Виталий Аркадьевич Надыршин
Ошибка императора. Война
– Однако, ваша светлость, ни верховного визиря, ни его министра по иностранным делам Фуада Эфенди, ни других важных лиц что-то не видно на причале. Странно… Договаривались же с Фуадом… Этот министр – личность опасная. Нас, русских, не любит, к французам тянется. Сильно будет мешать нам в переговорах. У них там, ваша светлость, в правительстве закулисная борьба между собой. Великий визирь Дамат Мехмед Али-паша держит сторону англичан, а Фуад Эфенди предпочитает, как я уже сказал, французов. Так что мы им как кость в горле, вот и не рады они нам.
Меншиков недовольно хмыкнул. Корнилов пробурчал:
– Турки, господа, много раз биты нами, им и без своих распрей не приходится радоваться нашему прибытию.
– Вот то-то же, Владимир Алексеевич. Поди, опять англичане руку приложили. Видимо, верховный визирь запретил Фуаду Эфенди встречать нас, иль ещё есть какая причина, – со злостью произнёс Озеров.
– Наверняка, – согласился адмирал.
С кормы подали второй канат, затем продольный шпринт. Судно медленно привалило к причалу. Бортовые кранцы погасили инерцию, корабль слегка вздрогнул и замер.
За кормой «Громоносца» пришвартовался «Грозный».
Забегая вперёд, хочется сказать, что жизнь обоих кораблей закончится в Севастополе в августе 1855 года. Почему?..
Севастополь совсем скоро подвергнется нападению неприятеля. Корабли Черноморского флота совершат последний подвиг: своими мачтами, выступающими из воды, они перекроют вход в главную бухту города.
Когда корабли уходили под воду, из их пустот наружу вырывался воздух, звук которого напоминал стоны обречённых на смерть людей. Жители города плакали на берегу, провожая их в последний путь. Но это будет позже…
А пока середина февраля 1853 года. Русскую делегацию во главе с князем Меншиковым встречают христиане, живущие в Турции. Радостные крики, улыбки, ликование…
Меншиков сошёл на берег. Его встречала пёстрая от разноцветья одежд ликующая толпа, которая издавала возгласы, очень похожие на русское «Ура!» Шум, крики… Казалось, сметая всё на своём пути, толпа вот-вот ринется к русскому послу. Однако турецкие полицейские зорко следили за порядком: где кулаком, где ногой они отгоняли от русской делегации особо рьяных встречающих.
Меншиков приветственно поднял руки вверх. То же сделали и остальные члены делегации.
Выбравшись, наконец, из толпы, делегация направилась в сторону русского посольства; все были возбуждены от неожиданно тёплой встречи простым народом.
Генерал Непокойчицкий шёл среди ликующих людей, гордо поглаживая свои усы. Он представлял, что идёт по плацу, а солдаты его корпуса встречают своего командующего после победы над врагом. Какой?.. Генерал не задумывался. Заодно он решил поинтересоваться у Озерова по поводу разноцветности одежды так бурно встречающих русскую делегацию людей. И дипломат пояснил:
– Здесь, в Турции, существует строгая цветная иерархия. Каждый не местный народ имеет свой цвет одежды: евреям положен голубой цвет; армянам – коричневый; грекам – черный. Эти цвета строго соблюдаются и в окраске обуви. Великой милостью считается разрешение султана, кому из этих народностей носить одежду жёлтого цвета.
– Бред какой-то… – пробурчал генерал.
Недалеко от командующего корпусом шёл лейтенант Аниканов. И его распирало от гордости, и он так же, как генерал, от удовольствия поглаживал свои аккуратные усики. И только Меншиков шагал с недовольным выражением лица, бормоча:
– Посла великой страны должны встречать первые лица.
Идущий рядом с князем Корнилов тоже недовольно высказался:
– Они тем самым выказывают неуважение к России, ваша светлость.
Ситуацию разъяснил Озеров:
– Здесь, господа, другое гостеприимство. У турок не принято, как у нас, русских, встречать гостей с хлебом и солью. Они боятся прежде всего обеспокоить гостя. Вот завтра, поверьте, ваше сиятельство, султан обязательно пришлёт к вам своего главного церемониймейстера с поздравлениями.
– Возможно… Однако, как у нас принято говорить, дорога ложка к обеду. Басурманы, что ещё сказать… – и, не стесняясь находившихся рядом турецких чиновников, светлейший князь в сердцах произнёс: – Я изучил нравы Востока. Уступки и разные там поблажки они принимают за слабость. Всё здесь переделаю по-своему…
Турецкий переводчик перевёл слова посла. Чиновники из свиты, как с той, так и с другой стороны, огорчённо вздохнули.
Озеров не ошибся. Ближе к обеду следующего дня адъютант доложил князю о прибытии посланника от султана.
– Пусть ждет, неча баловать.
– Там ещё греческий патриарх со Святой Горы просит вашу светлость об аудиенции, не прикажете поначалу принять святого отца?
Присутствующий в кабинете светлейшего князя Александр Озеров порекомендовал Меншикову принять сначала патриарха:
– Осмелюсь высказать моё мнение, ваша светлость, афонские монахи с надеждою смотрят на нас, русских, защитников веры христианской. Весьма лестно будет для них, коль вы отдадите им предпочтение, прежде чем принять турецкого посланника. Уважить их, ваша светлость, надо бы.
Меншиков вопросительно посмотрел на Озерова и, не скрывая неприязни, произнёс:
– Я и наших-то монахов не шибко жалую, а эти, афонские, – интриганы и попрошайки. Там, поди, и русских-то иноков не осталось… Греки сплошные… Нет, не хочу их видеть. У нас с вами и без того дел по горло.
– Обидится архиепископ Синайский Константин, ваша светлость. Российским интересам сей старец весьма способствует, пострадал даже за это.
Меншиков не ответил и, словно отгоняя назойливую муху, отмахнулся.
Адъютант удалился. Вздохнув, недовольно покачивая головой, вместе с ним вышел и Озеров. Неудобную ситуацию надо было как-то решать.
Продержав турецкого посланника около часа, Меншиков наконец-то принял его, предварительно позвав переводчика.
Благообразного вида, среднего роста, в тюрбане и в халате, по-восточному расписанном серебряной нитью, посланник произвёл на русского посла благоприятное впечатление. Александр Сергеевич даже пожалел, что заставил турка так долго ждать.
Почтительно поклонившись послу, церемониймейстер забормотал приветственные слова, и переводчик тут же их стал переводить. Причём суетливый и словоохотливый грек то ли нарочно, то ли по неопытности говорил слишком громко, заглушая турка, который поначалу косо поглядывал на драгомана[43], а затем, прервавшись, что-то ему со злостью сказал. Грек кивнул, начал говорить тише, но вскоре, увлёкшись своей важной ролью, опять повысил голос. Турок занервничал.
Аудиенция прошла сумбурно, не помогли даже витиеватые, в восточном духе, слова султанского посланника, сравнивающего русского царя и с солнцем, и с небом, и со львом…
Меншикова так и подмывало остановить этот поток лести и спросить у турка: а где же место самого султана, коль русский царь в их глазах обладает всеми этими достоинствами, а солнце и небо его крёстные? А турок всё не унимался…
Меншиков демонстративно зевнул. Устал от потока лести и грек. Восточная лесть – атрибут общения и ровным счётом ничего не значит: сегодня ты царь царей, а завтра – никто, голова твоя с высунутым языком будет торчать на заборе султанского дворца.
Наконец Меншикову все это надоело. Он резко сказал посланнику султана:
– А что-то я не вижу великого визиря, на крайний случай – его министра. Как его?.. – переспросил князь у Озерова.
– Фуад Эфенди, ваше высокопревосходительство.
– Вот-вот, его самого.
На бестактность русского посла, нарушающего дипломатический протокол, султанский церемониймейстер, по крайней мере, внешне, не обратил внимания. Сделав очередной поклон, он спокойно произнёс:
– Высокопочтимый Фуад Эфенди нижайше просит извинить его, но он не может прийти по причине своего плохого самочувствия. Он будет безмерно счастлив видеть вашу светлость у себя в любое удобное для вас время.
– Как может плохо чувствовать себя Эфенди, коль вчера я его видел в добром здравии? Он обещал встретить русского посланника, – насмешливо вставил Озеров.
Турок высоко вознёс кверху обе руки и загадочно ответил:
– Аллах велик, не нам, ничтожным, знать его планы.
– Аллах-то здесь при чём? Своим неуважением к русскому послу вы нанесли оскорбление России. Так и передайте это уважаемому великому визирю Мехмед Али-паше, – запальчиво произнёс Озеров.
Меншиков встрепенулся и требовательно произнёс:
– Передайте своему визирю, что я весьма недоволен сим обстоятельством и требую наказать министра.
В ответ на оскорбительное требование посла церемониймейстер поклонился, а затем, не поднимая головы, попятился к выходу. Аудиенция закончена.
Светлейший князь игнорировал министра иностранных дел Фуада Эфенди и демонстративно не стал наносить ему визит. Более того, даже приличествующее в таких случаях письменное извещение о своём прибытии и желании иметь аудиенцию у султана князь отказался посылать. Это был дипломатический скандал…
Наслышанный о недовольстве чрезвычайного посла России, великий визирь не преминул воспользоваться этим скандалом. Уже через пару дней случилось нечто небывалое: министр Фуад Эфенди, якобы оскорблённый оказанным ему невниманием, неожиданно самостоятельно подал в отставку.
Озеров так прокомментировал это событие Меншикову.
– Ваши слова не пустой звук для султана – уважает. Теперь у них новый министр – Рифаат-паша. Пора, видимо, договариваться с визирем о встрече, ваша светлость.
Спустя несколько дней Меншиков посетил великого визиря Дамат Мехмед Али-пашу.
Князь умышленно не сделал из своего посещения пышного события: повседневный мундир, сабля с потёртым темляком сбоку, неброская карета, запряжённая всего двумя лошадьми…
Сопровождали посла только Корнилов, Непокойчицкий, Озеров, грек-переводчик и адъютант Аниканов. Именно этого адъютанта князь специально взял с собой, чтобы тот передал своему покровителю, графу Нессельроде, весь разговор с визирем.
Визиря о визите предупредили заранее, но и здесь Меншиков не удержался и указал время прибытия «с утра до полудня».
– Ничего, пусть ждёт, – в ответ на немой вопрос Озерова пробурчал светлейший князь.
– Обидится, – уверенно заявил Озеров. – Мехмед Али женат на дочери султана Махмуда II, к тому же нет и полгода, как он стал великим визирем. Опыта у него маловато, боюсь, не поймёт подобное наше поведение. Протокол мы уже нарушили, не посетив Фуада, а тут опять оскорбление… Не перегибаем ли палку, ваша светлость?
– Переживёт… – отмахнулся Меншиков.
Визирь принял русского посла сидя, даже не привстал с подушек. Меншиков насупился.
– Так принято у мусульман-староверов, ваша светлость, не обижайтесь, – успел шепнуть Озеров. – Правоверные-староверы перед гяурами[44] не встают.
Дамат Мехмет Али расплылся в улыбке и очень почтительно произнёс:
– Хош гельдин.
Грек тут же перевёл:
– Добро пожаловать.
Переговоры прошли без особых трений, договорились о составе делегации, о перечне вопросов, которые необходимо было обсудить, но вот о дате визита долго спорили. Меншиков хотел, как и с визитом визиря, появиться во дворце, не предупреждая о своём визите. Мехмету Али пришлось долго уговаривать русского посла не делать этого. На предложения русского посла больше похожие на требования, визирь терпеливо твердил:
– Так не принято у нас, уважаемый паша, великопочтимый султан должен знать о визите гостей заранее.
В конце концов, светлейший князь согласился, но наотрез отказался при входе в тронный зал поклониться султану.
Визирь тяжело вздохнул, хотел было уже недовольно произнести, что встреча в таком случае отменяется, но неожиданно, загадочно улыбнувшись, согласился с требованием посла.
Меншиков победно посмотрел на Озерова: знай, мол, наших! Дату встречи согласовали быстро.
В начале марта, в оговоренный день, Меншиков направился к дворцу султана. Было ветрено и прохладно. Над городом плыли рваные облака. Солнце урывками показывалось посреди туч. Наступал час полудня.
Недалеко от дворца в небольшом уютном заливе, покачиваясь на волнах, в окружении дворцовых лодок, сверкая позолоченными деталями рангоута, стоял парадный с красивыми обводами, видимо, султанский галиот. Совсем недалеко от главных ворот высился огромный фонтан мавританской архитектуры, за ним – дворцовая набережная и мощные, но одряхлевшие от времени стены Константинополя.
Турецкие вельможи, встречающие делегацию у главного входа, монументальной арки с двумя высокими башенками по бокам, несмотря на тёплые халаты, продрогли.
Они недовольно прохаживались вдоль высокой стены, почти не общаясь между собой, и каждый что-то тихо бормотал себе под нос. Русская делегация запаздывала, и сильно.
Но вот послышался цокот большого количества копыт по булыжной мостовой. «Русские?!..» – с облегчением вздохнули турецкие сановники.
Чтобы придать большую значимость своему визиту, светлейший князь прибыл в сераль[45], прихватив с собой почти всю, прямо скажем, немаленькую делегацию. Более десятка карет запрудили пространство перед аркой дворцового входа.
Едва Меншиков покинул карету, как турки почтительно склонили перед русским послом головы. Выслушав положенные в таких случаях приветствия, делегация вошла на обширную территорию дворцового комплекса, направляясь в сторону зала Дивана. В это время муэдзины со всех минаретов заунывным напевом стали созывать правоверных к полуденной молитве.
Как по команде, турки опустились на колени. Намаз – дело святое. Русская делегация скромно отошла в сторону и терпеливо ожидала, пока правоверные закончат общение с Аллахом.
Через некоторое время Меншиков и сопровождавшие его адмирал Корнилов, генерал Непокойчицкий, Озеров, адъютант Аникеев и переводчик-грек подошли к дверям зала Дивана. Повсюду горели свечи, аромат которых приятно щекотал ноздри.
Остальные члены делегации вместе с турецкими министрами разбились на кучки и о чём-то стали беседовать. По крайней мере, они оживлённо жестикулировали руками, похлопывали друг друга по плечам и вежливо улыбались.
Двое слуг торжественно открыли дверь, ведущую в тронный зал султана. Напротив двери, у противоположной стены зала, в окружении нескольких ближайших сановников был виден сам султан – Абдул Меджид I, восседавший на троне.
Князь в недоумении остановился. Дверь была настолько низкой, что войти высокому человеку вовнутрь и при этом не согнуться, то есть поклониться, было невозможно.
На лице великого визиря промелькнула злорадная ухмылка.
Меншиков вопросительно посмотрел на Озерова. Тот непонимающе пожал плечами. Недолго думая, князь развернулся и задом вошёл в зал. Все ахнули!
Визирь сокрушённо покачал головой и печально вздохнул.
Ближайший к нему вельможа, наклонившись к уху визиря, прошептал:
– Зря переделывали вход, уважаемый Мехмед-Али. Этот долговязый шайтан русский, как видишь, всё равно нашёл выход, не склонил голову перед султаном. Висеть бы ей на стене сераля…
– Сие теперь невозможно. Как бы наши головы не торчали на стене, – пробурчал визирь.
При виде посла, идущего задом, султан удивлённо взглянул на своего визиря, однако промолчал: к нему приближался Меншиков.
Нарушив обычай, султан неожиданно, вызвав удивление придворных, поднялся и сделал два шага навстречу русскому послу, затем по-европейски подал руку Меншикову. Рукопожатие тридцатилетнего султана было поначалу слабым, однако, почувствовав упругость посольской руки, султан напрягся и, как мог, сдавил ладонь князя. Оба взглянули друг на друга, и едва заметная улыбка тронула их лица. Султан приветливо махнул рукой в сторону диванов, предлагая гостю сесть.
Озеров облегчённо вздохнул. «Начало обнадёживающее…» – мелькнула у него мысль. Вместе с переводчиком он встал рядом с Меншиковым, с другой стороны – адъютант.
В зале воцарилась тишина. Меншиков испытующе разглядывал государя некогда великой Османской империи. Лицо его было хмуро и напряжённо.
По протоколу первым должен приветствовать султана гость. Однако князь молчал. У Озерова мелькнула тревожная мысль: «Не дай Бог, князь взбрыкнёт, повернётся и уйдёт. Встреча будет провалена».
Пауза затянулась. Меншиков продолжал молчать. Обстановка накалялась.
Выручил султан: он хоть и вымученно, но улыбнулся. Грек-переводчик приготовился к исполнению своих обязанностей и слегка выступил вперёд.
Султан воздел обе руки вверх.
– Я приветствую вас, дорогой посол, на нашей земле, дарованной нам нашими предками. Слава Аллаху, трудный путь по зимнему неспокойному Чёрному морю мой почтенный гость закончил благополучно. Пусть и дальше светлейшему князю сопутствует удача. Переводчик перевёл.
Среди свиты прошелся вздох облегчения.
Меншиков небрежно закинул ногу на ногу, не спеша расправил полы своего мундира, изобразил улыбку и степенно произнёс:
– Благодарю, ваше величество! Вы весьма правильно подметили, что море – Чёрное, оно и в самом деле неспокойное. Но Господь наш, Иисус Христос, направил нас на путь истинный совсем не зря. Обиды вы вершите у себя в государстве, ваше величество. Над людьми, верой преданным нам, христианам, притеснения разные чините. Государь-император наш крайне недоволен поведением слуг вашего величества.
Несмотря на ранее данное обещание Порты, вопрос о святых местах так и не решён, ваше величество. Ключи от Храма Господня переданы католикам, а не православным христианам, коих в вашем государстве около двенадцати миллионов. Почему?.. Грех это, большой грех, ваше величество.
Интонация Меншикова была не резкой, но и мягкой её тоже нельзя было назвать. По сути, князь отчитывал государя великой Османской империи как неразумного ребенка, совершившего непристойный поступок. Так с султаном еще никто не разговаривал.
Присутствующие опять напряглись. О соблюдении дальнейших пунктов оговоренного протокола визита уже не могло быть и речи.
– Рискует князь, рискует. Не принято в таком тоне говорить здесь. Турки могут просто вышвырнуть нас отсюда, – прошептал на ухо Корнилову Озеров. Адмирал пожал плечами.
Но посол не рисковал. Меншиков твердо усвоил, что император не удовлетворится частичными уступками турок, что в Константинополе, как советовал император, следует разговаривать в резком тоне, не исключено, в крайнем случае, и выставить ультиматум. Более того, из разговора с императором перед самым отъездом из столицы князь уловил, пусть не явно, высказанную мысль государя о желательном разрыве отношений с Портой и запомнил повторенную им дважды фразу: «Не бойтесь, князь, идти с турками на разрыв отношений…» И это давало Меншикову большой простор в действиях.
И опять султан разрядил обстановку. В полной тишине совсем тихо раздался его голос:
– Если бы люди не делали грехов, мир давно перестал бы существовать, уважаемый князь. Слова ваши больно терзают моё сердце. Ваше чистосердечие сняло завесу с моих глаз. Претензии к слугам Аллаха, – султан строго посмотрел в сторону своей свиты, – будут мною рассмотрены. Я издам соответствующий фирмам[46], не сомневайтесь, уважаемый посол. Но и у моих подданных есть к вам, светлейший князь, претензии.
Султан едва заметным движением бровей подал знак великому визирю. Тот сделал шаг вперёд и, глядя на русского посла, начал свою витиеватую речь:
– Наш мудрый повелитель султан Абдул Меджид I, да светится имя его на небесах, учит нас, подданных, что к русскому государю царю Николаю надо относиться с чувством глубокого уважения и любви. Однако мы не видим с вашей стороны того же. По нашим сведениям, к нашим границам в Молдавии вы собираетесь приблизить свои дивизии. Зачем?.. Не совместимы эти действия с чувствами обоюдного уважения.
Ты, высокопочтимый князь, говоришь о святых местах, дорогих твоему сердцу, якобы мы народ христианский притесняем… Но своими действиями твой государь не только не решит этих проблем, наоборот – ухудшит. Аллах всё видит, он защитит нас.
Меншиков чуть не подпрыгнул от такой лжи. Топнув ногой, он грозно произнёс:
– Почему так говоришь, визирь? Зачем Всевышнего вспоминаешь? Мы, что ли, с французами договариваемся по поводу ключей от Храма Господня, мы, что ли, перекрыли проливы для наших кораблей, мы, что ли, пляшем под английскую дудку? Не мы ли вам постоянно предлагаем условия для выгодной обеим странам торговли?
А что ваше величество скажет, – с гневом произнёс Меншиков, устремив свой взгляд на султана, – на то, что Франция в конце лета того года подвела под стены Константинополя 90-пушечный корабль? Как это понимать, ваше величество? Это же грубейшее нарушение Лондонской конвенции. Босфор и Дарданеллы в мирное время должны быть закрыты для военных кораблей. Но вы молчите!..
– Ваша светлость, – прошептал на ухо Меншикову Озеров. – Говорите помедленнее, переводчик не успевает переводить.
Разгорячённый князь бросил недовольный взгляд в сторону грека и… успокоился, а затем уже более спокойным голосом приказал:
– Антон Дмитриевич, вручите визирю меморандум с нашими требованиями.
Визирь взял документ, бегло его просмотрел и стал что-то шептать на ухо султану. Тот нахмурился, губы его скривились, и он стал кивать головой.
Меншиков неожиданно встал с дивана, принял официальную позу и громко произнёс:
– И знайте, ваше величество, Россия, коль вы не примете мер к решению поставленных вопросов, не остановится ни перед какими мерами, которые ей подскажет реальность.
При переводе последних слов князя губы грека-переводчика расплылись в довольной улыбке.
Султан же при этом скривился ещё больше. Он что-то зло бросил великому визирю и резко встал с дивана. Затем, обращаясь к Меншикову, произнес:
– Всемогущий Аллах всегда прислоняется к своему любимому народу в трудные времена, он и сейчас с нами и обязательно подскажет нам, правоверным, нужное решение. Дайте нам время, уважаемый князь. А пока примите наши скромные дары в знак полного к вам уважения, дорогой посол.
За спинами султанской свиты раскрылась дверь, и оттуда вышли трое слуг с подарками в руках. Один из слуг нёс медную вазу тонкой чеканки, на которой были выгравированы виды Константинополя и пролива Босфор.
С поклонами слуги положили подарки у ног Меншикова. Князь сухо поблагодарил султана и тут же обратился к нему с просьбой впредь принимать его, Меншикова, без предварительного особого доклада.
Султан был несколько смущён сухостью благодарности и просьбой русского посла. Из его витиеватой речи Меншиков и его свита, однако, поняли, что султан что-нибудь придумает, дабы не обидеть дорогого гостя.
На этом аудиенция была закончена, и русская делегация покинула дворец султана.
Едва за русскими закрылась дверь, визирь Мехмед Али произнёс:
– Нахождение в свите посла сразу двух командиров разных войск, которые в случае войны первыми выступят против Порты, вызывает беспокойство, мой господин. Зачем они здесь? Шпионят?
Султан не ответил.
– К нам поступают донесения паши[47] крепости Чана-Кале, – продолжил визирь. – Его разведчики сообщают, что в Мраморном море постепенно скапливаются флота Англии и Франции и число их кораблей постоянно растёт. Для каких целей они там стоят? Купцы говорят также, что и возле Мальты видели иноземные фрегаты… Нет, до прибытия сэра Стратфорда нам надо по возможности тянуть переговоры с русскими. Вполне возможно, и не придётся исполнять их требования.
Нервно перебирая чётки, султан произнёс:
– Флот в Мраморном море, возле Мальты… Это может многое означать. Хорошо, Мехмед-Али, дождёмся английского посла. А пока не оставляйте русских ни на минуту без надзора…
До конца марта 1853 года турецкие власти всячески ублажали русскую делегацию. Бесконечные переговоры, совместные обеды, плавно переходящие в вечерние трапезы с танцами живота прекрасных турчанок, прогулки на лодках по Босфору…
Турецкие чиновники вели себя на переговорах, как того требовал русский посол, весьма уважительно. Они соглашались почти по всем пунктам выставленных Меншиковым условий, но никаких документов при этом не подписывали.
Новый министр иностранных дел, проевропейски настроенный дипломат Мустафа Решид-паша в свои пятьдесят три года успел побывать на многих ответственных государственных постах, в том числе он был послом во Франции и Великобритании. Министр, всячески затягивая переговоры, как мог, сглаживал острые моменты в спорах при обсуждении того или иного вопроса.
«Аллах велик, как велики и дела его на земле нашей. Не стоит, господа, нам поспешно принимать решения, дабы не ответствовать потом перед Всевышним. Бросая бумеранг поступков, заранее надо думать, как будешь ловить бумеранг последствий. Не будем, господа, торопиться», – часто повторял он, поглаживая бороду и вознося руки к небу.
В присутствии членов русской делегации министр не раз критиковал некоторые высказывания английских политиков в отношении и Франции, и России, чем заслужил некоторое доверие князя Меншикова. Решид-паша, с его слов, не верил и во взаимные недружелюбные отзывы друг о друге английских и французских министров. Но это недоверие он скрывал от Меншикова.
Решид-паша был дальновидным и достаточно умным политиком, а потому знал, что слабая Турция в конце концов станет разменной монетой в отношениях англичан, французов и России. Учитывая всю бурную историю отношений своей страны с Россией, он стремился упрочить франко-английские отношения в ущерб русским, так как это, на его взгляд, было более полезно Османской империи.
Наконец, в первых числах апреля корабль британского флота бросил якорь в Босфоре. В Константинополь вернулся давно ожидаемый турками английский посол лорд Рэдклиф. Он привёз с собой инструкции, как Турции вести себя с русским послом. Один из пунктов требовал от турецкого правительства благоразумия и полного доверия к советам и рекомендациям британского посла.
Рэдклиф был искусным дипломатом, но, как говорили многие дипломаты, с тяжелым характером. И в Париже, и в России лорда в качестве посла видеть не желали. Ещё лет двадцать назад царь Николай весьма настойчиво отклонил назначение Рэдклифа послом в Петербург. И пришлось тогда английскому дипломату ехать в Турцию, где, кстати, позже он приобрёл большой авторитет у местной элиты и даже султана.
Уже на следующий день Рэдклиф встретился с Решид-пашой в его загородном доме. Министр встретил англичанина сидя на софе, поджав под себя ноги. Он курил длинный чубук, опирая его конец на бронзовую подставку. Из узорчатых окон пробивался слабый дневной свет. Тихо-тихо звучала заунывная восточная мелодия. В помещении был полумрак, пахло сладковатым табаком, смешанным с запахом благовоний, горели свечи. Под самыми окнами шумели волны Босфора, да так близко, что при сильных порывах ветра отдельные брызги залетали в комнату. Свечи в этот момент, как по команде, начинали трепетать.
Гость устроился на софе напротив. Перед мужчинами располагался невысокий стол, на котором стояла большая плоская ваза, заполненная фруктами, сладостями, рядом – графины с шербетами…
Появился мальчик-чубукчи с разожжённым чубуком такой же длины, как и у хозяина. За мальчишкой возник слуга постарше с подносом, на котором стоял бронзовый чайник, инкрустированный тонкой чеканкой и местами покрытый эмалью зелёного цвета. Вокруг него рядком стояли стеклянные, невысокие стаканчики. Посол вежливо отказался от чубука и дал знак слуге налить в стаканчик чаю.
– Скучал, очень скучал по вашему чаю и вкусному кофе в Лондоне, ваше сиятельство. Как вы, турки, их завариваете?..
Министр вначале витиевато поздравил английского посла с присвоением ему звания лорда, не забыв также высказать здравицу в честь королевы Виктории, а затем ответил на его вопрос:
– Ну, кофе, положим, и у вас, милорд, прекрасно готовят. А как мы завариваем чай?!.. Мы кипятим воду вместе с чаем несколько минут, чего не делаете вы, англичане. Я вас лично, сэр, научу этому. Дело нехитрое.
На этом протокольная часть закончилась, и они приступили к делу.
Рэдклиф ознакомил министра с предложениями своего правительства относительно положения дел в Турции, как его видят в Европе, и заверил министра в полной британской поддержке.
– В случае критической ситуации для Турции, – добавил лорд Рэдклиф, – стоящий в Средиземном море британский флот, вполне возможно, придёт на помощь султану. Всё зависит от ситуации на тот момент. Но хочу вас заверить: вам не о чем беспокоиться, уважаемый Решид-паша.
В ответ на это министр ознакомил английского посла с требованиями князя Меншикова.
Как опытный дипломат, Рэдклиф сразу определил в них две разные зоны конфликта. Первая проблема – старые противоречия по поводу святых мест. Кто: католики или православные имеют преимущественные права на гробницу Богородицы? Православный или католик должен быть привратником при храме? Кто обладает привилегией чинить купол Храма Гроба Господня?
Рэдклиф закурил сигару, затем мастерски выпустил сочное кольцо дыма и, возвращая листы с русским меморандумом, лениво произнёс:
– Сии вопросы, дорогой Решид-паша, весьма мелкие, они никоим образом не грозят вашей стране неприятностями. Вы уж постарайтесь найти по ним общий язык и с русскими, и с французами. А вот вторая проблема, ваше сиятельство, – главная проблема. Россия, как я вижу, требует исключительного права на защиту православных подданных султана.
– Которых в Турции немало, около двенадцати миллионов, – с интересом наблюдая за расплывавшимся над головой англичанина кольцом, пробурчал визирь.
– Надеюсь, вы понимаете, что это огромная сила, объединённая религиозным фанатизмом? А что такое защита? Это военное вмешательство в случае конфликта. И эти миллионы христиан ударят вам в спину.
Сказав это, посол опять выдохнул кольцо дыма.
– Это так, милорд, – не отвлекаясь на баловство гостя, произнёс министр. – Однако в Кючук-Кайнарджийском договоре от 1774 года и в последующем Адрианопольском 1829 года есть пункт, который даёт России полное право заботиться о православных и выдвигать Османской империи возражения в случае необходимости. Канцлер Нессельроде постоянно нам об этом напоминает, а князь Меншиков на переговорах просто грубо требует.
Англичанин снисходительно, но с жёсткими нотками в голосе успокоил визиря:
– Неужели вы, паша, не привыкли к подобным угрозам русских? Ну, погрозят-погрозят, на том и успокоятся. В конце концов, если бы хотели, давно бы заставили вас смириться. Вы же старый дипломат, ваша светлость, должны об этом знать.
– Пустые угрозы?!.. Позвольте не согласиться, сэр! Что-то я этого не заметил, судя по всем предыдущим войнам, – совсем тихо и с недовольством произнёс Решид-паша.
– А вот по поводу прав России по этим договорам, – не обращая внимания на раздражение министра, продолжил Рэдклиф, – они действительно законны! Эти права моё правительство тоже признаёт за царём Николаем.
В это время открылась дверь. Вошёл слуга. Он поставил на стол очередной чайник с горячим чаем, забрал остывший, бросил взгляд на нетронутую вазу с фруктами и, не проронив ни слова, удалился.
