Виталий Аркадьевич Надыршин
Ошибка императора. Война
А битва продолжалась. Даже «Вираго», освободившись от буксировки кораблей, встав на якоря, тоже начал обстрел с Никольской сопки. Сопка стала похожей на дымящийся вулкан, который вот-вот взорвётся. Около 9 часов утра сражение велось уже на всей территории, окружавшей Петропавловск.
Огромное преимущество союзников в пушках, их мобильность, несмотря на меткий огонь защитников, дали себя знать: часть русских батарей была разрушена.
На флагманском корабле «Ла Форте» взвился сигнал «Начать высадку».
Под прикрытием артиллерии гребные плавсредства с десантом в девятьсот человек, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, стали приближаться к берегу Никольской сопки. По ним картечью ударила одна из ещё действующих русских батарей, однако это не помешало вражеским пехотинцам высадиться на берег. И вскоре союзники овладели сопкой, с высоких склонов которой открывался вид на всю Авачинскую бухту. Русские корабли теперь были видны как на ладони. Вражеские пехотинцы стали из штуцеров обстреливать «Аврору» и «Двину». Путь к городу был открыт. Наступил критический момент.
Получив сообщение о чрезвычайной ситуации на Никольской, Завойко направил гонца к командиру «Авроры» Изыльметьеву с просьбой срочно послать в район сопки дополнительные силы.
Изыльметьев исполнил просьбу губернатора: с небольшими интервалами послал в бой отряды из матросов под командованием судовых офицеров мичмана Фесуна, прапорщика Жилкина и гардемарина Давыдова, общей численностью до восьмидесяти человек.
К орудиям «Авроры» встали все оставшиеся на борту члены экипажа.
Обстрел союзниками русских кораблей продолжался. Смертельная картечь цокала по деревянной палубе, выбивая из неё и надстроек крупные щепы. Невзирая на это, раздетый по пояс, последний оставшийся на борту гардемарин Аниканов и иеромонах Иона, подвязав кушаком полы рясы, помогали орудийной прислуге подтаскивать пороховые заряды и ядра.
– Вершины опасной горы не достигнешь, коль ленивым родился да трусливым, – вытирая пот, бормотал священник, нагруженный ядрами. – Да воздастся врагу по заслугам, да настигнет его кара небесная, – и, освободившись от груза, перекрестился, грозя в сторону врага кулаком.
От порохового дыма лицо батюшки стало серым, левый рукав рясы был оторван и болтался, мешая движению. Иона с силой рванул его и отбросил в сторону.
В это время за его спиной кто-то вскрикнул. Батюшка обернулся: согнувшись пополам, гардемарин медленно валился на палубу. Из раны на его спине хлестала кровь. Иона бросился к юноше.
Григорий стонал, харкая кровью. На палубе расплылось кровавое пятно. Иона сгрёб Григория в охапку и, закрывая его своим телом от пуль, потащил в судовой лазарет.
– Терпи, паря, терпи… Не оставит Господь тебя, с тобой он будет. Терпи, отрок… – бормотал сквозь слёзы Иона.
Пушки фрегата огрызнулись залпом, следом прозвучали орудийные выстрелы с борта «Двины».
Повсюду слышались резкие хлопки ружейных выстрелов, взрывы снарядов, бой шёл повсюду. Но эпицентром сражения стала Никольская сопка, где лицом к лицу сошлись до тысячи человек. Сопка превратилась в страшную арену сражения. Повсюду шла пальба из ружей и штуцеров, раздавались крики раненых с призывами о помощи, звуки горнов, свистков, звучали воинские команды, неслась площадная брань на английском, французском и русском языках. Ад боя сопровождался артиллерийской канонадой. Но силы были не равны: союзники теснили защитников города. Все понимали: вот-вот наступит печальный конец.
Стоя на палубе фрегата, Изыльметьев вдыхал идущий с гор смолистый запах карликового кедра, перемешанный с пороховой гарью, и с тревогой наблюдал в подзорную трубу за ходом кровавой битвы на сопке. Он видел, как редели шеренги защитников, слышал, что всё реже звучит треск ружей с нашей стороны.
Не дожидаясь приказа губернатора, он собрал отряд из оставшихся членов экипажа, не занятых при стрельбах, и срочно направил их на Никольскую.
Отряд с «Авроры» прибыл вовремя. Кроме того, из резерва, находившегося у губернатора, подоспел последний отряд солдат гарнизона.
И тут в воздухе прокатилось громкое «Ура!», и показалось, будто земля задрожала от топота тысяч ног: русские перешли в штыковую атаку. Отчаянно дравшимся защитникам удалось оттеснить, а затем, в полном смысле этого слова, сбросить десант с Никольской сопки.
Это спасло город от захвата и, в конечном счёте, от поражения.
Ближе к полудню противник дрогнул и на других участках сражения. Под непрерывным огнём, неся потери, союзники стали спешно отступать к ожидавшим их шлюпкам. Штурм города и на этот раз был отбит.
В схватке на Никольской сопке русские воины проявили стойкость и не потеряли самообладания, несмотря на превосходство неприятеля.
Защитники Петропавловска одержали победу.
Хоронили погибших всем поселением, членов экипажей обоих кораблей похоронили на городском кладбище.
Отслужив панихиду по усопшим, иеромонах Иона ещё долго стоял над могилами лейтенанта Максутова и гардемарина Аниканова. В ушах батюшки плыли звуки «Лунной сонаты»… Иона встал на колени перед могилами и тихим срывающимся от душивших его слёз произнёс:
– Спите, чады мои! Не в суе мирской отдали вы жизнь свою, а Господом данную жизнь вам положили на алтарь, защищая Отечество свово. Царства небесного вам, спите спокойно, отроки мои безгрешные!
Вынужденный заход фрегата «Аврора» в Петропавловск спас город от захвата англо-французскими войсками.
Героизм и стойкость гарнизона, экипажей кораблей, жителей Камчатки и, конечно, бесстрашие губернатора Завойко и его окружения дали возможность отстоять русские земли на востоке России.
Такой подвиг был по достоинству оценён императором Николаем I. Генерал-майор Завойко был переаттестован в контр-адмиралы и награждён орденами высшего достоинства. Получили высокие награды все участники героической Петропавловской обороны.
Весной 1855 года В.С. Завойко подтвердил свой воинский талант. За рекордный срок Петропавловская военно-морская база на северо-востоке России под его руководством была свернута и в полном составе успешно и без потерь перенесена к устью Амура. Тем самым были спасены от гибели флот и личный состав маленького морского соединения. Вскоре после эвакуации порта еще раз пришедшему в Петропавловск неприятелю, теперь уже нацеленному взять реванш и разгромить «этих русских», воевать было не с кем…
О защитниках Петропавловска узнала не только Россия, но и весь мир. Газеты всех нейтральных государств Европы и Америки восхищались стойкостью защитников русского города и высмеивали неудачи англо-французской эскадры.
В самой Англии оппозиция, как и в случае с адмиралом Чарльзом Нейпиром, требовала судебного разбирательства такого неудачного и дорогого мероприятия.
…Забегая вперёд, надо отметить, что этот незначительный по масштабам военных действий эпизод был единственной победой России в этой войне.
Приведя в порядок свой такелаж и рангоут, фрегат «Аврора» покинул берега Камчатки, и, совершив длительный переход, корабль в июне 1857 года прибыл в Кронштадт.
Так закончился дальневосточный поход «Авроры», длившийся три года и десять месяцев.
В 1856 году В.С. Завойко был переведен на Балтийский флот. В 1861 году он стал вице-адмиралом, в 1874-м – адмиралом русского флота. Умер первый губернатор Камчатки Василий Степанович Завойко в 1898 году, прожив 88 лет!
Иван Николаевич Изыльметьев позже командовал кораблями Балтийского флота. В 1864 году он стал контр-адмиралом и был назначен начальником Кронштадтского порта. В 1870 году получил должность младшего флагмана Балтийского флота. Умер Изыльметьев в 1871 году.
Один из эпизодов Восточной (Крымской) войны для России закончился вполне благополучно.
Теперь, дорогой читатель, нам надо опять перенестись на юг России, к Чёрному морю, на котором уже с апреля 1854 года полностью хозяйничает флот союзников. И немудрено…
Огромный англо-французский флот в Чёрном море насчитывал к тому времени около сотни кораблей, в числе которых было около пятидесяти пароходов. Командовал всем флотом английский вице-адмирал Джеймс Дондас.
Черноморский флот из-за своей малочисленности вынужден был отстаиваться в бухтах Севастополя под прикрытием мощных береговых укреплений.
В начале сентября войска союзников высадились на побережье Крыма, под Евпаторией, совсем недалеко от Севастополя…
А нам надо вернуться в июль 1854 года…
Часть четвёртая
Тревожные будни
В середине июля 1854 года, а точнее четырнадцатого, лёгкий восточный ветер, дувший с утра, часам к десяти вовсе стих. На море – безветрие, так нелюбимый моряками штиль.
До самого горизонта, насколько хватало взгляда, простиралось милое патриархальное и неправда, что чёрное, – синее, привычное и прохладное море. Параллельно поверхности, смыкаясь у горизонта, тянулось такое же необозримое небо без единого облачка. Взобравшись на самый верх, в зенит, солнце палило нещадно. Зеркальная ярко-изумрудная вода Севастопольской бухты, придавленная зноем, была совершенно прозрачной. В лениво, монотонно накатывающихся на берег волнах, словно нырки, прыгали с берега и плавали дети, а совсем маленькие – барахтались в воде. Слышен был их визг, раздавались грозные окрики взрослых.
И вдруг родительские окрики сменились удивлёнными возгласами. Все находящиеся на берегу увидели, как там, где смыкался горизонт с небом, появились странные очертания чего-то необычного. Прямо на их глазах это «что-то» вырастало в лес тёмных пик, так похожих на очертания корабельных мачт. И вот перед глазами изумлённых жителей странные очертания материализовались в реальные контуры кораблей. И эти корабли стремительно приближались к Севастополю.
Новость быстро облетела весь город. Наслышанные ранее о появлении в Чёрном море кораблей союзников и объявлении ими войны России, жители, чьи дома располагались ближе к морю, поспешили к берегу, кто жил далеко от моря, собрались на городских возвышенностях.
Все с любопытством разглядывали внешний рейд с чужими кораблями. Их было достаточно много…
Пожалуй, со времён адмирала Фёдора Клокачёва и светлейшего князя Григория Потёмкина прибрежные воды Севастополя не видели такого количества иностранных кораблей.
Даже невооружённым глазом было видно, что неприятельский флот по количеству был вдвое больше, чем стоявший в бухте русский. Жители видели, как при полном безветрии вражеские пароходы выделывали разные мудрёные выкрутасы. Так, красуясь белизной парусов и плавными обводами парусников, дымя из многочисленных труб угловатых винтовых и колёсных пароходов, они не спеша дефилировали от Камышовой бухты к древнему Херсонесу и далее – до Балаклавы. И жители терялись в догадках: что же будет дальше?..
А вскоре союзники устроили показательные тренировки. Пароходы, приняв буксирные тросы с парусников, стали таскать их за собой сразу по два и по три. Зрелище впечатляющее…. А вот ещё… коптя чёрным дымом из труб, несколько пароходов ринулись к входу в бухту и стали нагло делать замеры глубин фарватера.
Закончив промеры, пароходы удалились. Однако тут же из другой группы кораблей, стоявших на якорях милях в пяти от берега, отделился ещё один корабль. Оставляя за кормой всё тот же шлейф копоти, он круто развернулся и тоже ринулся в сторону входа в бухту. Подойдя ближе, корабль на полном ходу пошёл на поворот и неожиданно произвёл залп, пустив в сторону Константиновского форта (массивное гранитное подковообразное здание со стенами почти в сажень толщиной) ядро и пару бомб. Снаряды не долетели до цели.
«Какая наглость!» – ахнули жители и заспорили: врежут наглецу или нет? И через минуту все облегчённо вздохнули: грохнул залп с форта. Но и наши ядра не достали наглеца.
Никому и в голову не приходило, что это были первые боевые выстрелы в Севастополе и что солнце в последний раз освещает картины мирной жизни города.
Прошло совсем немного времени, и корабли союзников, выстроившись двумя колоннами, безбожно коптя и выжимая максимальную скорость из своих паровых машин, стали приближаться к Севастополю.
Жители опять ахнули, но уже с опаской… Что это: нападение на город?
На кораблях Черноморского флота и береговых укреплениях в ожидании команды «Пли!» канониры зажгли запальники.
– Неужели войдут в бухту? – вопрошали руководители города.
– Нет ясности, – пожимая плечами, неуверенно отвечали адмиралы.
Однако на флагштоке, торчащем на смотровой площадке Морской библиотеки, взвился сигнал «Товсь!»
За ходом странных маневров союзников наблюдали офицеры, среди которых были адмиралы Корнилов и Нахимов.
– Орудия на Константиновском форте слабоваты, – не отрывая глаз от подзорной трубы, бурчал Нахимов.
– Надо в случае необходимости, чтобы «Селафаил» первым произвёл залп, он ближе всех стоит к входу в бухту, да и, судя по недавним учениям, весьма метко стреляет, – глядя на непонятные действия иностранных кораблей, недовольно произнёс Корнилов.
– И то верно, Владимир Алексеевич! – ответил Нахимов. – Командир сего корабля Зорин – моряк весьма толковый.
Однако, эффектно произведя разворот на сто восемьдесят градусов, неприятельская эскадра неожиданно ушла в море.
– Что это было?.. Психологическая атака?.. Попугать нас решили?.. – облегчённо вздохнув, произнёс Корнилов.
– Фортов побоялись… – уточнил Нахимов.
Радости жителей не было предела. Бурно обсуждая действия неприятельских кораблей, гордые за свой флот и береговые укрепления, они разошлись по домам.
Казалось бы, убедившись в мощи крепостей, неприятель уйдёт навсегда. Не рискнёт он, подлый, напасть на город.
– Поди, побоятся басурманы башки свои иностранные подставлять под залпы не одной сотни орудий наших… – степенно со знанием дела говорили отставные матросы тёткам на базарах.
– Спасибо адмиралу Лазареву, Царство ему небесное. Уж как касатик постарался… – добавляли женщины и крестились.
И уже на следующее утро, пятнадцатого числа, жители с радостью увидели, как, загадив небо чёрными выхлопами, большая часть флота союзников действительно покинула внешний рейд Севастополя. Корабли взяли курс к устью Дуная, к острову со зловещим названием Змеиный.
Гарнизон и жители Севастополя радостно вздохнули. Они окончательно поверили в неприступность своего города.
И уже ближе к вечеру с Екатерининской и Морской улиц, сидя в открытых кабриолетах, на дрожках, изысканных ландо, а кто и пешком, на Приморский бульвар стала стекаться благородная, и не очень, публика.
Разморённые дневной духотой, прикрываясь разноцветными зонтиками, дамы с детьми устремились к морю, на набережную, где с палубы красавца-корабля «Великий князь Константин», стоявшего в то время у Екатерининской пристани, доносились звуки корабельного оркестра. Послушав марши, расфранчённая публика медленно фланировала дальше, а там, развлекая жителей, тоже играли оркестры, но уже армейские, из которых сильными и певучими голосами выделялся роговой хор[86] гусарского полка. Много публики было и на Приморском бульваре, возле бронзового памятника герою прошлых лет Казарскому.
В тот вечер среди праздной публики было непривычно много старших офицеров. Они спустились на набережную с Центрального городского холма, где на месте захоронения адмирала Михаила Лазарева состоялась торжественная закладка нового собора – Владимирского, и каждый офицер положил в фундамент храма свой кирпичик.
Военные рангом пониже, тоже присутствующие на закладке собора, были возбуждены: не часто выпадает случай лично присутствовать на подобных торжествах. Разбившись на небольшие группы, позабыв на время об иностранных эскадрах, барышнях, развлечениях, они горячо обсуждали рождение нового храма.
– Господа! Я восхищён, прямо скажу, речью архиепископа Иннокентия![87] – воскликнул один из офицеров (в котором нетрудно было узнать нашего героя по первой главе, Антона Аниканова, но он уже имел звание капитан-лейтенанта).
Внешность Антона мало чем изменилась с того времени, когда в последний раз мы видели его на борту корабля «Императрица Мария». Разве что появилась неглубокая складка, прорезавшая лоб, да мелкая сеточка морщинок возле глаз. И ещё… Лицо капитан-лейтенанта несколько осунулось и выглядело уставшим. Эти обстоятельства да небольшая хромота после ранения ноги в Синопском бою делали родственника посла Филиппа Бруннова более взрослым, а скорее, возмужавшим. Однако высокий рост, широкие плечи, природная привлекательность по-прежнему притягивали к себе взгляды молодых и не очень представительниц слабого пола.
– Нет, господа, как точно сказал митрополит, помните: «Кто не знает, что у врагов наших одно из заветных желаний состоит в том, – тут Антон поднял палец к небу, – чтобы отторгнуть здешнюю землю из состава России. Но скорее не останется во всех здешних горах камня на камне, нежели мусульманская луна займёт тут место креста Христова!..»
Аниканов сделал паузу и повторил:
– …луна займёт место креста!.. Матушка Екатерина и князь Потёмкин оставили нам Крым и Севастополь христианскими, ими они и останутся.
– Верно, – поддержал его незнакомый армейский подполковник. – Не надо забывать, господа, Севастополь – преемник не Ахтиара мусульманского, а православного Херсонеса!
Мимо офицеров, стрельнув в их сторону глазками, прошла стайка девушек и, что удивительно, без маменек и тётушек. Одна из девушек, в белом платье и широкополой и тоже белого цвета шляпе, наполовину закрывавшей её лицо, уже пройдя мимо мужчин, обернулась. Взглянув на Антона, она тут же отвернулась и заспешила за подружками. Мелькнувшее на мгновение милое личико девушки показалось Антону знакомым, но прикрытое шляпой лицо барышни он толком не успел разглядеть. И всё же чувство, что этот мимолётный взгляд ему знаком, не покидало его до тех пор, пока по поводу барышень не раздались восхищённые возгласы офицеров.
Из нескольких десятков тысяч населения города в то время тысяч семь приходилось на гражданское население: чиновники, купцы, ремесленники, рабочие и дети. Женщин, включая жён и взрослых дочерей офицеров (собственно, для них и устраивались эти развлечения) в городе было мало.
Женщинам лёгкого поведения (и такие были) в публичные места ходить не рекомендовалось, а потому и интерес молодых офицеров к барышням благородного происхождения был естествен.
Над вечерним бульваром стелился праздный шум, гремела музыка, лоточники предлагали сладости и пирожки. То там, то здесь раздавались женский смех, детский крики, галантные возгласы молодых и не очень офицеров: «Ах, пардон, мадам, разрешите к вам пришвартоваться»…
По всему Большому рейду и по рукаву Южной бухты на якорях и у причалов стояли купеческие и парусные корабли Черноморского флота, а среди них – редкие пароходы с огромными гребными колёсами по бортам. Между кораблями с зачехлёнными парусами и от судов к пристаням на парусах и вёслах сновали боты, шлюпки и даже командирские катера с гордо застывшими на корме офицерами.
Глядя на всё это, совсем не мудрено было забыть о какой-то англо-французской эскадре, притаившейся у какого-то там острова. Любому постороннему Севастополь в то время мог показаться самым счастливым, самым веселым городом в мире.
Ну пришёл неприятель… Ну увидел ощерившиеся грозными орудиями форты, представил себе морской бой с кораблями уже известного повсюду адмирала Нахимова и, сделав вывод, удалился. Чего переживать?
Откуда было жителям знать об истинных причинах демонстрации союзниками своей силы, смахивающей больше на агрессию? В городском театре они все по многу раз посмотрели пьесу Нестора Кукольника с названием «Морской праздник в Севастополе», где по сюжету происходит встреча эскадры Нахимова после Синопского боя; в Морском собрании они восхищались картиной молодого художника Айвазовского, запечатлевшего сцену Чесменского боя. И там, и там турки терпят сокрушительное поражение от моряков Черноморского флота. А тут ещё купцы, прибывшие из Одессы, рассказали, как при недавнем нападении союзного флота на Одессу враг так и не смог захватить её благодаря энергичным действиям командира корпуса графа Остен-Сакена. Более того, в суматохе сражения английский пароход «Тигр» сел на мель, после чего его экипаж был взят в плен, а сам корабль –сожжён. «То же будет и сейчас, коль надумают напасть на Севастополь, – думали многие. – Зачем волноваться?..»
Правда, уже ходили кое-какие слухи о надвигающейся или даже идущей большой войне и о том, что главные зачинщики в ней – напуганные победой Нахимова в Синопе англичане. И что флот союзники подогнали к Севастополю, чтобы погубить русский Черноморский флот. Ну и уж совсем неправдоподобные разговоры: славный русский город, как древний Карфаген, союзники должны стереть с лица земли.
«Брехня всё это! Слухи… – говорили жители города. – Император, чай, знает об том. Поди, не позволит басурманам перья-то свои распустить, живо рога им пообломает».
Но в столичных газетах, разными путями попадающих в Севастополь, помимо вестей о боях с турками в Закавказье и на Дунае, стала появляться информация о нападении англо-французов, как уже говорилось, на Одессу в апреле сего года, о событиях в Балтийском море, о какой-то морской блокаде Кронштадта и Петербурга, о героической защите русской крепости Бомарзунд… Тревожные вести шли и с Камчатки… А тут ещё в царстве Польском и Финляндии стало неспокойно, там появились возмутительные листки и брошюры, порочащие государя, а в Литве вдруг появились фальшивые деньги…
«Боже, когда такое могло бы быть… Куда катится мир?.. – удивлялись жители Севастополя. И тут же успокаивали себя: – Но всё это далеко от нас. Севастополь – несокрушим».
И они были в чём-то правы. Ведь все знали: город защищается славным Черноморским флотом, а это, кроме совсем старых и чинившихся в доках судов, – двенадцать грозных линейных корабля, четыре фрегата, пара бригов и одиннадцать колёсных пароходов. Сила!.. И корабли расставлены на рейде бухты так, что в случае чего будут помогать и сухопутной обороне.
А тут ещё, к радости жителей города, последние корабли вражеской эскадры покинули рейд. Чем не наглядное подтверждение ошибочности слухов? Всё это создало в Севастополе иллюзию продолжения привычной городской тишины и спокойствия.
И рынок у Артиллерийской бухты опять закишел народом. Шумные, оживлённые люди окружили мясные ларьки с телячьими и бараньими тушами, курами и утками, разнообразной зеленью, фруктами и овощами, привезёнными из ближних сёл.
Но это было в июле…
Никто, разумеется, тогда даже не предполагал, что разрушенные дома в Севастополе вскоре станут привычной панорамой, что опустеют бухты и на месте, где стояли корабли Черноморского флота, будут торчать верхушки мачт затопленных кораблей.
В Севастополе тогда мало кто знал, а может быть, и никто, что в Варне в это время собирался огромный десант союзников. Не знали руководители города и о спорах Лондона и Парижа, куда высадить этот многочисленный десант: то ли на Кавказское побережье, то ли в Крым. Как потом оказалось, – в Крым, чтобы захватить Севастополь.
И вот днём на исходе августа 1854 года моряки и горожане стали опять наблюдать необыкновенную картину: вдоль берега нескончаемой лавиной на север двигался флот союзников. Сотни десантных судов, забитых франко-английскими и турецкими войсками, направлялись в сторону Евпатории.
Достигнув пологого побережья между Саками и Евпаторией в течение первых шести дней сентября, не встречая сопротивления (чему, кстати, удивились сами союзники), девятнадцать тысяч английских, чуть более сорока тысяч французских и около шести тысяч турецких войск высадились на крымский берег. Они с ходу захватили слабо защищённую Евпаторию. Небольшой отряд русских им был не помеха – на предложение союзников не разрушать город отряд защитников покинул его. Городок тут же был разделен на турецкий, английский и французский кварталы. В каждом из них установился свой порядок.
В Севастополь помчались гонцы. Однако не успели они сообщить командующему русскими войсками в Крыму светлейшему князю Меншикову о нагрянувшей беде, как армия неприятеля сама двинулась в сторону Альминской долины и далее – в Севастополь. Но в долине врага ждали…
Около тридцати трёх тысяч человек при почти ста орудиях в ожидании врага окопались в этой самой долине на берегу реки Альма. И дождались…
Восьмого сентября 1854 года произошло кровопролитное сражение. Русские войска потерпели поражение. Армия, возглавляемая Меншиковым, позволившая войску интервентов спокойно высадиться и не лучшим образом показавшая себя в битве, стала отступать к Севастополю.
Теперь слухи о нападении на Севастополь стали обретать реальность.
Между тем внешнеполитическая ситуация для России продолжала ухудшаться. Военные действия союзников на Балтике, угроза вмешательства в войну Австрии, Пруссии и Швеции заставляли Россию держать на границах с ними значительные контингенты войск. И всё же император Николай I предпринимал всё возможное для помощи Крыму и Севастополю.
Зашевелилась вся Россия. Несмотря на то, что Севастополь не был единственным фронтом и на остальных тоже нужны были войска, тем не менее со всех уголков страны в сторону Крыма потекли армейские части, ополченцы и обозы. Но расстояния великой империи… Страшная бюрократия… Казнокрадство… Дороги…
Ах, как прав был писатель Николай Васильевич Гоголь, говоря о главных российских бедах: воровстве и отвратительных дорогах. Именно они не позволят войскам вовремя прийти на помощь Севастополю.
А гарнизон города готовился к обороне.
