Рина Оре
Три цветка и две ели. Первый том
Глава VIII
Чужая
Даже если аристократ покидал имение, увозя роскошные вещи из господских покоев, в замке оставались работники, следившие за чистотой и сухостью помещений. В первую очередь имению требовался толковый смотритель или управитель: и первый, и второй заведовал всем хозяйством, но управитель относился уже ко второму сословию, мог быть назначен на должность только воином первого ранга и исполнял обязанности наместника – судил и женил землеробов в отсутствие хозяина. Далее замку нужна была охрана, ей – кухари, им – охотники, тем – собаки; для снабжения замка требовались лошади, коням – конюхи, конюший, кузнец… Конечно, нуждались в работницах, которые бы шили, ткали и убирали залы. И без чернорабочих в хозяйстве никак не обойтись, а если имелся скотный двор, то число работников еще возрастало. Словом, даже скромный замок представлял собой закрытый мирок, в каком трудились поколениями одни и те же семьи.
Кроме денежного жалования существовали не менее ценные привилегии: форменные одеяния из дорогих тканей, почетное место за столом, качество и количество пищи, положенные тому или иному работнику в день. В Лодэнии все обедали за одним столом, и вечером сразу становилось понято, кто ты таков, поэтому одни важничали, прочие мечтали выслужиться и возвыситься.
В замке Ларгосц управителя не было с тех времен, как Рагнер Раннор стал герцогом, поскольку от безысходности он назначил прежнего управителя замка своим наместником – и тот переехал в город. Железная Олзе, которую Рагнер оставил за главную, хозяйством всегда занималась весьма поверхностно. Подъезжая к замку, он прекрасно понимал, что надо готовиться к плохому, если не к худшему: что землеробы обленились, что работники обнаглели, что он найдет бардак и что воспитать их всех вновь будет делом нелегким.
________________
По мосту через реку всадники приблизились к квадратной башне, и сверху, из-за зубцов стрельницы, высунулось с десяток мужских голов грубой наружности. Потом все головы невпопад, но оглушительно загудели в охотничьи рога (шумный, дико шумный народ эти лодэтчане!). Рагнер, что-то весело им сказав, пояснил Маргарите, что их вышли встречать охотники, жившие в замке, и тонко (тонко!) поприветствовали, не желая мешаться им внизу. Миновав врата (не прямой проезд, а плавный поворот влево – дополнительная защита ворот от стенобитных орудий), всадники оказались в переднем дворе, мощенном мелким булыжником; несмелая зеленая поросль оплела камень, как сетка. Из надвратной башни можно было направиться прямым путем, вдоль крепостных стен, к тамбуру – проезду под левой пристройкой донжона (именно донжон, мощный, каменный, высоченный прямоугольник в семь этажей, Рагнер величал дворцом). Маргарита видела толстенные дубовые створы в полукруглом проеме этого проезда, открытые настежь и закрепленные внутри тамбура цепями. Перед донжоном росли четыре невысоких клена – если стоять к ним лицом, то справа и позади спины, огибая прямоугольный передний двор, еще два одноэтажных строения, каменных и под черными крышами, подпирали крепостные стены. Озираясь, Маргарита дала такое определение всему, что видела: «Серое, но внушительное».
Проехав надвратную башню, охранители, не спешиваясь, устремились к проезду с дубовыми воротами и скрылись в тени тамбура – до переднего двора лишь доносился долгий цокот. А Рагнер слез с коня и передал поводья конюху.
– Здесь ничего интересного нет, – сказал он, помогая дамам спуститься с кобыл. – Позади – конюшня с моими лучшими лошадьми, справа – хранилище для телег да саней. Вторая конюшня есть в Охотничьем доме, где охотники и охранители в основном живут.
– А это что за миленькая башенка? – указала Маргарита на квадратную башню в углу, возвышавшуюся где-то на лишний этаж посреди двух названных строений.
– «Миленькой» ее еще никто не называл… Это уборная для работников, называется «Нужная башня». У нее есть еще несколько имен, какие я не могу произнести в обществе дам, – отстегивая от седла ларчик Маргариты, добавил Рагнер. – Под башней проходит сточный ров, туда же стекаются все прочие нечистоты из замка и конюшни.
Прежде чем войти в тамбур, Рагнер взял Маргариту за правую руку выше локтя, как свою супругу, – и повел довольную девушку во «дворец». Айада, конечно, следовала с хозяином, а Соолма шла позади этой троицы. Раоль Роннак, сгорбившись, тащил мешок, пытался идти рядом с Черной Царицей и улыбался ей. Будто увидав это спиной, у дубовых врат Рагнер обернулся, строго посмотрел на Раоля и указал рукой в проезд.
– Мешок для кухни. Минуешь вторые дубовые створы, увидишь справа дверь в кухню. Молча оставишь там мешок – и дальше идешь до конца тамбура, после идешь прямо – к проезду в стене, затем опять прямо – по дороге до большого дома у псарни. Сиди там и жди меня.
Итак, «дворец» встретил Маргариту длиннющим темным тамбуром – проездом, похожим на тоннель сквозь гору. Там слева имелись две полукруглые ниши и ворота с дверцей в них, запертые на увесистые висячие замки. Зато такие же ворота справа распахнули настежь. Рагнер сказал, что слева кладовая и амбар, а им направо, в караульную, – и после страшного тамбура они прошли в не менее страшную залу, пустую, огромную и душную, будто подвал, да с двенадцатью квадратными колоннами (нет, колоннищами!), что поддерживали сводчатые потолки.
За первым рядом колонн обнаружился незажженный камин (грубый, в золе и опять страшный), а возле него толпились крепкие мужчины (тоже очень и очень страшные в полутьме). Поговорив с дозорными, Рагнер повел свою гостью за второй ряд колонн – в левый дальний угол и к очередному арочному проему – за ним пряталась винтовая лестница, разумеется, темная и страшная (а я уже не удивляюсь!).
И вдруг Маргарита попала в светлую залу второго этажа, ничуть не страшную и весьма приятную. Это была обеденная, лучшая зала каждого лодэтского замка. В сравнении с обеденной Рюдгксгафца, ее хотелось назвать простоватой, хотя здесь имелся большущий камин, однако не украшенный порталом, громадный дубовый стол, но без балдахина над местом хозяина, и два симпатичных буфета, вставших по разные стороны от неизвестных дальних дверей. Полки буфетов прислуга не удосужилась заполнить даже оловянной посудой.
Потолок и здесь был сводчатым, зато высоким, а под потолком, по двум длинным сторонам залы, светилось по восемь полукруглых окон – небольших, снаружи закрытых решеткой, внутри – мутным и толстым стеклом. Великий стол протянулся практически от начала и до конца обеденной, царственно забрав себе середину залы. Вместе со столом пространство комнаты поделили крестом восемь круглых колонн: четыре колонны встали беседкой справа, близко к камину, еще четыре слева. В «левой беседке» ныне галдели женщины, носившие небогатые платья разных цветов и столь же разные чепчики; там же молчал светловолосый, пригожий юноша. Рагнер направился к прислуге; Соолма увела Айаду вверх по лестнице.
Далее для Маргариты произошло долгое знакомство с местными дамами. Все ей представлялись, но лодэтского она не понимала, а в именах запуталась. «Страшная женщина», Железная Олзе, оказалась милой светловолосой особой лет за тридцать, с хитроватыми голубыми глазами, красивым лицом и столь же богатой, как у Хельхи, фигурой: широкий низ, необъятная грудь и выраженная талия. Светловолосый юноша был ее сыном, Нёгеном; пухлая, тоже светловолосая и голубоглазая девушка – ее дочкой, Ледяной Люти. Рагнер предложил Маргарите обращаться к Люти, если требовалось принести что-то тяжелое, например, воду для омовений. Для поручений и несложных дел он выделил ей семилетнюю девчонку, Миллё, дочку поварихи Кётраны. Темноволосая, как и ее братья, низенькая, широкобедрая и розовощекая Кётрана выглядела довольной, а темноволосая, кроткая Миллё напуганной.
Наконец Рагнер взял у Олзе кольцо с ключами, и женщины стали расходиться – тогда Маргарита узрела за колоннами лестницу, из темного дерева да на резных столбах. По ней она вскоре поднялась на третий этаж, в свои покои, как сообщил ей Рагнер.
– Тихо и светло… – прошептала Маргарита, стоя спиной к лестнице и оглядывая совершенно пустую, обширную залу: ни мебели, ни вообще ничего в ней не было. Только дубовые двери (три створки справа и один внушительный створ слева), большие решетчатые окна над лестницей и еще одно маленькое окошко в сизо-каменной стене слева; пасть камина угрюмо темнела напротив этого загадочного окошка… – И я здесь буду жить? – удивленно спросила она Рагнера, разглядывая старую, желтоватую, поливную плитку на полу. – Хоть ложе мне дай. Ну хоть тюфяк… Пожааалуйста…
– Хотелось бы и дальше ужасать тебя красотами Ларгоса, но это всего лишь твоя светлица. В замке слишком давно не было хозяйки, поэтому она пустая. Барахла из Рюдгксгафца у тебя будет достаточно, чтобы обставить ее так, как хочешь.
– А что за окошко в стене?
– Оно в Млечный покой – чтоб следить, как следят за младенцами. Ты можешь завесить окно, чтобы неожиданно открывать его и пугать няньку, а она нет. Няньке завешивать окно нельзя.
– А почему после лестницы нет передней и дверей? Всё так… открыто.
– Чтоб тихо было в обеденной, не то спустится строгая хозяйка и всех разгонит из чудесного замка по их убогим деревням.
– Порядки у вас… Здесь хоть уборная есть? Или в башню надо бегать и там тоже прислугу собою стращать?
Улыбаясь, Рагнер указал на низкую дверцу в правом углу и почти что у выхода с лестницы. Маргарита заглянула туда и протяжно, не хуже своего возлюбленного, вздохнула – снова было темно и страшно. Там крошечное световое оконце едва рассеивало тьму, и в этой тьме баронесса Нолаонт не без труда нашла широкий стол с кувшином и тазом, а напротив него – занавес, вернее, пять завес. Раздвинув все шторки, Маргарита разглядела четыре стула для отправления нужды с вазонами под сиденьем. Сточное отверстие (зияющая страшная дырища в полу!) было обнаружено под крышкой дубового квадратного ларя, у стены, за третьей, центральной шторкой.
После ознакомления с уборной, Маргарите предстояло восхититься покоями малолетних наследников, но Железная Олзе (страшная женщина, я же тебе говорил!) коварно вознамерилась лишить ее такого счастья – и заперла на три замка дубовый створ. Погремев ключами и ругаясь, Рагнер в конце концов отворил врата детской, но там невозможно было ничего рассмотреть, потому что у самого входа всё было в сундуках, ящиках и тюках (ну почему там-то, а не в огромной светлице?!). Через пару минут, бегло изучив «чё за хлам», Рагнер радостно изрек, что это «его сокровища». Оказалось, здесь спрятали его военные трофеи из Орензы и Сиренгидии, набранные за полтора года, и он понятия не имеет, что там такое. Маргарите предстояло всё разгрести и семилетняя «опять забыл, как зовут эту девчонку» ей грести поможет.
Далее дело дошло до противоположной правой стены и средней дубовой двери, какая темнела вблизи дверцы в уборную; вскоре Маргарита прошла в спальню среднего размера, где стояла древняя, грубая, односпальная кровать с изголовьем-коробкой – и более ничего! Не имелось даже прикроватного стула.
– А я всему здесь рада, – сказала она, устало садясь на голый тюфяк кровати. – Есть где почивать – и славно. Зато могу пугать няньку и печалить всех в обеденной.
– Ладно, не рыдай. Здесь живет подруга хозяйки замки, ее помощница.
– Не пойду больше никуда… – плаксивым голосом заговорила Маргарита. – Я боюсь… Вы лодэтчане такие странные… Я вас не понимаю!
Рагнер молча обнял ее за талию, поднял и вынес в светлицу, после чего понес девушку за последнюю, еще неизведанную дверь. В той комнате у Маргариты заболели глаза, и она их закрыла, но желтые с синим пятна будто продолжали плясать перед ее глазами. Все стены были задрапированы чем-то ярким, цветным и желто-синим, (ярчайшим меридианским синим!!!).
– Открой глаза, – потребовал Рагнер.
– Нет. Что там был за темный куб, похожий на склеп?
– Внутри твое спальное ложе.
– Унеси меня назад.
Но Рагнер понес ее в «склеп». В углу, на подиуме, находилась дубовая махина – глухой шкаф с дверцей в боку. В него Рагнер опустил девушку – на что-то мягкое и приятное на ощупь, сам тоже забрался внутрь и лег рядом. Маргарита открыла глаза, когда он затворял за собой дверцу – и опять стало темно, но не страшно: на потолке ажурной вязью засветились змеистые прорези.
– Красиво… – прошептала она, разглядывая ажурный потолок. – Как в сказке… А это что такое, – потрогала она покрывало. – Мех?
– Медвежий. Самый теплый.
Они немного помолчали, любуясь кружевом над собой.
– Я очень люблю эту кровать, – заговорил Рагнер. – Как с матушкой в ней спал, едва помню… Только ее тепло зимними ночами. Когда стал старше приходил сюда один, лежал и думал… Мы всё переделам, что тебе не нравится, но оставь эту кровать, превелико прошу.
– Если мне можно сорвать со стен желто-синие тряпки, то я уже счастлива. А кровать мне самой нравится.
Рагнер начал снимать убор с ее головы. Когда он распустил волосы Маргариты, то поцеловал ее в глаза как жену – она поцеловала его глаза в ответ. Нежно и медленно он раздевал ее, никуда не спеша.
________________
Опочивальня герцогини располагала серым камином и серым полом, дубовым подиумом с дубовой кроватью-шкафом, двумя прямоугольными окнами в прямоугольных нишах. В этих нишах можно было сидеть боком к окну, как на стуле, ведь в каждой нише серела горка из двух каменных ступеней. Глянув в окно, Маргарита увидела квадратный внутренний дворик, мощенный такой же грязно-желтой поливной плиткой, как в светлице; в центре дворика темнело что-то похожее на мрачную беседку с четырехскатной черной кровлей. Дворик же ограждали сизо-серые строения. Дом слева смотрелся нарядным особнячком из-за витражных окон-бойниц, треугольного фронтона и окна-розы над резными вратами. Второй дом, согнутый вправо под прямым углом, казался добротным и просторным. За его крутой, черной крышей разлилось умиротворяющее серо-серебряное озеро, за озером простирался не менее умиротворяющий сочно-зеленый лес. Этот вид и впрямь заслуживал возгласа «Благодать!»…
Во внутреннем дворике две девушки прохаживались по желтоватой плитке, еще с десяток молоденьких работниц сидели под крышей «беседки», на каменном выступе. Вскоре из донжона вышел дозорный и, не обращая внимания на девиц, потопал мимо них. Маргарита, ближе прильнув к окну, разглядела, что угловой дом имел еще одну дверь с правой стороны, а возле нее находились два столба под козырьком и колокол. Парень сначала долго позвенел в колокол, будто всех будил, затем ударил в колокол один раз, оглашая о начале часа Смирения – и ему сверху ответил протяжный трубный гул (со смотровой башни, как догадалась Маргарита). После дозорный вернулся в караульную, девицы тоже стали расходиться.
– Откуда стража точное время знает? – спросила Маргарита, приглаживая распущенные волосы и поправляя платье на груди.
– У них есть пружинные часы, какие можно поставить куда-нибудь, а можно на поясе носить, – ответил Рагнер, вылезая из «шкафа». – Еще где-то в замке должна быть пара настенных часов и огненных. Мои трофеи из Бронтаи. А раньше время определяли дырявым горшком и водой. Это так же как песком.
– А что за маленькая беседка посреди дворика?
– Под двориком цистерна с дождевой влагой, – подошел к Маргарите Рагнер, обнял ее и горячо поцеловал, после чего тоже глянул в окно. – Дом слева, с витражами, – это часовня, дверь прямо – в Ягодный дом, где живут женщины и семейные пары. Справа, у колокола, – дверь в баню. Хозяйка дома сидит у окошка и смотрит, кто с кем вечером идет туда греться.
– Можно я не буду?
– Это же весело, – вздохнул Рагнер. – Сплетни здесь заменяют и новости, и книги… Такое иногда творится – ни в одном романе не прочтешь.
– Всё равно гадко… А что делают женщины в Ягодном доме?
– Вот чего не знаю, того не знаю. Боюсь, что ничего. Без управителя тут, наверно, никто не работал… Ладно, пошли ко мне.
Рагнер потянул Маргариту за руку, но не к двери – в угол на подиум. Там, слева от кровати, темнела красивая угловая панель из дуба, а ее покрывала узорная вязь из зачерненного металла. Маргарита думала, что видит изысканные крючки для одежды. Рядом с панелью еще чернел держатель для светильника, а под ним повисла черная планка оканчивавшаяся цветком лилии – вероятно, созданная для красоты. Но Рагнер потянул один их крючков, открыв тем самым запор, толкнул панель внутрь – и за узенькой потайной дверцей показался темный, узкий проход длиной в семь шагов.
– Это путь в мои мужские покои, но тебе туда нельзя ходить и тем более ночевать там.
– Почему это? В Брослосе, значит, можно было?
– Ларгос – это не Брослос. Здесь и впрямь все будут считать тебя падшей, если застукают в моей спальне.
Далее Рагнер показал, что тоже может из прохода открыть запор-крючок, но Маргарита могла дополнительно закрыть дверь, повернув черную лилию, и при повороте щеколды-лилии на стене внутри прохода еще одна маленькая лилия уныло опускалась вниз.
– Если положишь большую лилию на крючок, – пояснил Рагнер, – то маленькая лилия мне об этом сообщит – и мне придется спать одному, хочу я того или нет. Это право на уединение герцогини Раннор, какому аж тысяча лет. Надеюсь, ты никогда им не воспользуешься и не закроешь для меня эту дверь.
Далее они прошли по проходу к другой дверце, открыли ее и оказались в опочивальне герцога. Тайная дверь и здесь пряталась в угловой резной панели, на какой имелись крючки для одежды и только – то есть от своей супруги герцог на щеколду не запирался.
– Ого! – оглядываясь, поразилась Маргарита: обстановка у Рагнера в спальне была свежа, приятна и ничуть не пахла «пылью веков». – У тебя ложе новое! – возмущенно сказала она, трогая столбы великолепнейшей кровати из черного дерева. – И шкаф! И ларь какой чудесный! И стол тоже! – пересекла она спальню, поднялась по трем ступенькам и попала через полукруглый проем в комнату поменьше, где оконную нишу перегородил придвинутый к ней стол. – А это что здесь еще за три двери?
– Дальняя ведет в переднюю перед Оружейной залой – тебе туда тоже нельзя. Оружейная – это гостиная только для мужчин, ну и для недостойных дам. Еще из той передней комнатки можно выйти на балкон, а из него спуститься сразу в тамбур. А эта зала – мой кабинет. Другие две двери слева… гардеробная и уборная.
– А у меня почему нет гардеробной?!! Как? Как! Как!
– Что «как»?
– Как герцогини Раннор жили здесь?! Бедняги! Они святыми, наверно, были! У супруга – и своя уборная, и…
Рагнер не дал ей договорить – обхватил ее и поцеловал. Маргарита сперва вырывалась из его объятий, но затем затихла.
– Не ори, – прошептал он, отпуская ее. – Повезло тебе, что я тебя люблю – всё у тебя будет, но… придется тебе жить без подруг. Мы из маленькой спальни сделаем тебе уборную и гардеробную. Или подруга нужнее?
– К черту этих подруг! И я не для себя одной негодую, а для других тоже! Следующая герцогиня Раннор мой портрет зацелует и еще имя восхвалит!
– Только кровать не тронь – ты обещала.
– Не трону, – провела она рукой по крышке стола, лоснившейся, будто полированный морион. – Черное дерево у него… – проворчала девушка.
– Это обычный дуб, из него всё здесь сделано, – вздохнул Рагнер. – Просто его зачернили. И, клянусь, я вовсе не ожидал найти такую красоту. Я сперва разломал и сжег кровать, в какой Гонтер помер, а потом так разошелся, что всё из его спальни сжег. Отправляясь в Сиренгидию, я заказал у местного резчика кровать и прочее, чтоб хоть на полу не спать, когда вернусь…
– Личную уборную ты тоже заказал у местного резчика… – снова проворчала Маргарита, не поверив ему.
Она спустилась по ступеням из кабинета и подошла к одному из трех окон мужской спальни, тоже находившихся в прямоугольных нишах и со ступенями, как в ее спальне. Под окном Маргарита увидела серую каменную террасу, пригодную для танцевальных балов, и огороженный сад. Через сад, параллельно террасе, протянулась широкая аллея, зато крепостную стену за аллеей соорудили по косой линии – и в правом дальнем углу получился зеленый уголок. С правой стороны новая ограда отделяла сад от кладбища, «украшенного» мрачным сизым склепом. А за садом и кладбищем, в объятиях крепостных стен и смотровых башенок, пышно клубилась листва дикого парка. Оканчивался обширный парк длинным серым домом в два этажа, домом под долгой черной крышей.
Но Маргарита разглядывала сад и аллею: кустики смородины вдоль каменистой дорожки и шеренги неизвестных деревьев – идеальное место для алых роз. Аллея начиналась от глухих ворот кладбища и слева заканчивалась калиткой – высокой, узорной и черной. За калиткой лежала площадка, в виде скошенной трапеции; сюда всадники выезжали из тамбура, после чего направляли коней прямо – в широкий проезд в стене, далее – в парк, к Охотничьему дому, как Маргарита уже догадалась. А вот предназначения серого строения, что оградило площадку слева, разгадать она не смогла. Один этаж, нет окон, форма половины шестиугольника, низкая дверь и смотровая площадка на крыше…
– В парке, как в лесу, – сказал Рагнер, – но иногда растут яблони. А с террасы раньше смотрели на поединки – они проходили в саду, на том прямом пути у террасы. А в том зеленом уголке, у кладбища, можно поставить шатер и летом плескаться с тобой в купели.
– Кладбище же рядом?!
– И что? Оно за высокой оградой и мертвым завидно не будет.
– Посмотрим… Я, кстати, в саду хочу погулять.
– Лучше завтра. На обеде все-все тебя увидят и поймут, кто ты есть, а то еще нагрубят или выставят тебя вон, если не хуже… Стража у меня суровая.
– А что за домик слева, под смотровой площадкой? И зачем она нужна, такая низкая?
– О, оттуда можно сигануть в реку и утопиться. Ну или принять груз из лодки. Под площадкой кузня, а в ней окно – и из него тоже можно утопиться, если невмоготу.
– Кузня? В саду?
– Вообще-то она за калиткой сада. И потом, эта кузня заброшена. Шумновато с ней было по ночам…
– А что под террасой?
– Кухня и курятник.
– Курятник? У сада?! Рагнер, пусть кладбище и старая кузня, но курятник-то?!! Что за сад у вас в Лодэнии такой?!
– Сад как сад, а курятник – это жизненно важно, любимая. Курочек ото всех надо защищать – все их хотят! И я, как истинный хозяин, тоже сяду у окошка – буду выслеживать тех, кто ворует моих кур. И заодно – охранять могилы предков.
________________
Рагнер сказал, что обед будет в начале часа Трезвения, а до этого ему надо осмотреть замок. Маргарита вернулась в свои покои и первым делом сорвала со стен желто-синие шелка. Без них стало серо, как в каменном мешке, но зато у нее более не слезились глаза. То, что мебели в спальне не имелось, ее уже не расстраивало – возлюбленный пообещал ей новую обстановку, уборную, гардеробную и расписную печку, вместо жутковатого камина. Но пока хоть что-то требовалось поставить в спальне, и она направилась к детской.
Окошко в Млечный покой, комнату младенцев, заслоняло стекло в частой решетке. Шальную мысль о том, чтобы залезть в детскую этим путем, пришлось отбросить. Со вздохом Маргарита открыла тяжелый створ и поборолась с ним пару минут – вредная дверь никак не хотела оставаться открытой, а прижать ее к стене было нечем. Пришлось прижимать дверь собой!
Она присмотрелась к «сокровищам», заметила край грубоватого ларя и решила выудить его из-под тюфяков. Кроткая Миллё, принесшая поднос с перекусом для баронессы Нолаонт, застала ее, вернее, ее торчащий из-за дверного створа зад, когда та, пыхтя, выволокла сундук аж на середину порога.
– Оух, так, славно, – обрадовалась ей розовая лицом Маргарита. Она утерла пот со лба, поправила платок на голове и заговорила на ломаном лодэтском: – Помочь тут я нужна.
Миллё подбежала к ней, но Маргарита вовсе не грубой силы хотела от этой хилой девчонки.
– Нет. Люти ходить. Я – ты Люти ходить. И… – подошла Маргарита к уборной. – Светильник мне нужен, – заговорила она по-орензски, не зная как объясниться. – Ну ничего же не видно и страшно. Свет? Свеча? Лампа? Хоть что-то…
Следующие минуты три Маргарита артистично изображала жестами то, что ей нужен светильник. Миллё, уходя вниз, вроде как стала бояться ее сильнее. Вернулась она с масляной лампой в руках, однако незажженной. Маргарита еще раз терпеливо всё ей объяснила: походила по светлице, подняв лампу, поносила ее в уборную, подула на нее, погрела руки над лампой и вручила светильник Миллё. Спускаясь по лестнице, девочка оглядывалась, странно таращась на чужеземку. И вернулась с незажженной лампой! Зато она привела Люти. Та с минуту молчала и угнетала Маргариту мрачным голубоглазым взглядом, точно бесстрастно негодуя из-за того, что какие-то там баронессы посмели оторвать саму Ее, горничную, от Очень Важных Дел!
– Да темно же везде! – в сердцах воскликнула Маргарита, не собираясь сдаваться, и продемонстрировала, что дверь детской не держится открытой.
Люти молча вынула запирающую пластину из петель засова и подложила ее под широко распахнутый створ, какой тут же замер, как вкопанный.
– Так просто! – обрадовалась Маргарита. – А я никогда такого не видела… А мне огонь еще нужен! – показала она на светильник в руке Миллё. – В уборной же темно.
Девочка высоко подняла лампу и, захлебываясь, стала что-то объяснять, доставая сосуд с маслом. А Люти всё давила Маргариту ледяным взглядом, будто никак не могла взять в толк, зачем этой варварше-орензчанке светильник, ведь можно прекрасно жить и без света!
– Соолма! – взмолилась Маргарита. – Позовите Соолму!
Прислужницы ушли и забрали лампу, но Соолма не появлялась. Устав ждать без дела, Маргарита открыла крышку ларя, наполовину вытащенного из детской. Чего там только не было внутри! Вскоре по полу светлицы разбрелась посуда, да самая необычная, какую Маргарита только видела в жизни. Зато там же она нашла подушечку и покрывальце, шитые золотой нитью. Паре обнаруженных вещей девушка затруднилась дать название. Например, в шкатулке она нашла круглые, ничуть не ценные и похожие на гальку камни. Они казались твердыми, но, видать, Маргарита столь усиленно их изучала, что один из камушков вдруг раскололся надвое в ее ладони. Холодея, она закрыла шкатулку и засунула ее под тюфяк в темной детской, словно та никогда ей не попадалась. На руках остался жирный налет, и Маргарите опять пришлось идти в темную уборную.
– Всё равно Рагнер даром взял эти свои сокровища, – оправдывала поломку камушка Маргарита.
После она решила перекусить и пошла с подносом в спальню, где застелила найденным покрывалом ступеньки у окна, положила туда подушку и села на «оконный стул». Жизнь налаживалась. Булочка, какую она кушала, оказалась пшеничной, сладкой и изумительно-ягодной, а вода – нежной на вкус. Да и подглядывать в окошко за девицами во дворике оказалось занятием вполне себе интересным.
Соолма всё не шла. Маргарита сняла платок, достала из дорожного ларчика гребень и, так же сидя у окна, расчесала волосы, не зная, чем еще заняться. Наконец она услышала шаги за дверью и, не покрыв головы, выскочила из оконной ниши, крича Соолме и боясь, что та уйдет. Распахнув дверь в светлицу, Маргарита предстала с простоволосой головой перед Нёгеном, взвизгнула и скрылась за дверью.
Нёген принес ее первый дорожный ларь с одеждой, на самом деле даже не ларь, а плоский, окованный железом ящик. Юноша стоял в светлице, взвалив его себе на спину и молча недоумевал, что это было и что ему делать.
Баронесса Нолаонт появилась вновь уже с платком на голове, с самым строгим выражением на лице, на какое была способна, но с розовыми щеками. И жестом показала юноше занести его ношу в спальню. Теперь густо покраснел Нёген и помотал головой.
– Нет, давай спать в я, – услышал он, и стал ярко-макового цвета. Сбросив ящик к ногам ошеломленной девушки, Нёген быстро убежал от нее, стуча по лестнице башмаками.
Маргарита тяжело вздохнула, опуская плечи.
Но делать было нечего – пришлось открывать дорожный ящик в светлице. Только она сняла навесной замок, как вновь услышала шаги Нёгена. Он занес второй ее ящик. На этот раз Маргарита убежать ему уже не дала – схватила юношу за руку, потащила к ларю, застрявшему поперек порога детской, и грозно приказала:
– Это – в спать!
Нёген послушно потащил тяжелый, длинный ларь к светлице, однако доволок он его лишь до порога опочивальни герцогини и не дальше.
– Ну что не так?! – заговорила с ним Маргарита на своем языке. – Я не украду ваш сундук! Мне вещи просто переложить надо, а то они помялись! Смотри, – подняла она крышку своего дорожного ящика, решив всё наглядно объяснить. – Вот!
Сверху лежал тонкий платок с кружевом, какой Нёген принял за белье – он что-то простонал, закрывая лицо руками, и опять убежал. А Маргарита села на выволоченный им ларь и утерла набежавшую слезу.
Затем, слава Богу, появилась Соолма.
– Мужчинам нельзя переступать порога опочивальни герцогини, – объяснила она. – Лишь по указанию герцога Раннора. В ином случае – их без разговоров казнят.
– И что делать? Мне ларь нужен. В ящиках всё забито и мнется!
– Я позову женщин – они всё тебе затащат.
– И лампу еще, – крикнула ей вслед Маргарита. – Горящую только!
Вскоре девицы из внутреннего дворика объявились около Маргариты. Две из них затащили ларь в спальню, еще две – дорожные ящики, третьи откуда-то доставили прикроватный стул, умывальный столик, сверкающий медный таз, бронзовый водолей и даже зеркало. Взамен, к радости Маргариты, они умыкнули желто-синие шелка. Жизнь окончательно наладилась, когда Соолма принесла зажженную лампу.
– Миллё нельзя зажигать светильники раньше наступления сумерек, поэтому она лишь долила масла, – сказала Соолма, оглядывая серые стены спальни. – Но Люти можно, – добавила она. – И Люти вовсе не дура.
– Соолма, ты о чем?
– Замок – это маленький городок, где все свои, где все они – семья… И частью этой семьи еще нужно стать. Ты же пока для них чужая. И не герцогиня Раннор вовсе. Ты – непонятная чужеземка, занявшая ее покои. Поэтому тебе даже таза не удосужились принести, как и прочей обстановки. А теперь ты сорвала любимые шелка бывшей герцогини Раннор со стен, вместо того, чтобы к ним привыкнуть, как все они… Я не хочу тебя обидеть или испугать… – помолчав, добавила Соолма. – Я сама через всё это прошла и знаю, о чем говорю. К тебе пока приглядываются, и это не страшно: посмеются за спиной или лампу не принесут, но всё по мелочи, – потешаться над чужаками – это старинная забава. А вот если тебя не примут в семью, то начнут пакостить уже по-настоящему.
– А Рагнер? Он им не позволит!
– Не позволит… Но и пакостить они не перестанут. Ты даже не поймешь ничего. Просто, к примеру, в твоем белье заведется мышь…
