Айя Сафина
Падальщики. Книга 2. Восстание
– Ну что, Зелибоба? Соскучился по зверю?
Боб не сразу понял смысл моих слов и чуть привстал на снегоходе вдалеке. Я улыбнулась и пояснила:
– Садись за руль! Пора вернуть Аякс в боевой строй!
7 января 2072 года. 18:00
Кейн
Я волнуюсь.
И это чертовски странное ощущение, потому что за свою долгую одинокую жизнь мои нервы обросли панцирем, который защищает их от ракетных ударов извне. Меня уже мало, что удивляет. Мало, что способно вызвать во мне бурный восторг или подавленное огорчение. Каждый день превратился в один из десятков тысяч дней. Однообразных, рутинных, беспросветных.
Я не помню, когда наступила эта пресыщенность жизнью. Может, лет десять назад – спустя тридцать лет после Вспышки. Спустя тридцать лет после того, как я все потерял: Кристин, Генри, исследования на Фармчейн и Сандоз, собственный дом в пригороде, собственную жизнь. После того, как я очнулся на полу ангара весь в засохшей крови и ослабленный настолько, что едва сумел доползти до медицинского шкафа и заклеить многочисленные раны от укусов пластырями. Я вновь потерял сознание и проспал там же в коридорах между пустующими разбитыми боксами еще пару дней, пока ткани регенерировали. А когда силы наконец вернулись ко мне и я смог покинуть лабораторию, город уже эвакуировали.
Дальше моя жизнь превратилась в бесконечное брожение по пустынным улицам городов, деревень, изредка обнаруживая заброшенные аванпосты и в спешке покинутые карантинные лагеря. Вспышка распространялась в геометрической прогрессии из-за ускоренных темпов превращения укушенных людей. Связь перестала работать, электричество не подавалось, цивилизация медленно умирала.
Но вот моя надежда на победу над вирусом загорелась с новой силой, когда я постигал чудеса своей мутации: замедленное старение, быстрое восстановление от ран, невидимость для врага, а главное – сохраненное человеческое сознание.
Я кочевал между лабораториями по всей центральной Европе, наизусть зная их расположение, оборудование, возможности. Я тридцать лет свозил их ресурсы сюда в гостиницу «Умбертус» близ Бадгастайна, поскольку это было тихое место – практически недосягаемое ни зараженными, ни выживающими людьми, потерявшими человечность и без превращения. Мародеры стали реальной угрозой для меня. Иной раз я засыпал в городах, посреди снующих туда-суда чудовищ, потому что с ними мне было безопаснее.
В какой-то момент я стал замечать, что моя активность превратилась в апатичную и равнодушную, как если бы я каждый день работал у станка и ковал гвозди по тысяче штук в час. Меня перестали трогать агонические крики захлебывающихся в крови жертв или их зовы на помощь. Я мог равнодушно взирать на чудовищно-болезненную смерть человека в пастях чудовищ, просто потому что наблюдал их сотнями и никак не мог им помочь. Я оброс толстой непробиваемой шкурой бесчувственного, отстраненного и даже хладнокровного существа – нового вида на эволюционном пути человека: усовершенствованный, гораздо более сильный и такой одинокий.
Пока не нашел себе подобного.
Закария стал первым экспонатом в моей коллекции мутированной ДНК, которую я собираю уже порядка двадцати лет. Казалось бы, мы должны с ним сдружиться настолько тесно, что встречали бы друг друга по утру теплыми крепкими объятиями. Но в ту же секунду, как мы встретились взглядами, я увидел то же обреченное одиночество, которое словно прописывалось в нашей новой ДНК, проклинающей нас жить вечно.
За семьдесят семь лет у меня сложилось собственное мнение насчет вечной жизни. Она болезненная, омерзительная и до жути безысходная. Особенно, когда ее не с кем разделить.
Когда-то ученые спорили по поводу того, включать ли время в понятие четвертого измерения пространства. Что ж, смысл в споре отпал. Когда время для меня остановилось, когда я лишился его, я явственно ощутил его отсутствие физически, как если бы лицезрел черную бездонную дыру в пространстве.
Конечно, я не бессмертен. Вирус лишь продлил мою жизнь, но я не могу сказать насколько. Десятилетия, столетия? Думать о предстоящих сотнях лет – для меня пытка, потому что я не хочу их проживать, потому что у меня нет стимула их проживать. Я потерял прежнюю жизнь, а новую так и не обрел. Я словно застрял в том моменте, когда прежний мир рухнул, и мне никак не хочется его покидать. Когда путешественник покидает дом, он точно знает пункт назначения. Я же понятия не имею, куда меня везут. Я не знаю, что ждет меня в конце пути, а потому и родной знакомый дом, пусть мертвый и разрушенный, никак не хочется оставлять. Он обманчиво пахнет уютом, безопасностью, любовью…
Мне кажется, что я до сих пор слышу крики людей в горящих городах, вижу, как отключается электричество в домах один за другим, чую нарастающие запахи вымирания: горящее топливо на заправках, вонь холодильников в супермаркетах, гниение водорослей на побережье, усиливающийся аромат хвойных лесов и горного воздуха. Запах девственного мира – мира без людей – прекрасен, не буду спорить. В нем нет грязи, отходов, токсичных выбросов, насильственной смерти и алчного зла. Но этот свежий чистый приятный и даже немного сладковатый аромат смердит одиночеством и бесконечной тоской, когда ты остался в нем один. Пусть меня окружают дети Апокалипсиса, нет среди них души из прошлого мира – они все родились после Вспышки, а значит и понять меня они не в силах.
Я родился в тысяча девятьсот девяносто четвертом году, изначально принадлежавший поколению, развитие которого придется на период освоения Марса, борьбы с климатическими изменениями, эскалацией военного конфликта на востоке. Моя жизнь была определена в конкретные рамки, и закат моих лет должен был прийтись на кульминацию тех событий: счастливую или неудачную – неважно. Скорее всего, я бы не застал их конец или засвидетельствовал их, уже сидя в кресле-качалке в каком-нибудь доме престарелых с медсестрами, меняющими мой катетер, пока я ворчу на слюнтяя-президента и коррупционное правительство, сравнивая их с политиканами моей молодости, которые делали все лучше, эффективнее, смелее и вообще, мы жили припеваючи, пока новая власть не спустила все в унитаз. Я хочу сказать, что одной человеческой жизни не должно хватать на то, чтобы изобрести колесо, а потом создать бензиновый двигатель – на эволюцию требуются целые поколения человеческих жизней.
А что теперь? А теперь моей одной жизни хватит на то, чтобы заново отстроить космодром, запустить экспедиции на Марс, основать там колонии и отправиться в соседнюю галактику. Моя жизнь исчисляется сотнями лет. Разумеется, это вызывает когнитивный диссонанс, потому что я был рожден в одних конкретных временных рамках, а теперь они полностью изменились и мне приходится приспосабливаться к новому летоисчислению. Когда мне было восемь, мир охватила радость от изобретения смартфонов. Когда я поступил в университет, начался период распада Евросоюза, когда мне исполнилось двадцать пять, я начал работать в Центре по контролю заболеваний, через пять лет человечество всерьез взялось за борьбу с глобальным потеплением, отправляя сотни исследовательских экспедиций на неизученный шестой ледяной материк.
Теперь же, если бы у меня родился сын, то он фактически рос бы в деревне, а когда ему исполнился бы сороковой физиологический год, то он уже летел бы в соседнюю галактику на переговоры с инопланетной расой.
Абсурд и невозможность его принятия – вот как бы я описал свой новый мир.
Моя жена умерла, и я не знаю, как именно. Может, ей удалось эвакуироваться из горящего Стокгольма, и она умерла где-то на подземной базе от бронхита. А может, она стала добычей хищника, который убил ее, выпотрошив. А может, она бродит где-то по лесам в образе чудища, забыв, что когда-то была человеком. Счастливым человеком с любящим мужем и четырьмя котами в пригородном доме, где всегда пахнет ванильными вафлями на завтрак, а на выходных во дворе шумит газонокосилка.
Все мои родные, друзья, коллеги, моя работа и мои планы – все сгинуло в пучину прошлого безвозвратно. Меня словно вырвало в параллельный мир, где я пытаюсь заново отыскать свое место, свой смысл жизни – растерянный, нерешительный и слегка равнодушный.
Я проанализировал свое состояние по ведущим психиатрическим методикам и сделал вывод, что у меня затяжная депрессия. Она длится уже четыре десятилетия, и мне все больше кажется, что это не симптом. Это похоже на часть мутации, потому что депрессия не может длиться так долго. Безразличная отстраненная и вялая деятельность, словно в такт моей удлинившейся жизни, растянулась во времени, сделав из меня аморфную амебу – подобие детского лизуна из гуаровой камеди, который не может ни распасться, ни собраться в форму.
До недавнего события.
Когда я нашел Тессу возле деревни, я не видел в ней ничего, кроме очередного потенциала, который может внести корректировки в мои разработки. Я коллекционирую разновидности мутированной ДНК, которая пока что по непонятным мне причинам отличается от особи к особи. Я имею в виду ребят. Они мутировали по-разному, но я никак не могу понять, что это дает, потому что на физиологическом уровне набор приобретенных способностей всегда один и тот же.
Малик и Божена далеки от настоящих ассистентов исследователя, чтобы помочь мне найти ответы на загадки вируса. Малик долго скитался снаружи в составе одной общности людей, судьба которой была предопределена. Божена укрывалась в доме с заколоченными досками. Когда я нашел их, таких же растерянных и отстраненных, то понял, что могу обучить их науке, чтобы избавиться от проведения простецких рутинных процедур. Они далеки от науки, но в работе ученого есть такое понятие, как вторая голова. Ты высказываешь ей свои теории, а она что-то отвечает, причем неважно что, главное здесь – процесс моего диалога. Я как будто слушаю себя со стороны и веду беседу с самим собой. Поразительно, но это помогает находить выходы из тупиков.
Так вот для Тессы была уготована судьба стать моей очередной крысой и экземпляром коллекции. Но дальше все становилось лишь хуже. Я и не подозревал, что Томас окажется ее братом. И я уж никак не мог представить себе, что с ее приходом здесь настанет революция. Она пробыла здесь всего три дня, причем два из них без сознания, а уже на четвертый взбаламутила всех моих остальных крыс и увела их из-под моего носа.
Гостиница опустела на полмесяца, будто еще один мой мир, не успев состояться, вымер. А ведь все в нем работало, как часы – мой собственный мини-мир, где я все обустроил так, как мне удобно. Теперь же Тесса украла мой комфорт: никто не моет пробирки в лаборатории, никто не готовит завтрак, никто не топит сауну. Я сижу в ресторане и доедаю последнюю порцию риса, отваренную Свеном два дня назад. Мой повар тоже сбежал – и все это неимоверно раздражает меня.
Меня.
Аморфную амебу, которой было наплевать на то, что происходит в гостинице вне лаборатории.
Вот так я понял, что еще способен испытывать тот же эмоциональный диапазон, который испытывал, будучи обычным человеком. А вся моя напущенная холодность и отрешенность – лишь продукт долгого одиночества. Человек – социальное существо, наукой доказано, что мы вымрем в одиночестве, и похоже, Тесса решила спасти нас всех: и чудищ снаружи и кучку бесформенных лизунов внутри. Первых она вылечит сывороткой, вторых – постоянным раздражением.
Сейчас время ужина, который ребята не пропускали никогда. Они могли не прийти на завтрак, забыть про обед, но вот на ужин собирались всегда. Это был ритуал – социальная нужда, тянущая свои корни с незапамятных времен, когда семьдесят тысяч лет назад случилась когнитивная эволюция и человек научился мыслить абстракциями, сочиняя мифы и сказания вокруг костра в пещере. Ребята тоже разжигали камин и заваривали травяной чай. Темнота и скрип горящих поленьев сближал физически ощутимым уютом, шушуканье и легкие смешки наполняли уют жизнью. И хотя я никогда в этом не признаюсь, но мне тоже нравилось сидеть здесь с ребятами по вечерам, просто попивая мятный чай, сидя позади них, наблюдая за призраками умершей цивилизации, вспоминая собственных призраков из прошлой жизни. Клочок жизни посреди суровых гор на безжизненной планете.
Сейчас же в гостинице остались лишь Арси и Йонас. Мы сидим в ресторане, я смиренно рассасываю во рту полусухой рис, оба хакера уткнулись в свои ноутбуки с таким же наслаждением, как я в микроскоп, забыв о существовании мира за пределами экрана. Арси – вечный бунтарь. Йонас – ее страшная копия. Худой, сутулый, он не выговаривает «л» и «р», да к тому же заикается. Он у нас два года живет, но вижу я его раз шесть в году, потому что он редко вылезает из своей компьютерной норы. Если бы Йонас не приготовил салат из овощей, соленый рис был бы единственной едой на ужин.
Этих двоих сложно назвать полноценными жильцами гостиницы, они никогда не были частью собравшейся здесь компании, которой заправляют Куки с Хайдрун со своими приспешниками-инженерами, а потому пустота в гостиничных коридорах и номерах продолжает играть фальшивую мелодию на моих старческих нервах, заставляя ворчать и проклинать эту неблагодарную девчонку, возомнившую себя мозговитым солдатом – ошибкой эволюции силовиков.
Тесса по определению не может обладать пытливым мозгом – в военных таких не берут, ведь чем больше солдат думает, тем сложнее ему исполнять приказы, а потому ее планы полны брешей и недостатков рассчитанных формул. Она действует на авось, на вдруг, на вполне вероятно. Мы этот способ уже проходили в лаборатории Стокгольма, тыча в вирус разными инструментами борьбы, руководствуясь методом проб и ошибок. И привело нас это ровно в настоящий момент со всеми сопутствующими обстоятельствами.
Я стараюсь делать вид, что ситуация с Тесс меня не беспокоит и мне наплевать, что она увела из-под моего носа ребят, которым я, кстати, жизни спас. Но хитро поглядывающая на меня Арси всем своим самоуверенным видом дает понять, что раскусила мой дискомфорт. Хотя мне особо не нужна компания – я редко становился частью их сборищ – факт того, что мои подопечные (и да! я таки назвал их так!) уже две недели отсутствуют в гостинице без каких-либо знаков о своем благополучии, все же напрягает.
А еще сегодня в обед раздались какие-то хлопки со стороны деревни, интуиция сразу повела меня в подвал, где мы копили арсенал последние десять лет. Я проверил боевые запасы и понял, что там не хватает динамитных шашек. Остается надеяться, что ребята не поотрывают себе конечности, ведомые приказом недокомандира поджигать нитроглицерин.
Я понимаю, что они пытаются помочь мне в исследованиях, и мне приятно осознавать их рвение опробовать мои теории. Но я видел ту БМП. И если у ребят нет такой же машины или крана, то тщетны их попытки. У таких машин центр тяжести специально занижен так, чтобы их невозможно было перевернуть в состоянии покоя. То, что хотели сделать ребята, невозможно.
Тесса разрушила царившую здесь идиллию ради глупой непроверенной затеи. В этом и разница между ученым и солдатом: я никогда не предприму эксперимент, не будучи уверенным хотя бы на шестьдесят процентов в его успехе. Тесса же в буквальном смысле лизнула палец, выставил его вперед и на этом основании сделала вывод, что они смогут потягаться в силе с зараженными. Не сделав подробных чертежей, ни экспериментальных моделей, ни пробного эксперимента, она увлекла глупую ребятню за своим командирским авторитетом, обнадежила их и обманом заставила рисковать собственными жизнями ради маловероятного предприятия.
Но я не отчаиваюсь. Урок, который извлекут ребята из всей этой затеи, будет болезненным и горьким, но все же уроком. Они поймут, что слепая вера в собственные способности не может привести к успеху. Победа требует нечто большего, чем просто рвение. Ну а когда ребят охватит злоба за провал, они спроецируют ее на виновника затеи и каждый получит по заслугам. Тесса в том числе. Все, что мне остается сделать, это терпеливо потягивать свой мятный чай и ждать возвращения заблудших овец, которые окончательно признают правоту науки. Тесса сама подтолкнет ребят в мои объятия.
– Вы слышите это? – голос Арси, произнесенный в плотной тишине, разорвал мои размышления и смакования скорой мести.
Арси оторвалась от экрана ноутбука и нахмурилась. Йонас вторил напарнице.
– Что-то скрипит снаружи? – сказал он, прислушиваясь.
Теперь и я услышал этот странный рокот.
– Как будто грузовик едет? – предположила Арси.
И тут мою спину прошиб пот. Это невозможно!
Озарение настигло и Арси. Она молнией выпрыгнула из кресла и подбежала к окну. Ее вечная тень – Йонас – последовал за ней.
– Это то, о чем я думаю? – радостно воскликнула Арси, разглядывая темноту за окнами.
Я медленно встал со стула, страшась того, что ждет за этим надвигающимся гулом. Рокот двигателя стал отчетливым, теперь его ни с чем не спутать.
– Черт возьми! У них получилось! – Йонас аж подпрыгнул от восторга.
– Кейн! Глянь! Они сделали это!
Под громкий стук бешено колотившегося сердца я подошел к огромному окну, выходящему на внешний двор с воротами. Нехотя и до сих пор желая поверить в то, что мой слух меня обманывает, я разглядел каждую деталь ночного пейзажа: пара уличных фонарей освещала многочисленные клумбы, огороженные каменными бортиками и заваленные толстыми снежными сугробами, аллея со скамейками и деревянными качелями, сосна в центре двора, которую девчонки ежегодно украшали гирляндами и игрушками и лишь в этом году изменили традиции ради плана Тессы. Ну а возле сосны, прямо как подарок на Рождество, стоял огромный темно-зеленый танк с длинной пушкой, из люка которого торчала улыбающаяся голова Тессы.
Прямо как удар под дых, от которого я перестал дышать, а сердце резко впрыснуло адреналин в кровь, который в ту же секунду пробежал по сосудам в шее и зажег кончики ушей ярким горячим пламенем.
Это невозможно!
– Пошли скорее! – с этими словами Арси потянула сутулого напарника к лестнице.
Как бы мне ни хотелось запереться сейчас в лаборатории, чтобы не слышать радостные визги ребят за окном, я все же проглотил свою надменность и последовал вниз. Потому что я уже ничего не мог поделать с победой Тессы и моим поражением – тому был весомый аргумент. Весомый и огромный, как чертов танк!
Я уверен, Тесса не оставит столь прекрасную и удачную возможность плюнуть мне в лицо, лишний раз подчеркнув военную мощь, как единственный эффективный атрибут в борьбе за человеческое выживание. Мысленно я уже готовился парировать ее самоуверенные реплики и даже разозлился на то, что эта девчонка заставляет меня чувствовать себя, как первокурсник на экзамене. Кто она вообще такая, чтобы я перед ней отчитывался?
Но первую волну позора вытерпеть придется. Потому что, как бы мне ни хотелось этого признавать, БМП для нас станет отправной точкой в поимке особи.
И все же в отличие от Арси с Йонасом я все делал неспешно: вышел в холл гостиной, задержался, чтоб вздохнуть, лениво натянул пальто и шарф, второй раз задержался у входной двери на минуту, набираясь смелости и терпения вынести хвастовство Тессы своим достижением, а также ее насмешки в стиле «без солдат я никчемен и труды мои бессмысленны».
Снаружи послышались восторженные возгласы, я сомкнул челюсти до хруста костей и открыл дверь.
Пронизывающий ветер тут же атаковал меня безжалостными порывами, бьющими по лицу армией остроконечных снежинок. Как и смех ребят, вылезших их Аякса и уже крутивших хоровод вокруг машины.
Прямо фальшиво дребезжащий мюзикл для моих и без того напряженных нервов.
– Желаем вам веселого Рождества,
Желаем вам веселого Рождества,
Желаем вам веселого Рождества,
И с Новым Годом!
Ребята пели и скакали вокруг машины, даже фригидная Арси и полуживой Йонас к ним присоединились, хотя были одеты не по погоде. Они шутили и смеялись, рассказывая взахлеб невероятную историю про план, который поначалу казался безуспешным, мол, копали не там, а потом он предложил, а потом она узнала, а потом мы решили… Над моими нервами свершалась медленная экзекуция, и я ничего не мог с этим поделать. Как и с уверенно смотрящим на меня дулом сорокамиллиметровой пушки, установленной на башне трехметрового бронированного зверя.
«Сдавайся!» – кричала БМП.
Наконец ребята направились к дверям гостиницы, радостно махая мне грязными варежками.
– Привет, Кейн! Соскучился по нам?
– Здорово, Кейн!
– Кейн, как поживаешь? Смотри, что у нас есть!
Они остановились, окружив меня, точно дети – плохого Санта Клауса, который вдруг взбунтовался и заставил самих детей сделать ему подарок. Грязные, вывалянные в глине, с измазанными лицами и почерневшими от слякоти одеждами. Я с трудом различал их под слоями грязи. Вот это, кажется, Ульрих с торчащими в разные стороны волосами. А может и Хайдрун, они одного роста. Вот этот с грязными мордами кроликов на варежках – мой сбежавший повар. А рядом какой-то леший, смахивающий на усатую Куки. Запах их немытых тел чуть не сбил меня с ног, но я не подал виду. Все-таки ребята сделали невозможное (притащили целый танк в гостиницу!), могу ведь и я приложить усилия сделать невозможное (сдержать рвотный позыв).
Тесса вышла вперед. Узнать Тессу посреди грязи несложно – она носит экипировку бойца спецназначения, которая бронированными пластинами придает ей характерные тяжелые остроугольные очертания. Не спорю, в экипировке бойца она выглядит профессионально и устрашающе, пусть даже вымазанная в грязи. Ребята сразу замолчали – первый признак того, что за ней признали авторитет.
Я расправил плечи и даже вздернул нос, заготавливая фразы в ответ на ее язвительные комментарии о трусости и малодушии ученых и доблести военных, воюющих посреди чудищ, пока я тут с бактериями развлекаюсь. Хотел бы я вернуться в прошлое и не тащить восьмидесятикилограммовое тело неблагодарной невежи на санях до гостиницы. Как тебе такое малодушие?
– Привет, Кейн, – сказала она.
– Тесса, – кивнул я.
– Мы тут клетку для твоего подопытного привезли. Она герметичная и гораздо быстрее наших ног.
Ребята переглянулись и хихикнули.
– Отлично, – произнес я сдержанно, сжимая кулаки.
Но дальше Тесса произнесла то, что свалило бы меня с ног похуже их кисло-тухлых ароматов, если бы я не был воспитан в строгой семье.
– Тогда скажи, что нам делать дальше. Мы без тебя не справимся.
Я так и задохнулся от нарастающего сопротивления, которое не нашло в конце своего пути логичный выход и атаковало онемением голосовые связки, чтобы поразить хоть какую-нибудь жертву. Краем глаза я увидел, как Томас довольный кивнул, Малик чуть улыбнулся, а остальные ребята перебегали глазами с меня на Тессу и обратно со скоростью десять движений за секунду, открыв при этом рты и ожидая кульминации нашего столкновения.
Тесса смотрела на меня взглядом командира, предлагающего перемирие на неопределенный срок, ожидая от меня аналогичного шага навстречу.
И тут я понял, что последние дни сам аккумулировал свой гнев на Тессу, сам придумывал ее реплики, сам же отвечал на них и, вообще, сам воображал наше словесное противостояние, хотя в реальности такого никогда не происходило. В тот самый первый день новости о мутации свалились на нее, как горная лавина на голову – неожиданно и ошеломительно. Она по-другому отреагировать и не могла – она сомневалась, искала слабые места в теории, всеми силами пыталась держаться за тот привычный старый мир, в котором родилась, который казался ей родным и близким, пусть подземным и губительным. Ее действия и слова объяснялись тем же нежеланием принимать новую форму мира, которую до сих пор спустя сорок лет не принял я. Так в чем же мое преимущество над ней, если мы оба объяты страхом перед неизвестным концом? Я вдруг увидел в Тесс проекцию самого себя, увидел в ней стремление идти ко мне навстречу, которое откликнулось в моей груди необъяснимым желанием протянуть ей руку в ответ, чтобы идти по этому неизведанному пути вместе.
Ведь бояться вместе не так страшно.
Вспомнив последние две недели, наполненные злостью на Тесс и раздражением от нарушения привычного уклада, я почувствовал себя глупцом. Уже второй раз Тесса доказала свою сообразительность, гораздо более скорую, нежели моя: она быстрее меня осознала и приняла тот факт, что мы все находимся в одной лодке и руль у нее один, за него не надо драться, но надо управлять им сообща, потому что вирус не одолеть силой или умом по отдельности. Лишь комбинация смекалки исследователя и бесстрашия солдата одолеют то, что подложила нам под дверь эволюция.
8 января 2072 года. 10:00
Томас
Вчера был потрясающий день! Давно мы не испытывали такого глубокого и даже мощного восторга от собственного достижения. Инженерный ум состязался с физической силой и вышел победителем! Благодаря нашему успеху с Аяксом, Рождество превратилось в самое настоящее празднество новой эпохи. Эпохи под названием «Начало конца».
Впервые за последние восемь лет я обрел твердую уверенность в том, что битва за жизнь человечества еще не проиграна, а даже в самом разгаре, потому что только сейчас мы начали предпринимать реальные попытки создать оружие против вируса. И флаг победы над ним мы понесем на нашем Аяксе – на нашей первой маленькой победе в войне!
Поначалу теория Кейна была лишь теорией, записанной на компьютерный диск. Но теперь, когда у нас есть самая настоящая боевая машина пехоты, у вируса просто нет шансов! Наши бесконечные посиделки в гостинице с постоянным поиском, чем бы таким полезным заняться, наконец подошли к концу. Теория Кейна обрела физическое тело, и теперь у нас был не просто план, набросанный мегабайтными чертежами, а самая настоящая деятельность!
После возвращения из деревни мы первым делом израсходовали сотню литров воды, чтобы избавиться от двухнедельной грязи. После этого мы разделились на две группы: первая помогала Свену готовить праздничный ужин, а вторая помогала Хайдрун наряжать сосну. С этим спасением Аякса мы пропустили ежегодную традицию празднования Нового года, но отныне, мне кажется, эта традиция перенесется на седьмое января!
Двухнедельные раскопки истощили нас настолько, что все празднование Нового года произошло комом. Мы достали несколько бутылок вина из погреба, Куки, как всегда, заставила нас написать желания на бумажку, сжечь под записанный на видео бой курантов 2030 года и выпить пепел. Хайдрун, как всегда, запаниковала, не дождалась, пока догорит бумажка и просто сожрала ее, запив вином. Не все дожили до ужина, сам Свен уснул прямо за праздничным столом, впервые не требуя от нас хвалебных отзывов в честь его стряпни.
Когда я засыпал на диване в фойе, последнее, что я вспомнил, была дружественная беседа моей сестренки с Кейном, которые вдруг сложили пики противостояния и даже нашли общий язык. С этой милой и такой воодушевляющей картиной перед глазами я провалился в сон.
Выспавшись и позавтракав, мы собрались в лаборатории Кейна, чтобы приступить ко второй части плана. Мне прямо не верится, что все это действительно происходит! Оглядывая ребят, я читаю аналогичный энтузиазм в их боевых и решительных взглядах. Казавшаяся невозможной задача по переворачиванию тридцатитонного бронированного зверя, внушила нам небывалую уверенность в своих человеческих силах. И теперь кажущаяся непосильной задача спасти человечество тоже обрела форму, стала ощутимой и главное – досягаемой.
– Итак, у нас есть бронированная клетка, и нам позарез надо засунуть туда жильца, – начал Ульрих, когда мы все собрались вокруг стола с голографическими лазерами, точно рыцари круглого стола.
– Прежде всего, обращаю ваше внимание на то, что внутренняя часть Аякса никак не готова к приему зараженного, – сказала Тесса.
– Да, нам надо разработать систему креплений, в которые мы заключим зараженного, – согласился Фабио.
– Но там же есть багажная сетка, – вставил Свен.
«Она недостаточно крепкая. Заменим буксирными тросами, которыми Аякс подвязали к снегоходам», – предложил Миша на языке жестов.
– Мы займемся этой частью! – сказал я за всех инженеров.
– Отлично. Зелибоба и Перчинка, на вас проверка герметичности Аякса. Помните, как запустить программу надува кабины? – спросила Тесса.
– Конечно! – закивали брат с сестрой.
– Как только проверите, езжайте на нефтяную станцию, запаситесь топливом. Кейн, на тебе рецепт присадочной очистки.
Кейн кивнул.
– Нефтяная станция под пристальным наблюдением Желявы. Нем нельзя светиться перед ними, – осторожно произнесла Перчинка.
– Падальщики накачали достаточно топлива на зиму. До марта они туда не сунутся – сугробы не позволят. Но проблема с Желявой актуальна. Нам необходимо оставаться невидимыми, – с этими словами Тесса взглянула на Арси. – Нужно перенастроить Фелин на Аяксе и на костюмах. Они до сих пор привязаны к электронной платформе Желявы. Сможешь создать наш собственный блок?
– Йонас сможет. Он у нас компьютерный технарь, – ответила любительница синих дредов.
Оставаться невидимками перед глазами Желявы вопрос первой важности. Если Генерал узнает, что кто-то проводит несанкционированные с ним исследования прямо под его носом да еще на его же оборудовании, тут же прибудет отряд бравых солдат и зачистит всю нашу маленькую вечеринку. Пока мы сидели в гостинице и глядели в микроскоп, мы были никому неинтересны. Однако, теперь у нас есть компьютерное оборудование и оружие с базы, и все это добро отслеживается Желявой автоматически.
Например, после того как мы перевернули Аякс, мы еще час бились над тем, как отсоединить его от Фелин. Потому что как только происходит запуск БМП в головной центр базы поступает сигнал об активации. И если костюмы и оружие отключить от системы было несложно – выдернуть пару-тройку проводов – то отключить Аякс от Фелин без следов взлома, к сожалению, невозможно. Провода между радаром и радиомаяком вшиты между бронированными пластинами, как самый ценный орган Аякса, по которому его даже мертвого можно отследить. Поэтому Тесс пришлось отключать эту систему через компьютер машины, ну а для этого, ее пришлось завести. Сигнал Аякса длился тридцать секунд, пока Тесса отключала систему слежения, и этот сигнал фиксируется в записях базы. Конечно, сигнал могут списать на сбой, но для самых дотошных мы все же оставили хлебную крошку.
В любом случае, прежде чем оправляться на охоту, нам необходимо оторваться от базы вместе с нехилым куском ее инвестиций. Об этом Тесса переживала больше всего. Мы втянулись в серьезные игры, а паранойю и упрямство Генерала Тесса под сомнение не ставила.
– Все датчики движения, тепловизоры, видеокамеры: все надо подвязать на нашу собственную платформу. Сможешь ее сделать? – Тесса хотела донести до Йонаса важность каждой детали оборудования.
