Рина Оре
Три цветка и две ели. Первый том
Рагнер вспомнил, как в ратуше Маргарита точно так же, плача, раз отошла к окну. Он вздохнул и нахмурился сильнее.
– И всё же я требую, – сказал он. – Опишите его. Была ли у него, скажем, борода? Сложно не заметить бороду. Одежды можете описать? Плащ у него был или нет? В такое время ведь холодно в одном кафтане.
– Могу лишь сказать, – утирала «слезы» красавица, – что царапины на лице этого зверя от моих ногтей. Плащ и борода… борода… В свете фонаря я могла принять за бороду тень. Плащ точно был, цвет… синий… Но я едва успела повернуть голову, когда он на меня из-за дерева прыгнул – более я ничего не видела. Он потащил меня… и лицом в землю… Всё! Больше не могу!
Она «зарыдала» в платок, а Адреами ее обнял.
– Братец, я хочу немедленно уйти, – услышали мужчины между всхлипами.
Адреами помог надеть ей плащ и повел ее к выходу.
– Я провожу вас, – устало сказал Рагнер, но Вьён его задержал – когда господа Тиодо покинули залу, он страстно заговорил:
– Рагнер, во имя всего, что я для тебя сделал, за всю мою помощь тебе и поддержку, пока ты был юн или слаб, – казни этого зверя, как бы ни противилась баронесса Нолаонт! Иначе я забуду твое имя – ты навсегда перечеркнешь нашу дружбу! Я буду проклинать тебя, так и знай!
Рагнер медленно опустил веки, чувствуя себя в западне, и быстро их поднял:
– Я тебе скажу то же, что и ей, Вьён. Прежде, чем пытать кузнеца или казнить, я должен быть полностью уверен в его вине. Пойми меня, прошу. Если он виновен – я колебаться не стану, как бы баронесса Нолаонт не… Даже, если она меня бросит, я казню его, но только если буду уверен в его вине. До того он будет в тюрьме – а вы в первый день Венераалия прибудьте в Суд. Поступим по закону. Мне более нечего добавить.
– Мне есть, что добавить. Верховный судья – нынче ты! – зло и раздраженно ответил Вьён, надевая поверх красного полукафтана темно-синий с истрепавшимся низом плащ.
Рагнер и Вьён думали, что Лилия и Адреами не понимают лодэтского языка, и не понижали голосов, а те ждали в передней и улыбались друг другу.
– Было бы дивно, если бы герцог рассорился сразу с двоими, – шепотом произнесла Лилия. – Нет ни коровы, ни старого козла, – только одинокий, несчастный пес, ищущий кого бы защищать и преданно любить.
________________
После отбытия гостей, Рагнер обошел замок: он решил остыть и немного поразмыслить прежде, чем допрашивать кузнеца. То, что Маргарита пошла гулять в парк мимо кузни, его поначалу не тревожило – она там всегда гуляла. Но вернувшись в свой кабинет, он увидел, что стул повернут боком к столу, а с тех пор, как Огю Шотно следил за уборкой его покоев, всё возвращали строго на свои места, будто никто здесь и не был.
Рагнер нашел в кухне Миллё. Девчонка сильнее огорчила его, сказав, что в первый раз она не достучалась до Маргариты, а во второй раз баронесса открыла ей дверь не сразу, да были на ней теплые сапожки и меховая пелерина, хотя в опочивальне печка нагнала жара, как в бане. Добил Рагнера Раоль Роннак, который сообщил о грубости Маргариты, несвойственной ей.
Черный, мрачный Рагнер прошел в опочивальню герцогини через потайную дверь. Маргарита стала подниматься к нему со ступенек подиума, но…
– Не вставай, – жестко сказал Рагнер. Отбросив ее плащ на ларь, он присел на одно колено перед Маргаритой – и в нее полетело колкое, ледяное стекло из его злых-презлых глаз.
– Рагнер, ты меня пугаешь, когда так смотришь… – тихо произнесла она.
– Извини, – процедил он сквозь зубы. – Чем занималась до полудня, пока меня не было? Чем-то интересным?
– Нет, – хлопала она глазами. – Хватит, прошу. Мне, правда, страшно. Чем я могла тут заниматься?
– Ладно… Любимая, ты мне всё рассказала про этого кузнеца? Есть что-то важное из вашего с ним прошлого?
– У меня не было с ним прошлого, Рагнер. Ничего…
– Как же то, что он нес тебя на руках, когда ты ногу подвернула? Брать на руки девицу – всё равно что брать в жены… Что было дальше?
– Ничего! – начала она злиться через страх. – Я же всё тебе рассказала. Мне было стыдно тогда – прохожие обо мне дурно думали, и если бы я могла ходить, то пошла бы ногами до дома.
– Мужики не приезжают просто так в такую даль, за три моря, из-за женщины, если у них ничего с ней не было. Нами может двигать безрассудная любовь, но такая, где хотя бы есть надежда. Расскажи мне, как именно он сбежал от семьи. Это ведь произошло, когда тебя от меня уже спасли… В соседнем городке, когда вы все вместе жили. Так что, расскажешь? Я жду.
– Прости, но я не буду, – ответила она, уговаривая себя сейчас не заплакать. – Особенно, когда ты так со мной говоришь и так на меня смотришь.
– Знаешь, почему? Потому что понял, что ты время до полудня провела в моем кабинете, сидя на столе в мехах. На кого ты там смотрела в окошко, любимая?
Маргарита, пораженная такой догадливостью, в ужасе взглянула на него.
– Как же ты…
– Как узнал? Так же, как докопаюсь: виновен кузнец или Лилия Тиодо обозналась. Но меня сейчас другое больше беспокоит. Маргарита, – взял он ее за плечи. – Ты что, влюблена и в него тоже?
– Нет, – помотала она головой. – Нет, поверь мне. Зачем же я тогда здесь, с тобой?
– Потому что герцог лучше кузнеца.
– Рагнер!
– Послушай меня, – процедил он. – Так не пойдет. Ты должна выбрать того, кто тебе дороже. И если это я, то ты мне всё расскажешь о бегстве этого кузнеца. И всё, что я у тебя ни спрошу, тоже мне расскажешь. И не будешь более глазеть на него, но не потому, что я тебе запрещаю, а потому что сама не хочешь. Подумай хорошо прежде, чем дать ответ. Быть герцогиней Раннор – вовсе не просто. Можно голову от моего меча потерять.
Он встал и хотел уйти, но Маргарита его позвала, рыдая и всхлипывая:
– Рагнер, молю, не уходи сейчас! Мне и думать не надо, кто мне дороже! Я не смогу без тебя жить! Умоляю, вернись…
Она с отчаянием смотрела на его спину, чувствуя в груди рвущую боль. Рагнер медленно развернулся, взял прикроватный стул и поставил его напротив Маргариты. Она же продолжала сидеть на медвежьей шкуре и утирать платком глаза. Опустившись на стул, Рагнер наклонился вниз, приближая свое жесткое лицо к испуганному и заплаканному лицу девушки.
– Есть черта, когда твои слезы перестают меня трогать, – тихо сказал он. – Так что не старайся.
– Да не стараюсь я нарочно! – с обидой воскликнула она. – Это само, потому что мне больно!
– Рассказывай, – приказал он.
– Ты его точно убьешь, если я скажу. Но я уверена, что он не мог такого сделать ни с Лилией Тиодо, ни с другой.
– Маргарита, – сдавленно выдохнул Рагнер, едва сдерживая себя, чтобы не накричать на нее. – Раз ты сделала выбор между нами, то теперь должна принять это: если я посчитаю его виновным, то казню. Точнее, его приговорит судья по злодействам, а палач казнит во второй день Венераалия, вырвав всё его хозяйство. И ты с этим смиришься и не станешь более вспоминать о кузнеце, брат он тебе или не брат. Раз ты согласна всё принять, то не трать остаток моего терпения и начинай говорить. Почему кузнец сбежал?
– Нинно зашел пьяным ко мне в спальню… Я в одежде дремала… Потом он целоваться полез, тоже потому что пьяным был. Трезвый он ни разу себе подобного не позволял. Я тогда увидела закрытый засов и очень испугалась. Стала кричать со всей силы. Нинно, – всхлипнула она, вытирая со щек новые слезы, – меня на кровать потащил, где закрыл мне рот рукой. Но потом, Рагнер, – она умоляюще посмотрела на хмурого, как черная туча, Рагнера, – Нинно потом понял, что творит, и остановился. Он сказал, что не хотел ничего такого и пугать меня тоже не желал. Он просто… Он неуклюжий, что ли, когда выражает чувства. Он и на кровать меня потащил, лишь бы я не кричала: чтобы меня не покалечить, если будет иначе мне рот зажимать. И он заплакал, осознав, о чем я подумала и чего испугалась. Сначала одна слеза, потом вторая – больше не успел. Дядя из-за моих криков сломал дверь, и Нинно сбежал. Пожааалуйста, – взмолилась Маргарита, – верь мне, Рагнер. Всё было так, как я говорю. Он и не собирался надругаться надо мной. Просто… Просто, когда он узнал, что я была с тобой по своему желанию, то подумал, что тоже может так же, как и ты… Что если… Если покажет мне, как может любить… Это я про поцелуи говорю, – засмущалась она, вытирая нос, – то я влюблюсь в него, как в тебя.
Замолчав, она выжидающе смотрела на каменное лицо Рагнера.
– Что ты к нему чувствуешь? – спросил он. – Что-то же есть, так?
– Было когда-то… Кажется, я в него немного влюбилась, но уже после супружества с Иамом, а затем Нинно женился на Ульви. После, когда я влюбилась во второго супруга, все чувства к нему исчезли. Более я о нем никогда не думала… А сегодня… даже не знаю почему, я так захотела на него посмотреть. Он мне дорог, это правда, но не так, как ты. Как брат, клянусь. Если бы ты дал нам пообщаться, то я бы не таилась, подглядывая за ним. Мне просто было интересно, что он делает, омылся или нет, всем ли доволен… Ну представь, к тебе в Брослос Вьён бы приехал, а я бы заявила, что вы до обеда не увидитесь, хотя будете в одном замке. Ну разве ты не желал бы знать, как у него дела и как он обустроился? Сидеть здесь и ждать до обеда – это так долго!
Она снова вытерла щеки и даже высморкалась в носовой платок, а Рагнер оттаял.
– Довольно плакать, – поднимаясь со стула, сказал он. – Я более на тебя не злюсь. И это хоть что-то для меня на сегодня хорошее…
Он вернулся из уборной с полотенцем и кувшином теплой воды.
– Давай тебя умоем, плакса…
Рагнер сел на медвежью шкуру рядом с Маргаритой и стал нежно протирать мокрой тканью ее лицо.
– Надо тебе подарить много маленьких склянок для слез. В королевстве Ламнора дамы, чтобы лицо не опухало, слезы в пузырьки собирают. А их мужья потом хвастаются перед друзьями тем, сколько в тоске по нему супруга пузырьков наплакала. Ты бы всех ламнорских дам посрамила, живи мы там. А я бы самый гордый ходил. Тележечку бы целую возил за собой и звенел бы ею…
– Рагнер! – легонько ударила она его по плечу кулачком, но улыбнулась.
– Нет, что-то я тебя недооцениваю. Вьючного ослика пришлось бы купить – не меньше…
– Хватит уж шутить, – шире улыбнулась Маргарита, представив горделиво шествующего Рагнера, с осликом и тележкой, да шумно завидующую ему толпу прочих мужей. – Рагнер, так что ты будешь делать с Нинно? – серьезно спросила она. – После моего рассказа ты ведь уверился в его вине…
– Нет, еще не уверился. Но, сама понимаешь, упускать я это тоже не могу. Знаешь, похоже, у всех, кроме тебя, нет сомнений, что он виновен, хотя у тебя более чем веские причины его подозревать и бояться. И либо ты совсем дура-дурой, а я так не думаю, либо… Не знаю.
Он дал ей в руки полотенце и поднялся.
– Мне надо хорошо подумать. Увидимся на обеде. Кузнец переночует в узилище, а завтра отправится в Вардоц. Я его до утра не буду допрашивать. Пытать тоже не собираюсь, ведь он твой брат. Вдруг и впрямь невиновен, как ты думаешь. Твоя уверенность для меня вовсе не пустой звук.
– Поцелуй меня, – попросила Маргарита.
– Задействуешь свое второе самое сильное оружие, после слез? – улыбаясь, Рагнер снова присел напротив нее на одно колено. – На меня оно тоже не всегда действует, – прошептал он, начиная ее целовать.
– Да ты мне лжешь, – шепотом ответила она.
– Немного, – обнял он Маргариту, придвинувшись к ней ближе и устраиваясь между ее ног. – Растрепать тебе волосы и измять платье, значит, можно?
– И побыстрее…
Они сперва занялись любовью на ступенях подиума, на медвежьей шкуре, а закончили уже в постели. Потом Рагнер, измотанный за последние дни, задремал. Маргарита же тихо лежала, положив голову ему на грудь и ощущая бой его сердца. Она думала о Нинно, думала с нежностью, печалью и болью, представляя его в холодном подвале замка – одинокого, оговоренного и несчастного. Своих чувств к кузнецу Маргарита по-прежнему не разобрала, но понимала, что не сможет примириться с его позорной, страшной казнью и жить как ни в чем не бывало, зная сердцем, что его убили несправедливо.
________________
Нинно отнесли в узилище медвежье покрывало – на это Маргарита смогла уговорить Рагнера еще до обеда. Более, во время вечерней трапезы, они не упоминали имя кузнеца, а после обеда в опочивальне герцогини их дожидалась купель – пододвинутая к печке, устланная белой простыней и накрытая золотистым шатром. Рагнер подвесил маленький свечной светильник под потолком шатра, залез в ароматную воду к своей женщине и закрыл за собой плотную ткань – внутри шатра стало темно, таинственно…
Голова Маргариты была в белой чалме из полотенца. Другим полотенцем она начала мыть своего мужчину – ласково растирала его тело, отмеченное многочисленными шрамами, а Рагнер полулежал, закрыв глаза и наслаждаясь.
– Рагнер, – услышал он, чувствуя грудью поглаживания, – прошу, выслушай меня: то, что я думаю об обвинениях от Лилии Тиодо.
– Я же сказал, чтобы ты не вмешивалась и не пыталась на меня влиять, – вздохнул Рагнер. – Кузнец получил чертовое покрывало, хотя мне и это не по нраву, – радуйся тому, чего добилась, и не перегибай.
– Но ты можешь меня просто послушать? Я ведь тоже что-то замечаю, – не сдавалась Маргарита. – И мне некоторые мелочи кажутся странными. Я не могу о них не думать. Если я не права, то ты мне их разъяснишь…
– Ладно… – сдался он. – Но еще мне не нравится то, что сейчас, когда мы вдвоем, мы говорим об этом кузнеце. Я его к нам в купель не приглашал.
– Я Лилию Тиодо тоже не хочу сюда приглашать, но приходится… – проворчала она.
– Говори быстрее, и прогоним их отсюда, – улыбнулся Рагнер.
– Мне не дают покоя ее волосы, – задумалась девушка, протирая полотенцем правую руку Рагнера. – Волосы у женщин не волнятся так сами по себе. Она спит ночью с косами, какие туго заплетает. Вроде бы мелочь, но я себя помню в ратуше… Я бы не стала так делать. Мне тогда нравился мой балахон… И точно я бы не распустила волосы перед мужчинами. А ведь Лилию Тиодо тоже твои страшные головорезы охраняют и сопровождают на выездах… Я даже в зеркало на себя тогда не хотела лишний раз смотреть – так я себя чувствовала. А она… волосы, прическа, сегодня брошь с камеей, кроме прочего, была у нее… Она перед зеркалом вертелась! Я не могу этого объяснить.
– Что ты хочешь сказать? – нахмурился мужчина. – Договаривай.
– Рагнер… – внимательно посмотрела она него, переставая обтирать его тело. – Я подозреваю, что Лилия Тиодо всех обманывает и над ней никто не надругался вовсе.
– И зачем ей это? – строго глядел на Маргариту Рагнер.
– Чтобы перебраться в замок. Она бы плакалась тебе, а ты бы ее защищал и был доволен собой, как каждый мужчина и рыцарь.
– Всё? – холодно спросил он.
– Не надо думать, что я говорю так из ревности, – насупилась Маргарита и часто заморгала.
– Только опять не плачь, – теплее попросил он.
– Это правда не ревность. Если Нинно насильник, я согласна, что он заслуживает казни. И я смирюсь с любым твоим решением, но буду считать это несправедливым, если не уверюсь сама. Теперь – всё.
Несколько минут они молчали. Маргарита, выговорившись, сама усомнилась в своей догадке, ведь Лилию могла причесывать Ирмина. Раздумывая над сказанным, она продолжила омовение, теперь уже левой руки Рагнера. Слышался только всплеск воды и тихий треск горевших в печке дров.
– Есть одно «но», – наконец сказал Рагнер. – В твоих словах что-то есть, вот только Лилия Тиодо плачет, как и ты тогда: не может договорить до конца, встает и отворачивается, – я как в прошлое погружаюсь, словно тебя вижу в той ратуше. Есть, правда, одна мелочь, какая мне не нравится. Ее брат, будто бы не переживает вовсе. Вьён весь извелся, а Адреами спокойненько жрет и хлещет вино. Он единственный сегодня что-то съел за тем столом.
Маргарита протяжно вздохнула.
– Мне так не хочется, но тут я должна сказать слово в его защиту. Вернее, не то чтобы я это понимала, но… Просто… Мне лишь так кажется. Но вот мой брат Синоли, как я думаю, тоже мог бы спокойно кушать… Потому что… Потому что себялюб, вот так! Думает в первую очередь лишь о себе.
– Ну что ты наделала? – улыбнулся Рагнер, забирая у нее полотенце, поворачивая девушку спиной к себе и начиная протирать ее плечи. – Разрушила единственное мое сомнение…
– Я не пытаюсь обвинить кого-то напрасно.
– Выслушай теперь меня и не перебивай, – обнял он ее со спины, потянул назад и положил на свою грудь. – Итак, кузнец пришел с той стороны, где всё случилось. Жертва его узнала… Лилия не уверена насчет бороды и думает, что у него был плащ, какого мы не видели. Далее, кузнец был не в себе, а в бреду сказал: «Женщина ночью в лесу». Ты это слышала и Соолма тоже. Когда же я спросил его о том, что он помнит, то про женщину он даже не упомянул. Прибавь к этому свой рассказ и его странное объяснение. Какие-то грабители из Нюёдлкоса… Заведись там банда, то местные сами разделались бы с ней. В таких крошечных городках все всё знают друг о друге. Лесной разбой – это да, но банда грабителей – нет! Мигом накроется всё их раздолье… Я думаю, что кузнец мог затаиться в лесу, чтобы следить за дорогой… Например, ожидая тебя и хорошей возможности для… Не знаю… Не буду пока подозревать самого худшего. Скажем, чтобы просто спасти тебя от меня. Он спускался к Лешийке, где пил воду, а в лес ходил, чтобы питаться. Наелся там какой-то дряни, отчего ничего не помнит, и опьянел. А ведь пьяным он тогда потащил тебя на ложе… Далее он увидел в лесу Лилию, медленно едущую на лошади, в темноте и с тусклым фонарем. Может, со спины он даже ее за тебя принял из-за светлых волос. Она говорит, что видела только образ, метнувшийся к ней из леса, а потом фонарь упал и погас. Он стащил ее с мерина – с его ростом это легко – и уволок ее в лес. Там навалился на нее сзади, вдавил щекой в землю… – едва не выругавшись, перевел дыхание Рагнер. – Я допускаю, что он ничего не помнит… Почти ничего. Возможно, думает, что это ему снилось, потому что он ничего не разумел. Ну и потом он пошел бродить по лесу, пока не вышел на Пустошь к тебе. Почему он вышел и как тебя узнал, раз ничего не разумел, – тоже хороший вопрос. Вот так картина для меня выглядит. Против него всё сходится, и если бы не ты, то я бы не колебался вовсе. Грити, – он поднял за подбородок опечаленное лицо девушки, запрокидывая ее голову и заставляя ее посмотреть на себя. – Если он ничего не разумел, то это его не оправдывает. Я хочу, чтобы ты это знала. Пусть тебя это утешает, но казнь это не отвратит.
Она, соглашаясь, взмахнула ресницами.
– Рагнер, позволь мне завтра поговорить с ним вместе с тобой. Тебе он ничего не расскажет – я его знаю. Он ненавидит тебя и не доверяет тебе. Прошу, ну пожааайлуста, – смотрела него Маргарита своими умоляющими глазищами, а в них отражался огонек светильника.
– Подлиза, – вздохнул Рагнер, начиная протирать ее плечи и грудь. – Не только плакса и врушка, но еще всё норовишь скроить из меня свою тряпку…
Он снова вздохнул, обхватывая рукой ее пополневшую грудь.
– Так, значит, да? – улыбнулась она, чувствуя его возбуждение.
Не отвечая, он нежно протер полотенцем ее выступающий живот.
– Рааагнер, – тихо и ласково позвала она. – Ну правда, пожалуйста. Для меня это крайне важно. Потом ты всё будешь решать, как хочешь. Но должны быть объяснения всему. Говорю, от тебя он закроется. Может, он даже будет рад так умереть, чтобы я всю жизнь его жалела, а тебя… Возненавидела… – шепотом добавила она.
– Возненавидела?
– Я не знаю, что будет дальше, но и это возможно… – честно ответила она. – Мы ссоримся, несмотря на любовь. С каждым днем всё страшнее ссоримся. И мы ревнуем друг друга. Ты более мне не доверяешь, а я стала сомневаться в тебе еще раньше. И ты меня ужасно испугал сегодня. Ты на меня никогда так не смотрел, даже в самом начале, в ратуше. Словно… Мог убить. Я не хочу тебя бояться.
И у нее по щеке покатилась слеза, какую она вытерла.
– Всёёё, – простонал Рагнер, обнимая ее. – Ты победила. Когда ты тут голая и плачешь, то это слишком для меня. Завтра утром вместе поговорим с твоим кузнецом, но потом я всё равно отправлю его в Вардоц. А сам во всем начну разбираться. Идет?
– Идет…
– Домывай меня и себя быстрее, пока вода не остыла, – вернул он ей полотенце. – А то так получистыми и останемся. И больше на сегодня ни слова про кузнеца. Хочу, чтобы все убрались из этой купели, кроме нас.
Рагнер снова прилег и закрыл глаза, чувствуя, как девичьи, нежные руки гладят его по животу и спускаются ниже. Вскоре его будто стрелой пронзило – по ногам потекла приятная сладость, и он простонал от удовольствия.
– Как было бы хорошо, если бы ты не умела говорить, – прошептал он.
– Чего еще?! – шутливо возмутилась она. – Бог дал женщинам нежный голос, оттого что мы сердцем знаем, где правда. А вы, мужчины, лишь одной головой ее ищите… Приподнимись лучше. Я тебе спину и голову помою.
Пока Маргарита, встав на колени, терла ему спину и мыла его волосы, Рагнер прижимался к ее грудям и целовал их, обнимая девушку за ягодицы, приподнимая эти мягкие полушария и сминая их.
– Я рада, что всё тебе рассказала про Нинно, – сказала она, выжимая воду из полотенца на его голову.
– Я же велел, чтобы кузнец убрался отсюда, – недовольно ответил Рагнер, разжимая руки.
– Он и убрался. Я о нас говорю, – произнесла Маргарита, присаживаясь на его бедра. – Я так тебя люблю, – вновь прослезилась она и поцеловала его в седую тоненькую прядку волос.
– Я тоже люблю тебя, – грустно ответил он. – И не хочу, чтобы у тебя от меня были тайны. Нельзя не доверять супруге… даже сомневаться нельзя.
– Конечно, – поцеловала она его в губы. – Но и ты должен со мной всем делиться. Так нельзя: лишь я буду откровенна, а ты оставишь тайны.
– Мои тайны – это чердак, куда опасно заходить… Надо осторожно там всё разгребать, а то это всё рухнет, и нас погребет под хламом.
Рагнер выбрался первым из шатра, вытерся сам большим льняным полотенцем, а затем взял новое, помог Маргарите выбраться на приступку и укутал ее. На руках он отнес ее в кровать-шкаф и разобранную постель, где закончил ее вытирать. Все полотенца он бросил комком на ларь, подложил дрова в печь, потушил большую лампу, свисавшую с потолка на цепи, а с маленьким свечным светильником из шатра вернулся к кровати.
– Раз медвежье покрывало тебе больше не нравится, – забираясь под пуховое одеяло, сказал он, – закажу тебе новое: с подбоем из белого горностая и черными хвостиками, как мантия короля, иначе зимой замерзнешь… Что скажешь?
Маленький светильник теперь висел у ажурного потолка, привнося и сюда, внутрь кровати-шкафа, таинственный полумрак.
– Придется меня уговаривать, – засмеялась Маргарита, натягивая на себя одеяло и не позволяя оголить себя.
Рагнер что-то прорычал, а она опять засмеялась. Вскоре из кровати-шкафа стали доноситься куда как более нежные звуки и стоны.
В ту ночь они сливались в любви так нежно и так страстно, но словно доказывали друг другу свои чувства. «Меридианское знание», назвало бы это началом конца: подлинная любовь в доказательствах не нуждалась, – влюбленные просто знали, что она между ними есть.
