Александр Эл
Одержимость справедливостью
Глава-52 Похмелье
– Я пригласил Вас, уважаемый, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. Мы с Вами не сработаемся. Как себе хотите, но, не сработаемся, – это говорил новый директор Художественного Фонда, которого без лишних собраний назначило Министерство культуры. И сейчас он говорил это мне, всего лишь через полтора года после нашего соглашения с Петровичем.
Нет, собрание было, конечно. Там мы успешно доедали Димку. До этого мы действовали по плану. По совету Петровича, я даже вытащил свою старую, забытую тетрадочку с цитатами умных людей. При каждом удобном случае я вворачивал что-нибудь подходящее, обязательно ссылаясь на признанный авторитет. А самые доходчивые и убедительные высказывания произносил, как свои. Петрович оказался прав, это заметили и к моим словам стали прислушиваться. Что было удивительно, я думал, что такое впечатляет только подростков. Я боролся за справедливость, ругал бюрократов, критиковал начальство. Ко мне стали прислушиваться.
На собрании на Димку орали, зажрался мол. С гневной речью, как и было нами запланировано, резко выступил Петрович. В конце он сказал:
– Представляете, товарищи, захожу я однажды в приёмную и оказываюсь невольным свидетелем разговора секретарши с одним из заказчиков. Он говорит ей, – мы разговаривали по телефону три дня назад. Вы сказали директора нет, что он на сессии. Через три дня приезжаю, а вы снова мне, – директор на сессии. Как Вам девушка не стыдно, Сессия Верховного Совета закончилась два дня назад. Вы бы хоть поинтересовались, и какое-нибудь другое оправдание придумали. А она ему, – ну что Вы, вы меня неправильно поняли. Директор на сессии в институте. Он у нас, студент-заочник. Смотрю, а у заказчика так челюсть и отвисла. Он ведь думал, что тут всем руководит Депутат Верховного Совета, а оказывается, что простой студент. Я после этого специально поинтересовался. Министерство Культуры обязало его поступить в институт, поскольку уже были нарекания. Представляете товарищи, Художественным Фондом Союза Художников, нами, товарищи, руководит студент. Как будто у нас в стране образованных людей не хватает. Да у нас в Фонде, почти каждый художник с высшим образованием! Есть, между прочим, и с красными дипломами!
Гневное выступление, от обычно сдержанного на вид Петровича, оказалось полной неожиданностью. В зале повисла тишина. Не то, что обзывать паразитом, но и обсуждать в резких тонах начальство, на собраниях было непринято, каким бы плохим на самом деле начальник не был.
– Да, погорячились мы, погорячились, – прервал затянувшуюся паузу секретарь парткома, – ни опыта у человека, ни образования. И беспартийный он. Такие люди, товарищи, заняты собой. Поговорить с ним по душам, не получилось у нас. Как вы все знаете, товарищи, – продолжал парторг, – весь последний год Фонд лихорадило. Не успеет одна проверка закончиться, как начинается следующая. Что только тут у нас не проверяли. Дошло до того, что на складе остаток бензина в бочке, банкой из под огурцов измеряли. Директор утверждает, что уже два раза подавал заявление об уходе и просил министра, провести выборы директора Фонда на альтернативной основе. А министр якобы не согласился, потому что это анархия и дурной пример, что мол, так и министров захотят выбирать. Когда директор, пригласил меня и председателя профкома, и предложил организовать вот это наше собрание, мы буквально растерялись. Мы его отговаривали, советовали этого не делать. Но он настаивал, говорил, что то же самое ему сказал и министр. Что мы, коллектив, не поддержим его, и знаете почему? Якобы потому, что в магазине колбасы нету, дефицит продуктов, товарищи! Да, вот так вот, якобы, наш министр ему и сказал. За что меня бить я же колбасу не делаю? – говорит. За то, что зад свой подставляешь, – министр якобы сказал. Народ, мол, сейчас злой, и будет бить любого, кто под руку попадёт. Обратите внимание, товарищи, я всё время говорю «якобы». Знаете почему? Потому, что я, извините, ни во что в это не поверил. Чтобы уважаемый министр так говорил о нас. Что мы, быдло что ли? Стадо? Не способны разобраться, кто за колбасу отвечает, а кто за искусство? Мне кажется, что это обиды самого директора на весь белый свет. Я лично такое отношение к себе воспринимаю, как неуважение. В общем, так, директор сам настоял на собрании и попросил, чтобы голосование было тайным. И чтобы не оказывать воздействия, он будет сидеть в своём кабинете, и ждать нашего с вами решения. Но, если нужно, мы можем его пригласить. И вопрос, товарищи, голосуем только один: доверяет коллектив директору, или не доверяет. В общем, будем голосовать, товарищи. Может хоть это поможет внести ясность. Или у кого-то вопросы есть? Может кто-то высказаться хочет?
– Можно мне? – встала дама из бухгалтерии, – что это здесь происходит? Я же вижу, куда вы гнёте. Вы с ума сошли! Что, у всех такая память короткая? Посмотрите, вокруг так неспокойно. А мы как у Христа за пазухой. Проверки действительно достали, но ведь они не касаются творческих работников. Трясут только хозяйственников, закончится это рано или поздно. Посмотрите, здание наше достроили, столовую открыли, заказы стабильно идут. А у творческих работников доходы, как у министров. Это же всего за год директор добился. А вы его полощите здесь. Не сходите с ума!
Испортить наш план этой вертлявой заднице, не удалось, хотя волнений добавило. Тайное голосование, большинством в две трети, выразило Димке недоверие. И всё шло как по маслу, всё как мы с Петровичем рассчитали. Меня уже даже приглашали на собеседование в министерство. Но, неожиданно, назначили другого, никому неизвестного, человека со стороны, который чуть не первым делом вызвал меня, и предложил написать заявление об уходе.
Ещё две недели назад я был уверен, что буду сидеть в этом кресле. И на тебе, присылают другого. Я ещё прийти в себя не успел, а мне уже предлагают уйти.
– Позвольте поинтересоваться, чем это я Вам не угодил? Мы ведь даже не знакомы.
– А у меня и желания никакого нет, с Вами знакомиться, – новый директор смотрел прямо в глаза, – впрочем, Вы ошибаетесь. Я Вас достаточно изучил. В министерстве сказали, что Вашу кандидатуру рассматривали на должность Директора. Однако, по каким-то причинам не назначили. Мне бы не хотелось, чтобы Вы вот тут рядом были.
– Вы не имеете права, я член партии, я обращусь в партком! Если понадобиться, напишу в Горком, в ЦК напишу!
– Во, во, напишите. Конечно, напишите. Именно это я и понял, – директор снял очки и стал задумчиво протирать стёкла, – в министерстве говорили, что устали от сигналов в разные организации, с жалобами на руководство Фонда. Кто-то упорно пишет, притом очень давно. По моей просьбе из архива министерства мне передали историю всех этих, так сказать, неподписанных «сигналов». Удивительное дело, до Вашего появления в Фонде, ничего такого не было. Вам, не кажется странным такое удивительное совпадение? И ещё одна странность обнаружилась, как Вас вообще заметили в министерстве? И почему именно Вас? Каким-то непостижимым образом, то там, то тут возникала Ваша фамилия. За какие такие заслуги Вас рассматривали кандидатом на должность директора?
– Что же здесь удивительного? Я с красным дипломом Институт Культуры закончил. Член партии, передовик производства. Мой портрет, на доске почёта.
– Да, будет Вам. Там, таких как Вы, ещё с десяток человек наберётся. Только их, почему-то, никто в директора не предлагал. Опыт управления у Вас – ноль.
– Да как же ноль? Я ещё в армии начальником мастерской был. Я же художник, живописец. А Вы, вообще не художник! Вас по блату сюда прислали!
– Вот именно, по образованию – живописец. А работаете оформителем. Видно, не сильно Вас творчество увлекает. Кстати, Вы знаете, почему Вас не назначили директором? Не догадываетесь? Дело в том, что несмотря ни на что, моего предшественника в министерстве почему-то уважают. Представьте себе, это он Вас не рекомендовал. Оказывается, у Вас с ним давнее знакомство. Может быть поэтому, его слово оказалось решающим?
В глазах у меня потемнело, этот гад из могилы меня достанет,
– Димка? Да кто же его слушает? Он же – сбитый лётчик…, – сказал я первое, что пришло в голову.
– Ну, вот видите, всё и выяснилось. Оказывается он для вас – «Димка». Ну и ладненько, – удовлетворённо потирал руки новый директор, – понятно, что без Вас тут не обошлось. Короче, если вздумаете задержаться, обещаю Вам весёлую жизнь. Мало денег, и публичные разборки Ваших тут, полётов, художественных. И пишите куда хотите, отмашку по Вашему поводу мне дали. Устранить Вас, было моим условием. И не мелькайте здесь больше. Всё, будьте здоровы.
Новость про Димку ошарашила. Я хотел срочно рассказать всё Петровичу. Прибежав к его мастерской, услышал голоса за дверью. Остановился и прислушался.
– Петрович, ты говорил, Димку директором назначат. Видишь, не вышло, по-твоему.
– А что ты удивляешься, они же, оказывается – друзья, два сапога – пара, – раздался в ответ голос Петровича.
– А прежнего-то, куда теперь денут? Может, замом назначат?
– Не, я слышал, он из страны сваливает. Чуть ли ни в Австралию. У него, вроде, там какие-то родственники, – снова заговорил Петрович.
– Петрович! – закричал я, ворвавшись в мастерскую, – Я всё слышал!
– А тебя не учили, что подслушивать и подглядывать, нехорошо, – спокойно отреагировал Петрович. И, повернувшись к двоим, присутствовавшим тут же оформителям, добавил, – ну какой он директор, сами не видите, что ли.
– Петрович! – чуть не лопнув от злости, заорал я. Но наткнувшись на холодный, злой взгляд, замолчал.
– Заткнись, и пошёл вон, – прохрипел Петрович.
Я попятился к двери. Предал, предал, предал, – стучало в голове. Опять я один. Что делать? Что делать… Невыносимо захотелось водки. Петрович, сволочь продажная, уничтожил мою фляжечку. Ноги сами несли к Гастроному. Уже на выходе меня толкнули, и я выронил бутылку, которая вдребезги разбилась об асфальт. Стоявшие в очереди мужики заржали. От возмущения я хотел ударить в харю, но вокруг ещё громче засмеялись.
– Мужики, ну что за смех дурацкий? С каждым может случиться. Иди за мной приятель, поделюсь с тобой, – на меня сочувственно смотрел помятый мужик с тяжёлыми мешками под глазами.
В ближайшем подъезде он открыл бутылку, отхлебнул и протянул мне.
– У меня на той неделе такое же приключилось. Представляешь, я целый день прийти в себя не мог. И ни одна сволочь не поделилась, – взяв у меня бутылку, он с наслаждением сделал два крупных глотка.
Уже забытое тепло разлилось в груди, и я стал приходить в себя.
– Ты знай, мир не без добрых людей, – продолжал рассуждать мой новый приятель, – слышь, подержи пока. Нет мочи терпеть, – доверив мне драгоценную бутылку, он зашёл за лифт.
Оттуда послышался характерный шум, мужик за лифтом мочился,
– Слышь, ты там всё не пей, мне оставь, – не прерывая процесс, забеспокоился мой собутыльник.
Тфу, вот скотина! – подумал я, ведь могут войти в подъезд. Я инстинктивно пошёл к выходу и открыл дверь.
– Стой, гад! Отдай бутылку! – сзади летел разъярённый мужик с расстёгнутой ширинкой.
– На, держи свою бутылку. Что же ты ссышь в подъезде, тут же люди живут?
– А тебе, что? Это что, твой подъезд? С тобой как с человеком, а ты бутылку красть?
Хотелось выпить ещё. Я купил новую бутылку. Вернулся в мастерскую, заперся там до утра, думая о том, что это уже не моя мастерская. Хотелось сбежать куда-нибудь от всего этого. А что это Петрович говорил, что Димка в Австралию уезжает? В Австралию! Я вспомнил, когда-то давно слышал, что там живут дальние родственники Димкиной матери. Вот бы и мне, в Австралию. Туда, где кенгуру…
Глава-53 Он всё знал
– Директор, директор! Просыпайся. Ишь, как нажрался, хоть бы дверь запер.
Я с трудом открыл глаза. За плечо тряс Петрович.
– Иди, морду помой, пока никто не видит, – мерзко скалился Петрович.
– Да, плевать мне, – я вспомнил, что было вчера и мне захотелось ударить Петровича.
– Эй, эй, ты что? Сдурел совсем. Кончай руками махать!
– Сволочь! Предатель!– я схватил со стола пустую бутылку.
– Успокойся, дурак! Не предатель, а Политический технолог! Я хотел тебя прикрыть, а ты ворвался и орёшь, «я всё слышал, я всё слышал!» Что ты хотел, что бы я им сказал? Умей проигрывать. И вообще, приведи себя в порядок. Нельзя, чтобы тебя таким видели. И не дыши ни на кого. Давай, быстро, пока люди не пришли.
В туалете, умываясь холодной водой, я пытался соображать. Петрович что-то мутит…. Следующая мысль никак не складывалась, тяжёлое похмелье мешало соображать. Казалось, душа сейчас вывернется на изнанку. Бутылка – пустая, значит, я выпил её всю. И ещё пил с тем, кто мочился в подъезде. Вспомнив это, я с опаской посмотрел на свои штаны. Слава богу, не обмочился. Надо же было так напиться.
– На вот, опохмелись, – протянул бутылку Петрович
– Откуда? Я же вроде всё выпил.
– Это, моя заначка.
– Не могу, вытошнит.
– А ты, через «не могу», иначе до вечера в себя не придёшь.
Петрович оказался прав, через полчаса сознание начало возвращаться.
– Запомни, будешь так бухать, а потом опохмеляться, тебе крышка. Соскочить, не сможешь. Завязывай с бухлом. Ну, что, очухался? Говорить можешь? Что, там случилось? Чего тебя так колбасит?
– Это Димка. Димка сказал, чтобы меня не назначали.
– О, как! Откуда знаешь?
– Новый директор сказал.
– Может, врёт? Тебя дразнит? Кстати, зачем?
– Он сказал, чтобы я уходил. Чтобы увольнялся! Сказал, что это я, тут воду мутил. Что он, моё личное дело изучил. Сказал, что Димку в министерстве уважали.
– Опасный человек. Ещё что-нибудь говорил?
– Про тебя, ничего. Если тебя это интересует. Просто в душу плевал.
– То есть, тебя не назначили потому, что послушали предыдущего директора. Да, так бывает, может быть…, – задумался Петрович, – а ты, твоего Димку видел?
– Не видел, и видеть не хочу. И никакой он, не мой. Не говори так, мне это неприятно. Он тот, кто испоганил всю мою жизнь.
– Напрасно, напрасно. Мало ли что. Найди его, прикинься шлангом. Сделай вид, что ничего не знаешь и не понимаешь. Услышал, мол, что он уезжает, вот и решил узнать, или попрощаться со старым другом. Мало ли, что он там про тебя придумывает, ты ведь открыто ни разу против него не выступал.
– Да, на кой это нужно? Плевать мне на него, я его ненавижу. Пусть уезжает, дышать будет легче.
– Плевать на него, но борьба не закончена. Я слишком много в тебя вложил, чтобы так всё оставить. Мало ли, что новый директор говорит. Нет у него права тебя увольнять. Не за что. Если не напьёшься на глазах у всех, мы тебя отстоим. Не будут начальники над народом издеваться, не позволим! Ишь, чего надумал, будет он тут личные счёты сводить. Не позволим! Коллектив тебя кандидатом в Верховный Совет выдвинет. Он ещё сам тебе зад целовать прибежит. Ты, главное сам не обкакайся, и меня не подставляй. Он про меня ничего не говорил? Может, ещё кого-то упоминал?
– Нет, не говорил.
– Видишь, он думает ты один. А ты не один! Мы ещё повоюем! Так даже проще, если он попытается тебя травить, мы это повернём так, как будто он сводит с тобой счёты, как с лучшим другом его предшественника. Такое поймут все. Тёзку твоего скоро все забудут, а вот то, что он был толковым хозяйственником, не забудут. Особенно, когда новый начнёт тут дрова ломать. И всё, ему крышка. Дурак он, я бы на его месте карты не раскрывал. Да, видно он уверен, что ты один. Короче, иди к своему «другу», собирай, собирай информацию. Иди, дружи, дружи с ним, поддержи в трудную для него минуту, лучшего друга. Выясни, хоть что-нибудь полезное. Хотя бы, как он додумался сказать, чтобы тебя директором не назначали?
Общаться с Димкой не хотелось. Но постепенно стало брать верх желание посмотреть в глаза поверженного врага. До сих пор я ни разу не видел Димку в поверженном состоянии. При любой, даже случайной встрече, выяснялось, что он всегда на высоте. Я ненавидел эти встречи. Каждый раз он тыкал меня носом, на мол, посмотри, кто я, и кто ты, рождённый ползать – летать, не может! А сейчас-то, крылышки подрезали. Интересно, как же ты запоёшь….
После истории с кисточками, домой к Димке я не ходил. Воспоминание было очень неприятным. Договариваться по телефону не хотелось, Димка мог просто отказаться от встречи. Дверь никто не открыл. Это было странно, Димка жил с матерью, должен же он где-то ночевать. Нет уж, раз я сюда припёрся, дождусь. Димка появился, когда уже стемнело.
– Привет. Что-то случилось? Чего не позвонил?
– Я хотел зайти, поддержать. Какая несправедливость. Ты всё создавал, столько труда положил, а они своего прислали. Эта власть сама не знает, что творит. Ты служил по совести, а они в тебя плюнули. Этот режим рухнет. Смотри, что в мире происходит. А эти позасели, в стулья свои вцепились. Я хотел сказать тебе, ничего не закончено, мы будем за тебя бороться! – Димка уже открыл дверь квартиры, а я не решался войти без приглашения.
– Чего застыл, заходи.
– Я слышал, ты уезжать собрался? Может, зря торопишься? Люди не позволят сесть себе на голову, мы будем бороться! – в квартире явно никого не было, – а где мама твоя? Как она?
Мы сели в комнате с библиотекой, в которой я был однажды. Теперь эта комната не выглядела такой уж большой, как показалась тогда, когда я увидел её впервые. Высокие, посеревшие потолки, вытертая мебель. Всё, как из другой эпохи.
– Мама в больнице, я сейчас от неё. Гипертонический криз. Из-за меня распереживалась. Я бы уехал, но не могу её оставить.
– Вот и правильно. Мы будем бороться!
– Всё равно уеду. Хочу посмотреть, как люди в других странах живут.
– Я слышал, хорошо живут. Там полно и еды всякой, и одежды. Помнишь, тебе из-за границы маленькое пианино привезли. У нас таких не делают.
Димка задумчиво уставился на меня. Как будто готовился сказать что-то важное.
– Не надо, Дима, ни с кем бороться, – наконец выдавил он, – я ведь всё знаю. И всегда знал.
– Что ты знаешь? О чём ты? – неприятный холодок снова пополз по спине.
– Всё знаю, всё. Это всё твои дела.
– Какие дела, о чем ты? Не понимаю.
– Всё ты понимаешь. Мы оба всё понимаем. Кроме одного. Я не понимаю, зачем ты сейчас пришёл? Что тебе ещё нужно?
– Поддержать….
– Поддержать… Слушай, у меня времени нет. Не хочешь говорить откровенно, уходи и не морочь голову.
– Я не понимаю, я откровенно.
– Ладно, считай поговорили. Спасибо, что зашёл, – Димка встал, давая понять, что разговор окончен.
Что он знает? Блефует? Или Петрович, гад, продал меня?…
– Нет, давай поговорим. Что ты имеешь ввиду?
– Я имею ввиду, что я не разговаривать с тобой должен, а набить тебе морду! Прямо сейчас.
– За что? Что я тебе сделал? – стало не по себе. Я знал Димку, знал, что он действительно может полезть драться.
– За то, что кисточки украл! За то, что из-за этого я с отцом поссорился. Он думал, что я вру.
– Я не брал.
– Заткнись, а то ударю! Брал! Ты взял, потому, что кроме тебя ко мне никто не приходил. Только девчонки. Но они на тот шкаф залезть не смогли бы. Это я потом сообразил. Как ты вообще их нашёл? Мне бы самому такое в голову не пришло, лазить по шкафам. А ты на шкаф залез! До сих пор в голове не укладывается. Даже мать не смогла бы сама их оттуда достать. Это могли сделать только три человека, мой отец, я, и ты, – Димка поднялся со стула и встал передо мной, – если ты, сволочь, сейчас только вякнешь, живым отсюда не выйдешь! Задушу собственными руками.
Дело принимало нешуточный оборот. Подставил-таки меня Петрович. Колени обмякли, не было сил встать со стула.
– Хорошо, хорошо, если ты всё знал, почему не сказал? Я не хотел их брать, так получилось, случайно. А потом я испугался, и сжёг их.
– Сжёг? Зачем?
– Боялся, противно было. Я не вор, так получилось.
– Я только недавно понял, что это ты их взял. Когда в Фонде возня началась, с анонимкой, я всё время думал об этом, факты сопоставлял. Ты там написал, что мой отец был заместителем министра. Об этом в Фонде не знали. Это не секрет, просто всем наплевать. И на отсутствие высшего образования наплевать. Ты там и про это написал. Я ведь не первое лицо, заместитель директора формально – завхоз, почти кладовщик. Никому дела нет до его образования. Для первого лица, это более важно. Формальное нужно, высшее образование. Когда меня директором назначали, поставили условие, что я должен поступить в институт, в любой, хоть в Физкультурный. Иначе, говорили, от анонимок житья не будет. Пришлось срочно поступать на заочный. Институт этот, как кость в горле. Из-за него работу потерял. С работой я справлялся, а вот новый твой наезд, проморгал. Дома, мать больная, институт и Фонд, а тут эти проверки, бесконечные. Эти укусы казались очень уж глупыми, несерьёзными. Ну, никак на тебя не думал. Казалось, кто-то другой кляузничает. На бухгалтерию грешил. А когда дошло, что это целая стратегия такая, было уже поздно. Ты вот сейчас скажи, за что ты меня так не любишь? Что плохого я тебе сделал?
Я смотрел на Димку. Ни ненависти, ни отчаяния в нём не было. Видимо все переживания уже остались позади. Он говорил так, как будто мой ответ его не очень интересовал. Вероятно предполагая, что правды он всё равно не услышит.
– Ты преследовал меня, всю жизнь. Ты, всё время бежал впереди. Как нарочно, куда я не пойду, везде ты. Ты, всегда занимал моё место, а мне объедки оставлял, с барского плеча. Ты издевался надо мной, унижал. Показывал мне своё превосходство. Ты, сынок богатых родителей, тыкал меня носом, «рождённый ползать – летать не может!» Дразнил меня, машинами. Девок своих, чуть ли не на моих глазах трахал. Вот, мол, посмотри, мне всё, а тебе, ничего!
– Я? Преследовал? – Димка, от удивления, открыл рот. Впервые я видел его таким растерянным. Реакция Димки была странной. Казалось, непонятно почему, мои слова задели его.
