Сергей Хабаров-Триль
Слабые люди

–Потому что начинаю тебя бояться. – неуверенно вымолвила прямо в трубку собеседница. И правда– ее напряжение чувствовалось даже за десятки, сотни километров от человека. Недоброе, гнетущее напряжение, от уничтожения всего и вся удерживающее лишь отсутствие возможности материализоваться. С таким ощущением ожидают землетрясения, сжимая в руках мешки с пожитками и маленьким запасом провианта. С таким ощущением раньше прятались в подвалах во время мировых войн в ожидании авианалета.

–Я настолько жуткий?

–Твое равнодушие всеобъемлюще! Мы с тобой говорим, а я не слышу никаких эмоций. Даже твой смех безлик и сух. Когда я слышу его, из красавца ты превращаешься в груду металла, которая вот-вот воткнет свои щупальца в свой телефон, а они по проводам растянутся по длине, равной окружности планеты и внезапно воткнутся в мои уши прямиком из микрофонов, разорвав в клочья телефон!

Он вновь засмеялся. Ему нравилось, что она боялась Его. Чувствовалась некая власть. Она застонала.

–Ну прекрати!

–Прекращаю. – и смех оборвался.

–Ты до чертиков жуткий и ты это знаешь. Ты просто такой. Это ты! Ты любишь уныние, потому что это есть правда. Такая, какой ты ее понимаешь. Я б не удивилась, если бы ты писал тяжелые на восприятие книги и стихи. А еще я слышу твою музыку, что играет у тебя в комнате.– она была права: долгие дни зависая в квартире старухи, Проводник наконец пристрастился к прослушиванию музыки; удивительно, но факт– даже сгусток дофенистичного холода иногда может оттаять к поразительным явлениям вроде музыки, даже если взять в расчет то, что ему нравились исключительно старые арии и дарк-эмбиент, о котором упоминалось в одном из шоу– жанры преимущественно мрачно-депрессивного характера, безнадежно устаревшие за время существования самых продвинутых жанров, но так и не попавшие в их список в виду жестко ограниченного круга целевой аудитории. Жанры, которые во всем мире не так давно слушал всего один человек, с которому Проводнику не суждено было познакомиться, как человек с человеком. Его сознание будоражила невольно просмотренная запись, в которой под такую музыку в свое время кончали с собой большинство современных самоубийц, а среди них и видные медийные и политические личности, а так же маргиналы, провалившие все попытки стать частью общества нового порядка, из-за чего ее даже запретили. Все эти люди прибыли к этим композициям, глядя и вслушиваясь в одни и те же кадры, смеясь над тем, как из человека пытались сделать не того, кем он является, на потеху всему миру. Оказалось, что и старуха, мать Второго, из-за нее пристрастилась к выпивке и курению каких-то трав, приобретенных у местных барыжат, что вытекло в странную форму зацикленности– она принялась вязать шарфы и свитера, плетя их по странной узорчатой схеме, не отрывая взгляд от экрана, где тело разверзло свою грудную клетку,– Но это меня уже не сильно напрягает, это просто есть.

–Вот как. А ты не исключаешь возможность, что я намеренно создал перед тобой такой образ? – "Не думай, что я не просек твою маленькую ложь." – Может, в реальности я совсем другой человек. Недаром ж у меня такой приятный голос! – издевка как есть, – Может, на самом деле я смеюсь, как только сбрасываю трубку и включаю южную музыку, под которую танцую сарабанду? И я повторюсь снова– откуда тебе знать, что все, что я говорю, не продукт чрезвычайно трудноразличимой лжи?

–А что это такое– сарабанда?

–Не имеет значения, на вопрос ответь.

–Да, конечно, существует! Такая возможность всегда есть! – мгновенно переключившись, с жаром согласилась собеседница, – И она меня как раз удерживает от настоящего страха. Смеешься? Здорово! Наврал? Еще лучше!

–Фишка в том, что ты никогда не узнаешь, вру я или нет.

–А может, я и не хочу. – вкрадчивым тоном заявила Никто.

–Может. Но никакого значения в условиях нашего чересчур узкого способа общения не имеет. Мы можем быть кем угодно.

–Именно. А откуда ты знаешь, что я не врала?

Пытается отыграться.

–Не имеет значения. Я все равно общаюсь с Безликим.

–Хм… в каком смысле?

–В прямом.

–Да, ты меня не знаешь и все такое, но я тебя не обманывала ни в чем! Что тебя напрягает? Что ты считаешь ненастоящим во мне? – и не дав ни удивиться столь быстрой смене мнения, ни дать ответ, завела, – Потому что на самом деле я чертовски настоящая и, если ты этого не понял, то мне очень жаль.

Безликая и бесформенная женщина с оскорбленным видом встала и пошла по белому бесформенному коридору в белое бесформенное нечто.

–Неужели тут присутствует оттенок обиды? – в то же время ехидствует Проводник.

Щелк. Помехи. Тишина.

–Полагаю, на этой ноте ты хочешь закончить? Если надумаешь поговорить еще, звони.

–Я тут. – быстро проговорила она, – Обижена ли я? Немного. Скорее разочарование.

–Такое знакомое по жизни чувство, не так ли?

–А ты обижен?

–На кого?

–На меня?

"Да с какого это?"

–Что-нибудь ты же чувствуешь?

–Ничего.

–Двойственно! Впрочем, я уже сформулировала для себя парочку мнений.

–То есть?

–С твоего ракурса, где тебе плевать на меня и я не способна повлиять на твое настроение хоть немного. И с моего, где мы ведем неплохой диалог, а ты славный собеседник, только лицемер и пустозвон. Что заставляет тебя так себя вести– мне все еще не ясно.

–По-твоему, мне наплевать на тебя?

–Да. Но я не придаю этому большое значение. – ее голос предательски дрогнул. Никто безбожно и бесталанно врала.

–Вспоминая про видимость, так?

–Так.

–Уже что-то! Однако… Почему у тебя возникла мысль, что мне наплевать на тебя, если мы знакомы от силы несколько дней? Разве для таких мыслей мы не должны сблизиться до фазы "друзья", чтобы это хоть как-то должно было тебя волновать? И если б мне было наплевать на тебя, как на человека, вел бы я сейчас с тобой беседу? Или, может, я общаюсь с тобой, потому что вежливый?

–Или потому, что тебе попросту скучно? – обвиняющим тоном переспрашивает Никто.

–Или одиноко? – он хитрит.

–Нет. Я так не думаю.

–А если я скажу тебе, что на данный момент ты– единственная, с кем я общаюсь?

–Так не бывает.

–Ты так думаешь?

–Всегда люди не договаривают. Типа "У меня нет друзей!" или "Я совсем один в этом мире."!

–Я задал вопрос, отвечай.

–Я тебе не верю.

–Славно.

–Абсолютное одиночество невозможно. Не там, где ты сейчас.

–А где я?

–Где есть связь, полуфабрикаты и люди. Недостаточно запереть себя в комнате, чтобы прочувствовать это. Ты должен максимально отдалиться от всех, кто похож на тебя, в идеале– убраться в такое темное, незнакомое место, где тебе ничто не знакомо, даже не навевает ассоциаций с прежде виденным. Где ты не будешь испытывать комфорт, покой.

–Проще говоря– яма.

–Может быть. Только там, в этой яме, где нет иных звуков кроме биения твоего сердца, ты сможешь прочувствовать одиночество до конца.

–Стало быть, все одиночки в мире обманывают себя, зовя одинокими.

–Да.

* * *

–Мистер! Мистер, конечная станция, на выход!

Он открыл глаза и вновь волна энергии поднялась от пят к мозгу, заставив гореть все конечности. Пошатываясь, Проводник поднялся, чувствуя себя взмывающим в небеса орлом. Зрение искусственно сузило и приблизило сидения и плитки, блестевшие при тусклом свете ламп за окном, превратив как будто в кино из предметов мебели в недостижимые вершины, рядом с которыми Сотый пик показался бы карликом в пятом поколении. Еще бы ветер в лицо для полноты картины… Об этом ли говорил Третий?

Колени с треском разогнулись, волна достигла глаз и все почернело. Свист, глухой удар где-то далеко, дальше, чем самая дальняя звезда, и неумолимо приближающийся, заливаясь безжалостными треском и воем, поезд. Вот он приблизился вплотную и миг спустя проносится над головою. Чей-то детский голосок гомонит на незнакомом диалекте. Жуткий холодок в животе, как бурлящая вода вздыбившийся к груди. Рев поезда превращается в белый шум, затем стихает. Он понимает, что уже около полуминуты видит и слышит, а конечности дрожат лишь потому, что он сам думал, что надо дрожать. Поняв это, Проводник в ту же минуту застыл и обратил внимание на то, что лежит в лужи крови.

–Мистер, очнитесь! – тормошил его некто, похожий на козла, но козлом не являющийся.

Человек в форме подбежал с таинственным кейсом, который с оглушительным звоном приземлился на поверхность пола вагона. Словно неведомый сигнал, призывающий к восстанию, он подействовал на Проводника, как инъекция адреналина: мигом вскочив, оттолкнул пытающихся помочь ему работников метро, после чего вылетел в открытый проем. Зал был пуст. Ясно как день– конечная остановка! Он побежал вверх по лестнице по направлению к выходу. Лишь когда выбежал на другую платформу, осознание глупейшей ошибки настигло вместе с гомерическим смехом.

Где выход?

Выхода нет!

Но что это? Последний поезд, готовящийся к отправке! Уже слышен записанный голос диктора, оповещающий о закрытии дверей. Ловко юркнув между ними, Проводник упал на сидение и прижал руку к виску.

Кровь толчками хлестала по пальцам. Трудно было поверить, что такое вообще возможно. Впоследствии помутнения до сих пор казалось, что Проводник спит, что ему снился чересчур реалистичный сон. "Бывали случаи, когда человек падал во сне и не просыпался. Его находили мертвым." – неоновые слова выстраивались в словосочетания, а словосочетания слагались в предложения, сцепляясь буферами, безостановочно мигая в голове. С чего бы он это вспомнил? Он же не мертв! В подтверждение своих мыслей Проводник нажал подушечкой большого пальца на ранку. Боль веселым толчком отдалась в ответ и на пальцы снова потекла кровь. "Ой, дурачина, ой, простофиля!" – не переставая себя корить почем зря, рылся в карманах в поиске носового платка. Платка не нашлось, зато в кармане оказалась пачка бумажных салфеток. А, сгодится и это! Прижав несколько разом к голове, он мечтательно закатил глаза и прижался к спинке скамьи. Новый приступ боли, но более тихий, положил руку на плечо, явно стараясь привлечь внимание, и все лишь для того, чтобы начать увлеченно декларировать лекцию "О пользе боли как главенствующего в топе пять всех ощущений", но Проводник отмахнулся от незримого собеседника, как от надоедливой мухи.

"Не до тебя сейчас, дрянь, у меня лимит только на одного!"

Если б боль была человеком, то обиделась бы и не преминула треснуть прямо меж ног, сопровождая угар миллиардов стосковавшихся по чужой боли глоток. Стиснув зубы при этой неприятной мысли, Проводник живо представил себе эти до жути неприятные ощущения, как его тело окружает все человечество, тыча пальцами в болевые точки, смеясь, смеясь до упаду, когда электричка наконец тронулась все испарились в мигнувшем свете. Никто никого не преследовал. В двери вагона не стучались кулаки и дубинки. За окнами не кричали голоса. Изнутри тоже. Спокойно, как у мертвого на душе– и на том спасибо.

Когда темнота поглотила салон, Проводник с трудом, но сообразил, что свет отключился. В темноте едва-едва угадывались очертания разбитых лампад и черновых граффити. Ухватившись за поручень поудобнее, он прислонился к нему поплотнее, ибо шатало похлеще самого рьяного алкоголика с частичным параличом. От качки вагона начинало мутить, в глазах снова запрыгали искорки. Сам не заметил, как сполз на пол, ощущая стремившееся наружу содержимое своего желудка. Глотательные спазмы никак не помогали, во рту скапливалась солоноватая слюна и мозг уже фиксировал вкус горечи, непереваренного цыпленка табака вперемешку с разбавленным водой апельсиновым соком. Едва мелькнула мысль о соке, как желудок сжался в судороге, и злополучная стряпня с забегаловки на перекрестке с отвратительным бульканьем брызнула на пол. Сплюнув, Проводник отполз от мерзко пахнущей лужи подальше, забившись в угол между сиденьем и дверцей в конце вагона.

Вновь свет залил салон, движение прекратилось, двери распахнулись. Вошла какая-то женщина. Увидев блевотину и странного хмурого человека с кровью на лице, она хотела было выйти обратно, но двери как будто нарочно сомкнулись прямо за ее спиной. Пока один за другим вагоны заглатывало в туннель, она увидела, что человек поднимается. Запищав от страха, в диком страхе женщина метнулась в противоположный конец вагона. Бестолково дергая ручку, не смогла удержать дрожь, изо всех сил стараясь не обгадиться. Дверь не поддавалась, а от этого становилось еще страшнее. Бросив попытки ее открыть, женщина прижалась к ней спиной и с трагическим видом сползла на пол. Когда свет очередной станции заструился в окна, человек стоял прямо перед ней, пошатываясь и прижимая рукав к кровоточащей голове. В руках у него была сумка, которую она выронила, пока силилась открыть дверь.

–Прошу, не убивай меня, я не хотела, я не хотела-а-а-а! – завыла незнакомка, вытянув руки над головой, суча каблуками по грязному полу, – Я не смотрела трансляцию, клянусь, я ни единым пальцем не коснулась тачпада! Мне никогда не нравилось, что они делали с тобой, правда!..

–Не понимаю ни слова из того, что ты там ревешь.

Не успела женщина что-то подумать, как сумка шлепнулась ей на колени.

–Что у тебя в ней?

О, его голос ей бы понравился в более спокойных обстоятельствах, но даже его внешняя непохожесть на ее худший кошмар вовсе не привели к спокойствию и она всего лишь прижала сумку к груди и сжала губы. Незнакомец стоял прямо посреди арки вагона, загородив путь к выходу. Бежать некуда.

–Там только мелочевка! Заберите деньги, все берите, только не трогайте меня.

–Дура чокнутая, я только что их тебе вернул! – нетерпеливо прикрикнул на нее Проводник, – Что в сумке, говори!

То и дело роняя, женщина показала ему новомодный телефон, жирный бумажник, голубую пачку салфеток да коробочку с тенями для глаз.

–Что, это все?! Платка нет?

–Н-н-нет. – лишь бестолково мотала головой в ответ, точно в одну секунду потеряла рассудок.

Снова электричка была проглочена туннелем, снова стало темно. Сквозь ее рычание он снова начал:

–У тебя здоровенная сумка, женщина, неужели у тебя не найдется даже дешевой аптечки? Бесполезная ты скотина, дай сюда свои салфетки хотя бы!

Раздалось шуршание, треск, тихий вздох. На этот раз, когда состав остановился, Проводник, со стыдливым видом прижав пропитавшийся кровью комок к голове, вышел, оставив бестолочь, как назвал про себя эту трусливую недотепу, в одиночестве. Не разобрав название станции на табличке, Проводник понял, что заблудился.

Станция была пуста, последний состав ушел, мигнув на прощание красными огнями, скрылся в черном зеве туннеля. Глядя в нависающее по левой колонне зеркало, Проводник с вящей досадой отметил, что выглядит преотвратительно– немытые патлы слиплись от крови, которая в свою очередь уделала пальто из шерсти и штанины джинсов из секонд-хэнда. Немного крови попало и на нечищеные лет сто носки остроносых ботинок с высокими бортами. Печальное зрелище. Он радовался, что никого рядом с ним не было– никто не тыкал пальцем, вызывая желание пожать ему или ей горло.

Потоптавшись в неуверенности с минуту, Проводник нащупал в кармане смятые купюры, вытащил, чинным движением разгладил, с неосознаваемым удовольствием слушая хруст. Разгладив их еще парочку раз для придания более презентабельного вида, сунул в задний карман джинсов, где оставалась еще мелочь вперемешку с лязгающими при каждом шаге ключами от квартиры миссис Два. Застегнув блестящую заклепку, он уверенным шагом прошел к лестнице. Однако, стоило ноге коснуться верхней ступени, все внезапно стихло. Нет, тишина и так была, но только сейчас стала ощутима в самом воздухе, окружавшем колонны, электронные циферблаты, банкоматы и автоматы связи. Тело вдруг словно погрузилось в облако в том представлении, в каком его видят люди несведущие– легкая тяжесть, граничащая с незримым туманом, липким как слюна мертвой собаки, стекающая из ее раскрытой в предсмертном вопле пасти, что чуть было не изрыгнулся из зева сломанной тяжелым ботинком безликого садиста по профессии шеи.

Описание так себе, но люди на то и люди.

Опоздал. Заперт внутри на всю ночь, оставлен на…

Где-то вдали хлопнула дверь и раздались человеческие голоса. Не отдавая отчета в собственных действиях, Проводник развернулся и беззвучно сбежал к платформе. Он помнил, что после закрытия электричество отрубают. Голоса приближались, а ему страсть как не хотелось попадаться на глаза их обладателей. Тихо спрыгнув у третьей рельсы, побежал туда, куда укатил состав. Тусклые лампы медленно проносились мимо него, под ногами то и дело пищали грызуны. Едва не отдавив одной из них голову, он чертыхнулся и отпрыгнул в расширившемся тоннеле аккурат меж основными рельсами на специальную возвышенность, установленной прямо на шпалах. Бежать стало немногим легче, но в голову уже пробирались вопросы. Куда он бежит? От кого и зачем? Неужто так трудно было подойти к голосам и сказать им выпустить его, что он просто не успел? Они бы послушались– нет смысла удерживать постороннего.

"Не мели чушь."– говорил ему внутренний голос, – "Нет никакой разницы, тут ты или там, ибо не это важно!"

"Что же важнее?"

"Не тому вопрос задаешь, дурень."

Осколки камней хрустели под подошвами, эхом отдавалось от стен тоннеля дыхание, в глазах отпечатывались световые пятна, а Проводник все бежал. Уши начинало закладывать, ноги наливались свинцом. В затылке появилось ощущение сотен микроскопических сверл, настырно жужжащих в черепную коробку в попытке проникнуть внутрь. Скидывая наваждение, он пару раз дернул головой и краем глаза увидел дверь. Тут же вломившись в нее, Проводник попал в темный коридор. Лишь одинокая лампа накаливания обреченно свисала на проводке на углу, освещая голую белую плитку, которую не чистили лет так пятьдесят. А еще тут было пятно крови аккурат в центре прохода. Уже засохшее, с почерневшей коркой. Хорошо тут убираются, достойно восхищения!

Он стоял долго, впившись глазами в черную кляксу на пыльном полу, отключившись на ходу и лишь новые голоса из тоннеля вновь пробудили тело к жизни. Осторожно переступив след преступления (или случайности?), Проводник углубился в коридор, змеей вившийся в неизвестном направлении и влекущий в свое нутро, беззвучно приглашая незадачливых путников исследовать и покорить невидимые глубины. Все та же белая грязная плитка бессменно украшала стены, навевая уныние, создавая настрой безысходности и пустоты. Особо впечатлительным в миг бы показалось, что это– плен кафельной интерпретации Уробороса, задавшегося целью изощренно доказать им, что это не совсем верное сравнение. Сделать все красиво, с шиком! Клаустрофобам была гарантированно уготовлена особая порция острых ощущений вкупе с гнетущим чувством волнами накатывающего страха. Проводник просто стал тенью, приникшей к свету. Бесконечно долго темный силуэт продвигался по пищеводу, ища выход и не находя его. В голове уже возникли мысли повернуть обратно, но ноги упорно шли вперед, увлекая тулово и безвольную голову-корону все дальше и дальше.

Когда появилась развилка, внутри прошли года и столетия, высохли реки мыслей, изначально подернувшись легким слоем тины из штриховых отрывков, затем затянувшись ими полностью, медленно но верно обрастая черными комочками и черточками-растительностью, в следствие чего на месте бывших протоков выросли сначала целостные леса зарисовок, затем холмы наливающихся красками образов и наконец вырывающихся из них горами целостных картин– шедевры безмыслия и деградации, зацикленности и всеобъемлющей полноты, которые подобно волне расшиблись о гротеск реальности в слитном отвратном миге. И тогда человек застыл на месте, не зная, куда ступить.

"Направо пойдешь, жену найдешь. Налево пойдешь– коня потеряешь… Так, кажется, было в этих дурацких детских сказочках?" Мысля рационально, двинул налево. Не то чтобы нелюбовь к лошадям занимала центральное место в списке предпочтений, но свобода всяко была дороже.

"Как прозаично." – пронеслось в голове, когда Проводник встретил тупик и первую дверь, к тому же запечатанную.

Круговой замок двери-люка никак не желал поддаваться, сколько бы не прилагалось усилий. Отчего-то хотелось войти именно в эту, увидеть, что за ней. Необъяснимое желание, граничащее с детским капризом, перерастающим в откровенно глупое, баранье упорство. Как и ожидалось, полчаса бесплотных попыток прошли впустую, В досаде пнув дверь, Проводник отказался от своей затеи. Однако, уходя прочь, к развилке, он отметил, как по ту сторону двери тоже кто-то стукнул.

Знакомый холодок червячком сполз по спине к копчику и потребовалось небольшое усилие, чтобы не сорваться на бег без оглядки. Он был выше инстинктивных позывов, потому продолжил спокойно идти, лишь чуть стиснув зубы и смотря вперед исподлобья, запахнув поплотнее пальто. Туфли тихо отщелкивали шаги, легкое эхо разносило их вдаль по коридору, где они умирали, перейдя за следующий поворот. Вернувшись к развилке, Проводник с не то досадливым, не то ироничным вздохом пошел в правый коридор. Этот оказался намного длиннее первого, не говоря уже о том, что перемежался несколькими дверьми-люками. Они-то поддавались легко, с видимой охотой, открывая скрытые во тьме пустые помещения или же склады оборудования для рабочих метро. В частности, там были брошенные в угол кучи комбинезонов, рваные перчатки, стремянки без двух-трех ступенек, сломанные фонари и разного рода приспособления для работы с рельсами, а также разные станки и панели управления с разбитыми экранами. Так же попадались шкафчики со прозрачными дверцами из пластика, за которыми покоились серые респираторы. В одном из помещений обнаружилась плохо отделанная душевая. При взгляде на такое невольно вспоминалась какая-то сцена из типичного ужастика с убийцей и жертвой в душе, неестественные крики и аналогичные им брызги крови, смачно фонтанирующие на полупрозрачные бесцветные шторы для ванной.

Образы не оставляли после себя никакой эмоциональной нагрузки, однако Проводник счел разумным воздержаться от них, помня, что обычно люди в таких ситуациях чувствуют себя не в своей тарелке, потому закрутил все вентили и двинулся дальше, считая тусклые люминесцентные лампы и шаги. Их было слишком много. Интересно, сколько энергии они– таинственные люди, что отвечали за работоспособность метро, – расходуют на содержание таких вот практически заброшенных "карманов" хотя бы в месяц? Да и нужно ли это на самом деле? Почему у входов не размещены индивидуальные рычаги-переключатели? Сразу мозг услужливо подкинул десятки собственных смоделированных сцен, в которых фигурировали убийцы, жертвы, беглецы. Слишком много убийц, слишком много мыслей о них. Зацикливаться не стоит. Возвращаясь к теме трат на электроэнергию, он быстро посчитал, что выходит чересчур кругленькая сумма– и это еще не считая затраченные мизерные ресурсы, вроде закупки лампочек на смену. А ведь эти деньги можно было пустить на что-то более полезное. Будь Проводник у руля, направил бы все на реставрацию старых исторических зданий, пожертвования в фонд раковых и не только больных, вклад в постройку хорошего приюта для бездомных животных, вложился бы в приобретение дорогостоящей медицинской техники. Неужто рулевым непонятно, что в таком городе метро не нужно?

"О, ты никак идеалистом стал?"– подзуживая сам себя, -"А как на счет личной выгоды?"

"Зачем? У меня есть на что жить и на что есть."

"Да брось! Твои недогонорары уступают даже твоим вычислениям, которым ты предавался минуту назад."

"И что?"

"А то, что миллионы тратятся впустую, тогда как могли принести пользу таким, как мы с тобой."

"Такому, как я."– поправил сам себя и сам же рассмеялся.

В безлюдном мертвом коридоре смех показался слишком жалким и натянутым. Стало слишком жарко и Проводник прижался щекой к холодным стенам, совершенно забыв про рану, на минуту застыл. Ощутив привычное тепло крови на лице, ругнулся про себя и прижал рукав к голове. Пальто отстирать уже не удастся– стоит оставить на помойке для тех, кому уже плевать на внешний лоск. Размеренность кафельной кишки потихоньку начинала надоедать и шаг пришлось ускорить.

Долгое время спустя показался и конец– пыльный пол уткнулся в не менее пыльные кованные ступени, ведущие к желтой металлической двери. Медленно поднявшись по ступеням, Проводник прижал ухо к холодному металлу, прислушался. Возня, голоса, гул. И лай собак. Посмотрев на часы, убедился, что прошарахался по коридорам аж до самого утра. Скоро метро откроют, городские человеко-муравьи хлынут в коридоры к металлическим гусеницам, присосавшись друг к дружке. Осторожно повернув ручку двери, убедился, что та не заперта. Тогда он сел на пол, прислонился к стене неповрежденной половиной головы и закрыл глаза.

Когда людской топот достиг апогея, когда голоса сотрясли стены, когда звук воющих электричек раздавался с минутным интервалом, только тогда Проводник раскрыл глаза и тенью выскользнул в поток людей. Спустившись на платформу, он застыл на месте, глядя на табличку. В час пик люди редко оказываются терпеливыми, весьма грубо толкаясь грудью, плечами, нередко будто целенаправленно ступая ногами по его обуви. Чей-то ребенок больно пнул по колену, при этом заливаясь нечеловеческим воем, пока горе-мамаша пыталась утихомирить засранца, полностью при этом игнорируя правила этикета, предусматривающие извинения и прочее. Нет, она подняла свое уродское чадо на руки и потопала с ним и с дорожными сумками на перевес к левой ветке, пока розовое поросячье рыло довольно щерилось от отсутствия наказания. Несмотря даже на этих двух прямых отпрысков парнокопытных Проводник не оторвал взгляда от букв, пытаясь вспомнить карту метро, за своими раздумьями не замечая, как время ускорило свой полет и людской волнующийся лес превратился в бурную реку, в основном серую и мутную, мягко обволакивающую по бокам, но не сметающей единственное стоящее тело со своего поста. Так и стоял Проводник, пока люди удивленно провожали его взглядом, нередко и оборачиваясь на случайного незнакомца с окровавленной головой и странным вдумчивым взглядом на непривычно простом лице. Кто-то даже останавливался на пару минут и смотрел вместе с ним на черные буквы на фоне грязно-желтого пластика, подсвечиваемого лампой. Один мужчина с лицом манекена из художественной школы даже подошел, сделал фотографию профиля живописного незнакомца и на прощание потрепал по плечу. Но Проводник и этого даже не заметил– настолько высоко была сосредоточенность. В конце концов платформы и лестницы начали пустеть, сделав подозрительного истукана слишком заметным для персонала. Кто-то кому-то зачем-то когда-то почему-то шепнул на ушко, что некто зачем-то как-то подозрительно стоит на одном месте, потому второй кто-то пошел к кому-то третьему и повторил, что первый кто-то сообщил о подозрительном некто, стоящем пред табличкой. Третий кто-то одним глотком проглотил остатки лапши быстрого приготовления, водрузил на потную лысину фуражку и стремительными шажками пошел разбираться. И когда офицер увидел подозрительного мужчину, который, как и было сказано, был в крови, сообщил по рации ждать распоряжений и медленно двинулся вперед. Опустив на плечо руку, неожиданно наткнулся на внимательный взгляд, которым Проводник в немом вопросе буравил непрошенную помеху. На секунду служащий закона лишился дара речи, потому подозрительный человек тихонько отстранился и отошел на правую платформу. Обязанности предписывали пойти следом и допросить человека, но странное нежелание идти следом сводило с толку. И, когда неизвестный завел разговор с каким-то стариком, счел это подходящим поводом не прерывать беседу и пошел прочь. Лишь добравшись до кабинета, охранник услышал крики из зала и понял, что, возможно, допустил ошибку.

Что же произошло? А то, что бестолковый старик весьма не вовремя и вопиюще невыгодно попался Проводнику. Попытавшись расспросить деда о нужной станции, Проводник наткнулся на ненормально выпученные глаза и злобный оскал. Бормоча несвязные бредни, старик впился в ворот его пальто и сильно дернул. Раздался треск ткани, люди вокруг засуетились. Вцепившись в пальцы старика, Проводник с силой разогнул их, заставив издать крик боли. Отступая, старик бранился, не переставая бешено вращать глазами. Люди сгрудились в полукруг и их любопытство раздражало. Пока Проводник отступал, сумасшедший дедок не уследил за собственным направлением и свалился аккурат под вновь прибывшую электричку. Пока ор толпы волной разносился по станции, он убегал прочь– на соседнюю ветку. Ворвавшись в первый попавшийся вагон, с облегчением уселся на скамью и уставился в висевшую напротив карту.

Глава шестая.

-Где ты был? – она кричала в трубку. – Почему я два дня не могла до тебя дозвониться? Где ты шлялся, где ж тебя носила нелегкая, черт тебя побери?!

Он молча положил трубку.

Через минуту Никто перезвонила. В трубке стояла тишина. И тихий шелест дыхания. Он сразу представил себе картинку с безликой женщиной, стоящей в оконном проеме, чей силуэт, со временем сформировавшийся в точеную фигурку, огибает солнце, играя тенями на ее теле. Наконец она сказала:

–Ну, не молчи!

–Я тут.

–Извини, что накричала. Я волновалась!

–Не важно. – зная, что поступает некрасиво, все же оборвал ее Проводник, – Что же за эти пару дней случилось такое, что тебе непременно понадобился я?

–Я расскажу, но попозже, сперва ты расскажи. – "Неужели этот бзик есть у всех женщин?"

–О чем рассказать?

–О чем угодно. – там слышалось, как что-то скреблось о нечто твердое, – О том, где ты был, например?

–Бегал.

–Я, конечно, ценю твой юмор и знание бородатых шуток, но мне сейчас не до них. – необычайно тихим голосом сказала она.

–Что ж, тогда не задавай глупых вопросов и выкладывай. – поставив телефон на громкую связь, Проводник установил его на полке с зубными щетками, взял ножницы и начал аккуратно срезать прилипшие к корке спекшейся крови волосы, затем достал бутылочку перекиси и обработал ранку; пока порез шипел и пузырился серовато-бурой пеной, а тепло пробиралось под кожу и начинало круговой волной распространяться, он промокнул ссадину ватным диском,– Я приехала в другой город на отдых. И нашла замечательного человека! Это вышло чисто случайно, ведь я не ищу знакомств…

–Брось заливать, мне ж ты позвонила! – повернулся профилем к зеркалу и начал любоваться своими лекарскими трудами.

–Мне было скучно! – негодующе загомонила Никто.

"Точно губы надула."

–Ну да, ну да. – прыснул новую порцию перекиси на ранку.

–И вообще– мне тебя жаль! Ты одинокий, очень одинокий. Тебе не помешало бы найти кого-то, развеяться, чтобы перестать быть таким брюзгой!

–Так мы ж вроде как пришли к тому, что мне не одиноко? – весело ответил Проводник.