Наталья Свидрицкая
Хроники Нордланда. Цветы зла
– Что там, всё-таки, произошло? – Спросил Гэбриэл в промежутке между танцами. Он теперь, как её жених, мог свободно общаться с Алисой, не рискуя вызвать никаких нареканий. Алиса пожала плечами:
– Я не хочу вспоминать. Почему она такая злая?
– Мне кажется, что это из-за меня. – Неуверенно произнёс Гэбриэл. – Она меня не выносит, и есть, за что.
– Но она же не знала про меня. – Прошептала Алиса. – И ещё, знаешь, она со многими такая… Такая злая!
Гэбриэл с сомнением глянул на Габи. Он считал Алису очень умненькой, и не мог сомневаться в её оценке. Но Гарет-то Габи любил… Он ещё не знал, что любить можно и не только совершенство во всех отношениях, какой он считал Алису.
Гарет смотрел на брата и его невесту с лёгкой усмешкой: они так трогательно смотрелись рядом! Высоченный Гэбриэл казался ещё выше и мужественнее, склоняясь к своей маленькой и хрупкой Алисе; а в его взгляде на неё было столько заботы, столько нежности, что это видели даже самые толстокожие. Естественно, все думали и говорили только о них, разглядывали их, обсуждали, гадали, как так вышло, что Алиса почти мгновенно заполучила самого завидного жениха? Дамы не успели решить для себя, что он гораздо перспективнее, чем его брат, который достанется заморской принцессе, что он не избалован и не искушён, а потому станет лёгкой добычей, как его уже прибрали к рукам – да так ловко и быстро, почти мгновенно! И кто?! Маленькая, никому не известная, плохо одетая тихоня… Впрочем, что касалось одежды, то никто не сомневался, судя по первому подарку жениха: плохо одетой она останется не долго. Кто-то уже пустил слух, что изумруд, подаренный ей принцем, её жених не стал продавать, а собирается сделать из него кулон… Что, кстати, соответствовало действительности, если не считать того, что сделал это не жених, а Гарет. Гарет любил роскошные вещи и обожал делать подарки; подарки для женщин он считал вообще панацеей от всех женских проблем и причуд. Ларчик с драгоценностями, которые они выбрали с Гэбриэлом, уже ожидал Алису, и это было только начало… Габи злилась страшно. Она сама обожала драгоценности, и до сих пор все подарки Гарета изливались на неё одну. Дамы набросились на ларчик, как пираньи на коровью тушу, и по мере того, как извлекались и разглядывались предметы оттуда, настроение Габи всё падало и падало. Колечко, которое Гэбриэл подарил Алисе, как обручальное, ей понравилось, даже не смотря на то, что изумруды Габи не любила, и, если бы рассматривала его отдельно, то не взяла бы. Теперь же, просто из злой завистливости её натуры, она возжелала это колечко и просто в бешенство впадала, видя другие драгоценности, которые должны были достаться ей! И проблема была даже не в том, что Габи была против этого брака, а в том, что она так резко высказалась против, – а её недовольство проигнорировали! Словно она никто, и звать её никак! Алиса в её понимании была просто пешка, какая-то… козявка никчёмная, которую, вот ужас, поставили выше неё, графини Ульвен, и кто – её самые близкие люди! Габи казалось, что если она сейчас не добьётся своего, не помешает этой помолвке и не избавится от Алисы, то это будет поражение и унижение страшные. И она, оставив двор, поспешила к принцу.
Гэбриэл и Алиса этого даже не заметили. Они были так счастливы, что не замечали вообще ничего. Для них не было ни времени, ни окружающих, ни проблем… Они танцевали, разговаривали, не сводили глаз друг с друга и то и дело касались друг друга, находясь в той стадии влюблённости, когда даже час разлуки становится страшным испытанием, зато когда влюблённые вместе, они в раю. Свободные, счастливые, больше не вынужденные ничего скрывать и ничего бояться, они не могли никак насладиться вполне этим состоянием. Поболтав о том, о сём с другими дамами и рыцарями и пофлиртовав с некоторыми из девушек, Гарет подошёл к ним. Поцеловал ладошку Алисы:
– Маленький прекрасный Рыжик. Я вот подумал… У нас есть сад и марокканский коттедж с небольшой башней, там жила, как бы это помягче сказать, подруга нашего деда, мавританка из Гранады. Это очаровательное, уединённое место, с большим садом; так спланировано было, что башня сообщается только одной дверцей и узким коридором с Рыцарской башней, с нашими покоями. Там тыщу лет никто не жил, надо навести порядок, сделать ремонт, сад привести в порядок – там всё растёт, как придётся, – но это можно сделать быстро, буквально за неделю, там всё в хорошем состоянии. У тебя будет почти что собственный замок, уединение, покой. Ты этого хочешь?
– Да. – Алиса не колебалась ни секунды. – Это будет очень хорошо. Я буду читать, встречаться с Гэбриэлом, а с остальными – только когда захочу. Спасибо!
– Тогда я прикажу прямо с утра начинать работы. Нам пора, Младший; нам пора, Рыжик. Время позднее; Габи ещё куда-то исчезла. Нам с тобой к облаве готовиться, не забыл?
– К какой облаве? – Насторожилась Алиса.
– На вель, вампириху, я тебе рассказывал. – Отмахнулся Гэбриэл.
– Это ведь опасно?
– Нисколечко! – Засмеялся Гэбриэл. – С нами будет Терновник и Марчелло, скажи, Гарет?
– Ты про девочку-то рассказал? – Перевёл разговор на другое Гарет.
– Да.
– Бедненькая! – Стиснула кулачки Алиса. – Меня Гэбриэл просил взять её служанкой, если она поправится, я согласна, конечно, согласна! Это же просто…
– Кстати, ювелиршу-таки поставили в колоду. – Ухмыльнулся Гарет. – Мне донесли. Правда, одежду не отняли, так в платье богатом и поставили, не посмели в гезло* богачку переодеть. Но свою порцию тухлых яиц она получила… Только сомневаюсь я, что она поняла, за что получила. Так и проклинает мужа да Тэсс. Марчелло говорит, что девочка в ужасном состоянии, рот так и не заживёт совсем, шрамы останутся. А жаль, девочка красивая…
– Все полукровки красивые. – Сказал Гэбриэл горько. – К сожалению.
Визит Габи к дяде оказался абсолютно провальным: вместо обещания, что он разберётся с этой нелепой помолвкой, графиня услышала, что она выйдет замуж за Эльдебринка, что это решено, и говорить не о чём. Принц добавил, что Седрик Эльдебринк, насколько ему известно, красивый и мужественный юноша, и бояться этого брака незачем…А её мечты о браке с графом Тулузским просто смешны. После того, как крестоносцы опустошили Аквитанию, Тулуза больше не имеет того веса и значения, что имела прежде, и брак с её графом никаких выгод Хлорингам не даёт. Короче, Габи больше не могла тешить себя этими мечтами… Но и оставить это просто так, без последствий и мести, она не собиралась. Близкие не только растоптали её мечту, но и заставили чувствовать себя униженной: надо же, она так резко высказалась против этого брака, а к ней отнеслись, как к пустому месту! И она должна это так и оставить?! Все эти дни она всерьёз мечтала об Иво, стремилась увидеть его, поговорить с ним, но это было непросто. Габи было страшно, но при том она не могла не мечтать о том, как встретится с ним случайно, и Иво набросится на неё и принудит… Только не получалось. В Девичьей башне Иво почти не появлялся. И в этот вечер Габи вдруг приняла решение. Это было спонтанное решение, всплеск истерики, следствие обиды; чтобы подкрепить его, Габи выпила натощак крепкого вина, переоделась в платье одной из служанок и надела маску. Проникла через Девичью башню в сад, а оттуда – в галерею, что вела в Рыцарскую башню. Она никогда не была в покоях Гэбриэла, но знала, что они в точности такие же, как и покои герцога, которые с детства очень хорошо знала. С кувшином сидра подошла к двери оруженосца и постучала. Руки её тряслись. Она понимала, что поступает, мягко говоря, не очень хорошо. И панически боялась того, что делает… Но думать и здраво рассуждать она в эти мгновения была не способна. У всех в юности бывали такие моменты: когда тобой руководит не здравый смысл и не рассудок, а какая-то истерика, какое-то безумие… Следствие обиды, явной или мнимой, всплеск гормонов, мало ли, что? Если бы Иво в этот момент не оказалось на месте, и ей пришлось бы уйти, скорее всего, второй попытки она бы не сделала. Но Иво был у себя, и история эта продолжилась именно так, как продолжилась.
Когда он открыл дверь, Габи испугалась так, что захотела убежать, но со стороны лестницы раздался какой-то шум, и она шмыгнула мимо Иво внутрь его покоев.
Иво развернулся к ней. Девушка была в его вкусе: тоненькая, гибкая, с маленькими высокими грудками, черноволосая. К маскам он привык, но в масках к нему приходили не служанки, а знатные дамы… От этой сильно пахло розовым маслом, слишком дорогой для служанки вещью. Значит, дама, а служанкой переоделась, чтобы не признали… Что ж, Иво был не прочь. Всё, что он видел: длинная шея с крохотной двойной родинкой в ямочке между ключицами, сами эти ключицы, хрупкие и изящные, шёлк волос, блестящих в мягком свете светильников, изящные кисти тонких рук, не скрытое простой одеждой хрупкое и гибкое тело, – ему нравилось; нравился и запах. Он улыбнулся: девушка забыла снять серьги, так же, слишком роскошные и дорогие для служанки! Она тяжело дышала, прижавшись к стене. С таким Иво уже встречался. Они сами приходили, а потом начинали разыгрывать спектакль, всегда один и тот же: я невинная овечка, а ты – хищный волк и насильник! Начиналось с сопротивления, а заканчивалось просьбами продолжать и воплями восторга. Иво научился даже находить особое удовольствие в этих играх – они его возбуждали. К тому же, девушка нравилась ему всё больше и больше. Он не видел её лица, но в прорезях маски порой сверкала удивительная голубизна. Всё её хрупкое тело трепетало в смятении, и это почему-то возбуждало так, как никогда ещё. Она быстро дышала, и её маленькие круглые грудки вздымались, резче очерчивались контуры ключиц.
– Я вам сидр принесла… – Пролепетала она. Иво усмехнулся, забирая у неё кувшин:
– Я не пью сидр. Это тебе надо было к моему господину. Он его обожает.
– Я не… я… мне надо идти… – Пролепетала Габи. Ей было страшно, ноги слабели и подкашивались. Она отдала бы всё на свете, чтобы сейчас очутиться у себя в комнате и перевести дух! Иво снова усмехнулся, надвигаясь на неё. От него пахло мхом и смолой, вкусно, слабо и возбуждающе, но и страшно. Сердце Габи бешено колотилось. «Я хочу домой. – Молилась она про себя. – Мамочки, я хочу домой…». Иво привлёк её к себе и поцеловал крепко, научившись в последнее время целоваться у своих многочисленных пассий, преодолевая слабое сопротивление. Первый в её жизни поцелуй так потряс Габи, что она безвольно поникла в его руках. Бёдра её отяжелели и налились жаром, в низу живота началось что-то невообразимое. Иво внезапно прижал её к стене всем своим телом, так, что она ощутила упёршийся в её живот твёрдый предмет, который она так хорошо помнила по рисункам Беатрис… Замычала, пытаясь вырваться, но так слабо и нерешительно, что Иво вовсе не обратил на это внимания, одной рукой придерживая её затылок, а другой найдя и сминая её грудь. Габи вцепилась в запястье этой руки, чтобы освободиться, застонала в отчаянии: Иво уже задрал её подол. Он был не на шутку взбудоражен, и не остановился бы теперь ни за что. От Габи исходил такой потрясающий аромат, уже перебивающий даже запах розового масла, тело её было таким сладким, таким трепетным, таким горячим и страстным, что оторваться от него было совершенно нереально. Содрогаясь в его руках, уже очутившись на волчьей шкуре, Габи жалобно стонала, не смея закричать и привлечь внимание стражи или Гэбриэла, который мог находиться неподалёку. Как бы она объяснила своё присутствие тут, свою маску, наряд служанки?! Иво действовал умело и быстро; продолжая жадно целовать её, он легко и уверенно раздвинул её напрягшиеся бёдра и под её жалобный вскрик лишил невинности племянницу королевы – за что ему, вообще-то, полагалась одна из самых страшных и мучительных казней. Габи зажмурилась и быстро задышала, едва он оторвался от её губ.
– Ты что, целка? – Спросил он озадаченно. Габи молчала, кусая губы. – Ну, теперь это уже не важно. – После долгой паузы произнёс Иво, почувствовав только ещё большее возбуждение. Отпускать Габи смысла больше, и вправду, не было, и он отдался наслаждению, которое было на самом деле огромным. Габи оказалась просто невероятно желанной и сладкой добычей; в ней было нечто, возбуждающее, влекущее, сводящее с ума. Она стонала под ним, вся дрожа и трепеща, и это усиливало наслаждение.
Но наслаждалась и Габи. На своё счастье, – а может, и на беду, – она оказалась способна получать неслыханное наслаждение. Когда она осознала, что член в её теле – реальность, беспощадная и непререкаемая, и ей уже ничего не изменить, Габи отдалась новым ощущениям. И эти ощущения были приятными. Боль почти сразу исчезла, заглушённая возбуждением и новизной. В животе нарастало напряжение, почти невыносимое, которое заставило её задыхаться, вцепившись в его бёдра, так сильно, что ногти ранили кожу, вскрикивать и метаться головой по волчьему меху. Спазм оргазма сотряс её тело, и снова, и ещё – пока Иво не кончил сам, Габи корчилась и рычала от наслаждения. Это длилось более минуты, а для самой Габи – почти вечность. Обмякнув, она несколько секунд вообще ничего не понимала и не чувствовала, кроме наслаждения и чувства опустошённости. Иво целовал её влажные груди, гладя их и вновь целуя. Они оказались именно такими, как он и представил себе: круглыми, маленькими, плотными, высокими, с розовыми твёрдыми сосками. У полукровок, как и эльфиек, соски были терракотовые или коричневые, у этой же дайкины – нежно-розовые и сжавшиеся, как розовые бутончики. Её белая нежная кожа с множеством тёмных крошечных родинок, повлажневшая – было жарко, – пахла сильно, но не противно, наоборот, словно какие-то сильные и терпкие духи, которые хотелось вдыхать и вдыхать, получая наслаждение. И Иво, пользуясь тем, что Габи не могла пошевелиться и оттолкнуть его, ласкал, тискал и целовал это тело.
– Какая ты сладкая! – Выдохнул, когда она застонала и пошевелилась, пытаясь прикрыть от него грудь. – Так ты что, девочкой была?..
– Отпусти. – Чуть слышно прошептала Габи.
– А может, ещё разок? – Не отпустил её Иво. – Теперь-то что? Тебе же не больно?
Габи промолчала, отвернув лицо. Теперь-то что, в самом деле?.. В опустошённом теле больше не было напряжения и истерики, и проснулся рассудок. Теперь-то что?.. Она не девственница… Она сделала это… Совершила преступление, осуждаемое и церковью, и людьми. То, что приведёт в ужас её мать и отца, что заставит Гарета и дядю презирать её… Иво ласково, но настойчиво приподнял её и поставил на четвереньки.
– И точно, кровь… – Прошептал Иво, оглаживая её. – Ты моя сладкая… Не жалей, слышишь?.. – Вновь овладел ею, и Габи застонала. В смятении, вновь возбуждаясь, она упала грудью и лицом на шкуру, вцепившись в неё напрягшимися пальцами. И вновь получила долгий и сильный оргазм, который окончательно изменил её и её жизнь. Иво помог ей встать, повёл в баню. Габи подмылась, дрожащими пальцами едва заставив коснуться себя там, где её тело навсегда и так неожиданно изменилось, и где чувствовались следы мужчины. Выйдя, шарахнулась от Иво, наотрез отказалась, чтобы он провожал её… Бросилась в сад, добежала единым духом до Девичьей башни, прокралась к себе. Упала в постель, зарыдала, впрочем, сама не зная, о чём рыдает. Её беспокоило не то, что она лишилась невинности, а то, что об этом могут узнать. В то же время она ни на секунду не думала о том, что больше не сделает ничего подобного. Напротив. Она лежала без сна и думала, как продолжить эти встречи? Как сделать так, чтобы не попасться, чтобы не опозориться, и в то же время не лишить себя только что открытого удовольствия?.. Ей нужен был сообщник, товарка, которая прикрыла бы её. Габи, хоть умом и не блистала, понимала, насколько это серьёзно, и ломала голову над этим вопросом… Она не раскаивалась. В её понимании, она была абсолютно не виновата. Это кузен и дядя толкнули её на этот шаг, а Иво и вовсе изнасиловал её, так что сама Габи – пострадавшая сторона.
К утру она нашла выход для себя. Она снимет дом в Гранствилле… Точнее, её доверенное лицо снимет дом. А доверится она Беатрис. Габи решила, что припугнёт эту дрянь разоблачением, и та не посмеет выдать её. Будет делать всё, что Габи ей прикажет, как миленькая, и молчать об этом! Вообще-то, у Хлорингов были дома в Гранствилле, большинство из которых сдавалось в аренду ювелирам или аптекарям, но дом на улице Вязов, носивший поэтическое название «Дом голубого света», был пуст, и в него обычно селились гости Хлорингов из тех, кому не хватило места в замке и кто по своему статусу не тянул на почётного. От этого дома было недалеко от церкви святой Анны, и Габи быстро придумала причину, по которой ей необходимо было останавливаться именно там, посещая город: она хочет молиться святой Анне о счастливом замужестве и покровительстве. Совершив нешуточный мозговой штурм, она даже придумала ещё вполне себе реальную причину: её тётка, на которую она похожа, как две капли воды, бездетна, и Габи желает молиться святой Анне, чтобы её миновала участь сия.
Не ведая, какое возмутительное и чреватое последствиями событие произошло в замке, Гарет и Гэбриэл, едва стемнело, в сопровождении Терновника, Марчелло и Адама отправились в Гранствилл, охотиться на вель. За прошедшие пару дней никаких новых нападений и исчезновений не было; то ли вель была сыта, то ли помогли меры, принятые стражей Гранствилла и Хефлинуэлла. В городе знали, что прогулки при луне в одиночестве опасны, а так же прошла уже информация о том, что с тихенькими девочками, которые не отвечают на вопросы на улице глухой ночью, ни в коем случае связываться нельзя.
Лошадей охотники на вампиршу оставили у ворот, чтобы грохотом копыт не вспугнуть свою дичь, и дальше пошли пешком, всё время поднимаясь в гору – Старый Город был построен на скале, возвышающейся над Ригиной и только немного уступающей в высоте Золотой Горке. Ночной Гранствилл разительно отличался от дневного – словно это был совершенно другой город, тихий, безлюдный, даже пустынный. По обочинам улиц шмыгали порой любопытные коты, да брехали кое-где собаки, но людей не было видно, никого, ни души. Окна нижних этажей были закрыты ставнями, светились лишь редко-редко узкие окна вторых и третьих этажей. Шли они тихо, не разговаривая, но даже такой тихий звук их шагов в ночной тишине, среди высоких домов, эхом отдавался от стен. Гэбриэл ясно-ясно вспомнил своё приключение в Городе Мёртвой Королевы, свою растерянность, гнев и отчаяние. Своё одиночество, которому навсегда положил конец Гарет. Он не один и никогда больше не будет один… И именно это главное: не власть, не деньги, не предметы роскоши, и даже не роскошный конь и не меч Виндсвааль. Отец прав: самое драгоценное – это близкие люди, их любовь и доверие. Люди, с которыми можно и поговорить, и помолчать, и поссориться, и помириться. Которым можно рассказать о том, какая ерунда с тобой произошла, и которые выслушают и поговорят с тобой об этой ерунде и обо всём на свете. Которым можно пожаловаться, с которыми можно поспорить и всё-таки остаться близкими людьми. Или полукровками, не важно. И с которым – самым близким из всех, – можно идти молча по ночной улице и знать, что больше никогда с тобой не случится того, что случилось в Элиоте.
В неярком свете ущербной луны собор казался серебристым, призрачным, нереальным и очень, очень красивым. Резьба выглядела кружевом, угольные тени подчёркивали изящество пропорций. Статуя Генриха Великого казалась таинственно – живой, словно всадник вот-вот тронет поводья огромного коня и гулко поскачет по площади. Гэбриэл, обладавший богатым воображением, засмотрелся на него, ярко представив себе эту картину, и тут к ним подбежал запыхавшийся молодой стражник. Он так топал своими сапожищами, что его задыхающийся шёпот показался забавным:
– Милорды!!! – Его глаза на бледном лице казались огромными и чёрными от волнения. – Там… там… как вы говорили, сударь эльф… эта – в белом платье, – ведёт парня к собору… Мы не сунулись! Сразу к вам! – Он всё не мог отдышаться. У него тоже с воображением было всё в порядке, а девушка оказалась прехорошенькой. Парень представил, что если бы, к примеру, он не знал о ней ничего, и встретил ночью, – ведь повёлся бы! Нет, сначала, как порядочный парень, предложил бы помочь, проводить, одна ведь, и молоденькая такая, и так легко одета! Но он хорошо видел, как тварь эта ластилась к парню, гладила, льнула, отстранялась и манила, загадочно сверкая огромными чёрными очами с лихорадочным блеском. Ну, кто бы отказался?! Он бы – точно нет! Парень был не женат, и секс у него был всего раз, и то с трактирной девахой, после которого стыдно было – жуть… Хотя и понравилось, если честно, очень. А тут – такое приключение! Нет, не устоял бы он… И превратился бы в корм для вампирят – ужас-то какой, Господи!!!
– Правильно сделали, что не сунулись. – Похвалил Гарет. – Как скажешь, сударь Терновник, парня лучше сразу отбить, или проследить как-то можно за нею, чтобы на гнездо вывела?
– Я спущусь к реке, – ответил спокойно эльф, – и пройду по тому тоннелю, где убили женщину. Думаю, он меня выведет к её кладке. А вы ступайте за нею. Вдвоём, иначе она услышит – у вель чуткий слух, человеку её не обмануть, и запах человеческой крови она учует мгновенно. А парня отбивайте – она не поведёт его к прежней кладке, спрячет в другом месте, она хитра.
Эльф исчез – просто исчез. Только что был рядом, и вдруг пропал. Марчелло покрутил головой, что-то пробормотав по-итальянски, и Гарет тихо фыркнул.
– Вот ведь нелюдь. – Вслух озвучил Адам. – Аж мурашки по шкуре. Как он это делает?..
– Отбивайте, говорит, парня. – Глубоко вздохнув после исчезновения, пожаловался стражник, – а при том говорит: не шумите…
– Она может его просто прикончить, услышав шум. – Ответил Гарет. – Мы пойдём за ними потихонечку. На голос.
– Какой голос? Она ведь молчит…
– Но парень-то наверняка болтает что-нибудь. – Усмехнулся Гарет. – Типа, куда ты меня ведёшь, красотуля, да когда уже мы с тобой сделаем это, ла-ла-ла… Пошли, младший. Ты, Марчелло, и ты, Адам, ступайте за нами где-нибудь через четверть часа. – Свои длинные, до плеч, волосы для боя Гарет завязал шнурком, и, как и Гэбриэл, и Терновник, надел на себя эльфийскую кожаную броню, усиленную серебряным плетением, красивую, прочную и очень лёгкую, не сковывающую движений. На оба запястья они с братом надели напульсники со щитками, усиленными острыми, как бритва, лезвиями, заканчивающимися шипами – тоже эльфийское приспособление, служившее для обееруких Ол Донна и защитой, и дополнительным оружием. Удар топора или секиры такой щиток не выдерживал, но сабли или лёгкого меча – вполне. Гэбриэл, как и эльфы, и Гарет, уже с лёгкостью научился в бою перекидывать меч из одной руки в другую, ошеломляя и запутывая противника, и, если честно, очень этим гордился и в глубине души не верил, что не справится с какой-то там вампирихой, которая выглядит, как худенькая бледная девочка.
В сквере за забором было тихо, очень темно – свет луны не проникал сквозь древесные кроны, – и очень неуютно. У близнецов, ступающих бесшумно, как огромные коты, глаза засветились золотисто-красным: оба почуяли опасность сразу же. Оба знали, куда им не следует идти: к обитой железом двери в глубине сквера, внизу, в конце нескольких каменных ступеней, от которой явственно дышало жутью. Гэбриэлу, чтобы пойти туда, пришлось преодолевать внутреннее сопротивление, но оно же и помогало: когда они с братом оказались внутри, он знал, где находится вель, так хорошо, словно его вела у ней прочная незримая нить. И запах: вель пахла кровью, ржавчиной и мускусом. Сжимая рукоять Виндсвааля, Гэбриэл шёл на этот запах по нескончаемому лабиринту галерей с нишами в два яруса, в каждой из которых были каменные гробы. Кое-где возле них лежали цветы, засохшие и свежие, стояли светильники или лампадки; кое-где, вставленные в кольца на стене, чадили факелы. Некоторые гробы были деревянные; попадались и гробы с изображениями покойных на крышках. Гэбриэлу не нравилось здесь, но десять лет, проведённых в Садах Мечты, давали ему спокойствие и уверенность, которых не хватало его брату. Он шёл и шёл вперёд, чувствуя, что брат отстаёт, но не задерживаясь ради него – ему хотелось быть первым и самому прикончить вампириху. Чем дальше, тем старее и заброшенней становились гробы. Гораздо больше стало деревянных; многие из них покрылись плесенью и даже грибами. Запах тоже изменился: пахло плесенью, гнилью, сыростью. Похолодало. Как-то сразу было ясно, что как минимум сто лет сюда никто не заходил. В нишах, в трухе, оставшейся от гробов, лежали кости вперемешку с лохмотьями.
– Я тебя чувствую… – Прошептал Гэбриэл, внезапно замерев и обнажив меч. Медленно поворачиваясь вокруг себя, он напряжённо прислушивался к себе. Лицо его сделалось отрешённо-спокойным, напоминая венецианскую маску. И внезапно распахнул глаза, и те сверкнули золотисто-красным так, что, казалось, отсветы запрыгали по стенам:
– Выходи, тварь! – Хрипло крикнул он, и из тьмы на него ринулась чёрная, как сам мрак, тварь. Её чёрная кожа, лишённая шерсти, не блестела в свете факела – словно оно поглощало сам свет. Вель рявкнула, широко разинув пасть, усеянную острыми, как иглы, сахарно-белыми зубами, и Гэбриэла, не ожидавшего этого, отшвырнуло назад. Он ударился плечами о край каменного свода, едва не упав в нишу, в кучу костей и трухи, а вель прыгнула следом, когтистой лапой ударила наотмашь – Гэбриэл успел прикрыться мечом, и та взвизгнула, коснувшись Виндсвааля, отпрянула, зашипела, вся скорчившись от злобы.
«Эльф! Тварь! – Ударило в голове Гэбриэла, причиняя глухую боль. – Ненавижу! Убью!! Убью!!!». Вель вновь рявкнула, но Гэбриэл, теперь уже ждавший этого, устоял и пошёл на неё. Красный огонь его глаз бесил и пугал вампириху, она сжалась и завопила, долго, протяжно, чуть слышно, но от силы этого крика с Гэбриэла, как при сильном ветре, рвало одежду, выворачивало меч из рук. Он упёрся ногами в пол изо всех сил, и вновь устоял, но голова, где колотились чувства-мысли вель, дико болела, и носом у него шла кровь.
«Убью! Убью!! Убью!!!» – Бухало в голове Гэбриэла.
– Не выйдет… – Прохрипел Гэбриэл, поднимая руку и прикрываясь мечом. – Это я тебя…
У вель кончился воздух, и она умолкла. Взвилась вверх, резко метнулась, казалось, во все стороны сразу, и когти её рванули плечо правой руки Гэбриэла. Виндсвааль с глухим звуком упал на камни. Гэбриэл шарахнулся в сторону, вель, которая, казалось, только что была справа, вдруг щёлкнула зубами слева, у самой шеи, но учуяла серебро и с визгом отпрянула, успев полоснуть когтями по груди. Но и Гэбриэл не остался в долгу – кулаком засадил ей в лицо – или в морду?.. – и оглушил её-таки, да так, что она отлетела к стене и мягко шлёпнулась об неё. Подхватив с камня меч левой рукой, Гэбриэл, чувствуя онемение в груди, всё-таки смог поймать на острие вель, почти тут же вновь ринувшуюся на него. Та мгновенно превратилась в девушку, затрепыхалась, как гигантская летучая мышь, попавшая на иглу, завизжала, зашипела на Гэбриэла, скаля клыки… Последнее, что Гэбриэл увидел – это серебристый всплеск стали: Гарет, наконец-то догнавший его, снёс вампирше голову.
Открыв глаза, Гэбриэл ощутил сильнейшее дежавю: на него смотрели печальные еврейские глаза, и его руку гладила сухая рука Моисея. Он даже зажмурился, на миг потерявшись в пространстве и времени.
– Вот уж не думал, молодой человек, что опять буду лечить ваши укусы! – Ласково улыбнулся ему Моисей. – Вы уже сделайте с этим что-нибудь, я вас умоляю! Бедная девочка наплакала здесь море слёз, пока вы отдыхали!
– А я ему ещё добавлю. – Мстительно заметил Гарет, появляясь за плечом Моисея. – Я его выпорю, самолично, мокрыми розгами! Какого хрена, придурок, ты попёрся вперёд меня, а?!! Героем стать захотелось?!
– Я тоже тебя люблю. – Хрипло и очень тихо, но с довольной улыбкой ответил ему Гэбриэл.
– Если бы ты нас хоть во что-то с отцом и Алисой ставил, – не сдался Гарет, – ты бы подумал о том, что с нами станет, случись с тобой что!!! А ты рванул, как дикая свинья, бегом, чтобы отличиться!!! О себе ты думал, о своей славе, придурок конченый!!! Ну, и как?! Понравилось?! Ты три дня тут валяешься!!! ТРИ ДНЯ!!! Если бы не Терновник и его зелья эльфийские, даже Моисей в этот раз тебя бы не спас… Сволочь ты… сука ты… – Он задохнулся, – сука ты эгоистичная!!!
– Мальчишку-то спасли? – Спросил Гэбриэл. Он понимал брата и понимал его гнев, и сказать ему было нечего. Да, эгоистичная сука он, согласен.
– Спасли. – Гарет отошёл к окну, отвернувшись. – Живой, хоть говорить не может и писает в постель. С головушкой что-то приключилось, когда от паралича отошёл. Но говорят, совсем отойдёт. Наверное.
– А кладку?
– Терновник нашёл и уничтожил. Вместе с парнем. Там сейчас люди Адама прочёсывают катакомбы эти и сыплют негашёную известь на всякий случай. А голову вампирихи на пике выставили, на площади. Марчелло говорит, что в городе уже слушок пополз, что вампириху, дескать, Хлоринги и эльфы человечиной подкармливают. Типа, чтобы на неугодных им людей науськивать.
– Бред какой-то.
– Бреду скорее поверят. Но теперь всё, ша, слухам конец. Все трындят о том, какой эрл Валенский герой и красавчик, вампириху замочил. К тебе даже делегация горожан заявлялась, во главе с родителями покойного Шрама, с подарком и соболезнованиями и пожеланиями поправиться. О тебе в Богослове сейчас молятся, Младший, гордись.
– Угу. Я горжусь, да. Что подарили-то?
– Кубок. Золото, чеканка, алмазы, и надпись: «Mia tristeza es mia, y nada mas».
– Чего?
– Моя печаль – только моя, и на этом всё. – Перевёл Моисей. – Латынь. Похоже на девиз.
– Мне нравится. – Задумчиво произнёс Гэбриэл, прикрывая глаза. Голова по-прежнему болела, хоть и не так сильно, как при нападении вель. И он продолжал чувствовать её запах, запах крови, ржавчины и мускуса, словно наваждение.
– Да. – Кивнул Гарет. – Для девиза сгодится. Через неделю тебя посвятят в рыцари, готовься.
– А что делать? – Встрепенулся Гэбриэл.
– Поститься. Во всех смыслах. – Мстительно усмехнулся Гарет. – С женщинами тоже – ни-ни. Ни музыки, ни танцев, молитва, пост и размышления о рыцарстве. О его сакральном смысле, о своих высоких обязанностях, всё такое.
– Тебя так же посвящали?
– Нет. Меня посвящал король, во время боя. Я встал на одно колено, он меня стукнул по плечу мечом плашмя, сказал: «Встань, рыцарь!» – я встал и продолжил бой. Времени не было на всякие церемонии. – Он обернулся, услышав женский голос, позвал:
