Ким Корсак
Предел погружения
– А вон, по коридору и направо, первая от окна, – девушка указала свободной рукой. – Точно, «Белуга» же сегодня из автономки пришла. А Караяна я ещё не видела!
Пожав плечами, Саша направилась вперёд по коридору.
– И вас я тоже не видела, – не сдавалась бойкая соседка. – Вы к нему приехали? Давно? Вы его невеста или просто так подружка?
Саша остановилась, снова повернулась к ней, складывая руки под грудью.
– Я не невеста и не подружка. Мы с Артуром вместе в автономку ходили.
И пошла дальше. Судя по тому, что грохота падающего утюга так и не последовало, соседка справилась с недоумением.
Вот они, позеленевшие железные цифры тридцать восемь. Саша вставила ключ, аккуратно повернула – замок поддался без труда.
В маленькой комнатке было светлее, чем в коридоре. Саша постояла, осматриваясь: у стены – аккуратно застеленная кровать, полки, заставленные книгами. Вытершийся ковёр на полу, столик, кресло и приткнувшаяся сбоку табуретка. Тёмно-коричневый прямоугольник шкафа, глухая тёмная штора на окне.
Саша разулась, поискала взглядом тапочки. На цыпочках прошла по холодному линолеуму, отдёрнула штору, впуская в комнату свет.
В Питере белыми ночами всё-таки не так ярко, по улицам словно растекается бледная дымка. А здесь солнце так и палит.
Опершись ладонями о подоконник, Саша прижалась носом к стеклу. Через двор – несколько бетонных коробок по три, по четыре этажа, а дальше вниз – изломанные линии сопок, укрытых бархатно-зелёным ковром мха. И голубая полоска, почти сливающаяся с небом.
Хорошо, наверное, по утрам открывать глаза и видеть её. Особенно когда только-только выбрался из железной бочки, где просидел три месяца.
А зимой каково? Темнота, хорошо ещё, если фонари горят. Всё серо, заметено, засыпано.
Саша вздохнула, отошла от окна. Послонялась по комнате, остановилась перед книжными полками. Внизу сплошь затрёпанные учебники с названиями вроде «Дифферентовка подводной лодки», «Теория плавания ПЛ во льдах», а сверху – и классика, и боевики в чёрно-красных обложках, и Пелевин, и Гарри Поттер верхом на метле.
Сняв с полки томик Гоголя, Саша с ногами забралась в кресло: ноги мёрзли нещадно.
Перелистывая страницы, она не заметила, как отяжелела голова, потянуло в сон. Опомнилась, только когда тихо стукнула дверь.
Саша вздрогнула, растерянно глянула на книжку, съехавшую на грудь, поспешно встала, поправляя волосы, разглаживая завернувшийся край юбки. Артур стоял в дверях – не в привычной робе или потёртой куртке, а в черном с золотом кителе, в белой рубашке. Чёрные кудри прятались под фуражкой, и лицо казалось строже, старше.
Под взглядом Саши он ещё сильнее выпрямился, развернул плечи. Покосился на набитый магазинный пакет у себя в руке – поспешно опустил его на пол, отодвинул ногой к стене.
– Привет, – она подошла к нему, улыбаясь, протянула руки – обнять, и он притянул её к себе, прохладные обветренные губы коснулись её губ – легко-легко, и он отстранился, придерживая фуражку рукой, вглядываясь в лицо Саши, и снова прижался губами к её рту, теперь уже крепко, сладко, не отрываясь.
– Сам уже не помню, сколько времени хотел это сделать, – выдохнул ей в рот. – Саш, мне ведь повезло. Если бы не эта дурацкая аллергия, я бы крышей поехал, наверное. Или выставил бы Павла из каюты и затащил туда тебя.
Она тихонько засмеялась, прижалась виском к его груди.
– Жуть, да? – шепнул он ей в волосы. – Это ж подводная лодка, там думать надо только о деле.
– Ты здорово справлялся, – она озорно глянула ему в лицо, и он выдохнул:
– Из последних сил. Слушай, Саш, – отступил на шаг, взял её руки в свои, – а ты такая, ну… Ещё лучше, чем на лодке.
Саша даже и не пыталась сдержать довольную улыбку. Как же хорошо, что дядя подумал о том, чтобы захватить её вещи. Зелёную юбку, простенькую, в складку, и светло-кремовую блузу она дома надевала не так уж часто, но сидели они на ней куда лучше, чем потёртые брюки и растянутый свитер из похода.
– Ты тоже, – тихо сказала она.
– Да вот, вырядился, – Артур развёл руками. – Как на парад. Смешно, да?
– Тебе идёт, – она потянулась снять с него фуражку, осторожно дотронулась до мягких чёрных прядок, и он подался к ней, потёрся о её пальцы гладкой щекой.
– Давай откроем, что ли, – кивнул на пакет. – Я сам не успевал, попросил ребят взять что-нибудь нормальное, а они фруктов накупили. Апельсины будешь?
В комнате тут же запахло апельсиновой кожурой. Саша проворно снимала ножом тонкий слой, выкладывала дольки на тарелку – и они тут же исчезали у Артура во рту.
– Смотрю, по апельсинам ты соскучился всерьёз, – хихикнула Саша.
– Твои не ем, видифф? – пробормотал он с набитым ртом.
– Так я тебя ни в чём и не подозреваю, – Саша сбросила в мусорный пакет последний кусок кожуры, потянулась попробовать апельсиновую дольку. – Ой, где вы такие сладкие достали?
– После похода нужно всё самое вкусное, – Артур кивнул с довольным видом, зашуршал рукой в пакете. – А, вот, хотя бы колбасу не забыли. И шампанское. Будешь?
– С колбасой? – она засмеялась. – Давай.
– Щас. Бокалов вот только нет, – он открыл шкаф, со смущённым видом покрутил в руке кружку – синюю в горошек. – Слушай, я могу к Литвиновым сбегать, у них точно есть.
Он шагнул к двери, но Саша удержала его за руку.
– Они же, наверное, спят, второй час ночи. Не убегай, – она крепче сжала его ладонь, и он заглянул ей в лицо сияющими глазами.
– Да теперь уж я никуда не денусь, Саш, – обнял её за плечи, притягивая к себе. – Мы дома.
Она тихонько засмеялась.
– Знаю. А всё равно хочется выглянуть в окно и убедиться, что там не вода.
– Ага, мне после первого похода недели две лодка снилась. Закрою глаза – и я опять на пульте, пытаюсь считать дифферентовку, а цифры не сходятся.
Он уселся на кровать, вытянул ноги – брючины подтянулись вверх, открыв худые щиколотки в белых носках. Саша опустилась рядом, откинула голову ему на плечо.
– Я вот гляжу на тебя и думаю: как же я мог столько времени не замечать? – Смуглые пальцы легонько поддели отросшие светлые пряди. – Как ты нас всех обхитрила?
– Люди видят то, что ожидают увидеть, – Саша пожала плечами. – Если бы я не упала тогда в море так по-глупому…
– Ну нет, я бы рано или поздно тебя всё равно раскусил, – он упрямо вздёрнул подбородок. – Я чуял: что-то не то. И когда с тебя сняли мокрую одежду, когда я лёг рядом с тобой и обнял, у меня внутри как будто мозаика сложилась. Всё наконец стало ясно.
– Это тебе сейчас так кажется, – засмеялась она. – Так бы и вспоминал обо мне, как о питерском журналисте, который был хлипким и изнеженным, но всё-таки очень старался.
– Ничего подобного. Я знаешь какой въедливый! Уж если захочу в чём-то разобраться…
Слегка отодвинувшись, он взял со стола бутылку, упёр донышком в колено.
– Ой, – Саша опасливо покосилась на неё, – может, лучше…
– Сиди, сиди, – он слегка отстранился, закрывая от неё бутылку корпусом. Потянулся, выудил из ящика стола штопор. – Ну-ка, сейчас посмотрим… Ну-ка…
Пробка хлопнула, Артур с торжеством опустил её на стол.
– Видишь? Северный флот – не подведёт!
Он придвинул кружку в горошек, покачал головой.
– Не подумал я. Извини. Но шампанское, по идее, хорошее.
– Да ладно, – Саша со смехом протянула ему свою, – когда я ещё попью из таких шампанское?
Пузырьки полопались, осела, успокоилась пена. Саша устроилась поудобнее, поджав ногу под себя, и подняла кружку:
– Ну что – за успешно завершённое плавание?
– За него обязательно выпьем, – Артур взглянул ей в глаза серьёзно, пристально. – Но сначала я хочу выпить за тебя. За твой глупый, но очень смелый поступок, за твою стойкость и терпение. За твои руки, – он накрыл её костяшки пальцев, – которые меня вытаскивали. За то, что я дышу благодаря тебе.
Саша сглотнула:
– А я – благодаря тебе. Помнишь, ты меня учил перед пожаром?
Он кивнул.
Кружки стукнули друг об друга, Саша глотнула сладко-терпкое шампанское. В горле защекотало, к щекам волной прилило тепло.
Она глотнула ещё, ещё раз, отставила кружку. Повернулась, вглядываясь в тёмно-карие блестящие глаза.
Потянулись друг к другу медленно, почти уткнулись нос к носу. Она обхватила его за плечи, стиснула в ладони ворот кителя, чувствуя, как дрожат коленки, дрожат пальцы. Он попытался накрыть её губы, протолкнуть язык – стукнулись зубами почти больно, и она тихонько засмеялась, раскрывая рот, прижимая к его губам.
Он дёрнул пуговицу её блузки, пытаясь расстегнуть – вышло не сразу, но шершавые горячая ладони всё-таки нырнули под ткань, огладили рёбра, живот, накрыли тяжело вздымающуюся грудь. Саша вздрогнула, спина сама выгнулась ему навстречу – чтобы ещё вот так же прикоснулся, сладко и пугающе.
– Артур, – собственный голос показался ей тонким, писклявым. Ладони замерли, будто обжегшись. Он выдохнул сквозь зубы:
– Да?
– У тебя есть эти… как их… резинки?
Он выдохнул ей в шею горячо, с облегчением.
– Есть. Всё есть, – прильнул к её шее губами, выцеловывая, спускаясь вниз, к распахнутому вороту блузы, – всё хорошо, Саша, Сашенька, родная моя, красивая… как же долго я тебя… как долго…
Непослушными пальцами она стаскивала с него китель, развязывала галстук, расстёгивала ремень. Снять, всё снять, чтобы кожа к коже, вжаться, вплавиться.
И до самого последнего мига – не закрывать глаз, не прятаться от белого, яркого, брызжущего полярного дня.
Шампанское они допивали из горла, свернувшись на кровати. Устроившись затылком у него на груди, она тихонько поглаживала его ладонь, лежащую у неё на бедре.
– Аккуратней, – выдохнул он, передавая ей бутылку. – Лучше всё-таки сесть, а то захлебнуться можно.
– Ты хочешь вставать? – она глотнула, облизала саднящие губы. Он лениво качнул головой:
– Не-а…
– И я нет.
Повернулась на бок поставить бутылку за кровать, поморщилась, втянула воздух сквозь зубы. Он приподнялся на локте:
– Больно?
– Чуть-чуть, – она тихо засмеялась. Протянула руку, разглаживая морщинки у него на лбу, под влажными от пота чёрными прядками. – Всё замечательно.
Он глубоко вдохнул, обхватил её под лопатками, притягивая ближе.
– Нас обещали на две недели на Чёрное море отправить, отдыхать. Между прочим, на жён и подруг тоже обещали места. И потом ещё полтора месяца отпуска.
Она потёрлась виском о его плечо. Он сполз ниже, поцеловал её в бровь, в щёку, потянулся в блаженной тёплой истоме.
– Саш, а когда мы с тобой заявление подадим? Лучше, наверное, поскорее, а то тебе не разрешат ко мне переехать: посёлок закрытый. Да и опять же, чтобы квартиру нам успели дать, не ютиться же тебе в этой комнатушке.
Саша оперлась ладонью о постель, медленно села. Повернулась к нему:
– Артур, я хочу вернуться в мединститут. И учиться – по-настоящему, а не заочно по книжкам. Да и вообще… Здесь же ни жизни, ни цивилизации.
Он сунул руку за кровать, поболтал в руке бутылку с остатками шампанского. Снова поставил.
– Люди живут, – сказал наконец.
– Живут. Теряют зрение из-за полярной ночи. Вырваться некуда, поговорить не с кем – одни и те же лица. Мне дядя рассказывал, как спивались, как изменяли – просто от скуки.
– Случается, – кивнул он.
– Потому что здесь душно, как в вашей подводной лодке – но вы хотя бы можете всплыть!
Он так и смотрел на неё, запрокинув голову, снизу вверх.
– Не могу с тобой спорить. Ты всё верно говоришь.
– Слушай, – она рывком придвинулась ближе, сжала его локоть, – давай я поговорю с дядей. Тебя переведут в Питер, в академию или куда-нибудь при штабе.
– В штабе? – уголок его рта приподнялся. – Никогда не рвался на канцелярскую работу. А в академию мне рановато, опыта не набрал ещё.
– На Балтийский флот, – она пожала плечами. – На Черноморский. Куда захочешь. Главное, чтобы мы могли быть вместе.
Плечи Артура тяжело опустились. Он запустил пятерню в волосы.
– Ты, наверное, скажешь, что я больной на голову. Но я Север люблю. И я хочу ходить в Арктику, а не бултыхаться в луже.
Он обнял её за плечи, прижался лбом к её затылку.
– Я знаю, что гроблю себя, что Север высосет из меня всё и выплюнет дряхлым и ненужным. Но я же и шёл в подводники – чтобы вкалывать, тянуть за десятерых, чтобы на волосок от пиздеца. Не умею по-другому. Не хочу.
Саша тихонько вздохнула:
– Я понимаю.
– Что же нам делать?
Она пожала плечами. В горле горчило, проглотить, пропихнуть едкий солёный комок она не могла.
– Ты правда не должна хоронить себя в нашей дыре.
– А ты не должен переступать через себя.
Она спустила ноги на пол – голые пятки обдало холодом.
– Погоди, носки надень, – он встал, подошёл к шкафу. Нагнулся – под смуглой кожей проступили мышцы, выудил пару носков, коричневых, шерстяных. Присел рядом с Сашей, тёплые ладони обхватили замёрзшую ступню, принялись растирать, и она вздрогнула сильнее, чем от холода. Сглотнула, улыбнулась через силу:
– А твой отпуск? Мы ещё можем поехать вместе?
Он кивнул, шумно выдохнул, натягивая колючий носок вверх по её ноге, до щиколотки.
– Два месяца у нас есть. А дальше… ну, посмотрим.
Эпилог
10 ноября 20.. года, Санкт-Петербург
Привет, Артур!
У нас сегодня такой ветер, что хоть не выходи из дому. И дождь: вольёт на пять минут так, что промокнешь до последней нитки, утихнет. Лужи успевают высохнуть, будто и не было ничего. Через пару часов – опять стена воды.
Но лекции пропускать никак нельзя: нам на общей хирургии рассказывали про лапароскопию органов пищеварения. Сказали, на зачёте обязательно будут у всех спрашивать. Вообще, это так здорово, когда вместо полостной операции – она же обычно тянется несколько часов и вдобавок оставляет шрамы – делают маленький аккуратный надрез и за пятнадцать минут решают проблему. Врач должен калечить пациента как можно меньше, правда?
А потом мы ездили на другой конец города в лабораторию, с кровью работали. Закончили поздно, охранник пришёл нас выставлять. Так что забрать рамку для картины я уже не успела, завтра поеду.
Очень рада, что она тебе нравится. Это ты ещё вживую не видел. Вот вставлю в раму, выбью себе пропуск и привезу её к вам на лодку. Дядя сказал, что пропуск не обещает, но постарается. Это он специально говорит, чтобы я не расслаблялась и учёбу не забрасывала – да я и так не заброшу.
А что там у тебя? Знаю, тебе много писать про службу нельзя, секретность, но хоть скажи, всё ли в порядке, не собираются ли вас снова послать за тридевять земель. Дядя обмолвился про какие-то учения – вы тоже в них участвуете? Это надолго? Насколько опасно?
Если тебе нельзя на эти вопросы отвечать, не отвечай и не сердись на меня, пожалуйста. Я просто волнуюсь. Днём всё нормально – лекции, лабораторные, бегаю в студию рисовать – а вечером как приду домой, как накроет…
Артур, не могу я так больше. Мне нужно тебя видеть, говорить с тобой, целовать тебя и знать, что у тебя всё хорошо. Ладно, три месяца автономки – тут никуда не денешься, но сейчас-то ты на берегу, и я могла бы быть с тобой, и даже если бы мы виделись две минуты в день, до твоей службы и после, насколько легче мне было бы!
Может, я приеду? Насовсем. Как только доучусь. Я не хочу переезжать на Север, но без тебя я как будто дышу теми самыми девятнадцатью процентами кислорода и никак не могу надышаться. Смешно, наверное, звучит? Сама бы обсмеялась.
Братец Сашка говорит, что я стала бледная, вредная и злая, только это неправда. У меня ещё загар с Чёрного моря не сошёл, на курсе до сих пор спрашивают, где я так классно отдохнула. И я не злюсь, я просто нервничаю. Если бы вам хоть нормальную связь провели, если б можно было говорить каждый вечер…
Ну а вредная я всегда была, сам знаешь.
Кстати. Позавчера столкнулась в коридоре с Долинским, это наш профессор анестезиологии. Он стал спрашивать, как мой академ прошёл – я и рассказала ему про тебя, как я интубацию лёгких проводила. В общем, от Долинского тебе привет и поздравления. Он мне, конечно, сказал, что, если бы я не отлынивала в своё время от учёбы, ты бы восстановился намного быстрее, но я-то видела, как у него глаза от гордости блестели.
А ещё тебе привет от дяди Славы, ему жалко, что он до сих пор с тобой не познакомился. И от Сашки привет – вот ему-то как раз не жалко.
А от меня передавай поздравления командиру дивизии контр-адмиралу Кочетову. И вообще, всех наших от меня обними – хотя бы на словах.
Напиши мне, как только сможешь. Я люблю тебя.
Саша.
10 ноября 20.. года, Мурманская область, посёлок Оленево
Сашка, привет! Только что прибежал с погрузки, пока не дёрнули проверять корабельные системы – забился в угол с ручкой и листиком. Как скоро меня здесь найдут, не знаю, но, надеюсь, успею хоть что-то тебе написать.
У нас серьёзные перестановки: нового командира прислали, притираемся. Вроде ничего, нормальный мужик, хотя если сравнить со старым… ну да ладно.
Роман Кириллович никак не хочет сидеть на берегу, как положено начальству: уже собирается в автономку старшим на борту. Что ж, за ребят, с которыми он пойдёт, можно только порадоваться.
Константин Иваныч наш тоже пошёл на повышение, он теперь замполит дивизии. Вот его с тех пор на лодку и не заманишь, в кабинете корни пустил.
Наши тебя часто вспоминают. Вообще, в дивизии о тебе уже рассказывают легенды, так что не удивляйся, если приедешь и услышишь о том, как блондинка, похожая то ли на Бритни Спирс, то ли на Памелу Андерсон, спустилась на «Белугу» на парашюте прямо над Северным полюсом.
Хотя насчёт «приедешь» – это я, наверное, себя обманываю.
Знаешь, Саш, погорячился я тогда.
От меня мало проку на службе, пока у меня голова забита тобой – а забита она тобой всё время, когда мне не нужно сосредотачиваться на конкретном действии. Я думал, пройдёт – но уже третий месяц что-то не проходит ни хрена.
Не хватало ещё наошибаться в самый неподходящий момент. Уж лучше Балтфлот, лучше баржу водить по реке – но чтоб не резало пополам.
Правда, что ли, попросить о переводе?
Ну, это не раньше, чем в январе. Пока что нас две недели не будет дома и, судя по всему, понырять придётся.
Ты только не бери в голову: это дело привычное, всё давно отработано, справимся, придём в базу – и я опять тебе напишу.
Вчера хотел позвонить, но связи нормальной, как всегда, нет, а на телеграф добежать я уже не успею. Ничего: вернусь – созвонимся.
Ой, Сашка, полундра, явился командир БЧ-5 по мою душу, и сейчас я узнаю о себе много интересного в самых красочных выражениях русского языка.
Люблю. До скорого. Пиши.
А. К.
В оформлении обложки использована фотография c сайта https://pixabay.com по лицензии СС0.