Наталья Свидрицкая
Хроники Нордланда. Цветы зла
– Не как в Садах, – ухмыльнулся Гэбриэл, – обычные, но если хочешь, я отправлю тебе спинку потереть.
– Хочу. – Признался Иво. Даже щёки покраснели.
– Иди. – Гэбриэл открыл дверь бани, объяснил Иво, что и как. Выглянул на лестницу. В комнате внизу сидели двое слуг, играли в нарды. Гэбриэл, спросив, где брат, спустился к нему. Сказал, смущаясь:
– Мне бы это, стол накрыть, для Иво, и… Ты говорил, что если мне захочется, то я могу служанку… Ну… это.
– Не успела Рыжик за порог, а ты в разнос?! – Шутливо ужаснулся Гарет, и Гэбриэл покраснел:
– Это не мне.
– Ладно-ладно. – Гарет позвал слугу.
– Пошли Ким и Ингу накрыть стол на двоих для моего брата и его армигера. – Повернулся к брату. – Видишь? Это просто. Я так полагаю, нужны будут портной, сапожник и цирюльник? Да не красней ты, как красна девица, честное слово! Это твой дом и твои слуги. Мне не трудно покомандовать за двоих, но учись и сам это делать! А то ощущение такое, словно ты здесь гость. Да что там! Гости командуют смелее, чем ты! Давай!
– А…
– Служанка?.. Просто отправь её потереть спинку твоему армигеру, да и всё. Эти две – девчонки доступные, я сам ими порой пользуюсь… Ким такое умеет! Даже в рот… хм. Только смотри, младший, среди служанок есть и вполне приличные девчонки, их не трогай. Лучше спроси меня, если какая приглянется. Идёт?
Гэбриэл кивнул, сам не свой от смущения, поднялся к себе. Через пару минут вошли две девушки, молоденькие, и обе прехорошенькие: одна рыжая, как огонь, светлее Алисы, с голубыми бесстыжими глазами, пышненькая, с соблазнительной грудью, распиравшей корсаж, веснушчатая, как птичье яичко; вторая тоненькая, черноволосая и кареглазая, с узкими бёдрами и небольшой грудью, как раз во вкусе Иво.
– Как звать? – Чуть грубовато от смущения спросил Гэбриэл. Они присели:
– Ким. – Сказала рыженькая, поиграв ямочками и двусмысленно поправляя платье на груди.
– Инга. – Сверкнула карими глазами черненькая.
– Инга… Иди в баню, помоги моему оруженосцу, он там… не знает ничего. Ким, накрой стол на двоих. Мой армигер – Фанна, он не ест мясное, жирное, молоко и яйца, только овощи, грибы, рыбу и фрукты. Посмотри там… Что есть вкусного. И запомни это на будущее… Всё. – Он стеснялся, и поэтому возникали неловкие паузы. Ему показалось, что девушки насмехаются над ним, когда они переглянулись, и Инга фыркнула, ставя на стол блюдо с апельсинами. Виляя узкими бёдрами, прошла в баню, на ходу развязывая косынку. Ким хихикнула и скрылась за дверью…
Инга вошла, и застыла, увидев оруженосца. Она никак не ожидала, что это будет высокий, великолепно сложенный полукровка с белыми волнистыми волосами и синими, как васильки, глазами, вдобавок, великолепно… оснащённый. Она лишилась дара речи, не сводя очарованного взгляда с этого самого оснащения. Иво был приятно удивлён, что девушка в его вкусе: тоненькая, как подросток, – и это тут же сказалось на объекте внимания Инги. Чего Иво совершенно лишился в Садах Мечты, так это стыдливости и страха перед наготой. Он лишь прикрыл ладонью предателя, спросил:
– Тебя Гэбриэл прислал?
– Да, сударь… – Инга сглотнула. – Вам помощь нужна, он сказал. Я, наверное, сначала разденусь, а то намочу… одежду. – Не отводя очарованного взгляда от того, что почти не скрывала ладонь, она медленно начала снимать с себя корсаж, юбку… Иво задышал чаще. Он и не подозревал, как усиливает возбуждение процесс избавления от одежды! К тому же, Инга так откровенно смотрела ему в пах, то и дело облизывая пухлые губы, что ладонь его не могла уже скрыть абсолютно ничего. Тело Инги оказалось смуглым, точёным, как фигурка из кости, грудки высокие, маленькие, но круглые, с крохотными сосками. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Иво перебил её:
– Повернись. – Сказал хрипло. – И нагнись.
Не было их так долго, что даже Гэбриэлу надоело ждать. Пришли уже и скромно ждали в стороне портной и сапожник; Ким накрыла на стол и сунула горячее на каминную полку, маясь у стола. Наконец, из бани вышла, словно пьяная, Инга, чуть взъерошенная, с пьяными, шальными глазами, хихикнула, увидев их, покачнулась и пошла, пытаясь поправить растрёпанные волосы. За ней вышел Иво, совершенно нормальный, разве что глаза такие же пьяные, в шерстяных штанах со шнуровкой, сапогах оленьей кожи и вамсе с гербом Гэбриэла, сел за стол. Слуги смотрели на него с уважением – ни один из них не смог бы столько времени ублажать женщину и отпустить её в таком состоянии, но довольную! Даже Ким теперь стреляла глазками не в Гэбриэла, а в него, пытаясь всячески привлечь его внимание. Через несколько минут всё женское население замка знало, что у нового армигера сногсшибательное копьё, а работать им он может просто невероятно, сколько и как!
Ни Иво, ни тем более Гэбриэл, в эти минуты о популярности Иво и её последствиях не думали совершенно. Им нужно было поговорить о стольком, столько обсудить; Гэбриэлу столько надо было показать Иво, стольким похвастаться!
– Ты ешь, – счастливый, как ребёнок, он торопился угостить Иво всем самым лучшим. Именно в эти моменты его новое положение и богатство доставляли ему самое большое удовольствие – когда он мог поделиться этим с другом. Отослав слуг, Гэбриэл то и дело подсовывал Иво самые лакомые кусочки:
– Апельсин попробуй! Знаешь, как здорово?.. Салат, тоже шикарно… – Пока Иво не взмолился:
– Гэри, я лопну! Честно, обожрался я! Нет, ну, правда, я больше не могу. Апельсинов только ещё хочу, здоровские! – Он откинулся в кресле. – Я думал, у Нэша и Марты здорово, но тут… Слушай, вот здорово, а? И как ты сюда попал?
Гэбриэл начал рассказ. Иво реагировал, как он и ждал: переживал, сострадал и радовался благополучному исходу. Гэбриэл был счастлив. Приключения Иво и Алисы он знал со слов последней, не хватало только рассказа Иво про то, как он очутился в плену у епископа. Когда Гэбриэла пришли звать на ужин к его высочеству, они и половины не успели обсудить.
– В общем, – поднялся Гэбриэл, – я к отцу, а ты тут будь, как дома. Это ведь и есть теперь наш дом! Твои комнаты ты знаешь, там делай, что хочешь. И это… Про Алису – ни слова. Мы её не знаем пока! Да?
– Конечно. – Кивнул Иво. – Не волнуйся ты!
Гэбриэл ушёл. Иво достался на растерзание портному и сапожнику; потом, оставшись один, прошёл к себе. Выглянул в окно, посидел на постели, щупая перину и покрывала, подпрыгнул и повалился навзничь с восторженным воплем:
– Йя-ху!!!
Лучиано и светловолосая девушка играли на лютне и на флейте; слуги обносили стол, за которым ужинали принц и его сыновья, винами и фруктами. Его высочеству подавал блюда и наливал вино Тиберий, братьям – другие слуги, как и Тиберий, имеющие титул не ниже баронета. В промежутке между столами вовсю старались шуты: горбун Холкин, карлица Шмыга и хромой Шнюк, над проделками которых порой смеялись Тиберий и его высочество. Гэбриэлу вид такого уродства смешным не казался, он едва сдерживал себя – так ему было жаль этих людей, и он старался не смотреть в их сторону. Молочный поросёнок с гречневой кашей постепенно превращался в скелет молочного поросёнка, уменьшался пирог с кроличьими языками, потом пошли в ход копчёные угри и раки. Принц Элодисский уже давно не ужинал так – и аппетита не было, и желания. Ел у себя, без всяких церемоний… Сейчас он первым заговорил о пире в честь Гэбриэла, который должен был состояться через две недели – чтобы успели приехать гости.
– Отличная мысль, отец! – Обрадовался Гарет. – Сколько в Хефлинуэлле не было большого торжества? Уже лет пятнадцать!
– Драйверу обязательно пошли приглашение. – Сказал принц. – Я напишу ему письмо, предложу забыть все наши недоразумения и в знак примирения встретиться в Гранствилле, на пиру. И постарайся сделать так, Гари, чтобы он получил его, будучи в Элиоте, в присутствии королевы.
– Он откажется. – Сказал Гарет.
– И тем нанесёт мне оскорбление. Если же рискнёт согласиться, живым отсюда он не уедет.
– Да, отец.
– А почему он нас так ненавидит? – Спросил Гэбриэл.
– На то есть две причины. – Принц Элодисский пригубил вино. – Первая – Гармбург. Драйвер – потомок Оле Отважного, молочного брата и сподвижника Карла Второго. В благодарность за дружбу Карл подарил ему и его потомкам город Гармбург и окрестные земли, одни из самых лучших на Острове. Долгое время Драйверы были одними из самых преданных вассалов Хлорингов. Но во времена Генриха Великого у Драйвера была красавица-дочь, Мерилин, в которую Генрих влюбился, еще не будучи ни королём, ни даже принцем. Влюбился, сделал ей предложение и получил согласие. Но в момент свадьбы открылось, что Мерилин, оказывается, дарила свою благосклонность до свадьбы очень многим мужчинам, в том числе и старшему брату Генриха. Генрих отрёкся от невесты, Мерилин и её семья были опозорены. Драйвер этого Хлорингам не простил, и присоединился к герцогу Белых Скал, Райдегурду, восставшему против Хлорингов. Восстание было подавлено, Генрих стал королём. Герцогство Белых Скал исчезло; мужчины старше четырнадцати лет из восставших семей были казнены, женщины сосланы в монастыри на севере. Так получилось, что и из Райдегурдов, и из Драйверов уцелели только мальчики… Их правнуки – и были Рональд Райдегурд и Теодор Драйвер. Райдегурд был хозяином Старого Торхвилла, родового гнезда их проклятого рода. Тридцать лет назад… Нет, однако, – герцог вновь пригубил вино, – уже тридцать пять лет назад! – мы ворвались в его замок, так как его подданные, крестьяне, горожане и даже мелкие рыцари, жаловались королеве, будто Райдегурд колдун и чернокнижник, что похищает детей и девиц, и творит с ними жуткие вещи… Мы – это ваша мама, Тис Ол Таэр, ваш дядя, Аскольд Эльдебринк, Лайнел, граф Фьёсангервена, русинские князья из Хорсвилла, Пригорска и Сарыни, и я со своими людьми. Мне было тогда, как вам сейчас, да… Молодой болван. В замке Райдегурда и в самом деле творились жуткие вещи. Кругом человеческие кости, клетки с обезображенными трупами и ещё живыми, но безнадёжно покалеченными детьми, и лужи, целые… ручьи гниющей крови! Райдегурд оказался настоящим колдуном: он метал в нас шары огня, молнии и насылал живых мертвецов. Это была славная и страшная битва! Если бы не эльфы с их волшебством, не русины, которые бились, как дьяволы, и не боялись этих оживших трупов, нам бы не справиться… Но мы одолели его, захватили живьём, повесили за ноги в его собственной лаборатории, облили всё каменным маслом и сожгли.
Гэбриэл слушал, затаив дыхание. Принц вновь приложился к вину, помолчал.
– Там был Теодор. – Сказал, кивнув каким-то своим мыслям. – Сидел в клетке, голый, и ел сырую крысу, как зверь. Аскольд и князья настаивали, что следует сжечь и его… Оставить в клетке, пусть горит. Но я, молодой, глупый, ринулся на его защиту, как лев. Мол, он жертва, а что рычит и скалится, так не его это вина, над ним издевались, его мучили! Он жался к моим ногам и рычал, как пёс, на остальных. Его тщательно проверили на то, не колдун ли он, как его господин и мучитель… Оказалось, в нём нет ни капли колдовства. Я заботился о нём, хоть, честно скажу, он вызывал во мне отвращение, до тошноты. Но именно поэтому мне и жаль его было, я понимал, что остальные относятся к нему ещё хуже. Он даже… – принц поморщился, – предлагал мне… себя. Так мы узнали, что Райдегурд был ещё и содомитом. Теодор был очень красив, потому тот и не убивал его, держал для… нет, слишком мерзко. Я вернул ему один из городов, принадлежавших его матери, Найнпорт, и старый замок, Редстоун. Золото и все не сгоревшее имущество Райдегурда я тоже отдал ему. Он очень долго делал вид, что благодарен мне, клялся, что будет верен мне до самой смерти, говорил, что всё, связанное с Райдегурдом, для него ненавистно. Много времени гостил у меня в Хефлинуэлле. Я страшно тяготился им, он мне был… неприятен. Но я по-прежнему его жалел, и потом, такая рабская преданность, которую он демонстрировал мне, требовала, как я думал, какой-то благодарности с моей стороны. Странно, но я, спасший ему его поганую жизнь, тот, в чьём доме и за чей счёт он жил, скоро уже ощущал, что это я обязан ему чем-то. Думаю, всё это, вместе взятое – первая причина его ненависти ко мне. Родовая обида на Хлорингов, унижение, которое он сам на себя принял, но которое ненавидел… Думаю, он знал, что я презираю его. Вторая причина – это ваша мама. Когда-то она гостила в Гранствилле, у своей родни, узнала о моей болезни – я был болезненным ребёнком, часто простужался, постоянно чувствовал себя слабым, большую часть своего времени проводил в кресле, укутанный, – и пришла в Хефлинуэлл, чтобы помочь мне. Она меня вылечила, а я – я влюбился в неё. – Он мечтательно улыбнулся. – Как это у Данте… И шло такое от неё сиянье… Я даже не могу сказать, что это была любовь – это было такое чувство, что и сейчас, вспоминая те минуты, я чувствую, как сердце моё замирает. Ничего прекраснее я не могу себе и представить!.. Когда мы сражались с Райдегурдом, я увидел её во второй раз, и тогда уже понял, что люблю её всем сердцем и никогда не полюблю никакой другой женщины. Но тогда же её увидел и Драйвер. Он сразу же понял, что я погиб. И начал преследовать её. Она была эльфийка, знатного рода, королевского рода Ол Таэр; она смеялась над ним. Как-то публично она заявила ему, что уж лучше она согрешит сразу с козлом, нежели с ним. Она сразу поняла, кто он, и в отличие от меня не скрывала своего отвращения.
У Гэбриэла закружилась голова, он вцепился в край стола, низко нагнув голову. Кровь зашумела в ушах, он почти не слышал, как отец рассказывает о своих отношениях с прекрасной эльфийкой.
– Она согласилась выйти за меня. – Мечтательно и печально, глядя в свои воспоминания, говорил принц. – Я почти не надеялся на это, и вдруг она приехала, из Лисса, одна, и сказала, что согласна. Это был самый прекрасный день в моей жизни… Прекраснее него был лишь день, когда вы родились. Целых два мальчика! Два сына сразу!!! Драйвер был в таком бешенстве, что впервые показал всё, что было в его грязной душе. Он высказал мне и ей всё, что скопилось в его поганом сердце, обвинил меня в том, что я презираю и унижаю его, а Лару… О, этого я повторять не буду. Я тут же вызвал его на бой, и победил. И опять не добил. Как я жалею, что не ударил его!!! – Он покачал головой, рука задрожала, голос сорвался. – Он валялся у моих ног, и рыдал, и грыз землю… Мне стоило только ударить, один удар!!! Но я… плюнул, сказал: «Живи, дерьмо», и ушёл. Я ушёл!!! Я считал себя гордым, великодушным и благородным. Если б я знал, что моё благородство принесёт моей любимой и моему мальчику!.. Если б я только мог знать… Я прирезал бы его без тени сожаления, наплевав на всякие законы рыцарства и чести, только бы спасти вас… Но что теперь об этом?.. Думаю, Гэри, ты теперь знаешь его причины. Может, были и ещё, но я думаю, вполне хватило бы и этих. Вполне.
– Что ж. – Сказал Гэбриэл. – Я тоже сидел в клетке. И тоже жрал крыс. – Гарет быстро глянул на него, предостерегающе. – Он, я думаю, отомстил. Странно, что он не убил меня.
– К нему в замок трижды приезжали мои люди и люди королевы. Он ухмылялся и показывал свой замок, каждый уголок… Искали и маги, но ничего не нашли.
– Нас тогда там и не было. – Пояснил Гэбриэл. – Я рос до тринадцати лет на ферме где-то очень далеко – меня везли в Редстоун много дней, наверное, целую неделю.
– Я думал, что он где-то тебя прячет. – Задумчиво произнёс принц. – Мои шпионы много лет не спускали с него глаз. Если бы тебя привезли прямо в замок, это стало бы мне мгновенно известно.
– Нас привезли в какой-то дом в городе. – Вспомнил Гэбриэл. – Там чем-то одурманили…
– Он заплатит. – Сказал принц. – И теперь – никакой жалости, никакого сострадания! И я не хочу, чтобы он умер быстро. Нет! Он должен дохнуть долго. А перед тем, как он начнёт подыхать, он должен бояться. Я болен, но моё золото и моя власть ещё при мне. Гари, я хочу знать, на кого он опирается и почему. Далвеганец – само собой, без него не обошлось, и без этого мерзавца Кенки тоже, но я хочу знать, кто ещё поддерживает его. Хорошо бы поссорить их, но это ещё следует обдумать хорошенько. Я заставлю эту мразь поджариваться на медленном огне прежде, чем нанесу, наконец, этот удар! Удар, который задолжал ему так давно.
– Ну, младший, – когда они вышли от принца, сказал Гарет, – пошли, покажу тебе Золотую Башню. Пошли-пошли, пока время есть! – Гэбриэл засмотрелся на голову оленя, увенчанную такими роскошными рогами, что оторопь брала. Меж рогами красовался щит с гербом: белый волк и корона, – и скрещенные боевые топоры на длинных рукоятках.
– Это герб и топоры Аскольда Хлоринга. – Пояснил Гарет. – Аскольд был сыном Дрейдре, белой Волчицы Элодиса, эльфы-оборотня. Но то, что он был полукровкой, отнюдь не мешает нашей церкви считать его равноапостольным святым, поскольку он первым среди рыцарей и королей Нордланда принял христианство и всемерно поддерживал и насаждал его.
– А топоры настоящие? – Спросил Гэбриэл, благоговейно созерцая простые, но прекрасные в этой смертоносной простоте лезвия.
– Нет, блин, деревянные! Конечно, настоящие! Аскольд прежде, чем болезнь сердца – такая же, как у отца, кстати, – приковала его к Золотой Башне и к трону, сражался с анвалонцами и дикарями, как лев. Есть наша домашняя легенда, что жену свою, королеву Зуру, он добыл в бою. Она была дочерью вождя, и посчитала делом чести отомстить Аскольду за поражение своего племени и смерть отца, поэтому не пошла на ритуальный костёр, а сама пришла к Аскольду в шатёр, якобы смирившись с тем, что является военным трофеем. Спрятала в волосах – у неё были пышные кудрявые волосы, – женский кинжал… Я тебе потом покажу, у нас хранится такой, Дева Леса называется, наверняка тот самый. Представь: красавица входит в шатёр к воину, скидывает с себя всё, подходит к нему – а в пышных волосах нож, о котором он даже не подозревает…
– И?.. – Затаил дыхание Гэбриэл, охваченный романтичным напряжением.
– И не ударила, когда он её обнял.
– Почему?!
– Влюбилась. Без памяти, прямо, как ты в свою Алису. Отдалась ему и стала его женой. – Гарету, не смотря на кажущийся цинизм, история тоже нравилась. – Вместе с ним приняла христианство, и только после этого смогла родить ему сына, Карла Основателя. Нашего предка. – Они поднимались уже по широкой, плавно изгибающейся лестнице, освещённой изящными коваными светильниками с горящей нефтью.
– Красивая была, наверное. – Вздохнул Гэбриэл, чьё романтичное сердце продолжало любоваться красивой историей и смаковать её.
– Да уж. – Согласился Гарет. – Страшненькую, поди, Аскольд замуж бы не взял. Он ведь был полукровка, как и мы с тобой, и наверняка такой же красавец… Ну, почти, потому, что таким красавцем, как я, быть просто нереально, согласен? – Он весело рассмеялся, и Гэбриэл рассмеялся тоже. Он чувствовал, что в самолюбовании брата имеется значительная доля здоровой самоиронии, но в то же время тот искренне уверен в своей неотразимости. Впрочем, Гэбриэл тоже был в ней уверен – в отличие от собственной внешности, основательно, как он думал, изгаженной Садами Мечты.
Они прошли по третьему этажу, минуя двери в чьи-то покои, и остановились перед дубовой дверью, заколоченной почерневшими и рассохшимися от времени досками. Прочие двери на этом этаже были современными, легче, изящнее, с изысканной обивкой, эта же, старая, грубая и надёжная, могла, если надо, выдержать удары тяжёлых боевых топоров, но резко контрастировала с современными своими соседками.
– Эта дверь стоит заколоченной больше пятисот лет. – Сообщил Гарет, и Гэбриэл немедленно приник глазом к замочной скважине меж двух досок. Но там всё было так затянуто паутиной, что Гэбриэл увидел только какую-то серую муть и большого паука.
– Ни фига не рассмотришь. – Таинственно и гордо произнёс Гарет. – Там покои, вроде, спальня, вроде отцовской, что над нею. Эту дверь заколотил сам Карл Основатель, а вот почему, никто уже не знает. Говорят, что там, внутри, осталась его первая неверная жена, будто бы она изменяла ему, и он оставил её там, внутри, помирать от голода и жажды. А Карл женился на Юне, нашей прабабке.
– А почему дверь не открывают? – Дрогнувшим голосом спросил Гэбриэл, выпрямляясь. Выражение «подыхать от голода и жажды» для него было не фигурой речи – он и сам через это прошёл в своё время. Женщину, чьи останки, возможно, лежали там, внутри, до сих пор, ему было искренне жаль – пусть она и изменяла мужу.
– Потому, что нельзя. – Пожал Гарет плечами. – Считается, что тот, кто откроет эту дверь, навлечёт на себя страшное проклятие. А ещё – что призрак той ирландки обитает там по сей день, и в безлунную ночь порой можно услышать, как она укачивает ребёнка и напевает ему колыбельную. По-ирландски.
– А ты слышал? – По коже Гэбриэла брызнули мурашки так, что все волоски встали дыбом.
– Нет. А вот наша тётя Алиса слышала, и как раз перед тем, как она говорит, как пропали ты и мама. Я всё хотел покараулить у дверей и подслушать, но тебя ждал, хотел с тобой – с тобой мне ничего бы не было страшно. В детстве.
На следующем этаже были жилые покои его высочества и Тиберия, их кабинеты, гардеробные, большая библиотека и музей, в котором впоследствии Гэбриэл провёл не один час – здесь хранились древности, трофеи многочисленных предков Гарета и Гэбриэла, редкости, привезённые ими из Палестины, Европы и даже из Египта, реликвии, оружие и драгоценности, человеческие и эльфийские. В этот раз братья заглянули сюда на пару минут, Гарет сказал, что это такое, и они двинулись дальше, на следующий этаж, где жили дворяне, прислуживающие его высочеству, его повар, черноусый толстый венгр Иштван, которого все в Хефлинуэлле называли почему-то «мастер Ракуш», и горбун Холкин, который по сути являлся виконтом Лосадой, и только из-за своего физического недостатка служил шутом. Позже Гэбриэл не раз болтал с ним, поражаясь его уму, злости и невероятно острому, циничному, но необыкновенно притягательному юмору. Слуги всех этих господ, снующие из двери в дверь – дверей здесь было великое множество, – почтительно кланялись братьям. Гарет прихватил с блюда, которое несла миловидная служанка, две виноградные кисти, и отдал одну брату. На последнем, пятом этаже были обсерватория, ещё одна библиотека и лаборатория, пропахшая химическими реактивами, с пентаграммой на полу и множеством стеллажей, на которых стояли толстенные фолианты на разных языках: на латыни, на арабском, иврите; различные баночки, колбы, и прочие, самые разнообразные, сосуды. Сюда братья тоже заглянули лишь мельком. Гарет наконец-то выбрался с братом на крышу Золотой Башни.
Когда-то – и не так уж давно, – крыша была плоской, окружённой сдвоенными зубцами, и на ней всегда дежурили часовые, наблюдавшие за окрестностями. Прадед братьев, Ричард Первый, сын Генриха Великого – кстати, тоже полукровка, так как женой Генриха была эльфа Изелина, – увенчал башню высоким конусом крыши, крытой синей эльфийской черепицей, и огромным позолоченным флюгером в виде коронованного дракона. Для часовых между крышей и зубцами была оставлена небольшая дорожка, на которой, между зубцов, и устроились братья. Над их головами шелестел и порой хлопал на ветру флаг с короной Хлорингов, да поскрипывал, слегка покачиваясь, флюгер. Гарет протянул Гэбриэлу виноградную кисть, махнул рукой на юго-запад, куда сейчас указывал и язык пламени из пасти дракона:
– Смотри, здесь вся пойма Ригины, как на ладони. Вот там Блумсберри, – Гэбриэл и сам видел вдали, так далеко, что только глаза полуэльфа могли различить детали, красные и серые крыши города на меловом холме. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралось зелёное море огромного леса, по которому бежали серебристые волны колышимой ветром листвы. Видел Гэбриэл ленты Ригины, по которой шли баржи, шхуны и лодки, под парусами и без, Ома, Ветлянки и Ивлинки; видел большой и нарядно-красивый отсюда, сверху, Гранствилл с его красными и синими крышами, колокольнями, золотисто-белыми крепостными стенами и сторожевыми башнями; видел деревню Омки, несколько укрывшихся в листве садов монастырей, голубые глаза искусственных прудов, в которых монахи разводили карпов, сазанов, линей и карасей, поля, покосы, пастбища, сады… Как у любого живого существа, забравшегося так высоко и увидевшего так много, у Гэбриэла дух перехватило от восторга.
– Как подумаю, – признался Гарет, – что сама Дрейдре стояла здесь когда-то и смотрела на Элодисский лес, у меня аж мурашки по шкуре! И каждый, представь только, Младший, каждый из наших предков в своё время забирался сюда и стоял там, где мы теперь с тобой стоим! И Аскольд, и его сын Карл, и герцог Артур Великолепный, и сам Генрих Великий, когда ещё был пацаном и звался просто Гарри… И наш отец сюда тайком от нашего деда забирался с маленькой тётей Алисой, держал её на руках – она совсем маленькая была, намного его младше, – и показывал своё герцогство… Теперь вот мы с тобой здесь стоим. А потом наши с тобой сыновья сюда поднимутся, а?..
Гэбриэл только кивнул, в горле стоял ком от приятного волнения, которое он в полной мере разделял сейчас с Гаретом. А тот признался:
– Я впервые здесь. Я многого в детстве не сделал потому, что ждал тебя. Мне казалось, что если я это сделаю один, я как бы признаю то, что тебя больше нет. Как бы узаконю это состояние и начну привыкать жить без тебя. А пока я жду и чего-то лишаю себя, то между нами остаётся связь, знаешь, нить такая невидимая, которую я берегу и не рву. Я столького сам себя лишил! Зря, не зря?.. Хочется верить, что это я тебя тащил из того поганого места, верой своей, упёртостью. Я не хвастаюсь, ты не думай!
– Да я знаю… – Преодолевая неловкость, поспешил помочь брату Гэбриэл. – И спасибо тебе за то, что… что говоришь мне это. Тому пацану, которым я был когда-то, именно от того так хреново было, что один был… Что не было никого. Я это… всегда чувствовал, что один, что никого нет… Мне всегда нужен был кто-то. Друзья – они так… я им предан был, как пёс, а они меня предали – все… Или сдохли. Всё было не то, понимаешь… все были не ты. Я не знал, не помнил в смысле, но видать в сердце – знал про тебя. Ты мне снился, часто. Я уж говорил. – Он напрягся, глядя на лес и не видя его. Как всегда в такие моменты, ему хотелось сказать много, сказать красиво, но слов как-то не находилось. Хотелось сказать, что он всегда чувствовал эту поддержку, что сердце его всегда рвалось к кому-то. Что сейчас слова Гарета были для его раненой и до сих пор больной души словно успокаивающий бальзам на старую незаживающую рану. Что кипящие в его душе гнев и боль стихают и пусть частичный, но приходит покой. Покой и уверенность, что наконец-то закончилась глава о позоре, боли и бессильной ярости, что в прошлом остались страхи, унижения, истязания и страх смерти, в прошлом остались одиночество и ненависть. Гарет закрыл своей рукой дверь в прошлое и изменил всю его жизнь. Гэбриэл не знал, как высказать всё это – но это было и неважно здесь и сейчас.
Как он обожал своего брата! Это тоже была своего рода влюблённость. Гарет был совершенство – с его, Гэбриэла, точки зрения. У него было всё, чего судьба лишила самого Гэбриэла; к счастью для обоих братьев, Гэбриэл был не завистлив и способен искренне радоваться чужим успехам и чужому совершенству. Брат был красив, весел, остроумен, образован, он был рыцарем из красивой книги, всё знал, всё умел, во всём разбирался. Его тело и душа не были изуродованы, и Гэбриэл от всего сердца гордился им.
Разумеется, Гарет это чувствовал, и разумеется, восторг и гордость брата грели ему душу и наполняли сердце благодарностью и ответным обожанием. Кто знает, как бы сложилось всё между ними, будь Гэбриэл хоть немного менее бескорыстен и щедр душой! Или будь на его месте сам Гарет, куда более тщеславный, амбициозный и самолюбивый! Начни Гэбриэл подсчитывать, чего ему не додали и насколько Гарет благополучнее его самого – и не бывать между братьями настоящей близости и хоть какой-то дружбы. К счастью для них обоих, в Гэбриэле не было ни капли эгоизма, спеси и зависти, он был искренним и очень простым. Но это относилось только к тем, кого он любил, или к тем, кто пробуждал в нем инстинкт защитника и покровителя; ко всем прочим Гэбриэл относился с недоверием и настороженностью того, кто с детства знал только плохое отношение и часто становился жертвой предательства. Те, кто совсем недавно помог ему, пока что не сумели вовсе излечить его предвзятость, а предательство Саввы, такого же полукровки, весёлого спутника, почти товарища, только усугубило его инстинктивное недоверие. Но тем сильнее была его привязанность к тем, кому он доверился: Алисе, брату, отцу. Что касается всего остального человечества, то здесь Гэбриэл не мог доверять даже себе: ошибся же он, доверившись Савве! И, ничтоже сумняшеся, переложил всю ответственность за отношение к незнакомцам на брата: Гарет-то уж разберётся! Впоследствии, когда им приходилось иметь дело с различными людьми, от рыцарей до бедняков, Гэбриэл просто был рядом с братом, молчал, смотрел, слушал и почти всегда безоговорочно принимал оценку и вердикт брата, даже если не совсем его одобрял. Совсем немного времени прошло, пока они не начали даже ссориться и спорить – но всегда наедине, на людях неизменно демонстрируя единство.
Торопясь воспользоваться отсутствием Алисы, пока брат целиком и полностью принадлежит ему одному, а Иво отсыпается после перенесенных невзгод и страхов, Гарет потащил Гэбриэла знакомиться с конюшнями, псарнями, кретчатней, тут же подарив брату двух молодых соколов, и перед ужином отправился с ним ко рву, искупаться. Там, где Ригина огибала Золотую Горку плавной петлёй, прадедом Генриха Великого был выкопан ров, соединивший Ригину и Ветлянку и превративший Золотую Горку в остров, а Хефлинуэлл, и без того неприступный, в изолированную от всего мира крепость. Здесь, в низине, на берегах рва, ухоженного, тщательно очищаемого от тины и грязи, слуги Хефлинуэлла разбили огороды и сад, а в самом укромном месте, там, где ров соединялся с Ветлянкой, был устроен песчаный пляж, укрытый от нескромных взглядов старыми вётлами и обрывистым берегом. Сюда Гарет и притащил брата, велев свите и даже верному Марчелло оставаться в замке, и сопровождаемый только любимыми собаками герцога. Оба отлично плавали, и вволю порезвились в уже по-летнему тёплой воде, завалившись затем на ярко-оранжевый песок пляжа, под заходящее, но ещё жаркое солнышко.
– А копьё у тебя не меньше моего. – Заметил Гарет, и Гэбриэл самодовольно фыркнул.
