Ким Корсак
Предел погружения
Глава 5
Аккуратно прикрыв за собой дверь, Сашка поправил футболку, завернувшуюся под робой, и зашагал назад, к себе в каюту. Гальюн был одним из немногих мест на корабле, куда он худо-бедно помнил дорогу и не нуждался в том, чтобы расспрашивать встреченных матросов. Правда, пользоваться затейливой системой до сих пор было непривычно – перед тем, как Сашка нажимал на смыв, у него внутри всё замирало так, словно это была кнопка пуска ядерной ракеты. Ну да что ж, увидеть это никто не мог, значит, и стесняться не было смысла.
Во рту сохло. То ли что-то химичили с температурой в отсеке, то ли Сашкин организм так реагировал на глубину, но ему весь вечер было жарко и очень хотелось пить. Ничего, в каюте осталась бутылка минералки, стоит на тумбочке. Нагрелась, но оно и к лучшему, от холодной может разболеться горло.
Сашка обвёл языком сухие губы, втянул ноздрями промасленный воздух. На ходу расстегнул верхнюю пуговицу робы. Сейчас попьёт, упадёт на кровать – и спать до завтрака. А за завтраком можно будет спросить у механиков, хоть у того же Карцева, с чего такое потепление.
Он потянул дверь на себя и остановился на пороге: на его койке сидели двое, и чья-то рука деловито лила в стакан его минералку.
Сашка прочистил горло. Оба повернулись к нему – чернявый Артур, пытавший Сашку гидрокостюмом и дыхательным аппаратом, и незнакомый светловолосый парень.
– О, привет, – Артур невозмутимо взглянул на него. – У нас соседи с вахты сменились, спят, а Илья заступил только. Мы пока у вас посидим, не возражаешь?
Сашка поколебался. Просьба отдавала нестерпимым нахальством – с другой стороны, ругаться не хотелось. Хотелось поговорить хоть с кем-нибудь.
– Я не против, – он выдавил из себя усмешку, – особенно если вы мне раздобудете минералку. Мою вы, похоже, оприходовали.
– Так это твоя была? – Артур подбросил пустую бутылку в руке, покосился на своего приятеля:
– А ты пиздил, что Ильи.
– Ну, тумбочки перепутал, с кем не бывает? – Светловолосый привстал, протянул Сашке руку:
– Ивашов Лёха.
– Химик, кстати говоря, – хмыкнул Артур. – Щас он тебе мигом волшебный напиток нахимичит – лучше всякой минералки.
– Не нужно, – вздохнул Сашка, пожимая сухую ладонь. – Вершинин, Саша.
– Что значит «не нужно»? – Артур поднял густые брови. – Даже не выпьешь шила с нами?
У Сашки в голове затрепыхались основательно подзабытые дядины рассказы. «Шило» в них точно упоминалось… вот только что это было такое? Кажется, что-то даже хлеще водки – и моряки эту загадочную крепкую субстанцию глушили по любому поводу…
А, без разницы.
– С удовольствием с вами посижу, – он опустился на койку с краю, рядом с Артуром. – Но пить не буду, я вообще не пью.
Лёха прищёлкнул языком.
– Может, ещё и не куришь? Матом не ругаешься?
– А что смешного? – Сашка поднял подбородок. – Да, не курю, и не ругаюсь… почти.
– Вот это правильно! – тяжёлая ладонь Артура хлопнула его по плечу с размаху. – У нас на флоте матом не ругаются. У нас матом, блядь, разговаривают. А пить никто и не собирается – по глотку, и баста. Напиваться в автономке – со смертью шутить. Лёха, – он пихнул приятеля в бок, – сгоняй в свою каюту, принеси минералки. Сашкину мы в дело пустили, надо же ему возместить.
– Понял, – Лёха улыбнулся уголком рта, вышел. Артур подвинулся к стенке, вытягивая ноги.
– Хорошо у вас тут, – волосатый локоть расслабленно лёг на тумбочку, и Сашка потянулся отодвинуть стеклянную рамку, оказавшуюся в опасной близости от этого локтя. – Не боись, не задену. Дай посмотреть-то.
Беззвучно вздохнув, Сашка протянул ему фотографию.
Смуглые пальцы скользнули по стеклянному ободку, Артур бережно подставил вторую ладонь. Полные губы тронула мечтательная улыбка:
– Класс. Это сколько тебе тут, лет десять?
– Ага, первый раз на рыбалке, – Сашка улыбнулся в ответ. – Дядя Слава нас с Алькой учил.
– А, вон он, вижу, с шампуром, – Артур хмыкнул. – Ишь ты, а говорят, адмиралы на свет появляются сразу с сединой и орденами.
– Возле камышей, видишь, удочку сматывает – Алька. Никак не могла научиться подсекать – а потом больше меня наловила!
– Сестра твоя?
– Ага, мы двойняшки.
– Жёлтенькие, как одуванчики, – засмеялся Артур. – И штаны на коленях оба порвали, ты глянь. От мамки-то влетело потом?
– Нет.
Артур поднял взгляд – карие глаза смотрели мягко, цепко. Помедлив, он протянул Сашке фотографию.
Сашка машинально опустил её на тумбочку, придержал ладонью.
– Мы у дяди Славы жили. Мама в Малаховке осталась.
Покосился на Артура – тот кивнул, показывая, что слушает.
– Он раньше на Севере служил, писал маме иногда. Она нам пару раз фотки показывала: вот это ваш отец, а вот его брат – Слава, военный моряк. Потом его в Питер перевели – и он сразу к нам. Стоит в дверях, худой, белый – автономка была на четыре месяца, он уж потом нам рассказывал. А у нас еды – сухари на газете и блок жвачки, я её у одноклассника выменял на кепку.
– Херово, – протянул Артур. – А что мама? Употребляла?
Сашка махнул рукой.
– Дядя нас с Алькой сразу бегом одевать – и к себе в гостиницу. А там тепло, чисто, суп нам принесли и бутерброды… Я в ванне два часа просидел – забыл уже, что это такое.
Пальцы стукнули по колену.
– Дядя нас вытащил. Мама потом на суд приходила, плакала. Шоколадки нам привозила, плюшевого слона как-то притащила в полкомнаты.
– Любила, значит, – Артур кивнул. – Но одна только любовь – от неё нихуя толку нет.
Сашка пожал плечами.
– Мы всё равно по маме скучали. Один раз перед Новым годом…
– Вот и я, – Лёха нырнул в каюту, дверь стукнула. – Насилу нашёл!
Он потряс пластиковой бутылью, почти до горлышка полной. Артур откинулся спиной на Сашкину подушку, расплылся в улыбке:
– Давай, наливай. Что, Вершинин, по минералке – или всё-таки с нами шила дёрнешь? Подумай: второй раз предлагать не будем.
– Минералку, – Сашка подвинулся, давая Лёхе сесть.
И пить-то, похоже, не приходится, чтобы в откровенности пускаться. Вот кто его за язык тянул?
С другой стороны, Артур вроде и неплохой парень, про него не скажешь, что он готов тебя подставить. Всё равно с этими ребятами три месяца в море болтаться. Может, поучиться им доверять – не такая уж плохая идея?
– Как знаешь, – Лёха сунул ему стакан, взял с тумбочки свой. – Ну, за Северный флот!
Стаканы звякнули. Сашка поднёс стакан ко рту, глотнул на автомате – в мозгу уже звенело: «нет! не то!» – и глотку запалило, выжгло, из глаз брызнули слёзы. Он задыхался, кашлял, прижимал руки к груди, мутный взгляд шарил по каюте – воды, ради бога, воды!
– Молодёжь, – Артур причмокнул губами. – А ведь предлагали ему шила, сам отказался. Думал, он умнее старших товарищей. Ну кто же пьёт спирт насухую? Эх ты, минога…
Сашка двинул бы ему в морду, если бы руки не тряслись так, если бы перед глазами всё не плыло. Вскочив, он шатнулся, шарахнул кулаком по тумбочке и выскочил в коридор.
Воды! Кто-нибудь, пожалуйста!
– Скорость пятнадцать узлов. Погружаться на глубину восемьдесят метров с дифферентом… – Кочетов закашлялся, поднёс кулак ко рту, – четыре градуса на нос.
– Есть скорость пятнадцать узлов, погружаться на глубину восемьдесят метров с дифферентом четыре градуса на нос, – эхом отозвался рулевой.
В глотке скребло. Кочетов старался дышать глубоко, размеренно и видел по торчащему затылку механика, по его розовой напряжённой шее, что ему хочется обернуться и спросить, всё ли в порядке.
Простыл, наверное, на мостике, когда из базы уходили. Как-то по-дурацки привязалась эта хворь, совершенно не вовремя – ещё и подчинённые замечают, отвлекаются.
Ничего. Стакан шила, а потом ноги растереть – и под одеяло. Сразу как рукой снимет. Где бы только время выкроить для лечения?
– Глубина восемьдесят метров. Отсеки осмотрены – замечаний нет.
Кочетов потянулся к «Каштану»:
– Акустик, что у вас?
– Чисто, тащ командир, целей не обнаружено.
– Хорошо.
Кочетов помолчал, обдумывая вводную. В дивизии, помимо всего прочего, от него ждут энного количества учебных тревог по пожарам, затоплениям, утечке радиации и прочей херне, которая только может случиться на атомной подводной лодке. Не то что бы он считал, что автономка – подходящее время для игр, но лучше уж заняться ими сейчас, пока до противолодочного рубежа ещё далеко и чужих субмарин в квадрате не замечено.
– Ну, Сергей Петрович, – он повернулся к вахтенному, – чем займёмся? Пробоина в корпусе? Пожар в первом отсеке?
– Чего уж сразу в торпедном, – вахтенный крякнул, – можно бы что-нибудь полегче. Ребятам бы хоть немного расслабиться.
– Расслабиться? – Кочетов поднял брови. – На моей лодке?
Он рывком потянулся к «Каштану»:
– Внимание всем – учебно-боевая тревога. Возгорание в первом отсеке.
Вахтенный, обреченно подняв глаза к подволоку, щёлкнул тумблером, включая аварийный сигнал. Три коротких звонка ударили по ушам, заревела сирена.
Кочетов откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза.
Сейчас можно было бы оставить пост на вахтенного – и в каюту, хоть на полчаса. Если и без растираний, то хоть внутрь принять.
Нет – сначала доиграть учебную тревогу до логического завершения. Обязательно что-то случается именно в тот момент, когда ты дал себе право отдохнуть лишний раз.
И хватит уже кашлять.
Борецкого, вон, списывают на пенсию по здоровью. Щитовидка. Выясняют теперь, где он умудрился лишнюю дозу радиации хватануть.
А тебя ещё на пару автономок хватит, это уж наверняка. А потом… ну что потом? Адмирала тебе вряд ли дадут, тем более после той истории с учениями – у начштаба флота до сих пор небось глаз дёргается при воспоминании.
Разве что в Москве адмирал Вершинин расчувствуется оттого, что ты его племянника целым и невредимым из-под полярных льдов вернул (дай-то Бог!) и решит, что ты как никто достоин командовать дивизией.
Ладно, оно и так неплохо: капитан первого ранга, командир подлодки – лучшей лодки в дивизии, лучшей во флотилии. Да на всём Северном флоте такой, как «Белуга», не найти!
Все учебные стрельбы – как по книжке. Шестнадцать автономок. И все живы, вот что важнее всего.
А спишут тебя на берег – и пойдёшь с чемоданом. И идти-то не к кому, все порастерялись, поразъехались, всех проглотила лодка.
Значит, в школу устраиваться охранником. Или учителем ОБЖ. Ну-ка, дети, сегодня я расскажу вам, как выжить там, где рыбы дохнут. Всё просто, на самом деле: ни одна рыба не в состоянии так сильно хотеть жить, как мы с вами. Ведь за тем я, на самом деле, к вам и пришёл – попытаться научить вас любить жизнь, а если вы будете её любить, вы уж точно сделаете всё, чтобы сохранить её… и чтобы долго и счастливо…
– Тащ командир, учебное возгорание потушено, – захрипел «Каштан». – Время – две минуты тридцать две секунды.
Кочетов мотнул головой, стряхивая дрёму, выпрямился в кресле.
– Сойдёт. Потери?
– Рядовой Ольховский условно отравлен: с запозданием включился в ПДА.
Кочетов поморщился.
– Условно выебите рядового Ольховского. Чтоб в следующий раз включался быстрее, чем вы успеете произнести слово «хуй».
– Так точно, тащ командир!
На том конце помялись и смущённо добавили:
– Старшина второй статьи Ляшко ушиб лоб. Фактически.
– С чем вас, блядь, и поздравляю, – процедил Кочетов. – Сотрясения хоть нет? Доктор его уже осматривал?
Стукнув в дверь и не дожидаясь ответа, Паша шагнул в лазарет.
– Гриш, слушай, а ты за обедом сегодня пробу снимал?
Постоял, осматриваясь: доктора не было. На табурете у стола, зябко сгорбившись, сидел журналист.
– Что-то ты сюда зачастил, – фыркнул Паша. – Не в курсе, где доктор?
Обойдя стол, он плюхнулся прямо в кресло врача – удобное, мягкое, не то что койки. Журналист поднял белесые брови.
– Кто-то из матросов ушибся, – прошелестел тихонько. – Григорий Иванович не стал будить фельдшера, сам пошёл смотреть.
– Добрая душа, – Паша потянул забитым носом. – А ты чего здесь?
– Проверял, нет ли ожога гортани, – так же тихо отозвался журналист. – Обошлось. Мне обещали полоскания выписать.
– Ожог гортани? – Паша прищурился. – Ты что, реакторные стержни глотал?
Журналист устало взглянул на него.
– Случайно выпил спирта вместо минералки.
У Паши вырвался смешок.
Случайно, как же. Сто лет в обед этой шутке – но ведь работает!
– А что смешного, Павел? – у журналиста голос прорезался, завибрировал. – Человек не ждёт подвоха и ошибается – ну просто верх юмора, живот можно надорвать.
– Да ладно, весело же! – Паша придвинулся ближе к нему, заговорщически наклонился через стол:
– Кто тебя развёл-то, а?
– Да ну их, – журналист слабо усмехнулся, – сами всё расскажут. Как же не похвастаться таким подвигом.
Поморщившись, он приложил руку к шее, потёр её пальцами, словно пытаясь унять резь в горле.
– Секунду. Что это у вас – нафтизин?
Свободная рука указала на белый пузырёк в Пашиной ладони. Паша повертел пузырёк, прочёл название.
– Ну да.
– Это вам врач дал?
– Да нет, я у Ивашова взял… Только помогает ненадолго, каждый час по новой пшикать.
Белесые брови сдвинулись к переносице:
– Павел, этот препарат даже наверху нельзя капать так часто. А здесь его вообще надо выкинуть. Он сужает сосуды, изнашивает их. Вы что, хотите баротравму получить?
– И чем же лечиться, интересно?
– Доктор должен был дать вам разжижающие препараты, – тонкие пальцы сжались в замок на столе. – Лучше всего – раствор морской соли.
– Морской соли? – Паша уставился на него с неприязнью. – Может, мне за борт голову высунуть и нос промыть? Ещё и медика из себя строит, папарацци хренов.
Дверь открылась, вошёл хозяин лазарета – расслабленная походка, благодушный взгляд.
– Заседаем, академики? А я там в поте лица тружусь, раненых пользую.
– Здорово, Гриш, – Паша привстал, протянул ему руку. – Как матрос?
– Да цел. Что этому медному лбу сделается?
Скинув с плеча ремень пэдэашки, доктор бросил её на койку.
– И ну-ка, Паш, быстро оторвал свою жопу от моего командирского трона. Что стряслось, опять нос не дышит?
– Да я зашёл про котлеты спросить – показалось мне или правда пережарены, – Паша встал, обошёл стол. – А тут этот альбинос мне рассказывает, что в нос, видите ли, капать нельзя нафтизином.
– Почему нельзя? – Гриша плюхнулся в кресло, вытянул ноги. – Если насморк мешает заснуть, лучше капнуть на ночь, чем мучиться.
Журналист шевельнул губами:
– Каждый час.
– Каждый час? – негромко повторил доктор. – Паша, ты ёбнулся, что ли? Тебе русским, блядь, языком было сказано – перед сном.
Паша поморщился: уж наезда от доктора он точно не ждал.
– Гриш, да я уж сто лет этой штукой пшикаю. И ничего…
– Пашенька, солнышко, – доктор наклонил голову набок, – а баротравму носовых пазух кто тебе будет лечить? Уж не я ли? Так мне и без тебя тут есть с чем поебаться.
Откинувшись на спинку кресла, он приложил ладонь ко лбу жестом главнокомандующего, вконец измученного недоразвитыми подчинёнными.
– Дай-ка мне этот флакончик, – поманил пальцами. – Буду его тебе под запись выдавать, как химик выдаёт регенеративные патроны.
– Да ладно, – вздохнул Паша, – я ж понял, не дурак.
– Точно не дурак?
– Один раз на ночь, – Паша щёлкнул пальцами, – и всё.
Гриша качнул головой, улыбка блеснула белыми зубами.
– Ну смотри. Ксан Дмитрич, – повернулся к журналисту, молчаливо и внимательно наблюдавшему за происходящим, – а с вами у нас что? Точно: травки для полоскания. Смотрите, – взял ключ, полез в ящик, – по пакетику два раза в день… можно и три, это не нафтизин, а вы не Паша, значит, дров не наломаете…
Глава 6
– Разрешите?
Сашка поднял глаза от своей тарелки, где борща оставалось на донышке. Перед ним стоял с подносом незнакомый офицер – кремовая рубашка с иголочки, разглаженный воротничок, ровный пробор. Офицер улыбался: не той залихватской улыбкой с искрящим в глазах весельем – на грани то ли придури, то ли тоски, которую он часто видел у подводников и которая вызывала в нём смутную тревогу, не бессмысленной военно-строевой улыбкой, а спокойно, по-человечески.
– Садитесь, пожалуйста, – Сашка улыбнулся в ответ. Он ходил есть с первой сменой и уже различал в лицо большинство офицеров, наведывавшихся в кают-компанию вместе с ним, но эти правильные точёные черты, кажется, видел впервые. Он бы запомнил.
– Меня зовут Олег Максимович, можно просто – Олег, – офицер поставил перед собой тарелку борща, потянулся за ложкой. – Очень рад с вами познакомиться.
– Я тоже рад, – Сашка удивленно скользнул взглядом по погонам собеседника. Капитан второго ранга. Кто же он, командир боевой части? Какой? Вечно они у него в голове путались… – Я Саша.
– Как вам у нас, Саша, трудно? – Олег потянулся за солью, широкая белая кисть блеснула обручальным кольцом. Сашка пожал плечами:
– Стараюсь привыкать.
– Как ваше горло, не болит?
– А, это… – он махнул рукой. – Пустяки, давно прошло.
– Может, и пустяки, – Олег задумчиво покачал головой. – Но мелочи часто оказываются первыми шагами на пути к настоящим издевательствам. Если кто-то плохо обращается с вами, Саша, относится к вам без должного уважения, вам достаточно написать рапорт на имя командира. Или на моё имя – в Особый отдел. Мы немедленно примем меры и накажем виновного.
Сашка подпер щеку ладонью. Борщ кончился, пора было приниматься за котлеты, а слова Олега плохо укладывались в голове и мешали сосредоточиться на еде.
– Так ведь я и не питомец, чтобы со мной «обращаться», – он смущённо хмыкнул. – Я знал, куда я иду – на подводную лодку. И что мне надо будет играть по правилам, которые на ней приняты, тоже знал. Ничего плохого ведь не случилось, пошутили – и пошутили.
– С шуток всё обычно и начинается, – Олег удручённо покачал головой. – Хуже всего то, что люди молчат до последнего. Кто-то боится, кто-то не хочет беспокоить старших по званию, кто-то изо всех сил пытается сохранить лицо и надеется, что станет в коллективе своим, если выдержит все издевательства. Саша, – мягко, проникновенно сказал он, – не нужно стискивать зубы и терпеть. Тем более, вы гражданское лицо, ваш родственник – адмирал…
До Сашкиной спины будто кто-то дотронулся холодными сырыми лапками. Он выпрямился на стуле.
– А причём здесь мой дядя?
– Ни при чём, – Олег развёл руками, – я лишь подчёркиваю, что у вас есть все возможности для защиты. И Особый отдел всегда поддержит вас.
– А на меня кто-то нападает?
– Во всяком случае, шутка была опасной. Неразбавленный спирт мог повредить вам горло, пищеварительную систему. Вашим товарищам следовало подумать об этом.
Сашка молчал, вертел в ладони кусочек хлеба. Смотрел на Олега. На розовый, энергично жующий рот, на матово-гладкие щёки без тени бледности, на ясные синие глаза под тёмными бровями вразлёт.
Готов защитить. Цепко слушает, внимательно, не то что все – даже командир если с тобой и поговорит, то разве что на ходу, куда-то торопясь, кому-то отвечая…
Сашка положил хлеб.
– Каким товарищам? Я сам.
– Сами?
– Они похожи на вид. Спирт и минералка. Вот и взял не тот стакан.
Он взял вилку, нож, принялся резать котлету. Олег вздохнул.
– Понимаю. Я всё понимаю, Саша. Просто – помните, я всегда готов вас выслушать.
Так себе котлета. Не прожарили. А вот с борщом кок молодец, борщ удался на славу – разве что сметаны бы побольше.
Олег, впрочем, ел горячее с не меньшим аппетитом, чем первое. Ну настоящий образец чекистской стойкости и неприхотливости в быту, чтоб его.
– Илюха, не спишь?
Тёмный стриженый затылок приподнялся на верхней койке, и Артур обрадовано кивнул, прикрыл за собой дверь.
– Дай водички глотнуть, что ли. Нельзя, нельзя человека на подводной лодке заставлять столько говорить – я думал, у меня горло высохнет нахер.
Илья спустил ноги, соскочил вниз.
– Щас, где-то тут была, – нагнулся к тумбочке, принялся шарить. – А чего болтал-то? Я думал, болтать – дело замполита.
– Только замполита мне и не хватало, – Артур провёл рукой по взмокшим волосам. – Сначала всё утро до меня доёбываются, почему вода не греется. Пожрать не успел – беги исправляй. Ладно, лезем, разбираемся, крутим где надо. Вода наконец идёт горячая. Иду к себе, надеюсь поспать на боевом посту хоть полчаса – а мне Ляшко цветомузыку с лампочками устраивает. Знаешь Ляшко?
– Это который на учебной тревоге головой стукнулся?
– Он по жизни стукнутый, – вздохнул Артур. – Прикинь, на вахте закоротил автоматику – чтобы каждый час в отсек не спускаться, не проверять. Сидит и дрыхнет. А я смотрю – что-то я старые показания сбрасываю, а лампочка всё равно горит! У него десять раз в отсеке что-нибудь заискрит, а мы и знать не будем, пока жопа не накроет. Лампочка-то горит – отсек осмотрен!
– Вот долбоклюй, – Илья подбросил в ладони бутылочку. – Пить-то будешь?
Артур забрал у него бутылку, жадно глотнул раз, другой, третий.
– Уф, – утерся ладонью. – Я его и в хвост, и в гриву, а он стоит, глазами лупает. Телёнок, бля, молочный.
– Командиру-то доложил?
Артур махнул рукой, поморщился:
– Сильней, чем я, командир его всё равно не выебет. Какой смысл тащить наверх дерьмо, которое можешь расхлебать сам?
Илья усмехнулся.
– Жалеешь ты их. А они тебя не пожалеют, вляпаешься по самые яйца.
Артур устало засмеялся. Возражать было лень.
– Журналист ещё этот, – он поднёс ладонь ко рту, зевнул. – Понаберут детей на флот… хосспади… – зевота так и не уходила, выворачивала рот, – а молока не завезут…
– А что журналист? – Илья покосился на него с любопытством. – Тупит?
– Да не сильно для гражданского, – Артур пожал плечами. – Просто я как представлю, сколько мне с ним ещё ебаться…
– А чего ебаться-то? Сказал тебе старпом научить его в ПДА включаться и гидрокостюм надевать. Научится – и гуд бай.
– На кой журналисту гидрокостюм, если он понятия не имеет, как выходить из лодки под водой? На кой ему ПДА, если он при пожаре от ужаса про него забудет? Когда я приду к старпому на доклад, он скажет мне учить его дальше. Да если и не скажет, всё равно придётся учить. А то размажет его случайно по переборке, вину на командира свалят – и на меня заодно.
Помолчав, Артур покосился на тумбочку журналиста, на коричневый томик стихов, заложенный карандашом.
– Где он, кстати, сейчас?
– К акустикам, кажется, пошёл. Или к штурману. Материал для статьи, наверное, собирает, – хмыкнул Илья. – Так-то он ничего, тихий. Сидит на коечке, что-то в блокноте корябает. Вопросами не доёбывает, не истерит. Я думал, будет хуже.
– Это ты его не видел, когда он спирта хлебнул, – хохотнул Артур. – Глазищи в пол-лица, руками машет… Чуть не посшибал тут всё.
– А ты его напои ещё чем-нибудь, хоть керосином, – глаза Ильи блеснули. – Глядишь, он побежит к командиру просить себе другого наставника по борьбе за живучесть.
«Каштан» со вздохом проснулся, щёлкнул и заголосил:
– Комдива-три – в четвёртый отсек.
Артур вскочил, пэдэашка больно хлопнула по бедру – он потёр его ладонью.
– Ну вот опять. Ни сна, ни отдыха измученной душе!
– Поэтично. Откуда это? – поинтересовался Илья, с довольным вздохом вытягиваясь на журналистской койке.
– А хуй знает. Давай, побежал я.
Через двести миль сбавим ход и будем ползти тихонько-тихонько. Вот здесь… да, вот здесь войдём в слой температурного скачка, здесь никто не услышит. А вот дальше нужно уходить вниз, очень круто вниз, на двести метров как минимум. И слушать море. Ждать.
Если в штабе флота с расчётами не ошиблись, ждать придётся недолго. Крейсер появится – сразу его засечём. Тут уж прицепимся, как рыба-прилипала, пойдём дышать ему в брюхо. Не почует. Ни за что не почует, если только их акустик не умеет слышать, как трава растёт.
Хотя, разумеется, с нашим-то везением именно такой нам и попадётся – единственный на весь натовский флот. И тогда охота начнётся уже на нас. Сядут на хвост, вцепятся – попробуй стряхни. Вот и прыгай с тридцати метров на триста, виляй кормой и надейся не опозориться перед командованием на старости лет.
Сорок пять, конечно, так себе старость, но когда в отсеках кислород на полпроцента падает, еле ноги таскаешь, как дед девяностолетний. И брюзжать тянет точно так же. Матросы слишком медленно шевелятся, старпом невыносимо громко смеётся, а замполит… одно слово, замполит. И ты молчишь, цедишь приказы как через сито: одно лишнее слово – и из тебя польются словесные помои. Потом датчики кислорода перестают аварийно мигать, ты дышишь, дышишь и думаешь: а чего ты, в самом деле, бесился?
А гражданский на борту – это и вовсе тысяча и один новый повод для гнева и ярости. Надо к химикам, что ли, сходить, предупредить их основательно: не дай бог кислорода окажется меньше, чем надо – он, командир, устроит им взрыв без всякого реактора.
– Тащ командир, прошу разрешения в центральный!
Матрос Колмаков вытянулся в дверях с дымящимся стаканом чая в руке. Из первогодков, месяца два назад на лодку попал – ишь, как голос звенит, весь подобрался, подбородок ввысь.
– Заходи, – Кочетов подвигал затекшими плечами, сводя лопатки. Прокашлялся в кулак. – Чай-то кому?
– Так вам, тащ командир, – матрос глянул на него удивлённо.
– Мне?
– Так точно. Старшина Палий приказ передал – он с вахты сменился и сразу сказал чаю вам принести…
Рука в промасленном рукаве протянула ему стакан, и он машинально взял его, поставил на пульт.
– Спасибо, боец, – Кочетов покосился на растерянного матроса, – свободен.
Он повернулся в кресле, разглядывая невинно-равнодушные лица подчинённых: все при деле, никто ничего не знает.
– Хотите, чтобы я потихоньку свихнулся? – осведомился Кочетов. В глотке вновь закололо, пришлось отхлебнуть из стакана и понизить голос. – Сначала я не помню, как распоряжался насчёт чая, потом вы пускаете ракеты по Вашингтону и уверяете, что я приказал?
Старпом в своём кресле сердито крякнул.
– Лучше пей, Роман Кириллыч. Не умеешь сам о себе подумать – радуйся, что мы это делаем иногда. Ты к доктору хоть заходил?
– Палыч, – он поморщился, глотнул ещё, – какой доктор? Ещё на простуду время тратить.
– Тем более, пей, – старпом покачал лысеющей головой. – Простуда простуде рознь. Беречься надо.
– Ты кого цитируешь сейчас, свою жену?
– Моя Валя уж точно о здоровье знает побольше тебя, тащ командир. Знаешь, какой она мне бальзам настаивала с мятой, спиртом и мёдом? За полдня температура спала, я наутро бегом бежал на корабль – свежий, как младенец. Вот сейчас бы…
– Тащ командир, шум по пеленгу тридцать. Цель надводная, приближается.
Ага. Вот оно.
– Классификация?
– Десантно-транспортный корабль, предположительно типа «Фудре».
– Погружаемся на глубину сто, дифферент семь на нос, – Кочетов придвинулся ближе к пульту. – Приготовиться исполнить режим «Тишина».
Похоже, за эти полторы недели он настолько привык к ровному размеренному гулу за стенкой и под ногами, что теперь, когда гудение слышалось совсем негромко, чувствовал себя непривычно. Лодка затаила дыхание, лодка шла осторожно, и он словно ждал чего-то вместе с нею.
Карандаш с тихим шорохом скользил по бумаге. Сашка старался припомнить как можно явственней потемневшие доски пирса внизу, стеклянно-серую воду, наваливающийся прибой в лохматых гребнях бурунов, черную горбатую спину лодки. И сверху – клочья облаков, сквозь которые то просвечивают золотые блики, то вновь гаснут.
Это бы всё в цвете, конечно, но не потащишь с собой альбом и краски на подводную лодку. Ничего – вот вернётся, и можно будет повторить акварелью, положить лёгкие мазки там, где приходилось прорисовывать штрихами – а дальше вода всё сделает сама, растекаясь, смешивая тона, и море под бортом непременно получится того самого серо-чёрно-синего оттенка с металлическим отблеском, какой он помнит.
Ещё были чайки, видимо-невидимо чаек, они спускались почти к самой воде и взлетали резко, заворачивая на круг. Интересно, когда же лодка выйдет на поверхность и он снова сможет посмотреть на небо, на морскую гладь. По идее, им же надо запас воздуха пополнять, да?
Дверь открылась тихонько, вошёл Илья. Расстегнул робу, сбросил её, оставаясь в футболке. Подумав, стянул и её.
– Уф, упахался. Тебе в свитере-то не жарко, журналист?
– Если бы пришлось тяжело работать, наверняка снял бы, – он пожал плечами.
– Да на тебя как ни взглянешь, ты вечно во что-то кутаешься, – Илья поставил ногу на перекладину, запрыгнул наверх.
– Питерская привычка, наверное, – отозвался Сашка. – Я живу на набережной канала Грибоедова, там всё время ветры тебя сдувают.
– Питерская, ну да, – буркнул Илья. – Неженки. Про Гремиху слышал? Вот там сдувает так сдувает. Канаты протягивают между домами, вышел – хватайся, держись за него, не то унесёт.
– Мда, – протянул Сашка. Какие всё-таки дикие места бывают, и приходит же кому-то в голову посылать туда людей…
– Я там полтора года служил. Знаешь, как мы Гремиху зовём? – голова Ильи свесилась вниз. – Страна летающих собак. А всякие вроде тебя после Питера из свитеров не вылазят – куда страна катится…
Он снова лёг, завозился – сверху сполз краешек простыни. Сашка положил блокнот на тумбочку, буркнул, поворачиваясь набок:
– От свитеров стране хуже не станет.
– Может, и не станет, – Илья усмехнулся. – Кто-то же должен в офисах кофе пить и за компом щёлкать. Я только одного не пойму, Вершинин – нахера ты на лодку-то попёрся? Думаешь, ты хоть что-нибудь поймёшь про нас? Статейку напишешь, грамотку получишь и подотрёшься? Или про статью – это просто пиздёж, и на самом деле тебя дядя-адмирал под воду запихнул, чтоб ты ему глаза не мозолил?
Сашку укололо злостью – и тут же волной прилило веселье. Он не пытался сдержать смех.
– Не поверишь – так и есть. Дядя меня к вам отправил перевоспитываться. Или автономка, сказал, или служба в армии по полной программе.
– Ого. Что ж ты такого натворил?
– Да ничего особенного, – Сашка пожал плечами, – тусовался, как все. Ну, травку пару раз курнул.
Илья снова наклонился к нему – теперь на его узком востроносом лице было написано любопытство.
– И как оно?
– Да никак… вата в голове, руки-ноги плохо слушаются. Время очень медленно течёт. Пока откроешь рот, зевнёшь, закроешь – кажется, час прошёл.
– И нахрена тогда на это деньги тратить? – фыркнул Илья. – Скажи Ивашову, он тебе углекислоты в отсек напустит – те же самые ощущения за бесплатно.
Дверь открылась, в каюту по плечи просунулся старпом.
– Хорош пиздеть, – процедил, едва разжимая губы. – Режим «Тишина» объявлен для кого? Ещё услышу с вашей сторону хоть звук – ЛОХ вам в глотки залью, попугаи, блядь, говорящие.
И вышел.
Илья комически округлил глаза, поднял их к подволоку. Потянулся было наверх, но Сашка зашептал:
– Илья, а ЛОХ – это что такое?
– Как огнетушитель, только надёжнее, – шепнул тот. – Связывает кислород, и огню нечем гореть, а человеку нечем дышать. Так что если вовремя не включился в ПДА, ты труп.
Сашка кивнул, забрался под одеяло.
Мягкий свет не мешал глазам, в тёплом коконе Сашка проваливался всё ниже, ниже в глубину. Золотистые отсветы ещё тлели где-то наверху, он уплывал от них, они делались всё слабее, слабее, а он погружался, и где-то внизу ждало его дно.