Наталья Свидрицкая
Хроники Нордланда. Цветы зла
Гэбриэл сглотнул, провёл рукой по лицу, с силой, прогоняя дурноту. Для него это крошечное существо оказалось потрясением… Алиса?! Алиса – вот ЭТО?! У него в голове это не укладывалось. Нет, он не мог в это поверить! Он просто не в состоянии был в это поверить!
– Ты откуда знаешь, что она лавви? – Спросил, не скрывая враждебности. – Она выглядит, как обычная девушка…
– Она не выглядит, как обычная девушка. – Возразил эльф. – Она слишком красива, изящна, необыкновенна для обычной девушки. Золотой огонь в её глазах – его не спутаешь ни с каким иным.
– Ну, может, она – полукровка…
– Полукровок лавви не бывает. – Покачал головой эльф. – Лавви берёт любое семя, какое сочтёт подходящим, но ребёнок лавви – это всегда девочка и всегда лавви, кто бы ни был её отцом. Обычно это альв или эльф Элодис, но иногда и кто-нибудь другой… Лавви может родить и мальчика, если любит его отца и желает дать ему сына, это случалось всего дважды за всю историю Острова, и оба раза это были необыкновенные существа. Снежный Принц, сын ледового эльфа и лавви, за тысячу лет до появления здесь людей разбил и полностью уничтожил снежных и горных троллей, их нет больше на Острове. Он был королём всех народов Острова, эльфов, драконов, цвергов, альвов, дриад… Его дворец и сейчас стоит в горах. Желал бы я тебе увидеть его!
– Погоди! – Гэбриэл обхватил голову руками. – Я не знаю… К чёрту этих принцев, сколько бы их ни было! Моя Алиса, моё солнышко – она и такой может быть?! Как ты показывал?! Я не верю! Не верю!!! Она столько вынесла… Над нею издевались… Её били… Она не превращалась!
– Потому, что сами по себе лавви абсолютно беззащитны. – Сказал эльф. – Они могут попросить помощи у леса, но только если находятся в лесу, или вблизи от того места, откуда может прийти помощь, но это, поверь, не настолько опасно, чтобы спасти им жизнь, если на них напал настоящий враг. Лавви превращаются только в гневе, защищая то, что охраняют и любят. Видимо, такой опасности до сих пор не возникало. Но это не значит, что она не возникнет.
– Мне всё равно. – С остановившимся взглядом произнёс Гэбриэл. – Я люблю её. Я люблю её даже такую… И буду защищать и любить.
– Как только люди увидят её настоящую, узнают её силу, они потребуют уничтожить её. Ты не знаешь людей – а я знаю.
– Я знаю людей. – Хрипло сказал Гэбриэл. – Так, как за все свои тысячи лет не узнал ты. Я… и Алиса, – мы оба их знаем. Я не оставлю свою девочку, своё солнышко, только потому, что люди опасны для нас. Нет – именно поэтому я её не оставлю ни за что. Я смогу её защитить! А брат мне поможет.
– Лучше всего ей укрыться у эльфов, в девственном лесу, где она будет счастлива, в безопасности и покое. Если ты и в самом деле любишь её, ты сам захочешь этого. Когда ты состаришься и умрёшь, она только-только достигнет зрелости, Станет самостоятельной и взрослой. Сейчас это дитя, нежное и несмышлёное. Посмотри на шестилетних девочек – разве, положа руку на сердце, ты смог бы захотеть такую?
– Нет. – Зажмурился Гэбриэл. Ему было больно.
– Но Алиса, при всей её женственной прелести – именно такое дитя. Она не знает ни самой себя, ни силы своей, ни правды о себе… А эльфы и другие лавви позаботятся о ней, научат всему, что нужно, поддержат, воспитают…
Гэбриэл молчал. В душе его шла такая мучительная борьба, что он больше не слышал эльфа. Тот был прав… Тысячу раз прав! Гэбриэл много раз чувствовал, что в Алисе слишком много детского для такой взрослой девушки, что она и вправду, как дитя, во многих своих проявлениях, во многих поступках, даже в движениях, по-детски непосредственных и трогательных. Чего стоит жест её, прижатые к груди кулачки с переплетёнными пальчиками! Он остался точно таким же, каким был у пятилетней! Но отказаться от неё… Расстаться… Хуже, чем умереть! Значит, он рисковал жизнью, терпел такие муки, бежал, боролся со смертью – всё ради того, чтобы расстаться с нею навсегда?!
Но с другой стороны, в лесу, с другими лавви, ей будет… лучше. Гэбриэл в самом деле любил её по-настоящему. Так сильно любил, что понимал необходимость отпустить её, как бы больно ему ни было. Он мучился сейчас от самых себялюбивых чувств – каково будет без неё ему?! А следовало думать, как это отразится на ней… И Гэбриэл вынужден был признаться себе: ей это пойдёт только на пользу. Сел меж зубцами башни, закрыв лицо руками. Терновник смотрел на него с неожиданными сочувствием и пониманием. Спросил почти мягко:
– Ты так любишь её?
– Да. – Прошептал Гэбриэл. – Я так люблю её. Я не знаю, как я буду жить без неё… Всё, что я делал до сих пор, всё, чего добивался, я добивался ради неё… Для чего я теперь? – Встал, прошёлся, посмотрел на Гранствилл, словно видел его впервые. Произнёс как-то странно:
– Она сегодня придёт ночью ко мне… Брат обещал устроить. Там и поговорим.
– Хорошо. – Эльф помедлил, словно хотел что-то сказать, но не сказал и ушёл – к ним по стене шёл Гарет. Проводил Терновника взглядом, убрал от лица волосы, растрёпанные порывом ветра.
– Вы чего? У меня всё нутро перевернулось, словно умер кто-то. Что случилось, младший, что он тебе сказал?!
– Алиса – лавви. – Тихо ответил Гэбриэл.
– Алиса – кто?! – Не поверил Гарет. – Да ты что, правда?! Да ну, их больше не существует!
– Их трое. Помимо Алисы. Три живёт в Дуэ Элодис. И вот Алиса ещё.
– Но это же потрясающе, младший! – Искренне обрадовался Гарет. – А он сказал тебе, что она может?! Да Хефлинуэлл через неделю будет не узнать! А отец?! Младший, он может поправиться! Ну, может, не совсем, но ему совершенно точно будет намного лучше! Ну надо же, а?! Фея цветов – у нас, в Хефлинуэлле!!!
– Она не фея. – Так же тихо возразил Гэбриэл. – Она этот… как его… метаморф. Она превращается.
– А! Я слышал про это. Типа, лавви может превратиться в чудовище и… Так. – Сам оборвал себя. – Понятно. – Опять убрал волосы от лица. – Ты что, из-за этого так расстроился?
– Он сказал – ей лучше будет уехать к эльфам. – Гэбриэл зажмурился. – Наверное, он прав. Только я что буду делать без неё?..
– Слушай. – Задержал его Гарет. – До сих пор она ни во что не превращалась. Ну… превратится. И что?.. Для этого нужно, чтобы что-то страшное произошло, ну, а мы этого просто не допустим. Будем беречь её, пусть живёт в замке, в безопасности, в покое… И ничего страшного не случится. Господи, вот проблема-то! – Встряхнул брата. – Да перестань ты, я сам сейчас зарыдаю! Вот наказание… Пошли!
– Ты устроишь нам встречу?
– Уже устроил. Пошли… – Первые тяжёлые капли упали на парапет, братья бросились под защиту крыши. Через минуту гроза набросилась на замок и город, поливая их потоками небесной воды, сверкая молниями и грохоча громом.
– Здесь, – говорил Гарет, пока они шли в свою башню, – она защищена ничуть не хуже, чем в эльфийском лесу.
– Почему? – С надеждой спрашивал Гэбриэл.
– Потому, что это Хефлинуэлл, младший. И потому, что с нею ты. Ни деньги, ни страх, ни нужда даже – не сделают то, что может любовь… Ты же сам это знаешь. Поверь мне, если какой-то урод прознает про неё и захочет заполучить, он и в эльфийском лесу её достанет!
– Спасибо тебе. – Немного погодя вдруг сказал Гэбриэл.
– За что?! – Удивился Гарет.
– За то, что принял меня, помогаешь, заботишься об Алисе… Я вот подумал, что если я умру, всё станет твоим.
– А ты бы хотел, – Гарет остановился и повернулся к брату, – чтобы Я умер, и всё стало твоим?
– С ума сошёл?! – Гэбриэл отшатнулся от него. – Да мне вообще, кроме Алисы и вас ничего не нужно!
– И чем я хуже тебя? – Гарет вновь привлёк брата к себе, встряхнул. – Мне нравится, что я сын принца, что у меня куча классных вещей, но я не собираюсь жизнь свою превратить в погоню за ещё большим, и уж точно не принесу в жертву богатству тех, кого люблю. Много лет всё наше богатство не могло вернуть нам тебя, оно не вернёт нам маму, не вылечит отца. Хотя… оно здорово поможет нам отомстить.
Поздно вечером, когда уже стемнело, Алиса, как было условлено с кормилицей Глэдис, накинула тёмный плащ с капюшоном и вышла в сад. Гроза уже не бушевала, передвинувшись куда-то к Блумсберри и ворча там приглушённым громом, но дождь ещё шумел, поливая уже пропитанную влагой почву, тяжёлыми каплями обрушиваясь с каждой ветки. У Алисы мгновенно вымокли ноги и подол платья; но она не обратила внимания – ей не терпелось увидеть Гэбриэла. Ей передали от принца в подарок жемчужное ожерелье, и Алиса спешила похвастаться Гэбриэлу, по которому страшно соскучилась, и которому хотела столько рассказать! Но увидела Гэбриэла в галерее, выходящей в сад, и тут же забыла обо всём: он весь погас, в глазах, как в Садах Мечты, вновь были усталость и тьма. Ахнув, Алиса коснулась его щеки:
– Что с тобой? Ты весь погас… Что с тобой?! Что-то случилось? Что-то плохое?!
– Господин всё тебе расскажет. – Сказал Гэбриэл, не отвечая на её ласку. Алиса развернулась к эльфу, и в глазах её замерцали золотые искры. Она мгновенно почувствовала, что этот странный… субъект – причина перемены в Гэбриэле, и насторожилась, словно кошка, котёнку которой грозит опасность. Маленькая, она не выглядела беззащитной в этот миг. Лицо эльфа стало слегка озадаченным, словно он столкнулся с тем, чего не ожидал и не понимал. Гарету, который пришёл с братом, вдруг показалось, что Алису окутывает золотисто-изумрудное сияние. А вот что ему точно не показалось, так это то, что в саду вдруг как-то посмурнело, и усилилось гудение насекомых. В воздухе заплясали такие гигантские шершни, каких Гарет и не видел никогда! И почувствовал страх. Что он сделает, при всей своей силе, если эти твари нападут?!
Не делая резких движений, эльф сказал мягко:
– Я не причиню никому зла, золотая госпожа. Напротив.
– Что ты сделал с моим Гэбриэлом? – В голосе Алисы зазвучали странные вибрирующие нотки. – Что ты ему сказал?!
– Господин рассказал мне, кто ты такая. – Поторопился Гэбриэл. – Помнишь, мы с тобой гадали?.. Ты – лавви, фея цветов. Он тебе сам всё объяснит…
И эльф объяснил. Но добавил:
– С тобой что-то не так. Ты и лавви, и… что-то ещё. В тебе есть что-то не знакомое мне. Но в любом случае, среди эльфов тебе будет лучше. Подумай! Дайкины всегда будут угрожать тому, что ты любишь; будут рубить твои деревья, рвать и вытаптывать твои цветы, убивать твоих животных. И особенно они любят пожирать детёнышей! А среди эльфов ты будешь в безопасности. У тебя будет всё, что ты любишь: безопасность, комфорт, любовь, прекрасные сады, забота и обожание…
– Я поняла. – Сказала Алиса. Вибрирующие нотки исчезли. Она повернулась к Гэбриэлу.
– А ты что мне скажешь? Ты тоже считаешь, что мне надо уехать?
– Да. – Глядя на свои руки, ответил Гэбриэл коротко.
– И что ты будешь делать, когда я уеду?
– Отец с братом решат. Надо будет, женюсь на ком-то… Уничтожу Хэ, брату буду помогать.
– Значит, ты всё уже решил, да? – Золотые искры вновь заплясали в глазах Алисы. – Всё-всё решил! Ты готов расстаться со мной! А я?! Посмотри на меня! – Голос Алисы задрожал от обиды. – Как ты обиделся тогда на меня! Ты помнишь?! А мне сейчас не обидно, А?! Мне – не обидно?! Посмотри на меня, Гэбриэл! Посмотри мне в глаза! – Крикнула запальчиво. – И скажи, что не любишь меня и хочешь, чтобы я уехала! Скажи, что тебе чудовище не нужно!!!
Гэбриэл посмотрел ей в глаза. Маленькая, разгневанная, она была, словно рассерженный дракончик. Глаза его тоже вспыхнули.
– Хочешь правду?.. Я скажу. Наверное, я должен сейчас сказать то, что ты ждёшь, чего хочет господин эльф, и так будет правильно и полезно для тебя. Но я не могу тебе врать, Алиса. Я люблю тебя так, что если ты и вправду станешь такой, как я видел, я буду тебя защищать от всего мира… Если ты… крови моей захочешь, я сам тебе подставлю себя: бери! Что ещё тут скажешь? Да, я готов тебя отпустить, потому, что тебе так будет лучше. А я буду утешаться мыслью, что ты счастлива, здорова, тебе хорошо… Видит Бог, я постараюсь утешиться этим. Я ведь знаю, Алиса, что в самом деле ты меня не любишь. Ты просто жалеешь меня, благодарна мне, а сердечко у тебя благородное и нежное, вот ты и считаешь, что должна быть со мной. Я же это понимаю! Я неловкий, невоспитанный, грубый… Я уже не говорю о своём теле и своих руках… А ты…
– Ты… – Алиса задохнулась, слёзы хлынули на щёки, – Ты… – Замолотила кулачками по его груди. – Ненавижу тебя! И поделом, поделом тебе, что я тебя брошу, поделом!!! Как ты можешь?! КАК ТЫ МОЖЕШЬ?! А когда я умру, ты ПОЖАЛЕЕШЬ!!! Ясно? Ясно?! – Она всплеснула руками и разрыдалась. Гэбриэл бросился к её ногам; эльф и Гарет перестали существовать, он ничего и никого не видел больше.
– Солнышко, только не плачь! – Он стиснул её руки, но Алиса вырвалась, выкрикивая что-то невнятное сквозь рыдания.
– Ну прости меня! – Умолял Гэбриэл. – Что мне сделать, Алисочка, что?!
– Никогда не прощу-у-у! – Рыдала Алиса. – Уходи, дай мне умере-е-еть!!! Пусти меня-а-а!!! Ненави…жу…те…БЯ!!!
– Ну, тебе-то зачем умирать?! – Гэбриэл встал, посмотрел на лестницу, ведущую на стену. – Щас поднимусь туда, хряпнусь вниз, и всё у всех станет хорошо!!! – И двинулся к лестнице.
– Нет!!! – Завизжала Алиса, повисая на нём. – Не смей!!!
– От меня одни проблемы у всех! – Крикнул Гэбриэл. – Я всем мешаю, я же вижу!!! Умру, и у всех всё наладится, и у тебя у первой!!! Пусти меня!!!
– Нет!!! – Алиса завладела его лицом, лихорадочно целовала его всюду. – Нет, нет, нет!!! Прости меня, прости! Не говори так, не надо!!!
– Ненавидишь меня? – Потребовал Гэбриэл. – Да?
– Нет! – Вскрикнула Алиса. – Люблю тебя, люблю тебя, люблю!!!
– Это любовь. – Прошептал эльф. Они вместе с Гаретом отступили подальше в тень. – Будь я проклят, но это любовь! Аж мурашки по коже…
Гэбриэл и Алиса самозабвенно целовались, забыв обо всём на свете. Эльф шептал:
– Си ман и йулма нин энкуантува? Она не умирает… она никогда не умрёт! – Глаза его светились печалью и нежностью. Гарет молчал. Зависть и какая-то непонятная тоска стиснули его сердце. Никто и никогда не целовал его ТАК, никто не кричал на него в таком отчаянии, и сам он не испытывал ничего подобного… Это было даже нелепо, но при том так… красиво! У него тоже мурашки бежали по коже. Прерывая поцелуи, Алиса и Гэбриэл смотрели друг на друга, что-то быстро говорили, и глаза их сияли таким счастьем, такой любовью, такой нежностью, что было бы грешно хоть на миг усомниться в их чувстве, и тем более помешать им… Нацеловавшись, Алиса и Гэбриэл ворковали и хихикали; Гэбриэл осушал поцелуями и нежными прикосновениями слёзы Алисы, она пальчиком рисовала какие-то узоры и знаки на его груди, требуя заверений в любви и извинений, и получая их. Вспомнив про эльфа, Алиса повернулась к нему, взглянула с вызовом, обвив себя рукой Гэбриэла и переплетя свои пальчики с его пальцами.
– Мне всё равно, что вы говорите про нас. – Произнесла уверенно. – И не надо мне никакой помощи от эльфов. Спасибо за мою долю ваших забот, но мне они не нужны. Я выбрала, где мне жить, и мне здесь нравится! Да, животным, растениям и цветам здесь нелегко, но тем я им нужнее! Здесь есть главное в целом свете: здесь есть любовь! И здесь есть мой Гэбриэл… Я никогда-никогда его не оставлю!
– Ты права, маленькая лавви. – Сказал эльф. – И я уважаю твой выбор. Настаивать я не буду… Я понимаю вас, поверь, я знаю любовь. Я лишь не ожидал, что она настолько… – Он запнулся, заметив красную искру на ладони Алисы. – Покажи мне своё кольцо! – Сказал изменившимся голосом. Алиса носила своё колечко камнем внутрь, потому, что оно порой так сильно сияло, что привлекало много лишнего внимания. Поколебавшись, она развернула колечко, и лица всех троих озарились льдисто-рубиновым сиянием.
– «Пламя Фейри»! – Благоговейно произнёс эльф. – Одна из эльфийских реликвий, дар любви и смерти! Но как… Где?!
– Я его нашёл. – Признался Гэбриэл. – Оно такое простенькое было… Пока я его не взял. Тогда оно так вот и засияло, и я решил его Алисе подарить, когда её найду.
– Это судьба. – Сказал эльф. – И не мне вмешиваться в эту историю. Я лишь хочу предупредить, что это очень сильный артефакт. «Пламя Фейри» принесёт влюблённым удачу, будет хранить их любовь и приведёт их друг к другу, как бы далеко не развела их жизнь. Но если кто-то из двух лжёт в любви, оно убьёт его. Потому и говорят: дар любви и смерти.
– Я не боюсь. – Сказал Гэбриэл. – Пусть я сдохну, если вру моему Солнышку! Не жалко.
– «И пусть я сдохну, если вру… не жалко». – Пробормотал Гарет, накачиваясь вином. Рядом сидела рыжая легавая собака и преданно смотрела на него. – Знаешь, Нора, а мне этого не дано… Мне предстоит жениться на толстой корове либо унылой швабре. Знаешь, кто я? – Он взглянул на Нору, и она подалась к нему, виляя хвостом так, что раздался быстрый стук.
– Я потомок верного сына и Марфы. Ну, того, кто пас стада своего отца, чтобы тому было, чем угостить своего блудного сына, и той, что готовила, пока Мария слушала Христа. Да-а-а. Потому, что я о многом пекусь. – С непередаваемой горечью поведал герцог собаке. – И в основном о том, что отнимется у меня.
Нора заскулила и подсунула голову под его ладонь.
– Ты самая настоящая сука. – Хохотнул Гарет, лаская её. – Глупая, ласковая и преданная.
– Гари? – Гэбриэл вошёл совершенно неслышно. – Мне показалось, я тебе нужен.
– Пить будешь?
– Буду.
Гарет был так пьян, что, наливая брату, пролил вино.
– Упс! Пролил…
– Дай, я.
– Стоп! Я сам. – Гарет с пьяной настойчивостью налил-таки брату вина и сунул бокал, облив его. – Ой… ты мокренький теперь! Пей. И ещё пей. Ты пьяный?
– Не совсем.
– Тогда ещё пей. – Он вновь налил вина, и снова разлил, на этот раз на себя. – Ой… я тоже мокренький! Выпил? Теперь скажи, какого «уя ты болтал, а?!
– Ну… – Гэбриэл прекрасно знал, о чём он; собственно, из-за этого он и пришёл. – Иногда я об этом думаю.
– Ты козёл. – Прокомментировал Гарет, и Гэбриэл парировал:
– А ты близнец козла! – И Гарет фыркнул, широким жестом поливая вином себя, брата, столик, кресло, и немного попадая в бокалы.
– Туше! – Мгновенно перестал смеяться, хмуро и сосредоточенно глядя на свои сжатые кулаки.
– Это я виноват. – Сказал вдруг. – Я один во всём виноват, я, сука, я!!! – Обхватил голову руками. – Я котёл с кипятком на тебя опрокинул, и маме пришлось тебя везти к Мириэль. Если бы я этого не сделал, всё было бы хорошо, понял?! Я двадцать лет живу с этим!!! Думал, найду тебя, и всё исправлю, а ни хрена не исправилось!!! Мама мертва, отец болен, ты весь в шрамах, и всё ИЗ-ЗА МЕНЯ!!!
У Гэбриэла сердце сжалось.
– Не ты виноват. Тебе три года было, ты ведь пацан был совсем! И не ты, а Хэ. Он ведь небось и без того соображал там, в головёнке своей поганой, что бы нагадить… Не могло это случайно всё получиться, значит, следили, ждали. Не тогда, так после бы. Не я, так ты.
– Кончай меня лечить, эй! – Пьяно возмутился Гарет.
– А я и не лечу. Кто виноват, тот и ответит. И нечего чужие подвиги себе присваивать!
– Ты не попал бы в Сады Мечты, если б не я! – Упорствовал Гарет.
– И не нашёл бы Алису. Чёрт с ними, со шрамами, мне без Солнышка ничего не надо.
– Ты помешался на Алисе своей.
– Да, помешался. И ни фига мне от этого не стрёмно.
– А если я заставлю тебя выбирать: Я, или Алиса, кого ты выберешь?
– Ты этого не сделаешь. – Гэбриэл замер. Он потихоньку убирал с постели Гарета тарелки и пустые бутылки, камзол и сапог, стряхнул крошки, расправил покрывало и замер с подушкой в руках, собираясь её взбить.
– Почему это?
– Потому, что я не стану выбирать. А если будешь заставлять, я и в самом деле залезу повыше и сигану вниз.
– Идиот!
– Придурок!
Гарет попытался встать и стукнуть Гэбриэла, но ноги отказались стоять, и он рухнул бы, если б брат его не поймал, не подхватил под мышки и не взгромоздил на постель. Стянул с него второй сапог:
– Пьяница! Спи уже давай!
– Не смей мне ком… дыво… командыво… тьфу! Я будущий король и твой сю-ю-узерен, понял?! Вив ле руа! И королева вив… мать её в жопу! Тащи сюда Мину, слышал?! Бабу хочу! И не смей мне Рыжика обижать, я её люблю, понял?!
– Понял, понял. – Гэбриэл кое-как придал брату удобное положение, и сунул под голову взбитую подушку. – Спи. Утром поговорим!
– А песенку? – Капризно спросил Гарет, у которого уже не открывались глаза.
– Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля, ля-ля. – Фыркнул Гэбриэл, нахлобучил на брата ещё одну подушку и пошёл к себе.
– Ля-ля! – Хихикнул Гарет, стаскивая подушку с лица и сладко зарываясь между ними.
Габи прогнала служанку, которая помогла ей раздеться, забралась под легчайшее одеяло, набитое лебяжьим пухом, и достала из тайника картинки, отнятые у Беатрис. Они вызывали у неё двойственное чувство: с одной стороны, они, несомненно, вызывали у неё отвращение. Они и исполнены были дурно, у той, что их нарисовала, не было ни таланта, ни вкуса, ни чувства меры; и сделаны были на дешёвом картоне, дешёвыми же красками. Но с другой стороны, они иллюстрировали ту сторону жизни, о которой Габи ничего не знала – знатной девице не следовало вообще что-то об этом знать… Но знать-то хотелось. Габи было почти семнадцать, и чувственность давно пробудилась в ней и томила и тревожила её неосознанными порывами и непонятными желаниями. Презирая всех своих дам и ставя их на одну доску с простыми служанками, Габи не откровенничала и не дружила с ними. Гарет был абсолютно прав насчёт неё: Габи была так же глупа, как и красива, и при том невероятно спесива, её придворные дамы, служанки и горничные едва ли не вешались из-за неё и её капризов. Габи считала своим долгом изводить всех вокруг сутки напролёт, при этом уверенная, что это её все доводят, раздражают и ненавидят. Она была из тех недалёких и эгоцентричных натур, которые и помыслить не могут, что кто-то может забыть о ней, не думать о ней, и делать что-то, не принимая её во внимание; так что если кто-то поступал не так, как ей того хотелось, Габи была уверена, что это обязательно назло ей, а не для собственных нужд. Единственная дочка, любимая племянница, красавица, графиня, хозяйка Хефлинуэлла, она была несокрушимо убеждена в своей исключительности и величии. Свататься к ней женихи начали еще четыре года назад. Среди них были принцы, герцоги, в том числе Далвеганский, и даже короли европейских держав. Примерно год назад впервые пошла речь о том, что Хлорингам необходимо породниться с Эльдебринками; Седрик Эльдебринк считался самой подходящей для Габи партией. Габи считала, что он стар – ему было двадцать семь, – что на портрете у него отвратительная борода, и вообще, она хотела выйти замуж за иностранного короля, желательно, французского, и покинуть этот унылый провинциальный остров! По своей глупости и эгоистичности, она и слушать не хотела о сложном положении Острова и Хлорингов, о том, что союз с севером им просто необходим – ничто из того, что не касалось её лично в данный момент, её не интересовало. Даже возвращение двоюродного брата она расценила, лишь как возможность для себя лично избежать нежеланного брака: пусть теперь Гэбриэл женится на Софии Эльдебринк, а её оставят в покое! И вообще… Нет, всё-таки, отвратительно!!! Чувствуя возбуждение и тревожное томление внизу живота, Габи торопливо сунула картинки под подушку. Всякий раз она собиралась их сжечь, и всякий раз что-то мешало… Противные, гадкие, да, но…
Надо посмотреть на этого новичка-армигера, о котором все говорят, на этого полукровку, который приехал с Севера вместе с новообретённым братцем Гэбриэлом. Те дамы и служанки, которым посчастливилось на него взглянуть, просто закатывают глаза и млеют, овечки. Габи ни за что не поверила бы, но собственного мнения у неё не было никогда. Она чутко улавливала общую тенденцию, общую тему, и всегда любила и ценила то, что модно и правильно было любить и ценить. Даже её любовь к Франции и Бургундии была не её собственная – ведь, по сути, она ничего об этих странах не знала, кроме того, что Бургундия – законодательница мод, а у французов очень красивый язык. Все восхищались Иво, и Габи чувствовала, что просто обязана на него взглянуть и оценить… Хотя на самом-то деле она уже всё оценила заранее.
После бурных ласк, обмена впечатлениями, новых признаний и новых ласк, Гэбриэл и Алиса просто лежали рядом в постели. Гэбриэл облокотился о подушку, рассматривая в свете камина и свечи Алису, трогая и накручивая на пальцы её рыжие кудри.
– Гэбриэл, – она в ответ поглаживала его руку, – неужели мы в самом деле поженимся?
– Да. – Ответил он. – Я попрошу благословения у отца, и сделаю тебе предложение. У нас будет помолвка…
– Это как?
– Мы при всех отдадим друг другу руки и сердца. И все будут с этого дня знать, что мы принадлежим друг другу.
– Правда?! – Глаза Алисы засияли. – И я смогу обнять тебя и поцеловать при всех, да?!
– Да хоть сколько.
– Гэбриэл, это так здорово!!! А свадьба – это как будет?
– Ну, я сам ещё не знаю толком. Но Гарет говорит, что будет очень торжественно, на тебе будут красивое платье и драгоценности, приедет королева поздравить нас, разные там герцоги, и бароны, и всё такое, и все будут на нашей свадьбе… А потом будет пир, в парадной зале замка, и на нем будут все самые крутые люди Острова… Ну, как-то так.
– Ой! – Пискнула, поёжившись, Алиса. – Я не могу поверить! Ну Гэбриэл, признайся, признайся, ты тоже в это не веришь?!
– Я знаю одно: нас уже никто не сможет разлучить. С платьем и драгоценностями, или без, но мы теперь навсегда вместе. На-всег-да. – Повторил раздельно и весомо, целуя её в лоб. – Поняла?
– Да. – С обожанием взглянула на него Алиса.
– Ты самая красивая девочка во всём мире. – Прошептал Гэбриэл после долгой паузы, в течение которой смотрел на неё, не отрываясь. – Ты волшебство, ты – мой рай… Я до сих пор никак не привыкну к тому, до чего ты прекрасная. Смотрю, и сам себе не верю!
– Ты тоже. – Возразила Алиса, проведя пальчиками по его лицу. – Ты тоже самый красивый.
– Знаешь, – помрачнел Гэбриэл, – кто видел мою спину, те в ужас приходят. Я уже боюсь слуг, закрываюсь от всех. Она в самом деле такая страшная?
– Мне больно её видеть. – Призналась Алиса. – Но не потому, что она страшная. А потому, что тебе было так больно… Так ужасно больно!.. И я всё время думаю об этом, когда вижу её. Мне так жаль, что тебе пришлось всё это вынести! Я даже плачу иногда потихоньку, когда об этом думаю!
– А я думаю… – Гэбриэл откинулся назад. – Только сначала выслушай меня, не спорь, ладно?.. Я думаю: ты настолько лучше меня, умнее меня, образованнее, и всё такое… В сущности, Солнышко, ты и не видела никого, правда же? Ну, я имею в виду, ты никогда не видела мужчин, и вдруг тут я, и я просто позаботился о тебе, помог тебе и защитил, но на самом-то деле у тебя даже выбора не было… Ты могла бы…
– Гэбриэл! – Алиса закрыла его рот пальчиками. – Ты что говоришь?! Ты забыл о нашей с тобой помолвке?.. Ты забыл, как мы впервые встретились? Гэбриэл!!
– И правда… Дурак какой-то! – С облегчением фыркнул Гэбриэл, поворачиваясь к ней. В окно заглядывала растущая луна, потрескивал огонь в камине, пел за окном соловей на фоне неумолчного пения цикад; пахло цветами, дождём и мокрой землёй. Они были счастливы так, как не были ещё никогда; в таком счастье, абсолютном, истовом, безграничном, может быть, и заключается смысл жизни, иначе зачастую совершенно невыносимой и беспросветной?
Черногорск, 28 февраля 2018 года
Часть вторая Сумерки
1.
Это уже стало привычно: делать паузу в какой-то момент, отдохнуть и подумать. Я думаю о счастье. О своём, чужом… Я не единожды читала в книгах, и слышала от людей, считающих себя мудрыми, что счастье – обман, иллюзия. Слышала, что всё на свете – обман, что нет дружбы, нет верности, нет ничего, и главный обман – это любовь. Мне странно это слышать. Я была и счастлива, и несчастна; я была в отчаянии, я прощалась с жизнью, я самую жизнь считала недоступной для себя роскошью; я не верила в любовь, я поверила в неё, потому, что полюбила сама. Были в моей жизни минуты, часы, месяцы даже, когда я не верила вообще ни во что. Но были и прекрасные моменты, моменты такого счастья, когда ты просто на седьмом небе и даже не веришь до конца самому себе. Да, это проходит. Да, можно даже разочароваться со временем в том, что дало такое счастье… Но ведь оно БЫЛО! Как можно отрицать это только потому, что что-то изменилось?.. Всё меняется. В этом печаль этого мира, но и его надежда. Жить вечно одним чувством, одним днём, одним счастьем – это же… Скучно? Глупо?.. Мы так устроены, что сами разрушим то, что стало слишком однообразно. Люди – и другие существа, – меняются, и я сегодняшняя – это уже другая я, не та, что была два года назад. И люди, окружающие меня, и мои друзья, даже мои любимые – они тоже меняются. Хорошо, если меняемся мы так, что остаёмся близки… Но мы можем измениться и так, что пути наши разойдутся. Это не повод возненавидеть и отвергнуть то прошлое, что объединяло нас. Это даже не всегда предательство. Суета сует?.. Когда я впервые прочитала это, мне очень понравилось, показалось таким мудрым! А теперь мне жаль этого мудреца. Смысл жизни – в счастье. Когда мы в какой-то момент забываем всё плохое, и самозабвенно счастливы, то – пусть это всего лишь момент! – мы живём, и Бог улыбается, замечая нас. А все наши потуги что-то постичь, что-то познать, чего-то достичь – это и есть та самая суета сует, в которой мы делаемся неинтересны и не нужны. Не правда то, что наш мир жесток и ужасен. Это неправда! Я смотрю на море со скалы, на которой сижу с принадлежностями для письма, и у меня дух захватывает от красоты окружающего меня мира. Всё плохое в нём – от нас самих. Эльфы говорят: дьявола нет, его создали люди. У него нет власти, кроме той, что люди сами дают ему. И я в это верю. Когда кто-то становится жертвой шантажа – кто виноват в этом? Шантажист? Или сам человек, который солгал, согрешил, украл – и теперь его есть, чем держать?.. И преступления множатся, разрастаются, как снежный ком. В желании скрыть малый грех, человек идёт порой на гораздо более страшный, но разве кто-то толкает его к этому, кроме его собственных тщеславия, глупости, нечестности?.. А алчность! Вот уж, воистину, король грехов! Я вижу людей, которые порой само своё желание любой ценой разбогатеть возводят в добродетель, хвастают им, оправдывают им самые позорные свои дела.
Про разврат я даже вспоминать не хочу. Довольно с меня этого… Лишь одно меня до сих пор удивляет и где-то… возмущает. Один из самых поганых в этом отношении людей, каких я знала – а знала я худших из них! – в момент, когда его настигла расплата, вопросил, и так искренне, с таким надрывом: «Господи, за что?!» – и этот вопль стоит в моих ушах по сей день. Он кричал это перед нами, перед нами!!! Перед теми, кого он пытал, унижал, бил, истязал месяцами, доводил до отчаяния, до смерти, отправлял на смерть и пытки… Для меня до сей поры величайшая тайна – как он ухитрялся ладить со своей совестью? ведь каждый человек с детства твёрдо усваивает, что такое грех, что можно, что нельзя? И он не исключение – он был ребёнком, его нянчила мать, или кто там его нянчил, он ходил в церковь, он знал, что делает! Как, КАК?! Я не понимаю! Он был совершенно искренен – он обращался с этим вопросом к тому, кто назвал грехом всё, что тот делал, и обещал расплату за эти грехи! И я понимаю своего друга – он порой говорит, что не удовлетворён тем, что сделал, что он хотел бы, чтобы те, кто так поступал с нами, осознали бы, что сделали, поняли бы, за что платят, чтобы восторжествовала справедливость… А так – словно что-то так и осталось незавершённым, недоделанным. Осталась какая-то неправильность, и порой она… беспокоит меня. Не настолько, чтобы я о чём-то пожалела. Так… сама не знаю, зачем я вообще об этом думаю. Как бы оно ни было, изменить всё равно ничего нельзя. Всё есть так, как оно есть. И я счастлива. Теперь, наконец, полностью, окончательно, счастлива.
