Сергей Хабаров-Триль
Слабые люди

–Ба-а, кто мне звонит! Здравствуйте, доктор!

–Да-да, привет.

–По каким-таким важным делам звоните? – собеседник явно был в наилучшем расположении духа.

–Сначала вопрос– ты на смене сейчас?

–Нет, док, буквально позавчера в отпуск вышел! А что?

–И как далеко ты от дома?

–Ну, как сказать… До вечера еще дома буду, а там уже в Москву поеду, к племяшке.

–Стало быть, сможешь потратить пару часиков на старого друга, а? – задорно прохрипел Виктор.

–Конечно, почему б и нет? По парочке бутылок пива в баре, стало быть?

–Нет-нет, прости, но я к тебе не по веселому поводу.

–Ох ты ж, что-то серьезное? – голос на том конце провода внезапно обрел все оттенки серьезности и, зная лицо его обладателя, можно было живо представить, как тяжелые кустистые брови надвигаются на глаза, сдвигаясь в одну сплошную.

–У меня тут кое-кто, похоже, все же сорвался с крючка.

–Дай я угадаю! Страшила?

–Господи, Валентин, ну нельзя же быть таким злорадным! – покачал головой доктор.

–Какое злорадство, вы что? Я тих и нем, как могила! А еще я добрый, как сытый удав! – явно развеселившись, ответил Валик.

Сумароков был готов повесить трубку, но не успел.

–Ладно, док, не кипятись. Говори адрес!

Не прошло и получаса, как здоровяк прибыл. Высокий, широкий, крепко сбитый, с короткими, чуть взъерошенными волосами и своими знаменитыми бровями, которыми он сводил с ума медсестер, пуская их волнообразными движениями по своему немного детскому, до сих пор сохранившим признаки доброты лицу. Сумарокову было несколько непривычно видеть его в повседневном спортивном костюме.

–Ну, док, рассказывай!

Виктор с одобрением смотрел на своего приятеля и коллегу.

"Ну вот, с таким не пропадешь!"

–Дело вот в чем, Валя!.. Да хватит тебе уже морщиться от своего имени– Валя и Валя, как уж назвали… Нам очень повезло, что Сергей позвонил, потому как я уже сейчас вижу, что ситуация выходит из-под контроля– люди поговаривают, что у него не все в порядке, а я недавно вышел из полностью развороченной квартиры. Стало быть, они не так уж и врут, скажи? Пока ты ехал, мы с мальчиком– это, кстати, Филипп, сережин сосед! – без дела не сидели, пообщались и с другими жильцами, если их удавалось поймать. Одна молодая женщина рассказала, что он все время стоит у нее под окнами ближе к ночи и смотрит, почти не отрываясь, в ее окно. Сам понимаешь, как это ненормально выглядит со стороны. Еще старухи эти, что вором его обзывают. Довелось мне узнать и о том, что по утрам здесь иногда не бывает тихо, потому что Сережа вечно с кем-то ссорится! Я ума не приложу, как он еще все до драки не довел– в его-то нестабильном состоянии! Ладно, если он просто кричит, но что, если он применит силу? В общем, ждать нельзя– нам еще пару подъездов придется обойти, так что будем надеяться, что он где-то поблизости. Так! Ты у нас человек ловкий и быстрый, как я вижу, так что лучше постой тут на стреме на случай, если наш парень попытается убежать. – тут Виктор обращался уже к юноше, – Если увидишь его, крикни, мы услышим. Так вот, – обратился снова к Валентину, – что я хотел еще сказать-то… Ага– Сережа сам позвонил мне. Он сказал, что ему показалось, будто он теряет контроль, а ты сам прекрасно понимаешь, что откровенность в подобном вопросе стоит так же под собственным вопросом и, зная наш уговор и не сумев с собой совладать, Сережа не видит резона говорить правду, потому что боится. Говоря "кажется", он подразумевает, что так все и обстоит.

–Ну бросьте, доктор. Подумаешь, позлился чутка! Не страшно ведь? Он же тоже человек, тут и сомнений быть не может, и раз злится, значит, есть от чего. Вы что, позвали меня потому, что он просто разозлился? Это же нонсенс.

–Не в его случае, Валь, не в его случае. Ты же видел его– камень! И сейчас этот камень снова готов обратиться в пыль, которая забьет все щели, включая дыхательный проход, а я не хочу этого допустить. К тому же у меня ощущение, что вовсе не злость его тревожит и подтачивает изнутри, совсем нет…

–Эк вас попустило-то, а! – несмотря на серьезность доктора, Валентин же волноваться не спешил.– На философию потянуло, смотри-ка! Диссертацию уже закончили, профессор?

–Валентин, вам должно быть знакомо понятие "неуместность". – пробубнил себе под нос Сумароков, тайком усмехнувшись.

Поиск продолжился и сразу же стало заметно, что тут избирательность разыскиваемого исчезла махом– теперь сплошь все двери были взломаны и распахнуты. Кое-где виднелись небольшие вкрапления крови в размытых отпечатках ладоней. Одна из квартир, по видимости, принадлежавшая одной из старух была разгромлена пуще остальных– посреди воняющей нафталином комнаты висящие полки с замками на дверцах были сброшены на голый пол и расколочены рядом лежащим молотком. Все, что было внутри– чайные сервизы, тарелочки и прочая дребедень, – все было разбито, не уцелело ничто. Из рядом стоящего комода были выдернуты все ящики, а белье и полотенца, что покоились в них, были свалены в одну кучу в углу. Огромный шкаф зачем-то был перетащен из угла чуть ли не к самому окну, но его исподнее было не тронуто. Ужаснее всего выглядела старая кровать– матрац был разодран и разогнутые пружины чуть покачивались над тканевыми разрывами. На месте стоял лишь простенький стол, на котором ничто укрыться не могло. Проходя на кухню, Сумароков наступил на разорванный альбом. Подняв его, он узнал на первом же фото ту жадную до кровопролития бабку. Фотобумага в районе ее глаз была частично расцарапана ногтями.

"Если бы только карма не каралась законом…"

На кухне совсем было не протолкнуться– продукты были свалены в одну кашицеобразную кучу подле опрокинутого на пол холодильника, на который в свою очередь была опрокинута старая закопченная плита. Ее провод беспомощно свисал сбоку оборванной проволокой. Пол так же усеивал разного рода мусор: атавистичные матрешки, олимпийские мишки, расколоченные блюдца с рисунком бравого русского богатыря, всматривающегося в горизонт, обрывки газетных вырезок с президентом со следами помады, а также плетеная солонка.

–Че-е-ерт что тут творилось– он тут конкретно позабавился! – протянул Валентин, чихая от поднятой пыли.

–А я тебе что говорил, дурья твоя голова? – беззлобно ответил ему Виктор, едва не поскользнувшись на куске масла.

–Вам повезло, что вы не в Петербурге. – ухмыльнулся в ответ Валик, – Что ж, хорошо, что у меня есть наручники, сэр. Как будем действовать, когда найдем его?

–Нет, наручники нам не понадобятся. – возраст давал о себе знать в виде привычной уже, несколько запоздавшей одышки и старый мужчина остановился перед лестницей для минутного отдыха, – Он доверяет мне, потому не должен сопротивляться. Если получится его настичь и убедить пойти с нами, то будет просто замечательно! По-крайней мере, Сережа не будет меня ненавидеть.

–И правда, доктор– вы ему почти как отец! – участливо отозвался напарник.

Виктор удивленно повернулся к нему.

–Как отец? С чего бы это?

–Ну…– стушевался Валя, – Вы приютили его у себя дома, дали ему семью, которой он лишился, опекали его и воспитывали как могли. Вполне очевидно, что парень привык к вам и доверяет, разве нет? Доверие значит– признание! Кроме вас у него никого нет, и я знаю, что общается он исключительно с вами, потому что именно с вами у него вышло создать полноценную связь! Разумеется, что он дорожит вами, в этом ни капли сомнений у меня лично не возникает. Вот я и думаю, что для него вы как безопасная гавань, та область, переступая грань которой он чувствует себя так, как никогда раньше– защищенным. Проще говоря– с отцом.

Сумароков невесело рассмеялся.

–Ну, не думаю, что он считает меня своим отцом, однако другом он меня зовет, это-то я подтверждаю с удовольствием, хотя мне по должности не положено. – кивнув в подтверждение своим словам, Виктор спросил: Ты не думал податься в психологи, приятель?

–Не-е-е, мне и так хорошо! Я не отличаюсь альтруизмом и уж точно не смогу выслушивать днями нытье таких же обывателей, как я, считающих свои несчастья трагедиями вселенского масштаба. А если подаваться в психиатры, то тут сразу можно ставить крест на всем хорошем, что есть в моей жизни, и готовиться слушать самые жуткие вещи в своей жизни до тех пор, пока сам не проснусь, обнаружив, что они окружили меня со всех сторон и лезут ко мне в трусы. Ну его, в самом деле! Воздержусь, короче.

–Ой, да просто признайся, что для тебя это слишком сложно! – поддел его доктор.

–А то же! – с готовностью признался Валентин.

–Нам пора.

–А что на счет вас?

Виктор снова обернулся.

–То есть?

–Как вы к нему относитесь? Вы считаете его родным себе человеком? – здоровяк выжидающе смотрел прямо в глаза, выказывая собой явный интерес.

Виктор не знал. Действительно не знал, как относится к Сергею Роднину, которого взял лишь из жалости в порыве самоотверженности, ясно сознавая, что тогда еще мальчик нуждался в его помощи. Были моменты, когда он жалел о своем решении, но тут же со стыдом отгонял от себя эти мысли. Можно даже сказать, что он действовал на автомате, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает в пустой надежде на то, что из поломанного человека выйдет что-то путное, способное восстановить свою целостность. Способное жить. Достаточно нелепо для человека, поднаторевшего в вопросах психологии мышления. В нем взыграл человеческий фактор, неприемлемый в практике доктора, практикующего в психиатрическом заведении, нацеленном в основном на безнадежные слухи. Не было ли милосерднее оставить мальчика там?

–Я думаю, что несу ответственность за него. – наконец выдал Сумароков.

–Но я не об эт…

–Разве не очевидно, что я не знаю ответ на этот вопрос? – сорвал вопрос Виктор.– Я точно не испытываю к нему никаких отцовских чувств! Может, имеет место быть личная привязанность к нему, как к пациенту, на которого было положено слишком много надежд. Я часто думаю о нем и в такие моменты мне далеко не хорошо. Постоянная тяжесть, тревога, переспрашивание самого себя, сделал ли я все правильно? Сделал ли я все, что мог, или же довольствовался только стандартными приемами, пустив все остальное на самотек? Оправдал ли я себя, как врач и как друг? Я не знаю! Идем уже, ты меня утомил своими вопросами.

Проверив еще с десяток квартир, они дошли до последнего этажа. Тут и нашелся блудный сын. Уже поднимаясь наверх, они слышали какую-то перепалку и звон битой посуды. Добравшись до первой двери, оба увидели, как Сергея покрывала бранью тетка лет сорока, завернутая в одно лишь полотенце. Слипшиеся волосы висели плетями, пока она трясла головой и широко раскрывала рот, выдавая насилующие слух визги похлеще двух кусков пенопласта.

–Сергей, иди сюда! – с криком вбежал Сумароков в квартиру, подняв руки, чем вызвал очередной приступ визга от неадекватной женщины.

–Вы еще кто такие?! Вон из моей квартиры, маньяки ненормальные, вон! – и она запустила кувшин прямиком Виктору в голову.

От негодования и обиды за столь скотскую реакцию он чуть было не раскричался, но вовремя спохватился. Валик, уже привыкший утихомиривать буйных пациентов, одним прыжком преодолел разделяющее их расстояние и скрутил женщину, но просчитался, швырнув ее на диван, когда случайно сдернул полотенце.

–А-а-а-памагитей-ей, лю-у-уди-и!!! Твари насилуют меня, твари-и! – завизжала пуще прежнего эта жаба, пока опешивший надзиратель кое-как попытался прикрыть ее полотенцем, которое она с бараньей упертостью скидывала с себя извивами своих телес, после чего просто плюнул и швырнул его ей в лицо.

Вдвоем с Виктором схватив вырывающегося Сергея за плечи, непрошенные гости выбежали в коридор и закрыли дверь, оставив распсиховавшуюся женщину орать и дальше. Виктор старался бежать как можно быстрее, но не слишком, чтобы в очередной раз не упасть задом на ступень, который напоминал о себе при каждом шаге. Пока он сосредоточенно следил за пробегающими перед глазами лестничными пролетами, его помощник внезапно получил удар по ступне. С воплем вцепившись в ногу, Валентин прислонился к перилам и Сергей, освободившейся рукой разжав захват Виктора, умчался, перепрыгивая через пять ступеней за шаг. Вне себя от досады, два незадачливых партнера побежали вслед за ним вниз по лестнице, затем через весь двор, не на шутку напугав детей, до самого первого подъезда. Виктор думал, что знал, куда бежит его подопечный, но малость ошибся. Вместо предполагаемого побега в собственную квартиру, Сергей пронесся на следующие этажи…

* * *

…выше, выше и еще выше и вот он уже на крыше, стоит у парапета, озираясь в панике. Люк, который он захлопнул за собой, при ударе чуть не слетел с петель, глухо стукнув ручкой по крыше. Они уже здесь! Странная смесь радости и злобы захватила Сергея, едва он взглянул на них. Его эмоции было легко понять, ведь помимо его друга, которого не должно было, не должно было быть здесь! взору открылся тот, от кого ему доставалось во время буйств больше всего. Надзиратель Валентин, непривычный взору вне своей белой больничной формы вызывал у него лишь очередную неприятную порцию воспоминаний о прошлом и следующего по пятам желания отомстить за все. Но вместе с былой злобой было и что-то другое. Но что– этого Сергей понять не мог. Глядя в знакомое лицо, он думал, что видел его и раньше, однако с каждой секундой мутнеющий рассудок снова сыграл с ним злую шутку, вновь прожигая грудь страхом, как и всегда обернувшимся злобой. Изо всех сил Сергей старался сдержать себя и не накинуться на них, еще помня, кто перед ним. Руки чесались вцепиться в их кожу, ноги дрожали, порываясь сделать первый шаг, и в глазах поплыло. Мысли, превратившись в тягучее тесто, все никак не желали обретать законченную форму и оттого задача еще сильнее осложнялась. Он лишь смог промямлить:

–Что ты делаешь, док?

–То же, что и всегда– пытаюсь тебе помочь. – ответил Виктор, сверля глазами окровавленную руку пациента, которой тот провел по лицу, отгоняя наваждение.

–Бесполезно, доктор! – убрав руку с лица, Сергей внезапно поменялся в лице, с хрустом распрямился сутулыми плечами и сжал кулаки. Странные бесцветные глаза в тысячный раз пробурили лоб, мозг и затылок Сумарокова.

–Что значит "бесполезно"?! – стараясь не кричать, спросил Виктор, в то же время чувствуя, как внутренности начали сжиматься под этим взглядом.

"Уже не в первый раз! Ох, не нравится мне это…"

–Я все понял, доктор.

–Что именно?

–Абсолютно все, доктор. – глаза пациента прищурились, губы сжались, – Для вас я никто, просто псих, испортивший жизнь вашей семье и лично вам, так и не излечившийся, хотя обещал, вместо этого упорно потянувший себя ко дну! Раньше я думал, что вы взяли меня потому, что я что-то для вас значу, что вы считаете меня своим сыном! А следом я вспоминаю и понимаю, что не могу проигнорировать или забыть взглядов вас и вашей семьи– они абсолютно идентичные! Вы смотрели и смотрите на меня, как на бесполезный груз, ответственность за который вам навязали, не понимая, что никто вас не упрашивал сделать то, что вы сделали! Вы ведь помните, доктор, что это вы притащили меня к себе домой! Вы решили, что так правильно! Вы поддались своим эгоистичным порывам показать себя как возвышенного, способного на жертвы человека и, стало быть, лишь вы ответственны за то, что я стал тем, кто я есть– ярмом на вашей шее, пятном на репутации, которые не смоют даже годы.– неузнаваемо меняясь в лице, Роднин мотнул головой,– Лучше бы вас не было, Виктор! Вы обманули меня, себя, всех окружающих… и сделали все только хуже. Надо было расшибить голову еще тогда, когда подвернулся удобный момент, тогда бы не пришлось жить в этой срани, не пришлось бы пытаться стать таким же, как остальные и раз за разом терпеть поражения! Но я поверил вам, поддался иллюзорности вашего ко мне отношения, и не стал делать, как вы это называете, глупостей! Я старался, правда! Я к людям с улыбкой, а они меня палкой! Я к людям с добрым словом, а они лишь смеряют меня своими взглядами, словно зная, что это причиняет мне боль! Вы думаете, что я замкнулся насовсем, но я предпринимал повторные попытки– ради вас, чтобы вы мной гордились, чтобы могли повесить мою фотографию у себя на стене, где висят фотографии всех членов вашей семьи– даже тех, кого вы терпеть не можете! Вы бы показывали эту фотографию людям и говорили: "Вот! Смотрите! ЭТО МОЙ СЫН И ОН ПОБЕДИЛ!"– провизжав последние слова, Сергей перестал контролировать свое тело; его голова быстро закачалась, – Вам никогда не приходилось так тяжело, как мне! У вас есть все, что я б мог пожелать, а у меня нет ничего и вы это знаете! К черту этот мир, я хочу знать, каково это– жить такой жизнью? К примеру– иметь жену и любовницу, а? – "Откуда он знает?"– Да, я за вами следил! Пусть вы и наплевали на меня и забыли напрочь, но я не забыл о вас! Я следил за вами, наблюдал, стараясь узнать, что нужно сделать для того, чтобы заиметь все то же… и выяснил, что у вас очень даже неплохая жизнь! Друзья, выпивка, совместные посиделки в баре, кино, бильярде, периодические выезды на дачу пожарить шашлыки! Вы даже в букмекерских конторах постоянный гость– вас там каждый знает по имени! – губы страдальчески скривились, – А праздники в кругу любимых… С тех пор, как я покинул ваш дом, у вас там так все ярко и весело, что ничуть не удивительно– вам же больше не мешает урод за столом, который портит все одним своим присутствием! Вы смеетесь, шутите, танцуете и пьете, а потом идете к своей любовнице, чтобы довершить всю ту благость, которой наполнена ваша жизнь! Вас ничто не сдерживает! А общение? Вокруг вас столько людей, что диву даешься! Столько личностей хотят с вами общения, столько рук тянутся к вашей для рукопожатия, столько возможностей и вариантов, бери не хочу! О чем вы болтаете с друзьями, сидя в баре? О бабах, да? Или, может, обо мне? Рассказываешь обо мне истории, в которых я выгляжу, как дерьмо, да, Виктор? И как им? Небось смешно до колик слушать о психованном недомерке и о том, как вы с этим боровоподобным ублюдком его приручили, да?!– Сергей схватился руками за голову, больно сдавив ее,– А любовь? Ты действительно любишь ту женщину? А жену что– тоже? Тут еще веселее, не так ли? Еще бы– две женщины, которым ты нисколечко не отвратителен, но, наоборот, очень даже притягателен даже несмотря на твой возраст? Круто, наверно, быть с женщиной, которой не нужно платить, да? А еще лучше, когда вы любите друг друга. Любовь прекрасна, доктор, а ты к ней вплотную, даже когда сидишь в полном одиночестве в своем кабинете, потому что устал ото всех, устал от всех своих развлечений, устал быть в центре внимания и просто хочешь посидеть в тишине! А я? Я стою даже не на обочине и не могу подобрать объедки, которые остаются после всех вас! И остаюсь ни с чем! Мне мало того, что я имею, я хочу большего, но в силу своего уродства я не подхожу ни тебе, ни кому-либо другому! Я изгой, лишняя деталь в ваших чертовых часовых механизмах! – и несдержанные оскалом слезы брызнули из его глаз.

–Успокойся, Сережа, не все так худо, как ты говоришь. – "Что же ты, дурак старый, несешь?! Придумай, как затащить его в больницу!"– Ты малость не в себе, но все хорошо– нет ничего, чего нельзя поправить!.. Я понимаю, что мир, в который ты так хотел попасть, не пустил тебя, и так же понимаю все то, что ты испытываешь– действительно нелегко быть в стороне ото всех, это чистая правда! Позволь мне помочь тебе. Не против, если мы с тобой съездим ненадолго в лечебницу, пройдем пару тестов, а потом просто поговорим обо всем?– "Он на взводе, будь осторожнее."

–О, нет-нет-нет-не-е-ет!– запротестовал Сергей,– Обратно я ни ногой! Ты не заставишь меня!

–Ну разумеется, никто не принуждает тебя ехать со мной, я просто прошу тебя…– "Думай, Витя, думай!"– Я хотел попросить тебя, как друг, потому что я очень за тебя волнуюсь. Поверь мне– я не отношусь к тебе так, как ты это себе представлял. Признаю, что намерения по отношению к тебе у меня отчасти действительно были честолюбивые– мне хотелось добиться успеха там, где потерпели поражение другие. Но так же мне хотелось дать тебе шанс на лучшее будущее, приложить руку к твоему выздоровлению. Просто… помочь тебе. – "Он задумался! А теперь медленно приблизься к нему…"

Но, едва Виктор сделал шаг, Сергей посмотрел на него так же, как на любого другого человека, проявившего враждебность.

–Ты мне не друг, не ври!

Надо был заканчивать поскорее– неустойчивая психика вот-вот толкнет его на что-то непоправимое! Сумароков понял, что теряет пациента, теряет свои труды, на которые были положены годы. Он не ведал, как еще подобраться к нему так, чтобы не случилось рецидива– если случится приступ, это уже будет целиком его вина. С другой стороны, Виктор уже твердо решил вернуть Сергея в клинику. Все, баста! С экспериментами давно следовало завязать, а этот уже застыл на грани провала, готовый вылиться во что угодно– от попытки самоубийства до нападения на людей. Он не контролирует себя, больше нет, и теперь остается лишь…

И тут Сумароков вспомнил слова Валентина.

–Я не друг, ты прав. Но я отношусь к тебе, как отец к сыну.

Опешив от неожиданных слов, Сергей удивленно распахнул на него свои уже не жуткие глаза, не удержав отъезжающую вниз челюсть.

–Я не говорил тебе, потому что не знал, как ты к этому можешь отнестись, обрадует ли это тебя, но ты для меня действительно, как сын. – продолжал Виктор говорить, не сводя глаз с кровавого пятна на руке, часть которого осталась на лбу Роднина.

"Прости меня, мальчик, за все. И в особенности за это!"

–И я очень беспокоюсь за тебя! Не могу игнорировать то, как ты справляешься с этой жизнью, не способен больше отвлечься на сторонние мысли даже о других своих детях, потому что ты целиком захватываешь мои мысли! Я знаю, что в последнее время я отдалился, но у меня, ты же знаешь, много других пациентов, которые так же нуждаются в помощи! И в конце, когда уже все, что можно, сделано, я все еще хочу тебе помочь. Но для этого нам нужно поехать в лечебницу, совсем ненадолго!

–А на сколько это "ненадолго"? – полюбопытствовал Сергей и Виктор почувствовал, как у него отлегает от сердца.

–День, может больше. Посидишь с нами в кабинете, чаю попьем! У меня как раз еще несколько книг новых набралось, которые я тебе забыл отдать. Ну, как тебе? – "Улыбнись, растяпа!"

–Только на день, и все? – Сергей недоверчиво приподнял брови, при этом опустив лицо. "Теперь я понимаю, что любое его движение иногда действительно до странного отвратительно смотрится. Особенно, когда его руки…"

–Да, только день. – и черточкой не дрогнув кивнул доктор.

Ответ не заставил себя ждать, если б не внезапный взрыв, раздавшийся несколькими этажами ниже. Поверхность крыши под ногами всех троих задрожала, лишая равновесия, и все трое разом опустились на колени. Откуда-то снизу повалил густой черный дым. Глаза немедленно заслезились, стало трудно дышать. Где-то внизу разгорался мощный пожар и рев огня раздавался так громко, словно пламя бушевало не в нескольких метрах внизу, а прямо возле Сумарокова. Огненные языки от взрыва достигли зеленых одеяний деревьев, хвоя немедля вспыхнула. Начали кричать люди, зашлась в истерике сигнализация. Сумароков, не теряя времени, хлопнул Валика по локтю и вместе они набросились и скрутили не ожидавшего нападения Сергея. Связав ему руки ремнем, заткнув за спину, втолкнули его на лестницу вниз. Не тут-то было, ибо дым заполонил предпоследний этаж и стремительно поднимался вверх. Вытащив пациента обратно, оба ринулись ко выходу соседнего корпуса, что вел к соседнему подъезду. Здесь дыма не было и троица, не теряя ни минуты, благополучно спустилась во двор.

На улице уже образовалась толчея. Сотни людей, спокойно сидевших по квартирам за своими девайсами, хлынули на улицу, чтобы посмотреть на то, как горит квартира их соседя. Увлекательное, заставляющее испытывать удовольствие от того, как часть чей-то жизни, а то и вся жизнь, сгорает прямо сейчас, зрелище! Это была сцена балета, в которой бесчисленные языки пламени в роли не только танцоров, но и жуткого духового оркестра, исполняли последний, жуткий в своей безысходности и красоте акт жертвоприношения Молоху. Буйное воображение многих живо нарисовало себе агонизирующий силуэт без пола, имени и черт лица. Только огромная воронка вместо рта издавала визгливые крики адской боли, пока кожа покрывалась волдырями, которые спустя миг лопались, брызжа сукровицей. И на этом моменте подернутые фантазией глаза зажмуриваются от страха, пытаясь отогнать образ, навеянный мозгом.

Сумароков взглядом отыскал свою машину и, расталкивая и покрывая каждого встречного ведрами словесного поноса, побежал к ней. В миг затолкав уже несопротивляющегося пациента, захлопнул дверь и нажал кнопку блокировки. Затем снова обернулся в сторону горящего этажа. Огонь бушевал примерно на седьмом этаже и, опустив глаза ниже, доктор с мрачным удовлетворением заметил темный проем разбитого окна. Сев в машину, он помахал Валику и немедленно направил автомобиль по тротуару к выезду с улицы, когда Сергей, приникнув носом к окну, увидел прелестное личико, зашедшееся в крике. Навстречу автомобилю уже неслась на всех порах пожарная служба с истошно воющей сиреной. Стараясь не думать ни о чем, Виктор выгнал машину на главную дорогу, не расслышав, что сказал Сергей.

–Извини, что-что? – переспросил он, снизив скорость до необходимого числа.

–Парень умер. – мрачно ответил Сергей, безучастно смотря на проносящиеся мимо легковушки.

–Какой парень? – Сумароков взглянул на Роднина в зеркало заднего вида.

–Вы его не знаете, доктор.

–Надеюсь, что ты не прав!

Птичья улица уже скрылась за очередным поворотом, но столб черного дыма глядел на них до самого конца.

* * *

Сумарокову это все надоело и он решил ответить таки на вызов. Буркнув "Хорошо!" коллеге, твердым шагом направился к палате, уже издалека слыша не прекращающийся ни на йоту ор.

Сергей Роднин лежал на кровати, связанный по рукам и ногам, оставленный в таком положении со вчерашнего дня. И, едва Сумароков вошел, утих. Бесцветные глаза с неизменной страннотой смотрели на него, как в тот день, когда он сорвался. Уже две недели прошло, но он все никак не унимался.

"И откуда у тебя столько сил-то взялось, чтоб орать аж круглые сутки две чертовых недели?"

Вместо этого Виктор произнес:

–Ты хотел меня видеть?

–Выпусти меня отсюда, лжец. – тихим спокойным голосом, будто и не было этих недель, будто минуту назад ничего и не происходило, сказал пациент.

–Увы, не могу. Ты опасен.

–Ошибаешься, доктор.

–Ты сам-то веришь в то, что несешь? – Виктор уже не желал придерживаться вежливого тона.

–Не говори так со своим сыном, Виктор! – лицо сморщилось и покраснело, готовясь исторгнуть из глаз слезы.

Доктор тихо засмеялся.

–Почему ты обманул меня, Виктор?

–Я по-прежнему твой друг, а это значит, что я должен о тебе позаботиться. Даже в том случае, когда ты категорически отказываешься от помощи. Я должен сделать так, чтобы тебе стало лучше.

–Тогда развяжи и выпусти меня!

–Нет.

–Ты обещал мне! Ты обещал, что это не продлится дольше дня. Ты же столько всего сказал, а я поверил тебе!.. Неужели ты и тогда лгал?

–Право, ну что ты как маленький? – сохраняя спокойствие, ответил доктор, – Ты и вправду думал, что после того, что я видел и узнал, я тебя выпущу? Ты и впрямь поверил тому, что я тебе наболтал? Я сделал так, чтобы заманить тебя, потому что ты опасен! Ты вламываешься в квартиры к людям, ты пугаешь их, у тебя на руках была обнаружена чья-то кровь, а чья– еще не выяснили. Как еще мне надо было поступить, скажи мне? Ты и сам понимаешь, что никаких альтернатив для тебя нет и не будет предусмотрено. Так же ты должен понимать, что это чудо, что ты еще тут. Потому что тебя хотят перевести в отделение для буйных, а я там бывал и знаю, что для тебя это будет последняя ступень.

Последовала долгая пауза, прежде чем пациент ответил:

–Ты предал меня.

–Нет, это ты предал себя. – равнодушно ответил Сумароков, – Это ты не в состоянии совладать с собой, это у тебя дюжина психических расстройств, это ты нуждаешься в том, чтобы тебя все время контролировали и опекали. Один ты ни на что не сгодишься и я в этом убедился.

–Несколько лет я жил, как человек! – сорвался на крик Сергей, – Несколько лет я прожил практически без единой ошибки и вот, случись одна, ты меня запираешь и садишь на привязь, как собаку?! Что ты за человек такой, скажи мне?

–Я пытаюсь сделать все, чтобы тебе было лучше не за счет других людей, но я не могу быть вечно твоей нянькой до конца своих дней. Прости. – разговор был окончен и Виктор вышел, закрыв за собой дверь.

"Ты был прав– парнишка умер."– единственное, что он не сказал вслух.

–Я здесь пленник, Виктор! Ты сделал только хуже! Я умру здесь и ты будешь знать, кто в этом виновен! – эхом в уже пустом коридоре раздался голос из палаты.

Когда дверь закрылась, Сергей оказался почти в кромешной темноте– лишь неустойчивый лучик полной луны проникал внутрь через единственный чистый сегмент матового окна, укрепленного решеткой, пусть и немного, но освещая крошечную палату. Он совсем пал духом. Он чувствовал себя так, словно его схватили за ноги и хорошенько приложили с размаху об пол; словно гигантская птица схватила его за шею и проглотила, прежде перемолов своим огромным клювом; словно из него высосали всю жизнь. Так знакомое с детства чувство ненавистными хладными перстнями погладило его по щеке, шепча: "Ну, вот мы и вместе."

А за окном ворон все так же стучал клювом по растрескавшейся от времени раме.

Междусловие первое.

Экран монитора замигал и погас. Разбуженный внезапными вспышками, Фил выплюнул попавшую в рот прядь волос и выпрямился, уперевшись спиной в кресло. Закрыв глаза, начал шарить рукой по столешнице. Рука задела компьютерную мышь и он почувствовал, как свет коснулся внешней стороны век. Медленно раскрывая глаза, парнишка заранее морщил нос в ожидании болезненного укола в глаза, но боли не последовало. Хорошо, весьма хорошо… Раскрыв глаза шире, Филипп грустно улыбнулся. "Еще не все."– сказал он пелене, застилающей глаза. Стараясь проморгаться, смешно вытянул лицо и раскрыл рот, на секунду вообразив себя мумией из какого-то дешевого ужастика. Надавив подушечками пальцев побольнее, мысленно укорил себя в неправильности своих действий. "Ты делаешь себе только хуже!"– внутренний голос, так похожий на голос его отца, прогудел в голове. "Да-да-да…"– уже вслух произносил он сам скучающим тоном. А пелена меж тем медленно-медленно да рассеивалась. Вот– белое пятно оформилось в четкий квадрат экрана компьютера. Его окружала непроглядная темнота, но и она со временем отступила. Глаз уже мог уловить старенькую печатную машинку справа от экрана, мирно почившей на поверхности стола из дубового дерева, собственноручно сколоченного его отцом. Отец вообще был тот еще любитель древесных изделий– даже целый склад древесины в гараже позади улицы, пуская материалы на свои проекты по заказам друзей и их знакомых. Кровати, стулья, полки, шкафы, столы– все он делал практически за бесценок, за простое человеческое "Спасибо!", не забывая вложить душу в то, что делает. Простая, добротная, пусть и лишенная лишних изысков вроде резьбы мебель широко ценилась среди жителей Сорска, потому долгого простоя у захламленных стен можно было не ожидать. В основном, конечно, он делал столы– широкие прямоугольные, без намека на оригинальность, на деле и и не нуждавшихся в ней. За такими обычно завтракают, обедают и ужинают в кругу семьи, какой бы большой она не была в представлении маркетологов, инициирующих съемки дорогой рекламы для очередного своего продукта, будь то майонез двадцатишестипроцентной жирности или мультиварка, способная превратить парочку полуфабричных пакетов в кулинарный шедевр. При желании на одном из них можно было бы разместиться с целью хорошенько вздремнуть без риска свалиться под собственным весом. Именно на таком столе минуту назад покоилась в беспокойном сне голова юного сынишки его создателя.