Сергей Хабаров-Триль
Слабые люди

За барной же стойкой стояла самая типичная представительница подобной профессии– худая, за сорок, с каменно-приветливым лицом, изреженным морщинами, под светлыми, кое-как покрашенными волосами, собранных сзади в тугой пучок. Глаза колючие, недобрые. У такой явно не стоит заказывать кофе. За ее спиной устроились самые характерные для подобного сорта заведений металлические шкафчики и столы-холодильники со стоящими по бокам контейнерами для горячей еды. В белой стене расположилось широкое окно, открывающее обзор в соседнее помещение– кухню. Даже отсюда чуялся жар, а пары и маячащий силуэт коротышки-повара мысленно проводили аллегорию с горящим в аду карликом. Чуть улыбнувшись странно мультяшной картинке в голове, Проводник прошел к сидению напротив и сел. Не мигая, встретив змеиный взгляд, сделал заказ.

Антропоморфная рептилия прищурилась, поджала чешуйчатые губы и, развернувшись с изяществом крокодила, гаркнула неожиданно мощным голосом:

–Третий, заказ! – затем скороговоркой отчеканила заказанное, после чего вновь обратилась к нему, – Кофе?

–Нет.

Губы вновь недовольно сжались.

“Пошипи-ка!”

Пока коротышка метался в воображаемых языках адского пламени, а змея ползла к первым клиентам, вооружившись зубастой ухмылкой, он решил осмотреться по сторонам. Везде одно и то же, что тоже типично: большие окна, обклеенные рекламками с наименованием определенных блюд по пятидесятипроцентной скидке. Одна реклама не вписывалась в общую картину, чем и привлекала внимание слоганом на пол-листа: "Тебе одиноко?" Проигнорировав ее, он обогнул глазами обтянутые кожей диванчики, круглые столы с испорченными временем столешницами, и уставился в музыкальный автомат с пластинками. Еще один представитель умершего прошлого? Интересно, работает ли? Пестрые цветами витрина и кнопки так и притягивали взгляд да намагничивали кончики пальцев. Покопавшись в кармане, Проводник нашел монетку и твердым шагом направился к автомату. Приблизившись, прочел на этикетках названия песен и исполнителей, ни одного не узнав– слишком далек от мира музыки. За всю жизнь ни разу не довелось прослушать хотя бы одну песню целиком. Во всяком случае не помнил подобного. Что, собственно, было в том прошлом из того, о чем стоило вспоминать? Какие увлечения, мысли, желания, мечты? Он покачал головой.

"Ничего."

Палец тотчас же втолкнул в щель монету, в следующую же секунду вдавил клавишу. Раздался треск и механизм заработал– одна из грим-пластинок приземлилась аккурат на диск, игла воткнулась в винил. Запуск. Заиграла легкая ритмичная музыка. Когда он развернулся и пошел к своему месту, красивый мужской голос запел:

"In the year 2525

If man is still alive

If woman can survive

They may find…"

Он обнаружил, что немногочисленные клиенты все как один вперились в него одинаковым взглядом. Никто не шелохнется. Глаза не мигают, словно стараясь прожечь у него дыру во лбу.

"In the year 3535

Ain't gonna need to tell the truth, tell no lie

Everything you think, do and say

Is in the pill you took today!"

Словно решив, что с них хватит, все как один вернулись к своему делу. Помешкав, Проводник примостился на свое сидение и стал покачивать висевшей ступней в такт музыке. На удивление ему было приятно слушать. Пальцы мерно отстукивали под ритм музыки, как вдруг прямо на них с грохотом приземлилась тарелка. Содержимое чуть было не расплескалось, но пара горячих капель таки попала на кисть. Стиснув зубы, он медленно взял ложку и стал есть, пока змеиные глаза буравили подобно сверлу, заставляя предполагаемую точку сосредоточения тихо зудеть. Песня закончилась, пластинка с треском вернулась в свой отсек. Наступила тишина, перебиваемая лишь стуком ложки о стекло. Он ел медленно, не спеша, желая досадить всем, кто находился здесь. Острое ощущение всеобщего недовольства щекотало затылок и холодком спускалось к лопаткам. Левая рука начала потихоньку дрожать и, чтобы унять дрожь, Проводник пару раз сжал кулак, после чего упер в подбородок.

Наконец доев, шепнул: "Спасибо", расплатился.

Снаружи по-прежнему разъезжали автомобили, сновали пешеходы и проносились облака в небе. Неприятные ощущения растворились с дуновением ветерка и он вздохнул полной грудью. Приблизившись к окнам заведения, вновь задержался у флаера. "Тебе одиноко?" Под этим слоганом некрупным шрифтом был написан адрес сайта и краткие инструкции. В месте, где должна стоять печать, был маленький рисунок-скетч– два человеческих силуэта, разделенных стеной, держат телефонные трубки, провода которых соединены между собой. Не зная, зачем, он все же сорвал объявление и сунул в карман, краем глаза успев заметить, как вспыхнули вертикальные зрачки.

* * *

Проводник битых два часа комкал в руке объявление. Розовый лист уже смялся до такой степени, что любое неловкое движение пальцами могло превратить его в клочья. Было тихо, никто не мешал. Бабка куда-то ушла. Полагая, что предмет в руках должен навести на думы, он забыл им предаться, ощущая в голове в голове пустоту, лишь обостренным донельзя слухом улавливая стук сердца, скрип дверных петлиц, птичий галдеж да щелчки невидимой фотокамеры. Не заметив, как просидел так до глубокой ночи, движимый мимолетным желанием, он включил компьютер. Пока диоды на клавиатуре и экран оживали, приблизил лист почти вплотную к лицу, максимально сощурившись, будто пытаясь угадать неразличимый прямому взгляду текст, сокрытый внутри бумаги. Перечитав видимое содержимое в сотый раз, отложил листик и положил пальцы на клавиши.

Заявка оставлена, остается только ждать, что произойдет в итоге, чей голос раздастся в телефоне, какой новостью огорошит или о какой вовсе не важной мелочи сообщит.

Обновить. Пусто.

Серый ноль, замкнутый в черные скобки, упорно не желал загореться красной единицей. Значит, в этом мире никому еще не нужна его помощь настолько, чтобы продвинуться чуть больше того, насколько обычно хватает обывательского терпения. Вариант полной бесполезности неприемлем, отсутствие актуальности невозможно в принципе– не в этом мире! Не с этими людьми. Не в эти времена, когда главные развлечения покидают их безвозвратно, оставляя у разбитого корыта остаточных воспоминаний. Не в этот день, когда реки крови, бурно льющиеся из разверзнувших ран, будоражат их сознания, взывая к низменным инстинктам, пробуждая довольство к чужим страданиям. Не в этот час, когда человеческий крик, раздавшийся за стеной, разделяющей квартиры, наталкивает не к мысли о необходимости помочь, но к совсем иному мгновению, запечатленному на видеозаписи, когда нечеловеческое лицо разевает свою пасть и издает очередной вопль несдерживаемого отчаяния, стремящимся вновь повториться уже в эту минуту в невозможном выверте счастливой случайности. Не в эту секунду, когда смысл жизни вместо выступлений на камеру рыщет по земле в поисках жертв для своей ненасытной тяги к возмездию.

Обновить. Пусто.

Прошло уже два дня безвылазного сидения в комнате– он ждал у телефона, долго и безмолвно глядел в экран компьютера в ожидании, когда в нем снова станут нуждаться. Отвлекаясь суммарно на час в сутки на совместные посиделки с бабкой за одним столом во время ужина, Проводник впервые не предпринял ни одной попытки поговорить. После кратких вылазок в гостиную он просто возвращался в комнату, залезал в спальник, ставил у изголовья телефон и закрывал глаза, предаваясь бездействующей дреме.

Наконец грубая трель телефона вырвала враз зашедшееся болью тело из дремы. Почти ослепнув от резкого перехода из подсознания в реальность, он шарил руками повсюду, едва сдерживаясь, чтобы не закрыть уши, разрываемые тонким крысиным писком, только через минуту нащупав и схватив зашедшуюся в истерике трубку:

–Слушаю.

Сквозь накатываемые толщи тумана раздался приятный женский голос.

–Алло?

Наконец-то продрав глаза, он опустил голову на подушку и прошептал:

–Кто ты?

–А кто ты?

–Я это я.

–Очень содержательно!

–Я сбрасываю трубку. – он уже собирался нажать отбой, но услышал, как она крикнула:

–Нет-нет, постой!

Он потянулся, пощелкал суставами, выдохнул:

–Стою.

–Ты не ждал меня?

–Я ждал кого-то, но кого– не знаю.

–Ты дождался– это я.

–Кто ты? – на том конце провода раздался раздраженный вздох– звонившая явно не ждала столь неприглядной реакции на свой звонок.

–Послушай, уважаемый! Я– одинокая женщина и я звоню тебе, чтобы скрасить свое одинокое существование приятным разговором с неким анонимом, который даже анкету на сайте составил таким образом, чтобы максимально минимизировать сведения о себе вплоть до пола и возраста, как бы парадоксально это ни звучало! Я не знала, стоит ли звонить вообще, но анкета была еще никем не помечена как занятая и я решила рискнуть.

–Теперь понимаю.-натягивая на себя одежду, пробубнил Проводник.

–И… Что, это все? – услышанное ее явно не устроило, – Ни восторженного: "Привет!", ни: "Я наконец-то тебя услышал!"?!

–А что, мне надо было именно так отреагировать? – потянулся к стакану воды, что стоял на подоконнике.

–Да! – не заметить нотки негодования в этом голосе смог бы разве что только глухой.

–Это почему же?– уже окончательно проснувшись, Проводник довольно отметил, как в голове перестало шуметь и ослабли цепи, притянувшие за спину к мягкой поверхности матраса,– Это, что же, часть какого-то обязательного ритуала, о котором я не то, что не в курсе, даже краем уха не слышал?

Она, что, задохнулась от возмущения?

–Да потому что я– женщина и я снизошла до звонка вам, хам!

–Я не хам.

–Хам, да еще какой!

–Ты не можешь называть меня хамом, женщина, лишь потому что тебе так хочется. Если у тебя все, сбрось трубку.

Повисло молчание. Гробовая тишина, даже звуки с улицы, казалось бы, растворились в ожидании. Ни звука, ни треска помех, ни даже легкого шелеста дыхания в трубку. Проводник уже закатывал глаза, когда голос наконец прорезал уже ставшую в тягость тишину:

–Почему ты еще не сбросил вызов?

–Потому что я оставил это право за тобой.

–Давай… давай начнем с начала? Чувствую, мы не так начали.

–Валяй.

–Тебе это совсем не интересно, да? – энтузиазм в голосе постепенно сходил на нет, пробивались нотки обыденного скептицизма.

А она быстро гаснет.

–Женщина, ты обозвала меня хамом ни с того ни с сего, так почему ты думаешь, что я стану проявлять активный интерес к людям вроде тебя? Какой мне с этого прок? Я предпочту вообще не отвечать.

Еще один тяжелый вздох. И еще. Что-то на том конце провода зашумело– раздался стук, словно что-то упало. Что-то маленькое, но увесистое. Оно трижды звонко ударилось о поверхность, затем шумно покатилось по поверхности вдаль, пока звук не утих. Шарик? Сфера? Карманный глобус?

–Ладно, я извиняюсь за "хама". Но и ты мог бы мне не грубить! Попытаемся все уладить прямо сейчас, давай? Как тебя зовут?

–Неважно.

–Ах, так? Тогда я не скажу своего имени! Будем мистер Бобер и миссис Выпь.

Ему пришлось засмеяться, чтобы не обидеть ее тем, что пришлось смеяться одной. Удивительно, как смех может разрядить обстановку, снять напряжение между двумя лицами, как настроенных на диалог, так и на драку. Многие недооценивают силу смеха, многие ошибочно могут расценивать его как насмешку, а то и явную провокацию. Нет, разумеется, подобные моменты имеют место быть, но смех все же не всегда означает что-то плохое. Смеясь вместе, люди могут соприкоснуться друг с другом, при этом не совершая никаких телодвижений в обе стороны. С помощью смеха основывались союзы, сходились группы людей, разрешались неловкие ситуации. Смех как мерило успеха органически влился в людское восприятие и расположен на порядок выше слез в иерархии общественных эмоций. Потому что дружелюбное лицо греет душу и самооценку. И позволяет смягчить веру в обман.

–Почему выпь? Крик выпи звучит как вопль насилуемой девственницы, оттого неприятен. Твой же голос не бесит.

–А, то есть, "бобер" тебя нисколечки не задевает? Ну, если тебе не нравится "выпь", можем поменять на "канарейку", "кукушку" или "козодоя". Коль не нравятся птицы, предлагаю перейти в более приземленных животных, из которых я бы выбрала выдру– как раз немногим похожа на бобра! Как тебе? – стоило подать все под правильным соусом, и женщина расслабилась, заговорила более открыто.

–Больно все смахивает на дурновкусную ролевую игру, тебе не кажется?

–Ну так ты же не хочешь называть свое имя! Это довольно странно, не находишь? Словно говоришь с безликим силуэтом из каких-нибудь детских страшилок, который похищает домашнюю кошку и по замыслу держит в каком-нибудь подземелье, где храбрые брат и сестра находят и освобождают питомца, а потом выясняется, что это был их убитый мамой папа… Твоя тяга к обезличиванию в любом случае навевает на мысль, что с тобой что-то не так. Это так, к сведению. Не нравится этот аргумент? Прибегу к следующему– называя друг друга по именам в подобных нашему случаях, мы хотя бы обладаем иллюзией присутствия собеседника. Например, если б я знала твое имя, я бы на его основе представила твою внешность, взгляд, походку и манеры. Хотя твоя несколько грубоватая речь уже рисует в голове картину… нет, пожалуй, две картины. Итак, в первой картине ты большой мужик с пивным пузом… почему-то в маминых тапках в цветочек и обернутый в тогу. Довольно интересная картина, скажи? А вторая картина– ты маленький, худой, прямо как гоблин. У тебя острый нос и странная прическа– как бы зачес назад, однако волосы топорщатся. Ты в костюме, прям как злобный гений. Но есть одна общая черта у этих картин: на обеих нет цельности лица. То есть, как бы и есть и нет, понимаешь? Вот, представь себе силуэт профиля… Представил? Вот, у него видна линия подбородка, губ, носа, надбровных дуг… А потом как бы включаешь свет и видишь тот же профиль, но линии остаются линиями, тогда как самого лица– нет! Поможешь мне исправить ситуацию?

–Не думаю, что это достойно внимания. Мне, пожалуй, нравятся обе твои картины, которые ты себе вообразила. Даже захотелось купить себе подобные тапки.

–Смотрите, оно иронизирует! – подколола собеседница, весело засмеявшись. Затем спохватилась:

–Боженьки, я же опаздываю! Я хотела тебе позвонить, чтоб познакомиться и поставить пометку в анкете, чтоб никакая бабенка тебя не захомутала! Я это сделала и теперь мне нужно бежать, так что прошу прощения, но я сваливаю! – в трубке раздался треск, затем гудки.

Если это не разговор, то что же?

Ухмыльнувшись, Проводник положил трубку на пол, завернулся в спальник и уснул.

Будто тут же вырванный заново из сна.

Из динамика вновь донесся ее голос:

–Поговори со мной.

–Звучит, как приказ. – протереть глаза, вытянуться в струнку и хлопнуться обратно на подушку.

–Пожалуйста, поговори со мной!

Только теперь человек заметил грусть в голосе и странное придыхание. Его собеседница, кажется, плакала. Внезапно он почувствовал себя психологом поневоле, вынужденным выслушивать горестные излияния глупых пациентов. Однажды пришлось подрабатывать у знакомого матери кем-то вроде бухгалтера. Тот был психологом, притом отличным, одним из лучших в городе: проводил терапии не только всяким скучающим филистерам, но и приходил в тюрьмы к заключенным, где беседовал с ними о том, что те только пожелали обсудить, не имея возможности раздобыть хорошего собеседника у себя за решеткой. Несмотря на заслуги перед отдельными людьми, этот человек сумел добиться лишь того, что относились к нему с должным уважением исключительно смертники. Получая вызов по телефону, психолог проходил в большое белое помещение с железными дверями и здоровался лично с каждым заключенным, которому грозила смертельная инъекция. Неся в левой руке старый деревянный стул, а правой с периодичной точностью поправляя галстук, доктор ставил его ровно посреди помещения и громким голосом говорил: "Ну, с добрым утром вас, ребята!", ничуть не подделывая радость от новой встречи с ними. В ответ из всех камер доносилось нестройное: "Утро добрым не бывает– самоубийцам помогает, профессор. Как жизнь?" А он лишь отвечал, что все как обычно, и принимался беседовать с ними. Темы были разные– бог, деньги, женщины и мужчины, тайны глубин морских и космических просторов. Насилие и благостный трепет слитого с ним воедино современного общества. Но больше искусство. Профессор любил искусство, в особенности живопись, посему попытался организовать творческий кружок для заключенных всех типов и устроить его в одном из помещений. Идея малость нестандартная в условиях подобного заведения, но могла бы пройти, поменяй доктор локацию и гражданство. На свою беду он родился и вырос в неподходящей для тюремного гуманизма стране, потому и кружку возникнуть не улыбалось. И лишь потому, что душой он был частично авантюрист, притом далеко не глупый, решился на пронос бумаги и пастели за пазухой. Он знал, что один из заключенных– молодой парнишка, который убил свою тетю, задушив ее в постели (самое интересное то, что адвокат пытался его оправдать, давя на то, что мальчик защищался от тети, пытавшейся его изнасиловать, но ничего не вышло и того посадили),– был талантливым художником, все свое детство и юность посвятивший рисованию. По рассказу доктора, радости молодого человека не было конца– возбужденный голос то и дело восторженно прерывал беседу между доктором и остальными заключенными, то хвастаясь неким штрихом, то с непонятной радостью возвещающего, что пастель сломалась. В ответ на его вопли остальные начинали шуточную перепалку, пока доктор отдыхал от душевных излияний, наблюдая за торчащими из ставней-полок в дверях камер лбами, обладатели которых всеми силами пытались узреть творение сокамерника. Несмотря на свои альтруизм и самоотдачу, глубоко внутри доктор презирал своих пациентов, если не сказать, что ненавидел. По его же словам, к которыми психолог обращался к Проводнику, можно было понять, что однообразные унылые истории и жалобы, все эти до жути тривиальные истории о людских невзгодах жутко тяготили профессора, заставляя чувствовать себя своеобразным унитазом для смыва словесно-бытового поноса. Самого же Проводника доктор принимал безо всякого радушного лицемерия– строго, придерживаясь субординации, не выходя за рамки приличий. В частности, то, что тогда еще юный человек никоим образом не пытался посвятить профессора в свою жизнь или просто как-то с ним поговорить, располагало стареющего психолога к своему помощнику.

"Ты не выносишь мне мозги, как они. Я уверен, что у тебя есть, чем поделиться, но ты не грузишь меня этим, ибо все понимаешь."– как-то было сказано.

"Мне просто нечего сказать, сэр."– только и было отвечено.

Теперь Он полагал, что имеет представление о том, что именно имел старик.

–О чем ты хочешь поговорить?

–О чем угодно. Мне хочется слышать твой голос!

Вот так, с бухты-барахты, ни с того ни с сего.

–Не думаешь ли ты, что столь явная сентиментальность тебе не к лицу? Мы же говорили с тобой от силы минут десять… Тебе, что, поговорить не с кем?

–Во-первых– да, думаю! Во-вторых– ты не видел моего лица и не можешь утверждать, что мне к лицу, а что нет. В-третьих– все сентиментальны! Это в порядке вещей, если ты не знал, и проявляется у каждого– у кого-то быстрее, у кого-то медленнее, и тому подобное в плане глубины.

–Даже я? – кровать со скрипом прогибалась под весом тела, пока он сползал на пол. Отряхнув смятую во сне одежду, Проводник ступил на кухню.

–Даже ты. – тем временем ответил женский голос, странно урча.

–Интересно, как же ты выяснила это?

Она проигнорировала вопрос.

–Почему ты оставил анкету на том сайте?

–А почему нет? Я сейчас далеко от дома и мне не с кем воплотить свою потребность в общении. – сухо, словно озвучивая статистику смертности стариков по радиопередаче для живых реликтов, сказал человек.

–Ты настолько одинок? – в ее голосе начали пробиваться нотки жалости.

Еще чего не хватало!

–Слишком банальные вопросы, тебе не кажется? – слушая, как шуршит что-то в динамике, в это же время крепко стукнул стаканом по столешнице и плеснул воды.

–Ты очень грустный человек, я знаю это.

"Глупая женщина, не будь столь наивной!"

–Знаешь, что сейчас бы нам не помешало? – настойчиво продолжил голос.

–Что же? – в трубке хлопнуло.

–Общество уныния. – Проводник снова засмеялся, – А сейчас почему ты смеешься?

– Нельзя быть столь наивной, женщина– мы уже живем в нем! Люди поголовно страдают от депрессии и дисфории, но предпочитают не показывать это широкой общественности, ведь им проще делать это в одиночестве, не показывая свое настроение никому, при этом рьяно осуждая каждого, у кого хватило на это смелости. Парадоксальное лицемерие, однако!

–Любишь парадоксы? – она, что, кокетничает с ним?

–Настолько же, насколько люблю изюм.

–Достаточно здравая мысль– я тоже его терпеть не могу. – понимающим голосом согласилась неизвестная, – Сколько тебе лет?

–А сколько дашь?

–Ну, может, тридцать?

–А почему не восемнадцать?

–Потому что подростки тупые.

–Узколобо и однобоко. – опустошив стакан, Проводник вновь наполнил его.

–Это почему же? – на том конце провода опять что-то хлопнуло.

–Ну хотя бы потому, что подростки не столь тупы, сколько необузданы.

–Ну, тут ты прав, возможно.

–Не “возможно”, а точно! Я был подростком и это было забавно. – ноги мерно отшагивали по ворсистому ковру, увлекая тело в холодную прохладу ванной комнаты.

–Что же забавного? – "Ощущение собственной ничтожности."

Вслух же ответил иначе:

–Забавно то, что, когда остальные занимались своими мыслями, зачастую неутешными и откровенно депрессивными, которые напрочь отбивали любую волю к жизни и деятельности, и смели на этом строить свои теории о бессмысленности жизни, я просто проходил мимо, иногда работая, иногда просто коротая дни, наблюдая за тем, как они упиваются собой. Несостыковка в том, что моя абстрагированность явилась не следствием какой-то конкретной причины, которая в полной мере могла бы меня оправдать, а то и фиктивно возвысить над другими, но простого нежелания идти по заданному алгоритму, потому что… Сама посуди– когда все страдают, это уже не является страданием, мутируя в новые нормы. Они смаковали свою юность, как самую сладкую конфету в своей жизни, которую вот-вот отберут, и отказывались слушать всякого, кто пытался завести разговор о будущем. И я их понимаю: когда мне втирали, как я буду учиться, потом работать и заводить семью, первой мыслью всегда возникал план стащить деньги из родительской заначки, купить все необходимое для передвижной жизни, пару пачек снотворного, да свалить из страны.– сунув щетку в зубы, Проводник довольно оскалился.

–Вам, детишкам, так не хотелось работать? – в ее голосе слышалась скрытая нотка разочарования.

То-то и оно!

–Лично мне– да: даже при всей своей деятельности я остаюсь жуть каким инфантильным! Вкусив тяжесть рабочих будней и опустошенность выходного, загорелся стать праздной личностью, которая только наслаждается жизнью, ни единой секунды не выстрадав один момент за другим.

– Но так же нельзя! Ты же мужчина! А мужчина должен быть представительным, образованным и солидным…– "Вот и разочарование пожаловало."

–Мне не нравятся твои "мужчина должен!"– резко ответил Проводник, смачно сплюнув в раковину.

–Прости, не хотела обидеть… Кстати, я б тоже хотела сбежать!

–Если сентиментальность в твоем списке занимает место в первых пяти, то сбежать не получится. Тебя заест совесть за оставленных тобой.

–Может, тогда не стоит уезжать?

–И похоронить себя, свои амбиции, мечты? – быстро прополоскав рот, закончил, – Особенно, когда тебя ничто не держит? Глупости! – глаза покалывало от проникающего сквозь щель в шторках света.

Спрятавшись в тени, Проводник сполз по стене на пол, вытянув ноги на холодном кафеле.

–А тебя ничто не держит? Ты и правда совсем одинок даже в том, как думаешь? – более спокойный, вкрадчивый голос.

–В каком-то смысле– да. И в толпе друзей я одинок, и не один наедине с собой.

–Красивая фраза. Сам придумал?

–Не помню. Может, видел где…

–А друзья у тебя есть?

–Не-а. Я избавился от них еще будучи подростком.

–Ну и… зачем ты это сделал? Вы, что же, поссорились крупно? – легкий хохоток, – Так по-детски и несерьезно! Не вписывается в мою картину видения тебя.

–Эти люди показали себя бесполезными и бестолковыми, не давая мне то, что было нужно. Они лишь тратили мое личное время, которое отнюдь не бесконечно, да играли роль балласта на шее. На кой черт мне такой груз?

–Какой ты циничный. – "Может, это заигрывание?"

–Ты повторяешься.

–Итак, ты послал всех тех, кто был тебе дорог… я правильно поняла, да? И ты, должно быть, решил податься именно туда, где можно найти тех людей, которые как раз могли бы быть тебе полезны? Возможно, ты уехал из дому, нашел любовь, новых, уже настоящих друзей, престижную работу и… что же было дальше?

–Оставлю вопрос без ответа.

–Ну скажи же.

–Скажем так, я тяну время. Может, потом. – на самом деле нет, он не собирался ей ничего открывать.

Нечего было.

–Я заметила, что ты не сильно открываешься людям. У тебя тоже такая стратегия? Открываться всем понемногу, чтобы не было больно потом? – стоило отметить, что горестные нотки незаметно пропали из ее голоса, сделав его более живым и звучным.

–Нет. Просто я не придаю значения тому, что есть практически у каждого. Да и, к тому же, где гарантия, что я не навернул тебе три ковша лапши?

Она замолчала.

–Ты меня обманул?

–Да. Правда или ложь? – и снова молчание.

–В смысле? – непонимание, удивление, заинтересованность.

–В смысле, выбирай– солгал я тебе или нет.

–Не хочу.

–В таком случае мучайся этим вопросом до конца своих дней.

–Еще чего! И не подумаю. – вновь негодует женщина, – Почему ты скрываешь это от меня?

–Чтоб я тебе открылся, ты должна быть кем-то больше, нежели голос у меня в голове. Например, моей сестрой, женой, хорошей подругой или коллегой по работе. На худой конец симпатичной соседкой, которую мне бы очень захотелось привлечь к себе пусть даже и таким сомнительным способом. Ты– одна из них?

–Никто. – только спустя семь секунд последовал униженный ответ.

–Так и будем тебя звать– никто. На этом мы остановим нашу маленькую беседу. Звони, если хочешь. – и Проводник сбросил трубку.

Глава четвертая.

Новый клиент был ни к селу ни к городу– Проводник ждал звонка Никто, но прошел всего день после второго и телефон молчал, как могила, зато чертова единичка прозвенела по скобкам, едва экран высветил страницу.

"Скука или контракт?"

И сразу же в голове как громом грянуло: "Контракт важнее."

Прочитав содержимое заявки, он неспеша просчитал маршрут и время, требующееся на путь. Выходило не так уж далеко– час на автомобиле до аэропорта, еще пара-тройка часов на ожидание самолета, отправляющегося в указанный город, при условии, что таковой будет. Стоит выставить фору в десять часов плюсом к двум часам полета, прибавить к ним полтора-два часа до пункта назначения в условном междугороднем автобусе и прибавить еще часов десять или даже двенадцать на отдых с дороги, отложив клиента на следующий день– он все равно готов умереть в любую минуту, для него лишний день вредным не будет. Еще спасибо скажет.

Отсчитав купюры, Проводник затолкал оставшуюся плотную пачку в наволочку, а наволочку заткнул в аккуратно проделанную дырку в матраце, которую в свою очередь зашил и прикрыл ворохом белья. Не то, чтобы старуха могла их стащить, – у самой ж немерено, – но лучше перебдеть, чем недобдеть, ведь так? Схватив свои нехитрые пожитки, он перекинулся парой слов с бабулькой, потом издевательски чмокнул в плешивую макушку и захлопнул за собой входную дверь.

Да, старой будет, что вспомнить перед смертью, хотя она и его переживет.

* * *

–Мистер, вы спите? – он сделал вид, что действительно спит.

–Отстань от человека– видишь же, что спит! – сказала другая девушка.

С ним посадили тех еще болтушек– они не затыкались уже целый час.

–Слышала, наверное– еще один городок накрыло? – шепотом продолжила та, что пыталась до него дозваться.

–Еще бы не слышала– по всем телеканалам только об этом и трубят! Того и гляди, скоро и к нашим заявится!

–Не, точно нет! Наши так просто не дадутся– у них и оружие есть и безопасность на уровне! К тому же, в городе свыше ста тысяч населения– нереально даже за круглые сутки учудить нечто подобное!

–Когда это случилось в первый раз, ты то же самое говорила, врушка! – смешок, – Мол, врут они все, чтобы нас попугать да услуги охраны предложить! А в итоге оказалось, что не только не врут, но даже не преувеличивают! Подумать только– двадцать тысяч человек за одну ночь!.. Это же какую скорость и ловкость надо иметь, чтобы успеть за каких-то восемь часов– восемь часов, ты только вдумайся! – перебить столько народу!

–Но вот с сороковником так и не вышло, а ты говоришь!

–Так все равно ж в итоге все перебиты были! Не важно, сколько времени понадобится этому чудовищу– день, ночь, вся неделя– он все равно не остановится! Ты же видела ту передачу, правда?

–В которой какой-то псих сказал, что уничтожит наш мир? П-фи, держи карман шире– поймают, нашпигуют пулями под завязку и бросят в карцер, где таким самое и место! А потом еще и камеру установят, будут себе на бюджетные ассигнования зарабатывать через ставки– через сколько пуль заорет, через сколько загнется…

–Не согласна! Надо сначала поймать, а пока делить шкуру неубитого медведя это то же самое, как… ну, не знаю… на звездные системы права собственности заявлять, во!

–Ничего ты не понимаешь, дурочка! Сейчас такие ружья собирают– с одного выстрела слону голову отсечь можно, а этому так и подавно! Наладят производство, выпустят широкими поставками, мужики закупятся и прихлопнут этого таракана!

–Ох, что-то боязно мне… мужики да с оружием… как бы нас самих с остальными женщинами за все хорошее не перестреляли– всяко ж проще будет! Расстреляют и по выездам из городов выставят, мол, на тебе жертвоприношение, только отвянь от нас и иди своей дорогой…

–Ну уж нет! Никто подобного не допустит, уж будь уверена– мы слишком ценны!

–Легко тебе говорить– ты же у нас не абы кто, а дочь военного! А я? Я-то ж никто почти, у меня ни родословной, ни друзей влиятельных, на что мне надеяться?

–На меня, дурочка! Я тебя никому в обиду не дам, ты же знаешь?

–Знаешь, я все-же не уверена в том, что тебе это под силу. Я, конечно, верю в то, что ты меня не бросишь, но что, если… вдруг мы просто будем все перебиты?

–Не будем, зуб даю! Ты же помнишь ту запись, где еще руки обрезали? Думаешь, с такими рогатками можно хотя бы кролика зашибить? То же мне! Слушай! – раздался тихий хлопок и хихиканье, – Всего-то и нужно, что разок попасть дротиком с транквилизатором, вырезать челюсти и провернуть ту фишку с руками, а после… опасность минует! Никто не погибнет, даже ребра себе не сломает, это я тебе гарантирую! То будет такое жалкое зрелище, что даже самым трусливым идиотам станет понятно– все, мы победили! Опасность миновала и больше никогда не возникнет! Только представь: мой папа– и всемирный герой!.. Возвращает это поганое животное туда, где ему самое место! Да ему тут же весь мир в ноги кланяться будет, даже чувак, что "Фонд помощи" создал, наверняка не преминет поделиться, ну, хотя бы двадцатью процентами… и тогда мы станем богаты, как никто в этом мире! Сразу же прикупим собственности во второй зоне, вольемся в высшее общество– на нас будут направлены фотоаппараты, видеокамеры, по улицам будут гнаться нечесаные чмошники-репортеришки, за ними журналистки с операторами и все как один будут пытаться урвать кусочек нашей жизни, раскрыть его перед остальным обществом, чтобы сказать: "Вот они– люди!"