Наталья Свидрицкая
Хроники Нордланда. Цветы зла
– Спасибо тебе, мастер Грэй, что не утаил от меня правды. Так вышло, что ты знаешь нашу тайну: что мой сын не с севера вернулся к нам, а с юга, и был в плену в некоем замке. Не дай нам пожалеть об этом. К верным людям я щедр и милостив, но предатели должны получать по заслугам.
– Какую тайну? – Удивился Нэш. – Я знаю только то, что и все: что их сиятельство ехали с руссами по Королевской Дороге, и случайно в Июсе с братом встретились, по благословению Господа и святого Аскольда. Вам это любая сплетница в округе расскажет.
– Вот и хорошо. – Улыбнулся принц. – Тиберий, награди мастера Грэя за его доброту и благородство. А Алису я приглашаю сегодня на ужин. Она призналась, что играет на лютне и поёт, и я хочу её послушать, а заодно представить её официально.
– Я правильно понял, – замер Тиберий, – это будет официальный ужин?!
– Да, Тиберий. – Принц глубоко вздохнул, расправив лёгкие, и повёл шеей:
– Хватит уже жить упырём каким-то. Пора вернуться к моим подданным.
Просиявший Тиберий поклонился, бросил на Гарета ликующий взгляд, и исчез, с ним вышел и Нэш. Гарет подошёл к отцу и вручил ему кольцо из белого драконьего золота, украшенное переливающимся александритом:
– Мириэль просила передать его тебе. – Сказал коротко. – Она передала так же, что это кольцо сделала мама, когда была совсем юной, и заклинала его тоже она.
Принц взял кольцо дрогнувшей рукой:
– Почему вдруг… почему она… – Зажмурился, сжав кольцо в кулаке, справился с собой, произнёс увереннее:
– Она ведь очень сильно злилась на меня за то, что я не отказался от Лары. Она считала, что я мог отказаться от союза с нею ради неё же самой, и может, даже была и права. Лару погубил я.
– Маму погубил Драйвер. – Мрачно возразил Гарет. – Он всё равно бы это сделал, ты сам говорил, что он стал одержим ею до вашей свадьбы, как только увидел и понял, что её любишь ты. Он всё равно что-нибудь сделал бы, отец, назло тебе, из ненависти к ней. Не казни себя, не надо.
– Да. – Тряхнув головой, согласился принц. – Как я могу жалеть о том, что подарило мне вас? – Он взглянул на сыновей, улыбнулся. – Гордыня – грех, но как же я вами горжусь!..
Глава шестая Девичья башня
Алиса ждала на лавочке под окном, чувствуя на себе взгляды двух стражников в цветах его высочества, и нервно переплетая пальцы и заламывая руки. Она чувствовала, что была не очень хороша, догадывалась, что принц ей не поверил, и жестоко страдала от того, что отец Гэбриэла считает её лгуньей. Когда вышли Тиберий и Нэш, она взглянула на них так печально, и так трогательно, что Тиберий счёл нужным ласково улыбнуться ей и, остановившись перед нею, сообщить:
– Хочу вас порадовать, леди Алиса, его высочество принял решение относительно вас. Вы становитесь придворной дамой графини Маскарельской, получаете содержание в размере ста дукатов в год и небольшое разовое вознаграждение для того, чтобы приобрести необходимые наряды и украшения. Вашим опекуном отныне является его высочество лично, он позаботится о вашей безопасности, и том, чтобы вы ни в чём не нуждались и чувствовали себя спокойно. Поверьте, ему можно доверять! Ваше будущее отныне безоблачно, дорогая леди Алиса, поверьте!
– Я знаю! – Алиса прослезилась от радости. – Ах, как я это понимаю! Я так благодарна его высочеству, так благодарна! Он такой чудесный… Мне бы хотелось…
– Вы приглашены сегодня на ужин. – Перебил её Тиберий. – Его высочество надеется услышать ваше пение. А сейчас вас проводят в ваши новые покои, где вы будете отныне жить, к вам приставят служанку и она поможет вам обустроиться на новом месте. На этом позвольте откланяться, – он церемонно поклонился, и Алиса, порозовев, ответила изящным поклоном. И бросилась на грудь Нэшу, едва Тиберий ушёл:
– Нэш, как хорошо, как хорошо!!! Я так счастлива, я задохнусь сейчас от счастья!!! Я буду жить в этом замке, и гулять в саду, и всё такое… ах, как это прекрасно!!! Спасибо тебе, ты такой замечательный!!! Ты столько для меня сделал!!! – Она запрокинула голову, глядя ему в глаза сияющими влажными глазами. – У вас с Мартой всё будет чудесно, всегда-всегда, Нэш, я обещаю!..
– Дама Алиса Манфред? – Подле них остановилась высокая статная женщина лет тридцати с небольшим, прекрасно одетая. – Я дама Карлотта Ульвен. Позвольте проводить вас в Девичью Башню, в ваши новые покои, и ознакомить с вашими обязанностями и нашими правилами.
– Ступай, девочка. – Ласково пожал её руки Нэш. – Ступай, и будь счастлива!
– А когда я могу её увидеть?! – Спросил Гэбриэл, едва они с братом покинули покои принца Элодисского.
– Младший. – Гарет повернулся к нему, взял за плечи. – В идеале – вам до свадьбы бы видеться поменьше. Но я знаю, что ты не сможешь и не захочешь этого. Поэтому я вам устрою свидание сегодня ночью. А теперь уймись, иди в баню, и ложись спать. Хорошо?..
– Я не усну. – Признался Гэбриэл. – Меня всего трясёт. Я хочу увидеть её, как ты не понимаешь?! Хочу убедиться, что с нею всё в порядке, что она довольна. Ведь всё это на самом-то деле ради неё, понимаешь?!
– Понимаю. – Гарет вздохнул. – Понимаю… Младший, если вдуматься – ты сделал для неё больше, чем вообще в силах сделать мужчина для женщины. Ты не только её спас, не только вытащил из жуткой ямы. Ты устроил её судьбу так, как и не могла мечтать девушка без роду-племени, без родственников, имени, приданого, наконец! Она – придворная дама принцессы крови, без пяти минут невеста принца крови и невестка королевы!
– И что, мне теперь плату с неё потребовать?! – Возмутился Гэбриэл.
– При чём тут плата? И при чём тут благодарность?! Я ведь не к тому это тебе говорю!.. Я говорю это тебе для того, чтобы ты перестал париться о пустяках теперь, когда ты обеспечил её главным!..
– Счастье Алисы – это не пустяк. – Со священным негодованием в глазах отчеканил Гэбриэл. – И что бы я для неё ни сделал, всего будет мало, такая она есть!
Гарет только вздохнул.
Алису проводили на женскую половину, в Девичью Башню, такую же, как Рыцарская, но куда более населённую. В башне братьев, помимо их самих, жили их армигеры, рыцари свиты Гарета – у Гэбриэла собственных рыцарей пока не было, – пажи и личные слуги. Стража жила в казармах при Тюремной Башне, а прислуга на всё жила в собственном дворе при Южной башне. В Девичьей Башне и прилегающих к ней галерее, башенках, гнёздами прилепившихся к ней, и домиках, пристроенных к стенам в саду и к самой башне изнутри Женского двора, жило множество народу, в основном, женщины – дамы, горничные, служанки, камеристки, портнихи, белошвейки, и масса прочего, страшно нужного, живого инвентаря. Здесь же жили музыканты, без которых женский двор просто жизни своей не мыслил, какие-то странные личности, занимающиеся гаданием и составлением гороскопов всем и вся, художники, рисующие день и ночь туалеты и драгоценности, которые потом заказывали – или не заказывали, – Габи и её дамы, копирующие платья и головные уборы с портретов и картин, и создающие личные часословы и молитвенники для графини и её придворных дам, на которые сейчас была бешеная мода в Нордланде. Молитвенник должен был быть непременно небольшим, чтобы помещаться в дамской сумочке, тоже только что вошедшей в моду. Эта сумочка представляла из себя бархатный мешочек, расшитый золотом и драгоценностями, на кожаном или шёлковом шнурке, который вешался на запястье. В сумочке непременно должны были находиться нюхательные соли, зеркальце, гребень и молитвенник… Ну, как минимум. И последний, естественно, должен был быть маленьким – как можно меньше и легче, но при этом изящным и украшенным миниатюрами, номинально – из жития святых, но хитроумные художники, чтобы сделать молитвенники желаннее и интереснее для дам, одевали своих святых в модные туалеты и помещали в модные интерьеры. Гарет, естественно, всех этих тонкостей просто не знал – зачем они ему были нужны?! – и у Алисы не оказалось в арсенале ни сумочки, ни молитвенника, ни одной модной шапочки, которые тоже были страшно популярны и жизненно необходимы при дворе графини Маскарельской, не говоря уже о прочих хитрых женских мелочах. У неё не было практически ничего, кроме красоты и такта. Но вкус у неё был, и она с восторгом и тайным вожделением посматривала на попадавшихся ей по пути в её личную комнату дам, на которых были такие восхитительные головные уборы! Особенно модны были теперь, в начале лета, шапочки из сильно накрахмаленных кружев, разнообразные, от ажурных конусов до таблеточек с вуальками. Такая таблеточка мгновенно воцарилась в воображении Алисы на её собственной головке, и она чуть не заплакала от того, что так плохо и бедно одета. Алиса и сама до сих пор не знала об этом, но ей не чужды были ни тщеславие, ни кокетство, ни женская страсть к нарядам и украшениям. Просто прежде ей негде и не у кого было ничего подобного подсмотреть. Она совершенно не умела общаться с другими девушками, она их просто не видела никогда, и волновалась, не покажется ли она им странной, или глупой, или неинтересной? Достаточно ли ей будет навыков, полученных в Ашфилде?.. Дама Ульвен сдала её другой богато одетой даме средних лет, которая ведала расселением дам и служанок в Девичьей Башне, и та отвела Алису в её новые покои, состоявшие из крохотной спаленки, фонариком прилепившейся к башне на третьем этаже, восьмиугольной и очень светлой, и такой же крохотной гостиной с секретером и рабочим местом, где можно будет вышивать, плести кружева и заниматься прочим рукоделием. Покои были скромные, но Алиса пришла в восторг от того, что это её собственное жильё, и, полная надежд и предвкушений, бросилась осматриваться, пока не придёт обещанная дамой-распорядительницей служанка. Не успела она заглянуть во все уголки, как в дверь постучали, и на пороге возникла уже знакомая Алисе Глэдис.
– Вот, – она подала Алисе шкатулку из кедра и слоновой кости, – это подарок от его светлости герцога, на новоселье. – И, чуть поклонившись, ушла, а Алиса, жадно схватив шкатулку, открыла её и ахнула: там были гребни для волос, настоящие, черепаховые, лавандовая вода, булавки, увенчанные кораллами и крохотными жемчужинками, и какие-то ещё мелочи, такие женственные и изящные! Взвизгнув от радости, Алиса чуть не прослезилась от благодарности: какой всё-таки у Гэбриэла хороший брат!.. Той ночью, что они провели здесь вместе, Алиса немного ревновала своего Гэбриэла к Гарету – тот просто не мог не говорить о своём брате, без конца рассказывая Алисе, какой он умный, какой великолепный, какой остроумный и шикарный… Ей даже показалось, что Гэбриэл обожает своего брата немножко больше, чем её саму. Но она была девочка умненькая и, не смотря на ревнивый нрав, великодушная, а потому приняла самое в данной ситуации верное решение: полюбить Гарета почти так же, как любил его сам Гэбриэл, отвести в своём сердце близнецу своего возлюбленного подобающее ему место. Тем более, что это не стоило ей никаких усилий – любить Гарета оказалось очень легко.
Пока она перебирала свои новообретённые сокровища, с лёгким стуком к ней вошла ещё одна посетительница: на этот раз молодая и приятная на вид, довольно опрятная пышечка, назвавшаяся её служанкой Люси. Она принесла с собой какие-то коврики, бельё, которым тут же застелила постель, взбила подушки, разложила коврики и салфетки, придав комнатками жилой и уютный вид. Алиса, устроившись с ногами на подоконнике, с живым любопытством наблюдала за её хлопотами.
– Я ещё трём дамам прислуживаю, – охотно говорила Люси, вытирая и смахивая пыль и брызгая кругом фиалковой водой, – вашим соседкам, даме Авроре Лемель, даме Вильгельмине Мерфи и даме Клариссе Пресли. Вот уберу у вас и к ним пойду… А причёсывать вас и с платьями возиться будет Жанна, она скоро придёт. Такая, право слово, лентяйка! Вы с нею построже, леди, не то она и вовсе обленится! Ой, стучит кто-то…
Это была ещё одна дама-распорядительница, которая сообщила Алисе уже не новую новость, что с этой минуты она является придворной дамой графини Маскарельской, и уточнила у Алисы, как её зовут, кто были её родители, придирчиво рассмотрела её документ, близко поднося к глазам печати, спросила, какие языки Алиса знает, какому рукоделию обучена, часто ли ходит на исповедь, поведав заодно, что священником домашней церкви Хефлинуэлла является отец Северин, и сообщила, что постельные и банные принадлежности ей будут выдаваться раз в месяц, есть она будет с графского стола, а вот одежда, обувь, драгоценности и булавки у неё должны быть свои, личные. За нею в комнату протиснулась вертлявая блондиночка с узким лицом и капризным маленьким ртом, оказавшаяся Жанной. Фыркнув на неунывающую Люси, Жанна выяснила, что у Алисы кроме гребней и булавок со шпильками ничего нет, и ушла куда-то за своим инвентарём. Комната Алисы, показавшаяся ей такой восхитительной, всерьёз начинала напоминать девушке проходной двор: кто хотел, входил к ней, стучась, видимо, только для вида. Люси ушла, вернулась Жанна, бесцеремонно разложила на мебели Алисы какие-то щипцы, жаровню с утюгом, какие-то деревянные косточки, какие-то пузырьки и бутылочки, и принялась «приводить даму в порядок».
– Потом от вас не пахнет, – бесцеремонно теребя её короткие кудри, говорила Жанна, – так что в баню можете не ходить. Её светлость графиня дама капризная, может ни с того, ни с сего самой благородной даме заявить, что от той воняет, и чтобы она шла помылась… У вас восхитительные волосы, леди Алиса, но зачем вы их обстригли?
– Чтобы уехать, мне пришлось переодеться… – Покраснела Алиса. Они с Гэбриэлом и Гаретом договорились, что будут говорить как можно меньше лжи, и всё равно она переживала, произнося неправду.
– Ах, да, я что-то слышала! Я думаю, я вот так их подберу, уложу веночком и прикрою сеточкой… Никто не заметит, что они обстрижены! И платья… Ах, леди, это совершенно не модно! Я попытаюсь что-то сделать… Что-то добавить… Может, косыночку вот сюда… или шарфик… Впрочем, вы такая миленькая, что это будет и незаметно… Наверное. Неужели совсем нет никакой возможности раздобыть новое платье? Я бы посмотрела, но вы такая миниатюрная, на вас ни у кого не найдёшь ничего… – Она болтала, со шпильками и булавками во рту, и очень расстраивала своей болтовнёй Алису, которая и не подозревала, что модная одежда – это так важно! Нет, она понимала, что её одежда и вообще вещи далеки от совершенства, но чтобы это настолько было серьёзно… Она чуть не плакала, думая, что Гэбриэл, герцог и принц увидят её такой… убогой! Служанка была такой жестокой – и всё это под видом сочувствия и искреннего желания помочь! Алиса на неё даже обидеться не могла, но при этом так ей было больно! Она ещё не знала, и не подозревала, что это любимый женский способ отомстить слишком красивой сопернице. Алиса была ещё такой наивной! Женский мир для неё был ещё совершенно непознанным, со всеми его особенностями, тонкостями и с его войной, вечной, безжалостной, упорной. В результате стараний болтливой служанки Алиса шла на ужин к принцу в самом удручающем состоянии духа. Она бы и вовсе не пошла, но, не смотря на хрупкость и нежность, она была девочка мужественная и смелая. Отец Гэбриэла пригласил её, ждал её, она обещала… И потому должна была пойти.
Его высочество в этот раз устроил общий ужин в малой трапезной Золотой Башни – со времени своей болезни он устроил такой ужин впервые, предпочитая трапезничать с Тиберием и, изредка, с сыном, по-домашнему, у себя в покоях. Сегодня впервые за долгое время на хорах, где слуги помыли и смахнули пыль и паутину, устроились музыканты, стоявшие буквой «п» столы покрыли богатыми скатертями, украсили цветами и лентами, и сервировали согласно этикету и достоинству хозяев. В самых передовых на тот момент странах Европы женщины покинули отдельную галерею, где трапезничали отдельно от мужчин, и сели за один с ними стол; в Нордланде пока что этот новаторский обычай переняли единицы, большинство знатных семейств придерживалось древних порядков. Но при дворе принца Элодисского женщины сели за общий стол одними из первых. Графиня Маскарельская, по-домашнему Габи, пришла в сопровождении двух своих дам, дамы Маргариты Бергстрем и дамы Карлотты Ульвен, самых знатных своих придворных. Гарет с европейской галантностью встретил кузину в дверях и повёл к столу, Гэбриэл, которого брат натаскивал в течение получаса, предложил руку высокой сухопарой блондинке: Маргарите Бергстрем. Карлотту к столу повёл Тиберий.
– Дети мои, Габи! – Начал принц, когда все заняли свои места. – У меня для вас есть сюрприз. При нашем дворе с сегодняшнего дня будет новая дама, леди Алиса Манфред. Она отныне находится под моей опекой и покровительством; это очень достойная и милая девочка, воспитывалась в закрытом доме, получила великолепное образование, но немного наивна и застенчива… Я хочу представить её вам. Она дивно красива, и при том – великолепно играет и поёт. Я хочу, чтобы вы послушали её, это что-то божественное.
– Она сирота? – Спросила Габи.
– Да, с самого рождения. Она никогда не знала ни отца, ни мать… Но это неважно, дорогая, ты сама сейчас её увидишь. Тиберий, пригласи даму Алису.
Гэбриэл задохнулся от неожиданности, хоть и знал, что Алиса здесь будет. «Я первый только раз её вижу, – твердил он себе, – я совсем её не знаю… Просто девушка, красивая – и только…»
И только?! Когда Алиса вошла и поклонилась, на какое-то время замерли все. Она была так хороша, что даже слуги засмотрелись на неё, на мгновения забыв о своих обязанностях, даже женщины притихли, разглядывая её. Ни один мужчина даже не понял, что на ней скромненькое не модное платье, так его золотисто-коричневый цвет подходил к её глазам и волосам, к её сливочной коже! Принц довольно улыбался, поглядывая на своих сыновей; присмотрелся к Гэбриэлу и улыбнулся задумчиво и грустно. Гэбриэл почти не дышал. Он знал, что Алиса – самое прекрасное существо на земле, но сейчас, когда вместе с ним на неё смотрели все, он видел её словно бы впервые, и понимал, что до сих пор даже на половину не представлял, какая она на самом деле! Она отличалась от графини безупречностью манер и движений, грацией, скромным достоинством. Она выглядела смущённой, но в ней не было ни неловкости, ни скованности, она держалась с истинным достоинством, которое никогда не даётся благодаря искусству – только благодаря душевному состоянию. Как бы ни страдала она от того, что ощущала себя бедной и не модной, держалась она хорошо: просто и свободно. Присела на место для менестреля, которое освободил ей Лучиано, приняла у него лютню и перебрала струны изящным движением красивых рук. Эльф Терновник, которого тоже пригласили к столу, не сводил с неё странного горящего взгляда, принц смотрел с благосклонной улыбкой, графиня приняла очень величественный вид, Гарет смотрел ласково и ободряюще… Алиса, встретив его взгляд, опустила глаза, ободрённая и успокоившаяся – на Гэбриэла посмотреть она побоялась, – и запела… Она спела дуэтом с Лучиано, длинную балладу о рыцаре, вернувшемся из долгого похода в Святую Землю, совершившему множество подвигов во имя своего короля и Бога. Рыцарь обнаружил, что замок его пуст, земли разорены, в живых не осталось никого из родных… И он обратился к Богу с одним-единственным вопросом. Лучиано пел за рыцаря, Алиса – за ангела, один по-итальянски, другая по-французски, но это никому, кроме Гэбриэла, не понимавшего ни слова, не мешало: при дворе герцога говорили на всех этих языках. У итальянца был сильный тенор из тех, что так ценились в католических церквях и соборах, чуть сладковатый, но очень красивый, у Алисы – сильное и нежное сопрано, чистое, как хрусталь, но богатое оттенками. Когда наступала её очередь, у многих её слушателей захватывало дух: без малейшего напряжения она выводила ноты, которые, казалось, вообще не способно взять человеческое горло. Голос её звенел и лился, словно вода в зачарованном источнике, словно льдинки и золотые искры, понижаясь, взлетая и скользя легко и свободно, без тени видимого усилия. Это было так прекрасно, что никто не пошевелился, не издал ни звука, пока они пели, и лишь когда стихли последние нотки, все зааплодировали так дружно и неистово, что Алиса покраснела от удовольствия, забыв все свои переживания и страхи, по-настоящему счастливая в этот момент. Первым, стоя, аплодировал Лучиано.
– Боже, – озвучил общую мысль принц, – Боже, дитя, это прекрасно! Это воистину ангельское пение, или я ничего не смыслю в этом! Спой ещё, умоляю, ещё хоть что-нибудь!
– Можно, – розовея, произнесла Алиса, – я спою балладу на нордском, я сама её сочинила недавно?
– Конечно, дорогая, конечно! – Принц снял с пальца кольцо с огромным изумрудом, сделал знак Альберту. – Это тебе подарок, награда за твоё пение, дорогая девочка. Тебе он велик, но ты можешь продать его – и купить на эти деньги драгоценности и платья, которые подобают придворной даме в Хефлинуэлле. Тиберий, Алиса будет каждый день завтракать со мной и петь для меня, а что касается жениха, то я сам подберу ей достойную партию… Со временем.
Алиса приняла у Альберта Ван Хармена кольцо и поклонилась его высочеству со словами благодарности… Но он перебил её:
– Спой же свою балладу, девочка, это лучшая благодарность! – И Алиса послушно тронула струны…
Ты был ангелом, танцующим на лезвии ножа,
Ты нёс меня на руках.
Я боялась идти и боялась смотреть,
Но тебе был неведом страх.
Были грязь и огонь,
Были камень и лёд,
А под нами была пустота,
Но без страха нёс ты меня вперёд,
Чтобы я осталась чиста.
От беды и зла заслонив крылом,
Ты не дал мне увидеть свой путь,
И подумала злое, не зная о том,
и потребовала: забудь!
Как могла не заметить израненных ног,
Не увидеть кровавый след?
Как могла я обидеть тебя, оттолкнув,
Без тебя улетая на свет?
Я смирю свою спесь и босая пойду,
Лишь бы знать мне, куда идти!
Где танцует мой ангел,
В каких небесах,
Разрешит ли себя найти?..
Слова были безыскусные, но в мелодию Алиса вложила столько души и нежности, столько раскаяния и любви, что даже Габи на время утратила спесивое выражение, смягчилась и стала удивительно прелестной и милой, как никогда, похожая на ангела, попавшего в беду. А Гэбриэл, тот просто не мог прийти в себя. Он сразу же понял, о чём поёт Алиса, понял, что она сочинила эту песню, пока переживала о нём и ждала его, сходя с ума от страха, что никогда больше его не увидит. Даже безыскусность её стихов объяснялась именно душевным напряжением, когда не до формы, не до гладкости, когда всё внутри болит и мечется. А главное – Гэбриэл понял Алису до конца в той ситуации, когда обида так обожгла его душу. Он ведь сам сделал всё возможное, чтобы она не понимала всего ужаса их положения! Видать, где-то какой-то червячок оставался и глодал его, не смотря на безоговорочное прощение, потому, что сейчас Гэбриэл чувствовал такое облегчение, был так счастлив! Ну, и горд тоже. Его просто распирало от гордости. Самая прекрасная девушка в мире сейчас сидит перед всеми и поёт – о нём! «Где танцует мой ангел…». Ух, ты! Все хвалили её наперебой, даже Габи, понуждаемая его высочеством, выдавила из себя что-то снисходительное – она вообще терпеть не могла хвалить нижестоящих. Как и королева, она считала всех, не имеющих королевских кровей, быдлом. Гарет высказался в том смысле, что не смотря на то, что песни на нордском считаются достоянием простонародья, давно пора покончить с этим предвзятым отношением, и Алиса вполне способна изменить его в корне своим божественным пением – он так и сказал: «божественным», и Алиса вспыхнула от счастья, став такой прелестной, такой очаровательной, что от неё невозможно было отвести глаз. Принц Элодисский пригласил её за стол, усадив подле себя, туда, где обычно сидела Габи, и последняя надулась, сразу почувствовав к Алисе глухую неприязнь. Дамы ревниво наблюдали за тем, как эта безотцовщина держится, как ведёт себя, и были вынуждены признать, что она безупречна. Алиса, хоть и не видела, и не пробовала никогда таких изысканно приготовленных и ещё более изысканно украшенных блюд, не подала и виду и уж тем более не бросилась пробовать всё подряд. Помня, что дама за общим столом должна есть совсем чуть-чуть, демонстрируя некоторую пресыщенность, Алиса так и поступала, как продемонстрировала это ещё во время достопамятного ужина с Гаретом.
А как болело её сердечко за Гэбриэла! Она видела, как он стесняется себя, как мается, очутившись за таким столом, как старается быть незаметным, и как плохо это у него получается! Её ревнивое сердечко сжималось от негодования, когда она подмечала насмешливые взгляды Габи и двух других дам, и как же она их в эти минуты ненавидела! Как они были приторно-любезны с его высочеством, с Гаретом и Габи, как настороженно относились к молчаливому эльфу, с которым больше общались его высочество и Гарет, и как были пренебрежительны к ней и к Тиберию! Разговаривая с ними и друг с другом, к Гэбриэлу они вообще почти не обращались, и Алисе так жаль было, что она не сидит с ним рядом! Она бы помогла ему, поговорила бы с ним! Нет, Гарету она была благодарна – он порой просто игнорировал этих надменных куриц, зато с братом общался так, что просто принуждал всех остальных за столом соблюдать осторожность и приличия в отношении графа Валенского. Сам не позволяя себе и тени пренебрежения или насмешки, он и остальных удерживал от явного проявления чего-то подобного. И Алиса так ясно это видела! В эти минуты она полюбила Гарета по-настоящему, ведь он любил её Гэбриэла – на самом деле любил.
– Откуда она здесь? – Тихо спросил у Гэбриэла Терновник, сидевший рядом.
– Вам же сказали… Алиса Манфред, из этих… как их… Трёхозёрок, кажется.
– Более глупой лжи и представить невозможно! Вы пытаетесь выдать лавви за обычную кватронку – но это так же смешно, как и опасно!
– Лавви? – Переспросил Гэбриэл. – Какую лавви? Что это такое?
– Ты в самом деле не знаешь. – Протянул эльф. – Ты знаешь, для кого она поёт?
– Для всех…
– Лавви не поют для всех. Особенно те песни, которые сочинили сами. Она поёт для кого-то одного. Она здесь для кого-то конкретного. Я думаю… Для тебя или для твоего брата – больше здесь нет никого, кто мог бы заинтересовать её.
– Хорошо. – Решился Гэбриэл. – Она поёт для меня. И что?
– Я так и думал. Но ты в самом деле не знаешь, кто она такая… А она сама – знает?
– Нет.
– И это меня не удивляет. Почему-то. Нам надо поговорить. Как можно скорее.
– Хорошо. – Гэбриэл почувствовал неприятный холодок в груди. Едва появилась возможность исчезнуть из трапезной, он поднялся с эльфом на башню, где их никто не смог бы подслушать. Было пасмурно; где-то в отдалении, над лесом, ворчал гром. Суда, идущие по Ригине, зажгли огни, огни горели в окнах замка и в далёком Гранствилле. Ветер трепал флаги и волосы.
– Некоторые называют лавви феями цветов, – начал Терновник, – но они не феи. Несомненно, у них много общего с феями, очень много, но на самом деле они – метаморфы, как волколаки, носферату или драконы. Это исконные жители Острова, они возникли вместе с ним, это порождение Острова, как Страж. Они в каком-то смысле тоже Стражи, хоть и не такие могущественные. Когда-то, до прихода людей, их было очень много. Они жили в лесах и рощах Острова, оберегая, леча и храня свою территорию от любого зла… Проклятие Стража ударило по ним, пожалуй, сильнее, чем по всем прочим существам. На них охотились все: рыжие тролли, некроманты, люди… Одни стремились уничтожить их, чтобы завладеть Островом целиком, другие – чтобы воспользоваться их силой и магией, заключённой в их крови, третьи – за ними самими, как за бесконечно желанными, прекрасными и странными созданиями. Для людей это самая сильная приманка! К тому же считалось, что лавви способна продлить жизнь своему владельцу… Избавить его от болезней и нужды, превратить его дом и место, где она живёт, в прекрасный сад, где нет ни болезней, ни вредоносных существ, где всё цветёт и пышно плодоносит. На данный момент на острове осталось всего три лавви, все они живут в Дуэ Элодис. Эльфы берегут их, как зеницу ока, потому, что без лавви мир этот лишится половины своей красоты и благодати. То есть, эльфы думали, что их всего три. Об этой малютке мы ничего не знали… Она совсем дитя, ей меньше двух десятков лет – возраст совсем детский для бессмертного создания.
– Ей шестнадцать. – Сказал Гэбриэл.
– Эрны! – Воскликнул Терновник. – Где вы взяли её?!
– Она – не вещь! – Вспыхнул Гэбриэл. – И нечего говорить о ней так! «Владелец»… Мерзость какая! Мы с нею ничего не знали о том, кто она…
– Это ещё хуже. – Нахмурился эльф. – Я же сказал: она метаморф! Она способна изменять свой облик, превращаться. В своём обычном облике она – воплощение той силы, что рождает жизнь, она – сама любовь, жизнь, рост… Лавви связана с той силой, что взламывает камни, чтобы взошёл цветок, и стирает их в пыль, она – суть того начала, которое порождает жизнь, безудержную, жизнь, как стихию. Но у всего есть оборотная сторона, и рушит лавви так же безудержно, как и создаёт. К тому же, лавви страшно ревнива; её ревность так же не знает удержу. Эльфы считают лавви, дриад, русалок низшими существами, потому, что они живут инстинктами, сиюминутными эмоциями, их рассудок подчиняется их чувствам. Лавви – это стихия природы, земли, леса, и, как любая стихия, она рождает, но она и убивает.
– Она ни разу не превращалась…
– Это ничего не значит, кроме того, что на её глазах ещё ни разу не подвергалось опасности то, что она любит. Поверь, если это произойдёт, её незнание только усугубит ситуацию. Она испугается, запаникует, и тогда… Никто не знает, что она натворит тогда.
– Но во что она превратится? – Спросил Гэбриэл, чувствуя себя несчастным и подавленным.
– Хочешь посмотреть? – Как-то странно взглянул эльф. Гэбриэл колебался не больше трёх ударов сердца:
– Да. Я должен посмотреть.
– Смотри. – Эльф уколол себе палец и выдавил каплю на парапет. Не долетев до камня, капля взорвалась мелкой пылью, и облачко её превратилось в странное крошечное создание. В целом оно напоминало человечка: голова, две руки, две ноги, – но только в целом. Оно казалось сплетённым из ветвей и сучьев, полым внутри, заполненным зелёно-золотым огнём, с треугольным подобием лица, больше похожим на маску, вырезанную из дерева, увенчанную двумя ветками, словно рогами. Глаза создания полыхнули золотом – так знакомо! – оно зашипело, вытянулось, поводя руками, окружило себя зеленовато-золотым сиянием… Кину быстро накрыл его ладонью.
– Даже такое крошечное, оно опасно. – Сказал без тени улыбки. – Потому, что эта сила не знает границ. Это та сила, что уничтожает замки и скалы стирает в пыль… Только в лавви она так сильна, что делает это в считанные мгновения, а не за века и тысячелетия. Я видел, как огромный дракон за несколько секунд превратился в прах. Даже драконий огонь его не спас. И поверь, силе этой всё равно: какого размера её носитель. Хоть бы и крошка вроде этой. Так же, как всё равно силе, которой владеет лавви в своём нормальном облике… Эта сила, напротив, способна, рождая жизнь, превращать в цветущие поляны выжженную землю за считанные часы. Это я тоже видел… Так возродился Дуэ Элодис, сожженный драконами.
