Рина Оре
Три цветка и две ели. Первый том
– Я ничуть не… – взволновалась Мирана. – Не Гордыня это вовсе… Но как иначе?
– Быть хитрее… В конце концов, Рагнер же тебе никто по мирскому закону. Ведь он не удочерил тебя по-настоящему, не дал своего имени. Он – отец, какой появляется раз в пять лет, целует, кружит – и снова исчезает.
– Прошу, не надо. Пусть герцог Раннор и появляется раз в пять лет, или даже реже, но он сделал для меня больше, чем любой из мужчин, каких я знала. С самого моего рождения делал, хотя не был обязан.
– Может… ты на самом деле его дочь?
– Нет. Линдсп был уже взрослым – отроком, многое видел. Брат мне никогда не лжет, а я ему, – у нас нет тайн друг от друга… Мне пора идти, зря я пришла, – встала девушка, а Эгонн упал перед ней на колени.
– Выслушай меня! Я всё придумал, как нам быть. Скоро Рагнер уедет в Ларгос – мы сможем видеться… Я купил дом неподалеку. Там тоже есть садик, где тихо и уединенно… Рыжий дом за высоким забором. Ты бы с братом туда приходила… Мы смогли бы там разговаривать, не опасаясь никого! Я обвенчаюсь с тобой сразу после свадьбы Эккварта, клянусь! Пока же нельзя дать повода для пересудов. Меня связывает забота о семье и о чести короны. Но еще полгода тебя не видеть, довольствоваться жалкими встречами при старой королеве, которая не хуже Рагнера меня оскорбляет… Не могу я ждать полгода и хранить целомудрие, не получая вообще ничего, я же мужчина!
– Я вам не верю, Ваше Сиятельство, – ответила Мирана. – Не нужно более искать со мной встреч или писать мне. И в сад я более к вам не выйду…
Она бегом бросилась к дворцу, а Магнус слышал, как Эгонн, недовольно бормоча, покидает беседку и удаляется вглубь парка – туда, откуда пришел.
Рассказывать Рагнеру о подслушанной беседе Магнус не стал, решив, что Мирана крайне благоразумна, а Эгонн отвергнут ею раз и навсегда.
«Тем более что девушка всё расскажет брату, – рассуждал он. – Они в своей семье всё сами решат без вмешательства чужаков».
Глава V
Поминки Лодэтского Дьявола
Простой люд одевался в Лодэнии на порядок скромнее, чем в Орензе, если не на два порядка или три. Мужчины здесь не жаловали несуразных шляп, не надевали нарочито неверно камзолы, «путая» ворот с рукавом, и полосатые узкие штаны тоже им не приглянулись. Если на улицах двух столиц появлялась яркая компания, то прохожие на нее оглядывались, пытаясь понять: «чё за чудоба?!». А если школяры видели на улице особу в двурогом колпаке, то орали ей «коза», «м-ее» и «б-ее», свистели, доводя даму до слез, – и ничего власти поделать с этим не могли, да может, не сильно-то желали. Аристократы, разумеется, одевались броско: платья и головные уборы им привозили из Санделии, Аттардии, Бронтаи, Орензы… Ходили они в сопровождении вооруженных слуг, которые отбивали у «черни» желание озорничать.
Восемнадцатого дня Трезвения Маргарита прогуливалась по Брослосу с Соолмой и охранителями. Успели они осмотреть лишь Ордрхон – «голову Брослоса», и мельком глянуть на соседний Рунгорхорн – «разум Брослоса». Эти два самых нарядных округа Солнечного города разделял широкий Западный Луч, что брал начало от «Змеиного моста» Лодольца, уходил строго на запад, провожая солнце, и пересекал две городские стены. Частью Нового Вала являлась крепость из рыжего кирпича – Ордрё, какую звали башней, потому что она была круглой, еще горожане кликали ее «шляпой Брослоса» – и впрямь она напоминала этот головной убор: будто резные поля шляпы, ее глухую «тулью» опоясывала ходовая площадка со стрельницей. Ордрё встала у Западного Луча, между Ордрхоном и Большим Лабиринтом; проезд между Солнечным городом и Лунным городом получил имя «Ордрские ворота», и проход был свободным, но не для телег, а подозрительных лиц могли не впустить. В Ордрё размещались городские стражники, управа и монетный двор.
В Солнечном городе вокруг Ордрё выстроились полукругом красивые, высокие дома; на первых их этажах работали лучшие лавки Брослоса, торговавшие роскошью. Имелась там и аптека с чучелом крокодила (так тебе и надо, лицемер!), где Маргариту угостили пряным напитком, был там и санделианский «Банк Лимаро», принадлежавший родне канцлера Кальсингога, была там и «приличная суконная лавка» – именно туда вела Маргариту Черная Царица. Соолма сказала, что ей нужно справить новый зимний гардероб, ведь в Ларгосе придется носить платья с меховым подбоем, а под платьем штаны, как у мужчин, или длинные чулки, как у землеробов. Что спать она будет в шапке, иногда в перчатках и, конечно, в трех вязаных носках (Соолмочка, а третий на что натягивают?). Что, вместо домашней туники, Маргарита наденет стеганый кафтан, как у ремесленника; что укутает тремя платками голову (опять тремя?), что в меховые сапоги станет обуваться и на улице, и в замке, – что, вообще, полюбит всё меховое, шерстяное, толстое и стеганое с пухом, особенно белье (да-да, исподнее тоже стоит носить пуховое, а то застудишься!). Пораженная Маргарита лишь хлопала глазами, не перечила и позволила Соолме выбрать отрезы нужных материй.
Практически вдоль всего Западного пути, напротив Ордрхона, тянулся университет – Рунгорц, похожий на восемь слипшихся дворцов с храмом посередине. В университете имелись колокольня, устрина и склеп, где покоились кости магистров, а также были отдельный Суд и своя виселица. Даже правил там особый градоначальник – ректор. За строениями университета прятался жилой квартал Рунгорхон, населенный разбитными школярами. В том же квартале размещалась Больница, самое мрачное место любого города, ведь чаще всего заболевшие уже не возвращались живыми из больниц.
Утром следующего дня, девятнадцатого дня Трезвения, Рагнер снова повез Маргариту в Рунгорхон – в дом астролога. Симпатичный мужчина с красным шапероном на плече сперва крутил странные таблицы и смотрел в рукописные фолианты, после задавал разные неловкие вопросы, от каких Маргарита ярко розовела, а Рагнер вскипал. Когда астролог промолвил, что ему надо потрогать груди своей посетительницы, Лодэтский Дьявол чуть его не прибил. Словом, они ушли, не узнав, когда Маргарите следует удалиться от света, то есть не посещать торжеств, не принимать гостей, не обедать в общей зале и быть готовой к родам в любой миг. Рагнер пообещал своей возлюбленной «пригнать» ей в Ларгосе деревенскую повитуху, «что окажется получше звездного обдувалы».
Далее, у причала возле башенки Лонсё, они сели в парусную лодку с похожей на домик надстройкой – на лодке отправились по морю в Лидорос, вторую столицу, где погуляли в чистом, уютном городке, сравнимом по величине с Ордрхоном. Купили еще тканей (теперь для наследника), шелковых нитей для вышивания и душистого санделианского мыла. Там, в мелочной лавке, Рагнер кривил лицо, подозрительно нюхая мыльные кирпичи, ворчал, что лодэтчане уже даже мыло покупают у санделианцев, хотя нужны всего-то жир и поташ. Но когда Маргарите надоело слушать его вздохи, и она решительно заявила, что обойдется, он махнул рукой – тоже решительно заявил, что ему для нее ничего не жалко, и одарил ее запасом мыла лет на десять вперед. Лидорос Маргарита покидала в легкой усталости, да при улыбке.
Пока эти два дня проходили в спокойствии для хозяина Рюдгксгафца и его гостей, в кухне замка всё кипело, жарилось и парилось, – двадцатого дня Трезвения намечалось великое пиршество: Рагнер устраивал «поминки Лодэтского Дьявола» и пригласил на них своих «демонов». Также он пригласил короля. Пенера Фрабвик к исходу девятнадцатого дня Трезвения исчезла из Рюдгксгафца, вместе с ткацкими станками Хильде и ее покрывалами с лебедями, но Маргарита всё равно отказалась переезжать с третьего этажа в мужские покои или, еще хуже, в женские – к соседке-королеве. Ингё пока работала прислужницей баронессы Нолаонт, радовала ее всем и вся, но брать рыжеволосую красавицу с собой в Ларгос Маргарита не намеревалась, ведь Рагнер не остался равнодушным к чувственным губам и статной фигуре Ингё. Он поглядывал на нее, правда, вспышку ревности Маргариты погасил быстро – тем, что, вздыхая, изрек: «Поцеловать такую – что лобызаться с Зимрондом».
Лорко болтался в Рюдгксгафце даже в отсутствие Рагнера – проводил дни с Марили, но ночевать не оставался. Тем сильнее удивился герцог Раннор, когда на рассвете двадцатого дня Трезвения вышел на набережную прогуляться с Айадой и обнаружил, что из слухового окошка последнего пятого этажа вылезает некто рыжеватый. Этот «некто» с ловкостью кошки спустился по крыше, затем по горгульям, притаившимся в углу круглой башни, а вскоре, спрыгнул на землю – и столкнулся с сердитым герцогом, державшим собаку за новый, скромный ошейник из красной кожи.
– Надеюсь, ты хотя бы столовое серебро сейчас воруешь, – зло сказал ему Рагнер. – Если ты от моей бабули – я тебя!!
– Ээ, да покойна ты! Я от Ингё, – улыбался и щурился, словно сытый кот, Лорко. – Енто та, зленаглазья, эка дракона.
– Ты когда успел? И как? Всего два дня и три вечера ведь!
– Рагнер, об сём не хвастывают, звиняй! Да и секретув моёйных не скажу. Проста – я каго хошь обаяшь, – а тама ужа…
– Ужа! К Миране моей – своего ужа ни на шаг! Ни на ползок! Ни на всё, чего у вас там, у ужей, еще есть! Лорко, клянусь, прибью твой хер и на хер, брат ты мне или не брат. Ни моя бабуля, ни Маргарита, ни Мирана, ни Соолма… Да, и на всякий случай – еще ни Айада. Нет!!
– Ну, можат, хоть Айаду дашь, – лыбился Лорко. – Куды тябе стока баб, а?
– А тебе куды? – направился Рагнер по набережной в сторону крепости Ксгафё. Айада бегала, Лорко шел рядом с герцогом. – Тебе Марили мало? – возмущался Рагнер. – Она ж красавица, каких поискать!
– Ня знаю… Сам не знаю, дча так… Рагнер, вот скажи, а дча у тябя с Мираной нича не было́, а? Она жа дика краса!
– Лорко, она, крохотная, у меня на руках родилась! Ее мать пьяный муж избил, бывший управитель моего замка в Ларгосе, – дама та прежде срока рожать начала. Повитуха из деревни рядом сказала, что крови много – к лекарю везти надо, пришлось ее на телеге до Вьёна вести. Зима, снега навалом, лошади едва плелись… Мирану мать принесла почти в лесу. Я ребенка за пазуху, мороз был… Когда доехали, мать ее уже умерла, только имя ей успела дать – больше совсем ничего не оставила… Я так плакал, когда она, Мирана, наконец… ну, появилась… Она сразу закричала, а я заплакал… Ладно, тебе всё равно не понять. Вот вытащишь своими руками оттуда новорожденного – тогда поговорим. Ничего у меня не было с Мираной и не может быть. Должно ж иметься у мужика что-то святое и неприкосновенное. Иначе так все пределы можно потерять, а после и до овец долупиться, если не до кур!
Несколько минут они шагали молча. Дойдя до броского замка Гирменц, Рагнер развернулся и пошел в сторону Нового Вала.
– Слухай, Рагнер, а Соолма дча, а? Ты ж с нею стоко летов былся. И не любвил, да?
– Я ее очень люблю! Но не как жену. Как сестру или как мать… Потому что она разумна, нежна, заботится обо мне и всё мне прощает… И не я соблазнял вовсе… Так! Как ты там сказал: «О таком не хвастают!» И я не буду! Я крайне рад, что Соолма снова мне как старшая сестра. Зачем ты, вообще, меня пытаешь? Ты же и так кого угодно обаяшь!
– Ну да… Но да я тожа хочу любвови. Не таковскай, как щас, а такоооовскай! Супружницей, дчаб ее звать… быться в упряжи с ей… И деток хочу. Я любвлю деток. Но… Авродябы и де́вицы распрягожае, а такооовскай любвови нету… Так кака она, а? Как с Маргаритаю, да? Падчаму она, а?
– Ну… я бы объяснил тебе, если б знал… Не знаю… это… – посмотрел Рагнер на Лодольц, а затем перевел взгляд на море. – Знаешь, – развернулся он к другу, – это как горчица. Намажешь ее на лепешку и сыр еще сверху, – вкуснота! А без горчицы – не вкуснота. А если яйца еще потом добавить – мммм…
– Тебе бы вся пожрать! Я жа сурьезно!
– И я серьезно.
– Тода я ничё не поня́л? О-первах, кта есть енти яйца́, а?
– Детей я имел в виду.
– Аааа… А то я ужа надумал… А ляпёшка?
– Лепёшка – это Маргарита, сыр – это я, а между нами – горчица, любовь то есть… Она и жжется немного, и вкусно с ней…
– Горчицу я не любвлю… Бррр… – скривился Лорко. – Гадостя!
– А что ты «любвишь»?
– Многага дча… Да как, ваще, эку красу, как Маргарита, ляпёшкой обозвать, а? Она – пярожное: и с крямами нежнами, и с ягода́ми сочнами, и…
– Лорко! Шею щас сверну! Крямами, ягода́ми… Ты ведь так перед ней и не повинился, и на колени не встал, мелкий плут! Бог ловкостей и обману он!
– Да не обо мне щас! О тябе! Обозвал красу ляпёшкой, а на меня злобишься! Ну как так-то, а?! Стытися, Ваш Светлусть!
– А я люблю лепёшку. И сыр тоже!
– Фуу… мясо бедных.
– Лорко, не доводи: сыр – это же я!
– Да герцог из тя – ни к черту! Прям как сыр ентот твойный… И падчему ты – сыр, а не она?
– Потому что я сверху!
– Всё равно́е, сыр он любвит! Герцоги должоны укушать пярожные всякие…
– Тебя заклинило на пирожных?
– Но ента жа ням-ням! Есть и зленоглазьи пярожнае, эка дракона, есть златовласае, есть и… Да быкоглазае хоть! А она, кстати, Баранасыня, нидча се, тока орет много…
– Не по зубам тебе, да?
– Проста и пытатися не хо́чу, гаварю жа: орет! У́хи до сих пор балят… Так, дча тама про горчицу, а?
– То, что с кем-то она появляется, а с кем-то нет. И когда она есть – вы слипаетесь вместе. И без пошлостей мне тут – я про любовь! Вот пирожными сыт не будешь. Раз поешь, еще раз, а на третий раз – уж так себе. А потом и вовсе всю жизнь именно это пирожное есть не будешь. От одного вида воротить нутро станет! Оттого-то у тебя и пирожных много, разных да сразу! Вот что ты каждый день вкушать любишь и не ноешь?
– Ой, мамочка пярог такой пякла! Ням-ням и сызнову – ням! Рыбнай! Тама тесто поверху хрустяяяще, а у рыбы – таяяят! Няяям!
– Ну вот тебе и ответ: рыба – это ты, тесто – это она: хрустящая она у тебя, с твердой корочкой. А когда у вас любовь – то она будет таять… От твоего жира и сока, – так что готовься: попотеть тебе придется ради «такооовскай любвови»!
– Слухай, Рагнер, а рыба-то в серядине пярога…
– Даа, ничего уж не поделаешь, Лорко: быть тебе под ее ногой, зато внутри ее юбки, – извини, но такая у тебя природа, рыбья. Возьмет тебя твоя красавица ногами в тиски – и крутить тобой будет! А тебе понравится.
– Дчат пока не нравится. Звучит не очань…
– Так будет, если только ты и впрямь захочешь «такооовскай любвови»… А нет – жри свои пирожные дальше. И, вообще, хватит о жратве. Я проголодался и сам пирожных захотел…
– Ээ, ты тама моёйных пярожных не тронь! Свойные пярожнае иметь надобно!
– Аааа… – раздраженно простонал Рагнер, останавливаясь у ворот Нового Вала. – Довольно Лорко. Иди восвояси и возвращайся к поминкам.
Прощаясь, они сцепили правые руки знаком единства.
– Сегодня с каким «пярожным» явишься? – спросил Рагнер, разжимая руку. – Другим «пярожным» по щекам получить можно…
– Ты за меня не боися! – весело ответил Лорко, шагая спиной вперед в воротах. – Я выкручуся. Мене не в первой…
Рагнер, усмехнувшись, поглядел ему вслед – удаляясь, Лорко подпрыгнул, ударив в воздухе одной ногой о другую.
________________
Магнус и Марлена ушли покупать дом, зато в Рюдгксгафце, в первом часу дня, их заместила другая пара – пугающая: рыжий, с тремя шрамами на лице «великан-людоед» и его большая невеста, – Ольвор привел Хельху, еще пуще раздобревшую. Вскоре объявилась толпа из плечистых головорезов и их подруг. Все мужчины носили новые камзолы, дамы – более-менее пристойные платья, правда, казалось, что эти разбойники раздели по дороге уважаемых господ, сами нарядились в украденную одежду и обрядили уличных девок в обличья приличных дам. Парой здоровяка Сиурта стала Соолма, молчаливому Эорику Лорко «одалжал в спутняцы» рыжеволосую Ингё, а сам пока остался с кудрявой Марили. Аргус прибыл с Эмильной – и теперь уже золотоволосая сиренгка пронзала стрелами из своих зеленых глазищ черноволосую сиренгку, а та сидела за дубовым столом, скромно потупив взор. Лишь то, что Маргарита не желала портить торжество скандалом, и спасало Эмильну. А еще был толстый повар Гёре – ныне побратим Рагнера, с ним явилась деятельная, длинноносая Геррата, будто улыбавшаяся и своим большим зубастым ртом, и большой родинкой над ним. Короля Ортвина I и королеву ожидали позднее.
Что и говорить, для встречи с прекрасной Хлодией Синеокой, Маргарита наряжалась полдня – в итоге она спускалась по полукруглой лестнице такой неотразимой богиней, что даже Рагнер открыл рот. Самое лучшее платье Маргариты – легкое, из багряной тафты, повисало пышными складками на длинных рукавах и ниже ее спины; юбка с черной каймой переходила в шлейф, белую, округлившуюся грудь высоко поднимал тугой, белый треугольник – и у ложбинки грудей этот лиф был расшит изящной вышивкой с перлами и лалами. Ингё сделала ей сложную прическу: у лба Маргариты переплелись волны кос в каплях жемчужин, по плечам струились извилистыми реками локоны, белая вуаль, точно туманная дымка, овеяла это золотое море волос, что взволновалось и застыло вокруг прелестного, немного розовощекого лица «богини» – а на него упали два светлых изумруда ее сиренгских глаз.
– Любимая… – прошептал Рагнер. – Как бы тебя не украли или без платья не оставили… Мои демоны – народ лихой…
Весь час Смирения в обеденной зале пировали без церемоний, шумно хлопая, говоря здравицы и выкрикивая остроты. Подиум и стол под шатром Рагнер отвел для короля, а для себя приказал накрыть еще один отдельный стол под другим пятикупольным шатром, за какой пригласил кроме орензчан Линдспа и Мирану. Его бабушка тоже временно устроилась там. В середине часа Нестяжания все вышли к середине залы, образовав проход для королевской четы.
Вскоре Маргарита ее увидела – в голубом величественном и закрытом платье шествовала величественная, действительно, прекрасная и образом, и ликом королева. Король вел ее, держа за правое плечо, а она держала за руку белокурую девочку. Любящая мать, чтимая супруга и безупречная Божья избранница – Хлодия стояла так высоко, что, в отличие от какой-то орензской богиньки – безродной нимфы, не нуждалась в открытых плечах, дабы изумлять мир своей пригожестью. Маргарита сразу показалась себе торговкой из бедного квартала, вульгарно разодетой и тщетно старавшейся выглядеть благородной баронессой. И хуже всего: с королем прибыла его родня – вся родня! Рыжий сатир Зимронд коварно улыбнулся «золотоволосой нимфе», незаметно подмигнул ей ярким, изумрудным глазом и похотливо облизнулся на ее белую грудь. Явился и Эгонн Гельдор, брат королевы. Еще Маргарита впервые увидела принцессу Алайду – широкоплечую, большерукую, с тяжелым подбородком и такую же высокую, как ее изящный брат, принц Эккварт. Лишь карие глаза с поволокой и восхитительные каштановые кудри добавляли Алайде женственности, но едва ли – ее лицо было, как и у ее отца, грубоватым, резким.
Король и королева не сказали Маргарите ничего особенного – пара учтивых фраз, пара их банальных вопросов о долгой дороге и ее вежливых ответов; в итоге Маргарита нашла Ортвина I не надменным вовсе, Хлодию – холодной. А они вдвоем тоже с интересом разглядывали чужеземку, намеревавшуюся стать их семьей. После того как все устроились за столами, поминки Лодэтского Дьявола возобновились, да стали тихими – головорезы старались вести себе пристойно перед королем. Затем случились награждения: Рагнер жаловал подарки, оружие или деньги; Ольвору он подарил любимую «Розу ветров» – «рыжий людоед» аж прослезился. Конечно, Рагнер представил дяде и Аргуса Нандига. Закончилось это знакомство тем, что Аргусу предложили место при дворе, в Канцелярии.
Когда начался час танцев, буфетный стол убрали. Граф Эгонн Гельдор поклонился Миране, смутившейся, но вышедшей с ним в центр залы. Эккварт пригласил Енриити, а маленькая Ольга сама подбежала к Рагнеру и потребовала, чтобы он с ней «попляскал». За дочерью направилась королева Хлодия, однако, несмотря на ледяной глас этой строгой мамы, Рагнер пошел «немного покружить» Ольгу. Затем Маргарита впервые увидела, как Рагнер танцует, и с удивлением отметила, что он знает паво́ и умеет изящно двигаться. А Зимронд в это время пялился на нее саму и пил уж третий кубок вина.
После первого танца Рагнер не вернул Ольгу матери – понес ее к своим головорезам. Те умилялись и рассыпались в похвалах. В центре залы пары готовились к следующей пляске. Вдруг Зимронд покинул подиум и направился к третьему столу – кронпринц встал рядом со стулом Маргариты.
– Пошли, – сказал он ей по-меридиански и кивнул головой на середину залы. Маргарита не сдвинулась с места: сжав губы и с мольбой вонзив взор в спину Рагнера, она гордо молчала. – Да не дуйся и не дури, – улыбался сатир. – Я мириться пришел… Ну ладно… пусть, – галантно поклонился он и подал побелевшей от страха девушке руку.
Только тогда головорезы заметили их. Рагнер повернулся и, внимательно поглядывая на Зимронда, понес Ольгу к Хлодии.
– Ты плясать пойдешь иль нет, коза? – выпрямился кронпринц. – Не ссорься со мной – может, я твоим королем еще буду!
Маргарита продолжала безмолвно сидеть, нахмурив лицо и вздрагивая от отвращения. Рагнер уже приближался, когда Зимронд не выдержал: схватил Маргариту за плечо и выдернул ее из-за стола. Но, повернув голову, Зимронд получил увесистым кулаком в лицо, отчего его отбросило – и он едва удержал равновесие – а следом получил кулаком в левый глаз. Больше Рагнер ничего не успел сделать – Ольвор его оттащил.
– Опять?! – взревел король Ортвин, вставая между сыном и племянником. Рагнера, тяжело дышавшего и оскалившего рот, еще обхватывал со спины Ольвор. Зимронд опирался одной рукой о стену, а другой зажимал кровоточащий нос.
– Сколько можно?! – грохотал король Ортвин. – Вас двоих выгоню из моего королевства – сил моих больше нет! Два тридцатилетних мужика, а кажется, что вам всё еще по десять! Зимронд – уходи! Твой замок – рядом! Вот и живи там один, раз достойно кронпринца, наследника престола, себя вести и дня не можешь! Надоело уже! Вон, Зимронд!!!
Один драконий глаз Зимронда заплывал, другим он осоловело обвел залу, задержавшись на Эгонне – тот уходить не намеревался и отвернулся от «друга». Зимронд в одиночестве, немного пошатываясь, пошел к проходной зале, но успел наградить Маргариту столь жестким взглядом, какой она до этого видела только у Лодэтского Дьявола, – в нее полетело острое ледяное стекло, теперь изумрудное и ядовитое.
– И ты хорош! – развернулся король к племяннику. – Сразу кулаками махать! Башка тебе на что?! На дуэль бы вызвал! Зимронд – не дурак с тобой драться, но гордец… – тяжело перевел дух он. – Право, сил нет никаких…
– Да отпусти же меня! – зло вскричал Рагнер Ольвору, и тот его выпустил из своих могучих ручищ.
– Так, – обратился король к собравшимся, – церемонии в сторону… Уж сами видите… Ранноры – воины! И если не дерутся с недругами, то и с друзьями могут, даже с братьями. Но Ранноры еще умеют мир заключать. И держать его! И Зимронд с Рагнером рано или поздно научатся жить мирно… Наполняйте ваши чаши! После драки – выпить дело верное!
Король посмотрел на Маргариту – и неожиданно опустился перед ней на одно колено.
– От всего сердца прошу прощения за сына, да и за племянника тоже. И надеюсь, что вы, баронесса Нолаонт, полюбите Лодэнию так же, как любим ее мы – ее дети.
Он поднялся на ноги прежде, чем Маргарита смогла ответить.
– За Лодэнию! – громко сказал король. – Поднимем кубки и чаши за нашу Лодэнию! Все мы – ее дети, ее кровь, мы капли ее бурных вод и крупицы ее каменных твердей. Враждовать нам нельзя! Врагов извне на нас, на всех, хватит с избытком. А крепка наша держава всегда была дружбой и службой! Да будет так и впредь!
________________
В парадной зале гости Лодэтского Дьявола наполняли вином чаши, а кронпринц Зимронд, испытывая малую нужду, направлялся на второй этаж. Он зажимал нос льняной салфеткой и бормотал в нее:
– Всё тебе изгажу там… И с б…ского ложа начну… Порезвись там со своей сучкой теперь…
Но в кабинете его встретила «милая душка», дертаянская волчица Айада, которую Рагнер увел из парадной залы из-за маленькой Ольги. Под собачье рычание Зимронд осторожно попятился и, вновь оказавшись в Синей гостиной, плотно закрыл дверь кабинета. Безмолвно ругаясь, он вышел на галерею, где до него донесся занятный разговор – ссорившиеся стояли прямо под ним.
Лорко пропустил драку в обеденной, так как Ингё и Марили вывели своего любовника на галерею первого этажа, обступили его и потребовали, чтобы он выбрал одну из них – с ней вошел в дом, а про другую на веки вечные забыл. Бросать будущего богача ни одна из красавиц не собиралась.
– Ээ, да экак вы поня́ли-то, а? – недоумевал Лорко. – Ты жа лодэтскаго не знашь, – показал он на Марили, сложившую руки под пышной грудью. – А ты орензкаго, – глянул он на Ингё, упиравшую кулачки в тонкую талию. – Геррата! – хлопнул себя Лорко по лбу. – Вот кта вам всё разляпал!
– Давай имю говори! – потребовала Марили на орензском.
– Выбирай и говори имя! – повторила Ингё по-лодэтски.
– И натаскала вас! – возмущался Лорко. – Нууу Герр-ата!
Девушки сверлили его зелеными глазами, и рыжеватый парень понял, что сохранить двоих никак не удастся, но обе были очень красивы и нравились ему одинаково. Он еще немного помялся, почесал затылок и решил выбрать ту, от которой потом получит меньший нагоняй. Руки под соблазнительной грудью приглянулись ему больше, чем кулаки в боках, и он сказал Ингё:
– Ну, енто, ты должная понять: Марили в чужу землю́ за мной наприезжала… Ты – дика краса! Но тябя-та я знаваю едва… Ты мяне очань и одчань нравилася, но… Марили! – громко сказал он и добавил по-орензски: – Я бирать тябя! Я ее… – тише обратился он к Ингё.
Кудрявая блондинка гордо приподняла голову, сама взяла Лорко под руку и повела его в дом. Он напоследок оглянулся на Ингё, с сожалением поджимая губы и будто прося прощения. Зимронд поспешил вниз, желая глянуть на смешную троицу, но нашел он только плачущую Ингё, сидевшую в углу дворца – на ступенях галереи и у дорожки к трем проходам.
– Эй, – сказал он, присаживаясь рядом с рыжеволосой девушкой, – паршивый день, да? А я всё оттуда слышал, – указал он вверх.
– Ваше Высочество… – попыталась встать и поклониться Ингё, но Зимронд, схватив ее за запястье, усадил девушку назад на ступени.
– И у меня паршивый день, – сказал кронпринц, промокая салфеткой нос. – Эгонн, сучий сын… и он тоже! Друзей у меня нет, родня – г…но! Слушай… а ты такая же рыжая, как я, и зеленоглазая… Сестрой мне могла бы быть… Чё ревешь? Подумаешь, бросили. Ты – свистни, толпы других набегут.
– У меня нет родового имени и мне некуда идти, – подумав, грустно ответила Ингё. – Лишь в замок Госсёрц, но я лучше утоплюсь…
– Эт ты зря! – поднялся Зимронд, галантно поклонился ей и протянул руку, будто приглашая Ингё на танец. – Ну же, пошли… – улыбался он. – А то, если и вторая баба за сегодня мне руки не даст после поклона, это уж слишком! Кронпринц я или нет?! Да не боись, – ухмыльнулся он. – У меня шлюх в замке – не счесть. Выпить с тобой хочу, рыжей и несчастной, как я. Ну?
Ингё несмело вложила свою левую руку в его правую ладонь.
– Ты мне как сестра будешь! – повел ее кронпринц по дорожке к трем проходам. – Мне теперь новая семья нужна… А ты нового жениха хочешь? Рыцаря? Из Сольтеля он только что. Не герой, но… Как тебя зовут?
________________
Рыжеволосая пара скрылась в тройном проходе, а на галерею вышла Мирана. Спустя минуту там появился синеокий граф Эгонн Гельдор.
– Прочти это послание, – сказал он ей, доставая маленький конверт. – О большем не прошу. Я сам сложил стих… Но и он не выразит всех чувств, что я испытываю…
Эгонн поклонился Миране, словно Прекрасной Даме – припав на левое колено и с правой рукой у сердца. Другой рукой он протягивал послание. Подумав мгновение, Мирана взяла сложенную маленьким конвертом бумагу.
Эгонн сразу ушел, не сказав более ничего. Оставшись в одиночестве, Мирана открыла конвертик и нашла там согнутую книжечкой картонку. Обложка «книжечки» была в изысканном узоре, а внутри девушка увидела рукописный текст с вензелями и завитками.
Напрасные, но сладкие мечты
Меня терзают, если Вас не слышу.
И в каждой деве замечаю я черты
Любимого лица – и всех их ненавижу:
За то, что походить хотят на ту,
Что создана весной и нежной дымкой моря.
Ваши небесно-недоступные глаза —
Два символа моих отчаянья и горя.
А я ценю свою печаль,
Я пью, как воду, соль.
Вы говорите: «Мне так жаль»
И «Не увидимся мы вновь».
Но верю я, что уже завтра, опустив глаза,
Вы сжалитесь и молвите мне тихо слово «да».
Напрасные, но сладкие мечты
Меня терзают, причиняют раны.
И даже огонек свечи нашептывает мне из темноты
Прекраснейшее всех иных имен – «моя Мирана»…
Девушка убрала послание в конверт, но тут же снова достала картонку и прочитала ее несколько раз подряд, поглаживая витиеватые буквы. Вдруг раздался одновременно тонковатый и сиплый голос:
– Эй, Мирана…
Вздрогнув, девушка обернулась – к ней бесшумно приближался здоровяк-Сиурт – темноволосый парень девятнадцати лет. Камзол едва сходился на его мощной груди и натягивался некрасивыми складками на широченных плечах. Сиурт по-детски радостно улыбался «во весь рот», отчего его голова с низким лбом и массивной челюстью напоминала грушу.
– Привет… Я с Ларгосу. Помятаашь меня? Младшай брат Эорику и Кётране.
– Здравствуйте, Сиурт Ормног. Несомненно, я вас узнала.
– А я ужа думал, ча забыла, – еще шире и глупее заулыбался Сиурт. – Я здеся, в Брослосу, двоё днёв ужа…
– Вы заблудились, наверно? Могу я вам помочь?
– Почта́ ты со мною на «вы»? – продолжал лыбиться здоровяк. – Я жа Сиурт. Мы жа игрывали вместя – по льду каталися, помятаашь?
– Но, когда это было-то?.. – развела руками недоумевающая девушка. – В детстве еще… Мы уже давно не дети… Так, чем я могу помочь? Уборная наверху. Нужно вернуться в проходную…
– Да нее… Я увидал, ча ентот щяголёк за тобою шел. Порешил тожа глянуть… А та…
– Не смейте более за мной следить! – возмутилась Мирана и быстро зашла в дом.
– Ты плясашь так красиво… – негромко сказал ей вслед Сиурту и в замешательстве почесал низкий лоб, соображая, что же он не то и не так сказал.
________________
В обеденной зале Лорко наклонился над Герратой и тихо процедил сквозь зубы:
– Ты ента дча лезяшь не в своейные делы, а?
– Да я жо для Эорика! А ты-то не назажрался? Со двумя сразу, а у ёго не о́дной! Так незя, Лорко! Совестей у тобя нету! Вот я и подмоглася: и тобе, и Эорику…
– Сама с Эориком, в концу конецав, повяжшшися, – прошипел Лорко. – Дча ты к ему прикипела-то?
– Я с Гёре! Я тобе не б…ь! А это, – наставительно пояснила она, – меридьянская подмочь ближнюму. Милсердие, дорогой! Вот смотри: одну дурёху от обману спасла, другой жониха, тобя то бишь, воротила. Тобе я совестя насохраняла, а Эорику – сыщала, пущай и рыжою, но невесту! И тобе жонитися-то пора уж, – заговорщически зашептала она, – а то дурак вовсе. Не ту ты избрал, надобно былось рыжою брать, а эту – Эорику…
