Сергей Хабаров-Триль
Слабые люди

–Ты же понимаешь, что наш разговор из важного превратится в бестолковый? Какую, по-твоему, тему для него я могу выбрать? "Расскажи мне о себе, Филя"? Или, может, "Ты когда-нибудь влюблялся, Филя?" А, может, "Как ты думаешь, это плохо, что твои родители разведутся?"– "Упс!"

Действительно– "Упс!". Фил тут же посмотрел на нее, словно поняв, что она невольно проболталась о том, о чем не следовало. Соня неловко отвела взгляд и стала сосредоточенно разглядывать свои туфли.

–Твои родители разводятся? – с неожиданной участливостью спросил он, чуть склонив голову, чтобы заглянуть ей в глаза.

–Нет. Это я так… Мы, вообще-то, о тебе говорим! Не переводи все стрелки на меня, это некрасиво! – девушка притворно улыбнулась и поправила свои волосы, – Так что же, на какой вопрос будешь отвечать?

–Ни на какой. Они банально неинтересны, тем более что мне нечем ответить.

–Врешь.

–Не вру.

–Тогда какой же вопрос будет небанальным?

–Такой вряд ли найдется.

–А как на счет того, чтобы я придумала интересный вопрос о твоей жизни, пока ты отвечаешь на парочку вполне обычных? – спросив это, она снова посмотрела ему в глаза, заметив, что он задумался.

–Только на один.

–Два!

–Один. – чуть отодвинувшись от дерева, Филипп улегся спиной на траву, не заботясь о чистоте своего школьного костюма, – Спрашивай.

О чем же его спросить, чтобы он не разозлился? Что интересует ее в нем из того, о чем следует знать? Наверняка у него никогда не было девушки, потому он не желает заводить об этом разговор– считает, что это его оскорбит, если вовсе не унизит. Вероятнее всего, его жизнь лишена красок, совсем пуста на впечатления, совсем не интересна для кого-то постороннего, вот он и занимается тем, чем не занимаются другие– подкармливает бездомных собак и птиц.

–Если бы ты мог попасть в какую-нибудь фантастическую вселенную, то какую бы ты выбрал? – и он рассмеялся.

–Ни в какую. Теперь давай что-то поинтереснее.

–Эй! Это не ответ, даже близко нет! Где мой развернутый ответ, аргументация по пунктам, логический вывод?

–Их не будет, но я попытаюсь ответить. Дело в том, что в подобных вещах я ничего не смыслю. Из фантастических вселенных знаком только с миром волшебства и магии, который создала британка с фамилией Роулинг. Все. Очень хорошее место, когда ты ребенок, но не в момент, когда тебе шестнадцать и ты не знаешь, что ждет тебя в будущем– в подобные моменты мечтать о полетах на магических тварях и зельеварении кажется не просто глупым, а совсем бесполезным, а я уже не ребенок. Давно нет.

–Разве тебе не хочется увидеть хотя бы часть этого мира здесь, в этом самом мире?

–Нет. Все, что можно было увидеть, уже сняли в фильмах. Ты же ведь не задала вопрос в том ключе, где я– часть сюжета, персонаж, от него неотделимый. Вопрос стоит таким ребром, что я все еще остаюсь в своем теле, тем же самым человеком, не имеющем понятия о том, что где-то неподалеку детишки моего возраста играют в мяч на метлах и радуются жизни. Какой толк быть частью такого мира, не имея возможности вкусить все его прелести? Никакого. То же самое и с реальным миром– все, чего нам хочется, остается недоступным с начала жизни и до ее логического завершения. Мы так и умираем, полные разочарования от несбывшихся планов и надежд.

–Тебе никто не говорил, что ты один из самых унылых людей в этом городе? – раздраженно спросила Софья, – Что у тебя за мечты такие, что их невозможно воплотить в этом мире?

–Найти себя.

–И что это значит?

–Не знаю.

–Ну еще бы знал– ты же отметаешь все, что тебе нравится! Тебе была и все еще доступна возможность писать и рисовать, но что ты делаешь вместо этого? Ноешь, что тебе это не по плечу, что ты– никто. Возможно, твои увлечения поспособствовали вручению билета в лучшую жизнь, но ты сдался в самом начале пути, перестал пытаться.

–Это не то, чем мне хочется заниматься.

–А чем же ты действительно хочешь заниматься, скажи мне!

–Судя по всему, ничем.

Искоса глядя на нее равнодушным взглядом, Фил был абсолютно серьезен, не допуская и мысли о том, что в его словах могла скрываться всего лишь шутка.

–Зачем же тогда жить?

–Вот именно. Незачем. Я просто был рожден по капризу и предоставлен сам себе– иди себе, Фил, куда хочешь, делай что хочешь, только закон не нарушай и людей не обижай. Вот и вся песня.

–С таким настроем ты никуда не уйдешь, так и останешься здесь, в этом сером месте.

–И это меня тоже не устраивает.

–Может, тебе тогда просто лечь и умереть? – Соня совсем разозлилась на своего знакомого, не выдержав равнодушия в его голосе, – Раз уж все бесполезно, давай– просто перережь себе запястья и будь что будет.

–Может и умру…– все так же равнодушно согласился парень, – Отца будет только жаль, но я не подписывался жить только ради него. Раз у меня нет предназначения, то глупо будет создавать его только ради этого человека.

–Ты его ненавидишь?

–Я его люблю, вот в чем проблема.

На это ей было нечем ответить. В голове будто забилась истомленная рыбешка, стуча плавниками по опустевшей черепной коробке.

–С каких это пор любовь стала проблемой?! Ты– идиот, раз смеешь на серьезных щах заявлять подобный бред! Нет, с тобой не просто что-то не так– с тобой все не так! Так относиться к жизни, совсем ее не зная… Нет, я даже разговаривать с тобой об этом не буду! Забудь все мои тупые вопросы, забудь этот дурацкий разговор– слышать ничего не желаю. – и, швырнув ему в лицо обрывки рассказа, Соня ушла.

* * *

–Слезай, Филя. – все голосила София на пару с собакой. Ответа не последовало.

Со дня их последнего разговора прошло еще пару недель и она все еще была задета всем, что сказал ее приятель, первое время стараясь обойтись без его общества. Тоскуясь с парой подружек с похожими на ее интересами, стала уже глубже осваиваться с городом, посещая рестораны и уча девчонок, как разводить молодых парней на бесплатную выпивку и ужин, ничем при этом не поступившись, благо их внешность и макияж позволяли обмануть неосторожных любителей женского внимания. Очаровав и обломав очередного страстного Ромео, Соня возвращалась к подругам и смеялась с мужской глупости, в то же время вспоминая своего отца, ползающего пред ногами ее матери. Отгоняя неприятную картину, она возвращалась к пустой болтовне, продумывая мысленно очередное оправдание, которым огорошит родителей, когда опоздает к девяти вечера домой.

Несмотря на свой увеселительный период, от учебы тем не менее девушка не отлынивала, всякий раз вспоминая слова Филиппа и не желая лишиться возможного будущего из-за своей детской глупости. Иногда она встречала его в школе во время завтрака в столовой, скорее наблюдая, как он сидит в максимальном отдалении от остальных за крайним столом, вечно уставившись в тетрадь перед собой. Его лицо было искажено странными эмоциями, которых она до сих пор в нем не замечала: вечно напряженное лицо и злой взгляд в одну точку. И, кажется, темные тени под глазами, будто от ударов, но издалека было трудно различить. Предаваясь неведомо откуда взявшейся жалости, она чувствовала, как хочет подойти и сесть рядом с ним, возможно приобнять, прижать к себе, лишь бы его морщины разгладились, лишь бы он не был настолько одинок. Лишь бы его взгляд стал более мягким, как во время их прогулок. Ловя себя на этой мысли, Софья резко обрывала себя и возвращалась к беседе с подружками о всякой дребедени.

"Я скучаю."

Нет! Это просто наваждение! Она старалась не допускать мыслей о нем, но с каждым разом у нее это получалось все хуже и хуже. Дошло до того, что все мысли были только о нем, как когда-то было с Аврелием, и что-то жгучее, неизвестное ей увлеченно вторило сверлением по грудной клетке. Все досадная оплошность. Сколько раз она уже корила себя за то, что слишком резко говорила с ним, даже не пытаясь понять его нежелание продолжать диалог, который несомненно велся внутри него и без ее участия. Надо было просто позволить ему говорить, дать самому решить, стоит ли выговориться или сохранить свои мысли при себе и увести разговор в более спокойное русло. Может, ему просто нужно было ее внимание, а не настырный свербеж языком на темы, которые не ей суждено было с ним обсуждать. А ей– просто побыть рядом, когда это действительно нужно, а не когда хотелось лично ей. Если бы Софья желала стать его другом и пробить невидимые стены, что парень воздвиг вокруг себя, то сразу бы поняла, что все делает не так. Она ведь и раньше так делала, обращаясь к нему лишь от скуки, заполнившей свободные от пустячных дел дни. А теперь ее терзало чувство вины, конкретной причины которой девушка так и не смогла найти, зачастую возвращаясь к мысли, что, не смотря на неприятную тесноту в груди, возможность ее правоты вовсе не исключена, а он– всего лишь мальчишка, страшившийся неопределенности будущего.

"Слишком уж часто я испытывала чувство вины в последнее время, а ведь так и до "синдрома вечной вины" рукой подать!"

И все же даже при осознании сей мысли дело зашло до того, что при любой мысли, касающейся Фила, на ее глаза тут же наворачивались слезы. Не в силах понять, что с ней происходит, действительно ли она чувствует, что с легкой руки допустила непростительную оплошность, или же просто чересчур сильно скучает по нему, девушка решила, что невольно позволила ему запасть ей в душу. Ей очень хотелось вновь поговорить с ним, услышать этот язвительный голос и увидеть ту некрасивую улыбку, почему-то в какой-то миг превратившейся в знак особого расположения. Но некстати проснувшаяся гордость душила ее попытки пойти на примирение и, едва завидев его, она делала шаг навстречу, тут же сметаемая неведомой силой в сторону. Соня использовала все доступные ей способы примирения: ждала его у дверей класса, но в последний момент сбегала, писала записки, но в последний момент рвала на мелкие кусочки, пыталась вызнать номер домашнего телефона у оператора при помощи одного лишь имени, но сбрасывала трубку, едва тот начинал диктовать номер, подговаривала знакомых поговорить с ним, но встречала фразы в стиле: "Ха-ха, Соняш, хорошая шутка! Забудь ты эти глупости!". Последним способом была слежка до самого дома, подъезда, квартиры, но Соня всячески терпела фиаско еще на первом этапе, словно бог несправедливости в приступе скуки глумился над ней, каждый раз подсылая то подружек, то стаю диких собак, то чересчур ретивого полицейского и другие неприятности, в то же время одаривая Филиппа способностью вмиг растворяться в воздухе, едва он скрывался из виду.

Даже "спираль" уже долгое время пустовала, раскачивая пустующими кормушками.

До сего дня.

–Ну Фи-и-иль, я видела, как ты залез! – никакой реакции.

–Ты что, обиделся за то, что я тебе тогда наговорила?

Тишина.

–Филипп, черт бы тебя побрал, ответь!

–Я тут, вообще-то! – раздался голос из-за спины, отчего она тут же подпрыгнула и, обернувшись, увидела его.

И ужаснулась– половина его лица опухла и посинела, на лбу красовалась широкая ссадина, поблескивающая на солнце, решившим еще раз выглянуть и облагородить своим тусклым свечением мрачные древа Птичьей улицы. Давно не мытые сальные волосы сосульками свисали с его макушки, но на губах играла непривычно открытая улыбка. Про себя Соня отметила, что теперь она ей даже нравится, но эти синяки…

–Что с тобой случилось?

–Ничего. – просто ответил он, все так же стоя поодаль от нее. – С чего ты взяла, что я обиделся?

–Ну…– смутилась девушка, потупив взгляд, – Я же, вроде как, не слишком тепло приняла твои слова и вообще запорола беседу, вот и думала, что ты меня намеренно избегаешь, зная, что мне за тобой не угнаться.

–Вовсе нет. – рассмеялся в ответ Филипп, – Я просто немного думал о своем и ничего кругом не замечал. И сегодня бы не заметил, если б не ваши с собакой крики. – наконец он обратил внимание и на обнюхивающего его ботинки Аврелия, опустившись на корточки и почесав за ухом.

–Значит, все в порядке? – "А я-то, дура-дурищная, так из-за тебя, гад, извелась! А ты… боже, мама, ты была права– все мужики козлы! – Ты вовсе не ненавидишь меня, правда?

–С чего мне тебя ненавидеть, глупая? – "Глупая… И почему мне нравится, что он так говорит?!"

–Я не глупая! И я привыкла к тому, что человек, который со мной общается, не убегает от меня, только завидев, так и к тому, что я знаю о нем хотя бы минимум. А о тебе я знаю, что тебя зовут Филипп и ты унылое говно. Но-но! – подняла палец, не дав ему ответить, – Хочешь оставаться таким– валяй, но мне хочется попросить тебя, чтобы ты не убегал от меня, если уж видишь, что я хочу подойти, ладно?

–Ладно.

–Вот и славно! – и, раскрыв руки для объятий, она тоже широко улыбнулась и пошла к нему, тут же остановившись в непонимании.

–Ты чего это делаешь? – словно ожидая от нее подвоха, Филипп отскочил от тявкнувшего Аврелия и начал обходить ее стороной, стараясь заглянуть за руки.

–Хочу тебя обнять! – его реакция шла в разрез с тем, как она представляла себе этот момент, не понимая, что не так.

–Чего это ты так расщедрилась на внешние проявления чувств, а? – говоря таким тоном, словно уже уличил ее в чем-то нехорошем, он все так же кружил вокруг нее.

–Да что это на тебя нашло? Просто обними меня!

–Нет. – и вместо холодной доброжелательности возникла ледяная глыба с горящими глазами.

Аврелий угрожающе зарычал, а саму Соню словно ведром ледяной воды окатило. Ее руки медленно опустились.

–Я предложила всего лишь объятия. Что тут такого? – теперь она смотрела на него с опаской.

Камень сменила доброжелательность. Мысленно она вздохнула от облегчения, чувствуя, что буря прошла мимо.

–Ты не можешь просто подойти ко мне и потребовать обнять себя. – он покачал головой. – Я тебе не игрушка.

–Филя, я все понимаю, что ты ненормальный, но не настолько же! – полушутливым голосом сообщила Соня, стараясь разрядить обстановку, – Это всего лишь объятья, так все люди делают!

–Я так не делаю.

–И никогда не соберешься сделать?

–Не знаю.

–А что, если я сейчас просто подойду к тебе и чуть приобниму? – Соня подняла руки, – Так, чтобы ты видел мои руки и ничего себе там не думал?

–А зачем тебе это?

–Затем, что я не видела тебя долгих две недели и, как мне кажется, я по тебе соскучилась. Не смотри на меня так озадаченно!

–С чего бы тебе по мне скучать? Я ж просто твой сосед. – Филипп перестал кружить вокруг нее, остановился напротив.

–Ну, с чего бы мне начать? Первое– ты мой первый знакомый отсюда. Второе– ты похож на сатаниста, а это пахнет интересной историей. Третье– ты вкрай нелюдимый и у меня появилась мысль социализировать тебя. Четвертое– я как-то смотрела передачу, где всякие стилисты отбирают всяких доходяг и превращают их в принцесс. Хочу сделать то же самое с тобой. А сейчас появилось еще и пятое– из-за твоего внешнего вида я начинаю думать, что ты бездомный, которого бросили в бойцовскую яму, и начинаю тревожиться. Ты так и не скажешь, кто тебя так отделал?

–Нет.

–Значит, это сделал тот, кого ты любишь. Вообще-то у меня было для тебя предложение, но, думаю, сначала лучше пригласить тебя к себе домой и что-то сделать со всеми этими синяками– на них больно смотреть!

–Не хочу навязываться.

–Алло, это Соня-засоня, вызываю Фильку-простофильку! Я тебя зову, а это значит, что ты не навязываешься. Кончай уже вести себя, как отбитый интроверт и следуй за мной!

–Вот, присаживайся. – усадив его на своей кровати, она удалилась на кухню, достала пакет со льдом и аптечку из кухонного стола. Вернувшись, аккуратно приложила лед к лицу Филиппа и отвинтила крышку баночки, – Руки у тебя, конечно, выглядят жутко. – еще во дворе она заметила стертую кожу в его костяшках,– Крепко, видимо, досталось тому, кто на тебя напал.

–Да, не слабо. – прижимая лед к глазу, кивнул Фил.

–Без этого никак нельзя было обойтись? То есть, решить все мирным путем.

–Нет. Когда он выпивает, то становится неуправляем. Особенно в том случае, если водка, которой ему так хочется, выливается в унитаз. Особенно после того, как я первый его бью.

–Но зачем? – ей стало понятно, что речь идет о его отце, – Неужели ты не знал, чем все в итоге кончится?

–Знал. Но позволять ему упиваться до чертиков все равно не намерен. – единственный открытый глаз с чуть покосившейся линзой не отрываясь следил за тем, как она расхаживает по комнате, то прибираясь у будуара, то укладывая Аврелия в лежанке, – Поверь мне– пара синяков для него всегда будут лучше жесткого похмелья.

–И разговоры никак не помогают?

–Нет.

–Бедный Филя…– сев подле него, она отклонила руку с пакетом, внимательнее рассматривая синяк. Все еще фиолетовый, он блестел от влаги. Сквозь щелку век она различила налитый кровью белок глаза.

–Не смотри на меня так.

–Почему нет?

–Тебе ведь не так уж важно, каково мне. В этом ты просто видишь возможность показать себя с лучшей стороны.

–Так, значит, ты обо мне думаешь? Что я всего лишь дурочка, которая желает покрасоваться? И перед кем? Перед тобой! – не удержавшись, Соня хихикнула, – Поверь моим словам– если бы я выбирала, кому синяки снимать, тебе или Итану Хоуку, я бы выбрала его.

–Он же страшный.

–Вовсе нет– он красивый!

–Что ж, тогда я сейчас пойду, а ты достань тетрадку с наклейками его физиономии и лобызай сколько влезет.

–Стоять, я не закончила! – забрав лед, Софья уселась поудобнее и сняла верхний слой мази, – И не дергайся! Я делаю это впервые, так что, если попаду в глаз, терпи!

Чувствуя под подушкой пальцев вздувшиеся кровоподтеки, она ожидала прилива отвращения, но вместо этого испытала почти что довольство собой. Размазывая прохладную субстанцию по его глазнице и скуле аккуратными круговыми движениями, Соня не переставала говорить:

–Вы, мальчики, порой бываете непомерно дикими созданиями– так и норовите что-то погнуть, сломать, испортить! Никакого чувства меры– коль уж заведетесь, так вас толпой придется разнимать. Такой фингал, как у тебя, одним ударом не набьешь, даже если у твоего противника хорошо поставлен удар– ты же ведь не стоишь как вскопанный, когда тебя бьют, пытаешься увернуться или отклониться. А это…– чуть нажав и получив в ответ легкий вздох, продолжила, – Такое получилось отнюдь не от одного удара. Пятно неровное, расползается по всей половине лица, где-то более концентрированное, где-то расплывшееся. Тут как минимум было три точных удара. Он ведь придавил тебя к полу и держал за шею другой рукой, так? – указав на серые пятна по краям у кадыка, вновь получила кивок, – И, судя по тому, как налилось все кровью, ты даже не пытался отвернуться или предотвратить удар. Почему?

–Потому что к тому моменту насчитал уже двадцать ударов со своей стороны. У него был разбит нос.

–Понятно. Насчитал двадцатку и решил, что хватит с него ссадин– пора и тебе получать, так?

–Угу-м.

–И как это понимать? Неписанный кодекс чести или внезапное осознание, что ты вовсе не хочешь с ним драться?

–Драться я с ним не хотел года два назад. Теперь же, как мне кажется, все наше общение завязано именно на драке.

–Мальчики. – стараясь вложить как можно больше презрения в это слово, Софья и сама не ожидала, насколько ядовито оно прозвучит; встретив колючий взгляд целого глаза, качнула головой, – Прости. Наверное, я несправедлива. Мой папа никогда при мне не пил и уж точно не позволял себе поднять на меня руку. На маму тоже, пока она сама его не вынудила.

–Поэтому они разводятся?

–Они не разводятся!

–Ох!

–Прости, не удержалась! – чуть подув на место, куда непроизвольно ткнула ногтем, она сняла еще один слой мази, – Я больше не буду, честно!.. Но нет, они не разводятся. Мама поняла, что без папы ей ловить нечего, как и то, что он больше не позволит ей собой помыкать. Подумать только– ведь это я его надоумила!

–Зачем?

–Вспомнила твои дурацкие разговоры о том, как люди вечно пытаются испортить друг другу жизнь. В тот момент мне это показалось правильным, пусть и несерьезным, вот я и заявила ему, что ему следует сделать.

–Ты сказала ему ударить мать?

–Нет, дурак. – беззлобно прошипела Софья, тем не менее улыбнувшись, – Я просто сказала ему, что хочу видеть в нем сильного мужчину, каким должен быть мой папа.

–Сдается мне, если бы я сказал то же самое своему, то он бы метил ниже.

–В зубы?

–Именно.

–А я вот думаю, что это заставило бы его задуматься о том, каким он показал себя перед тобой.

–Он думает об этом постоянно. После того, как мы подеремся, он всегда быстро трезвеет и пытается загладить вину. Клянется, что бросит пить и начнет больше работать, чтобы удержаться, но я ему всегда отвечаю одним и тем же– что он врет и постоянная работа только сделает все хуже. Наверное, надо было сказать по-другому? – схватив ее за запястье, прошептал Филипп, – Может, стоило хотя бы раз сказать ему, что я верю в него?

–Я не знаю, Филя, правда, не знаю! – высвободив руку, она снова прижала лед к его глазу, – Я не вижу полной картины, но думаю, что так ты ничего не изменишь. Он какое-то время попробует терпеть– только ради тебя, но в итоге сорвется. В его жизни случилось что-то плохое?

–Мать умерла.

Так она и знала.

–Знаешь, я не буду сейчас изливаться в лицемерной жалости и так далее.– чуть поправила пакет, прижав его руку поплотнее к голове,– Я никогда никого не теряла, если не считать недолгой пропажи Аврелия, и не мне говорить о том, что время якобы лечит все раны. Я даже не знаю, жалко ли мне тебя и твоего папу, особенно после всего, что ты мне говорил о себе и о нем. Я бы хотела испытывать жалость, но, если честно, сейчас мне тебя жаль только потому, что ты сидишь здесь, весь покореженный и грустный. Если бы я могла, то обязательно бы рассмешила, а так… все, что я могу, это нанести еще немного бальзама. Хочешь?

–Да…

–Ты так говоришь, потому что думаешь, что больше значит лучше, или потому, что тебе нравится, как я к тебе прикасаюсь?

–Я просто говорю "да".

–А мне думается, что тебе нравится. Ты говорил, что тебе никто не нужен, что ты сам себе голова и так далее, но я же вижу, как ты тоскуешь. Там, в столовой, когда все веселятся и болтают, ты сидишь перед своей тетрадью и у тебя на лице творится нечто невообразимое. Ты будто готовишься взорваться, залить все вокруг своей кровью. – она кивнула еще раз, когда он удивленно на нее посмотрел, – Обычно у тебя лицо такое равнодушное, словно неживое, но в те моменты тебя невозможно узнать. Особенно потому, что я тебя вовсе не знаю.

–Ты знаешь обо мне достаточно, чтобы представлять, какой я человек.

–Одинокий. Печальный. Неразумный.

–Неразумный?

–Никто не будет добровольно ограничивать свое общение с другими, если только он не полный дурак, считающий, что разочарование имеет абсолютный характер. Поддерживая эту модель поведения, ты лишь предаешься самодовольству, представляя себя не тем, кто ты есть. Ведь ты не такой, я знаю. Ты не мертв в душе, что бы ты там себе не думал, ведь ты же здесь, со мной.– многозначительная пауза,– Только мертвым не нужно общество, но ты все еще жив и не находишь в себе сил оттолкнуть меня, хотя пытаешься изо всех сил– убегаешь от меня в коридорах, прячешься в подвале и на чердаке, стараешься не попадаться на улице, даже перед и после школы умудряешься выбраться в обход меня, зная, что я жду тебя. А я, как дура, пытаюсь за тобой угнаться.

–Ты не дура. А я делаю так, как привык.

–Да. Только это всего лишь привычка, а не стиль жизни. Если ты будешь продолжать в том же духе и дальше, то упустишь множество событий, которые могли бы произойти в твоей жизни, которую ты боишься так же, как я боюсь высоты, насекомых и еще кучу всего. Но я преодолеваю свои страхи, а ты увязаешь всего лишь в одном, считая, что так можно избежать всяческих разочарований. И ведь тебе невдомек, что ты выбрал путь, целиком из них и состоящий.

–Разочарование– что сама жизнь, С… – "Так?"– Если пытаться избежать его, то проще сразу умереть. Я не избегаю разочарования, я лишь выбираю тот маршрут, при котором оно будет цикличным, однообразным. Выбираю разочароваться не в людях, но в их мире.

Она отстранилась и прямо посмотрела в эти черные глаза. Левый глаз уже полностью раскрылся, еще немного щурясь от щипавшей его мази и боли.

–Если я попытаюсь тебя обнять, это будет твоим разочарованием во мне или нашем общении в целом?

–Лучше воздержись. – только и ответил он.

“Каменюка!”

–Когда ты обнимался в последний раз?

–И это твой нестандартный вопрос?

–Да.

–Примерно два года назад, когда второй раз дал отцу сдачи. Он схватил меня и не отпускал, говоря, что ненавидит себя за все, что со мной делает, и одновременно гордится тем, что я не стою истуканом. Тогда он сказал одну вещь, которую я до сих пор вспоминаю.

–Расскажешь?

–Отчего нет? Он сказал, что будет рад, когда я убью его.

Софья так и застыла, от удивления раскрыв рот, во все глаза глядя на своего приятеля, все так же невозмутимо застывшем под ее руками, все так же не мигая глядевшим в ее глаза.

–Ты же… ты же ведь не сделаешь этого?

–Нет. Но я часто думал об этом. В какой-то момент этот вопрос из обычного обратится в вопрос жизни и смерти– или я или он. Наступит момент, когда его ненависть к жизни хлынет через край, а я окажусь единственным на расстоянии вытянутой руки. Он знает, что я не привечаю жизнь, равно как знает, что я от нее ничего не жду. Это знание выльется в очередную мысль– раз я не хочу жить, значит, он как человек, меня породивший, должен и убить. Не как Тарас Бульба, который убил предателя, а как мужчина, сознавший, что мое появление было ошибкой, отпечатавшейся на его совести. Все, что со мной происходило на протяжении всех этих шестнадцати лет, на его совести, в том числе и мама. Он решит, что не подготовил меня ко взрослой жизни без него, что позволять мне выйти в нее в том состоянии, в котором я сейчас, будет непростительной ошибкой, потому что вслед моим мыслям решит, что меня будут ждать одни разочарования. Он не примет эту мысль, возненавидит себя еще до того, как прикоснется ко мне. И день, когда я умру, он умрет следом, сперва заставив себя поплатиться за все. И я принимаю это, потому что не хочу брать на себя бремя вины за его жизнь.

–Мне страшно за тебя!..– и она не солгала.

Неожиданно по ее щекам полились слезы. Представив себе, как ее отец душит ее и его глаза наливаются ненавистью, она задрожала, обняла себя за плечи.

–Видишь, что ты со мной делаешь?!– всхлипнула она, отвернувшись от ошарашенного Филиппа, – Из-за тебя я сама начинаю бояться всего, что никогда не причиняло мне боль…

–Твоя жизнь не такая, как моя, по большей части. – невозмутимо ответил он за ее спиной, – Ты не задаешься вопросами о своей жизни, о своем будущем. В каком-то смысле ты даже счастливее, чем я сам, потому что то, что ждет тебя впереди, для тебя совсем неизвестно. Каждый новый день будет подносить тебе сюрпризы, а уж приятные они или нет, решит случай и твой настрой. Ты не задаешь себе недостижимых целей, не разбираешь по кусочкам свое бытие, пытаясь найти смысл жизни. Ты испытываешь радость от того, что в твоей жизни появился Аврелий, и будешь испытывать ее всегда, видя, как что-то хорошее приходит в твою жизнь, будто в первый раз. Глядя на него, ты не думаешь о смерти, не сознаешь всю тяжесть ответственности за его маленькую жизнь, потому что варианты, что он проведет ее без тебя, для тебя недопустимы. То же и с остальными. Ты будешь связывать свою жизнь с людьми и вряд ли допустишь, чтобы они тебя потеряли. Тебя не будет мучить совесть за самовольный уход, потому что ты уже на месте и тебе вовсе не хочется уходить.

Она закачала головой и разрыдалась пуще прежнего, лишь сильнее впившись пальцами в плечи. И вздрогнула, когда холодные руки легли ей на запястья, чуть сжавшись. От удивления девушка даже перестала плакать, почти вплотную соприкоснувшись своим носиком с его.

–Тебе вовсе незачем плакать и жалеть меня. Это моя жизнь и я вправе ею распоряжаться так, как сам хочу. Даже если я не вижу для себя никаких вариантов, то названный мной конец вовсе не так ужасен, как ты себе представляешь, потому… не плачь.– и он сомкнул свои запястья вокруг ее коленей, сжав в крепких объятьях,– Так какое предложение ты мне хотела внести?

* * *

Ах, как же долго она ждала этого дня! Наконец-то можно уйти в отрыв, как следует напиться и нализаться с каким-нибудь красавчиком! Вечеринку по случаю осенних каникул устраивали какие-то мажористые студенты в одной из самых больших дач их родителей как раз недалеко от "коробки". Услышав во время первого приглашения слово "мажор" Соня поперхнулась чаем, который полился у нее из ноздри, что, однако, не остановило гомерический смех, который она тут же исторгла.

–Мажорики? В этом захолустье? Да бросьте! – и продолжила ухохатываться.

–Что? Я ничуть не преувеличиваю! Иди с нами, можешь даже кого-то позвать! – заявила ее подруга, кокетливо подмигнув.

Однако дача и впрямь оказалась очень большой. Да что там, это был целый двухэтажный особняк со своим бассейном– правда, в пристроенном зале, – и мини-баром, стараниями двух братьев в одночасье превратившийся в самый настоящий бар с тонной выпивки. Это был самый большой дом в дачном райончике, к тому же стоявший на самом живописном месте с видом на город. Как и все, Софья знала об этом и приплясывала от нетерпения, предвкушая шумную вечеринку, стоя на пороге у железных ворот среди десятка автомобилей и глядя на заветную дверь с окнами по бокам, блистающих всеми цветами радуги под громкую музыку. Тут же перескочив махом через забор, едва не задрав до таза свою мини-юбку, Соня забарабанила в дверь и тут же была схвачена десятком рук в окружении орущих глоток. Вечеринка была в самом разгаре– бутылки с пивом порхали из рук в руки, студенты и школьники, пытающиеся казаться студентами, сновали друг меж другом, отсвечивая друг на друга светящимися браслетами, либо танцевали в обнимку, целуясь на оккупированных диванах и креслах. Свет ламп был приглушен, однако откуда-то все вырывались прыгающие и мигающие снопы стробоскопического света.

Талию Сони обвили чьи-то руки и горячее тело прижалось к спине, увлекая в танец. Только это и ждавшая, она тут же прижалась к незнакомцу еще сильнее и стала извиваться, зная, какой производит эффект. Его руки покачивались в такт ее движениям, затем резко повернули к себе. Она оказалась лицом к лицу с незнакомым парнем. "А он симпатичный!"– обвив с этой мыслью его шею руками, она призывно куснула нижнюю губу, вызвав чуть насмешливую улыбку. Незнакомец потянулся к ней и тут же был отстранен, а девушка, а весело смеющаяся школьница пригрозила ему пальцем, отступая к барной стойке. Всюду возникали парни, желающие с ней станцевать, но она всем говорила: "Позже, позже, мальчики, я не резиновая!", думая лишь об одном– алкоголь!