и сходу полез обниматься. Он по-прежнему был рядовым, с толку сбивала его милицейская офицерская форма. Почему же он рядовой, если он начальник мастерской? Но спросить я не успел, Димка сам засыпал вопросами. В помещении, где мы разговаривали, какой-то солдат в зелёной, такой же, как у меня форме, ползая по полу, огромными буквами писал какой-то лозунг на большом красном, натянутом на подрамник материале. Оказалось, что он тоже был художником. Димка, почему-то звал его «Особистом». Это и была вся мастерская, всего три солдата.
Рассказывая о том, как три месяца надо мной издевались, мне стало так себя жалко, что я даже всплакнул.
– Да, вид у тебя не геройский, – посочувствовал Димка, – что же ты меня не нашёл, ты же знаешь что я здесь служу, я бы помог.
– А как бы ты помог, ты же не генерал?
– Да, хоть советом. Знаешь, здесь совет иногда дорогого стоит. Может, не пришлось бы в очко играть, ну, или хотя бы не так часто. Знаешь, я думаю, тебе для начала нужно отоспаться. А то ты какой-то заторможённый. Сначала сходим в столовую пообедаем, а потом я тебя уложу.
– Как уложишь? – казалось, что Димка шутит. Ни кровати, ни дивана, или даже матраса, нигде не было видно.
– Ладно, идём, покажу. После обеда сам туда залезешь. Только ужин не проспи. И к отбою, в казарму иди, там спи дальше, до утра, чтобы не искали, а после завтрака, снова в мастерскую придёшь. Тебе задание какое-нибудь дали?
– Нет, сказали, ты дашь. В смысле, начальник мастерской.
– Да? Хорошо, вот тебе задание, обедать и спать.
Место для сна, солдаты обслуживающие клуб, оборудовали над сценой. Забраться туда можно было только по узкой шатающейся подвесной лестнице, типа пожарной. Там, на стропилах была оборудована площадка для тайного спанья. Лежало несколько матрасов-тюфяков, сложенных один на другой.
– Ты, только не шуми там, и не храпи. И курить, ни в коем случае! Спи спокойно, если будут искать, я тебя прикрою. Ну, ладно, пошли обедать.
Глава-15 Красная рыба
Впервые я обедал не со всей своей ротой. Получив свою пайку, мы сели за стол напротив друг друга. К своему удивлению, содержание наших тарелок отличалось. Первое, что бросилось в глаза, в тарелке Димки лежали ломтики рыбы розово-красного цвета, а в моей тарелке серая селёдка с костями. Взяв тарелку, я подошёл к раздаче и попросил, чтобы мне тоже положили красной рыбы, поскольку селёдку не люблю. Солдат на раздаче, даже головы не повернул, так и стоял, не обращая на меня никакого внимания.
– Слышь, ты что оглох, я к тебе обращаюсь, рыбу положи мне.
– Вот я тебе сейчас половником в лоб закатаю. Пошёл вон, салага! Тебе рыба не положена! – солдат в белом, замызганном фартуке и поварском колпаке действительно замахнулся половником.
– Как это, не положена? Давай рыбу, гад!
Из глубины кухни появился старшина, тоже в фартуке и застыл, пытаясь сообразить что происходит. В этот момент подошёл Димка и оттащил меня от раздачи.
– Они рыбу не дают! – возмущался я, – воруют наверное, на селёдку подменяют!
– Заткнись, не скандаль, – успокаивал Димка, – сума сошёл, с кухней ссориться. Ничего они не подменяют, так положено.
– Что положено? Рыбу тырить?
– Если заткнёшься, объясню. Бери мою пайку, я не хочу, дома поужинаю. Ты только не бузи, а то тебя из мастерской назад в роту отправят. То, что ты художник, ребята ещё не знают.
Аргумент подействовал, в роту никак не хотелось, но успокаивался я с трудом. Похоже, в столовой, как и везде в этой стране, процветала коррупция. Одним всё, другим – ничего. И, как везде, каждая сосиска строит из себя колбасу!
– Запомни, – продолжал Димка, – у меня пайка милицейская, а у тебя конвойная. В какой форме пришёл, такую пайку они и дают. А будешь орать, скажут, чтобы со своей ротой приходил. Тут же не ресторан.
– Как это? Питание разное? Это же не справедливо!
– Это не повара, так государство придумало. Для каждого рода войск своя норма.
– Это как с формой, да? Ты в офицерской, а я в кирзовых сапогах, Да?
– Да, именно так, и не шуми, а то в роту отправят. Сказал же, бери мою пайку.
– Почему, чем конвойники провинились?
– Объясняю, здесь в этом, военном городке расположены три разных вида внутренних войск: конвойники, особый полк, для всякого шухера, типа футбольный матч охранять, ну и милиция. Конвойник, обычно стоит на посту, двигается мало, поэтому энергии тратит мало. Пайка, соответственно ему положена пониженная. Ты приписан к конвойному полку, понимаешь? Нет таких войск, художники. Ты по штату, конвойник, охранник. Тот парень, что плакат рисовал, приписан к Особому полку. Поэтому я и зову его, «Особист». Они приравниваются к пехоте, бегают, тренируются, поэтому у них пайка обычная, солдатская. А у милиции пайка усиленная. Понял?
– Нет, не понял, почему усиленная? Вы что не солдаты? За что вас лучше кормят?
– Это не для нас делается. Это, как с формой, не для нас. Милиция, по 7 часов, каждый день пешком по городу ходит, понятно, жрать хочется. Пацаны молодые, ищут, где подкормиться. Лезут на хлебозаводы, на конфетные фабрики. В милицейской форме их везде пускают, а выглядит некрасиво. Милиция, как с голодного края. Вот и кормят усиленно, чтобы не рыскали. И форма офицерская потому, что для граждан разницы нет, мы для них не солдаты, а милиция. Должны быть на милицию похожи, вот и все секреты. Понял? Чего не ешь, ты же хотел?
– Не хочу больше, расхотелось. Буду есть, что положено, – внутри у меня всё клокотало.
Мало того, что кирза на мне, так ещё и жратва поганая. Следующие полтора года, я по закону буду питаться хуже Димки. Ну чем я провинился, почему ему пайка усиленная, а мне пониженная? Он свою пайку ещё и жрать не хочет. Дома, видите ли, поужинает, барин! Бери, говорит, ешь с моей тарелки, не жалко. Как тогда на картошке, девчонку мне, после себя. На, мол, пользуйся…. Какого хрена начальник он, а не я!? Чем он лучше меня?
– Да, чего ты так распереживался. Нарисуешь портрет начальнику столовой, вон тот толстый прапорщик, и до конца службы будешь милицейскую пайку лопать. Прямо в мастерскую принесут.
– И пельмени принесут? – я вспомнил, рассказ старшины и мне захотелось задеть Димку.
– Пельмени? При чём тут пельмени? Ты же рыбу хотел.
Глава-16 Он начальник, я солдат
Матрасы лежали один на другом, простыни никакой не было, одеяла тоже. Но, было тепло, и я заснул. Спать, меня хватило на два дня, а потом надоело. Я бы спал и дальше, не забывая солдатскую мудрость «солдат спит, служба идёт», но нужно было вставать в туалет, ходить в столовую, при этом каждый раз взбираться по узкой шатающейся лестнице. В общем, на третий день, спустился в мастерскую.
– Ну, что отоспался? – спросил Димка, – или ещё пойдёшь.
– Отоспался, надоело. Скучно там.
– Чего это ты такой помятый? Может, хочешь в город сходить? Маму проведаешь, оттянешься. Есть с кем?
«Оттянуться» мне было не с кем. Девчонку я так и не завёл себе, но признаваться в этом не хотел. Почему-то вспомнил Танечку, её декольте и сразу Димкину ухмыляющуюся рожу, – хочешь бери, для друга не жалко.
– А разве можно, в город?
– Вообще-то, первые 6 месяцев покидать часть не положено. Но я скажу начальству, что тебе нужно за инструментом сходить, чтобы было чем работать. Тебе увольнительную выпишут. Придумаешь, за чем сходить?
– Придумаю, придумаю, притащу что-нибудь.
Для похода в город нужна была парадная форма одежды, чтобы солдаты босяками по городу не шатались. Я впервые смотрел в зеркало на себя, одетого в солдатскую форму. Если бы знал, что буду так выглядеть, лучше бы остался в своём х/б и кирзовых сапогах, к которым уже успел привыкнуть. Сейчас, несмотря на то, что всё было новое, из зеркала на меня смотрело ряженое чучело. Солдатский зелёный китель был широким и коротким, зато брюки узкие, но тоже короткие. На складе всё выдали по списку, но померять разрешили только фуражку. При попытке обменять хотя бы брюки, ответ был один, «не положено!». «Тут тебе не Дом Моделей, салага. Радуйся, что без очереди получил». Я невольно вспомнил офицерскую форму Димки, на нём всё выглядело так, как будто сшито на заказ. К горлу снова подкатила обида. Но пожаловаться кому-то, кроме Димки было некому. Теперь, он мой начальник.
Димка, слушая мои жалобы и глядя на меня, от души смеялся. Оказалось, что когда одевают целую роту, солдаты меняются формой друг с другом, подбирая наиболее подходящую по размеру. А на склад шли менять только то, что явно не подходит никому. Получая парадную форму вне очереди, я лишился возможности выбирать. У Димки, оказывается, тоже была похожая ситуация. Когда его милицейскую роту одевали, Димке достались брюки слишком большого размера, и других подходящих брюк не было. Димка ходил за старшиной упрашивая обменять. Но старшина был непреклонен, «не положено!» Тогда Димка незаметно поменял брюки на самые большие, которые вообще никому не подходили, и надел на себя.
Но перед тем, как выпустить милицию в город, строй каждый раз осматривают командиры, именно для того, чтобы солдаты не мудрили с одеждой, не цепляли на себя лишние украшения, и были похожи на нормальных милиционеров. Увидев Димку, его вывели перед всем строем и устроили разборки. Нашлись свидетели, что Димка действительно просил старшину обменять штаны, но тот отказал. На старшину орали все офицеры, кто был на плацу. Вероятно, они до этого уже наслушались жалоб от других солдат. Командир батальона приказал старшине «привезти данного бойца в порядок и предъявить ему для проверки». Димку отвели на общий склад, и целый день подбирали ему одежду. Вот поэтому он и оказался одет, как с иголочки.
– Как тебе такое в голову пришло, заменить штаны на ещё большие? – спросил я Димку.
– А я вспомнил цитату Мао Цзэдуна, «Чем хуже – тем лучше». Оказалось, что Мао Цзэдун был прав. Ладно, до дома как-нибудь дойдёшь, а там в цивильное переоденешься, – советовал Димка, – а потом, когда все будут форму получать, поменяешь. И вообще, плюнь, ты же человек творческий, будь выше условностей. Всё это временно. Оботрешься, привыкнешь тут, найдёшь себе и форму, и дудку и свисток.
Мне, человеку, творческому, предстояло предстать перед мамой, у которой никого кроме меня нет, вот таким вот пугалом. Приду и скажу ей, – это всё временно, будь выше этого. Как художник, я с трудом переносил любую нелепицу и дисгармонию, моя душа страдала от этого. Ну, пусть уж на мне солдатская униформа, раз уж так суждено. Но, почему она должна выглядеть на мне, как будто я её украл, или выменял на блошином рынке. Если для творческого человека это должно быть неважно, то почему Димка не согласился надеть на себя, что попало? Как так получается, что ему всегда достаётся всё самое лучшее? Мы с ним одинакового возраста, он даже школу не закончил. Здесь, наверное, об этом никто и не догадывается. И ходит в офицерской форме, и он мой начальник. Почему начальник он, а не я? Кто так распорядился? Это что, судьба такая?
– Рядовой! – сзади раздался громкий окрик.
Я невольно оглянулся. Из боковой улицы ко мне направлялся лейтенант с повязкой на рукаве, и два солдата со штык ножами на поясе. На ремне офицера была кобура с пистолетом. Наверное, для устрашения, – подумал я. Это был комендантский патруль. Тут, наверное, у них прикормленное место, ловят сбегающих в самоволку солдат. Увидев, что я остановился, патруль тоже остановился.
– Рядовой! Ко мне! – скомандовал лейтенант, и я пошёл к нему строевым шагом, как учили, отдал честь, и, как положено, доложил по форме.
Лицо лейтенанта чем-то напоминало того старшину, что заставлял меня «играть в очко». Он недоверчиво разглядывал то меня, то увольнительную. Проверял её на свет, наверное, подчистки искал.
– Странно, рядовой, увольнения разрешаются не ранее, чем через 6 месяцев, а у Вас только четвёртый месяц пошёл. Как Вы это объясните?
– Выполняю приказ по подбору материалов для подготовки Аллеи Героев.
– Кто приказал? – механически продолжал допрос лейтенант.
– Начальник мастерской, – я не верил собственным ушам, что несу такую чушь. Солдат приказал солдату покинуть часть, вопреки всем правилам.
Но услышав магическое слово «начальник», лейтенант стал терять интерес. Его дело ловить, а не разбираться. Задерживать солдатика вроде не за что. Позже я узнал, что в армии, чем непонятнее, тем больше верят. Скажи я, что приказал командир роты, патруль мог и придраться. Потому, что нет у ротного такого права отпускать на волю солдатика, прослужившего меньше шести месяцев. А начальник какой-то там мастерской, наверное, право имеет. Может это оружейная мастерская, может радиосвязи, может автомобильная….
– Свободен, – оставив меня в покое, патруль снова ушёл в засаду. Пронесло.
Только сейчас я почувствовал дрожь в коленях. Снова замаячившая в памяти гора алюминиевых тарелок и солдатский туалет, сменились на уныние. Прошёл метров триста всего, и уже попался. Будь я в форме милиции, даже не остановили бы, чтобы случайно не оконфузится. Ведь если окажется, что это не солдат, а обыкновенный милиционер, то могут ведь и на три буквы послать. Я вспомнил бумажку, подписанную генералом, которую показывал Димка. Увидев такую, этот лейтенант ещё бы и честь отдал. А я дрожу, боюсь собственной тени. За что? Разве я художник хуже, чем Димка? Почему он, а не я начальник мастерской? Он спать домой идёт. Наверное, с Танечкой…. Сволочь….
Глава-17 Кино от Люсечки
Постепенно я втянулся в работу, её было немного. Только иногда авралы, к праздниками, или когда большое начальство ожидалась. Тогда все начинали бегать и суетиться, и нам в мастерской тоже нужно было изображать активность, и даже бежать впереди паровоза. Даже Димка в такие дни оставался ночевать в казарме, как он говорил, «чтобы не дразнить гусей», если вдруг будут искать.
Меня уже знали, и в знак уважения отменно кормили в столовой. А если чего-то надо, то еду, действительно, могли принести прямо в мастерскую. Но толку от этого было мало потому, что потом грязные тарелки всё равно нужно было относить обратно в столовую. Начальник столовой постепенно проникся доверием и по дружбе предлагал купить у него, по дешёвке, сорокалитровый бидон подсолнечного масла. До меня не сразу дошло, что, он это масло украл у солдат, и теперь не знал, что с ним делать.
Однажды, Димку подрядили снимать на видео, свадьбу дочки начальника политотдела. Для этой цели со складов МВД притащили настоящую, новенькую видеокамеру. Их только-только начали осваивать. Наглость Димки, поражала. Якобы, для просмотра материла, выписали ещё и переносной телевизор, со встроенным видеомагнитофоном. В клубе был полноценный современный кинотеатр, где регулярно крутили для солдат кинофильмы утверждённые политотделом. Конечно, мы все их смотрели. А Димка, задружившись с каким-то ведомственным архивом, стал таскать фильмы, предназначенные для узкого круга. В основном иностранные, часто даже не дублированные, и без какого-либо перевода. Для меня оставалось загадкой, почему ему их давали, при этом свершено бесплатно. Лишь однажды, Димка упомнил, что «Люсечка, просила не задерживать». Уловив подходящий момент, мы, художники, уже не раз втроём запирались в мастерской и смотрели эти фильмы.
Однажды, в момент, когда герой фильма лишь только вступил в интимную связь с героиней, а мы затаив дыхание боялись ему помешать, в мастерскую громко постучали и потребовали открыть дверь. Дежурному по дивизии, совершавшему плановый обход территории, доброжелатели доложили, что художники заперлись в мастерской, и пьют водку. Конечно, а зачем ещё нужно запираться. Ворвавшись, дежурный капитан поставил всех по стойке смирно и стал домогаться, почему заперлись, и почему долго не открывали. Видеомагнитофон мы успели выдернуть из розетки и задвинуть подальше. Капитана он и не интересовал, капитан искал водку. Не обнаружив бутылок, он всех обнюхал и ушёл разочарованный, не понимая, как нам удалось его провести. От злости, он всё же настучал на Димку, заявив, что тот при встрече, не отдал ему честь.
Димку вызвали к начальнику политотдела. Димка честно рассказал, что в мастерской есть материалы неслужебного характера, в частности, видеозаписи свадьбы дочки начальника политотдела. Поэтому дверь в мастерскую, всегда закрыта. Честь дежурному офицеру, не отдать, не было никакой возможности потому, что в помещении, кроме дежурного капитана, все были без головных уборов, а «к пустой голове руку не прикладывают». Капитан, зачем-то устроил глубокий шмон, в поисках непонятно чего, и не найдя того, что искал, навёл напраслину на всю мастерскую. Начальник политотдела, наверное вспомнил, как он, несколько не рассчитав со спиртным, плясал на свадьбе дочери. Если бы капитан обнаружил то видео, его, уважаемого полковника, наверное, сейчас обсуждал бы весь младший офицерский состав политотдела и штаба дивизии. Вызвав капитана, начальник политотдела орал на него, обвиняя в пьянстве, разгильдяйстве и интриганстве.
Больше нас никто особенно не беспокоил, мы исправно украшали многочисленные служебные помещения и своевременно обновляли наглядную агитацию. Служба не утомляла, казалась что жизнь, наконец удалась. Настроение портилось к вечеру, когда нужно было идти в казарму, становиться перед этим в строй, ложиться, а утром вставать вместе со всей своей конвойной частью. Правда, ссылаясь на срочную работу, я изловчился увиливать от зарядки и утренней беготни вокруг казармы. Но, к вечеру снова всё повторялось. Засыпая в окружении сотен сапог, вонючих портянок, и бормотания на непонятных языках, засыпающих вокруг солдат, я представлял себе Димку, как раз в это самое время, наверняка, кувыркавшегося с Танечкой. Как я ни старался, отогнать от себя эти мысли не удавалось. Димку я искренне ненавидел и ждал когда, наконец, от него избавлюсь. Должен же он рано или поздно демобилизоваться. Тогда, я сразу попрошусь в милицейский батальон, надену милицейскую форму и смогу ходить в город. Начальником мастерской, конечно, назначат меня. Ведь все знают, что как художник я лучше Димки. А этот третий, из особого полка, что вместе с нами числится художником, вообще не художник. Образования, никакого. Всё, что умеет, так это лозунги писать. Я сразу скажу, что начальником мастерской должен быть не рядовой, а сержант, или хотя бы младший сержант. Чтобы, если кто придёт, не спрашивали, кто тут начальник. Эх, скорее бы Димка свалил.
А пока, он появлялся в мастерской не так как я, в семь утра, а не раньше девяти. Иногда являлся к обеду, а иногда мог и вовсе не прийти. Говорил, что выполняет разные задания начальства, и якобы ездит по городу в наши отдельные подразделения, совершенно непонятно зачем. Он как-то проговорился, что рисует портреты начальников и их жён, но не с натуры, а по фотографиям. То есть сидит в своей домашней студии, жрёт домашние пирожки, одной рукой тискает Танечку, а другой малюет портрет. Спрашивается, какого чёрта по фотографиям? Я бы мог с натуры. И здесь он занял моё место! В мастерской при клубе, Димка сам почти ничего не делал. Всю работу делали мы с Особистом, а он только докладывал по начальству.
