Виталий Аркадьевич Надыршин
Ошибка императора. Война
Восточная война была в самом разгаре. Осада непокорённого Севастополя, героизм солдат с обеих сторон, воровство союзнических интендантских служб, неумелые действия командования занимали целые полосы газет и журналов.
И пресса, как в Англии, так и в Европе, вскоре всё реже и реже будет вспоминать бездарные морские походы своих эскадр в Россию, а обоюдные претензии морского ведомства и английского истеблишмента постепенно забудутся. Не до этого…
А мы, читатель, перенесёмся с вами в Тихий океан, к фрегату «Аврора». Экипаж корабля с честью выдержал тяжелейший проход мыса Горн, избежал плена в порту Кальяо и теперь был на подходе к заливу Де-Кастри – конечному пункту своего нелёгкого плавания.
Часть третья
И снова «Аврора»
Моря и океаны… Кто бы что ни говорил о них, прежде всего надо сказать о Тихом океане. Если у вас, дорогой читатель, под боком, скажем, случайно окажется глобус или карта, убедитесь: Тихий океан занимает треть всей земной поверхности, и на его долю приходится половина водной массы, существующей на Земле. На огромном пространстве этого океана могла бы разместиться вся суша Земли: материки, острова, и ещё бы осталось свободное место.
Нет точных сведений о том, сколько в этом водном безбрежье из-за страшных ураганов потонуло кораблей и погребено в солёной океанской воде людских жизней; известно лишь, что очень и очень много…
Тогда почему Тихий?..
Тихим его в начале XVI века назвал португальский мореплаватель Фернан Магеллан. Когда он на каравелле «Тринидад» в сопровождение ещё двух парусных судов вошёл в неизвестное ранее безбрежное водное пространство, то был приятно удивлён: при попутном ветре стояли тихие спокойные дни и великолепные звёздные ночи. Вот тогда Магеллан и выбрал для этих вод (с записью в вахтенном журнале) название El Mare Pacifico, Тихое море. Правда, вскоре экспедиция попала в полосу штормов, но запись в журнале своё дело сделала: океан (как потом выяснилось) так и остался в дальнейшем Тихим…
Вот такой «тихий» океан и пересекал наш корабль «Аврора»…
Два не самых лёгких месяца перехода фрегата «Аврора» из порта Кальяо остались позади. И вот ближе к цели, словно в благодарность за мужество экипажа, установилась тихая погода, морская гладь заблестела солнечными искорками, вызывая в душе уставших моряков чувство благодушия и спокойствия.
Однако к морской глади моряки всегда относились как к чему-то тайному и неизведанному, понимая, что человек никогда не сможет до конца познать сию любезность морского царя. А потому моряки и даже убелённые сединами капитаны старались отблагодарить могущественного повелителя волн, бросая в воду монеты. Правда, это не всегда помогало: неожиданно налетал ураган, появлялись громадные волны, и они, словно щепку, подбрасывали корабль до небес и с шумом бросали его вниз… И тогда матросы гневно бурчали в адрес капитана: «Мало дал, пожадничал…»
На этот раз командир «Авроры», видимо, по-царски отблагодарил царя морского: какой уж день стояла прекрасная погода. До самого горизонта, насколько хватало взора, простиралась зеркальная океанская поверхность, и где-то там, далеко-далеко, у самого горизонта, смыкалась с небом.
Диск солнца медленно уходил на запад. Попутный ветер гнал фрегат «Аврора» на восток.
Необозримое пространство вокруг, полное отсутствие каких-либо целей в пределах видимости, негромкое завывание ветра в верхних реях мачт, отсутствие ряби и пены на гребнях волн – всё это создавало иллюзию отсутствия движения корабля. И только брызги да шипящий шум воды, разрезаемой форштевнем, указывали на то, что корабль не стоит, движется.
На шканцах у самого борта находились двое: помощник вахтенного офицера гардемарин Григорий Аниканов и судовой иеромонах Иона. Поодаль от них, рядом с тумбой судового магнитного компаса, стоял вахтенный офицер лейтенант князь Александр Максутов. У штурвала, безбожно зевая и переминаясь с ноги на ногу, – двое матросов-рулевых. Вахта подходила к концу.
Аниканов священнодействовал с секстантом[77], определяя высоту солнечного диска над горизонтом. Иеромонах, облокотившись на планширь, с уважением следил за действиями гардемарина.
Священник был без скуфии[78]. Его длинные спутанные волосы с проседью при слабом ветре, словно щупальца осьминога, игриво развевались на голове. Полы просторного чёрного сатинового подрясника, не совсем свежего, с обтрёпанными краями на ветру надувались пузырём, а густая борода, стоило Ионе повернуться, своим концом била его по плечу. Грубоватое лицо иеромонаха с глубокими морщинами в лучах уходящего светила выражало полное удовлетворение. Иона был ещё трезв.
Несмотря на это состояние, прямо скажем, редкое до непривычности, батюшка в сей вечерний час находился в благостном настроении. Хотя вчера, недобрав до кондиции, требовал от баталера лишнюю порцию вина, грозя отлучить отрока от церкви.
Определив высоту, Григорий подошёл к небольшому шкафчику, открыл дверцу, достал оттуда астрономические таблицы и углубился в вычисления. Через некоторое время, закончив расчёты, он пробормотал:
– Неплохо старушка наша идёт, совсем неплохо. Почти восемь узлов в час…
Священник пригладил бороду и густым, немного охрипшим голосом, поинтересовался:
– И что, отрок Григорий, скоро ль на месте будем?
– Скоро, батюшка, скоро. Коль ветер не изменится, глядишь, через пару дней увидим берега.
– Чай, пора ужо. С апреля на твердь земную ноженьки не ступали.
Священник перекрестился.
На главной палубе в это время с шумом распахнулись тяжёлые двери, и из чрева корабля повалили матросы, выстраиваясь в длинную очередь. Смех, крики:
– Иди, паря, отсюдова. Тебя здеся не стояло…
Наблюдавший за порядком лейтенант Константин Пилкин, вечно сонный и, как все крупные люди, медлительный, но весьма ответственный за порученное дело, показал нахальному матросу свой немаленький кулак.
В окружении нескольких довольно дюжих матросов, тащивших большие бачки с вином, появился баталер.
Судовой колокол на баке отбил очередные склянки. И тут же Максутов шутливо объявил в рупор:
– Команде петь и веселиться.
Галдёж на палубе усилился: началась привычная процедура раздачи вина. Баталер садился перед бачком на приготовленную для него банку[79], кружкой черпал вино из бачка, на секунду замирал, проверяя уровень, и только после этого протягивал следующему. Матрос вначале крестился, затем степенно опустошал кружку, после чего на миг закрывал глаза, крякал от удовольствия и рукавом робы[80] вытирал усы.
При виде баталера священник тут же встрепенулся, схватил полы подрясника в руки и, мелко-мелко семеня, заспешил вниз.
С высоты юта было видно, как батюшка, минуя очередь, подошёл к баталеру и протянул ему кружку, неожиданно появившуюся у него в руках. Тот взглянул на священника и, обречённо вздохнув, зачерпнул из матросского бачка полную кружку.
– Наш пострел везде поспел. Ещё и в кают-компании добавит, – зевая, незлобно произнёс Максутов, занося измерения помощника в вахтенный журнал. Неожиданно он поднял голову, прислушиваясь к гулу ветра.
– Боцман! – взяв рупор, заорал лейтенант. – Лиселя[81] и паруса на штагах[82] подтяни. Не слышишь, что ли? – и затем пробурчал: – Скучно! Каждый день одно и то же. Сегодня, как вчера, завтра, как сегодня. Господи, как это уже всё надоело!
И тихо, чтобы не слышали рулевые, обращаясь к Аниканову, добавил:
– Старпом говорит, вода в танках почти закончилась. Дай бог, чтобы на пару суток хватило. А команда?.. С ног валится от усталости… А больных вона сколько… Ежель что, и паруса ставить некому будет. Нет, недотянем до этого Кастри-залива. К тому же командир болен. Старпом командует. Иван Николаевич уже приказал изменить курс на Петропавловск.
– Скорей бы уже хоть куда-то дойти, – мечтательно произнёс гардемарин. И добавил: – Отъедимся… Отдохнём… По земле походим…
Ближе к вечеру второго дня в дымке горизонта появились слабые очертания берегов. Словно чувствуя окончание утомительного плавания, фрегат увеличил скорость, по крайней мере, так показалось всем стоящим на палубах членам экипажа. Матросы стали шумно обсуждать перипетии тяжёлого перехода и смаковать прелести встречи с берегом.
Под присмотром судового эскулапа Вильчковского по бортам корабля на палубе расположились больные члены экипажа. Их было много. Бледные, измученные невидимым врагом, цингой, кто без зубов, у кого гноились дёсны и нёбо, почти у всех сильно отекли ноги, они жадно вглядывались в спасительный горизонт, мечтая не повторить участь умерших во время плавания товарищей, упокоенных по морской традиции на дне в разных широтах океана.
С каждой склянкой берег становился всё ближе и ближе.
Это был июнь 1854 года. С закатом солнца по курсу «Авроры» появился начинающий быстро темнеть скалистый покрытый густой растительностью берег юго-восточной части полуострова Камчатка. И чем ниже садилось солнце на западе, тем ярче блестел отсвет от зарева уходящего светила, оставляя на поверхности водной глади краснеющую дорожку. И эта дорожка, словно нить Ариадны, указывала уставшим мореплавателям путь к отдыху, путь в порт Петропавловск.
Вскоре совсем стемнело. Фрегат встал на якорь перед входом в Авачинскую бухту.
Город святых апостолов. Генерал Завойко
Ночь прошла спокойно. На следующий день природа продолжала баловать: стояла тихая и, по меркам этих краёв, тёплая, градусов пятнадцать, погода. И хотя небо с утра было затянуто тучами, слабые порывы морского ветра постепенно нарушали плотную облачную завесу, давая солнечным лучам пробиваться наружу.
Рано утром из порта к борту фрегата подошёл лоцманский бот. Ориентируясь по створным знакам и указаниям людей с бота, «Аврора» на малых парусах медленно стала продвигаться к причалу, на котором, несмотря на раннее утро, собралась большая группа людей. Радуясь приходу корабля с «большой земли», они размахивали руками и что-то кричали. Ватага мальчишек, разделившись на две группы, металась между двумя причальными тумбами, не зная, на какую из них первым будет привязываться швартовый канат фрегата.
– Боцман, подать кормовой швартов на берег. Право на борт, – раздался, усиленный рупором голос старшего помощника лейтенанта Тироля.
Корабль медленно стал разворачиваться бортом к причалу.
Шум береговых приветствий заглушил голос старпома, но боцман и без его команды уже привязал к швартовному тросу один конец линя[83], другой, с грузом на конце, сильно раскрутил над головой и забросил на причал. К линю тут же бросились все мальчишки. Схватив его, они стали подтаскивать тяжёлый мокрый швартовый трос. Однако вытащить его на причал у них не получалось. Подбежавшие мужики, не отгоняя детвору, впряглись вместе с ними и двумя-тремя рывками затащили трос. Подтянув швартов, они ловко уложили его шлагами на тумбу.
Трос тут же напрягся, как струна, и корабль, гася инерцию, слегка затрясся, протяжно заскрипел деревянным корпусом и медленно стал приваливать правым бортом к причальному брусу. Та же команда на берегу завела носовой швартов. Фрегат пришвартовался. Матросы опустили трап.
Основанное казаками на берегах незамерзающей Авачинской бухты ещё в конце XVII века небольшое поселение-острог, через несколько десятков лет получило название Петропавловский. Название сие дали русские мореплаватели Витус Беренг и Алексей Чириков, прибывшие сюда на пакетботах «Святой апостол Пётр и «Святой апостол Павел».
В начале декабря 1849 года была образована Камчатская губерния с центром в Петропавловском порту. Генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьёв[84] рекомендовал императору назначить капитана 1 ранга Василия Степановича Завойко военным губернатором Камчатки и командиром Петропавловского порта.
На момент прихода нашего фрегата в Петропавловск в городке проживало уже более полутора тысячи человек. Благодаря усилиям деятельного Завойко (к этому времени уже генерал-майора) было возведёно несколько десятков зданий различного назначения: склады, торговые лавки, казарма для низших чинов, флигеля для офицерского состава, канцелярия, казначейство, дома и другие постройки. Частные дома были крыты травой, а казённые – железом. Был также обустроен причал, позволяющий швартоваться большим кораблям.
Весь экипаж «Авроры» высыпал на палубу. Выстроившись вдоль борта, матросы и офицеры помоложе и чином пониже радостно приветствовали встречающих на берегу жителей городка. Особенно усердствовали в восторженных криках не успевшие спуститься с мачт матросы. Облепив ванты и реи, порой держась только ногами, они, понимая, что внимание встречающей публики обращено исключительно на них, на головокружительной высоте выделывали акробатические выкрутасы, рискуя сорваться вниз, чем срывали восторженные крики публики.
Грозный окрик в рупор старшего помощника Тироля прекратил это цирковое представление. А толпа на причале всё увеличивалась.
Офицеры фрегата, гладко выбритые, в парадных мундирах, сгрудились у борта корвета. Настроение у всех было приподнятое. И немудрено: после длительного тяжёлого плавания – родные берега, русская речь, отсутствие качки… Старшие офицеры оживлённо беседовали и, как и матросы и нижние чины, тоже с удовольствием приветствовали собравшихся на причале жителей Петропавловска. Командир капитан-лейтенант Иван Изыльметьев, облокотившись на планширь, стоял на палубе. Его нездоровый цвет лица, воспалённые глаза говорили о продолжающейся болезни. Изыльметьев внимательно разглядывал в подзорную трубу окрестности и примыкающие к порту строения. С обеих сторон бухты по берегам были заметны строительные работы. Ближе к порту Иван Николаевич разглядел всего одну батарею из шести пушек, стоявших на открытом месте без защиты со стороны моря. Увиденное его озадачило.
– Порт практически не защищён. Странно… – вслух произнёс командир.
Группа людей, спешащих в это время со стороны городка к причалу, среди которых находились военные, отвлекла Изыльметьева. Чуть впереди группы широким шагом шёл военный в генеральском мундире, а за ним вприпрыжку – трое детей: нарядно одетая девочка лет десяти и два мальчика в мундирчиках зелёного цвета. На некотором расстоянии от детей, едва поспевая за ними, шла нарядно одетая женщина. Дети всё время оборачивались на неё, а она им грозила пальцем и что-то выговаривала. Мальчишки кивали на девочку, а та им в ответ строила милые рожицы.
– Начальство с детьми, видать, идёт. Генерал-майор, кажется, – разглядывая группу, произнёс подошедший старпом. – Пойду встречу у трапа.
– И я подготовлюсь, – пробурчал Изыльметьев и, сильно хромая, с трудом переставляя ноги, медленно направился к своей каюте.
Шумной толпой в сопровождении старпома и гардемарина Аниканова, оставшегося в коридоре, группа вошла в каюту командира корабля. Хромая, Изыльметьев сделал несколько шагов в сторону гостей.
Давно забытые детские возгласы и смех растрогали уставших от долгого плавания офицеров. Командир и старпом переглянулись меж собой. Девочка тут же беззаботно уселась в кресло хозяина каюты, мальчишки встали рядом с ней.
– Завойко Василий Степанович, – не дожидаясь приветствия младших по званию офицеров, первым представился генерал. – С 1850 года – губернатор сея окрестностей. А это мои чада и супруга Юлия Егоровна, урождённая баронесса Врангель.
Офицеры сделали поклон в сторону дамы, затем уважительно кивнули в сторону её мужа и тоже назвали свои должности и фамилии.
Завойко обратил внимание на измождённый вид офицеров, особенно командира. К тому же, как он успел заметить, капитан-лейтенант хромал и довольно сильно. Его скуластое лицо было испещрено глубокими складками. Взгляд светлых, близко сходящихся к переносице глаз выдавал в командире очень уставшего человека. Но что более всего поразило генерала, так это его по-крестьянски свисающие вниз усы. Они делали морского офицера похожим на хлебороба из Полтавской губернии, откуда был родом сам губернатор. Это растрогало Завойко.
– Приветствую вас, мои дорогие, на земле Камчатской. Господи, как вы вовремя пришли!
От избытка чувств генерал обнял по очереди обоих офицеров.
На вид губернатору было лет сорок, среднего роста, худощавый, приятная внешность располагала к общению. На его груди красовались ордена Святой Анны, Святого Владимира и Святого Георгия.
Завойко был крайне возбуждён. По всему было видно, что ему не терпелось сообщить неожиданно прибывшим морякам что-то важное. Он уже было хотел приступить к делу, как в дверях появился судовой священник отец Иона. Иеромонах был в приличествующем такому случаю одеянии: в своём неизменном чёрном подряснике, поверх которого была надета ряса с широкими и длинными, ниже ладоней, рукавами. Воротник на рясе был оторочен слегка потёртым чёрным бархатом. В честь такого торжественного случая голова батюшки была расчёсана, и весь облик Ионы имел вполне благообразный вид.
Прежде чем поздороваться, Иона бросил взгляд на стол. Убедившись, что морские традиции соблюдены: на столе он разглядел закуски, графины с вином и даже бутылку бренди, – батюшка перекрестил присутствующих и громко произнёс:
– Да хранит Господь землю нашу святую, да будут мир и благоденствие на века долгие! Аминь!
Все перекрестились. Отец Иона быстро перезнакомился с гостями. Затем, торопя события, словно хозяин, всех пригласил за стол.
Старпом, прикрыв рот рукой, ухмыльнулся. Командир покачал головой и обречённо махнул рукой. Гости расселись. Старший помощник попросил разрешения у командира показать ребятам корабль.
– Гардемарин Кайсаров ждёт за дверью, Иван Николаевич.
Девочка радостно захлопала в ладоши.
– Прасковья, веди себя прилично. Мальчики, не давайте сестре баловаться, – наставляла мать.
Когда за детьми закрылась дверь, Иван Николаевич налил для дамы в бокал вино, мужчинам – в небольшие стопки бренди.
– Господа, – произнёс Завойко, – как бывший морской офицер хочу выпить за вас! За ваш нелёгкий путь, приведший вас к нам, в Петропавловск. Теперь вы дома, теперь мы вместе. С прибытием вас!
Все с удовольствием выпили. Испив довольно крепкого бренди, иеромонах даже глаза прикрыл от удовольствия.
– Капли божественны и приятны, – молвил он.
Наполнив опять стопки, с ответным тостом выступил командир фрегата. Иван Николаевич поблагодарил губернатора за оказанную честь посетить фрегат и, глядя на супругу губернатора, предложил тост за неё. Опять выпили.
После некоторой паузы Завойко приготовился было произнести речь и, дабы придать своим словам весомость, даже приподнялся… Однако сказать не успел, губернатора опередил батюшка, прекрасно понимавший, что его присутствие при дальнейшей беседе будет неуместным, а бренди в бутылке ещё оставалось. Не дожидаясь одобрения командира, Иона встал и быстренько разлил по стопкам божественный напиток, не забыв при этом долить вина в бокал Юлии Егоровне.
– Господа… – произнёс иеромонах, подняв свою стопку. – Дела людские, и грешные, и праведные, – все имеют своё начало и свои последствия. А ещё они, эти дела, обязательно имеют конец. Ибо сказано в… – тут Иона запнулся, запамятовал, откуда это изречение… Однако не растерялся, поднял левую руку со стопкой вверх и назидательно произнёс: – Всё проходит, и это пройдёт!.. Было начало и у нас, сермяжных, должен быть и конец мытарствам нашим…
Иона откашлялся и хотел было продолжить свой спич, как его неожиданно перебила супруга губернатора. Юлия Егоровна видела нетерпение мужа, она знала крайне тревожную обстановку в Петропавловске и решила ускорить разговор мужа с руководством фрегата:
– Василий Степанович, не пригласить ли нам на вечер господ офицеров в наш дом?
Иона несколько растерялся от такой, как он посчитал, бестактности. Лицо его приняло обиженное выражение, и не менее обиженный взгляд Ионы упёрся в лицо губернатора.
Завойко кивнул головой в сторону супруги:
– Отчего, Юлия Егоровна, не пригласить? Мы за честь это примем. Надеюсь, накормишь господ офицеров райской земной пищей, – и, повернувшись к судовому священнику, который так и стоял со стопкой в поднятой руке, добавил: – Вот и батюшка, поди, не откажется посетить нашу скромную обитель.
– С радостью и покорностью приму сие предложение. Да будут мир и спокойствие в вашем доме, – тут же произнёс довольный Иона и, сложив три пальца правой руки вместе, осенил себя крестным знамением.
Затем, не предлагая выпить присутствующим, выпил сам. После чего пробасил:
– Покину я вас, отроки. И явлюсь, аки Христос, пред вами вечером в доме вашем благословенном.
– Пойду и я, господа. Подготовиться надо, – произнесла супруга губернатора. – Пойдёмте, – обратилась она к старпому, – господин лейтенант, найдём детей.
Тироль с готовностью подал даме руку. Завойко и Изыльметьев остались вдвоём.
– У меня приказ Адмиралтейства, господин губернатор, дойти до залива Де-Кастри под начало вице-адмирала Путятина. Девять тысяч миль от Кальяо до Камчатки за кормой… Переход был весьма тяжёлым, – тихим, совсем уставшим голосом стал докладывать командир «Авроры».
Изыльметьев тяжело вздохнул. Завойко слушал и не перебивал командира фрегата:
– Да вот, недотянул, – словно извиняясь перед старшим по званию, еле слышно произнёс Иван Николаевич. И тут же в оправдание, повысив голос, продолжил: – Как только «Аврора» вышла из тропиков, так сразу, почитай, попали мы в полосу жестоких ветров и шквалов. Порой бортами черпали воду. Пару раз, грешным делом, думали, не встанет на киль «старушка» наша. Ан нет, выдюжила! Сутками команда не спала. Опять же – цинга! И, стыдно сказать, – дизентерия, пропади она пропадом! Половина экипажа больна. Тринадцать человек за рейс умерли. Да я и сам, как видите, еле на ногах держусь – распухли. А тут ещё и вода пресная закончилась… Потому фрегат и зашёл в нарушение приказа в ваш порт. Надеюсь, адмирал Путятин возражать не будет.
В это время вернулся старпом. Изыльметьев указал ему на стул рядом с собой.
– Господа, у меня чудесная новость! – воскликнул старпом, – он посмотрел на командира, затем – на губернатора и произнёс: – Вы не поверите, господа! Наш лейтенант князь Александр Петрович Максутов среди встречающих увидел своего брата Дмитрия. Представляете?! И где та Пермь, откуда они оба родом, и где Петропавловск?! Удивительно!..
– Вот как! – удивлённо воскликнул губернатор. – Знаю Максутова. В Петропавловск сей лейтенант прибыл совсем недавно. Коль не ошибаюсь, месяц назад. У него ещё двое братьев есть – это точно. Достойный молодой офицер, весьма достойный. Коль память мне не изменяет, изрядно походил он по морям дальневосточным.
– На краю света встретиться!.. Не каждому, господа, сие даётся, – не менее удивлённо произнёс Иван Николаевич. – Вот радость-то для братьев! Наш князь Максутов, уж не знаю, как в бою, не было случая проверить, но офицер тоже весьма достойный. Что ж, видимо, сама судьба завела нас к вам, Василий Степанович. Давайте за неё, за судьбу, и выпьем, господа.
Мужчины выпили.
– Да вот забыл уточнить, господин губернатор. Последнее время, – командир рукой указал на старпома, – из-за моей болезни фрегатом командовал старший помощник Михаил Петрович Тироль.
Тироль встал и почтительно склонил голову.
– Это хорошо, когда есть кому заменить командира. Однако, я вижу, у вас совсем больной вид, Иван Николаевич, – участливо произнёс губернатор. – Лечиться надо и вам, и экипажу. Завтра же дам команду отправить ваших больных вместе с вами на горячие источники в Паратунке. Природа там чудная, враз на ноги поставит. Да боюсь, господа, что мирное время совсем скоро может закончиться. Должен поставить вас в известность, коль не знаете, – голос губернатора стал официальным. – В середине июня, господа, я получил официальное извещение, что ещё в марте сего, 1854 года Англия и Франция объявили России войну. В ответ на это в апреле император издал манифест о начале военных действий против этих стран.
– В апреле?.. – удивлённо переспросил старпом.
Офицеры переглянулись между собой.
– Выходит, – Тироль уважительно посмотрел на своего командира, – ваши опасения, Иван Николаевич, оправдались. Мы вовремя смылись из Кальяо.
– Да уж!.. – пробурчал Изыльметьев. – С носом оставили адмирала Прайса.
– Вы сказали «адмирал Прайс»? Интересно, очень даже интересно. Где это вы его встретили?
Старший помощник подробно рассказал губернатору историю побега фрегата из порта Кальяо. Выслушав старпома, губернатор похвалил командира «Авроры» за решительность и смекалку.
– Почему я удивился, услышав от вас, господа, фамилию Прайс? Видите ли… месяца два назад американские китобои передали мне письмо от дружески расположенного к нам короля Гавайского королевства Камеамеа III. Так вот, он, король, пишет, что в Гонолулу стоят корабли Англии и Франции в количестве шести штук, и командует ими некий английский контр-адмирал Прайс. А подданные короля слышали, как офицеры этой эскадры спорили, кто первым ступит на землю Камчатки, англичане или французы. И чей флаг будет развеваться на новых территориях. И ещё эти китобои добавили, что своими ушами слышали, как матросы с английских кораблей хвастали, что дадут жару местным русским сухопутным крысам, этим аборигенам из степей Монголии. И будет это совсем скоро. А вскоре, сие известие о возможном нападении союзников продублировал и американский консул.
– А можно верить-то этим сообщениям, господин губернатор? Поди, пугают… – неуверенно произнёс старший помощник.
– Видите ли, лейтенант, может, вы в чём-то и правы касательно сообщений официальных властей, политика – дело тёмное и лживое, но я лично разговаривал с китобоями и верю им.
Американцы, господа, – настоящие морские волки, испытанные в трудностях тяжелейших плаваний. Опасный промысел, которым они занимаются, будит в них чувство азарта и притупляет страх. А смелые люди, смею вас заверить, не пригодны для подлых интриг, тем более, вранья. Да-да, господа! Не мне вам говорить об этом. К тому же эти китобои зимуют на наших территориях. Как можем, мы обеспечиваем их пропитанием и прочими удобствами. Зачем американцам обманывать нас? Нет-нет, я верю им. Весь вопрос лишь: когда?.. Когда появится враг?
Завойко сделал паузу, давая офицерам осмыслить сказанное. Затем продолжил:
– Здесь, в Петропавловске, о войне, господа, знают только понаслышке: войны как-то обходили эти края стороной. Отсюда и гарнизон крайне неопытен и малочислен, к тому же слабо вооружён. Численность моего войска, коль так можно сказать, составляет всего около двухсот тридцати человек. Шесть шестифунтовых пушек и одно полевое трёхфунтовое орудие на конной тяге – вся моя артиллерия. Сами понимаете, господа офицеры, что для защиты города этого явно недостаточно.
– Согласен, господин губернатор, маловато. Батарею я видел, орудие – нет, но обратил внимание, что кругом ведутся работы, – сказал Изыльметьев.
– Да-да, своими силами ведём строительство хоть каких-то укреплений. Придёт помощь – установим пушки. По крайней мере, рассчитываю на это. Вся надежда на начальника нашего генерал-губернатора Муравьева, дай Бог ему здоровья. Год назад к нам из Архангельска с грузом прибыл десятипушечный транспорт «Двина». А как в мае стало мне известно о нападении, я отправил сей транспорт с моим помощником в порт Аяне за пушками и солдатами. Вот ждём теперь. Недавно был вынужден обратиться с воззванием к жителям Петропавловска и окрестностей. Около четырёх сотен встали на защиту полуострова. Мало, но больше нет, остальные – женщины и дети, да и тех частично отправил подальше на материк. «Двина» скоро должна прибыть. Без подмоги, боюсь, не справимся.
Губернатор встал. Оба офицера тоже поднялись со своих мест.
Откашлявшись, Завойко строгим голосом патетическим произнёс:
– Господа! Я пребываю в твёрдой решимости: как бы ни многочисленен был враг, для защиты порта и чести русского оружия нужно сделать всё, что в силах человеческих, и драться до последней капли крови.
Завойко сделал паузу. Затем, строго глядя на командира «Авроры», продолжил:
– Господин капитан-лейтенант, я не могу вам приказать, могу только попросить вас, как командира российского военного корабля, послужить России и помочь жителям Петропавловска в отражении атаки вражеского флота.
Оба офицера переглянулись, и Изыльметьев прошептал:
– От судьбы, Михаил Петрович, видать, не уйдёшь. Придётся ещё раз встретиться с адмиралом Прайсом.
Старший помощник утвердительно кивнул:
– Да мы и служим России, больше некому… Придётся, командир. – Господин губернатор, фрегат «Аврора» с этого дня находится в полном вашем распоряжении. Экипаж исполнит свой священный долг перед Отечеством.
Завойко поблагодарил офицеров и пожал им руки.
– Спасибо, господа! А то ведь мы каждый день ожидаем нападения неприятеля. И, что греха таить, когда с дальней сигнальной вышки увидели на горизонте ваши паруса, грешным делом подумали: вот он – враг. Слава Богу, ошиблись.
Старший помощник разлил остатки бренди. Все в полной тишине выпили.
– А теперь, господа, – произнёс губернатор Петропавловска, – давайте обсудим план наших действий. До вечера ещё далеко, время есть.
– Я, видимо, не смогу воспользоваться вашим любезным приглашением, господин губернатор, плохо себя чувствую, да и ноги болят, – произнёс Изыльметьев.
– Давайте перенесём нашу встречу, – предложил старпом.
Губернатор скривился:
– Жалко! Супруга будет ждать, господа. Неудобно!
– А ты, Михаил Петрович, вместе с нашим батюшкой Ионой сходи, а то действительно неудобно как-то, – предложил командир. – Да, если Василий Степанович дозволит, с собой пяток офицеров можно взять, да не забыть надобно братьев Максутовых. Пусть и князья отдохнут.
В знак согласия губернатор тут же кивнул головой.
– Как скажете, Иван Николаевич. Милости просим. Давайте теперь о деле поговорим, – решительно произнёс Завойко. – А предложения мои такие, господа…
Вечер в доме губернатора прошёл, как обычно, весело и шумно. Дом был полон народу. Помимо офицеров с фрегата «Аврора», на вечер пришли офицеры сорок седьмого камчатского флотского экипажа, составляющие гарнизон этого небольшого городка.
Собрав возле себя офицеров, свободных от игры в карты и танцев, Завойко рассказывал им о своей службе на Чёрном море и о том, как он ещё мичманом в 1827 году вместе с англичанами и французами участвовал в Наваринском сражении против турок и арабов. А в феврале 1833 года, уже будучи лейтенантом, он попал на фрегат «Паллада», которым командовал Павел Нахимов. Местные офицеры историю о службе своего губернатора на Чёрном море знали уже наизусть, а потому слушали рассеяно; офицеры с «Авроры» слушали внимательно, но нет-нет, да тоже отвлекались, бросая взгляды на хорошеньких барышень. Братьев Максутовых морская жизнь губернатора не интересовала. Один из них играл на рояле, а другой в окружении женского общества тихим и весьма приятным голосом напевал какую-то мелодию.
