Айя Сафина
Падальщики. Книга 2. Восстание
И тогда я снова обратил внимание на Кейна. Он в своем привычном длинном пальто с шарфом на пол лица равнодушно наблюдал за моими отчаянными попытками борьбы, облокотившись на перила второго этажа, словно здесь назревало не убийство, а соревнование по спаррингу.
– Помоги мне! – отчаянно крикнул я.
На что Кейн также хладнокровно и безразлично ответил:
– Позволь вирусу превратить тебя.
– Что?! – не понял я.
Один из чудовищ уже присел на задние ноги, приготовился атаковать.
– Это единственный способ одолеть его, – произнес Кейн.
Первый совершил свой грандиозный прыжок и повалил меня на пол, я даже не успел поймать то мгновение, когда очутился под монстром. А дальше наступил ад.
Они набросились на меня и рвали на части с таким остервенением, будто голодали веками несмотря на то, что уже должны были насытиться моими близкими. Это теперь я понимаю, что не голод движет ими. Он никогда ими не двигал, это всеобщее заблуждение людей до Вспышки, о котором мне позже поведает Кейн. Они просто хотели уничтожить мою человечность.
Зараженные срывали с моих бедер плоть кусками, прокусывали артерии и жадно всасывались в кровеносные сосуды, иссушая меня свирепо и исступленно. Самый первый из них вцепился мне в глотку, я слышал, как он прокусил хрящ, прочувствовал это каждым нервным окончанием в той области, но нестерпимая боль задавила легкие, и я не мог даже пискнуть.
Я помню каждую секунду того жуткого события, хотя всеми силами пытаюсь о нем забыть. Но это невозможно. Как можно забыть, как тебя жрут заживо? Такой дикий ужас никогда не сотрется из памяти, даже если полная амнезия хватанет. Чавкающие звуки прямо возле твоих ушей, осознание того, что ты добыча в пастях хищника, мучительная неописуемая боль, когда твою плоть разрывают на части – все это взывает к древнему инстинкту жертвы, который первым проделает дорожку к памяти. Ты можешь так и не вспомнить свое имя, свой возраст, свой дом, но сыгранную роль пойманной добычи ты вспомнишь всегда.
Я беззвучно ревел, слезы скатывались по щекам, а из глотки вырывались булькающие звуки, за которыми скрывались отчаянные мольбы о помощи. Я взывал к Кейну.
Он же медленно спускался по лестнице, направляясь прямо к месту пированья моим телом и оставаясь глухим к моим хлюпающим мольбам. Осознав, что ему наплевать на меня, я попытался брыкаться и лягаться, чтобы скинуть кровопийц. Жалкие попытки гордости и достоинства отважного духа бороться с захватчиком до последнего вдоха. Разумеется, они были тщетны. Я и одного ни в жизнь не одолею, что уж тут говорить о четырех людоедах.
Уже теряя сознание, я понял, что зараженные не обращали никакого внимания на Кейна, словно он был невидим для них. Он абсолютно свободно, без страха и даже намека на него подошел к нам вплотную и встал прямо над моей головой, взирая на умирающего меня своими холодными глазами, будто ужас от того, что рядом с ним заживо поедают человека, вовсе не сковывал его.
– Чем больше сопротивляешься, тем больше они будут рвать тебя на части, – сказал он своим стальным бесчувственным голосом, наблюдая за пиром моим телом.
Я возненавидел его всеми кварками души, уже позже узнав, что он пытался спасти мне жизнь.
Я закрыл глаза, отпуская свою душу в последний полет вокруг земли и проклиная все человечество за эту жестокую судьбу, что мне уготовал бог по вине алчных предков.
Я очнулся, как и все мы в этом отеле – перебинтованный с ног до головы, изуродованный, искалеченный, но живой. И главное – я проснулся человеком. Иссушив меня больше, чем на две трети, зараженные бросили меня Кейну, который немедленно остановил кровотечения из ран и привез сюда. Мне выдрали солидный кусок глотки, Кейн смог сшить трахею и хрящи, но вот голосовые связки остались где-то в пасти того ублюдка. Мне откусили целые ломти бедерных и икроножных мышц, и я еще долго не мог ходить, лелея свою ненависть к Кейну, который отдал меня на съедение тварям.
Как я уже сказал, чувство обиды заставляет тебя искать виновника на стороне даже несмотря на то, что Кейн не мог поступить иначе. Он бы никогда и ни за что не смог отогнать чудовищ от меня. Он сделал все возможное в тот момент, чтобы сохранить мне шанс на жизнь, не зная, обладаю ли я этой мутацией, и все же сделав верную ставку. Если бы его не было там, я бы истек кровью, так и не придя в себя – Кейн спас мне жизнь. Можно еще целую тираду речей на сотню лет придумать о том, что он все сделал правильно с практической точки зрения, потому что у меня не было шансов избежать той атаки.
Но его хладнокровный взгляд, безразличие в голосе и равнодушное наблюдение за моей смертью навсегда врезались в память, как некое богохульство над самым святым, что есть на этой планете – над жизнью.
Я умирал, а ему не было до меня дела. Я умирал, а ему было на это наплевать. Я умирал, но это не имело никакого значения для него. Это безразличие к моей плачевной участи навек сделало его для меня холодным расчётливым и бездушным ученым, который видит смысл в органах, крови, костях и сосудах, но не в самом человеке, как в целом.
И теперь, когда в наших рядах появился смельчак, которому впервые за долгое время удалось вывести этого бесчувственного сноба из себя, я понял, что хочу занять сторону солдафонов, которых Кейн ненавидит всеми фибрами своей души, откровенно считая их тупыми. Пусть так. Но она щекочет его нервы, и моей обиде это кажется забавным.
Ближе к полудню мы собрались в биохимической лаборатории Кейна. Он знал, что мы придем, потому что это что-то вроде обряда посвящения новичка: мы рассаживаемся перед Кейном, и он читает нам лекцию о вирусе, которую мы знаем уже наизусть. Правда, что-то мне подсказывает, что в этот раз Кейн будет не особо радушным. Тесса его хорошо взбесила.
Вот, кстати, и она. Она приняла душ и наконец перестала благоухать запахами недельной экспедиции в глухой лес. На ней была белая футболка с яркой красной надписью «Да пошел ты!», которую, чует моя интуиция, Хайдрун ей не просто так дала, и узкие джинсы, которые подчеркивали ее мускулистые бедра. Ух! Я бы сделал комплимент ее заднице, да вот немота – моя проблема.
Хайдрун молодец – здорово приодела эту страшилу. Она эдакий фэшн-директор на нашей мини-базе, постоянно шьет на промышленной швейной машинке, которая установлена в подвале отеля, прикладывает все силы для того, чтобы заставить нас выглядеть модными во времена, когда некому судить, модные мы или нет.
Томас посадил сестру ровно посередине импровизированного учебного уголка, потому что лекция делается специально для нее. Мы же сидим кто где: на стульях, полу, столах. Последнее не очень нравится Кейну, потому что все столы заняты каким-то оборудованием, над которым Кейн трясется, как над собственными детьми, и он не особо старается скрыть свое раздражение по этому поводу.
Кейн даже не удостоил вниманием виновника лекции и был сосредоточен на экране планшета в руках, с которого выводил картинки на стол с лазерами перед нами, над ним всплывали объемные голографические изображения. Кейн, как всегда, выглядел донельзя занятым, оно и понятно, спасение человечества не терпит времени, потраченного впустую, а потому он мгновенно начал свой монолог, обещающий быть очень длинным.
– Вирус попадает в кровеносную систему вместе со слюной зараженного. Человеческая кровь – его вотчина.
Перед нами всплыла голограмма врага. Коричневый шар с кучей присосок на поверхности, а внутри светится ядро со смертельной начинкой, точно ящик Пандоры.
– Это ДНК-содержащий вирус, его репликация производится посредством ДНК-полимеразы. Вирус начинает свою работу с первых же секунд после попадания в кровеносные сосуды человека. Стандартный алгоритм заражения здоровой человеческой клетки демонстрируется перед вами.
Голографический видеоролик показывает, как коричневый шар с многочисленными усиками крепится к усикам голубой клетки, испещренной многочисленными зубцами разной высоты.
– Здесь можно рассмотреть строение клетки вируса. Его вирион состоит из нескольких тысяч различных молекул белка, в центре видно ядро, содержащее двухцепочечную молекулу ДНК. Ядро окружено капсидом из точно подогнанных друг к другу правильных белковых капсомер. Капсид, в свою очередь, окружен наружной оболочкой – липидной мембраной.
На этой минуте сзади слышатся первые зевки.
– Вирион цепляется за рецептор на поверхности Т-лимфоцита, после чего притягивает к себе клетку-мишень, сливается с ее мембраной, и внутреннее содержимое вириона проникает внутрь клетки. Далее следует интеграция вирусной ДНК в ДНК клетки-хозяина, и последующее созревание и отпочковывание новых вирионов. Поражение Т-лимфоцитов в первую очередь очень важно для вируса, поскольку эти лимфоциты отвечают за выработку иммунного ответа организма. Как только вирус внедряет свою ДНК в ДНК Т-лимфоцита, клетка теряет способность распознавать и уничтожать чужеродный антиген.
Красочная картинка перед нами демонстрировала каждую деталь процесса заражения клеток: коричневый шар порабощал голубой Т-лимфоцит и обращал его в свою армию.
Картинка сменилась на увеличенное изображение кровеносных сосудов с целой толпой несущихся, сломя голову, словно торопящихся на распродажу, пухлых круглых клеток. Голубой лейкоцит, желто-зеленый тромбоцит и красный эритроцит.
– Эритроциты – это красные кровяные тельца, отвечающие за транспорт кислорода в организме. Они не имеют ядра, прописать в нем свою ДНК-программу вирус не может, поэтому он нашел создающий его механизм, куда можно внедрить новую генную последовательность.
Картинка сменилась на изображение увеличенного среза тазовых костей, внутри которых ярко выделялась красная фиброзная ткань, пронизанная сосудами и спрятанная под слоями остеона и губчатого вещества.
– Костный мозг, – прокомментировал картинку Кейн, – это орган, отвечающий за процесс кроветворения в живом организме. У человека он располагается, в основном, внутри костей таза, ребер, черепа и в трубчатых костях. Здесь же в результате сложного процесса дифференцировки стволовых клеток и рождаются основные составляющие крови: эритроциты, тромбоциты и лейкоциты.
Перед нами возник видеоролик, на котором происходило встраивание вирусного гена в ДНК человека.
– Вирус, взяв за основу человеческую ДНК, создал собственную программу работы костного мозга и заблокировал выработку эритроцитов.
У меня дух захватывает, когда Кейн говорит о вирусе, как о каком-то живом существе со стратегиями в голове. Честно говоря, становится страшно от осознания того, что вирус не невидимка, а реальный микроскопический убийца, размером меньше человека, но с потенциалом ядерной боеголовки.
На данном этапе зараженных охватывали разные симптомы, характерные для анемии: бледность, слабость, головокружение, а избыток неиспользованного железа в крови приводил к нарушениям в работе органов, в которых происходило отложение оксида железа – токсичного в чистой форме для организма человека.
Получилось так, что вирус внедрил в человека физиологическую потребность в чужой крови для восполнения запасов гемоглобина, ведь без кислородного обмена тело жить не может. Это отчетливо прослеживается сегодня, когда источников гемоглобина для зараженных все меньше. Активность зараженного прямо пропорциональна количеству выпитой крови. Они впадают в спячку, когда количество гемоглобина на исходе. Вирус выключает организм с небольшим запасом гемоглобина до наступления момента выгодной охоты, когда этот запас расходуется на двигательные функции и работу органов восприятия. Сродни машины для убийств с датчиком движения.
– Блокирование вирусом выработки гемоглобина экономит расход стволовых клеток костного мозга, которые осуществляют обновление и восстановление тканей и органов в процессе кислородного обмена. А это означает замедленное старение организма и вследствие этого резко увеличенную продолжительность жизни зараженных. Кроме того, эритроцитарный росток костного мозга прекращает функционировать, и это вакантное место создает дополнительные ресурсы для мегакариоцитарного ростка, который теперь вырабатывает тромбоциты, отвечающие за восстановление поврежденных тканей, в два раза быстрее. Темпы регенерации значительно увеличиваются.
Здесь Кейн делает многозначительную паузу, которая для нас – лишь секунды молчания, а для всего остального человечества – потеря мира.
– Решив, что периодическое переливание крови – решение проблемы, мы отменили карантин и отправили зараженных домой с последующим наблюдением за их состоянием по месту жительства.
Мы молчим. Потому что сейчас Кейн признает свою ошибку уже в сотый раз. Не каждый готов вот так ежегодно стоять и раскаиваться в том, что уничтожил больше семи миллиардов жизней.
– Мы подозревали, что вирус еще не раскрыл весь свой потенциал. Но… обстоятельства сложились так, что мы не смогли это доказать. У нас не было рычагов давления на теряющих терпение людей из правительств и фармацевтических компаний. Лечение работало, и этого было достаточно.
У Кейна сохранились видеозаписи Хроники тех времен, мы частенько их пересматриваем. Новостные каналы перебивали друг друга в погоне за сенсацией. «Смертельный вирус побежден!», «Ученым центра по контролю за заболеваниями в Стокгольме удалось найти лечение!», «Угроза ликвидирована!», «Вакцина найдена!».
Фактически вакцина представляла собой смесь из антибиотиков последнего резерва и антиретровирусных препаратов, вроде тех, которыми лечили ВИЧ, а периодическое переливание крови восполняло запас эритроцитов. Мы, сами того не подозревая, выдали вирусу все самое действенное оружие, которое у нас имелось.
В то же время стремление вируса распространиться как можно шире наделило его способностью размышлять наперед: он мог инфицировать каждый из более двухсот пятидесяти видов клеток, что составляют человеческий организм, но это не поможет ему выйти за пределы одной особи. Поэтому на протяжении того полугода затишья, когда зараженные пациенты наблюдались в условиях домашнего стационара, вирус изучал человеческий организм, чтобы найти выход из него.
Внезапно раздался громкий резкий храп. Зелибоба аж сам проснулся от своего же рыка.
– Мы уже дошли до недержания фекалий? – сонно спросил он.
– Да тихо ты! – шикнула Перчинка.
Мы лишь покачали головами. Хотя надо отдать должное солдату – в этот раз он продержался гораздо дольше.
– Все это время вирус искал выход из темницы, в которую мы его заключили противовирусной терапией и переливаниями крови. – Кейн продолжал повествование. – И спустя шесть месяцев он его нашел. Первый рецидив случился в Париже.
Кейн вывел на экран видеозапись первого пациента – Фаррада, который набросился на своего родного брата и прокусил тому плечо. Фаррад лежал, привязанный к койке, и мычал на всех присутствующих в карантинном боксе врачей.
– Климатолог из группы исследователей, первыми имевшие контакт с вирусом во льдах Антарктиды, почувствовал недомогание, и его в срочном порядке доставили в инфекционный стационар госпиталя Святого Иосифа. Потом в больницы стали поступать остальные члены экспедиции один за другим. С этого момента началась вторая фаза вирусной инвазии. Зараженный впадал в кому от болевого шока, спровоцированного поражением нервных клеток. Эту кому называли маленькой смертью, потому что зараженный просыпался совершенно иным человеком.
– Я думала, человек впадал в кому из-за стремительно меняющегося метаболизма, – вставила Тесса.
– Это не совсем так. После комы у человека действительно полностью исчезает потребность в белковой еде. Но этот этап важен для вируса не столько перестройкой организма к новой форме питания, сколько возможностью подменить сознание.
– Подменить сознание? – удивилась Тесса.
– Все вопросы можно будет задать по окончании лекции, – деловито ответил Кейн, водя пальцем по планшету.
У Тессы разве что глазницы не скрипнули от мощнейшего закатывания глаз. Она состроила гневную гримасу спине Кейна и указала пальцем на надпись на своей футболке. Хайдрун подавила смешок.
– Вирус отключил сознание человека, оставив определенный набор необходимых для охоты мыслительных процессов: найти добычу и заполучить ее. То есть пока человек был в коме, вирус буквально воспользовался отключенным сознанием носителя, чтобы подменить своим, который он прописал в ДНК хозяина.
– Почему вирусу так важно стереть наше сознание? – спросила Тесса.
Кейн слегка развернулся, чтобы смерить Тессу упрекающим взглядом, тяжело вздохнул и продолжил:
– Как я уже сказал, вирусу важно было создать путь передачи своего генома от одного носителя к другому. И как же ему попасть в кровь другого человека? Через нападение.
Тесса даже облокотилась на колени, чтобы подобраться поближе к голографическим изображениям и видеоряду, явно шокированная новым видением процесса заражения.
– Вирус точно определил, что удовлетворение физической потребности в крови еще недостаточный стимул для свершения нападения на себе подобного, ведь зараженный добровольно придет в больницу, сядет в кресло и получит переливание. Вирус пытался заставить носителя прибегнуть к более радикальным способам получения крови. Его изыскания продлились ровно полгода – целая вечность, учитывая скорость поражения иммунных клеток в первой фазе заражения.
Следующие полчаса Кейн рассказывал о сложностях понимания сознательного и бессознательного. Для меня это самая интересная тема во всей лекции, для многих других – смертная скука.
– Потеря самоопределения носителем является важным условием для выживания вируса, поскольку, будучи в сознании, человеку достаточно трудно напасть на себе подобного из-за ряда социологических и моральных принципов. Но вирусу было необходимо возбудить агрессию носителя на особь своего же вида, чтобы заразить всех возможных представителей и распространиться на всю возможную территорию, – продолжал Кейн.
Перед вирусом стояла нелегкая задача. И тот факт, что он с ней справился, пугает меня до потери рассудка, потому что мне кажется, что вирусу подвластно все. Даже стереть накопленные многотысячелетней историей человечества навыки, которые уже прописались в нашем ДНК. Проще говоря, древний вирус, спокойно дремавший миллионы лет во льдах Антарктиды, всего за два года закончил экстерном всю многотысячелетнюю историю человека и нашел способ уничтожить его. Вот настолько мы глупы.
– Вирус должен был заставить человека убивать других людей, имея причину, но, не имея повода. И единственный выход – одурманить его сознание. Внести корректировку в психику. Фактически сделать из него человека, которого в обществе называют психопатом. Затмить сознание яростью, агрессией и разбавить это неконтролируемой физической потребностью, такой как голод.
Перед нами возник до боли знакомый видеоролик. Привязанный к кровати больной извивается в руках докторов, которые пытаются взять очередные анализы его всевозможных жидкостей. Если бы вас на протяжении полугода мучили пункциями и инъекциями, может, вы бы тоже бунтовали. Но реакция пациента кажется чересчур агрессивной. Его глаза широко раскрыты, в них не видно смысла, пациент не понимает, что происходит вокруг, как и не осознает самого себя. Он просто мычит и рычит, клацает зубами и выворачивает руки и ноги из суставов в попытке вылезти из тугих ремней. Эксперимент вируса приносит первые плоды: зараженный вцепился зубами в руку неудачливого доктора, который тут же истошно завопил, кровь брызнула фонтаном из предплечья, глаза зараженного вдруг приобрели странное свечение – это расширились зрачки от удовольствия. Остальные сотрудники с криками бросились на помощь коллеге и пытались оттащить зараженного за голову. Но тот вцепился крепко. Тогда один из докторов сделал зараженному инъекцию транквилизатора, после чего пациент отключился.
Так проходила третья фаза заражения. Остальные пациенты сошли с ума примерно в одно и то же время. Они нападали на своих родственников, на почтальонов, на продавцов в магазине, на врачей в больницах, куда их доставили. А пока власти снова наспех запирали их в карантин, ученые в буквальном смысле полезли в дремучие дебри с карманным фонариком в руках, потому что до сих пор никто не может ответить на многие вопросы, связанные с тайнами возникновения сознания.
Почему мы осознаем себя? Почему я чувствую себя собой, а не своим соседом? Как мы определяем себя? Как электрический импульс, который по сути своей представляет комбинацию из химических элементов – натрия, хлора, калия и кальция – передает информацию через нейроны? Что вообще такое информация? Как образуется сознание на химическом, нейронном уровне? Где его отыскать в мозгу зараженного? Куда оно делось? Не могло же оно отмереть, как хвост у ящерицы, и отвалиться?
Когда вирус отключил сознание зараженного человека, мы проиграли войну, потому что мы понятия не имели, где теперь искать человека в его же собственном теле.
Лекцию снова прервал громкий раскатистый храп, как рев мамонта. Перчинка не выдержала и сильно стукнула нерадивого брата по плечу. Но вряд ли он что-то почувствовал.
– А мы где сейчас? Мыши с половиной мозга уже были? – сонно спросил он.
Мы снова покачали головами.
– Почему вирус просто не отключил мозг, чтобы убить сознание человека? – спросила Тесса.
– Отключение целых долей мозга невозможно без серьезных последствий для поведения, – ответил Кейн. – Древний, но показательный эксперимент с лабораторными мышами, которым удаляли половину мозга, демонстрирует, что мыши все равно продолжали вести активный образ жизни, потому что оставшаяся часть мозга брала на себя функцию отсутствующей. Вирус избрал мудрую тактику. Он решил подавлять сигналы между возбужденными нейронами, оставляя зараженным интеллектуальный потенциал.
Перед глазами возникла картинка нейронных сетей мозга. Десятки клеток с круглым ядром соединялись между собой тонкими нитями, по которым перемещались электрические импульсы, точно светлячки.
– На биологическом уровне все это происходит так: каждый нейрон человеческого мозга содержит генетически запрограммированный код, который определяет строение нейрона и его связи с соседними. Вирусная клетка вступает во взаимодействие с нейроном, но не уничтожает его, а внедряет в его генетический код свой собственный ген, который управляет связями между нейронами.
Мы наблюдали за тем, как вирион присасывался к нейрону мозга и внедрял в него свою мерзкую начинку. Светящийся до того нейрон затухал, словно жильцы в нем выключили свет. Поступающие по нитям яркие сигналы исчезали в плазматической мембране зараженного нейрона, не добираясь до сердцевины. Мембрана становилась крепостной стеной, через которую импульсы больше не могли пробиться.
– К сожалению, на этом этапе мои нейробиологические исследования остановились.
Кейн выключил свой лекционный планшет.
– Таким образом, спустя девять месяцев после извлечения первого образца почвы из-подо льдов Антарктиды, вирус созрел до того состояния, когда смог истребить человечество. Ему понадобилось на это чуть больше года, – закончил Кейн.
Заражение населения росло в геометрической прогрессии. Не все укушенные люди сразу обратились за помощью в больницы, подарив вирусу драгоценное время. Протоптав дорожку, вирус моментально сократил инкубационный период. Первые пациенты превращались девять месяцев, и в итоге некоторые из них так и не смогли пережить момент превращения, погибнув от болевого шока, потому что организм просто не выдержал такой многосторонней атаки. Но поразительная способность вируса мутировать от одного носителя к другому завербовала в свои ряды вторую волну зараженных, превращавшихся уже три месяца. Третья волна зараженных превращалась в течение нескольких недель. За последующие шесть месяцев вирус изменил свои штаммы так, что инкубационный период сократился до одного дня, и пандемия стала необратимой.
Карантинных мероприятий не хватало, у людей просто закончились ресурсы для сдерживания вируса. Больницы, переполненные зараженными, стали отправной точкой первых массовых нападений. Попытки закрыть города провалились на этапе планирования: об агрессивных нападениях начали сообщать сразу на всех континентах. Самолеты, поезда, корабли разнесли заразу по всему миру до того, как стало известно о новом симптоме.
На несколько минут в помещении воцарилось молчание. Слышны были лишь жужжащие агрегаты Кейна, заполонившие лабораторию, как армия роботов. Мы все украдкой поглядывали на хмурую Тессу со сложенными на груди руками. Она была серьезно озадачена открывшимися фактами, ведь все мы знаем, что на Желяве представления о вирусе жутко примитивны: зараженные хотят есть и их надо убить. Теперь же Тесса, страдающая все это время от информационного голода, судорожно глотала удивительные факты и гипотезы, боясь потерять их.
– Так что насчет лекарства? – она наконец нарушила молчание привычным вопросом.
– Это не лекарство.
Тесса раздраженно вздохнула. Мне кажется, скоро этот неизменный ответ Кейна станет причиной его болезненной смерти.
– Это своеобразная пожизненная антивирусная терапия.
Кейн взял с рабочего стола другой планшет, в котором была собрана вся информация о его наработках за последние сорок лет. И первой же картинкой с тремя разноцветными цепочками ударил в саму суть терапии.
– Это ДНК человека, наша мутированная вирусная ДНК и ДНК самого вируса последней формы.
– Последней формы?
– Как я сказал, вирус очень нестабилен. Он постоянно мутирует в ответ на окружающие условия. Это – его последняя устоявшаяся форма, которую я извлек из свежего образца. Последние одиннадцать лет вирусный геном не менялся.
– Потому что жрать больше некого! – Зелибоба оживился и выдал первую умную мысль.
– Ничего странного. Боб прав. Когда запасы людей начали истощаться, вирус научил зараженных впадать в спячки, прописав соответствующую генную программу в клетки, – подтвердил Кейн.
Картинка стала подвижной. На разных участках отдельных частей ДНК замигали яркие цвета.
– Как видишь, на генном уровне отличий между человеком и зараженным очень много. Понадобились бы сотни тысяч человеко-часов, чтобы найти все изменения, которые внес вирус. Но вопрос не в том, как нам вернуть зараженных в прежнюю человеческую форму. Скажу больше: это невозможно.
– Почему? – Тесса задала резонный вопрос.
– Существует такое понятие, как гомеостаз. Он означает постоянство внутренней среды организма. И соединив свою ДНК с ДНК человека, вирус фактически создал новую биологическую особь со своим определенным гомеостазом. Это удивительно, но вирус обладает своеобразным иммунитетом. И как только я пытаюсь его атаковать, вирусные клетки немедленно подтягиваются к месту вторжения.
– Понимаешь? – весело спросил Свен у Тессы. – Теперь мы для вируса стали вирусом! И его иммунитет распознает нас как вредные бактерии!
– Это отчетливо видно в моих опытах в чашках Петри.
Кейн пощелкал по экрану планшета, и перед нами возникла картинка с розовой фиброй.
– Например, я пытался искоренить потребность в крови у зараженного. Это – срез костного мозга зараженного, тут отчетливо видны стволовые клетки, которые инфицировал вирус. Я ввожу препарат, созданный на основе нашей мутированной ДНК. Как видишь, реакция мгновенна! Наша ДНК обладает гораздо большей вирулентностью, и потому стволовые клетки зараженного быстро перенимают нашу программу.
Мы наблюдали за тем, как стволовые клетки эритроцитарного ростка костного мозга под действием антивирусного препарата оживали, готовые к выработке эритроцитов.
– Но этот эффект кратковременный.
И после слов Кейна все возвращалось на круги своя. Стволовые клетки снова подчинялись врагу, как зомбированные.
– Как я уже сказал, гомеостаз заставляет соседние клетки увеличивать активность, производя вирусные вирионы с большей скоростью. Вирус атакует нас, как чужеродный антиген.
– Но благодаря сорока годам непрерывных исследований, Кейн нашел способ это исправить, – вставил Малик, бросая косой взгляд на того, кто недавно уязвил его честь ученого.
Тесса взглянула на Кейна пристальным взглядом детектора лжи, мол, серьезно?
– У меня есть теория на этот счет, – Кейн продемонстрировал схему его исследований, на которую мы молимся все то время, что живем здесь. – Вирус показал нам свой путь заражения, и мы должны повторить его, но уже на основе нашей мутированной ДНК.
– Но ведь ты уже использовал ее в опытах с костным мозгом, – возразила Тесса.
– Я использовал лишь треть плана. Чтобы обмануть гомеостаз вируса, нам надо подложить ему подделку сразу в трех фазах, как он это сделал с нами.
Тесса наклонилась, наперед предугадывая замысел Кейна.
– Три основные фазы заражения: Т-лимфоциты, костный мозг и нейроны, – Кейн выделил соответствующие картинки на голограмме. – Схема работает. Я проверил ее на первых двух фазах: поражение вирусных клеток происходит настойчиво и стремительно. Но гомеостаз зараженной особи все равно перевешивает чашу весов не в нашу пользу.
– А почему ты не используешь сразу три фазы? – непонимание Тессы было логичным.
– В том-то и проблема, – Кейн впервые за всю лекцию пристально уставился на Тессу, – я провожу опыты на замороженных частях тела, в которых еще происходят реакции деления клеток. Но с нейронами все сложнее. Я могу стимулировать электрическими импульсами недавно умерший мозг, но достоверность результатов страдает критически. Мне нужен живой мозг.
– И поэтому нам нужна ты! – воскликнула Куки, хлопнув ладонью по колену Тессы, обращаясь к ней.
Мне кажется, Куки ждала этого момента все два дня, что Тесса пробыла здесь.
У Тессы, разумеется, глаза на лоб полезли от удивления. Она не до конца понимала, что связывает ее личность и живой мозг для экспериментов. А придя к поспешному выводу, резко напряглась.
– А я-то тут при чем?! – воскликнула она, испугавшись.
– Ты же командир боевого отряда! Придумай, как поймать живого зараженного! – подхватил Фабио.
Поначалу Тесса явно испытала облегчение оттого, что не она является донором мозга, но спустя секунду до нее дошел смысл слов Фабио, а потому ее глаза резко округлились, а изо рта высунулся язык. Она оглядывала каждого из нас, пытаясь понять, шутка ли это. Но наши воодушевленные лица людей, которые столько лет ждали такого счастливого случая, когда им попадется настоящий стратег-убийца, хором заявляли, что намерения наши серьезнее некуда!
Замешательство Тессы понятно. Она восемь лет убивает зараженных. Но чтобы их ловить?!
– Я, конечно, извиняюсь, что повторяю свой идиотский вопрос, просто я не получила на него ответ: вы вообще видели их? Каждый сильнее человека в десять раз! – воспротивилась Тесса уже знакомой фразой.
