Сергей Хабаров-Триль
Слабые люди

А таинственный патлач так ни разу и не появился.

Наконец Софья вышла на улицу, устав сидеть у окна, будто тоскующая невеста. Небо снова затянулось непроницаемым серым полотном, так и ждущим, когда некто додумается излиться на него красками, нарисовать очередной природный шедевр. Солнце уже долго не появлялось в обозримом пространстве и желающих поглазеть на него зевак так же не наблюдалось. Подняв глаза на окна, девушка окинула взглядом бесконечные ряды восседающих на карнизах голубей, застывших словно статуи со вращающимися на шарнирах головками, и с досадой вспомнила, что до сих пор не знает, где именно живет ее неуловимый сосед. Вглядываясь в отражающую небесную муть поверхность стекол, тщась найти знакомую физиономию, она с ужасом нашла, но не ту, что была ей нужна– на нее не отрываясь глядела ухмыляющаяся рожа того жуткого типа, который в данный момент еще и махал ей рукой. Ахнув от неожиданности, Соня сцепила руки в замок и отвернулась, молясь, чтобы он не смотрел, однако чувство, что ей мысленно высверливают затылок с намерением заглянуть внутрь и потрогать пальцами, не угасло и ноги сами понесли ее к любимому уже дереву– наверх, в иголочки, где ее не будет видно! Пока девушка лежала и лицезрела мультяшную обезьянку, хлопающую в металлические тарелки, под нею сновала детвора, иногда взбираясь по деревьям наверх. Когда один из них случайно задел ее ботинком, она отвесила ему смачную оплеуху и, едва тот раззявил рот, готовясь издать обиженный вопль, по-быстрому сбежала. От нечего делать пошла к кладбищу бездомных животных. Как и следовало ожидать, хотя она надеялась на обратное, Фила там не было.

"Н-ну, черт!"

Усевшись у свежего холмика, явно вскопанного сегодня, она погрузила пальцы в песок– который Филипп наверняка стащил с детской песочницы, – и начала перебирать ими, создавая волны и бугры. Но сие занятие быстро ей наскучило и она двинулась обратно к дому. Проходя мимо помойных контейнеров– "Черт, ну почему именно на этом месте?!"– увидела у внешних стен именно то, чего ей до странного хотелось больше всего– длинноволосый силуэт в черной рубахе.

"Нашла!"

–Что делаешь? – спросила Соня, приблизившись к нему.

–Тс-с.– приложив палец к ее губам, другим указал куда-то наверх.

И вправду– наверху резвилась стая черных дроздов, то собираясь в беспорядочную тучку, то разлетаясь подобно эскадрилье при военном параде. Маленькие юркие тела стремительно проносились друг за дружкой, а иногда и наперерез. Краем уха Соня услышала треск их маленьких глоток.

–Любишь наблюдать за птицами? – участливо поинтересовалась девушка, искоса глядя на непривычно заинтересованный взгляд Филиппа.

–Нет. Просто смотрю, как соседи развлекаются.

–Соседи? – не поняла она.

–Да. Они живут с нами почти бок о бок, в тех же домах, практически в метре от наших голов, в своих ячейках. Только наши ячейки комфортнее их. И дело ведь не в том, что так кажется– даже при том, что они забивают их соломой и веточками, делают внутри себе гнезда и в целом защищены от ветра и прочей непогоды, им все равно не так хорошо, как могло бы быть.

–Ячейки… неприятное слово.

–Зато весьма точно и емко. – важным тоном заявил юноша, подняв указательный палец и вдруг добавил, – Мы ведь тоже птицы.

–Мы?

–Да. Только нам подрезали крылья еще в младенчестве. – он печально улыбнулся и Софье эта улыбка уже не показалась столь некрасивой.

Красивый-не красивый– не суть важно, но что за чушь он несет?

–Но это же бред полный, не находишь?

–А откуда ты знаешь? – хитро подмигнул Филипп, – Ты же не рожала и не участвовала в родах, тебя вообще наверняка кроме приемной в сознательном возрасте нигде и не было. Акушерки принимают роды, после чего забирают ребенка на несколько минут. Как думаешь, для чего? Правильно– подрезают крылышки и лишают нас прекрасного.

–Чушь собачья! – негодующе воскликнула София, – Когда меня родили, сразу маме на руки дали и никто ни о каких крыльях не заикался. Ты совсем тупой?

Улыбка на лице парня погасла, уступив уже знакомой холодной доброжелательности.

"Сейчас пошлет."– неприятным холодком пронеслась мысль.

–Хорошо. – его голос звучал странно и неестественно, будто хрустя перемалываемой в ступке скорлупой, – Тогда вот тебе более правдивая версия– крылья нам подрезают те, кого мы любим. Мама с папой, жены с мужьями, а также и дети. Родители подрезают наши крылья, рвя в клочья любые наши стремления и мечты, не вписывающиеся в их картину будущего, вместо них навязывая свои, хотя по большему счету у нас-то и конкретных целей никаких нет, что значительно облегчают задачу. Если что-то и было, то лишь в том зачаточном состоянии, когда еще даже не осознается сознанием как нечто, заслуживающее внимания, а с ним и энергии на формирование, обдумывание, взвешивания "за" и "против" и, наконец, непосредственного воплощения в жизнь. Что же до собственно созданной семьи, то жены с мужьями попросту давят нас морально и физически, стараясь подмять под себя. Не потому, что им так хочется развлечь себя и проследить поэтапно за каждой реакцией и сопутствующим ей личностным разрушениям, но потому, что иначе не умеют. Не исключено, что внутренняя неудовлетворенность и отсутствие понимания о наличии альтернатив толкает их по проложенному предками пути, с каждым новым отпечатком ботинок лишь углубляя протоптанную тропу, погружая ее все ниже уровня поверхности. Ну и не будем забывать о том, что каждая из половин обладает навязанными ей предпочтениями, ориентируется по заранее расставленным меткам, не всегда совпадающим с версией партнера. И процесс начинается снова.

"Что верно, то верно."– Соня вспомнила мать с отцом.

–И наконец, – не останавливаясь ни на секунду, продолжал Фил, – Наши дети с концами отрывают уцелевшие обрывки, врезаясь надгробием в кучу дерьма, которую мы накидали за все дни своего существования и под которой наша жизнь и была погребена. Ведь мы убьем на них столько времени, средств, сил и нервов и это при том, что вероятность фактической окупаемости, как бы потребительски, если совсем уж мизантропично это ни звучало, очень низка. Мы– неблагодарные сволочи и воспитаем таких же неблагодарных сволочей, что аукается каждому новому поколению вне зависимости от культурных перемен и происшедших из них последствий, будь оно хоть образцом духовности и морали, либо верхом маразматичной тяги к личной выгоде и эгоцентризма. А ведь мы б столько могли сделать, не будь их всех! Просто пошли бы и сделали то, о чем мечтали всю жизнь! Мечты– это и есть крылья и момент, когда мы перестаем мечтать, означает, что нас окончательно приземлили, пригвоздили к поверхности к миллиардам остальных бескрылых форм жизни. Мы– птицы. Мы рождены быть свободными, но вековые традиции и сам принцип формирования общества отобрали это у нас, навязав пустышку под названием "система", не следуя которой либо оступишься с пути и получишь по кумполу, либо сыграешь в ящик. Мы– птицы. Мы должны летать, покорять новые вершины, наслаждаться жизнью такой, какая она есть, не думая ни о ком, кто не думает о нас иначе, как о человеке, достойном блага! А вместо этого мы всю жизнь страдаем. Страдаем от безысходности нашего положения и от страха свернуть с пути, ибо это означает конец. Нет пути назад, а ты даже не будешь уверена, взлетишь ли хоть на несколько миллиметров, почувствуешь ли зуд восторга чуть ниже лопаток и выше пупка, как настоящая птица! Ты не уверена, заслуживает ли это того, чтоб пустить всю нашу жалкую жизнь на самотек. И это ужасно тяжело принять. А знаешь, что самое смешное?

Она качнула головой и тогда он ответил:

– Самое смешное то, что все, что я сказал– бред сивой кобылы, ибо вышеупомянутое есть суть необходимого, без которого мы станем просто животными, не задающимися подобными вопросами.

Соня не знала, что сказать в ответ, потому просто продолжила смотреть вместе с Филиппом на птиц. На душе заскребли кошки.

* * *

–Папа!

–Что, дочка? – отец оторвался от бумаг, хаотично разбросанных на своем рабочем столе, снял очки и положил их перед собой параллельно шариковой ручке, которой и вносил коррекции.

–Ты же помнишь, что обещал мне?

–Ты про телефон? Конечно помню! Как же я мог забыть, по-твоему? – заискивающе улыбаясь, мужчина почувствовал себя не в своей тарелке, как и всякий раз, когда дочь приходила к нему с очередным требованием купить ей то или сё. Соня это поняла и ей стало неприятно.

–Не делай так, пап.

–Как? – все еще глупо ухмыляясь, он упорно делал вид, что все в порядке.

–Не надо улыбаться так, как ты сейчас это делаешь! Ты выглядишь глупо и мне иногда стыдно, что ты мой отец.– невооруженным глазом было заметно, что она несколько перегнула своей резкостью палку, что слова больно ранили папу, но он лишь вновь скорчил ту же кислую улыбку и собрался было вновь углубиться в бумаги; видя это, она продолжила,– Забудь о просьбе, я лучше скажу о другом. Вам с мамой пора прекращать ваши оры по ночам, потому что из-за вас я не могу ни выспаться, ни просто спокойно посидеть у окна, потому как ты даже не можешь упросить маму кричать потише, чтобы я хотя бы в наушниках ничего не слышала. Мне не нравится слышать, что кто кому сделал, подгадил в утреннюю кашу или обложил по полной, так что… думаю, пора бы тебе перестать вести себя так, как ты ведешь себя обычно и ответить маме по заслугам.

–Чт… что? – севшим голосом переспросил отец, словно ему предложили предаться плотским утехам в церкви.

–То, папа! – Соня повысила голос, решив не жалеть его, – Мне, конечно, это не столь интересно, но пора бы тебе уже показать маме, из какого ты теста сделан. Мне стыдно смотреть на то, как она унижает тебя по поводу и без.– даже зная, как ее слова действуют на отца, она продолжала давить на больные мозоли,– Ты знаешь, что из-за твоих уступок ты давно уже перестал быть мужчиной в ее глазах? А я вот наслушалась разных историй, особенно во время телефонных разговоров, когда мама вовсе не прячется от меня и в открытую говорит, какой ты и остальные мужчины жалкие, и меня совершенно не радует перспектива стать свидетельницей того, как часть моей семьи унизит до конца вторая часть. Вспомню мою подругу Катю, у которой мама с папой так громко разводились, что ей пришлось перейти в другую школу из-за того, что ее постоянно все обсуждали. Так вот, ее перевели не столько поэтому, сколь по причине ее нервного срыва! А начиналось-то все так же, как и у нас– ее мамаша начала поносить ее папу, не стесняясь даже меня, маленькую девочку!

–Но ведь… если я скажу слово против… все! Конец! Твоя мама не будет со мной церемониться и постарается отобрать все включая и тебя тоже! – его глаза округлились, на лбу выступил пот.

–Успокойся, никто у тебя ничего не заберет. Я несовершеннолетняя, забыл? Разумеется, мама все это попытается провернуть– она же меня и учила, как это делать, на примере своих подруг, которых ты, разумеется, помнишь прекрасно. Только не забывай, что я по закону имею право выбора. Бояться нормально, но, может, тебя успокоит то, что я выберу тебя. Тогда и я и эта квартира останемся, а мамочке придется искать новое жилье. – имей слово форму, уже бы свилось на его шее скользкой ядовитой змеей.

Неужто ее мать сделала из девочки столь холодное существо, которое стояло перед ним теперь, готовое обратить знания против той, что дала их? Возможно ли было обратить ее превращение, вернуть в состояние той малышки, которая еще не смотрела на него снизу словно свысока, или ее детскому сознанию пришел конец в виде неизбежного взросления?

Отец долго молчал, но наконец вымолвил:

–Зачем ты так?

–Просто так.

–Ты умная девочка, но чересчур жестокая.

–Маме это скажи. – кивнула Соня на груду бутылок, сваленных за диваном в гостиной.

–Я подумаю над твоим неожиданным предложением. – уклончиво ответил отец дежурной фразочкой, которую наверняка частенько использовал на работе.

–И еще, пап!

–Да?

–На счет телефона– мне он не нужен. Давайте лучше заведем собачку! – и ее глаза загорелись вместе с лучезарной улыбкой.

Отец, в это время пивший клюквенный сок, подавился. Раздался звон стекла– то разлетелся новый граненый стакан.

* * *

–Тебе никогда не казалось, что все вокруг ненастоящее? – спросил у нее Филипп, едва она, как ей думалось, огорошила его этой новостью.

–Я тебе про Фому, ты мне про Ерему! Хоть бы прокомментировал! – негодующе воскликнула Соня, но миг спустя все же ответила, – Нет, не кажется!

–Береги щенка. – только и сказал Фил, нацарапав что-то на стволе дерева, – А почему?

–Что почему?

–Почему не кажется? Разве ты абсолютно уверена в реальности всего, что видишь, и у тебя не возникает никаких сомнений?

–Так правильно же– ибо это все бред собачий! – крикнула Соня в ответ, задрав голову.

Они вновь сидели на ветвях "спирали", как однажды девушка назвала это дерево, когда Филипп решил наполнить кормушки, рассказав ей, что именно благодаря ему их стало великое множество, приманившее во двор столь многих птиц.

–Возможно. Но я почему-то не столь уверен. – он опустил свой взгляд, глядя ей в глаза, – Иногда мне кажется, что все вокруг и вправду нереально. Словно мир– театр, а мы в нем негласные участники в окружении полчищ актеров. Во всяком случае я.– хитрые бесенята так и прыгали в его глазах, – А порой наступает ощущение, что все вокруг действуют по написанному кем-то протоколу и где-то неподалеку расположился край нарисованного в матрице мира. Или не так– все вокруг сцена и везде понатыканы бесчисленные скрытые камеры, которые следят за мной, в то время как некий наблюдатель постоянно шепчет в рацию, координируя действия всех людей за пределами моего угла зрения. А бывало и так, что все окружающее меня казалось простыми декорациями, как в музее. И люди тоже– все являются копиями со встроенными в полые грудные клетки микрофонами. И что все в округе– лишь картон, только раскрашенный гениальной рукой художника по оптическим иллюзиям и оттого кажущийся реальным, что бы из себя не представлял объект. Бывает и такое, я отнюдь не шучу! Такое впечатление нахлывает особенно спросонья, когда чудится, будто все кругом движется, а когда ты фокусируешь взгляд, застывает на месте. Только вот в самом ли деле оно стояло на месте все это время? Знаешь, это даже жутко несмотря на то, что для пущей уверенности я касаюсь всего рукой, чтобы удостовериться, что это действительно не картон. У тебя точно такого не было?

–Нет, ибо я нормальная, а ты несешь несусветный бред! – сорвав пучок иголок, Соня кинула его в парнишку, но промахнулась.

–Любой актер бы так сказал, обнаружь я его.

–Я тоже, по-твоему, подставная актеришка?

–А ты являешься ею? – Фил спустился к ней и внимательно посмотрел в глаза, – Не следишь ли ты за моей жизнью столь же пристально, как остальные?

–Неужто "Шоу Трумана" пересмотрел? – саркастически поинтересовалась девушка.

–А что это? – и тут она засмеялась в голос.

–Ты смеешься? Только не говори, что ты не смотрел! – в миг посерьезнев, сказала она.

–Нет, а что?

–Тебе нужно срочно его посмотреть! Хочешь, пойдем ко мне, у меня диск есть! – она взяла его за руку и собиралась потащить за собой, но он не сдвинулся с места, так и застыв, словно приросший к дереву огромный гриб, – Что такое?

–Давай не сегодня? Просто есть еще кое-какие дела.

–Ну и какие же? – язвительно спросила Соня, – Будешь за мной шпионить, чтобы прознать, не подставная ли я, да?

–Может и так! – подмигнул Фил в ответ.

* * *

–Что значит "Давай заведем собачку"?!– истошно визжала Анна, пока ее дочь пряталась за спиной у беспомощно поднявшего руки отца, – Тебя мне тут мало, так еще и псину здесь терпеть? Нет уж, спасибо! Одна псина у нас уже есть, хватит с нас!

–Закрой-ка рот, дорогая. – последовало удивленное "Ах!" от жены, и тогда Илья, резко переменившись в лице, тем не менее аккуратно отстранил дочь подальше к стене.

–Ты что, совсем страх потерял, кобель драный? – зашипела, сверкая глазами, Анна.

"Что я натворила?!"– отец на секунду беспомощно посмотрел в распахнутые от неожиданной реакции мамы глаза дочери, как бы ища поддержки. Секунду спустя взгляд посуровел, а лоснящиеся щеки задрожали.

–Повторюсь– закрой свой рот. Я… В самом деле, дорогая– больше не буду терпеть от тебя всех этих унижений. – "У него такой спокойный голос, но я же видела, как он на меня посмотрел! Он будто находится не здесь, просто репетирует речь, сидя один на диване в каком-нибудь гостиничном номере, словно пробуя ее на вкус! Сейчас… сейчас он расклеится и попросит у мамы прощения."

–Хо-хо-хо, у нашего мужичка внезапно обнаружились яйца? Где ж они раньше были, родимые?

–Ань, успокойся– ты перевозбудилась. – сказал Илья и тут же увернулся от полетевшего в него бокала. Второй раз за день раздался звон битого стекла. – И не кидай посуду, купленную на мои деньги. Она все же не копейки стоит!

–А ты заставь меня остановиться! – взбешенная неожиданным отпором мужа мать схватилась за остальную посуду, – Ишь ты, как осмелел, скот!

Не говоря ни слова, он сделал шаг вперед, пытаясь остановить ее, и Соня закричала: "Остановитесь!" Безрезультативно– пошла потеха: отец со все еще каменным лицом пытался ухватить мать за руки, а та то швырнет ему в лицо комнатный светильник, то распахнет дверцы буфета и выкинет половину сервированных тарелочек. Спустя минуту вся посуда была разбита.

Когда последняя уцелевшая тарелка была выхвачена прямо из рук взбешенной мегеры, она не поскупилась на смачный плевок прямо в лицо мужу, подкрепив ее пощечиной. И торжествующая ухмылка бы искривила ее некогда красивое лицо, если б не звонкая пощечина в ответ. Повисла немая пауза. Анна ринулась к телефону.

–Алло! Это полиция? Меня муж избил, срочно приезжайте, пока он за дочь не принялся! Прошу! Да-да, адрес… сейчас!..

–Так вы утверждаете, что этот погром устроил ваш муж? – молодой полицейский оценивающе осмотрел Анну, восседающей в кресле, которое десять минут назад сама подрала собственными же руками, и нервно выкуривающей сигарету за сигаретой. После вопроса она посмотрела на него так, словно он и навоза не стоит, а еще смеет ставить под сомнения ее слова.

–Да, а еще он пытался меня избить! Вот, смотрите! – и ткнула ногтем в покраснение на щеке.

–Да врет она все! – негодующе закричал Илья, – Она меня…

–А ну, тихо, гражданин! – насупился офицер, – Иначе я буду вынужден говорить с вами по другому сценарию, а я гарантирую, что вам это не понравится.

–Да я правду говорю!..

–Вы хотите, чтоб мы на вас надели наручники и посадили в бобик? Это мы можем. Хотите, сделаем так, а ежели нет– советую помолчать. – отыгрывая роль защитника угнетенных, невольно подмигнул стоявшему у выхода из комнаты коллеге, сосредоточенно заполнявшего блокнот.

Несправедливое отношение к папе настолько разозлило Соню, что она зашипела:

–Она врет! Она сама устроила этот погром, сама напала на папу и получила заслуженно!

Мать, чьему голосовому диапазону позавидовала бы сама Монти, и чересчур ретивые служители закона после ее слов как будто в рот воды набрали. Повисла гробовая тишина.

–Ты что это такое говоришь, милая? – почувствовав, как ее легенда вот-вот начнет трещать по швам, мать начала заискивающе заговаривать с Соней, – Это же все он!..

–Хватит, мама. – топнула ножкой Соня, – Ты переходишь все границы!

–Мы все еще можем арестовать вашего мужа за то, что он ударил вас. Как никак статья за бытовое насилие, побои можем ехать снимать хоть сейчас. – участвующим голосом сообщил господин служитель закона.

–Да я защищался, вы чего? – вновь негодующе начал отец.

–Хотя у вас, уважаемая, два голоса против одного, тем более что девочка врать не будет, так?– посмотрев на Софью, до этой минуты молчавший, сказал полицейский с блокнотом, дожидаясь и получив утвердительный кивок от дочери,– Если вызов был ложный, то нам ничего не остается, как внести это в протокол. Дело неподсудное, но штраф за это и лжесвидетельство в придачу мы легко можем оформить. И это только в том случае, если забыть про то, что, по словам очевидицы, сами начали конфликт. Закон, вроде как, не разрешает насилие в семье с обеих сторон. Вы ведь понимаете, что вы сейчас попытались сделать, мадам?

Потупив глаза, Анна вынужденно кивнула.

–Ну, вот и славно. Мы пойдем, а вы тут разберитесь, что к чему. И чтоб без поножовщины! Если что, запись составлена, мы оба свидетели. – с этими словами полицейский направился в прихожую.

Но задержался на миг, весело улыбаясь:

–Хотя! Можете делать, что хотите– вам гробы, а нам прибавка. – дверь захлопнулась, а в коридоре загремел резонирующий от стен гогот.

Стараясь не замечать осуждающий взгляд матери, Соня потихоньку начала отходить к своей комнате, все еще слыша все, что происходило в гостиной.

–Я с тобой разведусь, слышишь?!– угрожающее шипение как никогда более походило на змеиное, – Я отберу у тебя все– и квартиру и машину и Соню! Будешь въебывать, как никогда не въебывал– я тебе житья спокойного не дам, пока ты не приползешь ко мне на коленях с извинениями.

–Не выйдет, Ань. – Соня слышала, что отца все происходящее радовало еще меньше, чем ее саму.

–Почему это? – насмешливо спросила мама.

–Ну, так уж получилось, что, хоть я и дурак, но все же имею уши и мозги. Мне как-то посоветовали и, поразмыслив, я сделал, как было сказано– сохранил все чеки и документы. Все. Как ты помнишь, по большей части все, что у нас есть, приобрел я на свои деньги и оформлено это так же на меня.– спрятавшись за дверным косяком, Соня в отражении чудом не разбитого зеркала увидела, как потемнело лицо ее матери и как улыбнулся отец,– Эту квартиру, конечно, делить придется, но если заставить суд инициировать расследование, то по одному твоему рабочему стажу выйдет так, что ты не работала во время всех крупных покупок, что натолкнет на соответствующие выводы. Это станет отличным поводом к тому, что освободить квартиру придется тебе. Ты, конечно, решишь отыграться с помощью нашей дочери, но почему-то, не знаю точно, почему, но я считаю, что она так просто в руки тебе не дастся и сломает все твои игры еще на самом старте. Подумай над тем, как ты относилась все эти годы, чем охмуряла ее бедную головку, сколько всего неправильного наговорила в ее уши. Если попросить ее пересказать хотя бы треть всего, сказанного тобой, то как ты думаешь, что решит судья, особенно если дело будет проходить под пристальным вниманием журналистов, которым только дай возможность поучаствовать в скандале?

Лицо матери было по-настоящему страшным. Казалось, что ее вот-вот удар хватит или она возьмется за нож. Илья, больше не испытывая страха перед женой, решил добить ее контрольным выстрелом:

–И сегодняшний случай явно не поспособствует твоим притязаниям на Соню. Она останется жить у меня, а тебе придется платить алименты. Не будешь платить– я сделаю все, чтобы тебя посадили. Сбежишь– из-под земли достану, по всем знакомым пройдусь, но найду и приведу к ответу. А если тебя освободят по УДО или дадут условное, то я не остановлюсь на достигнутом. Ты знаешь меня половину нашей жизни, что и значит, что ты отлично знаешь, как я поднаторел в подобных делах! Так что можешь не сомневаться– я сломаю твою жизнь как раз по той схеме, которую ты заготовила для меня.

Не в силах больше слушать, Соня убежала в комнату, заперла дверь на задвижку и устроилась на подоконнике. Чувство вины захлестывало ее не переставая. "Что я натворила… я разрушила нашу семью! Теперь все кончено!" Надо сказать, что-что, а вот такого она от отца явно не ожидала. Ее маленькая шутка– да и шутка ли? – не вышла ей боком, а отец слишком серьезно воспринял ее слова, рванув с места в карьер. Призывая отца внести искру в отношениях с матерью, она невольно раздула пожар, толком не подумав о том, как он, возможно, на самом деле ненавидит ее! И как исправить ситуацию, она не знала.

"Лучше не высовываться пока из комнаты. Только в туалет и обратно. Сидеть тут, пока они не остынут, и никого не впускать– может, хотя бы обо мне подумают и перестанут собачиться! Это единственное, что я пока могу сделать, ничего не испортив. Подумать только– началось все с безобидной собаки!.."

* * *

Утром было необычайно тихо. Выйдя на цыпочках в коридор между гостиной и второй спальней, она слышала, как мать слезно просит прощения у отца и обещает измениться к лучшему.

"Быстро же она заднюю дала. Интересно, как долго это продлится? Ясно же, что ты врешь, мама– я же помню все твои "поучения"…"

Сумев выбраться из квартиры, не скрипнув ни единой половицей, не звякнув ключами, не допустив случайного чиха или чересчур громкого вздоха, Соня вышла на улицу и глубоко вздохнула. Чувство вины все еще терзало ее грудь, не отступая ни на миг, упорно досаждая своим скребежом. Даже спокойствие Птичьей улицы в отсутствие еще завтракающих по кухням детишек не позволяло ей просто насладиться тишиной и легкой прохладой. Стало понятно, что так просто она не отвяжется от неприятных ощущений, тем более что уже начались…

–Привет. – мрачный голос отвлек ее от созерцания серого полотна.

–Привет. – "А ведь именно разговор с тобой толкнул меня сделать глупость, Фил!"

Оказывается, парень сидел на краю подъездного козырька, покачивая свисающими ногами. И как это она не заметила его пят?

–Сегодня ты более унылая, чем обычно. – бесцеремонно заявив это, он перевернулся, повис на руках и мягко спрыгнул к ней.

–Вот уж спасибо за комплимент! А ты выглядишь… а никак ты не выглядишь. От одного взгляда на тебя фрукты начинают смердеть! – вместо ожидаемой ярости она лишь почувствовала усталость и уколола его проформы ради.

–И что? – и на это даже не нашлось, чем ответить.

Раздраженно передернув плечами, Соня пошла к "спирали", не желая больше видеть своего знакомого. У нее тут такое вчера произошло, а этот хмырь знай себе таинственность корчит и делает вид, что ему ничего не важно! Наверняка дома у него все еще боле погано, чем у нее– вон, синяк новый на щеке появился! Батя лупит, не иначе! И поделом! Глядя на то, как исчезают его ботинки вверх по ветвям, Соня почувствовала, что не прочь его оттуда скинуть. И тут же поняла, что мыслит, как маленькая обиженка, которой не купили конфету– он не принимал участия в ее семейной драме. Возможно, что он и вовсе ничего не знал, наблюдая за своими дурацкими птицами.

–Знаешь, что? – Соня сосредоточенно жевала сорванную по пути соломинку, стараясь не скрипеть зубами.

–Что? – откуда-то сверху откликнулся Филипп.

–Ты ведь так и не спросил мое имя.

–А зачем мне это? Мы с тобой видимся всего-то второй… нет, третий раз.

–Как это “зачем” ?– задохнулась от негодования девушка,– Я твое имя знаю, а ты мое– нет? Так нечестно! Ты даже точное количество наших встреч не помнишь!

–Я не называл тебе свое имя, так что честно. – в его голосе сквозила лениво скрываемая насмешка.

–Но мне не нравится, что ты не называешь меня по имени! Все "эй" да "эй". – Соня зевнула, потянулась, – Нельзя же так!

–А откуда тебе знать, что можно, а что нет? Ты же девочка!

–Батюшки, ты еще и сексист?

–Нет.

–Тогда причем тут "девочка", скажи мне?

–При том, что ты ведешь себя, как абсолютное большинство. – раздался хруст– свисая на очередной ветви на спине, Фил вправлял себе позвонки, – Ну скажи мне, на кой черт мне знать твое имя? Ты ведь не единственная в мире носительница своего имени, какое б оно там ни было хитровыдуманное. Равно как и я не единственный Филипп во вселенной. Имена это все чушь собачья, как ты говоришь. Всего лишь мнимые знаки отличия без значений. Особенно становится смешно, когда люди читают разные подобия гороскопов, только вместо зодиакальных символов– имена. Такая умора– наблюдать за тем, как они старательно вчитываются в этот бред и воображают, что написанное целиком и полностью соответствует им. Особенно женщины! Я неспроста заметил, что ты девочка– у вас, у женщин, странная склонность к мистификации и вы особо настроены ей доверять. Куда ни глянь– везде у них и гороскопы и пасьянсы и прочая, и прочая. Ну видно же, что все это пущенный на самотек бред– но нет, верят!

–Ой-ой-ой, нашелся тут знаток женщин, великий гуру! – начала дразнить его Софья.

–Зря смеешься. Я ведь прав. – "Да неужто?"– Вернемся к именам. Вот начитаетесь вы этих значений имен и будете все как под копирку стараться соответствовать прочитанному. О какой индивидуальности тогда вообще идет речь? Если учитывать тот факт, что абсолютно индивидуальным быть просто невозможно в тех условиях, что мы живем, то вы значительно упрощаете задачу по сортировке. Всегда выводили люди, утверждающие, что они– единственные и неповторимые, уникальные. Тогда как я уверенно заявлю, что в мире найдутся как минимум сотня человек с зеркально похожими взглядами и точками зрения на мир как у меня, так и любого из вас. А про внешность вообще молчу. В мире семь с половиной миллиардов человек, так неужели жестко ограниченное число– допустим, сотня– признаков и их совокупностей могут хоть как-то создать индивидуальную цепь хотя бы в одном миллиарде? Не-а! Они будут повторяться по меньшей мере тысячи раз. Но тут уже нужен математик, а не прохиндей вроде меня. И, как по-твоему, кто из нас прав– я или выбранный в случайном порядке блюститель индивидуализма? Задумалась, да? – его довольное лицо на секунду мелькнуло среди растительности, – Ну хоть как-то я тебя думать заставил, тоже плюс!

–Но если абсолютная индивидуальность невозможна, то какой смысл вообще быть индивидуальными?

–Поправлю– пытаться быть индивидуальными.

–Зануда! – в этот раз Соня швырнула в него веточкой. И вновь не попала.

–Глупышка. – беззлобно ответил на подколку Фил, – Я, конечно, не гений и у меня нет общественного признания… я даже понятия не имею, высказал ли эту мысль кто-нибудь до меня, но я, пожалуй, выскажусь. Смысл пытаться быть индивидуальным заключается именно в попытках. И уж сами попытки являются яркой иллюстрацией обратного результата. Потрясающе, правда? Если б только вы не были слепы, то сразу заметили, что итого у нас получается две толпы– в одной серая масса, плюющая на желание выделиться, втайне желая быть особенной, в другой– индивидуальные личности (как они себя считают, разумеется), на деле же оказавшиеся такой же серой массой, втайне не желая признаваться в этом даже самим себе. И ведь мало кто об этом задумывается! Смысл же заключается в том, что именно вечные неудачи в попытках стать индивидуальным указывают на невозможность этой индивидуальности. Проще говоря– не мути попусту воду, все равно не выплывешь, так что просто старайся не быть дерьмом и сумей вовремя утонуть. В конце концов это не планета Земля, что меняется по истечении многих миллиардов лет, и тут нет своей эволюции. Можно, конечно, допустить вариант симбиоза, мутации, но тут я не берусь рассуждать, ибо у меня возникает ощущение, что с этого места я впустую чешу языком.– и на этих словах ей даже показалось, что она сумела уловить оттенки грусти в его голосе. Привстав на ноги, Соня медленно, как и собиралась, по круговой траектории приподнялась на пару метров– так, чтобы видеть его лицо, уткнутое щекой в мягкую кору, и, глядя в глаза, спросить: