Ким Корсак
Предел погружения
Глава 20
Вагон легонько потряхивало. Бутылка грушевого ситро на столе вздрагивала в такт стуку колёс, тёмно-золотистая волна лизала стеклянное горлышко. Саша поглядывала на бутылку: от жирного вкуса колбасы во рту было солоно, неплохо бы запить… но для этого надо было оторвать голову от подушки, сесть, протянуть руку.
Саша лежала, свесив локоть, лень было даже пошевелиться и убрать из-под коленки свёрнутую куртку. За стеклом взмывали вверх провода и резко опускались, серые столбы упрямо тянули их к себе. Провода замирали на мгновение и вновь черными черточками упрямо ползли вверх – до следующего столба.
В стекло билась муха, жужжа. Тоже ехала с юга – и не догадывалась своей глупой мушиной головой, что впереди дождик, жёлтые листья, холод, спячка. Солнца не будет, совсем не будет солнца…
– Аль, – сверху свешивается белая голова братца. – Бутерброды ещё остались?
– Вон, в пакете, – она приподнимает руку, показывая на столик.
– Подашь?
– А ты что, нагнуться не можешь?
Братец смотрит так умильно и жалобно, что она всё-таки отрывается спиной от матраца, протягивает ему шуршащий пакет. Заодно бы и попить. Она присасывается губами к горлышку, от сладких пузырьков чешется в горле, в носу.
Братец что-то говорит у себя наверху – она не сразу поднимает голову.
– Эй, слышишь меня? Как думаешь, задачи у нас будут проверять? Я ни одной не сделал.
– Да ну её, эту математику, – Саша ставит бутылку, скрещивает ноги на матраце. – У нас ещё целых два дня каникул. Не хочу ничего слышать про школу.
– Зато придём в класс – загорелые! – он снова свешивается, белые волосы мотаются волной. – Ты сильнее загорела, чем я, – тянет он с досадой.
– Ну я ведь больше плавала.
– Я тоже плавал!
– В бассейне, под крышей, – Саша смеётся. – Там не больно-то загоришь.
– В бассейне дно гладкое. Я на пляже чуть пятку ракушкой не распорол.
– Да чего ты там распорол – даже царапины не осталось, – Саша вздыхает, закидывает руки за голову.
– Я закончу школу, училище – и в море пойду, как дядя. Там не больно-то загоришь. А девчонок в море не берут!
– Пфф, – Саша задирает подбородок, – брали бы – не пошла бы. Болтаться целый год бог знает где, не спать, не есть нормально… И даже не искупаться: начальство не пустит. Я на море летом буду приезжать.
– Ты просто мне завидуешь.
– Тебе? Да ты от волны на четвереньках бежал!
– Сама бежала!
– Я не бежала, я плыла!
– А я…
– Александра Дмитриевна! Александра Дмитриевна!
Саша поворачивается, неохотно открывает глаза. Будто бы всё то же купе, только ночь и горит лампочка, и на верхней полке тихонько сопят.
Она усмехается про себя, медленно садится на постели, спускает ноги.
– Александра Дмитриевна, – шепчет долговязая фигура в матросской форме, – вас вызывают к командиру.
Остатки сна смывает мигом. Она скидывает пижаму, надевает робу и штаны, перекидывает через плечо ремень пэдэашки и мчится по отсекам к двери командирской каюты.
Уже доложили на берег? Что-то решили? Только бы они все не пострадали из-за её дурацкого порыва подменить Сашку.
И Сашка тоже хорош… Но идея-то была её, ему бы такой вынос мозга и в голову не пришёл.
Она стучится в дверь, от волнения гаркает громко, залихватски:
– Разрешите?
– Входите.
Кочетов не один, за столом какой-то парень с прозрачной папкой. Она его видела, конечно, но имя не помнит.
Командир слегка кивает ему, и он придвигает к краю стола несколько печатных листов с мелким текстом.
– Садитесь, Александра Дмитриевна, и поставьте свою подпись внизу каждой страницы.
Она опускается на краешек свободного стула, берёт первый лист, вертит в руках. Слова знакомые, и текст знакомый, но смысл никак не может пробиться в мозг.
– Расписки о допуске к государственной тайне, о неразглашении, – Кочетов, кажется, угадывает её затруднение. – Теперь уж распишитесь сами за себя.
Она берёт с подставки ручку, рисует подписи. Парень забирает бумаги.
Секретчик – кажется, так зовётся его должность, на нём документация.
– Свободны, – говорит ему Кочетов, и тот встаёт с невозмутимым видом:
– До свидания.
Дверь за ним аккуратно прикрывается, и Кочетов поворачивается к Саше.
– Теперь вот что, Александра Дмитриевна. Документы вы, конечно, не брали с собой на борт? Я имею в виду ваши, не вашего брата.
– Вообще-то, взяла, – она стискивает пальцы в замок на колене. – Паспорт. Я его спрятала вместе с… ну, с вещами, которые меня могли бы выдать, но которые мне нужны.
– Вот как? – сосредоточенное лицо Кочетова слегка расслабляется. – Хорошо.
– Я подумала, вдруг меня всё-таки раскроют, – она нервно улыбается, разжимая немеющие пальцы. – Чтобы хоть не пришлось устраивать переполох с… как это называется? С опознанием?
Кочетов слегка пожимает плечами.
– Убедитесь, что паспорт при вас, Александра Дмитриевна, и будьте готовы его показать, если потребуется. Пока – всё. Можете возвращаться в каюту и отдыхать.
– Хорошо, – она встала. – А вы уже сообщали командованию?
– Ещё нет. Сеанс связи с командованием через полчаса. Но ваш дядя, адмирал Станислав Андреевич Вершинин, просил вам передать: по возвращении на берег вас ждёт очень серьёзный разговор.
– Понимаю, – Саша виновато улыбнулась. – Разрешите идти?
– Идите, – Кочетов слабо махнул рукой.
Телефон затренькал на столике, и Вершинин поднял тяжёлую голову, растерянно оглянулся: он сел смотреть футбол, было ещё совсем светло, а теперь сквозь занавески почти не пробивается солнце. И на экране вместо футболистов какая-то девица в блёстках извивается.
Он потёр ноющий затылок, потянулся за неумолкающим телефоном.
– Слушаю. Да, Антоныч, конечно… Дата старая, майская? Конечно. А куда деваться? Да, да, как с подводной лодки, – он вымученно усмехнулся. – Я не удивлён. Скорее, странно, что так поздно выяснили. Именно. Спасибо, выручил. За мной должок. Ну, это когда было, ещё на Севере… Ага, судьба, наверное – друг другу задницу прикрывать. Ладно, давай. Звони, если что.
В прихожей уже поворачивался ключ – Сашка вернулся. Вершинин положил телефон на подушку, прикрыл глаза.
Надо бы что-нибудь от головы выпить.
– Дядь Слав? – лёгкие пружинистые шаги. – Ты чего в темноте сидишь?
– Спал я, – он открыл глаза, недовольно поморгал. – С вами же, долбодятлами, только во сне волноваться перестаёшь.
– Дядь Слав, – Сашка обиженно вздохнул.
– Ладно, ладно, – Вершинин покрутил головой, разминая шею, – включай свет. Поздравляю тебя, Шарик: сестру твою всё-таки раскрыли.
Выключатель щёлкнул. Сашка смотрел испуганно, пальцы стиснули ремень сумки:
– И что теперь?
– А ничего, – Вершинин потянулся так, что в плече хрустнуло. – Нашёлся для вас второй приказ: в связи с твоим слабым состоянием здоровья – психического, я бы добавил – и тем, что подводная лодка уже готова к приёму гражданского специалиста, заменить тебя Вершининой Александрой Дмитриевной, студенткой медицинской академии, которая будет собирать на лодке данные по теме своего научного исследования – баротравмам. Удачное совпадение, не так ли? Пришлось бы поломать голову, если бы она занималась каким-нибудь пульпитом или мастопатией.
Сашкины плечи заметно расслабились под кожаной курткой.
– То есть в тюрьму нас не посадят?
– Я бы вас своими руками утопил, не то что в тюрьму, – Вершинин поморщился. – Но куда ж деваться. Будете жить-поживать и, может, наконец научитесь делать так, как вам говорят. Альке, в конце концов, тоже не повредит засунуть своё «хочу» куда подальше – на лодке этому быстро учат.
Встав, Вершинин наконец взял пульт, выключил мельтешащую картинку.
Молодец Кочетов, не стал поднимать шум, сразу с ним связался. Конечно, если бы не Антоныч, уже вовсю бы пахло жареным, в одиночку тут не справишься. Хорошо, что второй приказ подготовили заранее. А теперь – мало ли, почему его в своё время не довели до командования флотилии? Это косяк самого командования, и оно постарается его замолчать.
– Ну, а ты как, боец медицинского фронта? – Вершинин вышел в коридор. За приоткрытой дверью ванной Сашка запихивал в машинку грязную потную зелёную форму.
– Да никак, – буркнул он, – спина разламывается. Восемь часов в процедурной. Дядь, ну какой из меня санитар, а? Давай я уволюсь, лучше уж устроюсь в макдак, если тебе так надо, чтобы я работал.
– Мне надо, чтобы ты написал дипломный репортаж, – Вершинин зашёл на кухню, глотнул компота прямо из банки. – О ежедневном подвиге людей рядом с тобой. Не захотел на лодку – пиши о больнице, погружайся, так сказать в атмосферу.
Утерев рот ладонью, он удовлетворённо крякнул:
– И потом, ты же сам хотел поменяться с Алькой? Вот и наслаждайся: она в море, а ты…
– Я в дерьме, – буркнул Сашка, запуская машинку.
Вершинин тактично сделал вид, что не услышал.
Пол под ногами дыбился, вновь опускался, и Илья уже чувствовал, как липнет к спине под робой майка. К горлу раз за разом подкатывал ком.
В центральном было легче. Боцман твердил, что там меньше всего качает – хотя, возможно, причина заключалась в другом: в центральном у тебя всегда было дел по горло и ты был на виду у командира, у старпома, у вахтенных. Тут уж не до качки – слушай эфир, записывай, докладывай. А теперь вот, после сеанса связи, напряжение отпускало – и накатывала дурнота.
Идти в каюту Илья передумал. До неё было далеко, и потом, пусть уж псевдо-журналист страдает от качки в одиночестве. Женщины не любят, когда их застают в неприглядном виде.
А уж самому перед ней раскиснуть – хуже некуда!
Илья потянул ручку двери, не стучась – штурманёнок Дима повернулся к нему.
– Я уж думал, Лёха что-то забыл, – хмыкнул он. – Ты как, держишься? Я еле дополз из рубки – а мне ещё в отсек, смотреть, как там мои с приборкой справились.
– Для приборки погода самая подходящая, – хмыкнул Илья, усаживаясь. – Смотри, как бы матросики твои головы об стенку не расшибли.
– Да не, не должны. Бля – я, что ли, план по кораблю утверждал? – Дима поморщился и снова беззаботно откинулся на подушку. – Не должны. Хорошие ребята, дело знают. Зря я их дрючил, что ли?
– Дрючить никогда не бывает зря, – Илья слабо рассмеялся. – Вот когда мой отсек горел – две секунды, и все на своих постах, борются за живучесть. Хотя не уверен, что до них даже после этого дошло, зачем я их гоняю.
– Ну они же дети, – фыркнул Дима, потянулся к сумке, висящей над койкой и опасно раскачивающейся. – О чём сейчас мои говорят? О бабе-журналистке и о её сиськах.
Илья озадаченно взглянул на него:
– Каких сиськах?
– Вот и мои в отсеке гадают, где её сиськи. Воробьёв и Кряква из-за неё чуть не посрались: один говорит, красотка, а другой – скелет ходячий.
Сняв сумку, Дима выудил из неё пачку сухариков. Затрещала фольга, и по каюте пополз пряный запах бекона. Илья поморщился:
– Дим! Другого времени не нашёл?
– Угощайся, – Дима, нимало не смущаясь, протянул ему пачку. Койка, стена ухнули влево, и Илья прижал влажную ладонь ко лбу, другой отпихивая пачку.
– Спрячь это дерьмо, или я скажу начхиму, что ты скрываешь у себя оружие массового поражения.
– Ну ладно, ладно, – Дима с недовольным мычанием запихнул пачку обратно под «молнию». – Рассыплются теперь, вся сумка сухариками провоняет.
– Так тебе и надо, – буркнул Илья.
– А ты что, так и будешь жить с ней под одной крышей?
С ней? А, да, с журналисткой. То есть она даже и не журналистка… ну, какая разница.
– Если не прикажут никуда перебираться – буду, – он пожал плечами. – По-моему, я так привык думать о ней как о мужике, что у меня на неё в принципе не встанет.
Если вообще на кого-нибудь встанет с этой собачьей работой. Эх.
– Ну, класс, – Дима развёл руками. – То ты бесился, что тебе соседа-журналиста подселили, а тут он оказался бабой – и хоть бы хрен.
Илья пожал плечами.
– Тогда, наверное, у меня ещё были силы беситься из-за херни.
– А что, нас из-за этой бабы точно не завернут? Я уж надеялся пораньше на берегу оказаться.
– Точно. На наш запрос передали приказ за май месяц – получается так, что её законно к нам назначили. А то, что она за брата себя выдавала, ни в каких бумагах не отражено.
Илья усмехнулся про себя, вспоминая сеанс связи – и обмен радиограммами с адмиралом Вершининым. Ох и рисковый мужик… зато всё верно рассчитал. Хорошим, наверное, командиром лодки был в своё время.
– Так что никакое дерьмо с её стороны нам вроде не грозит, – добавил он вслух. – Если, конечно, наш доблестный личный состав не одуреет от близости женского пола.
– Это вряд ли, – Дима закинул руки за голову, вытягиваясь на койке. – Командир, по-моему, доступно объяснил: за разговоры в духе «хорошо бы присунуть» он сам присунет так, что мама не горюй.
Помолчав, он скривил рот:
– Вообще… нас так ебут в этой ебучей автономке, что лично мне, например, и думать лень о том, чтобы ебать кого-то ещё.
– Понимаю, – хмыкнул Илья.
Во всяком случае, он не один такой.
Дима повернул запястье, посмотрел на часы:
– Через десять минут ужинать. Я слышал, на камбузе сегодня рыбу жарят. Надо взять две порции, как считаешь?
Крепко стиснув зубы, судорожно сглатывая ком в горле, Илья смотрел на него со всей пролетарской ненавистью.
Дверь была приоткрыта – Саша увидела её, ещё когда спускалась по трапику, цепляясь обеими руками за стену. Интересно, командир у себя? Так-то он должен сидеть за столом в кают-компании, но и она сейчас должна там быть. Однако уже несколько часов кряду её желудок то успокаивался, то опять начинал выделывать кульбиты, и пойти ужинать она так и не решилась.
Может, и Кочетов проявил осторожность?
Если он у себя, можно постучаться к нему и сказать спасибо. За себя, за Сашку. Ведь теперь, кажется, уже точно всё в порядке. Он не выдал их на растерзание, дядю Славу не стал подставлять.
Надо ещё раз попросить прощения. Наверняка ему было непросто разрулить всё, что она наворотила.
Саша неуверенно замедлила шаг, снова оперлась ладонью о стену. Говорить это всё ужасно неловко, но лучше уж с этим не медлить. Сказать – и закрыть тему, перевернуть страницу.
Осторожными шажками она направилась к двери.
Странно, что Роман Кириллович её не прикрыл. Может, спит?
Нет, вроде как голоса слышатся. Кто там у него? В любом случае, не стоит его отрывать от разговора.
Она помедлила, собираясь возвращаться. Как бы так повернуться, чтобы не толкнуло плечом в стену…
– Я считаю, что это недопустимо, – донеслось до неё. – Посторонний тайно пробирается на военный корабль, и этот инцидент даже не расследуется надлежащим образом. От командования скрываются существенные обстоятельства. Я глубоко уважаю вас, Роман Кириллович, но я не намерен с эти мириться.
– Ваше право, – глуховато, сдержанно. – Вы можете направить любой рапорт, какой считаете нужным. Однако я не думаю, что Генеральный штаб захочет ворошить эту историю при отсутствии доказательств преступного умысла – а их у вас, боюсь, нет.
– Генеральный штаб, – и сладость, и едкая горечь в голосе одновременно. – Адмирал Вершинин. Конечно, он приложит все усилия… однако и он не всемогущ.
– Всемогущих нет.
– Вы не опасаетесь, Роман Кириллович, что и вас начнут проверять? А последствия могут быть тяжёлыми – от снятия с командования кораблём до…
– Снятие с командования? – негромкий голос едва ощутимо завибрировал. – Олег Максимович, вы имеете представление о том, чем мы занимались в этом походе?
– Конечно. Наша боевая задача – произвести стрельбу экспериментальными баллистическими ракетами под кодовым обозначением…
– Экспериментальными! У них срок службы вышел тридцать лет назад – ещё бы им не быть экспериментальными! Много красивых слов было, не правда ли? Про науку, про новейшие разработки, про защиту северных рубежей. А на самом деле – нет денег на утилизацию, и нужно эти ракеты расстрелять, рискуя и кораблём, и человеческими жизнями.
Что-то стукнуло, словно костяшки пальцев с размаху въехали в стол.
– И хуй они кого найдут, кто согласится выполнить такую работу – кроме меня и Борецкого. Борецкий в госпитале, дозу хватанул. Лучевая болезнь третьей степени. Где мог так облучиться командир подлодки, на которой по нормативам радиационный фон ниже, чем в центре Москвы? Выясняют. Что-то уж очень долго выясняют. А другие не получат такую дозу, потому что им дай бредовую задачу – и они покрутят пальцем у виска. И хоть гони их с флота, хоть что.
Саша сглотнула, пошевелила занемевшими пальцами. Пальцы мёрзли.
– А я вот ещё трепыхаюсь, – там, за дверью, Кочетов усмехался. – Ещё не получил, видимо, свою дозу. Пока я прикрываю собой их задницы, нихуя они мне не сделают. Не то что адмиральская племянница на борту – я могу здесь кабаре открыть! С блядями! И никто меня отсюда не уберёт.
Каюта ошеломлённо молчала. Саша тихонько дышала по эту сторону двери.
Кочетов засмеялся, уже совсем беззлобно, по-мальчишески, и добавил:
– Хотя вы всегда можете попытаться.
Глава 21
Старпом неспешно, вальяжно прошёлся вдоль трубопровода – так чудно было это видеть вместо его всегдашней торопливой походки. Просунув руку, обернутую махровым полотенцем, между трубами и стенкой, он поводил ею, повернул ладонь, и запавшие глаза блеснули торжеством. Жёсткий ворс, посеревший, покрытый пылью, заколыхался перед Сашиным лицом – она невольно отшатнулась назад, в носу зачесалось.
– И это, по-вашему, приборка, товарищ гражданский недоспециалист? – он шагнул к ней. Был бы ростом повыше – навис бы над нею, а так только смотрел сердито глаза в глаза, задирая подбородок. – Халтура! У вас что, в школе не было дежурств? Вас в детском саду убираться не учили? Лучше возвращайтесь к себе каюту и отдыхайте, – он раздражённо поморщился, комкая полотенце в руках. – Не знаю – зайдите к замполиту, книжек у него попросите про морскую романтику.
– Виновата, товарищ старпом, – Саша стиснула запястье за спиной, заставляя себя не отводить взгляда. – Разрешите, я вытру ещё раз.
Старпом пожевал губами, недовольно наклонил голову к плечу.
– Вытирайте. Пока вот это полотенце не будет оставаться девственно-чистым, когда я его туда засовываю, – я у вас работу не приму.
Он двинулся дальше, проверять матросов, и Саша подавила вздох, нагибаясь за своей тряпкой.
Помочь с приборкой она предложила сама, и Дима-Веснушка, командир отсека, согласился без труда. Молоденький быстроглазый матрос дал ей кусок ветоши, ведро, с шутками-прибаутками объяснил, где и как мыть. Всё прошло бы спокойно, не зайди в отсек старпом и не увидь он её, согнувшуюся между трубами.
– Экий Палыч сегодня в жопу укушенный, – вполголоса пробормотал Веснушка, глядя, как закрывается за старпомом переборка. – У нас здесь всё-таки не операционная и не реакторный отсек.
– Из реакторного он меня вчера чуть ли не за локоть вывел, – хмыкнула Саша, опускаясь на корточки, пролезая рукой за холодильную установку. – Сказал, нечего шляться там, где нейтроны ускоряются.
– Ну так-то да, делать там особого нечего. Туда и управленцы ГЭУ обычно не заходят, если всё в порядке. С другой стороны, – он пожал плечами, – почему бы тебе и не зайти посмотреть? Когда ты ещё увидишь атомный реактор?
Саша хмыкнула. Раскрасневшееся лицо старпома мелькнуло перед глазами.
«Для таких, как вы, на лодке достаточно места: жилой отсек, кают-компания и гальюн. А все другие помещения – для тех, кто делом занят».
Хоть и делом попросишься заняться – всё равно выйдет не так.
Она машинально провела рукой по лбу – вытереть пот – и чертыхнулась про себя: лицо теперь в чёрных разводах, и стереть-то нечем.
– Сань, да хватит, – Веснушка смотрел на неё, наклонившись, поблескивая глазами. – Чисто. Будешь?
Он протянул ей бутылочку, по виду – с томатным соком, который она терпеть не могла, но сейчас в горле сохло так, что она готова была проглотить любое пойло. Поднеся горлышко ко рту, она помедлила, убеждаясь, что пахнет действительно томатами – история со спиртом отнюдь не изгладилась из памяти – и глотнула, поморщилась.
– Спасибо.
– Тебе спасибо, – отмахнулся он. – Хочешь, сбегай заодно в корму, помоги трюмным ЦГВ прочистить. Очень захватывающее занятие!
Уголок его сухих губ лукаво приподнялись, и Саша замотала головой. К цистерне грязной воды она не подходила ни разу, даже не спускалась в тот трюм, но помнила, каким зелёным брёл из трюма в душ парень, лазивший в неё – и как от него несло на весь отсек.
– Ну смотри, – хмыкнул Веснушка. – Я-то думал, ты к нам сюда пролезла, чтобы хлебнуть настоящей жизни, а ты…
Он перегнулся через перегородку, гаркнул:
– Рядовой Кряква! Ты чего клювом щёлкаешь?
Матрос копошился внизу, в темноте, под трубой. Никакого клюва не было видно и в помине – только извивающиеся ноги в черных штанах.
Стоять просто так рядом с Веснушкой было неловко. Саша подумала, не спросить ли – может, где надо ещё протереть, но уже сейчас после ползанья на четвереньках с тряпкой колени гудели и дыхание никак не успокаивалось.
– Сань, – Веснушка пихнул её под локоть, – а вытри-ка в углу, за теплопроводом. Туда вечно пыль забивается, никто достать не может. А у тебя пальцы худенькие, может, пролезут.
Саша с сомнением покосилась на переплетение железных трубок.
– А если застряну, доктор обрубит мне пальцы топором?
– Дык зачем доктора звать – я и сам могу! – хохотнул Веснушка. – Вон и топор наготове, – он кивнул на пожарный щит. – Давай, Сань, вперёд.
– Ладно, – Саша смочила тряпку, направилась в угол. – Если что, я тоже тебе что-нибудь оттяпаю. Даже знаю, что. Будем квиты.
Осторожно просунув кисть руки между трубками, она мазнула тряпкой по пыльной стене, ещё и ещё раз. Веснушка сзади бормотал что-то похожее на «Мурку», наблюдая.
На стене затрещал «Каштан» – Саша вздрогнула, чуть не оцарапала руку.
– Внимание в отсеках, говорит командир! – звучный голос Кочетова прокатился по отсеку. – Товарищи подводники, мы подошли к границе паковых льдов. Прошу всех соблюдать особую осторожность при подлёдном переходе, быть внимательными не только на вахте, но и в свободное время.
– Свободное время, – вполголоса произнёс Веснушка. – Батя умеет пошутить.
– Все действия мы с вами отрабатывали много раз, – будничным тоном продолжил командир. – Я знаю, что вы справитесь. У меня всё.
Динамик щёлкнул, выключаясь. Саша аккуратно выпростала из-под трубок руку.
– Ну что, мужики? – Веснушка огляделся, чумазые матросы смотрели на него. – Поздороваемся с белыми медведями!
– Ходил когда-нибудь подо льды? – Паша, крякнув, подтянул колено к груди, устраиваясь на койке, запустил пальцы в пакет с леденцами. – Хотя чего я спрашиваю, ты ж первый раз в автономке. Вот увидишь: всё, что было до этого – херня. Ну, прошли на глубине, ну, отстреляли боезапас. А вот льды… Чуть подвсплывёшь, и башкой – тюк! Пробоину запросто словить можно.
Доктор Гриша хмыкнул, с рассеянным видом протирая салфеткой щипцы. Слабый запах спирта щекотал Паше ноздри – хотелось не то чихнуть, не то опрокинуть внутрь пару стаканов.
– Чего фыркаешь? Чтоб ты знал: американские лодки вообще в Арктику носа не суют. Прошёл подо льдами – готов герой, президент тебе руку трясёт, орден вешает! А у нас – работа как работа. Что ты за подводник, если к полюсу не ходил?
– Обыкновенный подводник, – Гриша отложил щипцы, сонно подпер голову рукой. – С Черноморского флота, например.
– Да они и моря-то не видели, – поморщился Паша, – плещутся в лоханке. Нет, как говорил мой дед – если уж идти в моряки, то в подводники, а если уж идти в подводники, то на Северный флот!
– А кто твой дед? – глаза доктора зажглись интересом. – Адмирал?
– Не, он на флоте срочную служил. Коком.
– Тогда я ему верю, – рассмеялся Гриша. – Кок на лодке нужный человек, не то что адмирал.
Паша одобрительно кивнул:
– А ты соображаешь, хоть и доктор.
Он снова потянулся за леденцами, но Гриша ловко подпихнул кулёк к себе, взял его и отодвинул ящик стола.
– Хватит с тебя на сегодня. А то прыщами изойдёшь.
– Жадина, – буркнул Паша, глядя, как докторское колено задвигает ящик, поглотивший вожделенные барбариски. – Сам небось хрустишь потихоньку ото всех.
– Хрущу, – Гриша пожал плечами, – только почему потихоньку? И я свою норму знаю.
– Так алкаши говорят.
– И вообще, я их держу на случай качки. Так что надо их растянуть до конца похода, а не скормить все сразу какому-нибудь прожорливому механику.
– Это я-то прожорливый? – возмущённо выдохнул Паша. – Да я нипочём не стал бы…
Сирена взвыла над головой, обрывая его. Пронзительно задребезжал звонок.
– По местам стоять, боевая тревога! – зажужжал «Каштан». – Всплывать на перископную глубину.
– Почему всплываем? – доктор вскочил. – Случилось что?
– Не-а, – отмахнулся Паша, выскакивая из каюты.
Ну почему медотсек устроили так далеко от кормы?
Бледно-белая прореха с рваными неровными краями медленно сползала в правый нижний угол экрана, почти незаметно, но всё же сдвигалась. Кочетов это видел, но всё же потянулся к «Каштану»:
– Акустик, что у вас там?
Вместо ответа из рубки высунулась встрёпанная голова мичмана Селихова в наушниках.
– Судя по отражению звука гидролокатора, полынья уходит, товарищ командир. Не всплывём.
– Всплыть, может, и всплывём, – штурман покачал головой, – но нас льдами затрёт. Они дрейфуют, их сносит течением.
– Значит, будем ждать, – Кочетов пожал плечами. – До двенадцати ночи мы должны успеть выйти на сеанс связи. Ищите полынью. Нужна перископная глубина – как минимум на двадцать минут.
– Есть искать, тащ командир, – отозвался Селихов, дверца рубки прикрылась за ним.
– Отбой боевой тревоги, готовность номер два подводная, – Кочетов опустился в кресло. – Курс двадцать пять градусов, скорость пять узлов.
Через полчаса менять вахтенных. Когда наконец найдут полынью и он передаст координаты, можно будет поспать час или два. Может, и затылок отпустит. Со вчерашнего дня ломит.
– Роман Кириллович, – штурман придвинул к нему карту. – В пятидесяти милях по курсу отмечен слой высокой плотности воды, – неровно обрезанный палец упирается в тёмное пятно. – Мы можем резко перейти в него.
И тогда лодка подскочит вверх. И – башкой об лёд.
– Вас понял. Вахтенный механик, – он поискал глазами черноволосую макушку Караяна, – слышали доклад штурмана?
– Так точно, – рука Караяна замерла над кнопками управления дифферентовочными цистернами в ожидании команды. Кочетов кивнул:
– Утяжелите лодку, тонну в нос.
– Есть тонну в нос, – пальцы забегали по кнопкам прежде, чем он договорил. – Лодка утяжелена, тащ командир, тяжёл нос.
– Добро, – Кочетов кивнул. – Будьте готовы экстренно принять балласт в ЦГБ по команде.
– Есть!
Два часа поспать – это слишком большая роскошь. Сорока минут хватит.
В мутной жидкости плавали белесые островки жира, кое-где виднелась морковь и кусочки тушёнки, древней, как атомные лодки первого поколения. Артур поболтал ложкой в своём супе, покосился на Пашу, подпирающего подбородок кулаком.
– Холодное уже, – тихо сказал вестовой, доливая из половника в миску. – Извините, товарищи офицеры.
– Кок, наверное, отчаялся нас ждать, – хмыкнул Артур.
– Если хотите, можно подогреть. Мы быстро – пять минут.
– За пять минут нас опять по тревоге вызовут, – усмехнулся он. – Давайте уж поедим, пока можно.
Холодный суп оставлял во рту странный вкус – было похоже на недоваренный холодец. Или переваренный? Артур покосился на Пашу, механически отправлявшего ложку в рот раз за разом. Слева от него было пусто.
Артур снова подозвал вестового.
– Знаешь, ты неси всё сразу: и котлеты, и компот. А Александра Дмитриевна, конечно, уже поела?
– Она не приходила сегодня, тащ кап-три. Сказала, ей нездоровится. Я ей чай приносил с печеньем.
Артур опустил ложку. Нездоровится? Подо льдами не качает. И простудиться на лодке особо негде. Давление? Голова?
– Паш, – он повернулся к приятелю, – вы вроде с доком дружбаны? Ты у него в медотсеке Вершинину, случайно, не видел? Ничего он про неё не говорил?
– Да нет, – тот моргнул, потёр припухшее веко, – а что?
– Слышал – она есть сегодня не ходила? Нездоровится, говорит. Что это значит, хер поймёшь.
– Ну, Настюха моя так и говорит каждый месяц, – Паша важно кивнул. – Что ей нездоровится, чтобы я её не трогал и принёс шоколада. У них эти… бабские дни.
– Аа, – Артур поспешно схватился за ложку, глотнул супа. К лицу приливал жар, щёки уже вовсю горели.
Тьфу, господи, что он, в самом деле, восьмиклассник? Что тут такого-то?
– Конечно, не факт, что у неё именно это, – Паша с философским видом поднял ложку, – женщины – их вообще никогда не поймёшь. Но если она говорит, что ей нездоровится…
– Да понял, понял, – Артур поморщился. Вестовой поставил тарелку с гречневой кашей и котлетой перед ним, перед Пашкой, двинулся дальше.
Артур рассеянно придвинул к себе тарелку, ткнул вилкой котлету.
– Вот из чего они их жарят? – забурчал Паша. – Из резины? Из покрышек?
– Мгм… – Артур повернулся к нему, щёлкнул по столу кончиком пальца. – Слушай, так, может, ей шоколадку отнести? У меня как раз две остались.
– У тебя шоколадки – и ты молчал? – Паша прищурился. Покачал головой, укоризненно вздохнул. – Лучше б ты мне их принёс, а не Вершининой.
– По местам стоять, боевая тревога! Всплывать на перископную глубину!
Артур встал, покачал головой.
– Наша песня хороша – начинай сначала. Пошли, – он легонько пихнул в плечо Пашу, косящегося на свою надкусанную котлету. – Резиновые – нечего о них жалеть.
В боку снова заныло, словно ей понемногу выкручивали рёбра. Саша тихонько вздохнула. Как она только ни пыталась устроиться – на спине, на боку, угнездившись между стенкой и подушкой, сон никак не шёл. Поначалу она опасалась, не мешает ли она спать Илье на верхней койке своим крученьем, но Илья, только зайдя в каюту, влез наверх и замер там, словно его сразили сонные чары.
Конечно, если пять раз в сутки тебя поднимают по тревоге, тут уж не до бессонницы.
Саша осторожно присела на постели, взглянула на экран телефона почти виновато. У кого-то нет минутки поспать, а она три часа ворочается.
Поколебавшись, она сунула ноги в тапочки, накинула робу поверх майки и «домашних» серых штанов. Хорошее средство от бессонницы – пройтись, пусть и не на свежем воздухе, а по пропахшим железом и маслом отсекам.
В конце концов, можно заглянуть в медчасть и попросить у Гриши таблеток. Вроде и не острая боль, терпимая – но сколько можно терпеть?
Саша наскоро расчесала волосы, закинула на плечо ремень ПДА и вышла. В отсеке было непривычно тихо. Ровное гудение, монотонный рокот механизмов – и никаких человеческих голосов. Почти три часа без сигналов тревоги – видимо, все, кто только мог спать, спали.
Она аккуратно, стараясь не греметь, спустилась по трапику вниз, дошла до переборки. Потянулась открыть, и с той стороны слабо стукнула кремальера, переборочный люк распахнулся.
– Сан Дмитна, – из круглой дыры на неё глядело анемично-белое лицо матроса. Волосы всклокочены, в глазах краснота от лопнувших сосудов. – Вы не занесёте в каюту комдиву-три?